§ 192. Общий взгляд на 2-ю пуническую войну и на действия в ней карфагенян и римлян. – § 193. Общий взгляд на действия Ганнибала во 2-й пунической войне. – § 194. Общий вывод об Ганнибале, как полководце, и об образе и искусстве ведения им войны.

§ 192. Общий взгляд на 2-ю пуническую войну и на действия в. ней карфагенян и римлян.

Изложив 2-ю пуническую войну в частных подробностях её, бросим общий взгляд на нее в военном отношении.
Две могущественнейшие в древности, но существенно отличные одна от другой, республики: воинственная – римская и торговая – карфагенская, после первого столкновения между собою в Сицилии, на море и в Африке в-1-й пунической войне, кончившейся торжеством римской и унижением карфагенской, стали в крайне враждебные отношения одна к другой. Мир, прекративший 1-ю пуническую войну, не был и не мог быть продолжительным и прочным, потому что неприязненные отношения между Римом и Карфагеном, постепенно усиливаемый действиями их во время мира, Рима – в Италии, Сицилии, Сардинии, Иллирии, Истрии и Греции, а Карфагена – в Испании, росли все более и более и привели наконец, так сказать, к единоборству Рима и Карфагена на жизнь или смерть. Оба они рядом существовать долее не могли и один из них должен был погибнуть. Оба в одинаковой мере содействовали окончательному разрыву, но произвел его не Рим, а Карфаген, в лице представителя сильнейшей в нем политической партии Барцинской – Ганнибала, на основании плана, задолго перед тем задуманного Гамилькаром и на половину исполненного им, зятем его Газдрубалом и сыном Ганнибалом. Взятие и разрушение последним покровительствуемого Римом и союзного с ним Сагунта послужили действительным поводом к явному разрыву и войне, еще до объявления оной римлянами. Затем Ганнибал тотчас же двинулся через Альпы в Италию и открыл в ней самые решительные наступательные действия против Рима, которому в три года времени нанес, один за другим, четыре удара, один другого сильнее и жесточе, восстановил всю северную и часть южной Италии против Рима и привел последний в опаснейшее положение.
Таким образом, война была начата Карфагеном и три года ведена им, в лице Ганнибала, самым решительным наступательным образом, в самой Италии, в самом средоточии владений Рима, даже весьма близко от него. Рим же, столь воинственный, гордый и грозный дотоле, атакованный решительно, с такой стороны, с которой вовсе не ожидал того, сразу был отброшен на чуждую ему дотоле почву собственной обороны. Но впав в какое-то непостижимое ослепление, слишком гордый своими прежними военными успехами, слишком привыкший не обороняться, а нападать на других, и не постигая еще, что за человек и полководец был Ганнибал, явил не мудрость, а безрассудство и даже безумие, избрав, вместо чистой пассивной обороны – наступательную и избирая для исполнения её, одного за другим, неспособнейших полководцев – грубые ошибки, не приносившие чести воинственно-мудрому дотоле Риму. Но это послужило ему на пользу, хорошею военно-практическою школой – и четыре жестоких удара, нанесенных ему, возбудили его от усыпления, сняли с него завесу ослепления и научили его новому, дотоле неизвестному ему и не употреблявшемуся им образу ведения войны – сначала чисто-оборонительной, а потом постепенно более и более наступательно-оборонительной, первую мысль о которой подал и первые основания которой положил диктатор Фабий. И с тех пор успех в войне тотчас начал склоняться на сторону Рима против Карфагена, тем более, что последний, с своей стороны, стал действовать постепенно более и более, не только безрассудно; но и недостойно. Вместо того, чтобы в решительной войне своей с Римом в Италии, всеми силами, средствами и способами поддерживать великого полководца своего, Ганнибала, которому уже был обязан такими громадными первоначальными успехами, Карфаген, всегда торговый во всем и алчный к деньгам, в которых признавал главную; силу, обратил все свое внимание не на Италию, Рим и Ганнибала, а на Испанию, откуда текла к нему золотая река, но не как на главное основание для военных действий против Рима в Италии, а лишь с низкими, своекорыстными целями всех прежних своих завоеваний – обогащения посредством естественных богатств завоеванных стран и торговли.
Таким образом, в одно и то же время, военная политика Рима и Карфагена приняли совершенно противоположные направления, со стороны Рима – прямо и неуклонно к главной цели низложения Карфагена, сначала посредством вытеснения Ганнибала из Италии, а карфагенян из Сицилии, Сардинии и преимущественно из Испании, а со стороны Карфагена – к второстепенной и ложной цели завоевания и утверждения в Испании, что было не стремлением к главной цели войны, а уклонением от неё. Но и в этих противоположных направлениях с обеих сторон, какая огромная разница в характере действий: необыкновенные энергия, постоянство, твердость, решительность, мудрость и искусство со стороны Рима – и, напротив, столь же необыкновенные вялость, непостоянство, не-последовательность, медленность, нерешительность, слабость, неразумие и неискусство действий со стороны Карфагена, в особенности же его невнимательность и даже неблагодарность к Ганнибалу, пожертвованному им почти совершенно на произвол судьбы! При такого рода военно-политических действиях Рима и Карфагена, могло ли быть сомнительным, на чью сторону окончательно склонится успех в войне? И он мог бы склониться на сторону Рима не через 18 лет войны, а гораздо скорее, если бы не грозное и страшное для римлян. одно имя Ганнибала. 15 лет после сражения при Каннах, не смотря на то, что Карфаген не поддерживал Ганнибала в Италии, а Рим и его искусные полководцы более и более стесняли его со всех сторон и наконец оттеснили его в самый южный Бруттий, он не только удерживался в Италии, но и продолжал держать римлян и их полководцев в постоянном страхе. Это могущественное нравственное влияние его личности, в соединении с его высоким военным искусством, было причиной, что римские полководцы, начав действовать по системе Фабия – наступательно-оборонительной, наблюдательной, в сильных местностью укрепленных лагерях, – за некоторыми исключениями, говоря вообще, уже слишком долго и буквально держались этой системы, и все из-за одного страха имени Ганнибала. Имея, со времени сражения при Каннах, постоянно от 20 до 25 легионов на разных театрах военных действий и по 2 и по 3 армии (от 4-х до 12-ти легионов) против самого Ганнибала, они ни-разу не имели ни мысли, ни духа решительно напасть на него этими совокупными армиями в одно и то же время, чем могли бы, если и не нанести ему реши-тельное поражение, то во всяком случае вытеснить его из Италии. гораздо ранее 203-го года. Да и в 203 году не они его выяснили из Италии, а отозвавший его Карфаген, атакованный Сципионом в Африке. Удивительным кажется, что некоторые полководцы, как например Марцелл, искусно пользуясь благоприятными обстоятельствами, не раз успевали наносить Ганнибалу частные поражения, но двигаться прямо и решительно против него, с совокупными силами 2 – З. армий