Эвридика — первая женщина царской крови Македонии, которая, как известно, принимала активное участие в общественных мероприятиях. Литературные источники сохранили несколько имен жен и дочерей царей до нее, но это просто имена (на самом деле, иногда они не называются), упоминаемые из–за того, за кого они вышли замуж или чьей были матерью. Некоторые из этих женщин, возможно, на самом деле сыграли неизвестную нам роль в общественных делах, но в случае с Эвридикой мы знаем, что она ее сыграла.
Часть знаний об Эвридике основана на случайно сохранившихся материалах, так как она была матерью Филиппа II, хорошо известной исторической фигурой. Aвторы сообщают, что Филипп II смог сыграть важную роль в истории Греции, потому что в критический момент его мать приняла меры к тому, чтобы двое ее младших сыновей смогли править. Эвридика изображается как защитница будущего своих сыновей и респектабельная царственная матрона. Памятники и надписи подтверждают публичный профиль Эвридики. Но есть письменные источники, изображающие Эвридику как изменницу или убийцу по отношению к мужу и сыновьям (Justin 7.4.7–8; 5.4–9; Scholiast for Aeschines 2.29; Suda s. v. Karanos).
Была ли она прелюбодейкой? Была ли она убийцей (или могла бы стать убийцей) своего мужа и кого–либо из своих сыновей? Кем был человек по имени Птолемей, сыгравший такую важную роль в ее жизни и в жизни ее сыновей? Вышла ли она замуж за Птолемея? Если она вышла за него замуж, то когда и в связи с какими событиями? В главе обсуждается природа, происхождение и достоверность источников, а также роль пропаганды четвертого века в их интерпретации. Рассматривается роль Эвридики как политического деятеля и лидера фракции в 360‑х годах.

Была ли Эвридика прелюбодейкой?

Юстин Юстин (7.4.7–8) приводит пикантный рассказ об измене и предполагаемых убийствах Эвридики. В фильме «Почтальон всегда звонит дважды». Замужняя женщина вступает в сговор с любовником, чтобы убить мужа и завладеть его бизнесом Юстин создал македонский нуар, но более неправдоподобный, чем в кино. У него Эвридика вступила в заговор со своим любовником и одновременно зятем (имя которого Юстин не назвал), чтобы убить Аминту III, выйти замуж за своего любовника и передать ему правление. Дочь Эвридики Эвриноя, с которой поступили несправедливо, сорвала этот коварный план, раскрыв интрижку и заговор своему отцу. По словам Юстина, Аминта, тем не менее, пощадил Эвридику из–за их общих детей. Избежав этих опасностей, Аминта умер от старости, передав правление своему сыну Александру II. Суда (s. v. «Karanos) отмечает, что есть авторы, которые утверждают, что сыновья Эвридики были поддельными, хотя сам он, похоже, не разделяет эту точку зрения. Это единственные древние источники, в которых упоминается об измене Эвридики, и только один из них действительно серьезно относится к обвинению.
Кажется, для этого мало причин. Многие элементы в рассказе Юстина просто неправдоподобны, например, готовность Аминты простить Эвридику и ее очевидное продолжающееся присутствие при дворе даже после ее предполагаемого прелюбодеяния и убийств Александра II и Пердикки III. Повествование Юстина, которое, кажется, начинается ближе к концу правления Аминты III, на самом деле не ставит под сомнение законность ее сыновей (любовник Эвридики женат на ее дочери, поэтому ее дочь должна быть достаточно взрослой, чтобы выйти замуж, и, таким образом, законность ее детей на самом деле не оспаривается, даже неявно, Юстином). Заявления Юстина представляют собой атаку на Эвридику, но не на ее сыновей. Обвинения Афин в бастардизме являются протухшим компотом из политической антипатии и подлинной незаконнорожденности. Нам не нужно воспринимать эти обвинения буквально, особенно потому, что они также связаны с этническими предрассудками (см. главу 2). Рассказ Юстина и истории, на которые ссылается Суда, несомненно, связаны с пропагандой четвертого века против Эвридики и ее сыновей, как мы обсудим позже в этой главе, но они не предоставляют реальных доказательств супружеской измены.

Убила ли Эвридика Александра II или Пердикку III?

Хотя мало что говорит о том, что мы должны серьезно отнестись к обвинениям в супружеской измене, возможное участие Эвридики в заговорах с целью убийства требует более серьезного обсуждения, и не только из–за заявлений Юстина. Предполагаемое прощение Эвридики Аминтой не только за ее прелюбодеяние, но и за заговор с целью его убийства не кажется правдоподобным, но по–настоящему захватывающая часть повествования Юстина происходит после смерти Аминты III. Далее Юстин утверждает, что Эвридика организовала смерть своего старшего сына, Александра II, а позже и следующего по старшинству, Пердикки III, хотя у Пердикки был собственный маленький сын (Юстин, кажется, особенно расстроен антибабушкиным поведением Эвридики). Юстин не упоминает зятя Эвридики после его первоначального упоминания о ее прелюбодеянии, но повествование, по–видимому, подразумевает, что Эвридикой продолжала руководить похоть к этому неназванному мужчине и ее желание посадить его на трон (хотя Юстин прямо об этом не говорит, его история также, кажется, предполагает, что Аминта пощадил и зятя).
Не может быть правдой, что Эвридика убила Пердикку III. Диодор (16.2.4) сообщает, что Пердикка III погиб в битве с иллирийцами. Однако возможную причастность Эвридики к убийству Александра II не так–то легко отрицать, поскольку она явно подтверждается свидетельством схолиаста к Эсхину 2.29, хотя этот схолиаст анонимен и писал неизвестно когда. В отличие от Юстина, схолиаст не обвиняет Эвридику в серии неправдоподобных заговоров с целью убийств. Вместо этого он обвиняет ее только в соучастии с Птолемеем в убийстве Александра II, а также заявляет, что Эвридика вышла замуж за Птолемея (порядок его повествования, по–видимому, подразумевает, что этот брак произошел в какой–то момент после убийства Александра II и, возможно, до того, как Птолемей стал эпитропом Пердикки III и Филиппа, а затем правил в течение трех лет).
