ГЛАВА 1.
Помпоний Аттик произшедшей от древнейшего Римского поколения, всегда доволен был приобретенным предками дворянским достоинством. Отец у его был прилежной, снисходительной, и по тогдашнему времени состоянию богатой, а наипаче великой охотник до учения. Как отец сам любил учение, так и сына научил тем наукам, которые юноше знать надлежит. Аттик кроме остроумия имел приятное произношение, так что не токмо предлагаемая ему скоро понимал, но и с особливою приятностию произносил. Чего ради в малолетстве почитали его за лучшего между товарищми, и их так превосходил, что прилежные его соученики без досады того терпеть не могли. Для оной причины всех прилежанием своим поощрял, между которыми считались Торкват, Марий сын, Цицерон, которых приятным обходительством так к себе склонил, что его всегда за приятнейшего пред всеми почитали.
ГЛАВА 2.
Аттик в малых летах отца своего лишился. Он же будучи еще млад для сродства с Сулпицием, которой яко Полковник убит, подвержен был також нападкам; ибо Аниция, Помпониева двоюродная сестра, выдана была за Сервия, брата Сулпициева. И того ради когда по убитии Сулпиция усмотрел, что в Циннанскую ссору весь город пришел в смятение, и что ему не можно стало жить так, как требует его состояние, дабы не досадить которой нибудь стороне, понеже жители между собою несогласны были; ибо иные из них держали Суллову, а другие Циннову сторону; то признав сие время за способное к продолжению наук, поехал в Аѳины. Однако молодого Мария, которой почитался от Суллы за неприятеля, нимало не оставил, и к побегу ему деньгами способ учинил. Но чтоб от странствования не претерпеть в имении убытку, то он тудаж взял с собою большую половину своего богатства. В Аѳинах так жил, что все Аѳинеане его любили, ибо кроме приятности, которую в малолетстве довольно оказал, обществу в нужном случае помогал часто деньгами. И когда обществу надлежало занимать деньги, а оных ни у кого ни с великим ростом взять не можно было: то он ссужал сам деньгами, да еще таким образом, что ни росту от них не брал, ниже платы долгу долее от них не ожидал, как только до которого времени между ими договоренось было, что им немалую пользу приносило и ибо ниже долговременным нетребованием долгов не запускал, ниже умножением росту увеличивал. Сию услугу умножил еще другою щедростию, ибо всех жителей хлебом подарил, так что каждому по семи четвериков досталось, которая мера в Аѳинах Медимн называется.
ГЛАВА 3.
Аттик в Аѳинах так себя вел, что со всякими людьми знатными и подлыми обходился. Чего ради от общества показывано ему всевозможное почтение, и хотели сделать его мещанином, но того он не принял. Сие некоторые толкуют так, что лишиться Римского общества вступя в другое. В бытность свою в Аѳинах не допустил, чтоб в честь его поставлена была статуя, а по отлучении от того удержать не мог. Того ради в честь его и Фидии на освященных местах несколько статуй поставили, и без его в штатских делах ничего не предпринимали. И так первое его щастие то, что наипаче родился в таком городе, которой всем светом владел, и в котором он жительство имел. Из сегож видеть можно разум Аттика, что в том городе, куда переехал, и которой превосходить все другие городы древностию, учтивством и учением, его одного больше всех любили.
ГЛАВА 4.