разом, у них никогда не доставало смелости и духа. Каждый год против него выставлялись по крайней мере 2 армии, для наблюдения за ним и стеснения его, но не для решительных действий против него. Две римские армии вместе составляли до 40 т. войск, несравненно лучше вооруженных, нежели почти то же число войск, которое Ганнибал имел в последние годы в Италии. Но если римские полководцы признавали недостаточным эти 40 тыс. римских войск против 40 тыс. войск Ганнибала, то, в виду скорейшего вытеснения его из Италии, всегда, легко и удобно могли сосредоточить против него не 2, а 3 армии (60 тыс.) и даже 4 (80 тыс.) и действовать решительным, наступательным образом. Но они никогда не делали этого, до самого удаления его из Италии, лишь с 24 тыс. войск, по оставлены в Бруттие может быть не более 5–6 тыс. в гарнизонах. А причинами тому были – все та же высокая личность Ганнибала, необыкновенное искусство его, нравственное влияние его на римлян и страх, внушаемый им лишь одним именем своим! – Можно сказать, что он один стоил целой многочисленной армии и римляне даже с 3–4 армиями не отважились бы решительно действовать против него. А между тем они так же смело, отважно и решительно, как обыкновенно прежде, действовали там, где не имели против себя Ганнибала, и в южной, и в средней, и в северной Италии, и в Сицилии, Сардинии, Испании и Африке. И так, как ни естествен и понятен страх, который они питали к Ганнибалу, все-таки кажется, что эти искони воинственные и храбрые римляне, имевшие такое превосходное военное устройство и многочисленные войска, и всегда смелые и отважные – против слабейших, были уже слишком осторожными, чтобы не сказать боязливыми, перед Ганнибалом, которого могли подавить двойною и тройною силой: ибо многие случаи доказывают, что как ни велик был он сам лично, но войска его, особенно под конец, были более или менее плохи и при первой неудаче обращали тыл и подвергались поражению. Общим выводом из этого может быть то, что хотя римляне после сражения при Каннах до конца 203-го года действовали против Ганнибала очень благоразумно, осторожно и искусно, но не довольно смело, отважно и согласно с обыкновенным их образом действий, и что если бы они с благоразумием и осторожностью действий соединили большие смелость и отважность, то могли бы скорее вытеснить Ганнибала из Италии и кончить войну. И если бы у них не явился такой достойный Ганнибала соперник ему и искусный, смелый и отважный полководец, как Сципион африканский, перенесший войну в Африку, атаковавший в ней Карфаген, разбивший в ней все его армии и наконец самого Ганнибала, то как знать? – может быть последний продержался бы еще в Италии и война не была бы окончена так скоро. Пример этого самого Сципиона может служить еще лучшим подтверждением тому. Отчего столь же искусный, сколько смелый и отважный план его перенести и кончить войну в Африке не только не пришел на ум никому из полководцев Рима, но и возбудил в сенате и особенно в Фабие и старейших сенаторах неодобрение? Это приносило им столь же мало чести, сколько много Сципиону. Явись Сципион ранее – и война была бы прекращена скорее. Замечательно, что начатая великим предприятием такого великого полководца, как Ганнибал, затянувшаяся вследствие недостойной политики Карфагена, излишней осторожности и недостаточной смелости римских полководцев, при необыкновенных, образцовых действиях Ганнибала и особенно влиянии и страхе его имени, она была кончена, и очень скоро и решительно, в пользу Рима, таким же великим предприятием такого, не менее великого полководца, как Сципион, и притом такого же молодого, каким Ганнибал был в начале войны. Много было у римлян искусных полководцев в этой войне, но Сципион, как и Ганнибал, был – один. Кто из них стоял выше – будет сказано в последствии.
И так вообще война, начатая Ганнибалом и 3 года веденная им решительным наступательным образом против Рима в Италии, а римлянами, неблагоразумно и неосторожно – также наступательно, 14 лет потом ведется и Ганнибалом, и римлянами в Италии наступательно – оборонительно, а в Сицилии, Испании и наконец в Африке римлянами более и более решительно наступательно и окончательно самым решительным наступательным образом в Африке Сципионом.
По самой этой причине 2-я пуническая война, как вообще, так особенно в наибольшей половине своей с 215 года до 203 включительно в Италии, чрезвычайно замечательна в стратегическом отношении. До сих пор, за исключением разве только походов Александра В., в войнах древних времен главную роль играла тактика, стратегия же была очень простая и несложная. Участь войн решалась большею частью на полях сражений боем, и потому обе стороны шли прямо на встречу одна другой, вступали в бой и одна побеждала, другая претерпевала поражение, большею частью соединенное с истреблением её армии. Если же и случались действия, выходившие из этой обыкновенной колеи, то или вследствие употребления военных хитростей, или же каких-нибудь особенных соображений искусных полководцев. Но таких соображений и действий, которые проистекали бы от желания не искать, а избегать боя, победить неприятеля не силою оружия, а хитростью ума, не действиями в бою, а движениями в поле, в обход флангов, в тыл и на сообщения, и т.п., встречается очень мало и редко, именно потому, что обе стороны одинаково действовали решительным наступательным образом. Так действовали и народы Востока, и греки, и римляне до 2-й пунической войны и да же в самой этой войне. всегда и везде, где не имели против себя Ганнибала, а в первые три года войны – даже и против Ганнибала. Но со времени принятия ими Фабиевой системы наступательно-оборонительной войны, заставившей и Ганнибала прибегнуть к той же, в южной Италии, в течении 13 лет от сражения при Каннах до сражения при Заме, мы впервые в древности видим явление, можно сказать, совершенно новое. Обе стороны одинаково, или одна более, другая менее, избегают боя, располагаясь в сильных местностью, большею частью горною, укрепленных лагерях, зорко наблюдая и следя одна за другою, передвигаясь из одного крепкого лагеря в другой, часто в обход флангов, угрожая и сообщениям, действуя мелкими отрядами и малою войною, против фуражиров и отдельных отрядов, отнимая одна у другой способы продовольствования, укрепленные города внутри страны или на берегах моря, вступая иногда в частный бой малыми частями, а в большие сражения в открытом доле – редко, только тогда разве, когда к тому представлялся особенно благоприятный случай или решительно невозможно было избежать сражения, либо одной, либо обеим сторонам. Такого образа действий, можно сказать положительно, никогда дотоле не было встречаемо в войнах древности, и это бесспорно следует признать явлением, весьма замечательным в отношении к искусству ведения войны, ибо ясно означает преобладание хитрости, ума и искусства над простою и грубою вещественною силою, словом – по выражению Юлия Цезаря – ума над мечом (Julius Caesar non minus praeclarum censuit consilio quam gladio superare, см. ч. I. Введете стр. 39).
