Жизнь, датировка
Аврелий Пруденций Клемент, родившийся в 348 г. в Испании, изучает риторику, занимается адвокатской практикой, дважды становится наместником провинции и наконец входит в круг советников императора Феодосия. В более зрелом возрасте он принимает решение посвятить свою жизнь исключительно христианской поэзии. В пятидесятисемилетнем возрасте он сам издает свои стихотворения. В предисловии нет упоминания о Dittochaeum: показалось ли автору это произведение слишком незначительным или оно было создано позже? Неупоминание в предисловии Психомахии объясняется иначе (см. ниже прим. 2). Варианты в cath. 10, 9-16 заставляют думать о втором издании, на что, правда, иные указания отсутствуют. Год смерти поэта неизвестен.
Издание включает: Praefatio (405 г.), Cathemerinon, Apotheosis, Hamartigenia, Psychomachia, Contra Symmachum (402-404 гг.), Peristephanon, Epilogus. Peristephanon в некоторых рукописях идет следом за Cathemerinon, но в лучших - после Contra Symmachum. Положение и функция так называемого Epilogus установлены не вполне надежно, как и последовательность стихотворений в книге Peristephanon[1]. Все произведения написаны в промежутке 392-405 гг.
Обзор творчества
В центре сборника стоит Psychomachia[2], окруженная двумя парами дидактических эпических произведений. Две книги, стоящие перед Psychomachia, - Apotheosis и Hamartigenia - направлены против еретиков, а стоящие после - Contra Symmachum I и II - против язычников. Обе двойные группы обладают внутренней цельностью в силу общих прологов и эпилогов. У Психомахии - собственный пролог. Эпическую сердцевину сборника обрамляют лирические произведения Cathemerinon и Peristephanon.
Симметричная архитектоника дополняется последовательным развитием темы. Книга Cathemerinon ("Ежедневные гимны") сопровождает христианина в течение года и дня. Она содержит по шесть гимнов[3] для определенных часов дня и времен года. В конце - в обоих последних гимнах - ярче всего проявляется связь со Христом. Стоящие в центре эпические произведения оставляют на время практику и обращаются к богословию. Центральное произведение, Psychomachia, фланкируют поэмы, направленные против заблуждений - ересей и язычества. Apotheosis поражает патрипассиан, сабеллиан, иудеев, эбионитов и манихеев и затем развивает ортодоксальное учение о Троице. Пруденций достаточно осторожен, чтобы в открытую не нападать на ариан и присциллиан. Hamartigenia обращается против дуалистических концепций возникновения греха. Часто упоминается имя Маркиона; но мишенью собственно является скорее, и Пелагий.
Сердцевина же, Psychomachia, сориентирована в свою очередь на практику: воздвижение храма мудрости возможно только после победы добродетелей. По призыву Христа душе, прежде чем обратиться к Нему, предстоят шесть битв: аллегорические образы Веры, Целомудрия, Терпения, Смирения, Надежды, Трезвости, Разума и Трудолюбия преодолевают соответствующие пороки. Седьмая битва состоится после возвращения победоносной рати добродетелей. Раздор (ересь) уступает перед Единосущием. Добродетели воздвигают храм, в котором живет мудрость.
В паре с борьбой против еретических заблуждений - противодействие язычеству. Обе книги Contra Symmachum связаны (хотя, по-видимому, актуальный повод и отсутствует) со знаменитым спором об алтаре Победы 384 года. Первая книга - критика политеизма; вторая опровергает тогдашнюю Relatio Симмаха, развивая контраргументы Амвросия (epist. 17 сл.). Последняя книга (Peristephanon: "О венках") показывает, как мученичество венчает христианскую жизнь. Она состоит из 14 стихотворений, сочетающих в себе лирический, эпический и драматический элемент. Пруденций в основном воспевает испанских и - по случаю пребывания в Риме в 401-403 гг. - римских мучеников. В сборнике чередуются теория и практика, созерцание и борьба, что обусловило последовательное его развитие как единого целого.
Самостоятельное произведение, интересное с точки зрения истории изобразительного искусства, - Dittochaeum ("Двойное подкрепление"). 49 стихотворений по четыре гекзаметра задуманы как надписи к фрескам в одной из римских базилик, представляющим сцены из Библии.
