* [1]
(1) Что он говорил, будто я убил отца, это знают многие из вас и удостоверяют своими показаниями; а что я этого не сделал, это видно из следующих обстоятельств. Мне тридцать два года, а со времени вашего возвращения теперь идет двадцатый год. (2) Таким образом, как видите, мне было двенадцать лет, когда отец мой был казнен Тридцатью, так что я даже не знал, что тогда была олигархия, да и не в силах был помочь отцу. И ради денег я не мог замышлять покушения на его жизнь, потому что старший брат все забрал и нам ничего не дал.
(3) Может быть, он заявит, что если сказать про кого-нибудь, что он убил отца, то это не относится к числу слов, запрещенных законом, так как, дескать, закон не это запрещает, а не дозволяет называть человекоубийцей. А я думаю, надо спорить не о словах, но о смысле того, что ими обозначается, и все знают, что всякий, кто убил кого-нибудь, есть и человекоубийца его же, и кто есть человекоубийца кого-нибудь, тот и убил его. (4). Да, много работы было бы у законодателя писать все слова, имеющие одно и то же значение; но он, поставивши одно слово, этим обозначил все. Если кто будет говорить, что ты бил отца или мать, тот подлежит наказанию; а если кто скажет, что ты колотишь родителя или родительницу, тот, надо думать, тоже не останется безнаказанным. (5) И если кто скажет про другого, что он кинул щит, будет безнаказанным, потому что закон назначает наказание в том случае, если кто скажет про другого, что он отбросил щит, а не в том, если кто скажет, что он кинул его. Подобным образом, и попав в коллегию Одиннадцати, ты не принял бы человека, задержанного за то, что он снимал с кого-нибудь плащ или хитон, если бы он не был назван в жалобе "похитителем одежды". (6) Точно так же, если бы кто увез из города парня на продажу, ты не принял бы его как "похитителя рабов". Да ты и сам за оскорбление словом привлек к суду человека, который сказал, что ты кинул щит. А между тем в законе об этом не написано, а написано: если кто скажет про другого, что он "отбросил щит". Таким образом, если про тебя скажут, что ты толкуешь законы в таком же духе, как и я теперь, и наказываешь своих врагов; а если сам скажешь, то думаешь, что не должен нести ответственности? (7) Итак, защитите меня: примите во внимание, что гораздо больше неприятности человеку услышать, что он убил отца, чем услышать, что он бросил щит. Я, по крайней мере, предпочел бы оказаться бросившим все щиты, чем иметь такую репутацию по отношению к отцу. А между тем я видел, что он это делал, как и вам известно, а сам я сохранил свой щит. Таким образом, почему я не мог бы наказать его? (8) Что вы мне поставите в упрек? Может быть, то, что я заслужил это поношение? Нет, вы и сами этого не скажете. Или то, что ответчик лучше меня по своим нравственным качествам? Нет, он и сам не может на это претендовать. Или то, что я бросил оружие и привлек к суду человека, который сохранил его? Нет, не такие слухи ходят по городу. (9) Поэтому не жалейте Феомнеста: он заслужил брань, которую ему приходится выслушивать; и не прощайте ему его дерзкой выходки, его бранных слов, не дозволенных законом, и притом сказанных по адресу человека, который много раз бывал стратегом, много опасностей делил с вами; как врагам он не отдавался в руки, так и вами не бывал осужден при сдаче отчета; семидесяти лет он умер при олигархии за свою приверженность к вам. (10) Справедливо воспламениться гневом из-за него: ведь в самом деле, что может быть ему больнее, как услышать, что ему, погибшему от врагов, бросают упрек, будто он убит своими детьми? Трофеи, хранящие память о его храбрости, берегутся при ваших храмах, а трофеи, свидетельствующие об их трусости, берегутся при храмах наших врагов.
(11) Он хочет сослаться на то, что сказал это под сердитую руку. Но вы имейте в виду, что законодатель не оказывает никакого снисхождения гневу, а карает говорящего, если только он не докажет, что это соответствует действительности. А я уже два раза давал показания по этому делу: ведь я еще не знал тогда, что вы оказываете снисхождение бросившему щит и караете того, кто это видел. Поэтому прошу вынести Феомнесту обвинительный приговор. (12) Сейчас я выступаю истцом по делу об оскорблении словом, но при этом же голосовании вашем я являюсь и в качестве обвиняемого в убийстве отца; более важного процесса, чем настоящий, для меня быть не может. А я один, как только достиг совершеннолетия, привлек к суду в Ареопаге коллегию Тридцати. Итак, защитите и его и меня.