Сулла при возвращении своем из Азии, заехал в Аѳины, где сколько ни жил, имел при себе Помпония, любя его за добрые поступки и науки; ибо по Гречески говорил, как природной Аѳинеанин. Он же по Латине так приятно говорил, что ясно видеть можно было, что он имел природное, а не наукою приобретенное приятство. Он же еще весьма искусно читал стихи Греческие и Латинские. Чего ради Сулла никогда его от себя не отпускал, и хотел взять его с собою в Рим. Когда его к тому уговорить старался, то сказал Аттик: оставь свое намерение и не бери меня с собою в Италию, которую я покинул для того, дабы на тебя не восстать. Сулла похваля Аттикову добродетель, все подарки в Аѳинах полученные, при отъезде велел ему отдать. В Аѳинах Аттик жил несколько лет, в которое время хотя о домостроительстве имел такое старание, как то надлежит чинить доброму хозяину, и достальное время препровождал либо в учении либо в правлении республики, однако и с друзьями обходился; ибо хаживал на их собрания, и при важных делах присутствовал. Так например Цицерону во всех его бедствиях оказывал отменную дружбу, которому бежавшему из отечества подарил двести пятьдесят тысяч сестерциев. По прекращении же неспокойства и смятения в Риме, туда возвратился, как думаю, при Консулах Котте и Торквате, которой день весь Аѳинейской город для засвидетельствования своей печали и сожаления в слезах препроводил.
ГЛАВА 5.
У него был дядя Цецилий, римской дворянин, Лукуллов великой друг, богат, но груб обычаями. С таким грубым человеком так разумно поступал, что, с которым никто дружно жить не мог, он без всякого от него озлобления до глубокой старости в милости у него находился. Чего ради за такое свое послушание получил награждение; ибо Цецилий при смерти своей его вместо сына принял, и отказал ему три части своего имения, из которого наследства досталось ему около ста тысяч сестерциев. Аттикова сестра выдана за Квинта Туллия Цицерона, по сватовству Марка Цицерона, с которым учась вместе имел великое дружество, и гораздо дружественнее поступал нежели с Квинтом, и потому рассудить можно, что дружество утверждается больше сходством нравов нежели сродством. Також дружески обходился и с Гортенсием, которой тогда красноречием всех превосходил, так что распознать нельзя было, которой из них больше его любил, Цицерон ли или Гортенсий. Он же и сие, яко весьма трудное учинил, что старанием его оба оные славные мужа, которые бы между собою о славе ссориться похотели, между собою никогда не ссорились.
ГЛАВА 6.
В обществе так обращался, что не токмо держал всегда правую сторону, но и к оной его причитали, а однакож не вмешивался в междуусобные смятения, рассуждая, что таково ж воли своей не имеют в оные вступающие, как и те, которые носимы бывают морскими волнами. О чести не старался, хотя до оной всегда свободно доступить мог, либо для приятства либо для своего достоинства: понеже по обыкновению предков ниже стараться о чести, ниже принимать оную льзя было без нарушения законов, потому что за получение оной великие подарки давать надлежало; ниже звание в пользу общества можно было отправлять без опасения, когда поведения в городе нарушены стали. С публичного торгу никогда ничего не покупал: ни в каком деле не ручался, и ничего на откуп не брал: никогда ни сам один, ни с другими вместе ни на кого не просил: о своем деле никогда в суде не прашивал, да и на его никто не бил челом. Хотя многие Консулы и Преторы просили его с ними ехать в провинции, но на то не склонился, довольствуяся одним почтением, а прибыли не желал. Да и с Цицероном не похотел ехать в Азию, при котором мог быть Советником посольства; ибо за непристойное почитал слыть Преторовым или Губернаторским служителем, когда губернаторства принять не похотел. Чего ради наблюдал не токмо достоинство но и спокойство, когда удалялся и от подозрения. Потому наблюдение им чести всем было приятно, понеже то чинил по достоинству, а не от страха или для какой надежды.
ГЛАВА 7.
Когда он был около шестидесяти лет, то произошла Цесарская междуусобная война. Он яко уволенной для старости от службы, никуда из города не ездил. Все потребное приятелям к Помпею едущим на дорогу свое дал. Самого Помпея яко сродника не озлобил. Он ему ничем одолжен не был как прочие, которые либо честь либо богатство от его получали, из которых иные с великою неохотою с ним на войну поехали, а иные к великому его озлоблению дома остались. Аттиково же пребывание дома Цесарю так приятно показалось, что будучи победителем, когда с несостоящих ни в какой службе приказал письменно собрать деньги, сему не токмо обиды не учинил, но и сестрина сына и Квинта Цицерона из Помпеева лагеря освободил. Таким образом наблюдая прежнее свое состояние, избавился нового опасения.
