Все эти размышления были необходимы для решения вопросов, связанных с определением политической позиции Фемистокла. Как и при определении партийно-политической ситуации в целом, здесь также наблюдается существенный разнобой. В зависимости от методологической позиции и критериев исследователей, Фемистокл определяется как "демократ", "вождь демоса и демократии в целом", - точка зрения, которая господствует в литературе до самого последнего времени, хотя она в значительной мере и ослаблена более сбалансированной оценкой его мероприятий, - или как "радикальный демократ"; "аристократ"; вождь "морской группировки"; "враг Персии" и вождь "патриотических групп; "homo novus", или же как "друг революции 510 года".
Этот перечень можно было бы продолжать и продолжать. Если бы мы писали исключительно историографическую работу, то только на анализе определений политической позиции Фемистокла можно было бы построить целый раздел. Но здесь нам важно показать именно неоднозначность трактовка этого вопроса.(Клюве: "Хотя этот традиционный взгляд, как и раньше, разрабатывается в современных исследованиях, приводится более дифференцированная оценка, так что сказка о демократическом Фемистокле все более и более разрушается").
На наш взгляд, если иметь в виду всю изображенную выше картину партийно-политической ситуации, сложившейся в Афинах в конце VI - в начале V века. до Р. Х., то Фемистокл должен быть зачислен обязательно к партии демократической, которая на то время была господствующей, как господствующей была тенденция к демократизации афинского полиса. Другими словами, деятельность Фемистокла относительно осуществления морской программы, которая сводилась к укреплению Пирея (а, как было показано выше, возможно и до развития флота), объективно не только соответствовала интересам демократии, но и стимулировала ее углубление.
Вывод этот, однако, несет на себе отпечаток чрезмерной категоричности. В его основе - смешение времен и событий, а именно: 490-е годы - время ионийского восстания и начала работ по укреплению Пирея; и 480-470-х годов - время разгара греко-персидских войн, победных боев эллинов и активизации демоса в освободительной борьбе. Кроме того, здесь есть некое смешение двух состояний Фемистокла: его первые шаги на политической арене - с одной стороны, и расцвет Фемистокла как политика, героя Саламинского сражения и влиятельного стратега - с другой.
Если анализировать с такой позиции деятельность Фемистокла, то его демократизм, смысл его преобразований не вызывают сомнений. В этом случае не кажется чрезмерным даже тезис, что "после Клисфена и Фемистокла, следующим деятелям осталось лишь идти по следам своих великих предшественников, развивать созданный предыдущим поколением строй, пытаясь только так или иначе урегулировать демократическое движение".
Но означает ли это, что Фемистокл стремился к утверждению демократического строя? Что он был вождем демократической направлении, или демократической партии, как мы ее понимаем? Мы уже высказывали сомнения относительно определения политической позиции Фемистокла. Существует, кроме того, и точка зрения, по которой Фемистокл вообще не представлял последствий своих претворений. Отметим, что сознательные попытки приписать Фемистоклу больший демократизм, чем он исповедовал на самом деле, в значительной степени обязаны неверному пониманию его социального статуса или же точнее - его происхождения. Имеется в виду мнение то, что Фемистокл был незаконнорожденным, которое базируется на известном определении Фемистокла у Плутарха (Plut. Them. 1. 2) как nothos. Этот вывод Плутарх делает на основании более позднего закона о гражданстве, согласно которому афинским гражданином мог считаться лишь тот, чьи оба родителя были афинскими гражданами. Что же касается Фемистокла, то у него афинянином был только отец, Неокл, мать же была чужестранкой.
Приведем свидетельство нашего лучшего источника по этому вопросу, Плутарха, полностью: "Его род, - начинает жизнеописание Фемистокла биограф, - был не настолько известным, чтобы способствовать его славе: по отцу же Неоклу, который был из Фреаррийского дема филы Леонтиды, он принадлежал к числу не слишком известных афинян, а по матери он был незаконнорожденный (nothos), как это следует из следующих слов:

Да, я - Габротонон, фракиянка; но большой
мной рожден был эллинам всем Фемистокл (Anth. Pal. 7. 306).

