Проблема социально-экономических отношений в Понтийском царстве имеет большое значение. Отличительной особенностью Понтийского царства было сочетание древних традиций сельской общины, пережитков родоплеменных отношений, полисного землевладения. В политико-административном плане это вызвало к жизни громоздкую бюрократическо-управленчсскую систему, основанную на повсеместном подчинении царской власти и санкционированных ею правах автономии и самоуправления греческих городов.
Вопрос о землевладении в Понтийском царстве не получил освещения в научной литературе. Там констатировалось, что в отличие от соседней Вифинии в Понте городская жизнь развивалась слабо. Это привело к тому, что обширные земельные владения принадлежали царю, который одаривал своих друзей (φίλοι έταίροι), евнухов и царедворцев большими земельными доменами[1]. Большое значение имело также храмовое землевладение (см. ниже). Что касается местного населения, то оно, согласно мнению исследователей (М. И. Ростовцев, Д. Мёджи, Е. Ольсхаузен), обитало в деревнях-комах на царских землях или объединялось в союзы племен[2]. Все это дополнялось небольшими земельными участками жителей крупнейших греческих городов[3]. Структура землевладения и землепользования была основана на подчинении обширных доменов царской земли наместнику царя, который контролировал ближайшую округу, следя за окрестным местным населением посредством системы укрепленных поселений[4].
Эта схема чересчур грешит условностью. На протяжении многих лет Понтийское царство прошло длительный путь развития, в ходе которого территория, подвластная Митридатам, увеличивалась, а понтийские властители распространяли свою власть на другие народы и государства. Поэтому социальная структура царства и система земельных отношений не могли остаться неизменными в течение многих лет. Исследователи не учитывают это обстоятельство, характеризуя царское и полисное землевладение как застывшее явление. Они почти не принимают во внимание, что распределение земли в Понтийском царстве тесно связано с его административно-территориальной структурой, которая менялась в зависимости от политики царей. Недостаточно выяснена роль полисных владений[5]. Остался также в стороне вопрос о зависимости полисного землевладения от верховной власти понтийского царя и его роли в государстве как основного собственника земли. До сих пор неясно соотношение царских и полисных земель в рамках государства. Все это ставит перед нами следующие задачи: во-первых, выяснить структуру хоры Понтийского царства в различные периоды его истории; во-вторых, попытаться определить соотношение полисной и царской земель дать характеристику населения этих земельных владений; в-третьих, выявить особенность административно-территориальной системы Понта и Пафлагонии и ее зависимость от царского и полисного землевладения. Речь пойдет не только о землях в родовых владениях понтийских царей, которые античные авторы определяли как ή Ποντική χώρα (App. Mithr. 19), Καππαδοκία ή περί τον Εὔξεινον (Polyb. V.43.1; Strabo. ΧΙΙ.3.12; Syll.³. 742; Posid. apud Athen. V.53), но и о северных районах, которые вошли в состав Причерноморской державы при Митридате Евпаторе.
Для представления о положении греческого полиса в составе эллинистической Понтийской монархии большое значение имеет надпись из пафлагонского города Абонутейх (Ионополь, совр. Инеболи) от 161 г. п. э. = 137 г. до н. э. времени царствования Митридата V Эвергета[6], в которой говорится:
"В добрый час! В царствование Митридата Эвергета, в 161 г. месяца Дия (октябрь. - С. С.), постановили члены фратрии; Даипп, сын Крито-на, жрец, предложил: поскольку Алким, сын Менофила, стратег, почтенный общим собранием золотым венком, будучи отмеченным уважением, возвеличил фратрию многочисленными знаками почтения и пожертвованиями, и одарив 200 драхмами серебра, некоторых старейших сверх того украсив золотыми венками, то члены фратрии постановили восхвалить его и сделать приписку в устав членов фратрии, для того, чтобы не только при нынешнем поколении провозглашения увенчаний и восхвалений всегда надлежит совершать, согласно постановленному, но и при потомках до конца эти же почести должны быть налицо, как ему самому, так и его потомкам; Матрию вырезать это постановление на белокаменной стеле и выставить ее у храма Зевса Поарина".
Это постановление фратрии Абонутейха в честь стратега Алкима, который являлся ее почетным членом. В свое время он был увенчан фратрией золотым венком и за это отблагодарил ее, одарив фратеров двумястами драхмами серебра и украсив старейших из них венками из золота. В ответ на эти благодеяния общее собрание фратрии постановило сделать в уставе организации приписку ежегодно увенчивать и восхвалять Алкима как при жизни, так и после смерти, оказывая те же почести его потомкам и наследникам.