ГЛАВА 8.
Когда по убитии Цесаря получили главное правительство республики Брут и Кассий, и весь город к ним пристал: то Аттик так с Брутом обходился, что Брут будучи в молодых летах ни с кем другим себе летами равным обхождения не имел, как с престарелым Аттиком, и не токмо его пред прочими в советах употреблял, но и всегда с ним кушал. В то время предложено было, чтоб Римское шляхетство собрало особливую казну Цесаревым убийцам. Оное легко в действо произвесть думали, ежели бы знатнейшие из того шляхетства деньги в ту казну положили. Того ради Флавий Брутов друг Аттика просил, чтоб тому делу начало положил. Но Аттик, которой услуги приятелям беспристрастно показывал, и всегда от услуг с пристрастием соединенных удалялся у отвечал: Ежели Бруту сколько моего имения потребно, то он столько, сколько возможно, взять может, а он о том соглашаться ни с кем не станет. Таким образом за несклонностию на то одного Аттика, все в согласии бывшие учинишь не могли. Немного после того Антоний верх одержал, так что Брут и Кассий из своих провинций, которые даны им были от Консулов за убийство, отчаявшись в ссылку поехали. Аттик, которой денег с прочими не хотел дать Брутовой стороне бывшей в благополучном состоянии, Бруту по низвержении из Италии ехавшему послал в подарок сто тысяч сестерциев и да емуж в Епире триста тысяч выдать велел. Аттик сильному Помпею ни ласкательствовал, ни же отчаянных оставил.
ГЛАВА 9.
Потом произошла война под Моденою, на которой Аттик весьма разумно, или акибы божески поступил, ежели непоколебимая добродетель за некое божество почесться может. Антоний объявленной от Сената неприятелем из Италии выехал, которому нималой надежды к возвращению в отечество не осталось; ибо не токмо его неприятели, которые тогда были весьма сильны и многие, но и приятели приняли противников его сторону, и в гонении его надеялись получишь некоторую похвалу: Антониевых служителей изгоняли, жену Фулвию всего имения лишить хотели, а детей его истребишь вознамерились. Аттик хотя был великой друге Цицерону и Бруту, однако для угождения им Антонию не токмо нападок не учинил, но напротив того всех его служителей из города бежавших, сколько мог, защищал, и во всем потребном чинил им вспоможение. Волумнию столько добра оказал, что и отец бы большей милости учинить не мог. Самой же Фулвии, которая в тяжбы вступила, и в великих бедах находилась, такую услугу оказал, что она кроме Аттика никого по себе порукою дать не могла в том, что явится в суд, а он во всем по ней ручался. Ещеж когда она будучи в щастии купила поместье в долг, и деньги на срок заплатить обещалась, а по нещастии денег занять не могла, то Аттик дал ей деньги без росту и без обязательного письма, почитая за великую прибыль то, что признают его за благодарного: притом же чрез то изъявлял, что они не фортуне, но людям дружество и приятство показывает. При такой его поступке никто думать не мог, что он делает то для переду; ибо никому на ум не пришло, что Антоний правительство получит. Однако некоторые знатнейшие господа поносили его тайно, что злых сограждан по справедливости не изгонял.
ГЛАВА 10.
