Содержание.
Сия ода заключает похвалу города Эгины, отечества Аристодема[1]. Пиит восходя до героев, сим городом произведенных, воспоминает Эака, Пелея, Теламона, Ахиллеса. Краткое повествование об оракуле, произнесенном Амфиарием, предвещавшим во второй Фивской войне победу сына Алкмеонова. Ода оканчивается призыванием богов в помощь Аристодема и размышлениями о непостоянстве человеческой судбины.

Дщерь правды, коей кроткий луч [2]
Рождает блеск градов обширных,
В рук своей держаща ключ [3]
И браней и советов мирных;
Тебе, друг добрых, тишина,
Тебе одной посвящена,
Аристодему песнь похвальна;
Твоею силой и рукой
Дан мудрым сладостный покой
И жизнь свободна, беспечальна.

Когда в душе родится гнев;
Его чудесно ты смиряешь;
Кто так сражался, будто лев,
Того ты в агнца превращаешь.
Колико сладок твой закон!
Не знал, не знал Порфирион,[4]
Не ведал он, что есть герой,
Не ведал, что владеть собой
Победа славна и высока.

Где гордость, гнев дают закон,[5]
Там пропасть, а над ней завеса.
И многоглавный сам Тифон[6]
Не спасся от руки Зевеса.
Один был громом поражен,
Другой от Феба побежден.[7]
Сам Феб да слышит звуки лиры;
Я тот венец воспеть желал,
Которой мужеством стяжал
Ксенарков сын в пределах Сцирры.

Пребуди остров не забвен,
Потомками Эака славный,
Доброт собором озарен;
Едва ль тебе есть в мире равный;
Тебя пииты воспоют,[8]
А Грации венки сплетут
Для чад твоих в позднейши годы;
И громкий звук в борьбах побед
Промчится в весь пространный свет;
Его услышат все народы.

Твоих героев начислять,
Которы так известны в мире,
Не может сил моих достать;
Не мне их петь на слабой лире.
Но что я вижу пред собой!
Хочу петь лирой и душой;
Аристодема я прославлю;
На подвиги его смотря,
И мыслью к Фебу воспаря,
Превыше всех его поставлю.

Аристодем, ты в сих борьбах
Преславных предков шел следами.
На Олимпийских так играх
Они прославились делами;
Но ты, достойна отрасль их,
Сияньем подвигов твоих
Сугубишь рода блеск венцами.
Авгур не тщетно возгремел,
Когда он седмь героев зрел
Под седмью Фивскими вратами.

Когда к Аргосовым стенам
Пришли потомки Полиника,
Когда сразились смело там,
Град зрел, сколь храбрость их велика;
Тогда Оиклов сын прорек.[9]
От славной крови человек
В боях бывает всем приметным.
Алкмеев сын и в далеке
Гремит, держа в своей руке
Щит грозный с змием разноцветным.

Но лучшу часть авгур сулит[10]
Адрасту за труды суровы,
За скорбь рок лавр ему вручит;
Но с ним пошлет печали новы.
Хотя Данаевы полки
От сильной Зевсовой руки
Получат мир и путь свободной;
Адраст же слезы пролиет,
И кости сына понесет,
Что б их погребсть в земле природной.

Так Амфиарий провещал;
А я с Алкмеевым потомком[11]
Живя в соседстве, лиру взял,
И в пенье плавном, хоть не громком,
Я славлю громкие дела;
Моя усердная хвала,
Как водный чистый ток, да льется,
И вместе с шумною молвой
Ея звучащею трубой
В пределы мира понесется.

А ты, которого рука
Стрелами зыблет землю, воды,
В чей храм текут издалека
Толпясь различные народы;
Когда я сей венец соплел,
Когда Аристодема пел,
Ты правил лирой и рукою.
Тебя, блестящего царя,
За твой покров благодаря,
Молю, пребудь всегда со мною!

Внемли с улыбкой песнь мою:
Аристодем похвал достоин;
Не я один его пою;
Народа глас к тому ж настроен.
О боги! с горней высоты,
Подпорой будьте правоты;
Пошлите вашу помощь сильну,
Чтоб век Аристодемов цвел,
Чтоб он, добром сияя, вел
Жизнь мирну, радостьми обильну.

Безумцы! мните вы чрез лесть,
Чрез ложну мудрость и чрез страсти
Себя на верх всех благ вознесть.
Но смертным не дано сей власти.
Единый всеми правит рок;
Одним щастлив, другим жесток;
По часту гордых унижает;
Тебя же он, Аристодем,
Украся тройственным венцем,
Бессмертной славой озаряет.

Четыре сильные борца
С тобой в последний бой сразились;
Но вместо славы и венца
Стыдом покрыты возвратились;
Улыбка нежных матерей,
Приятной сладостью своей
Трудов и ран не наградила.
Борцы трепещут и бегут,
Но свой позор с собой несут;
Хотят, чтоб их земля сокрыла.

А победитель сих людей,
Всего превыше ставя славу,
Гордясь победою своей,
Надежды лестну пьет отраву.
Но смертных радость не тверда;
За щастьем следует беда,
И вдруг вся пышность исчезает:
Проходят радости, как сон;
Темнет блеск, и самый трон
С высот на землю упадает.

О смертный! что есть бытие?
Скажи мне! что же есть ничтожность,
Когда величие твое
Соделать прочным невозможность?
Но тот не ложно преблажен,
Кто светом Зевса озарен.
О боги! голос мой внемлите,
Пролейте реки нам отрад;
Аристодема и сей град
От всех напастей сохраните.

---

[1] Аристодему Эгиниянину, победителю в 35 Пифическое торжество.
[2] Сия ода, по мнению одних, сочинена была после войны с Персами, простершей ужас и беспокойствие по всей Греции, а по мнению других после возмущения, случившегося в Эгине; как бы то ни было, но желать надлежит, что бы правила, в сей оде начертанные, во все сердца впечатлелись.
[3] Тишина внушает добрые советы, усмиряет междоусобные неспокойства, а по сему, яко ключ, отверзает дверь для мудрости и заключает её для раздора.
[4] Безбожный Порфирион, один из Гигантов, которой, по баснословию, покусился свергнуть Юпитера с престола и похитил волов Геркулесовых.
[5] Гораций, подражая Пиндару, еще более его сию мысль распространил в книге III й в оде 4 й:
“Сила, без помощи совета, падает под собственною её тягостию. Боги увеличивают могущество, мудростию умеренное; они ненавидят силы, замышляющие преступления и разнородные беззакония.
[6] Известна о нем повесть по I й оде; он есть эмблемма народных возмущений, а потому баснословы и присваивают ему сто голов и сто руке.
[7] Тифон был низвержен в ад громом Юпитера, а Порфирион стрелами Аполлоновыми.
[8] Пиит предвещает своему герою, что и другие пииты его прославят.
[9] Здесь разумеется Амфиарий Авгур, о коем упомянуто в 6 й Олимпической оде.
[10] В первой Фивской войне из семи начальников, сражавшихся при семи Фивских вратах, Адраст, царь Аргосский, токмо единый спасся бегством, а во второй Аргосцы потеряли токмо Эгиалея, сына Адрастова, о чем Авгурами предвозвещено было.
[11] Сие место весьма темно; я последовал смыслу, который; по мнению моему, вероятнейшим образом из текста извлечь можно.
Иные говорят, что в честь Алкмеону, славнейшему из предков Аристодемовых, была поставлена статуя близ Пиндарсвой, далее на пути из Фив в Дельфе; а по сему пиит и называет себя соседом потомка.