Уже первоиздатели документа Р. Х. Лепер и Т. Рейнак считали, что Абонутейх это типичный греческий полис, граждане которого распределялись по фратриям, древним родовым организациям, заимствованным из Милета[7]. Это положение было использовано М. И. Максимовой, которая отмечала, что при понтийских царях город мог иметь значительную долю автономии и самоуправления, поскольку там сохранялись пережитки деления граждан на фратрии[8]. Между тем предположения об автономии и самоуправлении Абонутейха при Митридате Эвергете не заслуживают доверия.
Представляется не совсем верным, что в Абонутейхе в середине II в. до н. э. было несколько фратрий, принадлежность к которым давала право гражданства. В надписи три раза упоминается слово ό φράτηρ в Dat. Plur. (τοις φράτορσιν) (стк. 3, 13), что значит "членам фратрий, фратерам" (φράτωρ - φράτηρ), один раз в Gen. Plur. (стк. 15), а в стк. 10 прямо говорится о фратрии в Асс. Sing, (τήν φρά[τρ]αν). Отсюда следует, что в документе речь шла не о нескольких фратриях[9], а лишь об одной фратрии города. Это ставит под сомнение возможность деления его граждан по фратриям в период позднего эллинизма. К тому же не верится, что такой небольшой городок мог сохранить в неприкосновенности до II в. древнее государственное устройство, заимствованное из Милета еще в эпоху Великой греческой колонизации. Ведь ни в одной из соседних более крупных милетских апойкий Синопе, Тие, Керасунте, Котиоре и Трапезунте даже в ранний период не встречается указаний на деление граждан по фратриям.
Тон и лексика надписи показывают, что фратрия, увенчавшая Алки-ма, не имела особых политических прав и привилегий. На это намекают отсутствие в документе упоминаний о городских властях, внесение предложения на общем собрании фратеров со стороны жреца культа Зевса Даиппа, сына Критона, решение выставить стелу с надписью у храма Зевса Поарина, который, очевидно, являлся божеством, объединявшим вокруг себя всех членов фратрии. Это мог быть как раз тот храм, вокруг которого группировались члены фратрии. Подобная практика достаточно широко распространена в Греции и других областях античного мира в период позднего эллинизма и раннего римского времени (ср. CIA. IV. 2, 618b-IG. II/III. 1301; КБН. 1134)[10]. Некоторые термины, встречающиеся в тексте надписи, показывают, что речь в ней идет о религиозной, а не политической группировке. Например, выражение υπό τοΰ κοινοΰ χρυσω στεφάνω (стк. 7), так как значение то κοινόν в надписях религиозных союзов имеет ярко выраженный культовый характер. Е. Цибарт и Ф. Поланд отмечали, что понятия κοινόν и σύνοδος в эллинистическое и римское время тождественны. А поскольку ή σύνοδος имеет характер сугубо религиозной группировки[11], то то κοινόν, следовательно, принимает такой же оттенок. Вообще этот термин, по мнению Ф. Поланда, обозначал корпоративные объединения государственно-правового и религиозно-культового характера. Об этом свидетельствует употребление такого названия применительно к фратриям и филам в Аттике (IG. II. 601-603b), а также к религиозным объединениям, от имени которых выносились общие постановления (ср. Syll.² 735; IG. II.5.620 b = BCH. 1883. Р. 68 etsuiv.; IG. II. 5. 630 b (I в. до н. э.). Поэтому очевидно, что то κοινόν фратрии Абонутейха специально собрался для награждения венком Алкима, сына Менофила согласно способу и практике, которые свойственны были религиозно-культовым группировкам в Восточном Средиземноморье.
О том, что фратрия Абонутейха имела свой устав (ό νόμος), говорится в стк. 15. Р. Х. Jlenep полагал, что это закон о воздаянии благодарности за услуги, оказанные фратрии. Однако параллельный материал из других районов показывает, что когда дело доходило до постановлений о награждении венками κατά τόν νόμον, то контроль со стороны государственных властей ослабевал и ό νόμος превращался в устав-закон, присущий исключительно членам данного союза[12]. Когда дело касалось почетных постановлений, ό νόμος фиасов, фратрий и фил с III в. все более выходил из-под контроля официальных властей. Надпись из Абонутейха - сугубо почетный декрет, поэтому ό των φρατόρων νόμος мог быть уставом исключительно членов данной фратрии и потому не касался всего гражданского населения городка. Провозглашения и увенчания, как явствует из декрета, делались только согласно приписке в устав, который был составлен и принят заранее на общем собрании членов организации. Все это не позволяет усматривать в нем государственно-правовой институт. А это значит, что надпись не может доказывать автономию и самоуправление Абонутейха в составе царства при Митридате V.