Источники, образцы, жанры
В некотором смысле можно сказать, что Психомахия вступает в соревнование с Вергилием и его подражателями; последовательное развитие получают их опыты аллегорического оформления материала. В результате возникает христианская книжная поэзия как противовес языческой литературе. Несмотря на то, что "подражание от противного" совершенно очевидно, не надо абсолютизировать антивергилиевскую тенденцию: скорее полемику с Вергилием следует оценить как признак стремления сказать нечто важное и общезначимое, подобно тому как прежде досократики и Лукреций прикладывали к себе мерку великих эпиков. Это столь же мало имеет целью "заменить" Вергилия, как второе творение - церковь - первое, то есть природу. Наряду с вездесущим Вергилием особого внимания заслуживает Лукреций - удивительная конвергенция, которая, однако, все вновь и вновь обнаруживается у раннехристианских авторов, поскольку они умеют ценить духовную свободу этого автора. Для описания древнеримской религии дает краски римская сатира.
Гораций - отправная точка для лирических стихотворений: Пруденций христианизирует форму и содержание его лирики. Правда, широкий разброс и "систематическое" использование стихотворных размеров заставляют думать и об использовании справочников[4]. У стихотворений, посвященных мученикам, как у "победных песней", есть пиндаровский фон, однако несколько расплывчатый.
Мученичество Романа (perist. 10) со своими 1140 ямбическими триметрами - христианский pendant трагедии. Изображение мученичеств в книге Peristephanon в духе трагедий Сенеки и эпики Лукана эксплуатирует римскую склонность к ужасному. Это справедливо и в отношении вкуса к роскоши и блеску: описания, например, баптистерия (perist. 12, 31-44) переносят Стациевы изображения вилл в религиозную сферу. Риторическая ἔϰφρασις в описании храма (psych. 823-887) облагораживается связью с Апокалипсисом.
Характерны для Пруденция жанровые скрещивания на микроуровне - буколические мотивы есть в гимнах, сатирические в дидактическом эпосе[5] - и в целом; поэт в сборнике стихотворений, отклоняясь от классических традиций, объединяет произведения совершенно различных жанров[6]. Из современных светских разновидностей назовем: эпиграмму (perist. 8), описание путешествия (perist. 9), carmen tragicum (perist. 10), элегическое послание (perist. 11), мим (perist. 12) и, естественно, клавдиановскую эпику. При этом Пруденций понимает и учитывает вкус современной публики; однако было бы, безусловно, слишком узко рассматривать его творчество только как реакцию на определенные процессы в литературе его времени; его цель - христианизировать поэзию вообще.
Библию Пруденций читает в доиеронимовском переводе, который (если поэт не приукрашивает его) был достаточно элегантным. Кроме того, для него актуальны Тертуллиан, Киприан, Арнобий, Лактанций, Амвросий и деяния мучеников. Hamartigenia опирается на тертуллиановскую работу Adversus Marcionem. Источники для Contra Symmachum - Relatio самого Симмаха и возражения Амвросия, а кроме того, апологетическая традиция критики языческих богов. Взаимосвязь с Августином остается под вопросом.
Труд Пруденция по темам и жанрам "энциклопедичен". Можно в качестве параллели вспомнить обобщающие опыты вроде цикла трактатов Цицерона или произведений Сенеки; приводили в этом смысле и Corpus iuris[7]. Попытка охватить в одном цикле повседневную жизнь христианина (в Cathemerinon), христианское учение (в эпических произведениях) и венец христианской жизни (в Peristephanon) напоминает - скорее в целом, чем в подробностях - главное произведение Климента в трех частях (Протрептик, Педагог, Строматы). Напрашивается и мысль о римской поэзии, которая, - например, в лице овидиевых Метаморфоз - задумана энциклопедически. Крупная форма у Пруденция - "первый опыт латинско-христианской космической поэзии"[8]. Непривычно сочетание жанрово разнородных элементов в симметрично выстроенное целое; это напоминает сборник Катулла, чей облик в том виде, в каком он дошел до нас, равным образом восходит к поздней античности; эти крупные формы предполагают такой вид публикации, как кодекс[9]. Вергилневедение эпохи Пруденция рассматривало Эклоги, Георгики и Энеиду как одно всеобъемлющее произведение, повествующее о различных возрастах человечества в их последовательности: пастушеская жизнь, земледелие, война[10]. В стремлении вступить в соревнование с классическими поэтами Пруденций в своем сознательно разнородном сборнике создает нечто неклассическое[11]. Вергилий - сакральный поэт дохристианского Рима - возвещает в Георгиках (3, 1-39) о намерении построить храм в честь Августа - обещание, исполнением которого считается Энеида; аналогично сборник Пруденция, где кульминация центральной пьесы - строительство храма мудрости, сравнивали с церковными постройками того времени[12], о которых с восхищением отзывается поэт. Эпиграмматический триптих - perist. 8[13].