Совершенно независимо от того, вышла ли Эвридика замуж за Птолемея (и если да, то когда), существует мнение, что она и он стакнулись и вместе убили Александра II. Здесь мы должны иметь в виду, что только два источника упоминают об их убойном сотрудничестве — схолиаст к Эсхину и Юстин (если, конечно, мы предполагаем, что Птолемей — неназванный любовник в повествовании Юстина). Схолиаст говорит, что Эвридика принимала участие в убийстве вместе с Птолемеем (схолиаст использует глагол συλλαμβάνω). В то время как Юстин называет Эвридику главной убийцей (если любовник принимает участие в ее преступлениях, Юстин не упоминает об этом), схолиаст делает Птолемея главным действующим лицом, а Эвридику просто его пособницей.
Неясно, как можно было узнать о пособничестве Эвридики. В других сообщениях убийство Александра II — публичное преступление с участием Птолемея и других людей. Диодор (15.71.1), Марсий (ар. Athen. 14.629d) и Плутарх (Pelор. 27.2) приписывают смерть Александра II Птолемею и не упоминают Эвридику, не говоря уже о том, чтобы обвинять ее. Демосфен (19.195-196) в истории о дочерях одного из убийц Александра II не упоминает Птолемея, хотя становится ясно, что Александр II погиб от рук группы убийц. Возможно, что схолиаст предположил, что Эвридика причастна к убийству, веря в брак между ней и Птолемеем, независимо от того, считал ли он, что он состоялся до или после смерти Александра II.
Другие свидетельства, касающиеся эпизода с Ификратом, который мы вскоре обсудим, изображают Эвридику защитницей своих оставшихся сыновей (Aeschin. 2.28.29; Cornel. Nep. Iph. 3.2), и Псевдо–Плутарх фактически выставляет ее образцовой родительницей (Plut. Mor. 14b–c). Шефство Эвридики над Эгами, очевидная осведомленность Филиппа II о ней до и после ее смерти и решение ее правнучки сменить свое имя на Эвридику — все это делает крайне маловероятным, что Эвридика прямо или косвенно принимала в участие в убийстве.
В случае любого убийства фундаментом является мотивация, и два источника, которые приписывают ей какую–то роль в смерти Александра II, не предоставляют ничего убедительного. Единственным объяснением предполагаемых многочисленных убийств Эвридикой у Юстина является похоть, в то время как схолиаст вообще ничего не предлагает. Учитывая очевидные фактические ошибки у Юстина, утверждения схолиаста единственные заслуживают серьезного внимания. Узнать, кто на самом деле вовлечен в заговор, всегда сложно; схолиаст может размышлять о причастности Эвридики, но не приводит мотивов для убийства или союза с Птолемеем. Трудно понять, почему она хотела смерти своего сына, даже если он ей не нравился или она не одобряла его авантюрную и катастрофическую политику в Фессалии, независимо от того, была ли она на момент убийства замужем за Птолемеем. Как мы увидим, она, безусловно, приложила все усилия, чтобы защитить своих оставшихся сыновей. Мы можем представить себе сценарий выбора Софи, в котором она пожертвовала одним сыном, чтобы сохранить двух других, но, помимо отсутствия доказательств, это не объясняет, почему она поверила, что Птолемей тогда не убил бы и ее оставшихся сыновей. Эвридика, возможно, была замужем за Птолемеем, но вряд ли она участвовала в убийстве своего сына Александра II.
Утверждения о предполагаемых убойных замыслах Эвридики кажутся невероятными: убивать ради мужчины, у которого был по крайней мере еще один сын, а у нее не стало бы ни одного, не имеет смысла. Женщины царской крови, как правило, также имели больше власти во время правления своих сыновей, чем в царствование мужей, поэтому мотив Эвридики для попыток убийств (и, предположительно, для повторного брака) неочевиден. Более того, в 360‑х годах она могла бы подойти к концу своего детородного возраста (если она родилась около 405 года) и поэтому имела меньше шансов произвести на свет сына от нового мужа. Она могла больше потерять, чем приобрести, из–за смерти любого из своих сыновей.
При идеализации отношений между взрослым сыном и овдовевшей матерью сыноубийство вызовет шок. В разных культурах конфликты могут возникать из–за сексуальности вдов, детей, наследства и верности. Эвридика Юстина — пример опасений по поводу верности вдов и их сексуальности.
В течение многих лет ученые в основном принимали самые враждебные аспекты традиции об Эвридике и в то же время преуменьшали ее значение. Макурди впервые высказала серьезные сомнения по поводу показаний Юстин в 1927 году, но она изобразила Эвридику, в первую очередь, жертвой обстоятельств, вынужденной выйти замуж за убийцу своего сына, но не имеющей «политической власти» и зависящей от ”неукротимой воли или очарования красоты, или … того и другого». Другими словами, Макурди отвергла представление об Эвридике как о злодейке, но также преуменьшила ее силу и самостоятельность. Макурди правильно утверждала, что в эпоху Аргеадов не было доказательств институционализации женской царской власти, но не смогла признать — как и многие историки ее эпохи — что политическая власть не обязательно определяется занимаемой должностью и, конечно же, не ограничивается ею, особенно в контексте наследственной монархии. Анализ Макарди был сосредоточен на предполагаемой виктимизации Эвридики, личности и ее (совершенно непроверенной) красоте.
Ученые игнорировали Макурди и Эвридику, предпочитая говорить о Птолемее, которого они считали ее мужем, даже когда в древнем источнике упоминалась Эвридика, а не Птолемей. Гринволт отклонил показания Юстина, а Мортенсен выдвинул доводы в пользу отказа от «плохой» Эвридики у Юстина. В последние годы эта точка зрения возобладала, и мало кто считает историю прелюбодеяния и убийства Юстина историчной.