Но Аттик следуя своему разуму, лучше делал, что должность его требовала, нежели за что его другие хвалить будут. Состояние тотчас переменилось; ибо по возвращении Антония в Италию всякой думал, что Аттик великому опасению подвержен будет, понеже имел великое дружество с Цицероном и Брутом. Того ради по прибытии Генералов публично не оказывался, опасаясь изгнания, и тайно жил у Волумния, которому он, как выше показано, учинил вспоможение: [в то время щастие так переменно было, что то те то другие были, либо в великом почтении, либо в опасении.] и имел при себе Геллия Канна, которой был ему ровесник и со всем на него похож. Сие також в Аттике почесть можно за добродетель, что с тем, которого в школе спознал, так дружески жил, что до старости дружество их продолжалось. Но Антоний хотя великую ненависть имел на Цицерона, за тем что не токмо ему но и его друзьям был неприятель, и их в ссылку сослать хотел: однако по увещанию многих припамятовав Аттикову услугу, и допросясь, где он пребывает, своеручно к нему писал: Чтоб не боясь, немедленно к нему шел: понеже он его а по нем и Геллия Канна из ссылошных выключил. Но чтоб ночью какого нещастия ему не приключилось, то послал к нему проводников. Таким образом Аттик в великом страхе спасся не токмо сам, но по нем и тот, которого он весьма любил. Аттик никого не просил, чтоб ему одному учинить вспоможение и защищение, но и о Геллии вместе старался, дабы показать, что он не желает, чтоб с ним инако нежели с другим поступлено было. Как того корабельщика весьма хвалят, которой сохранит корабль от бури и камней: то для чегож и того за весьма искусного не почитать, которой в толиких и толь многих междуусобных смятениях миновал опасного бедствия?
ГЛАВА 11.
Свободившись оного нещастия, ничего другого не делал, как пособствовал многим, чем токмо мог. Когда ссылошных за награждение от Генералов народ изыскивал, то никто из ссылошных в Епире ни в чем недостатку не имел, и каждому всегда там жить от Аттика позволено было. К тому ж после Филипийской баталии и по убитии Кассия и Брута Юлию Моцилле бывшему прежде Претором, его сыну и Авлу Торквату и прочим в таком же нещастии бывшим начале способствовать, и из Епира к ним в Самоѳракию все возить приказал. Понеже трудно все вещи и не весьма нужные описать: то одно токмо достойное примечания объявлю, что он щедроты оказывал не хитростно, и оные до переду не касались. Сие из самых дел и времен видеть можно, что он не благополучным но нещастливым способствовал: Понеже он Сервилии Брутовой матери не токмо при жизни и щастии, но и по кончине его услуги свои показывал. Таким образом будучи щедролюбив, ни с кем вражды не имел; ибо никого на обижал и а ежели кто его обидел, то не токмо не хотел отмщевать, но паче обиды забвению предавал. Он же благодеяний никогда не забывал; а какие благодеяния сам оказывал, то до тех пор оные помнил, пока принявшей за оные ему благодарил. И потому сбылась над ним пословица: Каково кто себя ведет, таково ему и щастие бывает. Однакож он не так старался о своем щастии как о беспорочном житии, и остерегался, чтоб по справедливости не быть за что наказану.
ГЛАВА 12.
Чрез сие учинил он, что Випсаний Агриппа, имевшей великое дружество с совершеннолетным Цесарем, хотя для склонности от людей и власти Цесаревой никтоб не отказал выдать за его дочь свою, однако пред прочими желал вступить с ним в сродство, и лучше взял дочь у Римского дворянина нежели у другого кого благородного. Сей свадьбы сватом, не умолчевая и о том, был Антоний один из трех и Генералов, которые упадшую республику восстановить хотели. Хотя по милости его мог свое имение умножить, однако от сребролюбия столько удалялся, что милости его ни к чему другому не употреблял, как к заступлению за приятелей о свобождении их от бедствий и убытков: что особливо ясно видно было, когда определение сделалось некоторых в ссылку сослать; ибо когда у Савфея римского дворянина равного достоинства с Аттиком, которой несколько лет от любви к философии вместе с ним жил, и в Италии имел богатые поместья, Триумвиры по тогдашнему обыкновению имение продали; то старанием и трудами Аттика сделалось, что чрез его Савфей уведомлен, что он поместье свое потерянное паки получил. Он же Юлия Калида, о котором, как видно, с основанием и справедливостию доказать можно, что он по смерти Лукреция и Катулла, в наши времена был наилучший стихотворец, честного и ученого мужа, которой заочно от Волумния главного надзирателя над кузнецами и плотниками включен в число ссылошных, для имевшегося у его в Африке немалого имения, свободил. О сем при тогдашнем состоянии, труднее ли или славнее ему было, нелегко рассуждать: понеже когда они яко друзья и приятели в нещастии находились, видеть можно было, что он старался об них не токмо в отлучке но и на лицо находящихся. Его не токмо за доброго домостроителя но и за доброго согражданина почитали.
