Проведенный в предыдущих параграфах анализ ситуации в Афинах с полной определенностью позволяет нам рассматривать Фемистокла как влиятельного политического деятеля, стремившегося к укреплению своего положения в общественно-политической жизни полиса и опирался в этом на поддержку широких слоев демоса, т. е. на социальную базу молодой афинской демократии. Впервые достигнув сколько-нибудь заметного воздействия на должности архонта-эпонима 493 года и сторонника (а возможно и инициатора) активизации внешнеполитических приготовлений, основой которых стала программа морских вооружений, он, скорее всего, и в дальнейшем выступал за ее продолжение и углубление - на разных этапах, впрочем, с разными успехами. Кульминационным моментом этой политической активности стало принятие морского закона в 483 году, который в источниках рассматривается в связи с остракизмом Аристида.
Вот тот самый общий фон, который хотелось предварительно определить. читы. Однако это только один, так сказать, политический ракурс картины. Другой же, военно - и внешнеполитический контекст морского закона Фемистокла проявляется в том, что источники обычно связывают его проведение с очередным ростом внешней опасности для полиса, которая и способствовала торжеству политики Фемистокла. Имеется в виду война с Эгиной (или с Коркирой по сведению Непота, хотя большинство исследователей принимают первую версию), как непосредственная угроза, и перспектива возобновления прямой конфронтации с Персией.
И, наконец, экономическая основа строительства, то есть нахождение необходимых средств с Лаврийских и Маронейских рудников в связи с ним, с этим поступлением, обычно рассматриваются вопросы о количестве построенных кораблей, о роли Фемистокла в этом строительстве, о соотношении общественных доходов и расходов а также производительности серебряных приисков, об оформлении института триерархии, механизме ее функционирования и тому подобное.
Отметим также, что наиболее полное исследование данной проблемы проведен в работе Лабарба и в многочисленных рецензиях на нее. Кроме того, морской закон Фемистокла - необходимая составляющая часть любого исследования эпохи греко-персидских войн, от общедоступных учебников и специальных работ, включая теми, что уже использовались выше при разработке предыдущих параграфов данной монографии. Вместе с тем, морской закон 483 года - это слава Фемистокла, основа победы в войнах и залог спасения всей Эллады, и поэтому его изучение неразрывно связано со всем комплексом военно-морских приготовлений конца 480-х гг.
Наконец, осуществление морской программы - это и рубеж во всем общественно-политическом развитии полиса, в переориентации его в сторону моря, основа будущей Архе, одно из условий эволюции афинской гражданской общины в направлении ее дальнейшей демократизации.
Источниковедческая база морского закона Фемистокла достаточно солидная. Наиболее существенными при этом является свидетельство Геродота, Аристотеля, Плутарха и Полиэна. Менее четкими, хотя и важными, есть также сообщение Фукидида, Непота, Элия Аристида, Юстина, Либания и Псевдо-Николая из Миры.
Как уже было сказано выше, Геродот (Hdt. VII. 144) сообщает о предложении Фемистокла относительно разделения доходов с Лавриона и относительно строительства на эти средства двухсот триер для войны с Эгиной: "Еще до того, к счастью [! - В. С.], восторжествовало и другое мнение того же Фемистокла: когда у афинян в полисную казну было собрано много денег, поступивших из рудников Лавриона, и когда граждане пожелали разделить их между собой по десять драхм на человека, тогда Фемистокл убедил афинян воздержаться от распределения и построить на эти средства двести кораблей для войны, а именно для войны с Эгиной. Действительно, война, которая тогда вспыхнула, стала спасительной для Эллады в будущем, поскольку она сделала афинян морским народом. Хотя корабли и не были применены для той цели, для которой они были построены, но благодаря этому они были в Элладе наготове, когда в них возникла потребность. В результате афиняне имели уже те корабли, которые были построены раньше. Нужно было построить еще и другие..."
Аристотель (Arist. Athen. pol. 22. 7) - о доходах с Маронеи и про сто триер: "А на третий год, - пишет он, - при архонте Никодеме, были открыты рудники в Маронее и в полисе осталось сбережений на сто талантов от их эксплуатации. Тогда кое-кто советовал разделить эти деньги среди народа, однако Фемистокл не допустил этого. Он не говорил, на что думает употребить эти деньги, но предлагал дать взаймы ста самым богатым из афинян, каждому по одному таланту, а затем, если их использование будет одобрено, расход принять на счет полиса, в противном же случае взыскать эти деньги с тех, кто их получил в заем. Получив деньги на таких условиях, он распорядился построить сто триер, на которых афиняне боролись с варварами при Саламине. В это время был подвергнут остракизму Аристид, сын Лисимаха".