Что за Птолемей?

Чтобы оценить вероятность того, что Эвридика вышла замуж за Птолемея, мы должны сначала рассмотреть запутанные свидетельства о его личности. Кем был этот таинственный Птолемей? Упоминание Юстином предполагаемого, но неназванного любовника Эвридики часто объединялось с другими свидетельствами о действиях людей по имени Птолемей, однако эти различные свидетельства не обязательно относятся к одному и тому же человеку. Как мы видели, неназванный возлюбленный Эвридики в повествовании Юстина может быть, а может и не быть тем Птолемеем, который фигурирует в афинской надписи конца правления Аминты III как видный подписант договора. Некто по имени Птолемей поссорился с Александром II после провала его фессалийской экспедиции и в конечном итоге убил его; опять же, это может быть или не быть неназванный мужчина из повествования Юстина или предполагаемый любовник Эвридики.
Диодор дважды (15.71.1, 16.2.4) называет убийцу Александра II «Птолемеем Алоритом» («из Алора»), а Александра II — его братом (adelphos), и он также (15.71.1) называет его сыном Аминты. «Аминта», к сожалению, было распространенным именем в Македонии, но, поскольку Диодор называл этого конкретного человека братом Александра II, следует учитывать возможность того, что он им действительно был. Аминта III не был молодым человеком, когда стал царем, а сыновья Гигеи, как я уже предположила, были, если угодно, моложе Эвридики (см. главу 2). Птолемей мог быть сыном Аминты III от неизвестной жены (то есть ни от Эвридики, ни от Гигеи). Если, однако, он был сыном, по–видимому, старшим, Аминты III, а также человеком, чье имя фигурирует в афинском договоре, примечательно, что он не был кандидатом на царствование до тех пор, пока, по–видимому, политика Александра II не потерпела столь драматический крах. Это может означать, что на самом деле он не был сыном Аминты III. Можно также задаться вопросом, почему Пелопид не предпочел его младшим братьям. Вместо этого Пелопид оставил Александра II после его действий в Фессалии на троне и наказал Птолемея после убийства Александра II, заставив его быть просто эпитропом, а не царем, таким образом отдав предпочтение Пердикке III, несмотря на то, что он был еще слишком молод, чтобы править самостоятельно.
Даже если Птолемей, вероятно, не был сыном Аминты III, его присутствие в качестве подписанта договора, его способность оспаривать власть Александра II, обращение с ним Пелопида во время его первого визита в Македонию и его признание в качестве регента подтверждают вывод о том, что он был членом династии Аргеадов. Птолемей мог быть членом другой ветви династии, возможно, связанной с Аминтой II или Аминтой «маленьким». Генеалогические таблицы аргеадов, построенные для Птолемея, не всегда обоснованы и могут восходить к реконструкции линии Александра I и его сыновей и/или братьев.
Еще более загадочной является тенденция в наших источниках называть Птолемея «Алоритом» — по его родному городу — а не по отчеству. Возможно, авторы ссылаются на него по его географическому происхождению, чтобы отличить его от других людей с таким же личным именем и, возможно, тем же отчеством; в конце концов, то, что его называют сыном Аминты, к сожалению, на практике не отличило бы его от многих других. При дворе могло быть более одного Птолемея.
Наиболее вероятным представляется то, что Птолемей был аргеадом, у которого было достаточно связей, чтобы иметь фракцию при дворе, но все же их не хватало, чтобы стать царем после смерти Аминты III; только смута из–за неудачи Александра II в Фессалии (и, как сказали бы некоторые, защита Птолемея Эвридикой) сделало Птолемея несколько жизнеспособным, и даже тогда, как оказалось, не вполне жизнеспособным. Эсхин (2.26) говорит, что он предал Эвридику и ее сыновей (но, если это так, то представление о том, что он в какой–то момент стал мужем Эвридики, становится менее вероятным). Давайте обратимся к проблеме возможного второго брака Эвридики с человеком, который убил ее старшего сына.

Возможный брак Эвридики с Птолемеем

Браки в греческом мире заключались мужчинами по практическим соображениям для рождения законных детей. В царской династии браки часто были связаны с политикой. Женщины не ожидали права голоса в выборе мужа, особенно если это был первый брак. Вдовы из высших слоев общества часто вступали в повторный брак. Повторные браки вдов могли означать, что они не жили в одном доме с детьми от первого брака. Вдовы могли быть уязвимы юридически и финансово. В некоторых частях Греции вдовы могли распоряжаться имуществом до совершеннолетия сына. Идеализация отношений между вдовой и сыном могла помочь вдове, но делала убийство сына особенной мерзостью.
Информация о вдовах македонского царя в основном относится к периоду после смерти Филиппа II. В четвертом веке некоторые овдовевшие женщины не вступали в повторный брак и действовали независимо от своих сыновей или братьев.
При оценке вероятности брака Эвридики и Птолемея следует учитывать, что литературные источники иногда романтизируют царские браки. Античные авторы, бывало, приводят рассказы о том, что царские браки были основаны на личных предпочтениях. Филипп II, как утверждается, сначала влюбился в Олимпиаду (Plut. Alex. 2.2), а затем в Клеопатру (Plut. Alex. 9.4), и Александр Македонский в Роксану (Arr. 4.19.5; Plut. Alex. 47.4, Mor. 332c, 338d; Curt. 8.4.24–26), хотя все браки служили различным политическим целям. С другой стороны, существуют повествования, которые негативно описывают женщин, состоящих в царских браках, навязывая им роль вероломных матерей и похотливых жен, как в байках Юстина об Эвридике или в некоторых рассказах о периоде жизни Арсинои в Македонии в качестве жены Лисимаха (Paus. 1.10.3). Правда обычно менее красочна.