ГЛАВА 13.
И хотя Аттик был богат, однакож он кроме нужды ничего негодного не покупал и не строил. Не меньше того имел он такой же хорошей дом как и другие, а притом держал всякие хорошие вещи; ибо после дяди достался ему по наследству дом Тамфиланской на Квиринальском холму, которого красивость состояла не в строении но в приятной близко стоящей роще. Кровля оного дому по старинному манеру построенная казалась больше приятна нежели богата, которой он не переменил, но по нужде за ветхостию вновь переделал. Служителей, рассуждая их пользу, имел добрых; а по внешнему виду их посредственно содержал; ибо между оными слугами имел ученых, искусных чтецов и многих писцов, так что ни одного служителя не было, которой бы чего из прежнего совершенно не знал. равным образом и прочих художников, которые надобны были для исправления домовых нужд, держал весьма искусных. Он из сих искусных служителей не держал ни одного, которой у его в доме не родился и не воспитан, что почитается не токмо за знак бережливости но и за радение; ибо излишнего не желать, которому пороку весьма многие подвержены, почитается за знак умеренного человека, а иметь что больше от своих трудов и радения нежели за деньги, признаётся за знак немалого рачения. Он вел себя чисто а не великолепно: уборно а не роскошно: держал всякую чистоту но не излишнюю: домовой убор имел посредственной, так что из того ни скупости ни роскоши усмотреть не можно было. Тако же и сие объявлю, не смотря что оное некоторые почтут за подлое. Хотя он был богатой Римской дворянин, и не редко призывал к себе в гости разных чинов людей, однакож известно, что он не больше трех тысяч медной монеты ежемесячно на расходы употреблял, как то видно из расходной его книги. Сие пишу я не слышаное, но сам ту записку видел; ибо для имеющегося дружества часто случалось у его бывать, когда он росчишал домовые расходы.
ГЛАВА 14.
У него во время кушанья ничего другого не слышно было кроме чтения книге, что почитаю я за великое приятство. ужина у него никогда не происходило без чтения книг, так что гости умом и телом веселились; ибо таких зывал, которые с ним одинакие нравы имели. По получении по наследству немалого богатства ничего в домовом порядке не переменил, и так умеренно себя содержал, что имея два миллиона сестерциев, не роскошно но по мере своего состояния жил, а имея уже сто миллионов сестерциев, не богатееж себя вел, как сперва начал, и при обоих состояниях одинако поступал. Садов, також загородного двора и приморской богатой мызы в Италии, кроме Ардеатинского и Номентанского угодья не имел: но все доходы его состояли в Епиротских и городских. Из чего видеть можно, что он о деньгах рассуждал не по великому их множеству, но по тому, как бы их разумно употреблять.
ГЛАВА 15.
Неправды никогда не говаривал, ниже слышать мог. И потому хотя он был снисходителен, однако честь свою хранил, а храня честь оказывал и снисходительство: так что трудно рассудить, почиталиль его больше приятели или любили. О чем его ни просили, твердо обещал, почитая тех за нещедрых и легкомысленных людей, чтоб обещать то, чего исполнишь не можно. Онже о исполнении своих обещании так старался, что по видимому якобы свое собственное а не чужое дело тщательно отправлял. Никогда не досадывал на принятое на себя дело; ибо рассуждал, что то касается до его чести, которую выше всего почитал. Чего ради все порученные ему от обоих Цицеронов, Катона, Мария, Гортенсия, Авла Торквата и многих других римских дворян дела радетельно отправлял. Из сего ясно видно, что он не за леностью, но для важных причин в городе чинов на себя не принимал.