Плутарх (Plut. Them. IV. 1-3) также сообщает об инициативе Фемистокла относительно прекращения распределения доходов от эксплуатации вновь открытых рудников в Лаврионе под предлогом войны с Эгиной. "Поскольку у афинян был обычай делить между собой доходы с серебряную рудников в Лаврионе, Фемистокл прежде всего решился сам выступить в экклесии с предложением прекратить такой дележ, а на эти деньги построить триеры для войны с Эгиной. Эта война в Элладе была тогда в полном разгаре: Эгина благодаря своему сильному флоту господствовала над морем. Тем легче было уговорить Фемистокловых сограждан, не запугивая их ни Дарием, ни персами (они были далеко и не было твердых оснований бояться их нашествия); но именно он вовремя использовал соперничество и гнев политов против Эгины для подготовки к войне с Персией: на эти деньги было построено сто триер, которые сражались с Ксерксом...".
Похожее находим и у Полиэна, где вся эта история подается как пример стратегемы Фемистокла. В нем также говорится о ста триерах, построенных на средства от разработки серебряных рудников под предлогом подготовки к войне с Эгиной, однако не указывается название этих шахт и не определяется место их расположения: "Во время войны с Эгиной, - рассказывает Полиэн (Polyaen. 1. 30. 6) - когда афиняне намеревались поделить между собой доходы с серебряных рудников, сто талантов, Фемистокл, помешав этом, убедил дать ста самым богатым гражданам каждому по таланту. И если это будет способствовать благу, то чтобы расходы были отнесены на счет полиса, а если нет - то чтобы они их вернули. Так и решили. Эти же, которые получили заем, каждый построил по одной триере, хорошей и быстрой. Афиняне же с удовольствием получили новый флот, и не только против эгинцев использовали эти триеры, но и против персов".
Фукидид (Thuc. I. 14. 1-3) связывает сто триер, которые были построены по предложению Фемистокла на средства, полученные от разработки вновь открытых рудников в Лаврионе, с войной против Керкиры: "Вот такие были самые значительные морские силы. Хотя флоты эти и образовались через много поколений после Троянской войны, однако, как и в то время они имели мало триер, состоя все еще из пятидесятивесельных судов и длинных кораблей. Незадолго до мидийских войн и до смерти Дария, который был царем персов после Камбиса, появилось очень много триер у тиранов Сицилии и у керкирян. Такими были значительные флоты в Элладе в последние времена перед походом Ксеркса. Эгинцы же и афиняне, а также некоторые другие эллины, имели в своем распоряжении небольшие корабли, в основном пятидесятивесельные. Триеры появились у афинян значительно позже, с того времени, как Фемистокл убедил их во время войны с эгинцами и в связи с угрозой вторжения персидского царя построить корабли, на которых они впоследствии и вели морскую битву; но эти корабли еще не были вполне палубными".
Корнелий Непот (Nep. Them. II. 1-3) связывает сооружение кораблей по предложению Фемистокла с войной не против Эгины, а против Коркиры.
Primus autem gradus fuit capessendae rei publicae bello Corcyraeo, ad quod gerendum praetor a populo factus non solum praesenti bello, sed etiam reliquo tempore ferociorem reddidit civitatem. Nam cum pecunia publica quae ex metallis redibat largitione magistratuum quotannis internet, ille persuasit populo ut ea pecunia classis centum navium aedificaretur. Qua celeriter effecta primum Corcyraeos fregit, deinde maritimos praedones consectando mare tutum reddidit. In quo cum divitiis ornavit, turn etiam peritissimos belli navalis fecit Atheniensis. Id quantae saluti fuerit universae Graeciae, bello cognitum est Persico. Nam cum Xerxes et mari et terra bellum universae inferret Europae, cum tantis copiis eam invasit quantas neque ante nec postea habuit quisquam.
Элий Аристид (Aristid. 46. 187) сообщает: когда полис получил много денег от разработки серебряных рудников и их собирались разделить среди всех афинских граждан, один только Фемистокл решился возражать и убедил построить на эти средства корабли, якобы для войны с Эгиной, которая тогда велась, на самом же деле предвидя, что битва при Марафоне - это не конец, но начало больших будущих сражений.
Юстин (II. 12) говорит о том, что афиняне соорудили двести кораблей после Марафонской битвы, поскольку Фемистокл убедил их, что эта победа значит для персов не конец, но причину для большей войны.
Либаний (Declamationes. 9.38) в своей фиктивной речи Неокла после Саламина, в которой тот пытается примириться со своим сыном Фемистоклом, вспоминает и об убеждениях им афинян отказаться от раздела денег с Лавриона и соорудить взамен корабли. При ответе же Фемистокла (Ibid. 10. 27) Либаний вкладывает в его уста признания в стремлении стать равным Мильтиаду и в сооружении для афинян ста триер.