К IV в. до н. э. в Греции фратрии перестают играть видную роль в политической жизни полисов, так как постепенно переходят к делам религии[13]. Вот почему еще Ф. Поланд заметил, что в Малой Азии на рубеже н. э. фратрии стали исключительно культовыми объединениями. В их число он включил и фратрию Абонутейха[14].
Стратег Алким, сын Менофила, который был почтен фратрией, являлся ее членом. Относительно его положения в иерархической структуре царства ведутся споры. Считается, что Алким был либо военачальником, либо стратегом-правителем эпархии, одной из областей Понта[15], либо должностным лицом, назначенным Митридатом V осуществлять военную или гражданскую власть над городом, уроженцем которого являлся[16], либо просто царским чиновником[17]. Думается, правы те, кто принимает Алкима за стратега-наместника царя над территорией, в состав которой входил Абонутейх. Об этом свидетельствует тон декрета фратеров, полный заискивания и лести перед царским вельможей. Пожертвования в пользу фратрии, удостоившей его венком, также подтверждают превосходство Алкима перед гражданами города, входившими во фратрию; большой размер суммы, которую получили от него старейшины фратрии, золотые венки, которыми те были увенчаны в ответ на их знаки внимания Алкиму, - все это указывает, что стратег не столько из этических, сколько из политических соображений заигрывал с гражданами греческого города и стал, вероятно, почетным членом фратрии во главе со жрецом культа Зевса, одного из наиболее почитаемых в Понтийском царстве[18]. В монархиях эллинистического типа (ср., например, Боспор - КБН. 1134) почетными лицами в фиасах были царские вельможи, представители дворцовой администрации. Та же картина наблюдалась в Понте, где стратег Алким как почетный член фратрии, перед которым заискивают горожане, одаривает их "своей милостью" и, очевидно, "милостью царя". Все это приводит к заключению, что стратег Алким мог быть царским сановником, от которого зависело благосостояние городка и его граждан-фратеров. Он мог быть только царским наместником, которого уместно сравнить со стратегом Пифом, сыном Дионисия, известным по надписи из Карусы, древнего городка близ Синопы, столицы царства[19], который совершил благодарственный дар Зевсу. Очевидно, уже во II в. во главе военно-административных округов Понтийского царства стояли стратеги, которые подчинялись царской администрации, а сами округа назывались стратегиями, как в некоторых других эллинистических государствах (Египет, Фракия).
Надпись из Инеболи уместно сопоставить с декретом середины I в. до н. э. из Одесса в честь Меногена, сына Асклепиада, назначенного фракийским одрисским царем Садалом II стратегом соседней с греческим городом территории (στρατηγός επι τῆς προσχώρου) (BCH. LV. 1931. P. 43 et suiv. = IGB. I². 43). Из этого декрета следует, что царские земли одриссов, поделенные на округа - стратегии, граничили с хорой Одесса, которая находилась под управлением полисного коллектива[20]. В надписи из Пафлагонии картина противоположная: власть стратега, наместника Митридата V Эвергета, по всей видимости, распространялась и на город, ибо абонутейхиты не имели прав самоуправления и автономии, что ограничивало их самостоятельность в делах полиса. Это означает, что полисные земли в случае их наличия должны были подчиняться стратегу и составлять часть царской стратегии. Но, скорее всего, в составе царства Понт такие незначительные центры, как Абонутейх, не имели права во II в. владеть сельскохозяйственной территорией, так как подчинялись наместнику царской области. Итак, надпись из Абонутейха подводит нас к рассмотрению сложных вопросов социально-экономических отношений в Понтийском царстве.

