F 1: Eusebios of Caesarea, Praeparatio evangelica [Vide: Africanus (Julius), Diodorus Siculus, Plutarchus & Porphyrius apud Eusebium Caesariensem], 3, prooemium, 5-6
И почему я должен повторять эту историю, когда можно услышать от самого человека (Плутарха) более или менее следующие слова в трактате, который он написал О Дайдале на Платаи, раскрывающие вопросы, которые ускользают от большинства людей, касающиеся запрещенного исследования природы богов.... (с.1.3)...Они говорят, что Гера, будучи еще девушкой и воспитываясь на Эвбее, была похищена Зевсом, перенесена и спрятана здесь, и что Китайрон предоставил им тенистую лощину, которая служила естественной комнатой для новобрачных. Когда Макрис — кормилица Геры — пришла за ней и захотела заглянуть внутрь, Китайрон не позволил ей заглянуть слишком близко, более того, он даже не подвел ее к этому месту, утверждая, что Зевс задержался и развлекался там с Лето. Макрис ушла, и поэтому Гера сбежала от нее в тот раз, а позже в память о милости, которую она оказала Лето, она разделила свой алтарь и храм, так что есть предварительная жертва Лето Микии ("из долины"); но некоторые называют ее Никией ("ночью"); в каждом из двух имен отмечается сокрытие и обман. Но некоторые говорят, что сама Гера, потому что она лежала там с Зевсом в тайне, по этой причине названа Лето Никией (Лето Ночи). Когда брак был раскрыт, и поскольку их совместное проживание впервые было обнаружено здесь, в Китайроне и Платее, Гера была названа как Телеей ("взрослая"), так и Гамелиос ("от брака")... (6) Возможно, мне также следует рассказать менее сложную версию этой истории. Ибо говорят, что Гера рассердилась на Зевса и больше не желала приходить к нему, а вместо этого спряталась; Зевс не знал, что делать, и бесцельно бродил, пока не встретил Алалкоменея, автохтона (то есть туземца), и ему сказали, что он должен обмануть Геру, притворившись, что женится на другой женщине. С помощью Алалкоменея они тайно срубили прямолинейный прекрасный дуб, вылепили его и нарядили, как невесту, назвав его Дейдейла; затем они начали петь свадебный гимн, нимфы-тритониды принесли воду для купания, а Беотия обеспечила авлои и танцы. В то время как это продолжалось, Гера, не в силах этого вынести, спустилась из Китайрона в сопровождении женщин Платеи, и в приступе ревнивой ярости она побежала к Зевсу; и когда притворство было раскрыто, она примирилась с радостью и смехом, и сама возглавила свадебную процессию; она воздала почести деревянному изображению и назвала праздник Дайдалой; но даже так, она сожгла его, хотя это была безжизненная вещь, из ревности... так говорит Плутарх.
F 2: Eusebios of Caesarea, Praeparatio evangelica [Vide: Africanus (Julius), Diodorus Siculus, Plutarchus & Porphyrius apud Eusebium Caesariensem], 3, 8, 1
Плутарх говорит следующее, более или менее слово в слово: "Создание деревянных изображений, по-видимому, является архаичной и древней практикой, если верно, что первое культовое изображение, привезенное на Делос Эрисихтоном для Аполлона во время теори, было сделано из дерева, и что культовое изображение (Афины) Полиаса, созданное первоначальными жителями, которое афиняне сохраняют по сей день, было из дерева. У самийцев тоже есть сидящее деревянное культовое изображение Геры, как говорит Каллимах [387 F 105 Schn; 100 Pfeiffer]:
Скелмий не резал искусно тогда еще статуй, а только
(древний закон так велел) ствол возвышался простой,
Были в то время такими боги; Данай ведь Афины
В храме Линда возвел только простой истукан…
Говорят, что Пейрас был первым, кто основал святилище арголийской Геры <и>, назначив свою собственную дочь Каллифию жрицей, он срубил прямолинейное грушевое дерево из числа деревьев в Тиринфе и придал ему форму культового изображения Геры; ибо они не хотели вырубать камень для изображения богини, который был тяжелым, трудным в работе и безжизненным, и они думали, что золото и серебро источают нездоровые цвета и пятна бесплодной и бесплодной земли, как синяки, когда их хлещет огонь, а что касается слоновой кости, то они иногда использовали ее как нечто легкомысленное для разнообразия". Так говорит Плутарх.