Рассматривая действия римлян во 2-ой, самой занимательной части войны, следует сказать, что в это время они вели правильную войну, основанную на одном общем и на ежегодных частных предначертаниях, изменяемых только в подробностях исполнения применительно к обстоятельствам. Они всегда располагали свои армии так, чтобы прикрывать Рим, ближайшие к нему и другие, важнейшие по обстоятельствам, области Италии, чтобы постоянно наблюдать за Ганнибалом и постепенно стеснять его, удерживать в повиновении цизальпинскую Галлию на севере, Сицилию на юге. Сардинию на море и Испанию на западе. При этом каждая армия в южной, средней и северной Италии имела за собою обеспеченное основание действий – край, в котором, в одном главном и в нескольких второстепенных, укрепленных пунктах, находились её военные склады продовольствия, подкрепления и пр., и который служил ей опорою действий или убежищем в случае неудачи. Такими против Ганнибала были для них: сначала – Лаций, потом Кампания и Самний и позже Лукания, Апулия и Калабрия, а в них главными опорными пунктами – Капуа и Тарент. Опираясь на них, они действовали отдельными армиями, которые находились в связи между собою и в случае надобности соединялись, а потом снова разделялись. они двигались против Ганнибала, смотря по обстоятельствам, то медленно и осторожно, то необыкновенно быстро и решительно. Многие из их передвижений особенно замечательны искусством соображения и быстротою и успехом исполнения. Одним из замечательнейших в числе их было движение Клавдия Нерона -с 6,000 войск к р. Метавру в 7 суток и обратно в 6. При этом образ действий Ганнибала, соединенный с частым употреблением военных хитростей, засад и т.п., имел влияние и на римлян тем, что и они стали прибегать к тому же и расставлять Ганнибалу сети. При этом римские полководцы умели хранить свои намерения втайне и проникать намерения своих противников и даже нередко – самого Ганнибала. Войну они вели деятельно, но после сражения при Каннах чрезвычайно осторожно, в последствии смелее, а под конец, как сказано, уже слишком несмело и даже боязливо. Военный действия они открывали обыкновенно раннею весною, с появлением подножного корма, но иногда и летом, а оканчивали ранее или позже осенью, располагаясь на зиму на квартирах или в укрепленных лагерях. Иногда они и зимою производили частные военные действия отрядами, ведя малую войну. Ежегодно они выставляли в поле, смотря по обстоятельствам, от 4-х до 6-ти армий (8–12 легионов римских и столько же союзных, следовательно от 75,000 до 111,000 войск в Италии и столько же в Сицилии, Сардинии и Испании, а всего от 10 до 13-ти армий, 20-ти – 24-х, легионов римских и от 150,000 до 200,000 и 220,000 войск!). В одном сражении при Каннах они имели, как известно, 2 армии, – 16 легионов, – 80,000 чел. пехоты и 7,200 чел. конницы. Сверх того они постоянно имели, особенно в конце войны, несколько флотов (от 50 до 100 военных судов, с большим числом перевозных) у берегов Италии, Сицилии, Сардинии и Испании. По этому можно судить, какого большого развития могли достигать и действительно достигали вооруженный силы Рима, сухопутные и морские, во время 2-й пунической войны. Но это стоило огромных издержек, так что уже в половине и даже в начале войны казна государственная была в крайнем истощении и только пожертвованиями богатых сословий и частных лиц между римскими гражданами и союзниками могли быть удовлетворяемы необходимые и весьма значительный издержки войны. Результатом этого было то, что Рим никогда не имел недостатка ни в войсках, ни во флотах, ни в средствах для содержания их. К концу же войны римляне уже начали уменьшать число своих войск и флотов в Италии, усиливая их только в Испании и наконец в Сицилии и особенно в Африке. Продовольствование действовавших войск производилось весьма тщательно и правильно, посредством фуражировок и подвозов запасов продовольствия сухим путем. по рекам и морем. Склады продовольствия учреждались в тылу армий, в укрепленных городах и лагерях, сообщения армий с которыми были тщательно оберегаемы В этом отношении особенно замечательны устройство и обеспечение подвозов и складов продовольствия до и во время осады Капуи, а также и во время действий римских армий против Ганнибала в Лукании и Апулии, Бруттие и Калабрии. Обеспечивая собственные сообщения с своими складами запасов, римские полководцы нередко прибегали к действиям против сообщений Ганнибала с его складами и даже против самых этих складов, из чего с обеих сторон возникали вообще действия в обход флангов и на сообщения.
В отношении тактических действий римских войск в бою, должно сказать, что в сражениях Сципиона, Марцелла и других лучших римских полководцев этого времени нередко усматриваются более или менее искусный и замечательные соображения, построения, движения и действия. Но, вообще говоря, это были только случайный и частные видоизменения одной и той же главной формы, остававшейся неизменною, потому что и оружие оставалось неизменным. В сущности, сражения представляют все одно и то же явление: с одной стороны легион в три линии, с другой фаланга в одну (у Ганнибала с половины войны большею частью в две линии), с обеих сторон легкая пехота – впереди, конница – по флангам, а у карфагенян, сверх того, слоны впереди всей линии или обоих крыл. Слоны, которыми справедливо пренебрегал Александр В., но, к удивлению, не пренебрегал Ганнибал, и в этой войне, как большею частью и в прежних, наносили гораздо более вреда собственным войскам, нежели неприятельским, обращаясь против них и приводя их в беспорядок и расстройство, отчего часто бывали причиной поражения их. Постоянное, неизменное, во всяком случае, построение конницы по флангам всегда имело целью охватывание неприятеля и нападение на него с флангов и тыла, что и случалось обыкновенно с той или с другой стороны, на одном или обоих флангах, и содействовало победе. В действиях же тяжелой пехоты, легиона и фаланги, одного против другой, усматривается почти всегда одинаково простая фронтальная, параллельная атака и только редко в косвенном боевом порядке, столь любимом Филиппом и Александром македонскими и греками со времен Эпаминонда, но не с одного из флангов, а с обоих, в виде щипцов или клещей (келэмволон), или из центра, в виде клина (эмволон), При этом строй легиона в 3 линии большею частью имел значительное и нередко решительное преимущество перед строем фаланги, и только в искусных руках Ганнибала фаланга одолевала легион. Но, вообще говоря, тактика в этой войне, как римская со стороны римлян, так и греческая со стороны карфагенян, не представляет ничего нового и замечательного, и тактические действия обеих сторон, в продолжение всей войны, значительно уступают стратегическим во 2-й половине войны, со стороны Ганнибала и римлян в южной Италии и Сципиона, в Испании и особенно в Африке.