1. "Евпаторов закон о наследовании", его сущность и значение

Для правильного понимания царского и полисного землевладений, взаимоотношений царской администрации и греческого полиса в Понте большое значение имеет так называемый "Евпаторов закон о наследовании", известный по рескриптам Горгиппии, одному из крупнейших городов Боспора, боспорского царя Аспурга[21]. В первом из них (письмо А) говорится о том, что Аспург определил "сообразно данным распоряжениям, что на будущее время правила родственного наследования останутся у них (горгиппийцев. - С. С.) неизменяемыми согласно наследственному закону Евпатора" (κατὰ τὰς ύπ' ἑμοῦ δεδομένας έντολὰς δοκιμάζω [ε]ἰς τό λοιπόν τάς κ[λ]ηρονομία[ς] μένειν αύτοῖς βεβαίως κατά τόν Εύπάτορος άνχι[στ]ευτικόν νόμον). Во втором (письмо В), вырезанном на той же плите, упоминается об освобождении граждан Горгиппии от уплаты пошлины в царскую казну с вина, пшеницы, ячменя и проса. По поводу данного закона издатель надписей ограничился указанием, что речь в нем должна идти о наследовании по праву близкого родства, как это установил Митридат VI Евпатор, унифицировавший городское право. По мнению Т. В. Блаватской, жители Горгиппии получили при Митридате VI такие же законы о наследовании, какие были введены им в полисах Понтийского царства, а значение их в том, что они расширили круг родичей-наследников[22]. Насколько известно, никто не пытался осмыслить характер содержания закона, хотя в ряде работ мы старались раскрыть его смысл в связи с особенностями полисной земельной собственности[23],специального исследования этого явления эллинистической юрисдикции до сих пор не сделано.
Сопоставление папирусных документов из греко-римского Египта о наследовании земли клерухов и граждан полисов, папируса из Дура-Европос в Месопотамии с текстом закона о наследовании ab intestato, а также надписей и показаний древних авторов о правах наследования в Балканской Греции позволяют раскрыть сущность "Евпаторова закона". В Египте закрепление наследственного права за детьми умершего клеруха на царской земле ко II в. до н. э. способствовало усилению личной собственности. Ближайшими наследниками умершего были его дети: старший сын имел преимущество, так как получал двойную порцию наследства, остальное переходило младшим сыновьям и дочерям. При отсутствии детей и внуков в наследство вступали жены умерших. Закон о наследовании ab intestato из Дура-Европос гласит: "Имущество умерших отдается ближайшим родичам. Эти родичи следующие: если покойный не оставил детей или не усыновил кого-либо в соответствии с законами, то ему наследуют отец или мать, не живущая в супружестве с другим мужчиной; если же нет никого (из перечисленных родственников), то наследуют отец или мать отца или кузен по отцовской линии. Если же не окажется и этих родственников, то имущество передается в царскую казну. В соответствии с этим пусть устанавливаются права наследования".[24]
Закон предусматривает наследование прежде всего недвижимого имущества, в том случае, если умерший гражданин не оставил завещания о наследстве. Первоочередным наследником являлся старший сын покойного, затем, вероятно, младшие дети. При отсутствии детей в наследство вступали отец или мать умершего. В случае их смерти до того, как умер сам владелец имущества, наследниками становились его дед или бабка по отцовской линии, либо двоюродный брат по линии отца. Таким образом, закон предписывает строгое наследование почти исключительно по мужской линии (отца или старшего сына)[25], что сближает его с наследственными актами классических Афин.
Однако, по сравнению с законами свободных греческих полисов, в папирусе из Дура-Европос есть очень важное отличие: в нем говорится, что в случае отсутствия означенных категорий родственников имущество передается в царскую казну (βασιλική ή ουσία ἔστω). Это напоминает юридические нормы наследования имущества (клера) военными поселенцами в Птолемеевском Египте, когда царь как верховный собственник земли имел право на возвращение себе переданного в дар участка при отсутствии наследников у умершего клеруха или катэка. Упомянутая в законе оговорка показывает, что, хотя граждане Дура-Европос и имели в коллективном владении прилегающую к городу сельскохозяйственную территорию, личная собственность граждан на земельные участки была в конечном счете опосредована верховной собственностью царя на землю[26]. Это, естественно, несколько ограничивало полисную самостоятельность, поскольку над полисным коллективом довлела власть царской администрации[27]. Эллинистические законы о наследовании в полисах принижали контроль полисных коллективов за земельной собственностью отдельных его членов, ибо верховным собственником земли в государстве оставался царь.
Таким образом, эллинистические правовые нормы наследования как в полисах, так и у военных поселенцев - катойков или клерухов, подчинявшихся царской власти, до некоторой степени ограничивали политическую самостоятельность тех и других, так как соответствовали тем условиям, которые сложились в эллинистических монархиях. Причиной подобного положения являлся объект дарения - клер, который предоставлялся на условиях несения военной службы[28].