Фаний (FHG II 295), правда, пишет, что мать Фемистокла была не фракиянкой, а кариянкой, и что имя ее было не Габротонон, а Эвтерпа. Неант (FGrH 84F2b) же даже полис ее указывает в Карии - Галикарнас.
Так же незаконнорожденные собирались у Киносарга, - это гимнасий за воротами, посвященный Гераклу, потому что и он не был законнорожденным среди богов, а считался незаконнорожденным по матери, которая была смертной, - то Фемистокл начал убеждать кое-кого из юношей благородного происхождения ходить в Киносарг заниматься с ним гимнастическими упражнениями, а когда так и произошло, то таким лукавством он, кажется, уничтожил разницу между незаконно- и законнорожденными. Вполне ясно, однако, что он имел некоторое отношение к роду Ликомидов: он же сам отстроил и украсил картинами, как рассказывает Симонид (Fr. 222 B4), сожженное варварами родовое святилище Ликомидов в Флии".
Характерным при этом является то, что традиция постепенно все больше "ухудшает" происхождение Фемистокла по материнской линии 180: хац если Симонид (Plut. Them. I. 4), современник Фемистокла (О дружбе Симонида с Фемистоклом см. Cicero. De finib. 2, 32; Plut. Them. 1,4; V,6) указывает на его принадлежность к древнему и аристократическому роду Ликомидов 182 а Фаний и Неант (Plut. Them I. 2) в IV ст. до Р. Х. называют его матерью Эвтерпу из Галикарнаса, то позже она уже выступает как фракиянка-рабыня (Plut. Them. 1.1 = Anth. Pal. 7. 306; Amphikrates// Athen. XIII. 576 C).
Приходится признать, что вопрос о родителях Фемистокла является в многих отношениях неясным и запутанным. Показательна, однако, уже сама по себе является тенденция к "ухудшению" его происхождения при одновременном появлении версии о нем как о nothos: учитывая неправомерность отнесения Фемистокла к незаконнорожденным, при одновременном наличии ранней традиции о его аристократическом происхождении, кажется более вероятной версия о вполне "благоприличного" происхождения его матери. Собственно говоря, не так уж и важно, кем она была на самом деле - афинянкой из Ахарнейского дема, акарнянкой, кариянкой, или же происходила из Галикарнаса: (У Nep. Them. I. 2: is [Neokles. - В. С.] uxorem Acarnanam civem duxit. Если вместо Acarnanam читать Acharnanam, то действительно окажется, что мать Фемистокла была афинянкой): женитьба на чужеземках - довольно распространенный обычай в среде афинских аристократов, достаточно вспомнить хотя бы, что такие выдающиеся деятели, как Клисфен, Фукидид и Кимон имели матерей неафинянок. Кроме уже перечисленных соображений, в пользу такого статуса Фемистокла говорит и то, что на данном этапе развития афинской демократии, когда избранные должностные лица не получали никакого жалованья, на замещение различных магистратур реально "...могли претендовать или аристократы, или представители верхушки демосу" (Карпюк). Таким образом, само по себе, взятое изолированно происхождения Фемистокла в коем случае не может служить аргументом в пользу его демократичности.
Второй момент, который также связан с рассмотрением данного вопрос сводится к тому, что семья Фемистокла в политическом отношении была неведомой. Свидетельство о его отце является еще менее содержательным, чем о матери. Известно только, что он был generosus (Nep. Them. 1.2), а также, из письма № 1, что некоторое время он находился в Аргосе и имел там друзей.
Кроме того, Neokles может быть переведено, как уже отмечалось выше, двумя словами - $1новая слава", в чем иногда усматривают политический подтекст. Однако более убедительным кажется вывод, что, в зависимости от значение имени Neokles, оно не имеет политической окраски.
Наряду с этим, кажется вероятной версия о состоятельности семьи Фемистокла. Анализ данного вопроса, проведенный в ряде специальных исследований, убедительно свидетельствует в пользу этого. Уже во времена Плутарха (Plut. Them. 2) сказания о лишении Фемистокла наследства, отречение его отцом и смерть от такого позора матери (Nep. Them I; Aelian V. H. II. 12; Val. Max. VI. 9 ext. 2) считались лживыми. Три таланта, с которыми Фемистокл, по нашим источникам, начал свою политическую карьеру, в то время, как справедливо считал Исей (Isaeus. 3.18; 3.25), были значительным богатствам.
