Речи XIV и XV относятся не к двум разным судебным процессам, а к одному и тому же, но только освещают дело с различных точек зрения. Обе они направлены против Алкивиада Младшего. Этот Алкивиад, сын знаменитого Алкивиада (Старшего), участвовал в походе афинян на помощь Галиарту, когда Беотия подверглась нападению со стороны спартанского полководца Лисандра в 395 г. (см. примеч. 27 к речи II). Но вместо того чтобы служить в гоплитах (в тяжеловооруженной пехоте), он предпочел служить в кавалерии, хотя не имел на это права, так как для службы в кавалерии полагалось по закону подвергнуться докимасии, т. е. испытанию, в Совете пятисот. Докимасия состояла, вероятно, в испытании пригодности самого всадника к этого рода службе и качества его лошади (которую всадник должен был приобрести на свой счет и содержать). Совет производил смотр всадникам каждый год, и только прошедшие успешно докимасию имели право служить в кавалерии; остальные граждане зачислялись в гоплиты; кто самовольно, не пройдя докимасию, вступал в ряды всадников, подвергался атимии, т. е. лишению гражданских прав. Служба в кавалерии считалась более безопасной в сравнении со службой в пехоте, потому что ее роль в сражении была второстепенной; в данном случае, когда афинскому войску предстояло сражаться со спартанцами, которые славились силою своей пехоты, а кавалерии почти не имели, было особенно соблазнительно для человека, не отличавшегося храбростью, перейти из пехоты в кавалерию. Это и сделал Алкивиад. Впрочем, опасения его были напрасны: до сражения дело не дошло; прежде, чем афиняне дошли до Галиарта, спартанцы были уже разбиты, и сам Лисандр пал в сражении. По возвращении в Афины Алкивиад попал под суд по обвинению в нарушении воинского долга.
Афинские законы различали три вида нарушения воинского долга: уклонение от воинской повинности, трусость, дезертирство.
Преступление Алкивиада можно было рассматривать с двух точек зрения: его можно было квалифицировать как дезертирство, так как он, находясь на службе, оставил свой пост, или же как уклонение от воинской повинности, так как он вообще не явился на назначенный ему пост. Речь XIV рассматривает его преступление с первой точки зрения, речь XV - со второй.
Время этого судебного процесса прямо не указано, но может быть определено на основании самой речи почти с полной точностью. Как видно из § 4, это был первый военный суд после заключения мира: тут разумеется мир, заключенный со спартанцами по окончании Пелопоннесской войны в 404 г. (см. введение к речи XII, отдел 42). Из § 5 видно, что был предпринят поход, но сражения не было; это как раз соответствует походу афинян к Галиарту в 395 г.; до этого года после 404 г. афиняне никакой войны не вели. Возраст Алкивиада также подходит к этой датировке: в 395 г. ему было около 20 лет.
Суд по таким военным делам состоял из соратников подсудимого (см. речь XIV, 5) под председательством стратегов (см. речь XV, 1).
Главным обвинителем был некий Архестратид (см. речь XIV, 3; XV, 12), который и произнес главную речь; наши обе речи - только дополнительные, синегории (см. введение к речи V); лицо, говорящее речь XV, по обычаю приводит в качестве причин своего выступления дружбу с Архестратидом и вражду к Алкивиаду (§ 12); также и оратор, произносящий речь XIV, ссылается на вражду к нему.
Алкивиад Младший изображен с нравственной стороны самыми черными красками; деятельность его отца также подвергнута суровому осуждению. Алкивиад Младший родился немного раньше 415 г., рано остался сиротой вследствие изгнания отца и смерти матери; после несчастного Сицилийского похода народ, желая на нем выместить свое негодование за измену отца, едва не предал его казни (§ 17). Оставшись сиротой, он рано стал вести развратную жизнь (§ 25, 26, 27,). Отец вызвал его из Афин к себе на Фракийское побережье, где он жил в изгнании; но там он запятнал себя еще предательством по отношению к отцу (§ 26). По-видимому, после этого он возвратился в Афины; но постановление коллегии Тридцати об изгнании его отца коснулось и его. По восстановлении демократии он, как видно, поселился в Афинах, но и на этот раз совершил преступление против военной дисциплины, за которое и подвергся суду в 395 или 394 г.; при разборе этого дела и были произнесены речи XIV и XV.
Обе эти речи, и особенно XV, некоторые критики считают не принадлежащими Лисию на основании языка и стиля.