Принимая во внимание эти общие соображения, давайте поразмышляем об относительной вероятности того, что Эвридика вышла замуж за Птолемея Алорита. Только одно прямое доказательство подтверждает существование такого брака, свидетельство схолиаста к Эсхину. Конечно, собственные упоминания Эсхина об Эвридике и Птолемее никоим образом не указывают и не подразумевают брак. Эсхин мог не упоминать об этом браке в своей первоначальной речи к Филиппу из страха оскорбить Филиппа (в конце концов, Птолемей убил брата царя), как и другие авторы. Однако, как мы уже отмечали, схолиаст также связывает Эвридику с убийством Александра II. Одно это делает весь комментарий схолиаста менее чем правдоподобным, хотя, безусловно, усиливает опасения, что вдова, повторно вступившая в брак, откажется от интересов детей от своего первого брака в пользу интересов своего нового мужа. То, что только в одном дошедшем до нас источнике (не современном) упоминается об этом браке, не является аргументом в пользу его существования, особенно с учетом того, что Эвридика была матерью такого известного человека, как Филипп, и бабкой еще более знаменитого. Многие в южной и центральной Греции возмущались македонским господством. Демосфен мог бы использовать возможность оскорбить Птолемея, если бы тот женился на Эвридике. Если бы у Эвридики был выбор, она не искала бы мужа с сыновьями от других женщин.
С другой стороны, существование такого брака не было бы особенно удивительным, тем более что у Эвридики, возможно, действительно не было выбора, особенно если сам Птолемей хотел этого брака. Брак с вдовой предшественника правителя обеспечивал особый вид легитимации. Огден называет этот тип брака «левиратом». Брак с царственной вдовой мог повысить вероятность того, что новый правитель станет опекуном несовершеннолетних сыновей вдовы. В случае с овдовевшей женой Архелая такое опекунство, возможно, привело к убийству ее сына (Pl. Grg. 471c; Arist. Pol. 1311b), и Пердикка III был еще ребенком, что могло бы облегчить Птолемею доступ к нему. Птолемей мог хотеть получить доступ к Пердикке III в зловещих целях. Но в итоге Пердикка III убил Птолемея, а не наоборот.
Дата возможного брака связана с целью, значимостью и вероятностью его осуществления. Птолемей мог жениться на Эвридике почти сразу после смерти Аминты III. Если Птолемей изначально был одним из филоев Александра II, то можно предположить, что Александр II сам организовал этот брак. Однако, учитывая, что Александр II был достаточно взрослым, чтобы править самостоятельно, никаких неоспоримых преимуществ для Александра в таком браке не возникает. Возможно, он хотел угодить или умиротворить Птолемея, но мы не знаем, было ли ему нужно угождать или умиротворять в то время, когда он занимал трон.
Другое возможное время для такого брака, как я только что предположил, было бы сразу после убийства Александра II (схолиаст к Эсхину 2.29, похоже, подразумевает именно такое время), но до возвращения Пелопида для его второго вмешательства. Мы не знаем, где произошло убийство Александра II и находилась ли Эвридика в том же месте, что и ее сын, когда он был убит, но, должно быть, для нее это был опасный момент. Если бы она не участвовала в убийстве, то не только ее дети, но и она сама могли подвергнуться физической опасности, совсем как Арсиноя и ее сыновья после смерти Лисимаха. Так же как Кассандр женился на сводной сестре Александра Фессалонике, после осады, ареста и убийства Олимпиады (Just. 14.6.13; Diod. 19.52.1–2; Heidel. Epit. FGrH 155, F 2.4), Эвридика, возможно, была вынуждена выйти замуж за Птолемея после убийства ее сына. В качестве альтернативы она могла выйти замуж за Птолемея после убийства Александра II в надежде защитить наследование своих оставшихся сыновей, хотя и знала, что никаких гарантий не было. Будь то до или после убийства Александра II, этот брак мог состояться как часть попытки самой Эвридики или ее филоев положить конец раздору между двумя враждующими группировками внутри царства. Однако, если Птолемей планировал править сам и не планировал быть регентом при Пердикке, то на данный момент от женитьбы на Эвридике для него не видно явной выгоды. Архелай вполне мог жениться на вдове своего предшественника, возможно, чтобы получить доступ к ее сыну, которого он затем убил, но если Птолемей женился на Эвридике до прибытия Пелопида, он уже убил Александра II и, конечно, не воспользовался этим браком как возможностью убить Пердикку.
Наиболее вероятной датой этого брака, если бы он состоялся, было бы время после того, как Пелопид вынудил Птолемея принять роль регента; действительно, возможно, что Пелопид мог настоять на этом брачном соглашении как части своего соглашения. Такой брак, по крайней мере формально, объединил бы враждующие группировки. Опять же, личные предпочтения Эвридики (даже личная антипатия матери к убийце ее сына) никак бы не влияли, учитывая, что Пелопид в настоящее время гарантировал наследование ее сыновей.
Сага об убийстве/прелюбодеянии, которая доминирует в повествовании Юстина, частично встречается у схолиаста, и какая–то версия которой была известна автору Суды, могла быть вдохновлена реальным существованием брака. Брак матери с убийцей сына мог стать причиной «Черной легенды» об Эвридике. Брак матери с убийцей ее сына шокировал бы, даже если бы у нее не было выбора и даже если бы брак произошел после смерти Александра под давлением Пелопида. Конечно, после убийства ее сына этот брак шокировал бы еще больше, чем до. Такой брак стал бы богатой почвой для распространения пропаганды против Эвридики и ее сыновей не только в то время, когда это произошло, но и в течение многих лет после. Брак с убийцей сына не является доказанным фактом, но это возможно.

