Ода II. тому же победителю в ристаниях на колесницах

Содержание.
Сия ода содержит три части! 1е похвалу Гиерону за победу[1], одержанную им в ристании на колесницах; 2е изображение казни неблагодарных, подтверждаемое примером Иксиона; 3е ополчение противу льстецов, старавшихся лишить Пиндара милости Гиероновой,

Градов собранье Сиракуза,[2]
Жилище Марсовых детей,
Вместилище его союза,
Его доспехов и коней;
Из славных Фив к тебе взираю;
К тебе я песни обращаю,
Несущи радостнейший звук
Победы громкой Гиерона,
Которому дана корона
За силу и проворство рук.

Он правя резвыми конями,
В бегу крутящими песок,
При всех увенчан был цветами,
Когда свершил свой быстрый шок.
Но силой рук невинных, чистых
Коней упорных и рысистых
Не удержал бы Гиерон,
Когда б, носящу белу ризу,
Блестящу, сильну Артемизу
К себе не призвал в помощь он.

Зовет на помощь он десницу
Всесильна бога волн морских;
Коней впрягает в колесницу,
Решась держать рукою их.
Богиня с грозными стрелами,
Меркурий, правящий боями
Чело украсили коней
Обвязками из ленты белой;
Другие лиры песнью смелой
Прославили борцов, Царей;

Воспели их да в поздны годы
Их чудны подвиги почтут;
Да добродетели народы
Хвалу достойну соплетут;
Да светлое её сиянье,
К геройской славе ревнованье
В сердцах потомков породит.
Подобно приобрел корону
Цинир, любезный Аполлону,
О коем Кипр поднесь гремит.

Достойну восприял награду Цинир,
Венеры первый жрец; [3]
Всегда предшествует он стаду
Своих возлюбленных овец.
Так точно сыну Диномена
Согласна песнь похвал сплетенна
От чистых дев и их сынов
В возмездье дел его преславных,
Чрез кои он во днях недавных
Посеял страх в сердцах врагов[4]

И мановением десницы
Он их толико устрашил,
Что сих обширных стран границы
От всех раздоров оградил.
Не премнит судьба закона;
Слова несутся Иксиона
С вертящегося колеса:[5]
"Не будьте, смертные, коварны;
К богам останьтесь благодарны,
Все их веленья — чудеса !"

Чрез тяжкий опыт наученный
И пострадавший Иксион,
К столу Зевеса приглашенный,
Но презревший его закон,
И могший быть всегда блаженным,
Когда б проступком дерзновенным
Себе не сплел ужасный ков;
Так сильно страстью ослепился,
Что он Юноною пленился,
Супругою отца богов.

Предавшись отрасти безрассудно,
Он явно вскоре ощутил
Богов отмщенье правосудно,
Которого достоин был,
И тою страшною виною,
Что дерзновенною рукою
Он человека пролил кровь,
С котовым был родством он связан,[6]
Кому был дружбою обязан;
Забыл родство, забыл любовь.

Когда, вступя в чертог священный,
Польстить Юнону он возмнил;
Тогда за пламень дерзновенный
Он казнь достойну получил.
О смертный! знать себя потщися;
Летать высоко берегися;
Воспомни Иксиона ты,
Пинтавшего любовь бесплодну;
Он тучу зря с Юноной сходну,
Прельстился блеском сей мечты;

В возмездие за преступленье
Прикован он у колеса,
Чтоб горькое терпеть мученье;
Не зря отрады ни часа,
Не может ждать себе премены;
Его привязаны все члены;
Ему ту казнь назначил рок.
Он в мрачном тартаре страдает;
Оттоле громко повторяет
Полезный смертным всем урок.

Но туча мрачная, густая,
Любви мечтательной предмет,
Как будто пламень ощущая,
Чудовище раждает в свет:
Центавр оно именовалось;
С кобылами совокуплялось
У Пелионских быстрых вод;
От них родилось чудо века:[7]
Вид конский с видом человека;
Потом размножился сей род.

Превыше всех властей судьбина,
Быстрей орла её полет;
Она плывет скорей дельфина,
Который бездны вод Сечет;
Единых льстит, к другим сурова,
Что нужды до греха чужова?
Уж вижу, едкий Архилок, [8]
Сатиры яд храня в утробе,
Готов к жестокости и злобе;
Но мудрый славен и высок!

Любя небесну добродетель,
О Гиегон! ты сын богов!
Народа сильного владетель
И примиритель городов;
Вотще тот истинно трудится,
Кто в древних повестях стремится
Тебе подобного найти.
Никто из смертных человеков,
Из всех Царей, преславных Греков
Тебя не может превзойти.

А я, Пегасом вознесенный,
Направя быстрый мой полет,
Пою твой, бодрый дух военный
В тебе сиявший с юных лет,
Которым ты в войне кровавой
Венчал себя бессмертной славой.
Не стыдно мне тебя хвалить;
То конницею управляя,
То пеших к брани ободряя,
Везде умел ты победить.

Когда, явя решимость скору,
Умом ты старцев превзошел;
Кто может сделать мне укору,
Что лесть я гнусную соплел?
Прими ж мое усердно пенье.
В моем последую паренье
Примеру я Феникиян,
И презря бурю, непогоды,
Мой глас чрез волны и чрез воды [9]
Несу к тебе из дальних стран.