Литературная техника
Психомахии предпослано гимническое обращение ко Христу. С внешней стороны его можно сопоставить с обращениями к Музам, однако Христос - вовсе не литературное божество, Он, как никто другой, ответствен за предмет в целом. Этот аспект invocatio сближает Пруденция с дидактическими поэтами - авторами О природе вещей, Георгии и Метаморфоз. В особенности следует вспомнить овидиево nam vos mutastis (met. 1, 2). Пруденций сам осознает дидактическую цель своей поэзии (psych. 18 сл. и psych, praef. 50-68).
"Аллегорическое творчество", характерное для римской поэзии, Пруденций довел до логического конца. Психомахия - первая последовательно аллегорическая крупная поэма в европейской литературе. Любая мельчайшая деталь ее олицетворений находится в самой тесной связи с сущностью. Эпические начатки (Молва у Вергилия, аллегорические персонажи и местности Овидия, Fides и Roma у Силия Италика) Пруденций последовательно развивает; это - отважное новшество; здесь христианство помогает довести одну из типически римских тенденций оформления материала до предела, и возникает "морально-аллегорический" эпос. Поэтическая аллегория появляется в Cathemerinon как обращение аллегорезы, восходящей к традиции древнехристианского богословия. Возникающая из этого смесь отвлеченных и наглядных элементов создает трудности для современного читателя, ищущего "чистой" образности[14]. Прежде всего Пруденций одухотворяет типично эпические элементы изображения битв (для описания борьбы между добродетелями и пороками) и ἔϰφρασις (для описания будущего храма мудрости).
Образная ткань плотно облекает предмет. В книге Cathemerinon царит символика света и тьмы. В Психомахии вид гибели определенного порока тесно связан с его сущностью. Удивительна духовная близость к Лукрецию (1, 78 сл.) в описании того, как языческую религию преодолевает Fides (psych. 21-38). Ужасную голову старой религии попирают ногами; победители чувствуют, что достигли небес. Это не случайность, а культурно-историческая параллель: Лукреций изобразил внутреннее освобождение, а Пруденций отмечает этой реминисценцией новую ступень, на которой христианство дает аналогичный опыт.
Концентрической архитектуре целого соответствует тонкость и уравновешенность в деталях; так, в Cathemerinon у отдельного гимна часто есть собственный центр тяжести в виде библейской истории - композиция и функция рассказа напоминают четвертую книгу Од Горация.
Язык и стиль
Везде царит поэтическая форма. Вкрапленные в текст Contra Symmachum в некоторых рукописях прозаические цитаты из Симмаха были вставлены позднеантичным редактором[15].
Язык и стиль эстетически притязательны, иногда в высшей степени поэтичны и искусны. Архаизмы вроде olli вместо illi уже ко времени Вергилия давно вышли из употребления; Пруденций использует их для своего стихотворчества. Контраст с сознательно простыми гимнами Амвросия вряд ли мог быть сильнее. Для своих представлений христианин Пруденций создает множество новых слов, которые стали неотъемлемым достоянием средневековой латыни[16].
Он владеет всеми техническими приемами античной риторики. Как ритмик[17] Пруденций отличается вкусом и разносторонностью. Он не только употребляет горацианские размеры, но и прибегает к другим лирическим строфам, однако никоим образом не выходит из рамок квантитативной метрики. Форма строф в cath. 1; 2; и; 12 амвросианская.