Эвридика и помощь Ификрата

Замужем была Эвридика или нет, но она действовала заодно с афинским адмиралом Ификратом, чтобы разрешить кризис престолонаследия в пользу своих сыновей — кризис был спровоцирован прибытием в Македонию Павсания, нового претендента на трон Аргеадов, который вторгся и угрожал захватить власть. Эсхин, здесь основной источник, не указывает на то, что Птолемей уже был регентом, когда появился Павсаний (на самом деле, он вообще не упоминает Птолемея до тех пор, пока проблема Павсания не была ликвидирована), и его последующая ссылка на Птолемея может быть истолкована как указание на то, что он регентом не был (Aeschin. 2.26–29). Я уже утверждала (см. главу 3), что этот инцидент произошел после убийства Александра II, а не прежде, но до того, как Пелопид вынудил Птолемея согласиться стать регентом и, чтобы гарантировать договоренность, взял его сына и многих других в заложники. Наследование македонского царя, особенно после убийства, было идеальным моментом для появления претендента на трон; несомненно, именно этот идеальный момент имеет в виду Эсхин (2.27), когда отмечает, что возвращение Павсания к власти произошло в подходящий срок.
Три древних источника описывают, с разной степенью детализации, что произошло дальше. Во время прибытия Павсания и его первоначального успеха Эвридика предприняла действия, которые помешали Павсанию утвердиться в качестве царя и лишить сыновей Эвридики того, что они, несомненно, считали своим правом по рождению. Самый ранний и подробный рассказ об этом эпизоде (Aeschin. 2.27–29) появляется в речи афинского оратора Эсхина перед афинской ассамблеей в 343 году, предположительно резюме речи, которую он произнес в составе афинского посольства Филиппу в 346 году, но он ссылался на события в Македонии около 368 года, после убийства Александра II (см. главу 3). Эсхин говорит, что начал с напоминания Филиппу о благожелательности Афин к отцу Филиппа Аминте III и об их добрых делах для него. Затем он напомнил о тех вещах, которым Филипп сам был свидетелем и получил в качестве благодеяний от афинян. Вскоре после смерти Аминты и Александра II, когда Пердикка и Филипп были еще детьми, их мать Эвридику предали те, кто казался филоями (друзьями). Павсаний, который был в изгнании, вернулся к власти. Ситуация ему благоприятствовала: у него было много сторонников и отряд греческих солдат. Он захватил Анфемунт, Терму и Стрепсу, а также некоторые другие места. Эсхин отмечает, что, хотя не все македоняне поддерживали Павсания, большинство его одобряло. В этот момент афиняне избрали Ификрата военачальником, поручив ему атаковать Амфиполь. Ификрат прибыл в регион с несколькими кораблями, намереваясь разведать ситуацию и пока не осаждать Амфиполь. Эвридика пригласила Ификрата и убедила его оказать военную поддержку ее оставшимся сыновьям, чтобы они могли жить и править.
Затем Эсхин начинает цитировать свою собственную речь Филиппу в 346 году, ссылаясь на свидетельства всех, кто присутствовал на встрече Эвридики и Ификрата (сопровождали ли Ификрата афиняне, или македоняне с Эвридикой, или и те и другие вместе, он не уточняет). Эсхин говорит, что Эвридика положила Пердикку на руки Ификрату, а Филиппа — к нему на колени (отметив, что Филипп был маленьким ребенком) и что Эвридика сказала: «Аминта, отец этих детей, когда он был жив, сделал тебя сыном и относился к городу афинян как к семье. Отсюда ты, как частное лицо, стал братом этих мальчиков и, как общественное, нашим другом». После этого, рассказывает Эсхин Филиппу, Эвридика начала энергично умолять ради них (то есть ради двух братьев) и ради себя, и ради царства, и вообще ради их выживания (безопасности). Ификрат, по его словам, обратил на это внимание и изгнал Павсания из Македонии и сохранил правление за Филиппом.
Эсхин объясняет, что далее он говорил о Птолемее, который был назначен эпитропом, о том, как он вел себя неблагодарным и ужасным образом, сначала действуя против Афин в плане Амфиполя, а затем заключив союз с фиванцами, когда афиняне и фиванцы были в ссоре. (У Эсхина неясна роль Птолемея до или после только что описанной сцены с Ификратом, поскольку Птолемей упоминается только после повествования об инциденте с Ификратом, но я полагаю, подразумевается, что он не был эпитропом в то время, когда появился Ификрат). Далее Эсхин жалуется на то, что Пердикка III, некогда царь, также воевал с Афинами из–за Амфиполя. Другими словами, его речь, похоже, рассматривает политику правителей/регентов Аргеадов в хронологическом порядке.
Суда также опускает любое упоминание о Птолемее в контексте эпизода с Ификратом. У него говорится, что после смерти Аминты III Павсаний, который ранее был изгнан им, захватил власть, одолел сыновей Аминты и принял правление. Но Эвридика, как говорится у Суды, заключила союз с афинским полководцем, действовавшим в Македонии, и он изгнал Павсания. Римский биограф Корнелий Непот в своей «Жизни Ификрата» говорит, что после смерти Аминты Эвридика, опасаясь за двух своих сыновей, бежала к Ификрату, который защищал их своими войсками (Nepos, Iphicr. 3.2). Непот также не упоминает Птолемея в связи с сагой об Ификрате.
Некоторые аспекты этого эпизода проблематичны. Мы не знаем физического местонахождения Эвридики и ее сыновей во время кризиса Павсания. У Эсхина Ификрат приходит к Эвридике, но место встречи не указано. Суда может подразумевать, что она и ее сыновья были изгнаны из Македонии, и Непот определенно говорит, что они бежали к Ификрату. Во всех трех рассказах об эпизоде с Ификратом Эвридика, похоже, отвечает за своих сыновей. Рассказ Эсхина, самый подробный, не может быть правдивым буквально во всех отношениях: сыновья, которых Эвридика кладет на руки и колени Ификрату, на тот момент были подростками, а не младенцами, и Филипп физически не мог присутствовать в Македонии, поскольку первая поездка Пелопида в Македонию (при жизни Александра II) закончилась отъездом Филиппа в Фивы в качестве заложника. Тем не менее, рассказ Эсхина обычно принимается как историчный, хотя и с некоторым риторическим преувеличением и очень эгоистичным изображением Эсхина, который, в конце концов, защищал себя, и с афиноцентрической точки зрения. Эсхин явно ожидает, что Филипп будет доволен его выступлением и будет гордиться своей матерью. Говоря примерно двадцать лет спустя, Эсхин мог бы легко исключить Эвридику из этого повествования и просто сосредоточиться на важнейшей помощи, которую Ификрат оказал сыновьям Аминты; несомненно, он исключил бы, если бы Эвридика на момент появления Ификрата либо была замешана в убийстве своего старшего сына, либо (как полагают некоторые) планировала его убийство. Темой Эсхина, в конце концов, были добрые дела Афин для аргеадов. Эвридика была глазурью на торте, но только в том случае, если она была подходящим династическим «украшением», которым она не была бы, если бы убила Александра II или помогла убить.