И наконец, Псевдо-Николай из Миры (Progymnasmata 8. 7) в "Похвале Фемистоклу" говорит о том, что афиняне не знали морского дела, а он первый ввел эту науку и убедил позаботиться о море. В то время, как афиняне произвольно распределяли государственные средства среди граждан, он убедил их построить на эти деньги триеры. С ними афиняне и победили островитян и эгинцев. Несмотря на такие расхождения в сообщениях источников (что вполне понятно, с точки зрения на разницу в жанрах, задачах и датировке), можно выделить и нечто общее.
Во-первых, как уже отмечалось, принятию решения о строительстве кораблей предшествовало определенное сопротивление среди афинян: Геродот упоминает об "убеждении" Фемистоклом афинян, кроме того, весь контекст главы, кажется, содержит определенный намек на противодействие; Аристотель с полной уверенностью говорит о наличии и других предложений относительно доходов, связывая с принятием совета Фемистокла остракизм Аристида; Плутарх также отзывается о предложении Фемистокла как о проявлении смелости - здесь может иметься в виду и наличие других мыслей, причем, очевидно, весьма популярных в народе (в экклесии); Полиэн приводит этот проект Фемистокла как образец стратагемы, подчеркивая, что ее проведение "удалось" и что Фемистокл "стал на пути" первоначального решения афинян; подобные высказывания и у Фукидида: Фемистокл убедил афинян принять его план; менее определенны показания Либания и Псевдо-Николая из Миры, хотя у первого также встречается глагол "убеждать" (peitho) в связи с предложением Фемистокла отказаться от раздела поступлений с Лавриона. Можно было бы, конечно, акцентировать внимание на расхождениях в показаниях источников, что, безусловно, важно и что обычно делается в источниковедческих штудиях. Однако в данном случае более существенной кажется сходство в принципе между различными, как по датировке (начиная с Геродота и заканчивая Либанием), так и по жанру (строгий исторический рассказ Фукидида и заранее сконструированная "Eloge" Псевдо-Николая), источниками.
Во-вторых, решение относительно строительства кораблей было принято под предлогом (или для) войны с Эгиной (или с Керкирой или Коркирой), в то время разгорелась с новой силой: Геродот, Плутарх, Полиэн, Фукидид, Непот и очень неясно - Псевдо-Николай. В этой связи отметим и более общий вывод: в источниках грустно звучит традиция, которая связывает принятие морского закона Фемистокла с локальной войной вообще - будь то война с Эгиной, с Керкирой (Коркирой). Именно война, согласно традиции, стала непосредственным поводом для принятия экклесией проекта Фемистокла. Заметно также определенное противопоставление локальной войны в Элладе войне с Персией; чувствуется и осознание альтернатив: или Фемистокл использовал войну с Эгиной для осуществления своего проекта, направленного против Персии, что удостоверяет его необыкновенную прозорливость (Plut. Them. IV. I-III; Aristid. 46.187), или же, как об этом рассказывает Фукидид, морской закон был принят тогда как учитывая войну с Эгиной, так и "с оглядкой на угрозу персидского царя", причем эта последняя не составляла никакой тайны для афинян; во время войны с Эгиной (Геродот) или Коркирой (Непот), без непосредственной связи с персидской угрозой, осознанной позднее; или же именно в предвидении будущей войны с Персией, как у Юстина; в конце концов, у Аристотеля и Полиэна этот проект рассматривается как результат хитростей Фемистокла, который не называет цели передачи денег самым богатым гражданам вообще - сообщение Полиэна при этом имеет определенное сходство с Геродотом и Непотом, поскольку и у него флот, созданный во время (имеется в виду - для?) войны с Эгиной, послужил делу отражения персидских военно-морских сил. Наиболее общей тенденцией этих сообщений есть тенденция к выведению определенной связи между строительством флота в 483 году именно с локальной войной, - как с непосредственной и актуальной его причиной.
В-третьих, большинство источников связывает строительство кораблей Фемистокла с доходами, которые поступали от эксплуатации рудников: Геродот, Аристотель, Плутарх, Полиэн, Непот, Либаний и Аристид. В то время, как Геродот, Плутарх и Либаний говорят о серебряных рудниках в Лаврионе, Аристотель упоминает о новооткрытых приисках в Маронее. Что же касается Полиэна, Элия Аристида и Корнелия Непота, то они сообщают о копях вообще, не называя местности, в которой они находились. Сюда же можно отнести и место из Псевдо-Николая, который говорит о распределении полисных средств, но не называет источников их поступления.
Наконец, в-четвертых, - это статистика, то есть сообщение о количестве построенных кораблей: Геродот и Юстин говорят о 200; Аристотель, Плутарх, Полиэн, Непот, Либаний - о 100; Фукидид и Псевдо-Николай вообще ничего не говорят о количестве. Стоит также отметить, что Плутарх в другом месте (Plut. Cim. 12) вспоминает про двести триер Фемистокла, что приближает его к первой группе источников.