Преследование побежденного после боя, с такими же или подобными напряжением сил и энергией, как со стороны Александра В., в этой войне редко. Большею частью победитель ограничивался по-бедой в бою, или и взятием неприятельского лагеря, или, сверх того, недальним преследованием побежденного конницей.
В полиорцетическом отношении, т.е. осады и обороны укрепленных городов, римляне вообще стояли гораздо выше карфагенян и многие осады их, особенно Сиракуз Марцеллом, а также Капуи и Тарента, отличаются большим искусством и заслуживают особенного внимания. Одна только оборона Сиракуз Архимедом стоит выше всех, и необыкновенным искусством своим еще более возвышает осаду и взятие Сиракуз Марцеллом.
В заключение следует сказать, что из числа всех римских полководцев, действовавших в этой войне, выше всех стоят: временно, в первые годы после сражения при Каннах – Фабии, как положивший первый: начало и основание наступательно-оборонительной системы ведения войны римлянами, но потом не соответствовавший более потребностям времени и обстоятельству, – за ним Марцелл, положивший предел победам Ганнибала, сам побеждавший его и взявший Сиракузы, но в особенности Сципион, достойный соперник Ганнибала, решивший войну.
Что касается действий карфагенян и их полководцев (кроме Ганнибала) в этой войне, то о них вообще можно сказать, что они значительно уступали во многих отношениях действиям римлян на всех театрах войны. Даже действия бесспорно лучших, после Ганнибала, карфагенских полководцев, братьев его, Газдрубала и Могона, не отличаются особенным искусством, а некоторые из них, как означено было при изложении их, даже сопряжены были с большими или меньшими ошибками. А по смерти Газдрубала и Могона, братьев Ганнибаловых, Газдрубал, сын Гисконов, и Сифакс, до возвращения Ганнибала в Африку, были более нежели посредственными противниками Сципиона.
И так, по всем изложенным выше причинам, 2-я пуническая война представляет исследователю её, в военном отношении, чрезвычайную разнообразность, необыкновенную занимательность и высокую степень поучительности и заслуживает полного внимания и тщательного изучения.
Но все это возвышается в особенности и еще более – участием и действиями в ней Ганнибала.

§ 193.
Общий взгляд на действия Ганнибала во 2-й пунической войне.

Приведя в исполнение одно из величайших военных предприятий древности, Ганнибал был, от начала до конца, и главным деятелем в нем, его душою и героем, и во все время 2-й пунической войны приковывает к себе все внимание и возбуждает в высшей степени удивление исследователя её.
Если основная мысль движения из Испании чрез Пиренеи, Галлию и Альпы и внесения войны в Италию была наследована Ганнибалом от отца и дяди своих, то ближайшее соображение и самое исполнение её вполне принадлежали ему и уже одни достаточны были бы для увековечения его имени. Предприятие его поражает своею необыкновенною смелостью, но не было безрассудною и дерзкою отважностью, потому что заранее было глубоко соображено, верно рассчитано, тщательно приготовлено и надежно обеспечено прочным утверждением власти Карфагена в Испании, оставлением в ней Газдрубала и Ганнона с частью сил и раздеванием путей чрез Пиренеи, Галлию и Альпы в Италию, свойств и способов края и расположения жителей его на этих путях. Затем самое исполнение этого предприятия было произведено с такими необыкновенными: силою воли, твердостью, мужеством, решительностью и искусством, что было увенчано полным успехом.
По переходе через Альпы начинается первый период решительных наступательных действий Ганнибала в цизальпинской Галлии, средней и южной Италии. Веденные с малыми силами против неприятеля, превосходного числом и военными: устройством и духом, с решительною целью боя, действия эти являют сочетание смелости и решительности, благоразумной осторожности и тонкой хитрости, мудрой политики и высокого искусства в соображении и исполнении. И плодами их были четыре решительные и блистательные победы при Тицине, Треббии, Тразименском озере и Каннах, которые, вместе с превосходным движением из Лигурии чрез болота р. Арно, в тыл и на сообщения Фламиния с Римом, достойны стать на ряду с переходом через Альпы и придают первой половине войны Ганнибала в Италии особенно яркий блеск.
Сражением при Каннах оканчивается первый и начинается второй период действий Ганнибала в Италии. Счастливая звезда его начинает меркнуть – и война, в глазах историка политического, уже почти решенная в пользу Рима в Италии, отселе приобретает более важности в Испании и позже в Африке, и потому Ганнибал более известен по своим действиям до сражения при Каннах, нежели после него. Но военный историк и всякий военный человек смотрят на это иначе: в глазах их, если Ганнибал велик до сражения при Каннах, то после него он является еще более великим. С того именно времени, когда римляне начали следовать Фабиеву осторожному образу ведения войны наступательно-оборонительной и противопоставлять Ганнибалу лучших своих полководцев, все изменилось для него. Почти вовсе неподдерживаемый своим правительством и как-бы совершенно предоставленный им на произвол судьбы, принужденный с слабыми силами своими, в более и более тесном кругу действий в южной Италии, вести трудную и опасную наступательно-оборонительную войну против искусного и беспрестанно усиливавшегося неприятеля, Ганнибал решительно превзошел все, что военная история пред-шествовавших времен древности представляет лучшего и искуснейшего в ведении этого рода войны. При несоразмерной числительной слабости своей, он действовал не совокупными силами и не с целью боя, как в первой половине войны, но с силами разделенными, с целью удерживать и охранять занятые им земли и города в них, собирать в них нужные для ведения войны средства и способы, отвлекать внимание и силы неприятеля от важных для него, Ганнибала, пунктов, держать противников своих в бездействии, либо утомлять и ослаблять их передвижениями и частными, при каждом удобном случае, нападениями и поражениями. Такого рода наступательно-оборонительные действия в южной Италии, мало-помалу перешедшие в чисто – оборонительный в Бруттие, при чрезвычайном разнообразии представляют преобладание хитрости и высокую степень искусства, и по-истине должны быть названы образцовыми. В это именно время, внимательно следя за всеми движениями Ганнибала, среди нескольких римских армий, видим его уже совершенно лишенным всякой помощи и всякого пособия со стороны карфагенского правительства, постепенно более и более стесняются созданные им в южной Италии средства и способы, и вместе с отдельными отрядами своими, он сам не-редко претерпевает частые неудачи и поражения. И за всем тем, он, единственно силою своего гения, почти целые 13 лет сопротивляется римлянам и удерживается в Италии, нередко даже побеждая римлян и постоянно заставляя их страшиться одного имени своего. Видя все это, невольно проникаешься еще большим удивлением к нему, нежели в первой половине войны. В это именно время гении его является в. больших еще, нежели прежде, силе и блеске, хотя подвиги Ганнибала и не столь блистательны и громки. И можно почти с уверенностью сказать, что если бы он с самого начала был во-время и надлежащим образом поддерживаем своим правительством и не был наконец отозван им в Африку, то и не был бы вытеснен из Италии и война могла бы иметь совершенно иные результаты.