О трех талантах, правда - как о незначительной сумме, со ссылкой на Теофраста говорит и Плутарх (Plut. Them. 25; см. также: Aelian V. H. X. 17). Собственно говоря, приводить слова Теофраста и Элиана как доказательства неимущества Фемистокла в начале политической карьеры - неверно. И в том, и в другом случае сумма в три таланта используется для контраста с богатством Фемистокла, приобретенным позже. Конечно, сумма в 80 или 100 талантов несоизмеримо больше трех. Однако, такая разница сама по себе совсем не говорит о несущественности начальной суммы.
Более проблематичным кажется идентификация источников достатка семьи Фемистокла. Локализация Фреаррийского дема филы Леонтиды в районе Лаврийских рудников позволила бы с большей уверенностью говорить про доход от горнодобывающей дела. Однако до нахождения новых, дополнительных свидетельств в пользу этого делать вывод было бы преждевременно. Тем более преждевременно было бы строить на этом основании какие-то определенные концепции. Это тем более кажется верным, что в дальнейшем основное мероприятие Фемистокла, построение афинского флота, самым непосредственным образом связано именно с Лаврионом.
Но даже из того, что мы имеем в своем распоряжении, можно добыть достаточно для нашей темы, а именно: во-первых, Фемистокл был достаточно богат, чтобы позволить себе заниматься политической деятельностью вообще и занимать полисные должности - в особенности (при условии неоплачиваемости таких должностей), и, во-вторых, он принадлежал к влиятельному аристократическому роду Ликомидов, хотя и в политически неизвестной ранее ее ветви.
Как видим, по обоим этим признакам появление на политический арене Фемистокла отвечало уже отмеченным выше тенденциям. Возвращаясь к анализу вопроса о происхождении Фемистокла, резюмируем, что оно, это происхождение, не может служить хоть сколько-нибудь убедительным аргументом в пользу демократической позиции Фемистокла. Таким образом, мы еще раз вернулись к необходимости отделять объективное содержание мероприятий Фемистокла (особенно на начале его политической карьеры), их последствий, от непосредственных причин и субъективных устремлений их выразителей; при этом еще раз подчеркнем: успешность, жизнеспособность этих мероприятий была обусловлена именно совпадением субъективных устремлений личностей, которые их осуществляли, с объективными тенденциями в развитии тогдашнего общества.
В этой связи уместно вспомнить, что работы в Пирее были начаты еще задолго до Фемистокла, во времена Гиппия. Так, Аристотель, (Arist. Athen. pou. 19. 2), рассказывая об убийстве Гиппарха и дальнейшей эволюции тирании в Афинах, вполне вероятно связывает с этими событиями укрепления Пирея: "После этого, - пишет наш автор, - случилось так, что тирания стала гораздо более суровой, ведь он [то есть Гиппий - В. С.] для всех стал подозрительным и ненавистным за свою месть за брата, за то, что многих он уничтожил и изгнал. На четвертый же приблизительно год после смерти Гиппарха, когда дела его в городе стали плохие, он начал укреплять Мунихию, собираясь туда переселиться".
Не будем слишком категоричными, утверждая, что работы Фемистокла стали непосредственным продолжением плана Гиппия. более, что и сам "план Гиппия" может оказаться вопросом если не спорным, то по крайней мере неопределенным. Вместе с тем, можно высказать догадку, что сообщение Аристотеля по этому поводу имеет слишком односторонний и ограниченный характер, что в основе этих приготовлений Гиппия находились не только продиктованные потребностями момента оборонительные причины, но и перспективы военно-стратегического и экономического порядка.
Действительно, Фалерон, который был лишь неукрепленной пристанью Аттики, всегда оставался "ахиллесовой пятой" обороны: отсюда спартанцы попытались атаковать Афины, хоть эта атака и завершилась для них неудачно (Hdt. V. 63); здесь высадились и эгинцы, которые разграбили и опустошили все побережье (Hdt. V, 81); и впоследствии попытка Датиса высадить десант в Аттике (Hdt. VI. 116), похоже, также планировалась в Фалероне, как это следует из дальнейших событий во время похода уже Ксеркса (см. об этом: Hdt. VIII. 66-67).