Дай музе скромной ты подпору,
За то, что я в седьмь струн гремел;
Будь добр, каков ты был к Кастору, [10]
Как он в Эольском тоне пел.
Воспомни ты твой сан высокий,
И кто тебе давал уроки,
И голос лести отжени,
Удобный к подлости, к обману,
Хвалящий даже обезьяну,
Чем дети тешились одни.

Таков источник был блаженства,
Которо Радамант обрел;
Ища в добротах совершенства,
Стезями правыми он шел.
Он, помня долг прямые чести,
Ко гласу сладостному лести
Вовек ушей не преклонял.
И зная, сколь всегда опасны
Хвалы от лести сладкогласны;
Он их с презреньем отвергал.

Когда злословье изливает
Равно для всех свой вредный яд,
И тем, кто яд сей принимает,
И тем, кто дымом сим кадят;
В том нет ни пользы, ниже славы;
Бесплодны замыслы лукавы.
Как пробка, всплывши на воде,
Но немогуща потопиться, —
Так сеть соплесть злодей мне тщится,
Но презрен он от всех везде.

Ему сообщник я не буду;
Люблю я тех, кем сам любим;
Как волку зрящему повсюду
Везде последую за ним.
Кто искренен, правдив, умерен,
В победе тот всегда уверен;
В каком правленьи ни живет,
Под скиптром ли самодержавным,
Иль там, где всяк быть хочет равным,
Везде он свой покой найдет,

Вездь, когда хранит уставы
Судьбою правящих богов,
Виновников и бед и славы
Хранящих праведных рабов.
Но яд клевет течет, как реки;
Ни что не умягчит вовеки
Завистников коварну злость;
Она смирения не знает;
Успех ея ожесточает;
Она крепка, тверда как кость.

Но что же делать с роком злобным?
Во всем покорствовать ему.
Что бы не быть волам подобным,
Не привыкающим к ярму,
Быть тверду, презря вероломство,
Иметь с правдивыми знакомство,
С любящими мой лирный звук,
Их славить радостно и стройно,
И жить приятно и спокойно
В кругу возлюбленных наук.


[1] Древние схолиасты и комментаторы различное имеют мнение о месте, в коем сия победа одержана. Одни говорят, в Немее, друге в Олимпии: но расположение сей оды в древних рукописях, с вероятием побуждают думать, что здесь дело идет о играх Пифических.
[2] Наименование весьма приличное Сиракузе, которую Архий составил из совокупления нескольких селений, соделавшихся сего города частями, именовавшимися Акрадина, то есть, вышний город; Эпипола, новый городе и Тихей.
[3] Цинир по баснословию, был сыне Аполлона и царь острова Кипра. Пиндар называет его жрецом Венеры, потому что Тацит утверждает, будто Цинир построило Венере храме, прославившийся многочисленным в оный стечением народа из разных стран.
[4] Когда Локрияне были осаждены Анаксилаем, Царем Регским, то Гиерон отправиле ке сему государю посольство с угрозами, что он объявит ему войну, ежели Анаксилай, не оставит в покое Локриян, кои были союзники Гиерона.
[5] Известно всем, что Иксион осужден был вертеть непрестанно колесо.
[6] Здесь говорится о Дионее, тесте Иксиона, коего сей последний пригласил на торжественный пир. После оного Иксион под видом показывания Дионею своих сокровищ, запер его в комнату, у коей пол был подкопан, так что лишь Дионей в оную вошел, то пол подломился и он упал в раскладенный огонь, в коем сгорел.
Баснословие говорит, что раскаяние, Иксионом изъявленное, подвигло Юпитера к прощению ему сего преступления и к перенесению его на Олимп, где Иксион простер дерзость до того, что восхотел искусить верность Юноны.
[7] Здесь Пиндар все поколение Центавров производит от единого человека, имевшего тайное совокупленье с кобылами земли Магнезианской (Фракии, коей Фессалия была часть). Чудо века называет их потому, что по баснословию, все ужасались и дивились сему новому роду людей, а паче их возненавидели, когда восстала известная славная брань Центавров и Лапифов.
[8] Архилок был сатирический стихотворец, современный Пиндару, его совместник и изобретатель ямбического стиха. Гораций о нем говорит.
Archilochum proprio rabies armavit Jambo;
Ярость вооружила Архилоха ямбом, им изобретенным
Сей же Архилок так раздражил и уязвил сатирами своими Лизандра, своего тестя, что Лизандр удавился от отчаяния.
В продолжена сей оды, Пиндар нападает на Берехида своего соперника, который старался очернить его пред Гиерономе.
[9] Сия ода из Фив послана была водою к Гиерону в Сиракузу.
[10] О сих словах у истолкователей много было споров. Одни говорят, что ими Пиндар напоминает Гиерону, сколь благосклонно он принял некоего пиита, по имени Кастора, поднесшего ему на таковый же случай оду. Другие утверждают, что имя Кастор означает род стихов Касториянских или Эолиянских, коего изобретение приписуется некоторыми Кастору, сыну Тиндара, а другими Ахиллу на гробе Патрокла, сей род поэзии произведшему, хотя Гомер о том не упоминает, и хотя невероятно, что бы он позабыл сие обстоятельство. В сем воинском роде сочиненные стихи воспевал хор, сопровождая оные плясками, в коих действующие лица появлялись в полном вооружении.