ГЛАВА 16.
О приятстве никакого другого свидетельства привесть не могу, как что будучи он в совершенном возрасте Сулле старому был приятен, а в старости будучи Бруту совершеннолетнему был весьма любим, с ровесниками ж своими Гортенсием и Цицероном так жил, что трудно распознать, каким он людям старым ли или молодым был приятнее. А Цицерон особливо так его любил, что он с братом своим Брутом приятнее и дружественнее не обходился. Сие усмотреть можно кроме тех книг, в которых об нем упоминает, и которые в народ уже изданы, и из шестнадцати других книг, грамотки в себе содержащих, которые писаны к нему от Цицерона с начала до окончания его консульства. Ежели кто оные книги прочтет, то не пожелает иметь после последующей поряду истории тех времен и ибо в оных книгах описаны все намерения главных начальников и пороки Генералов, из которых все ясно видеть и легко рассудить можно, что мудрость есть некоторым образом наука о будущем предвозвещать. Ибо Цицерон не токмо то, что при жизни его случилось, наперед узнал, но и то, что ныне делается, яко пророк наперед провещал.
ГЛАВА 17.
Что пространно упоминать о почтении от Аттика оказываемом к сродникам его? Когда я при погребении матери его, которая была девяноста лет, от него самого шестидесяти семи лет бывшего слышал, что с похвалою говорил, что он от матери никогда прощения не просил, и никогда с сестрою ссоры не имел, которая ему почти ровесница была. Оная поступка показывает, что они либо никогда между собою не бранились, либо он так снисходительно со своими поступал, что которых надлежало ему любить, на тех гневаться за великую противность почитал. Он то чинил не токмо от одного естественного побуждения, к чему все склонны бывают, но и по науке; ибо наилучших и славнейших мудрецов правила так совершенно знал, что оные для управления своего жития а не для хвастовства употреблял.
ГЛАВА 18.
Он прилежно подражал древним в их обычаях, и до древности был великой охотник, которую так совершенно знал, что об оной в той книге описал, в которой хвалил магистратской чин, ибо нет ни одного закона, ни мира, ни войны, ниже знатного какого дела римского народа, чтоб о том в той книге на своем месте объявлено не было: происхождение фамилий, яко весьма трудное дело, при конце приложил, так что оттуда родословие славных мужей знать можно. О том же описал он особливо в других книгах. Как напр. по прошению Брута. Юниеву фамилию от самого начала до нынешнего времени порядочно описал с объявлением, кто от кого произошел, до какой чести и в какое время дошел: равным образом по прошению Маркелла Клавдия, Маркелловых фамилию, а по прошению Сципиона Корнелия и Фабия Максима, Фабиевых и Емилиевых род, которых книг ничто может быть приятнее тем, которые желают знать о знатных мужах. Он також и в стихотворстве упражнялся, как думаю для того, чтоб познать оного приятство; ибо стихами жития тех, которые славою и знатными делами прочих из римского народа превзошли, описал, так что под персоною всякого дела и чины их четырьмя или пятью стихами изъяснил: что едва вероятно, чтоб столь многие дела столь кратко изобразить можно было. Находится еще книга на Греческом языке писанная о консульстве Цицерона. Доселе при жизни Аттика издано, а следующее мною написано.
ГЛАВА 19.
И понеже я по щастию жив после его остался, то прочее опишу, и, сколько возможно, примерами читателю покажу, что всякого обычаи, как выше объявлено, по большой части зависят от щастия; ибо он будучи доволен шляхетством, от которого произошел, возымел дружество с Императором сыном обоженного Юлия, которой прежде в знакомство к нему пришел ничем другим как честным житием, чрез которое пришел в милость и у прочих знатнейших, которые хотя в равном достоинстве с Августом были, но не так высоко вознеслись; ибо оной Император имел такое щастие, что всем его одаровала фортуна, и наградила тем, чего никто еще из римских граждан получить не мог. Аттику родилась внучка от Агриппы, за которого дочь свою девицею выдал. Сию внучку одногогодку Император сговорил за Тиверия Клавдия Нерона от Друзиллы рожденного, своего пасынка. Сим союзом сродство между ими утвердилось, и дружественнее прежнего обходились.