Можно было бы определить здесь еще несколько моментов военно-стратегического характера, но они будут рассмотрены несколько позже, в этом же месте определим некоторые возможности экономического порядка. Не требует, видимо, особых доказательств тезис относительно оживления всей экономической сферы в Аттике после реформ Солона. Отметим только, что в результате реформ получили стимулы для дальнейшего развития ремесло, торговля и сельскохозяйственное производство, усилилось товарное направление сельского хозяйства. Можно выразить мысль в этой связи, что Гиппий, - сознательно или бессознательно, - в своих планах относительно Пирея отражал объективные тенденции экономического развития Аттики как полиса торгово-ремесленного, что его работы в Пирее были направлены в том числе и на создание торговой гавани, в которой нуждался для своего развития полис и которую он, наконец, получил в результате работ Фемистокла, Кимона и Перикла.
Конечно, такие выводы кому-то могут показаться неоправданными - как уже отмечалось, источники по этому поводу молчат. Мы разделяем точку зрения относительно опасности логического конструирования недостающих звеньев исторических событий. Но в определенных случаях, во время анализа наиболее общих социально-экономических вопросов и такой подход может оказаться продуктивным. Более вероятной кажется вторая линия в трактовке сообщения Аристотеля.
Строительная деятельность Гиппия - вне зависимости от ее цели - стимулировала развитие ремесла, и таким образом отвечала интересам городской части демоса, конкретных ремесленников, которые обслуживали эту деятельность, а также торговцев. Глубинную демократическую сущность рост расходов на нужды хорошо понимает Корзун Н. С. Хотя в нем речь идет о позднем периоде, о времени Перикла, его выводы, которые основаны на месте из Псевдоксенофонтовой Афинской политии (Pseudoxenoph. 2.9-13), могут быть использованы и для прояснения случая, который анализируется здесь.
Приведенные рассуждения позволяют вывести следующее: покажется малоубедительной попытка представить Фемистокла в 490-е годы, - то есть в начале его политической карьеры, - борцом за демократизацию Афин, ради чего он и предпринял попытку осуществления морской программы в 493 г. до Р. Х. Его шаги в политической ситуации этого периода могут быть определены как стремление молодого честолюбивого политика из известного аристократического рода (хотя он и принадлежал к ранее неизвестной его ветви) к утверждению на политической сцене Афин. Его субъективные устремления (по крайней мере гипотетичные, хотя они и вытекают из реальных показаний) были реализованы в ходе проведения объективно демократических по своей сути преобразований, которые, впрочем, были подготовлены всем предыдущим развитием афинского полиса. Хочется продолжить мысль: Фемистокл реализовал свои интересы в политической борьбе, обратившись в решающий момент к демосу и выступив за проведение программы, которая объективно способствовала делу укрепление и расширение демократии, - как в свое время поступил еще Клисфен Но такая конструкция слишком категорична в своей определенности. Поэтому оставим этот тезис лишь в качестве параллельного комментария.
Строительная деятельность Фемистокла в Пирее, рассматриваемая в таком ракурсе, наполняется, таким образом, вполне понятным, рациональным и закономерным содержанием. Она не только отвечала общему направлению развития Афин как торгово-ремесленного полиса (если брать во внимание экономическую сторону проблемы), но и стала связующим звеном между всем предыдущим курсом по стимулированию торгово-ремесленной активности Солона и Писистрата и последующим основанием Фемистоклом морской мощи Афин, организацией афинской архе и бурным развитием следующих десятилетий. Фемистокл выступил, таким образом, как субъект объективных тенденций, как их выразитель, и заслугой его было только осознание потребностей момента, проницательность, выразившаяся в конце концов в его дальнейшей деятельности.