Образ мыслей I. Литературные размышления
В отношении Пруденция ошибочно говорить о христианском оправдании языческой поэзии; правильнее сказать, что у него формы и язык старой латинской поэзии возрождаются под знаком Христа, подобно тому как Лукреций поставил свое творчество на службу эпикурейской проповеди и воссоздал таким образом дидактический эпос большого стиля. Типично римской целеустановке - поучению - соответствует желание сделать что-то полезное[18] или нужное Господу (praef. 28-46; epil. 21-35). Ддя Пруденция задача христианского поэта - восхваление Бога (praef. 36). К этому добавляется забота об освящении собственного труда, желание поучать людей, привести их к Господу и стать защитником христианства: поэзия служит сверхземным целям[19]. "Формулы скромности" нужно воспринимать на фоне христианского смирения; христианские и общелитературные топосы вдохновения сочетаются в perist. 10, 1-25, особенно 19, и отсюда вырастают поистине отважные поэтические притязания. Природа и классическая традиция используются и одухотворяются как знаковая система. Таким образом, можно говорить о систематическом христианском преображении почти всех поэтических форм[20]. В каждой из них он ищет и находит то, что "родственно правде"[21], и выводит найденное на свет. Высокая оценка эпоса в античности проявляется в том, что Психомахия стоит в середине сборника.
Образ мыслей II
В Психомахии Пруденций от Творца обращается к творению. Духовная брань разыгрывается на трех уровнях: свою битву в одиночку ведет каждый человек внутри себя, церковь борется в человеческой истории и, наконец, одерживается эсхатологическая победа, на которую указывает освящение меча Целомудрия (107 сл.) и строительство храма в конце.
Связь библейского и земного мира видна в Peristephanon с иной точки зрения, нежели в Cathemerinon: здесь подход современности к библейской истории сакраментален, а там мученики прошлого непосредственно участвуют в событии священной истории[22].
Пруденций перенимает и христианизирует и представление о "вечном Риме", Roma aetema; достаточно вспомнить о гимне Лаврентию и прежде всего о Contra Symmachum (1, 542; Verg. Aen. 1, 279). Virtutes римлян создали Империю, и теперь под властью христианского государя возможно всемирное христианское царство. В отличие от других, Пруденций не верит в гибель (обращенного в христианство) Запада; но можно ли поэтому называть его теологом Империи в том же смысле, как и Евсевия? Скорее, для него речь идет о преображении римской истории под знаком Христа.
Традиция
О богатой традиции - речь идет о приблизительно 320 рукописях - здесь могут быть даны лишь самые беглые указания. Самая старая сохранившаяся рукопись, Putean(e)us (A, Paris, lat. 8084, VI в.), написана капитальным письмом и имеет подпись некоего Веттия Агория Базилия, имеющего также заслуги в сохранении текстов Горация; в то время были уверены в том, что античное наследие - это единое целое. Лишь немного моложе Ambrosianus D 36, sup. (B), чьи старейшие части, вероятно, были созданы в Боббио ок. 620 г. Recensio основывается на этих двух древнейших рукописях; поскольку они содержат лакуны, приходится привлекать дополнительные кодексы.
Все рукописи распадаются на два класса. Первая - лучшая - группа содержит произведения в рассмотренном выше (стр. 1484-1485) порядке. Во второй за cath. 10 следует книга perist.; затем идут cath. 11 и 12. Взаимоотношения классов нуждаются в дальнейшем прояснении. Следы авторских вариантов предполагали в cath. 10, 9-16; 3,100; psych. 727-729.
Мы располагаем иллюстрированными рукописями Пруденция, восходящими к утраченному иллюстрированному изданию Психомахии, вероятно, еще V в. Позднеантичный художник христианизирует типы изображений, подобные историческим рельефам на колоннах Траяна и Марка Аврелия. Таким образом, он переносит в живопись метод, полностью аналогичный тому аллегорическому преображению эпических батальных сцен, которое осуществляет Пруденций.
Влияние на позднейшие эпохи
Августин и Иероним не обратили внимания на Пруденция. Что вызвало у них подозрение: классическая поэтика или же римская идеология? Или его стихи читались первоначально лишь в узком кругу, который еще более уменьшается после 410 г.? Но тем более живой отклик он нашел у позднейших поколений.
Сидоний Аполлинарий (epist. 2, 4, 9) ценит Пруденция наравне с Горацием (ср. параллель в истории текста в предыдущем разделе). Геннадий (vir. ill 13) называет его знатоком языческой литературы, Алциму Авиту (carm. 6, 372) принадлежит популярный позднее каламбур о prudens ars, "разумном искусстве" Пруденция.
В эпоху средневековья Пруденция читают (и подражают ему) больше всего. Его гимны, сегодня оцениваемые как "нелитургические", вошли целыми строфами[23] в римские молитвенники. Его гимны и песни о мучениках сравнительно рано снабжают древневерхненемецкими глоссами. Похоронная песнь iam maesta quiesce querella (из cath. 10) переживает смену эпох в Книге псалмов Бабста (1545) и еще сейчас сохраняется в Псалтыри шведской церкви[24].