* * *

(1) Господа судьи! Я думаю, конечно, что от людей, желающих обвинять Алкивиада, вы не требуете объяснения причины этого: с самого начала он выказал себя таким гражданином, что, если даже кто-нибудь не оскорблен им лично, тем не менее должен считать его врагом вообще за его образ действий. (2) Проступки его не малы, не заслуживают снисхождения и не подают надежды на его исправление в будущем; но они совершены таким образом и дошли до такой степени порока, что даже враги его стыдятся рассказать все, в чем он полагает свою честь. Тем не менее, господа судьи, я попытаюсь с вашей помощью отомстить ему за все его поступки на том основании, что между нами и прежде была вражда унаследованная нами от отцов, и я давно считаю его негодяем, да и теперь получил от него неприятность. (3) В общем Архестратид[1] уже достаточно сказал в своем обвинении: он указал и законы и представил свидетелей всего; а что он пропустил, это я изложу вам по пунктам.
(4) С тех пор, как мы заключили мир вы теперь в первый раз судите преступления такого рода. Поэтому естественно, что вы сами должны быть не только судьями, но и законодателями, зная, что в будущем государство будет действовать в таких случаях сообразно с тем решением, какое вы о них теперь постановите. А мне кажется, долг как хорошего гражданина, так и справедливого судьи, - понимать законы в том смысле, в каком это будет полезно для государства в будущем. (5) Некоторые ведь осмеливаются говорить, будто в данном случае нет никого виновного в дезертирстве и трусости, потому что сражения никакого не было; а закон повелевает, что, если кто оставит ряды и отступит назад по трусости, в то время как другие сражаются, такого должны судить его соратники. Однако повеление закона касается не только таких людей, но и всех тех, кто не явится на службу в пехоте. Прочти закон.
(Закон.)
(6) Как вы слышали, господа судьи, закон касается обеих категорий граждан, - как тех, которые во время сражения отступят назад, так и тех, которые не явятся на службу в пехоте. Посмотрите же, кто те, которые должны явиться. Не те ли, которые имеют надлежащий возраст?[2] Не те ли, кого стратеги занесут в список? (7) Я думаю, господа судьи, что он - единственный из всех граждан, виновный пред всем законом: за уклонение от воинской повинности его справедливо было бы осудить потому, что, занесенный в список гоплитов, он не пошел с вами в поход; за дезертирство - потому, что в пехотном лагере он не отдал себя в распоряжение стратегов, чтобы они поставили его в строй с другими; наконец, в трусости - потому, что, обязанный делить опасности с гоплитами, он предпочел находиться в кавалерии (8) А между тем, по слухам, он хочет в свое оправдание указать на то, что так как он был в кавалерии, то не совершил никакого преступления перед государством. А я думаю, вы были бы вправе негодовать на него по той причине, что, несмотря на повеление закона о лишении гражданских прав того, кто служит в кавалерии, не подвергшись испытанию, он осмелился служить в кавалерии без испытания. Прочти закон.
(Закон.)
(9) Итак, Алкивиад дошел до такого нравственного падения, так презирал вас, боялся врагов, стремился быть в кавалерии, так мало уважал законы, что о теперешних опасностях совершенно не думал, а предпочел лишиться гражданских прав и подвергнуться всем положенным наказаниям, вместо того чтобы оставаться среди граждан и стать гоплитом, (10) Другие, никогда не бывшие гоплитами, а служившие и прежде в кавалерии и нанесшие много вреда неприятелям, не решились сесть на коня, боясь вас и закона: они руководились при этом не ожиданием гибели государства, а надеждой на то, что оно останется целым и великим и покарает преступников. Но Алкивиад осмелился сесть на коня, хотя он не был другом народа, не был прежде на службе в кавалерии, незнаком и теперь с нею, не был признан вами пригодным к ней: он сделал это в надежде, что государство не будет иметь возможности наказать преступников. (11) Надо обратить внимание на то, что если каждому позволить делать, что ему угодно, то будет совершенно бесполезно издавать законы, собираться вам, избирать стратегов. Удивляюсь, господа судьи, как можно считать справедливым осуждать кого-нибудь за трусость, если он, при приближении неприятеля, из первой шеренги перейдет во вторую, и в то же время оказывать снисхождение человеку, который, будучи поставлен в рядах гоплитов, очутится среди всадников. (12) Кроме