Однако все это будет потом. Сейчас же история могла бы обойтись и без него. Не будь Фемистокла - появился бы кто-нибудь другой. В этой связи заслуживает внимания догадка Фроста, что укрепление Пирея - вообще не курс самого Фемистокла, а программа буле, которая была поручена для надзора архонту-эпониму. Как уже отмечалось, Фрост исходит при этом из умаления роли и политического значения архонтата. Однако, если брать во внимание наши рассуждения, в этом нет необходимости. Признание важности архонтата, как уже было показано выше, отнюдь не означает, что Фемистокла автоматически должно считать непосредственным "виновником" строительства в Пирее. В данном случае благоприятно совпадали честолюбивые устремления молодого Фемистокла с имеющимися в обществе тенденциями развития. Фемистоклу удалось для удовлетворение своих амбиций осознать и реализовать эти тенденции что служит исключительно для его же славы. Но общие закономерности исторического развития реализуются в форме конкретных событий. Более того, они реализуются как цепь случайных событий. Наивным было бы полагать, что он с демократических настроений, заранее готовя экономический фундамент демократизации полиса, задумал перспективный проект военно-экономических преобразований. Размышляя подобным образом, мы подменяем причину следствием, тогда как следует говорить скорее о наличии благоприятных для проведения этих преобразований предпосылок, предпосылок, которые определялись названными выше тенденциями. их реализация могла затянуться на неопределенное время. Тем более, что, как уже было показано, наряду с ними существовали и противоположные им направления развития, в том числе и аутентичные самому полисному организму. Тенденция к развитию ремесла и торговли, которая в значительной степени совпадала с развитием внутри полиса городского социально-экономического организма, способствовала второй необходимой составляющей полиса - развитию сельскохозяйственного производства и сущности гражданина как земельного собственника, а реализация в общественной сфере производственных сил, которой в данном случае стали расходы на строительство в Пирее, опиралась на не совсем ясных для нас источников финансирования и тому подобное.
Очевидно, строительная программа могла осуществиться лишь после преодоления сопротивления ее противников и в таком случае ее проведение может рассматриваться как политическая победа его сторонников. Катализатором, ускорившим ее принятие, могла стать внешняя угроза, которая, таким образом, предопределила принятие этой программы как программы военно-оборонного характера. Вряд ли можно принять рассуждения Гомма, что морская программа Фемистокла в Пирее была новой идеей и что ее появление не связано с какой-то войной. Как уже было показано, Фалерон был уязвимым местом в обороне Аттики еще во времена войны с Эгиной. Поражение же ионийского восстания означало рост непосредственной угрозы греческим полисам и прежде всего Афинам, как союзникам ионийцев в их боевых действиях против персов. Если вспомнить, наряду с этим, совет Гекатея Милетского Аристагору (Hdt. V. 36) относительно противостояния Персии с помощью флота, а также общеизвестный факт фатальности поражения в морской битве от персов при Ладе, то обращение к морю кажется шагом вполне естественным. В литературе распространена точка зрения о понимании в Афинах необходимости флота, что вытекало из хода борьбы с Персией; интересно также сравнить предостережение Артабана, высказанное Ксерксу перед походом (Hdt. VII. 10), если только это не более поздняя фантазия Геродота: "Если они... одержат победу в морской битве, а затем поплывут к Геллеспонта и разрушат мост, тогда, царь, твое положение будет опасно". Более того, мы можем сделать вывод об антиэгинской (Ленардон: Пирей - ближайший полуостров к вражеской Эгине, с которой Афины постоянно воевали в период с 505 по 481 гг.) и антиперсидской направленности пирейского проекта, или же, как более общий вывод, - об оборонительном характере проекта вообще. Ср. Карштедт: "...Пирейский проект не был мерой против Персии, ведь Афины еще не имели флота..." и т. д.Как уже было показано, его довод не может служить контраргументом в дискуссии, поскольку, во-первых, вопрос о наличии флота у Афин небезспорен, и, во-вторых, может Пирей рассматриваться как комплекс мероприятий оборонительных, а не наступательных, которые имеют целью борьбу за гегемонию с Персией. Хотя здесь имеются в виду события более поздние, этот эпизод слишком характерен, поскольку вполне вероятно указывает на тревоги персов по поводу возможной угрозы с моря. Вообще, эти слова подчинены общему мнению Геродота о решающей роли флота Афин в войне. См. далее: Hdt. VII. 139; более того, в это время уже был опробован план противодействия персам на море, авторами которого были фасосцы, о чем сообщает Hdt. VI. 46-47 и на что обратил внимание Бенгтсон.