Пропаганда четвертого века и дошедшие до нас источники об Эвридике

Ни один из наших литературных источников о событиях этого периода сам по себе не является рассказом очевидца. Единственный македонский источник, из которого сохранился хотя бы фрагмент, относящийся к этому периоду, Марсий Пелльский, ничего не говорит об Эвридике (см. главу 3). Многие греки посещали македонский двор — Ификрат, как мы видели (ок. 368 г.), Эсхин и Демосфен (оба в 346 году в составе афинского посольства), историк Феопомп (ок. 342 г.), Анаксимен Лампсакский и многие другие писали о нем в четвертом веке, а другие намного позже. Эти посетители ушли бы с разными впечатлениями, поговорив с разными людьми, и, возможно, неосознанно повторили бы крайне пристрастные и, возможно, противоречивые рассказы о македонских событиях, отражающие изменение взглядов разных придворных групп на Эвридику, которая, вероятно, недавно умерла на время визитов Эсхина, Феопомпа и Анаксимена. Более того, многое из того, что происходило при македонском дворе, не обязательно было достоянием общественности, и домыслы всегда должны были играть определенную роль в рассказах о тайных заговорах, даже близких ко времени этих событий.
Политика и пропаганда четвертого века могут быть основным источником повествования Юстина об Эвридике. У Помпея Трога и Юстина есть свои собственные планы в отношении царственных женщин. Юстину нравились мрачные рассказы о известных женщинах и их предполагаемых сексуальных и криминальных «подвигах». Политически активные женщины у Юстина обычно иностранки и варварки. Царственные женщины могут влиять на царственных мужчин. Существуют связи между македонскими царственными женщинами и политическими интересами Рима в ранний имперский период.
В своих изображениях македонских царственных женщин Юстин не всегда заботится о связности характеристик или мотивации. Примеры таких женщин: Олимпиада, мать Александра Македонского, и Арсиноя, дочь Птолемея I и жена Лисимаха, Птолемея Керавна и Птолемея II. В повествовании Юстина Арсиноя может быть потенциальной отравительницей, но позже становится жертвой и скорбящей матерью (17.1.1–12, 17.2.6–8; 24.2.1–3.10).
Напротив, к Эвридике Юстин относится однозначно: он критикует Эвридику за предательство и хитрость. Для описания ее действий он три раза (7.4.7, 7.5.4, 7.5.7)использует слово insidiae. Это слово может означать засаду или неожиданные нападения, ловушки или заговоры. Другими словами, Эвридика у Юстина — это предательство, но хитрое, исподтишка. Павсаний (1.10.3) упоминает эпизод из жизни Арсинои, который чем–то напоминает историю Юстина об измене Эвридики: жена замышляет смерть своего мужа ради (потенциальной) связи с другим мужчиной, сыном своего мужа.
Краткий очерк Корнелия Непота об Ификрате в основном посвящен его военным достижениям, а Эвридика и ее дети упоминаются, чтобы показать честность и надежность Ификрата.
Вероятно, что враждебный для Эвридики образ как заговорщицы–убийцы мог возникнуть в македонских придворных сплетнях четвертого века, отраженных в сочинениях Феопомпа. Но конечным источником этих придворных сплетен, безусловно, могли быть Гигея и ее сыновья, по крайней мере, один из которых был претендентом на трон во время правления Филиппа II, и их оставшиеся сторонники, стремившиеся очернить Эвридику и ее сыновей (см. главы 1 и 2). Но другие придворные группы, в тот или иной момент враждебные ей и/или ее сыновьям (например, выжившие последователи Птолемея Алорита), также могли сыграть свою роль.
Лэйн Фокс называет рассказ Юстина об убойных действиях Эвридики «черной легендой». Так, «черная легенда» о Екатерине Медичи обвиняла только ее в преднамеренной резне в день Святого Варфоломея. Пропаганда часто обвиняет одного человека во всех бедах. Аналогично история Юстина делает одну Эвридику виновной за потрясения 370‑х и 360‑х годов. Она становится стереотипом женщины царской крови, коварной и жестокой (как и Клитемнестра). Следует также отметить, что рассказы Юстина и схолиаста, правдивы они или нет, должно быть, зависели, в конечном счете, от людей, которые утверждали, что знают правду о событиях, истинность которых до конца никогда не будет установлена. Как, например, можно быть уверенным, что Эвридика, даже будучи замужем за Птолемеем, замышляла заговор против своего сына? Кажется маловероятным, что она объявила бы об этом.
Еще одно указание на влияние четвертого века на дошедшие до нас источники также присутствует у Юстина. В отличие от Эвридики, описание Аминты III у Юстина, хотя и довольно краткое, представляет собой удивительно лестный портрет человека, который, возможно, проложил себе путь к трону убийством и вряд ли покрыл себя военной славой. Юстин (7.4.3–4) говорит об Аминте как о наследнике трона (подразумевается, что он был просто следующим в очереди, а не убил другого претендента) и изображает Аминту как энергичного и наделенного всеми достоинствами полководца. Юстин добавляет, что Аминта вел тяжелые войны против иллирийцев и олинфян (7.4.6).