Но когда и Газдрубал, и Могон, братья Ганнибаловы, были убиты, а армии их разбиты, и сам Ганнибал был отозван из Италии в Африку, тогда уже все было потеряно для Карфагена и единственная надежда его заключалась в Ганнибале и его армии, или, лучше сказать, в одном Ганнибале. И он сделал все, что только было в его власти, для облегчения судьбы Карфагена или одержания победы над Сципионом. Но счастье решительно изменило ему: стечение самых неблагоприятных обстоятельств обратило против него неверные случайности сражения, бессильны и тщетны были великие дарования его против превратностей судьбы – и с победою над ним Сципиона при Заме решены были и война, и участь Карфагена.

§ 194. Общий вывод об Ганнибале, как полководце, и об образе и искусстве ведения им войны.

Соединив все черты характера и действий Ганнибала, изобразим его как самостоятельного полководца, в полном развитии сил и деятельности, равно образ и искусство ведения им войны. При этом занимательно и поучительно будет сравнить его с Александром В. и указать черты как сходства, так и различия в характере, средствах, обстоятельствах, положении, образе и искусстве действий обоих.
И прежде всего следует сказать, что и Ганнибал, подобно Александру В., также являет в себе соединение необыкновенных дарований, доблестей и совершенств военных, и в телесном, и в душевном, и в умственном отношениях.
Не обладая, кажется, ни красотою, ни силою телесными, которыми был одарен Александр В., Ганнибал, подобно ему, отличался однако необыкновенною крепостью тела и в равной с ним степени был в состоянии переносить и переносил всевозможные перемены воздуха, непогоды, лишения и труды. Но в зрелом возрасте, как и в первой молодости, он всегда одинаково пренебрегал удобствами и наслаждениями жизни, соблюдал строгие воздержность и умеренность, и вел жизнь простую, суровую и деятельную.
Он был одарен душою, если и не столь пылкою и восторженною, как Александрова, то столь же великою, мощною и твердою, деятельною и неутомимою, исполненною столь же возвышенных и благородных чувств. Подобно Александру В., он не был от природы ни жесток, ни мстителен, не был также ни коварен, ни вероломен, как, из ненависти к нему, оклеветали его римляне и Тит Ливий. Если же в войне в Италии он и обнаруживал иногда мстительность и жестокость в отношении к римлянам, то был увлекаем к тому своею глубокою ненавистью к Риму, в которой взрос и был воспитан и которая с ранней молодости завладела всеми способностями души его. Но он не имел вспыльчивого и раздражительного нрава Александрова, и хотя также не терпел ни противоречия, ни сопротивления, но гораздо лучше умел умерять свои страсти и скрывать свои мысли и чувства, ни словами? ни знаками, ни даже изменением в чертах лица не обнаруживая их никому, даже самым близким к себе людям. Эта-то власть Ганнибала над самим собою, соединенная с скрытностью нрава, и подала Титу Ливию повод к обвинению его в коварстве – обвинению, в котором нет и тени справедливости.
В Ганнибале, как и в Александре, необыкновенная сила ума была соединена с необыкновенною силою воли, нов надлежащем, постоянном равновесии, которое, по мнению Наполеона I, существенно необходимо для полководца; но в Александре это равновесие нередко было нарушаемо избытком пылкости и перевесом воли над рассудком. Причины такого различия заключались, как в личном характере Александра и Ганнибала, так и в возрасте, в котором каждый из них совершил свои военные подвиги, а именно: первый – между 20-м и 32-м годами своей жизни, а второй – между 25-м и 44-м, следовательно последний в возрасте более зрелом, нежели первый.
Необыкновенный ум Ганнибала отличался особенными: основательностью, глубиною, обширностью, прозорливостью и обнаруживавшимися во всех его поступках и речах: остротою, тонкостью и хитростью. Он был также украшен разнообразными знаниями, потому что, как уже было сказано выше, Ганнибал смолоду получил тщательное греческое образование и в этом отношении стоял гораздо выше римских полководцев, потому что греческая образованность в это время еще не была распространена между римлянами. Подобно тому, как сила ума Ганнибала проявлялась во всех его действиях основательностью, обдуманностью и искусством соображения, так и сила его воли, соединенная с предприимчивостью, смелостью и твердостью духа, обнаруживалась в труднейших и опаснейших обстоятельствах решимостью, постоянством и даже настойчивостью и упорством в исполнении.
Подобно Александру, Ганнибал был неутомим в трудах, не-устрашим в опасностях и храбр в боях, но, как замечает Полибий, в бою не забывал долга полководца и, без особенных нужды и пользы, не бросался опрометчиво в рукопашный бой и не подвергал своей жизни опасности, как рядовой воин.
Подобно Александру, и Ганнибал имел необыкновенное нравственное влияние на свои войска, дар соблюдать между ними военные подчиненность и порядок, излишнею строгостью не отнимая у них охоты служить и не вынуждая их к побегам, и в то же время дар внушать им неограниченный любовь и уважение, преданность и доверие к нему, мужество, твердость и терпение в труднейших и опаснейших обстоятельствах и блистательную храбрость в боях. Подобно Александру, и он достигал этого постоянными и неусыпными: заботливостью о них и их нуждах, кротким, приветливым обращением с ними, справедливостью наград и наказаний, личным своим примером и необыкновенным даром слова. Высоко ценя дар этот в Пирре (которого он особенно высоко ценил и уважал) и ставя этот дар наравне с совершенным знанием военного дела, которым, по его мнению, обладал этот государь-полководец, Ганнибал и сам отличался даром слова, заключавшимся не в ораторских: многословии и красноречии, но в глубине и верности мыслей, выражаемых немногими словами, с необыкновенною силою убеждения, если судить об этом, не столько по боевым речам, приводимым и может быть сочиненным историками, сколько по многим остроумным изречениям его, из устных преданий перешедшим в историю.