того, господа судьи, я думаю, вы, судя, имеете в виду не только виновных, но ставите себе задачей также образумить всех вообще нарушителей общественного порядка. Так, если вы будете наказывать людей неизвестных, то никто другой не исправится, потому что никто не будет знать вашего приговора; а если будете карать преступников самых видных, то все услышат, и это послужит для граждан поучительным примером к исправлению. (13) Так вот, если вы Алкивиаду вынесете обвинительный приговор, то об этом не только все в городе узнают, но и союзники получат сведения, и враги услышат, и будут гораздо больше уважать наш город, видя, что такие преступления наиболее возбуждают в вас негодование и что люди, нарушающие дисциплину на войне, не получают никакого снисхождения.
(14) Имейте в виду, господа судьи, что одни из солдат были истощены, другие не имели необходимого; с удовольствием одни остались бы в городах для лечения, другие вернулись бы на родину и занялись бы хозяйством; некоторые стали бы служить в легковооруженных отрядах, другие - нести опасности в рядах кавалерии; (15) однако вы не осмелились оставить свои ряды и избрать дело, вам самим приятное, а гораздо более боялись законов государства, чем опасностей борьбы с неприятелем. Помните же об этом теперь, подавая свой голос, и покажите ясно всем, что афиняне, не хотящие сражаться с врагами, понесут от вас тяжкую кару.
(16) Я думаю, господа судьи, что о законе и о самом факте им[3] нечего будет сказать; но они явятся к вам, будут просить и молить вас не присуждать Алкивиадова сына к такому наказанию, как будто Алкивиад принес много пользы, а не много вреда: если бы вы казнили его в том возрасте, когда впервые обнаружилась его виновность по отношению к вам, то государство не постигло бы столько несчастий. (17) Мне кажется странным, господа судьи, вот что: как вы, осудивши самого Алкивиада на смерть,[4] оправдаете его сына ради него, когда он не хотел сражаться в ваших рядах, а отец его счел для себя возможным участвовать в походах неприятелей? Когда он был еще ребенком и нельзя еще было определить, каким он будет, он за преступления отца едва не был отдан в руки коллегии Одиннадцати;[5] а теперь, когда, кроме деяний отца, вы знаете и его подлые поступки, неужели вы найдете возможным пожалеть его ради отца? (18) Возмутительное дело, господа судьи: они - такие баловни счастья, что, даже уличенные в преступлении, получают оправдание благодаря своим предкам; а если бы с нами случилось несчастие по вине таких господ, не подчиняющихся дисциплине, то нас ничто не могло бы выручить из плена от неприятелей, даже подвиги наших предков. (19) А между тем эти подвиги велики и многочисленны; они совершены в защиту всех эллинов и вовсе не похожи на то, что эти господа сделали отечеству, господа судьи. Но, если ходатаи за них считаются достойными людьми за старание спасти друзей, то, очевидно, и вас будут считать прекрасными людьми за желание отомстить врагам. (20) Я полагаю, господа судьи, что если какие родственники станут просить за Алкивиада, то вы должны выразить им свое негодование по поводу того, что они не попытались просить его исполнять повеления государства или что они не могли ничего добиться своими просьбами, а вас стараются уговорить не наказывать виновных.
(21) А если какие должностные лица[6] будут помогать ему, выставляя напоказ свое влияние и полагая свою гордость в том, что могут спасать и заведомых преступников, то вам надо возразить, во-первых, то, что если бы все стали похожи на Алкивиада, то незачем было бы им оставаться стратегами (потому что некем было бы командовать); а во-вторых, что их долг скорее обвинять оставивших строй, чем защищать таких лиц. И в самом деле, можно ли надеяться, что остальные захотят исполнять приказы стратегов, когда они сами будут стараться спасти нарушителей дисциплины? (22) Поэтому я полагаю, что если говорящие и просящие за Алкивиада докажут, что он участвовал в походе в рядах гоплитов или что он находился в кавалерии, выдержав испытание, то надо оправдать его; а если они, без всяких законных оснований, будут просить сделать это для них, то надо помнить, что они учат вас давать лживую клятву[7] и не повиноваться законам и что, с таким рвением помогая виновным, они дадут повод многим стремиться поступать так же.