Таким образом, весь предыдущий ход исследования вполне соотносится с первыми двумя отмеченными положениями. Фемистокл в 490-е, и особенно - в 480-е годы, которые закончились остракизмом Аристида, был достаточно политически активным и вывод относительно проведения им морского закона в результате политической борьбы, преодоления сопротивления его противников позволяет наполнить реальным содержанием эту политическую активность. То же, что принятие морского закона Фемистокла источники связывают с войной, которая шла в Элладе, то оно вполне согласуется с тезисом о взаимосвязи внутренней и внешней политики, о невозможности отрыва внутриполитические преобразования от внешних условий, о том, что греко-персидские войны стали важным фактором (или даже катализатором) эволюции афинского полиса.
Наиболее приемлемой кажется идентификация этой войны с войной против Эгины, которая упоминается в большинстве источников (у Геродота, Плутарха, Аристида и Фукидида) и в современных исследованиях; Причем, с этой войной связывается активизация политической борьбы в Афинах 480-х гг. вообще, реформа 487/6 года и серия остракизмов.
На наш взгляд, такая конкретизация внешнеполитического воздействия на указанные процессы в Афинах сама по себе вполне вероятна и не может вызвать возражений по существу. Она не противоречит и нарисованной выше картине политической борьбы. Однако абсолютизация такого воздействия является недопустимой. Даже больше, хоть сколько-нибудь точное определение степени его эффективности зависит от точности датировки, которая кажется весьма проблематичной, даже с учетом современных исследований по этому вопросу. Очевидно, более уместно в этой ситуации будет говорить о влиянии внешнеполитических обстоятельств именно на проведение морского закона Фемистокла, на что недвусмысленно указывают источники. Можно выразить предположение, что необходимость морских вооружений наиболее четко была осознана в Афинах конкретно в связи с упомянутой войной, в тот, возможно неудачный для Афин, его период. Эту войну можно себе представить как последнюю каплю, которая склонила чашу весов в пользу предложения Фемистокла. Результатом стало одобрение предложенного проекта морского закона и изгнание его противника, Аристида, который выступал сторонником традиционной политики ставки на гоплитов, а к тому же, как уже отмечалось, был, возможно, связан узами гостеприимства с Эгиной.
Однако признание за этой войной такой роли отнюдь не означает автоматического отрицания понимания в Афинах персидской угрозы после Марафона. Отражением подобного понимания, кроме уже упомянутых реплик относительно предвидения Фемистокла, могло быть и распространение в Афинах после Марафона обвинений в "медизме", которые зацепили не только Алкмеонидов, о чем рассказывает Геродот, но и других лиц, как это следует из надписей на некоторых остраконах. Тем более неприемлемым кажется чрезмерный скептицизм относительно возможности предсказания конфронтации с Персией отдельными политическими индивидами, в том числе - Фемистоклом. Фукидид, почти современник описываемых событий, вполне вероятно говорит об антиперсидской направленность приготовлений Фемистокла. Геродот, хотя и не говорит прямо про Персию как повод для принятия закона, но и не дает оснований для категорического отрицания такой возможности. Кроме того, сама невероятность догадки Фемистокла кажется слишком преувеличенной в критических исследованиях: по справедливым замечаниям Бенгтсона, укрепления полиса и строительство военного флота на средства из рудников, - как необходимое условие для противостояния Персии, - это идея отнюдь не оригинальная, но такая, что возникла и была осуществлена значительно раньше, еще в 490-е годы на Фасосе, именно как комплекс оборонительных мероприятий против Персии (Hdt. VI. 46).
Таким образом, можно согласиться с мнением тех исследователей, которые считают, что необходимость флота была осознана афинянами в результате всего предыдущего хода борьбы с персами. На поддержку этого соображения, наряду с обычно упоминаемыми морскими походами персидского флота к берегам Аттики (Hdt. VI. 116, ср. Hdt. V. 36. 2), можно привести и весьма симптоматичные слова Артабана, которые вкладывает в его уста Геродот (Hdt. VII. 10): "Если они... одержат победу в морской битве, а затем поплывут до Геллеспонта и разрушат мосты, тогда, царь, твое положение станет опасным". Даже при всей очевидности конструирования речей у Геродота, это место кажется характерным для подкрепления тезиса об осознании как греками, так и персами значения флота в условиях возможной прямой конфронтации.
Можно было бы привести и другие аргументы в пользу возможной предсказуемости возобновления военных действий с Персией. Для того, чтобы не выходить за пределы рассматриваемой темы, ограничимся уже приведенным: для принятия этого тезиса достаточно, а для тех, кто сомневается, несколько новых аргументов вряд ли что-то существенно изменят. Собственно говоря, здесь важно подчеркнуть, что разногласия в системах аргументации для проведения морского закона, которые проступают в источниках, вовсе не предполагают действительного противопоставления в традиции войны с Эгиной ожидаемым действиям против Персии: источники лишь разграничивают непосредственный повод, который стал последним аргументом в пользу плана Фемистокла, и именно явление, то есть афинский флот, благодаря которому Греция сумела преодолеть персидское нашествие. Отсюда и определенная видимость противопоставления, однако это, на наш взгляд, всего лишь видимость, которая не меняет сути вопроса.