Но если и Александр, и Ганнибал одинаковыми средствами одинаково достигали приобретения любви и доверия к ним своих войск и соблюдения между ними строгих военных подчиненности и порядка, то заметим, что для Ганнибала это было несравненно труднее и приносило ему гораздо более чести и славы, особенно во 2-й половине войны. В Италии он предводительствовал армией самого разнородная состава, из войск разноплеменных, различных между собою и по происхождению, и по нравам и обычаям, и по языку, Александр же в Азии – армией, ядро и главную силу которой составляли народные, отлично-устроенные и одушевленный войска македонские и греческие. А между тем, в 16 лет воины войска Ганнибала ни разу не отказали ему в доверии и повиновении (исключая, может быть, передачи римлянам 1272-х чел. испанской и нумидийской конницы в 215 году, после 2-го боя при Ноле, и некоторых других частных случаев побегов из его армии к римлянам), ни разу не обесчестили себя своеволием, буйством или явным бунтом, хотя очень часто были принуждены переносить труды, терпеть лишения и преодолевать опасности, подлинно неимоверные. Напротив того, в армии Александра, уже в половине его походов в Азии, стали возникать неудовольствие, ропот и даже заговоры, и наконец явное сопротивление всей армии на р. Гифазе идти далее на восток – принудило Александра остановить победоносное шествие свое к Гангу и индийскому морю и предпринять обратный поход в Персию.
Подобно Александру, и Ганнибал был честолюбив, но честолюбие его, как и Александрове, было самое естественное и возвышенное, потому что имело источником – любовь к отечеству и ненависть к Риму, целью – низложением Рима возвысить Карфаген. Великая душа Ганнибала жаждала чести и славы, но не для себя лично и была непричастна властолюбию, корыстолюбию или другим каким-либо низким побуждениям.
Во всех своих действиях и Ганнибал, подобно Александру, являл политику мудрую и искусную, но притом тонкую и хитрую. Редким умением завязывать тайные сношения, вести переговоры и склонять на свою сторону и силою убеждения, и ласкательством, и дарами, и угрозами, ловко и искусно употребляемыми в действие, во-время и кстати, порою подкрепленными силою оружия, он умел привлекать к себе и удерживать на своей стороне трансальпинских и цизальпинских галлов, и большую часть народов Италии. Почти вся Кампания, Самний, Апулия, Лукания, Калабрия и Бруттий были в союзе с ним и оказывали ему более или менее деятельные пособие и содействие, капуанцы из союзников Рима превратились в жестоких врагов его, Этрурия была в брожении и колебалась, и из 30-ти римских колонии, 12 отказали Риму в содействии! И все это было плодом политики Ганнибала, тем более искусной, чем ему труднее было, нежели Александру, привлекать к себе и удерживать на своей стороне союзников, отторгая их от Рима и возбуждая против него, потому что, при всей ненависти своей к нему, трансальпинские и цизальпинские галлы были народ крайне легкомысленный и непостоянный, и потому союзники малонадежные, народы же Италии чрезвычайно боялись Рима и мщения его в случае неудачи Ганнибала.
Несоразмерность сил, средств и способов Ганнибала с громадностью и величием его предприятия, препятствиями и затруднениями, с которыми ему нужно было бороться, с силами, средствами и способами Рима, с продолжительностью войны, с одержанными им успехами и достигнутыми им результатами, была еще значительнее и разительнее, нежели у Александра. Из 100 т. войск, который он имел в Новом Карфагене, только 26 т. перешли через Альпы и открыли войну против сильного и грозного Рима, и с тех пор силы Ганнибала в Италии никогда не превышали 40–50 т. войск, между тем как римляне постоянно имели от 50 до 70 т. войск (а при Каннах даже до 90 т.) против него одного, не считая войск, действовавших против его отрядов. Не имея ни флота, ни сообщений морем с Карфагеном и Испанией, и почти не получая подкреплений и пособий от своего правительства, Ганнибал был принужден все свои средства и способы к ведению войны создавать сам, армию же свою пополнять и усиливать наборами у своих союзников, всячески лаская и щадя их и тщательно избегая насильственных мер. А потому и сбережение, и пополнение, и усиление своих войск было для него гораздо труднее, нежели для Александра.
Редкий полководец, при необыкновенных военных дарованиях и всех правах на удачу, был более Ганнибала подвержен превратностям судьбы и изменчивости счастья, – редкий был более его несчастлив, но и более велик в своем несчастье, – редкий, наконец, возбуждает тем и более участия к себе. В этом именно и заключается одна из самых разительных черт различия между Александром и Ганнибалом. счастье никогда не изменяло Александру, но изменило Ганнибалу уже после сражения при Каннах, в 4-м году 16-ти летней войны его против Рима. Александр был всегда и над всеми победителем, Ганнибал же только до сражения при Каннах, а после него, при всем своем искусстве, претерпевал частые неудачи и поражения, из которых последнее при Заме даже решило войну в пользу Рима. Все постоянно благоприятствовало Александру в войне в Азии, напротив все постоянно неблагоприятствовало Ганнибалу в последние 13 лет войны его в Италии и Африке. Александр был и полководец, и монарх, неограниченно располагавший силами, средствами и способами Македонии и завоеванных им стран и отчасти Греции. Ганнибал же был только полководцем, подчиненным карфагенскому правительству, вполне зависимым от него и не только не поддерживаемым им как следовало, но и постоянно встречавшим сопротивление и противодействие со стороны Ганнона и его партии, и потому должен был вести войну темп силами, средствами и способами, которые имел в своем распоряжении и получал от своих союзников в Италии. Александр вел войну против государства, находившегося на высшей степени внутреннего, гражданского и военного, расстройства и в котором господствовавший народ – выродившиеся, изнеженные, невоинственные и малодушные персы имели самое жалкое военное устройство и самые грубые понятия о военном деле; прочие же народы Азии, храбро и упорно сопротивлявшиеся Александру, были народы дикие или полудикие. Притом Александр, за исключением одного Мемнона, не имел против себя ни одного способного, сведущего и искусного полководца. Ганнибал же, напротив, вел войну с государством, находившимся в полном развитии сил, имевшим превосходное военное устройство, неистощимые силы, средства и способы и мудрое правительство, – с народом мужественным, воинственным, храбрым, исполненным любви к отечеству, опытным и искусным в военном деле, увенчанным славой прежних побед, жаждавшим новых успехов и завоеваний, наконец – предводимым способными, опытными и искусными полководцами. И во многих других отношениях Александр в Азии находился в обстоятельствах, несравненно более благоприятных, нежели Ганнибал в Италии. Из этого не следует однако заключать, что Ганнибал, как полководец, стоял выше Александра: и тот, и другой, как полководцы, равно велики, равно возбуждают участие и удивление, но каждый в своем роде, и если Александр велик в счастье, то Ганнибал, бесспорно, столько же велик в несчастье.