(23) Всего более удивило бы меня, господа судьи, если бы кто-нибудь из вас признал справедливым оправдать Алкивиада по заслугам его заступников и не осудить за его собственные пороки. Вы должны выслушать мой рассказ об его пороках, чтобы знать, что вы не можете оправдать его по соображениям справедливости, - основываясь на том, что хотя он в данном случае и виноват, но в общем он хороший гражданин: все и остальные поступки его дают вам право осудить его на смерть. (24) Надо вам знать об этом: коль скоро вы внимаете рассказам защитников об их собственных заслугах и добрых деяниях их предков, то вы должны выслушать и обвинителей, если они доказывают, что подсудимые во многом виноваты перед вами и что предки их сделали много вреда.
(25) Алкивиад еще в детстве пьянствовал у Архедема Гнойноглазого,[8] который немало наворовал у вас и, на виду у многих, лежал под одним с ним покрывалом; а бывши подростком, бражничал днем[9] с гетерой, подражая своим предкам и думая, что в зрелом возрасте он не может стать знаменитостью, если в молодости не будет иметь репутацию отъявленного негодяя.
(26) Когда он открыто стал предаваться разгулу, Алкивиад[10] вызвал его к себе. Какого же мнения вы должны быть о нем, когда его поведение показалось зазорным даже тому, кто учил других таким вещам? Составивши заговор с Феотимом[11] против отца, он выдал Орны.[12] Феотим, получив в свои руки это место, сперва жил с ним в преступной связи, хотя он был уже взрослым, а наконец посадил его в тюрьму и стал требовать выкупа.
(27) Но отец так сильно его ненавидел, что говорил, что даже если он умрет, то не перенесет к себе его кости. По смерти отца в него влюбился Архебиад и выкупил его. Немного времени спустя он проиграл в кости все, что у него было, и, избрав себе опорным пунктом Белый берег,[13] топил в море своих друзей.[14] (28) Долго было бы рассказывать, господа судьи, о его преступлениях против сограждан, гостеприимцев, близких к нему людей и всех прочих. Гиппоник,[15] пригласив много свидетелей, дал разводную своей жене, указывая на то, что Алкивиад ходит в его дом не как брат ее, а как муж ее. (29) И, хотя он совершил такие преступления, наделал разных гадостей много и больших, он, однако, не думает ни о прошедшем, ни о будущем; человек, который должен бы быть примером благонравия для сограждан, чтобы загладить своею жизнью преступления отца, напротив, старается позорить других, как будто может хоть маленькую долю позора, тяготеющего на нем, передать другим. (30) И это делает он, сын Алкивиада, который посоветовал спартанцам укрепить Декелею,[16] поехал на острова,[17] чтобы произвести восстание, учил вредить Афинам, чаще участвовал в походах с врагами против отечества, чем с согражданами против врагов! За это и вы, и потомки ваши должны наказывать того из них, кто попадется в ваши руки.[18] (31) Однако он очень привык указывать на такую несообразность: отец его, по возвращении в отечество, получил дары[19] от народа, а он вследствие его изгнания несправедливо подвергается нареканиям. А мне кажется вот что странным: у него вы отняли эти дары, как данные не по заслугам, а этого[20] хотите оправдать, как происходящего от отца, оказавшего услуги государству. (32) Кроме того, господа судьи, следует осудить его, между прочим, и за то, что он в оправдание своих пороков ссылается на ваши подвиги как на образцы. Именно: он смеет говорить, будто Алкивиад ничего дурного не сделал, пойдя войной против отечества, (33) потому что и вы во время изгнания заняли Филу,[21] рубили деревья, штурмовали стены и таким образом действий не позор оставили детям, а приобрели уважение у всего мира. Как будто одинаковую ценность имеют люди, изгнанные и потом в союзе с врагами пошедшие войной на свою страну, и люди, вернувшиеся на родину, когда спартанцы занимали наш город! (34) Кроме того, я думаю, всем ясно, что первые старались вернуться, чтобы сдать спартанцам гегемонию на море, а самим властвовать над вами, а ваша народная партия по возвращении изгнала врагов, а граждан, даже тех, которые хотели оставаться в рабстве, освободила; таким образом, поступки, о которых он говорит, у обеих партий не совсем-то одинаковы! (35) Но, несмотря на столько больших несчастий,[22] постигших его, он все-таки гордится подлостью отца: по его словам, отец имел такую большую силу, что был виновником всех бедствий отечества. Однако, кто знает свое отечество так мало, что, при желании сделать подлость, не мог бы указать неприятелям, какие места надо занять, открыть, какие крепости плохо охраняются, сообщить, какие слабые стороны в государстве, сделать донос о союзниках, стремящихся к отпадению? (36) Ведь, конечно, нельзя приписывать его силе то, что во время своего изгнания он мог вредить отечеству, потому что, когда он, обманув вас, вернулся на родину и получил под свою команду большой флот, то не мог ни врагов изгнать из страны, ни хиосцев возмущенных им, сделать опять друзьями, ни вообще принести вам какую-либо пользу.