Как уже отмечалось, такая реконструкция событий кажется оправданной по двум причинам: она наполняет реальным общественно-политическим содержанием известную нам из разных источников борьбу и позволяет увидеть принятие морского закона в ретроспективе. В таком случае морская программа не "зависает в воздухе", не выступает как что-то случайное и необязательное, то, что возникало в результате лишь минутного озарения Фемистокла и благодаря случайному открытию среброносной жилы в Лаврионе, но является закономерным результатом длительной политической борьбы, через которую решались основные противоречия в развитии афинского полиса. Прибыли с Лавриона выступают, таким образом не как deus ex machina, который своим появлением создал совершенно новое явление во всем организме полиса, но как экономическое условие, возможно в значительной мере и случайное, но несомненно ожидаемая, возможно разыскиваемое и безусловно такое, что органично вписывалось в общее направление общественно-экономического развития полиса, - то есть как экономическое условие реализации идеи, которая уже давно созрела и пробивала себе дорогу в борьбе различных политических альтернатив.
По поводу этого экономического условия, то есть источников финансирования морской программы Фемистокла, существуют дискуссии, основные моменты которой заложены уже в свидетельствах античных авторов. Не вызывает сомнений, пожалуй, единственный факт, а именно: строительство флота на доходы от среброносных рудников, о которых говорится в большинстве источников: у Геродота, Аристотеля, Плутарха, Полиэна, Либания, Непота, Аристида. Трудности заключаются в локализации этих рудников, в определении соотношении Лавриона (Геродот, Плутарх, Либаний) и Маронеи (Аристотель). Наиболее убедительным представляется определение Маронеи как местности в пределах Лавриона, при этом по Аристотелю признается стремление к более точной локализации источников доходов. Во всяком случае, трудно себе представить, что Аристотель, проживая в Афинах, по неосведомленности вспомнил ошибочное название района рудников. Куда более вероятным кажется, что он лучше других знал топографию Аттики, для него естественной была более точная локализация новооткрытой среброносной жилы на территории великого района Лаврийских рудников. Что же касается разрешения локализации Маронеи и Лавриона на основании реестра поступлений с рудников, опубликованного Н. Кросби, на основании которого делает свои выводы Лабар, то, как показал Лауффер, такая трактовка вряд ли правомерна: анализ источников, в том числе и филологический, дает основания говорить скорее об одном районе, который вмещал в своих границах и Лаврион, и Маронею. Как бы там ни было, суть предложения Фемистокла сводилась к отказу от распределения доходов с рудников и к строительству на эти средства новых триер. Возможно, сам Фемистокл имел какое-то отношение к этим рудникам: по некоторым предположениям, фреаррийский дем локализуется в районе Лавриона, что могло до некоторой степени облегчить принятие его предложения.
Даже больше, возможно именно предложение Фемистокла относительно разделения новых прибылей стала непосредственной причиной вражды между Фемистоклом и Аристидом (Hdt. VIII. 79), которая закончилась остракизмом последнего (Arist. Athen. pol. 22.7). Такая догадка казалась бы убедительнее в случае более раннего поступления в Афины этих, новых для политов, прибылей. Однако имеющиеся источники не дают никаких оснований для принятия такой версии. Впрочем, если учесть, что в Лаврионе серебро добывалось еще с микенских времен и что какая-то его доля могла вполне не использоваться (возможно, именно так нужно понимать Hdt. VII. 144, что у афинян в то время накопилось много денег?), то можно еще больше конкретизировать содержание политических усилий Фемистокла, а именно: Фемистокл стремился добиться строительства флота Афин за общественный счет средств, получаемых с рудников Лавриона. Конечно, это лишь догадка, не подкрепленная фактами. Настаивать на ее историчности нет необходимости. Но как одна из версий она вполне может быть здесь представлена.
Спорным в морском законе Фемистокла является и вопрос распределения доходов среди граждан, его механизма и суммы, предусмотренной для таких распределений, а также и ряд других подобных вопросов. И в этом случае наиболее обстоятельной является работа Лабарба, в особенности вторая глава первой ее части, непосредственно посвящена анализу этого распределения. Для нас сегодня важным кажется догадка Лабарба относительно распределения денег только среди мужского населения, старше 16 лет - она, конечно, не может вызывать возражений в принципе.