ГЛАВА 20.
Хотя прежде сговору Август не токмо в небытность в городе, посылая письма к своим, никогда и Аттика оными не оставлял, с известием наипаче о том, что делал, что читал, и в каких местах и сколь долго пребывал: но и будучи в городе для многих дел не часто с Аттиком видался, которого охотно видеть желал, однако почти ни одного дня не проходило, в которой бы он к нему не писал, либо спрашивая его из древней истории, либо предлагая ему задачу пиитическую, а иногда подавая ему повод к пространнейшему писанию. И так когда храм Юпитера Феретрийского в замке от Ромула построенной за ветхостию к падению клонился, то по совету Аттика Император оной храм снова построить велел. Також и Марк Антоний письма к нему присылал, обстоятельно уведомляя Аттика из дальнейших земель, что делает, и в чем упражняется. Сколь велико сие, то лучше распознает тот, которой рассудить может, сколь велик требуется разум, чтоб сохранить дружество и милость тех, между которыми о получении весьма важных дел не токмо ревностное старание но и такие споры происходили, каким надлежало быть между Августом и Антонием, которые оба не токмо римским народом но и всем светом владеть желали.
ГЛАВА 21.
Таким образом Аттик будучи 77 лет, до глубокой старости как почтение так склонность от людей и щастие всегда больше приобретал; ибо великое богатство не иным чем как добрыми своими поведениями нажил, и так здоров был, что чрез тридцать лет лекарства не употреблял, а наконец впал в болезнь, которую сперва сам и лекари за ничто ставя презирали; ибо думали, что то запор на низ, от чего даваны скородействуемые и легкие лекарства. По продолжающейся оной болезни чрез три месяца без всякой тягости, кроме что которую от лечения чувствовал, вдруг болезнь так сильно ударилась в одну кишку, что наконец на лядвее гнилой чирей оказался. Как до того болезнь день от дня больше умножалась, и почувствовал он в себе лихорадку, то приказал призвать к себе Агриппу зятя, а с ним Корнелия Балба и Секста Педуцея. Он увидя сих и облокотившись сказал: Сколь рачительно я ныне стараюся о своем здоровье, в чем вы засвидетельствовать можете, о том не хочу много говорить. И понеже я, как надеюся, по вашему хотению ничего не оставил, чтоб получить прежнее здоровье, то теперь ничего более делать не осталось, как самому себе пособлять. Сего я от вас скрыть не хотел. Я твердо вознамерился болезнь более не кормить; ибо я сколько в сии дни ни ел, то продолжил только живот к умножению болезни без всякой надежды к выздоровлению. Чего ради во–первых вас прошу намерение мое заблаго принять, а потом напрасно в том мне не отсоветовать.
ГЛАВА 22.
Аттик выговоря сию речь без всякой перемены в голосе и в лице, так как будто бы из одного дому в другой перебирался, и не смотря, что Агриппа плача и целуя его просил, чтоб к тому, к чему натура понуждает, не спешил, и понеже тогда долее жить можно, тоб для себя и своих поберегся; на прошение его ничего не отвечал. А как потом два дни не ел, то вдруг лихорадка отстала, и больному Аттику, легче стало. Однако он намерения своего не отменил. И так в пятой день, по принятии намерения 31 числа Марта, при Консулах Кнее Домиции и Созии переставился. Его вынесли на одр, по его приказанию, без всякого великолепия, в провожании всех доброжелательных и при великом множестве народа. Погребен на Аппиевой улице, в пяти милях от города, в гробнице дяди его Цецилия.