Эту характеристику Аминты III вполне могла бы принять фракция, защищающая других его сыновей (тех, что от Гигеи), поскольку она наилучшим образом освещает ограниченные военные успехи и в целом непрочное правление Аминты III. Трудно представить, какая другая группа могла представить Аминту III в столь позитивном ключе, а Эвридику — в столь негативном. Интересно, что повествование Юстина не «превращает» сыновей Эвридики в бастардов, а вместо этого фокусируется на предполагаемых убойных действиях Эвридики. Оно тоже может отражать точку зрения сыновей Гигеи и их сторонников.
Несмотря на широко распространенное неприятие рассказа Юстина об Эвридике, другие элементы повествования Юстина — имя другой жены Аминты III, Гигеи, имена его сыновей от нее, имя дочери Аминты III от Эвридики (и что эта дочь действительно существовала) и неудачная попытка одного из сыновей Гигеи занять трон — воспринимаются большинством ученых всерьез и без вопросов, Эти фрагменты информации можно найти только у Юстина, и ни один из них не является невероятным, но, учитывая очевидную лживость и враждебность общего повествования об Эвридике, можно задаться вопросом, должны ли мы рассматривать эту уникальную информацию как неоспоримые факты. В качестве альтернативы мы можем просто заключить, что эти «факты», как и многое из враждебного отношения к Эвридике, дошли до Юстина из источника четвертого века, поддерживающего сыновей Гигеи.

Изображение Эвридики в дошедших до нас источниках

Во всех древних рассказах, где упоминается Эвридика, но особенно в самом главном из них — речи Эсхина — есть ряд интересных моментов. Во всех трех рассказах об эпизоде с Ификратом Эвридика выступает в роли защитницы наследования для своих сыновей. Как и в случае с Олимпиадой (например, Aeschin. 3.223; Hypereid. Eux. 19), Эвридику называют по имени перед афинским собранием (Aeschin. 2.26), куда даже не пустили бы самую уважаемую афинскую гражданку. Однако описание Эсхином действий Эвридики находится где–то между восхищением и сентиментальностью; он относится к Эвридике как к общественному деятелю, не желая оскорбить ее.
Греческий мир смотрел на внутренние и внешние политические отношения через призму родства и филии (дружбы). Дипломатия была индивидуализирована, личные отношения часто определяли тех, кто вел международные дела. Мир семьи, как показывает усыновление Ификрата Аминтой III, послужил источником многих терминов, используемых в международных отношениях. Филии могли включать женщин (Arist. Nic. Eth. Eth. 1: 1157b–1158a), и женщины, участвующие в таких отношениях, ожидали получения и передачи выгод.
Эсхин использует лексику филии, чтобы описать связи Эвридики при дворе (то есть внутри страны), а также с афинянами. Эсхин говорит, что ее предали те, кто казался ее филоями (Aeschin. 2.26). Она приглашает афинского военачальника, напоминает ему, что Аминта сделал его своим сыном и, таким образом, в его личной роли — братом ее мальчиков, а в публичной — он филос «для нас» (то есть для Эвридики и ее сыновей; Aeschin. 2.28). Таким образом, она умоляет его от своего имени, а также от имени своих сыновей и царства. В рассказе Эсхина, поскольку есть свидетели, эта сцена разыгрывается на какой–то публичной арене. Эвридика делает то, что работает на благо Ификрата и Афин. Ее роль активистки в эпизоде поразительна. Эсхин (2.27) изображает ее как часть сети филии, которая связывала отдельных членов греческой элиты и целые государства вместе. Усыновление Ификрата Аминтой III (вероятно, в обмен на оказанную помощь) — еще один элемент в такого рода международных отношениях, который Эвридика могла использовать и использовала в своих интересах. По словам Эсхина, эти отношения нанесли ей вред и принесли пользу. Суда ссылается на ее симмахию (формальный союз) с Ификратом (и предположительно с Афинами). Даже латинизированный рассказ Непота с его более пассивной и отчаявшейся Эвридикой подразумевает, что ее действия привели к восстановлению на троне ее сыновей.
Упомянутые отношения с филией частично относятся к конкурирующим элементам внутри македонской элиты. В неспокойные годы после смерти Аминты III политическая активность различных элитных групп очевидна. Во время своего первого визита в Македонию (Plut. Pelор. 26.3–5) Пелопид вернул изгнанников в Македонию, но также взял с собой заложников в Фивы (включая брата Александра II Филиппа); вероятно, возвращенцы были дружелюбны к Птолемею, и заложники, которых взял Пелопид, вероятно, принадлежали к обеим фракциям, но, скорее всего, больше было сторонников Александра. После убийства Александра II появляется все больше упоминаний об этих группировках, членство в которых определяется преданностью (или отсутствием таковой) влиятельным лицам. Мы слышим о людях, участвовавших вместе с Птолемеем в убийстве (см. главу 3); убийство Александра II не принесло бы Птолемею никакой пользы, если бы у него не было сторонников, готовых помочь ему воспользоваться убийством; они помогают объяснить, почему Пелопид не был более суров с Птолемеем, убийцей Александра II. Напомним, Пелопид имел при себе лишь небольшой (и, как оказалось, нелояльный) отряд наемников. Как мы уже отмечали, Эсхин (2.26) комментирует, что Эвридику после убийства Александра II покинули те, кто казался филоем, явно предполагая, что некоторые члены элиты (возможно, сам Птолемей), которые когда–то поддерживали Александра, теперь перешли на другую сторону. Затем Эвридика обратилась к Ификрату, приемному «сыну» Аминты (Aeschin. 2.28). Плутарх (Pelор. 27.2) сообщает, что филои умершего царя убедили Пелопида вернуться в Македонию и заставить Птолемея принять только регентство, не претендуя на звание царя. В конце концов, в Фивах оказалось более восьмидесяти членов македонской элиты предположительно из обеих группировок. Схолиаст к Эсхину 2.29 утверждал, что Пердикка, как и Птолемей до него, организовал заговор с целью убийства своего врага, в данном случае Птолемея. И снова путь аргеада к власти зависел от группы элитных сторонников, которых в наших гораздо более поздних источниках часто называют филоями, но почти наверняка это были гетайры. Имеющиеся свидетельства говорят нам о том, что македонские группировки искали поддержки у великих держав того времени для одержания внутренних побед, но также и о том, что эти великие державы, Фивы и Афины, пытались манипулировать македонскими делами и группами в своих собственных интересах.