Среди различных точек зрения относительно сущности этого распределения, кажется наиболее вероятным взгляд на него как на обычай, который по своей природе достигает родовых принципов. Возможно, этим объясняется оценка в источниках предложения Фемистокла как мужественного поступка человека, который осмелился выступить против решения народа (Plut. Them. IV. 1): нарушение устоявшейся традиции вполне могло быть расценено как посягательство на общепринятые полисные нормы. Отказ от распределения, таким образом, предусматривал победу интересов полиса над интересами частного лица. Это еще раз, между прочим, свидетельствует в пользу осознания угрозы внешней опасности - политические и стратегические моменты начинают приниматься во внимание больше, чем моменты социальные.
Симптоматично, что один из традиционных аргументов в пользу определения политической позиции Фемистокла как "демократа" сводится к тому, что в строительстве флота заинтересован прежде всего афинский демос, включительно с фетами, которые и составляют значительную долю социальной базы преобразований Фемистокла. В противовес ему обычно приводится мнение относительно опоры Фемистокла на "средние", "торгово-промышленные круги" в Афинах, которые были заинтересованы в расширении торговли или даже в поисках новых рынков сбыта, из-за тревоги вследствие угрозы поставкам хлеба из Северного Причерноморья после захвата персами проливов населению Афин, в первую очередь демосу, и тому подобное.
Исследование социальной базы политических движений и процессов античных времен, в том числе в Афинах, является безусловно актуальным для современной историографии. Без такого исследования невозможно правильно понять сущность тогдашних процессов, альтернатив общественно-политического развития. При этом особенно важным сдается учет диалектичности процессов, а следовательно, и сложность, противоречивость социальной базы, на которой они основывались.
В данном случае, эта диалектичность проявлялась в том, что, несмотря на демократическую сущность самой программы морских вооружений, именно беднейшие круги демоса, в том числе и феты, оказывались наиболее пострадавшими: отказ от распределения имеющихся средств непосредственно угрожала их интересам, ухудшала и без того трудное экономическое положение. Кроме иллюзорной выгоды в будущем от службы на вновь построенных триерах, они не получали ничего. Можно было бы, конечно, высказать предположение, что они получат определенные выгоды от расширения сети общественных работ в Афинах: как известно, такие работы составляли важное условие демократического полиса во времена Перикла. Однако мы не знаем, какой была организация общественных работ в рассматриваемый период, насколько в них были заинтересованы самые бедные граждане. Если они и были заинтересованы в них - то скорее всего только косвенно, теряли же в результате отказа от распределения - немедленно и непосредственно.
Можно, таким образом, высказать предположение, что беднейшие слои демоса не были наиболее заинтересованными лицами в принятии морского закона Фемистокла и не могли, следовательно, составлять основу его социальной базы.
Очевидно, еще менее заинтересованными были в нем граждане, для которых сельское хозяйство было важнейшим, а тем более единственным источником существования для них морские приготовления означали не только потерю реальной выгоды, но и опасности оставления на произвол судьбы (по мере переноса акцента на морскую оборону) отдаленных аграрных районов Аттики. Впрочем, как это было показано выше, среди них должна наблюдаться определенная дифференциация: жители береговых районов, страдавших во время высадки морских десантов, были заинтересованы в обеспечении охраны морских границ. Однако основная масса, еще раз повторимся, была мало заинтересована в принятии морской программы.
Кто же тогда голосовал в народном собрании за предложение Фемистокла? Наиболее заинтересованными в его принятии были, очевидно, граждане, чьи интересы связаны с ремеслом и торговлей, сооружением кораблей - то есть городское население Афин, субъекты городской тенденции в развитии полиса, о которой говорится в уже упоминавшихся работах Г. А. Кошеленко. Немецкий исследователь Е. Клюве в своих статьях отмечает, что именно они главным образом влияли на работу экклесии. Очевидно, благодаря их поддержке в значительной степени и удалось провести проект Фемистокла. Это, как кажется, вполне конструктивный тезис, который учитывает особенности общественно-экономического развития Афин на рубеже VI-V вв. до Р. Х. и предполагает определенное влияние общественно-экономических факторов на политическое развитие периода. Фемистокл, в таком случае, со своим проектом морского закона и, шире, морской программы может быть понятен в том числе и как выразитель, как субъект существующих тенденций развития Афин, которые определялись оформлением дихотомии "полис-город", ее "городской" составляющей. При этом, глубинная и конечная демократическая сущность его преобразований неоспорима: своими приготовлениями он не только способствовал оживлению товарно-денежных отношений, не только усилил социально-политическое значение фетов и тем самым расширил социальную базу демократии, но и усилил одновременно и "городские" основы в самом полисном организме. При этом, конечно, остаются в силе наши предыдущие рассуждения относительно определения социальной базы и политической ориентации Фемистокла в 490-480-х гг., повторять которые здесь нет нужды.