(37) Таким образом, нетрудно понять, что Алкивиад силой нисколько не отличался от других, а по своей подлости был первым среди сограждан. О слабых сторонах ваших, какие он знал, он донес спартанцам; а когда ему пришлось быть стратегом, он не мог им сделать никакого вреда; напротив, давши обещание, что по его ходатайству царь[23] даст денег, он украл с лишком двести талантов[24] из государственных сумм. (38) По его собственному сознанию, он был так много виноват перед вами, что, хотя обладал даром слова, имел друзей, владел состоянием, он все-таки не осмелился ни разу явиться для сдачи отчета. Нет, он сам осудил себя на изгнание и предпочитал стать гражданином Фракии и какого угодно города вместо того, чтобы быть гражданином своего отечества. Наконец, господа судьи, в довершение своей прежней подлости, он не посовестился вместе с Адимантом[25] сдать флот Лисандру. (39) Поэтому, если кто из вас жалеет погибших в морском сражении, или испытывает чувство позора из-за сограждан, попавших в рабство к неприятелю, или возмущается срытием стен, или ненавидит спартанцев, или негодует на коллегию Тридцати, - виновником всего этого он должен считать его отца, он должен вспомнить, что его прадеда Алкивиада и деда отца его по матери Мегакла ваши предки обоих дважды изгоняли посредством остракизма, а отца его старшие из вас приговорили к смертной казни. (40) Ввиду этого теперь вы должны признать его наследственным врагом отечества и осудить, не ставя ни жалости, ни снисхождения, ни угодливости выше установленных законов и данных вами клятв.
(41) Подумайте, господа судьи, за что можно пощадить таких людей. Не за то ли, что хотя и случилось с ними несчастие по отношению к отечеству,[26] но в общем они - граждане благонамеренные и вели жизнь нравственную? Но разве большая часть их не отдавала своего тела на позорный разврат, разве некоторые из них не были в преступной связи с сестрами, у других разве не было детей от дочерей, (42) иные не совершали ли кощунственно мистерии,[27] разбивали гермы, выказывали нечестие по отношению ко всем богам, были виновны пред всем государством, нарушали справедливость и закон, как в своих гражданских отношениях ко всем прочим, так и во взаимных отношениях друг к другу, не воздерживались ни от какого дерзкого поступка, не оставляли не испробованным ни одного зазорного дела. Нет, и над ними все было проделано, и они проделали все, что над ними было проделано. Их нравственный облик таков, что хорошего они стыдятся, а дурным гордятся. (43) Затем, господа судьи, вы оправдываете некоторых на том основании, что, хотя и признавали их виновными, но рассчитывали, что в будущем они окажутся вам полезны. Так есть ли какая надежда на то, что государство получит от него какую-нибудь пользу? Что он - человек ни на что не годный, вы узнаете, когда он будет защищаться; а что он - человек нравственно испорченный, вы уже видели по всему его образу действий. (44) Но даже по изгнании из отечества он не может сделать вам никакого вреда, потому что он труслив, беден, не способен ни на какое дело, живет во вражде с близкими ему людьми, и все его ненавидят. (45) Таким образом, даже и по этой причине нечего опасаться его, а скорее надо показать на нем пример всем вообще и особенно его друзьям, которые не хотят исполнять своих обязанностей, имеют такие же стремления и, не умея распоряжаться своими собственными делами, произносят речи о ваших.
(46) Я составил свое обвинение, насколько мог лучше. Знаю, что все слушатели удивляются, как это я мог так аккуратно указать его преступления, а он посмеивается надо мною, потому что я не упомянул и сотой доли совершенного им в действительности зла. (47) Поэтому сложите вместе и упомянутое мной, и пропущенное и тем более осудите его. Примите в соображение, что он виновен в инкриминируемом ему преступлении и что большое счастье для государства избавиться от подобных граждан. Прочти им законы, клятвы и мою жалобу; помня об этом, они вынесут справедливый приговор.
(Законы. Клятвы. Жалоба.)