Фракции при македонском дворе обычно упоминаются в источниках как филои. Членство в филоях, вероятно, постоянно менялось, и их было больше, чем предполагается. Некоторые филои были иностранными, другие — местными. Эсхин говорит, что некоторые сторонники Александра II, возможно, переключили поддержку на Птолемея. Претенденты на престол, такие как Павсаний и Аргей (см. главу 3), возможно, имели друзей в Македонии. Другие сыновья Аминты, от Гигеи, также могли иметь сторонников. Некоторые филои могли группироваться вокруг конкретного сына Эвридики, в то время как другие, возможно, были более привязаны к Эвридике, чем к одному из ее маленьких сыновей.
Наши источники, как мы видели, вероятно, в конечном счете зависят от авторов, которые посещали македонский двор в середине четвертого века, более чем через поколение после событий, которым посвящена эта глава, и они предположительно беседовали с различными придворными деятелями, которые, даже если они были при дворе в начале 360‑х годов, могли оставаться, а могли и не оставаться, связанными с фракциями того периода. У других, слишком молодых, чтобы присутствовать, были бы семейные воспоминания. У Филиппа II была своя точка зрения, которую он продвигал (см. главы 5 и 6). Даже если бы у нас были свидетельства очевидцев, характер многих из этих событий затруднил бы полное представление о произошедшем (см. также главу 1).
Эсхин внедрил действия Эвридики в сети филии и описал ее способность манипулировать ими. Ученые недооценивали или принижали роль Эвридики в сохранении правления для своих сыновей. Эвридика обеспечила возможность правления Филиппа II и его сына Александра Македонского. Ни один из древних источников не упоминает Птолемея в эпизоде с Ификратом. Некоторые предполагают, что Птолемей мог играть важную роль в этом эпизоде. Некоторые считают, что настоящим действующим лицом был Птолемей, а не Эвридика. Действительно, в связи с этим инцидентом некоторые ученые упоминают его имя и совсем не упоминают Эвридику, хотя древние источники ссылаются. Неизвестно, совершала ли Эвридика подобные действия ранее. Тогда она совершила беспрецедентный поступок. Особенно важно, что ее обращение к Ификрату, по–видимому, было сформулировано на дипломатическом языке родства, чего Птолемей, не будь он сыном Аминты III, не смог бы сделать.
В инциденте с Ификратом Птолемей мог быть главным действующим лицом. Эсхин мог исключить упоминание Птолемея в инциденте из–за его роли в смерти Александра II, однако в следующем разделе речи (2.29) говорится о Птолемее, причем неблагоприятно. Ни в одном из других древних описаний инцидента он также не упоминается. Более того, те, кто предполагает, что он встречался с Ификратом, считают, что он уже был регентом, а мы не знаем, был ли он им. Если это было не так, то неудивительно, что он не сыграл никакой роли в попытке спасти трон для оставшихся сыновей Эвридики. Несомненно, он тоже хотел убрать Павсания со сцены, но для своей собственной выгоды. Маловероятно, что он мог бы пойти по пути, по которому успешно прошла Эвридика.
Эсхин выпятил и романтизировал роль Эвридики. Действительно, по рассказу Эсхина, Эвридика, похоже, изобразила спектакль, несомненно, чтобы вызвать сочувствие к своему положению и к своим сыновьям (см. главу 5). Кладя на руки и колени Ификрату превратившихся в младенцев Филиппа и его старшего брата Пердикку, Эвридика предстает как супер–мать, манипулятор и участник международной дипломатии. Все три рассказа о вмешательстве Ификрата более или менее буднично предполагают, что Эвридика была осведомлена как о внутренних группировках, так и о греческой политике и что Ификрат повелся. К сожалению мы не можем быть уверены, был ли Птолемей тогда еще эпитропом или был ли он до сих пор или когда–либо мужем Эвридики. Тем не менее, трудно избежать вывода, что Эвридика играла роль из необходимости. Эсхин делает ее привлекательной, но не говорит о том, что она обманывает или нарушает принятые нормы.
Примечательно, что как враждебный рассказ Юстина, так и гораздо более сочувственный рассказ у Эсхина, изображают Эвридику как агрессивную фигуру, действующее лицо в событиях. Юстин делает ее доминирующей фигурой в серии заговоров (конечно, здесь и безымянный любовник в повествовании Юстина), и особенно показательно, что Юстин изображает ее лидером фракции, как, похоже, и Эсхин. Даже схолиаст к Эсхину 2.29, хотя и делает основной акцент на Птолемее, упоминает, что она сотрудничала с ним, по–видимому, еще до того, как вышла за него замуж. То ли из собственных интересов, то ли из привязанности и верности своим детям, Эвридика руководила оставшимися в живых сыновьями и их сторонниками, пока Пердикка III не стал достаточно взрослым, чтобы поступить «правильно» по македонским стандартам, то есть убить Птолемея и править самостоятельно.
Эпизод с Ификратом, по–видимому, относящийся к 368 году, является последним упоминанием о конкретных действиях Эвридики. Несколько дарственных надписей указывают на то, что Эвридика пережила правление Пердикки III и Филиппа (см. главу 5). Мы не знаем, когда она умерла; если приписываемая ей гробница действительно принадлежит ей, то она умерла пожилой женщиной в 340‑х годах, уже в период более успешного правления ее младшего сына.