Можно также высказать предположение об определенной заинтересованности наиболее состоятельных кругов афинского гражданства, или же "богатых", которым было поручено сооружение общеполисных триер. С другой же стороны, это решение, кажется, является первым исторически засвидетельствованным случаем сооружение судов не навкрариями, а назначенными полисом частными лицами, что позволяет видеть в нем если и не в законченном триерархия виде, то, по крайней мере, достаточно решительный шаг в направлении оформление этой литургии.
Полисные институты и институции - это своеобразная реакция полиса на проблемы, которые перед ним возникают. Как уже было показано выше, определенные трудности в Афинах при сооружении судов (или, по крайней мере, при возмещении утраченных) могли возникнуть еще раньше, во время войны с Эгиной в домарафонский период. Таким образом, 20 кораблей, которых не хватало до семидесяти (вспомним флот Мильтиада во время Пароской экспедиции!), могли быть построены силами не навкрарий (в противном случае - какими именно и почему именно этими, а не другими? и не нарушился бы при таком возложении дополнительных обязанностей лишь на часть навкрарий принцип полисной справедливости?), а на средства полиса в целом, возможно - за счет поступлений от рудников (Лавриона?).
Конечно, это лишь гипотеза. В 484 году механизм сооружения судов явно был переориентирован на оформление новой литургии - триерархии. Именно чрезвычайность ситуации, которая предусматривала сооружение не 50 судов, - на что, в принципе, были способны навкрарии, - а значительно большего количества, поставила афинян перед такой необходимостью. Ко всему тому же, новый принцип финансирования, который предвидя не расходы уже имеющихся у граждан средств, а отказ от еще нераспределенных новых поступлений, мог значительно облегчить именно принятие такого решения, - что, собственно говоря, мы и находим в источниках, которые связывают торжество политики Фемистокла с наличием у полиса значительных незадействованных средств. В пользу такой версии может свидетельствовать и Трезенская надпись с декретом Фемистокла, в котором упоминаются триерархи, а также некоторые моменты, связанные с их назначением. Возможно, на существование триерархии времен Саламинского битвы указывает Геродот (Hdt. VIII. 17), отмечая, что Клиний дрался во главе двухсот человек экипажа триеры, которую он соорудил за собственный счет. Вообще, для принятия такого датирования времени возникновения триерархии, или, по крайней мере, - начала ее оформления, нет непреодолимых препятствий. Даже больше: оформление ее как формы литургии, вполне согласуется и с демократической сутью самого морского строительства, и, в более широком контексте, с общим направлением развития афинского полиса как полиса демократичного. В этой связи уместно также заметить, что версия Аристотеля и Полиэна о хитрости Фемистокла, который якобы побудил народ к отказу от денег без объяснения цели, вряд ли может быть принята: кажется невероятным, чтобы народ отказался от распределения, удовлетворившись такими неопределенными обещаниями Фемистокла. То есть и в этом случае приходится признать, что решение народа было вполне осмысленным, таким, которое обязывало конкретных получателей денег, ста богатейшим афинянам, выполнить поручение экклесии, которое она утверждает отпуском указанных им средств. Несмотря на последнее обстоятельство, принципиальной разницы между этим постановлением и назначением триерархов в более поздние времена нет.
А теперь вернемся к вопросу о численности построенного флота. К сожалению, несмотря на солидный "возраст" этой проблемы, ее решение не кажется более убедительным в современной историографии, чем в исследованиях прошлого века.
Как уже отмечалось, источники сообщают о разном количестве построенных кораблей: Геродот и Юстин называют 200 кораблей; Аристотель, Плутарх, Полиэн, Непот, Либаний - 100; Фукидид и Псевдо-Николай не говорят о количестве построенных судов вообще. Кроме того, сюда же нужно добавить свидетельство о 200 кораблях перед Саламином из Трезенской надписи, а также о 200 кораблей в биографии Кимона Плутарха (Plut. Cim. XII). Кроме, опять же, того, по фразеологии Геродота можно сделать вывод, что флот был построен будто за два мероприятия: сначала было построено 200 кораблей на средства Лавриона, потом, когда война с Персией уже была неизбежна, дополнительно к ним "...нужно было построить еще другие..." (Hdt. VII. 144; ср. к этому также: Nep. Them. II. 4; Plut. Cim. XII).
Приходится признать, что в любом случае в Афинах в 480 году было уже 200 триер. Возможно, второе строительство было осуществлено на основании более позднего закона, хотя определенно утверждать это нельзя. Собственно говоря, такой поворот событий был бы логичным не только с военно-стратегической, но и с социально-политической точки зрения. То, что широкие слои демоса с самого начала вряд чтобы составляли социальную базу для проведения проекта Фемистокла, учитывая их заинтересованность в сохранении распределения, отнюдь не означает автоматически их незаинтересованность в строительстве флота вообще. В процессе же его развития, объективно-демократический характер этих преобразований неизбежно проявлялся все с большей четкостью. Не говоря уже о стимулировании торговли и ремесленного производства, которое выступало его самым непосредственным результатом, новосоздаваемый флот нуждался в укомплектовании, которое осуществлялось за счет беднейших слоев демоса, или так называемого "корабельного демоса" - по выражению Аристотеля (Arist. Pol. 1291 b 22).