В отношении собственно к образу и искусству ведения войны, действия Ганнибала, как и Александра, были основаны на одинаковых или по крайней мере весьма сходных главных началах и в этом отношении представляют большое сходство между собою.
И Ганнибал, подобно Александру, вел войну, по выражению Наполеона I – методическую, т.е. основанную на известной методе или способе, на предварительно и искусно соображенном предначертании или плане, неизменно исполняемом в главных основаниях, но в подробностях исполнения искусно применяемом к обстоятельствам и средствам.
Он всегда имел в тылу за собою устроенное и обеспеченное основание действий – страну или пространство края, в котором находились его склады и подкрепления, и которое служило ему опорою действий, источником его сил, средств и способов и убежищем в случае надобности или неудачи. Такими были для него: сначала Испания, цизальпинская Галлия и Лигурия, потом Апулия, Кампания, Лукания, Калабрия и наконец Бруттий. Он постоянно содержал сообщения с ними, обеспеченные частью гарнизонами в городах, большею же частью союзами.
Имея таким образом тыл свой обеспеченным, он действо-вал до сражения при Каннах совокупными, а после него разделенными силами, присоединяя к себе в последнем случае, смотря по надобности и обстоятельствам, отдельно-действовавшие отряды свои, либо сам с главными силами соединяясь с тем или другим из них, словом – то сосредоточивая, то разделяя свои силы, при чем имел особенное искусство быстро и во время сосредоточивать главные свои силы на важнейших пунктах для решительных действий.
Он двигался и действовал большею частью с быстротою и решительностью, всегда соединенными с осторожностью, скрытностью и хитростью, стараясь не только предупреждать неприятеля, приводить его в изумление и замешательство внезапностью и нечаянностью своего появления и поражать его стремительностью и силою своего нападения, но и всячески обманывать его, вводить в заблуждение и вовлекать в ошибки. Хитрость его ума и скрытность его нрава были причинами: во 1-х, что он особенно любил и употреблял засады, ночные движения, внезапные нападения и вообще всякого рода военные хитрости, особенно отличался в них, ими одержал победы при Треббии и Тразименском озере и спас себя от опасности в теснинах горы галликанской в Кампании. Частым употреблением военных хитростей Ганнибал резко отличается от Александра В., который, напротив, любил действовать днем, открыто, не прибегая к хитростям, а ночные нападения считал неудобными, невыгодными и даже недостойными его него войска; – во 2-х, что он умел хранить свои намерения в тайне и действо-вал самостоятельно, не требуя и не принимая ни от кого советов, и в 3-х, что он имел особенный дар проникать характер и намерения своих противников, пользоваться их слабостями и ошибками и сообразовать с тем собственный действия. Так победил он Семпрония, Фламиния и Варрона.
Он вел войну деятельно, но осторожно, и особенно после сражения при Каннах часто обстоятельствами был вынуждаем к медлению, выжиданию и даже более или менее продолжительному бездействию.
Он действовал преимущественно летом (для удобнейшего продовольствования войск), иногда весною и осенью, и редко зимою. Но когда надобность и обстоятельства настоятельно требовали того, он действовал во все времена года одинаково, и вообще не затруднялся никакими препятствиями со стороны природы и людей. Ничто в таких случаях не могло устрашить и задержать его, и в этом отношении для него, как и для Александра В., где более было затруднений и опасности, там более было и славы. Особенным свидетельством тому служат переходы его через Альпы и через болота р. Арно.
Искусной политикой, мудрыми военно-хозяйственными мерами и заботливостью о своих войсках он достигал того, что в продолжены войны не ослаблялся, но усиливался. Так в продолжении 16-ти лет войны в Италии он имел всегда более и никогда менее 26 т. войск, с которыми перешел через Альпы, а по истечении этого времени переправился в Африку с 24 т. войск, оставив еще от 5 до 6 т. войск в Бруттие. Он пополнял армш свою почти исключительно наборами в союзных с ним и занимаемых им областях Италии и лишь весьма редко и мало подкреплениями из Африки.
Он продовольствовал свою армию сбором продовольствия с занимаемого им края, летом – посредством фуражировок, а осенью, зимой и весной – из складов, собранных летом. Склады эти он учреждал в укрепленных: городах, замках или лагерях. В Италии он вообще был довольно связан продовольствованием своей армии, обеспечением своих фуражиров, складов запасов и сообщений с последними. Чтобы лишать неприятеля способов продовольствования и доставлять их собственным войскам, он нередко прибегал к действиям против складов запасов неприятеля и сообщений его с ними
Тактические действия его также заслуживают особенных внимания и похвалы. Они всегда были сообразны с местностью и обстоятельствами, силой, свойствами, расположением и действиями неприятеля, и более или менее соединены с скрытностью и различными военными хитростями, особенно с нападениями из засад. В походных движениях Ганнибал распределял свои войска большею частью так, что лучшие и надежнейшие (испанские и африканские) шли в голове, а менее надежные (галльские и союзные италийские), с тяжестями в середине, конница же и легкая пе-хота, смотря по обстоятельством, впереди, позади или с боков. В бою он следовал обыкновенно правилам греческой тактики, располагая в середине тяжелую пехоту, в. строе фаланги, в одну, с половины войны в две, а при Заме даже в три линии, легкую пехоту перед нею, слонов впереди всего фронта армии, а конницу по флангам, тяжелую на одном и нумидийскую на другом. Для удобнейших и успешнейших действий слонов, фаланги и конницы, он избирал для боя преимущественно ровную и открытую местность, но и на ней умел искусно пользоваться малейшими неровностями и углублениями, лощинами и оврагами, для скрытия войск и устроения засад. Будучи почти всегда слабее неприятеля, он всегда старался давать собственной армии фронт более длинный, нежели фронт неприятельской армии, чем приобретал возможность охватывать последнюю, и притом действовал преимущественно наступательно-оборонительным образом, вовлекая неприятеля в первое с его стороны нападение и затем, сам переходя в наступление, производил нападение легкою пехотой, слонами и фалангой в строе прямолинейном или (как при Треббии и Каннах) клещеобразном – с фронта, конницею же охватывал неприятеля с флангов и, вместе с отрядами из засад – с тыла. При этом каждый род войск был употребляем им, соответственно оружию и назначению, самым выгодным образом, а все вместе действовали в порядке и правильно, соблюдая связь между собою и взаимно поддерживая друг друга. В особенности Ганнибал умел отлично употреблять в боях свою конницу, чрезвычайно заботился о ней и берег ее, и она во всех его сражениях имела главное участие и нередко решала победу. Непонятно только, как он мог употреблять слонов, действия которых всегда и везде были более вредны, нежели полезны, а римским войскам в эти времена – уже хорошо известны и не страшны. В этом он также отличался от Александра, который не употреблял слонов, справедливо пренебрегая ими, как средством, недостойным правильно-устроенного войска и истинного искусства. Вообще говоря, главными отличительными чертами тактики Ганнибала в бою были: сначала – приведение неприятеля в расстройство и беспорядок легкою пехотой и слонами, и поражение собственною конницею неприятельской, а затем – единовременное, дружное и сильное нападение на неприятельскую тяжелую пехоту с фронта фалангой, а с флангов и с тыла конницей и отрядами из засад. Такого рода действиями в бою он большею частью достигал самых решительных результатов, не только поражения, но почти совершенного истребления не-приятельских армий, как например при Треббии и Каннах. Сражение же при Тразименском озере представляет редкий в военной истории и замечательный пример нападения целой армии на армию неприятельскую – из засады.