Влияние Психомахии на искусство и литературу Средних веков трудно оценить[25]. Правда, Данте, который по масштабу своей космической поэзии далеко превзошел Пруденция, как представляется, игнорирует его и других позднеантичных поэтов[26].
В Новое время его звезда постепенно закатывается. Эразм признает Пруденция в его уникальной многосторонности unum inter Christianos fecundum poetam, "единственным поэтом среди христиан, принесшим добрые плоды", и знает лучше, чем потомки, что его культурные достижения переживут смену эпох и модных стилей: virum quovis etiam saeculo inter doctos numerandum, "это муж, который в любом веке будет причислен к искусным"[27]. Книга Peristephanon своим наглядным изображением мученичества находит отклик в эпоху барокко[28]. Ричард Бентли называет Пруденция Вергилием и Горацием христиан (Christianorum Maro et Flaccus)[29]. Еще в произведении Сэмюэля Ричардсона Pamela, or Virtue Rewarded (1740) открыли реминисценции Пруденция[30].
В рамках позднеантичного преобразования римской литературы Пруденций в поэтической области завершает начатую Иларием и Лактанцием христианизацию эстетики. Он - первый христианин, для которого поэзия - профессия и призвание. Поэтика "восхваления" пролагает путь в будущее для литературы христианской Европы, как и поэтика "преображения"; и то, и другое актуально еще для Рильке.

---

[1] Об этом W. Ludwig 1977, 321—338.
[2] Неупоминание Psychomachia в общем Praefatio усложняет истолкование сборника как единого целого, однако вовсе его не исключает (W. Ludwig 314 с дискуссией 364 сл.).
[3] Первые шесть гимнов относятся к часам молитвы, рекомендованным Амвросием (virg. 3,18): J. Bercman 1921, 62.
[4] W. Ludwig 1977, 318—321.
[5] J. Fontaine 1975.
[6] W. Ludwig 1977 с дискуссией.
[7] Ср. M. Fuhrmann, Entretiens (Fondation Hardt) 23,1977, 368 сл.
[8] E. Zinn, Die Dichter des alten Rom und die Anfange des Weltgedichts, A&A 5, 1956, особенно 25; теперь в: H. Oppermann, изд., Romertum, Darmstadt 1962,185.
[9] P. L. Schmidt, Entretiens (Fondation Hardt) 23,1977, 372.
[10] Don., vita Verg. 57—59; W. Ludwig 1977, 356, cp. 306.
[11] С иным обоснованием W. Ludwig 1977, 350—353; 355.
[12] Perist. 12, 31—66; C. Gnilka 1963, 89.
[13] W. Schetter, Prudentius, Peristephanon 8, Hermes 110,1982,110—117.
[14] Напр. epil 25—30; о cath. хорошо R. Herzog 1966, 52—60.
[15] Иначе M. P. Cunningham, предисловие к изд. (ошибочно).
[16] M. Manitius, Zu Juvencus und Prudentius, RhM 45,1890, 485—491, особенно 487; о языке M. Lavarenne 1933.
[17] M. Manitius ibid. 490 сл.; A. Kurfess 1957,1065 сл.; L. Strzelecki, De Horatio rei metricae Prudentianae auctore, в: Commentationes Horatianae 1, Krakow 1935, 36—49; P. Tordeur, Essai d’analyse statistique de la metrique de Prudence, RELO 1972, 2,19—37; J- Luque Moreno 1978.
[18] Полезно то, что служит подготовке к будущей жизни (Св. Василий, К юношам о том, как получить пользу от языческих сочинений 2, д сл.).
[19] J. Rodricuez—Herrera 1936, 142.
[20] W. Ludwic 1977.
[21] Св. Василий, ibid. 4, 36—54.
[22] R. Herzog 1966, 13—92.
[23] Из cath. 1, 2 и 12 и сокращенный гимн из perist.
[24] J. Bergman 1922,15.
[25] S. Lavarenne, изд. t. 3, 25—45; A. Katzenellenbogen 1933.
[26] Highet, Class. Trad. 80.
[27] J. Bergman 1922, 14.
[28] Altaner ⁸407.
[29] Издание Горация, Cambridge 1711, к Hor. carrn. 2, 2,15.
[30] Highet, ibid. 340.