Таким образом, флот Фемистокла не только был следствием, закономерным результатом всего предыдущего развития Афин, стимулированного чрезвычайной ситуацией, сложившейся в условиях растущей внешней угрозы со стороны как Персии, так и некоторых греческих полисов (Спарта, Эгина, возможно - Аргос), но и выступал, в свою очередь, причиной и стимулом этого развития - с усилением роли торгово-ремесленных кругов и широких слоев занятого на флоте демоса, с фетами включительно.
Конечно, этот результат не проявился автоматически, сразу же с принятием морского закона. Он проявлялся постепенно, с расширением строительства, с привлечением в сферу влияния новосозданного флота все более широких слоев населения. Тот факт, что флот этот был собственностью всего полиса, лишь подчеркивал его политическое значение, а следовательно - и подчеркивал значимость для полиса всех приобщенных к этим морским приготовлениям людей. С другой стороны, все задействованные во флоте получали, таким образом, реальную основу для своего существования как полноправные афинские граждане, его оправдания и признания, что неизбежно должно было сказаться на повышении их сначала социально-политической активности (в особенности - экклесии), а впоследствии - и влиятельности: хотя и медленно, но неуклонно пробивал себе путь один из основных полисных принципов, согласно которым сумма прав гражданина должна соответствовать сумме обязанностей. Чем значительнее роль некой группы гражданского коллектива в жизни полиса, и особенно - в его защите, тем большими правами она, в конце концов, наделяется. В этом особенно четко проявляется непосредственная связь между социально-политической и военной структурами полиса. Все эти моменты прекрасно понимал уже Аристотель, который связывал развитие демократии с господством "корабельной черни". И хотя в целом речь у него идет о послесаламинском периоде, глубинные причины этого явления коренятся в морском законе Фемистокла (Ср. Pseudo-Xenoph. Ath. Pol. I. 2; Plato. Leg. 706 C, Plut. Them. IV. 4; XIX. 6). Вместе с тем, с этого момента можно вести речь и о значительном расширении социальной базы Фемистокла, политика которого, в результате осуществления предложенных им планов, наиболее совпадала с общей тенденцией демократизации афинского полиса.
Необходимо отметить, что понимание растущего влияния Фемистокла довольно четко ощущается уже у Геродота (Hdt. VII. 143), который засчитал Фемистокла того времени в состав protoi, - "первых", самых влиятельных государственных мужей, что, как мы видели, принесло немало хлопот историкам, которые занимались проблемами социально-политической борьбы в Афинах в 490-х гг. Непот также считает, что развитие флота стало первым шагом на пути восхождения Фемистокла до реального влияния на общественные дела. Возможно, он действительно исполнял тогда обязанности стратега: как справедливо отмечает Ленардон: нет особой нужды изобретать для Фемистокла в 483 году какую-то другую должность. Возможно также, что стратегом Фемистокл оставался вплоть до 480 года - переизбираться несколько раз на этот пост не запрещалось.
Впрочем, достаточных оснований для категорического принятия этой гипотезы нет. Даже больше, приходится констатировать, что существуют свидетельства о попытке Фемистокла добиться стратегии в год Саламина (Plut. Them. VI. I; ср. Reg. et Imp. Them. = Moralia 185 C), которые затрудняют ее (гипотезы) принятие. Что же касается версии об архонтате в следующем 483/2 г. до Р. Х., то она не может быть принята с учетом признания историчности архонтата Фемистокла 493/2 г. до Р. Х.: как известно, дважды занимать должность архонта было запрещено.
Для нас, однако, не имеет большого значения официальный статус Фемистокла в то время. Достаточно констатировать, что он фактически стоял во главе народа, руководил им, понимая, что отныне его личное влияние в полисе зависит исключительно от поддержки значительно активизированной экклесии. Фигурально говоря, Фемистокл объединил, таким образом, в своей деятельности демагогию и стратегию (если только он действительно был в то время стратегом). Сделаем только одно предостережение: он соединил их в большей степени, чем это было характерно для всех его предшественников, во всяком случае - начиная с Клисфена. Иначе говоря, с тех пор (учитывая демократизацию политического жизнь Афин, чему в немалой степени способствовал комплекс мер Фемистокла и был подчинен весь общественно-политический развитие афинского полиса 490-480-х лет) успешная деятельность отдельного политика напрямую зависела от того, насколько его личные планы и стремления соответствовали общему направлению социально-политического развития, то есть развития демократии.