Основываясь на столь известных в истории словах Магарбала Ганнибалу после сражения при Каннах, некоторые историки обвиняют Ганнибала вообще в том, что он, умея побеждать в бою, не пользовался одержанными победами и не извлекал из них наибольших по возможности выгод для себя. Но эти обвинения несправедливы, как и некоторые другие в том же роде, и Ганнибал достаточно доказал, кажется, что умел извлекать из своих побед все выгоды, какие только мог извлекать из них по обстоятельствам, в которых находился, по силам, которыми располагал и по главной цели, с которою действовал. Преследуя разбитого в бою неприятеля, когда надобность того требовала, а обстоятельства позволяли, с быстротою, настойчивостью и силой, он однако, также как и Александр В., не увлекался победой и большею частью довольствовался только прогнанием с поля сражения и ближайшим преследованием неприятеля после победы. Но тут была еще одна причина, составляющая одну из отличительных и замечательных черт действий Ганнибала в бою и на войне, а именно – усугубление им осторожности после всякого рода удачи еще более, нежели после неудачи.
В полиорцетическом отношении Ганнибал стоит ниже Александра В. и даже многих других полководцев древности, и ни одна из немногих его осад, кроме осады Сагунта, не заслуживает особенного внимания. Но это происходит вовсе не от того, что Ганнибал не был искусным полиорцетом, а от того, что вообще, не любя ни осад, ни обложений городов, он избегал их, и по нерасположению и неспособности, к ним своих войск, и за не-имением при своей армии нужных для того машин, орудий и способов, и потому что дорожил и временем, и особенно войсками своими. По всем этим причинам он и предпочитал брать города либо открытою силою приступом, либо внезапным нападением, преимущественно же посредством тайных сношений или переговоров с жителями, помощью измены и предательства и раз-личных военных хитростей. Единственная большая осада его – Сагунта, в 219 году, была ведена им, хотя с большими напряжением сил и деятельностью, но и с гораздо большими трудом и уроном, нежели успехом, до тех пор пока, наскучив ею, он не взял города и его замка пятикратным, чрезвычайно кровопролитным приступом.
В заключение нелишним будет прибавить, что некоторые писатели, основываясь на суждениях Тита Ливия и других римских историков, сравнивают Ганнибала с победителем его и Карфагена – Сципионом африканским. Последний бесспорно был необыкновенный человек и отличный политик и полководец. Он был одарен превосходным умом и прекрасными качествами души: благостью, кротостью, справедливостью и великодушием, которые, в соединении с его щедростью, снискали ему неограниченную любовь войск и преданность союзников. Подобно Ганнибалу, он вел жизнь простую, воздержную и деятельную, постоянно содержал в своих войсках строгие военные подчиненность и порядок, умел хранить свои намерения в тайне, проникать характер и намерения своих противников, сообразовать с ними свои действия и искусно соединять силу с хитростью, был отличный тактик, храбр без запальчивости в бою, неустрашим в опасностях, неутомим в трудах, наконец имел необыкновенный дар слова и особенный дар ловко и искусно управлять умами. Неоспоримым свидетельством высокого искусства его, как политика и полководца, служат все действия его в Испании и Африке, особенно план его решить войну перенесением её в Африку и исполнение им этого плана. Но, подобно Александру В., он вел войну в обстоятельствах. несравненно более благоприятных, нежели Ганнибал. Ни в Испании, ни в Африке он не находился, как Ганнибал, в средоточии могущественного государства, подобного римскому, и не имел против себя ни войск, столь превосходно устроенных, сколько римские, ни полководцев, способностями и искусством равных или даже подобных тем, которых римляне, со времени сражения при Каннах, противопоставляли Ганнибалу. Напротив, и в Испании, и в Африке он имел против себя худо устроенный или вовсе неустроенный, хотя и храбрые войска и, за исключением Газдрубала, брата Ганнибалова, в Испании и Ганнибала в Африке – полководцев весьма посредственных. Это нимало не унижает впрочем достоинств Сципиона, как полководца, ни искусства его действий и ведения им войны, и он по справедливости должен быть поставлен в число лучших и замечательнейших полководцев древности. Но, по справедливости же, его нельзя ставить наравне с Ганнибалом, как усиливались это сделать Тит Ливий и другие римские историки, из народного тщеславия и ненависти к Ганнибалу, даже сам Полибий, из личных расположения и приязни к Сципиону, равно и некоторые новейшие писатели, слишком верившие им в том. Римские историки говорят даже, будто Ганнибал, в разговоре с Сципионом, при личном свидании с ним перед сражением при Заме, сам назначил себе третье место после Александра В. и Пирра, и на вопрос Сципиона: «что же бы он Ганнибал) сказал, еслибы победил его (Сципиона)», отвечал, будто бы, что в таком случае стал бы вышей Александра, и Пирра, и всех прежде бывших полководцев». Этот ответ, нимало не свойственный ни характеру, ни образу мыслей, ни чувствам Ганнибала, есть не иное что, как лесть Сциниону и притом не очень тонкая, и весьма вероятно – собственное изобретение которого нибудь из римских историков.
Но потомство, более справедливое к Ганнибалу, нежели римляне и их историки, с Титом Ливием в главе, и даже сам Полибий, беспристрастным приговором своим поставило его выше и Пирра, и Сципиона, наравне с Александром В., в число величайших полководцев всех времен и народов, и образцом, вполне достойным удивления, изучения и подражания.