[2] См. примеч. 2 к речи IX.

[3] Алкивиаду и лицам, ходатайствующим за него, которые упоминаются в § 19 и 23. При разборе дела обе стороны в своих речах прибегали ко всем средствам, способным склонить судей в их пользу: подсудимые обращались к судьям с трогательными просьбами, приводили стариков родителей (см. речь XX, 34, 35, 36), жен и детей, которые старались на них подействовать мольбами и рыданиями. Обеими сторонами приглашались также уважаемые лица, чтобы они «замолвили слово» за ответчика или истца; в нашей речи сами председатели суда, стратеги, защищали подсудимого (§ 21). В речи XXVII, 12 оратор говорит: «члены их дема и друзья поступят так, как они привыкли и прежде поступать: со слезами будут молить вас о помиловании их». В речи XXX, 3 1: «Некоторые его друзья и государственные деятели собираются просить за него».

[4] Заочное осуждение Алкивиада на смерть в 415 г. за его (действительное или мнимое) участие в изуродовании гермов.

[5] См. введение к этой речи и примеч. 9 к речи X.

[6] Стратеги, упомянутые ниже в этом же параграфе. См. примеч. 3.

[7] См. примеч. 26 к речи X.

[8] См. введение к речи XII, отделы 29 и 35.

[9] Ночные кутежи и хождение по улицам подвыпивших компаний в Афинах были делом обычным; здесь подсудимому ставится в упрек, что он делал это днем.

[10] Отец подсудимого, Алкивиад Старший.

[11] Феотим и Архебиад — лица неизвестные.

[12] Алкивиад-отец еще раньше своего удаления из отечества (см. введение к речи XII, отдел 26) на всякий случай приготовил себе на берегу Херсонеса Фракийского несколько укрепленных замков, одним из которых были Орны. Молодой Алкивиад, вызванный туда отцом, выдал Орны кому-то (в тексте не сказано кому), — надо думать, именно Феотиму.

[13] Белый берег — местность на берегу Пропонтиды (Мраморного моря).

[14] Т. е. занимался морским разбоем. Под «друзьями» разумеются не личные друзья его, а вообще соотечественники, именно — афинские купцы, возившие товары морским путем из Черного моря в Афины.

[15] Гиппоник — племянник Гиппареты, жены Алкивиада Старшего, женатый на их дочери, т. е. на своей двоюродной сестре.

[16] Декелея. — город в 120 стадиях (21 км) к северо-востоку от Афин. В 413 г. спартанцы по совету Алкивиада, вместо того чтобы вторгнуться в Аттику на короткое время, как это они делали в первые годы Пелопоннесской войны, заняли Декелею, укрепили ее и поставили там гарнизон. Она служила спартанцам удобным пунктом, откуда они делали постоянные набеги и блокировали страну. См. введение к речи XII, отдел 5.

[17] Острова Эгейского моря, которые Алкивиад отвлек от союза с Афинами; первым из них был Хиос (см. ниже, § 36).

[18] Смысл такой: не только теперь живущие родственники Алкивиада, но даже их потомки должны подвергаться мщению за его преступления.

[19] В виде возмещения за конфискованное в 415 г. имущество Алкивиад, по возвращении в Афины в июне 408 г. (см. введение к речи XII, отдел 26), получил от народа участок земли, золотые венки и другие подарки.

[20] «У него» — у Алкивиада Старшего, когда он осенью 407 г., после сражения при Нотии, вторично.и навсегда удалился в изгнание (см. введение к речи XII, отдел 26); «этого», т. е. Алкивиада Младшего.

[21] См. введение к речи XII, отдел 53.

[22] Под «несчастиями» разумеется невыгодное положение подсудимого в этом процессе ввиду дурной репутации его отца.

[23] Царь персидский.

[24] Приблизительно 291200 рублей.

[25] См. введение к речи XII, отдел 39, подстрочное примечание.

[26] «Несчастие» — наказание за политические преступления, особенно атимия — лишение гражданских прав.

[27] См. введение к речи VI.