В этом отношении наследственные законы в свободных эллинских полисах показывают большую самостоятельность гражданских общин. Наиболее показательно наследственное право Афин, где преимущество имели наследники по мужской линии: первым поколением преемников являлись родственники со стороны отца, затем деда, а только йотом матери. Для греческого права характерно преимущество старшего сына перед остальными детьми (Dem. XXXVI. 34; XXXIX. 29). Права на наследство могли предъявлять родственники до четвертого поколения кровных родных (Is. VIII. 34), но границей αγχιστεία обычно выступали дети первых двоюродных братьев и сестер. Если у покойного отсутствовали прямые наследники, то в наследство могли вступать его братья от того же отца и их потомки либо сестры и их потомки (Dem. XLIII. 51; XLIV. 12; Is, VII.20; XI. 17; V. 27). В случае отсутствия означенных категорий родственников, полисные власти сами следили за имуществом, которое осталось без наследника (Dem. XLIII. 57; 75). Этот факт показывает, что полис мог распоряжаться имуществом граждан, если они умирали ab intestato и у них отсутствовали родственники, которые юридически могли входить в круг потенциальных наследников[29]. Данное обстоятельство в корне отличает аттические законы от описанного выше законодательства эллинистического полиса Дура-Европос, где имущество в таких ситуациях передавалось царю.
Дарование горгиппийцам прав наследования по "закону Евпатора" являлось актом некоторого ослабления царской собственности за счет усиления частного землевладения в рамках полиса. Это вело к повышению полисного самоуправления и автономии. Освобождение Горгиппии от поземельной подати, о чем говорит второй рескрипт Аспурга, стоит, таким образом, в тесной зависимости от расширения прав полисного самоуправления согласно "закону Евпатора о наследовании". Граждане города получали отныне больше прав контролировать собственную хору и доходы с нее, чем до сих пор. Очевидно, подобное положение существовало при Митридате VI, но в последующем автономные привилегии горгиппийцев были отменены и только Аспург вновь вернул то, что граждане имели при Евпаторе. Иными словами, освобождение горгиппийской общины от поземельного налога выявляет тесную генетическую связь обоих рескриптов как дарующих гражданам довольно значительные полисные привилегии.
Ввиду того что "закон Евпатора о наследовании" давал привилегии городской общине, можно сопоставить его с законами греческих полисов о наследовании с обозначенными в них родственниками, имевшими право наследовать имущество как по завещанию, так и без такового. По всей видимости, "закон Евпатора" гарантировал: а) наследственное право детей в случае смерти владельца участка-клера при том, что наследование осуществлялось по мужской линии и старший сын имел преимущество в наследовании перед другими детьми; б) при отсутствии указанных выше родственников клер переходил в собственность всего полисного коллектива и оставался у граждан неотчуждаемым; в) этим законом царь Понта признавал коллективное право граждан полисов на землю в рамках царства, давая им автономию в пользовании доходами с полисной земли в ущерб некоторым интересам царской земельной собственности. Мы не знаем, совпадал ли круг родственников, могущих наследовать имущество покойного по "закону Евпатора" полностью, с тем, который мы находим в Афинах или в Дура-Европос (здесь возможны различные варианты), но обозначенные выше особенности поименованного закона, несомненно, имели место, ибо отвечали политике Митридата VI Евпатора, которую он проводил и в отношении эллинских полисов царства. Главное же ради чего этот закон был введен в действие, это закрепить собственность одной семьи на земельный участок и позволить землевладельцам упрочить позиции в полисе. Возможно, что данный закон отвечал интересам средних и мелких землевладельцев. Поэтому его принятие могло смягчить острый земельный кризис в эллинских государствах Причерноморья, вошедших в державу Митридата VI. Характерно, например, что в последние годы Третьей Митридатовой войны, когда флот римлян блокировал Черное море, а сам Митридат столкнулся с оппозицией в ряде греческих городов Северного Причерноморья, зажиточные слои полисов все более выражали недовольство политикой царя, в то время как средние и малоимущие граждане не выступили против него[30]. Возможно, они помнили еще о тех привилегиях, которые давал им царский закон о наследовании.
Первоначально, по-видимому, этот закон, был введен в греческих городах Понта и Пафлагонии. Косвенным подтверждением служит надпись на бронзовой пластине I в. до н. э. из г. Анисы в Каппадокии. В ней говорится о праве граждан на наследство выморочного клера умершего жителя города, не оставившего наследников. Граждане просят царя Архелая, как верховного собственника всей земли в государстве, предоставить им право распоряжаться этим клером[31]. Иначе говоря, у царя было право оставить или не оставить за коллективом граждан собственность одного из его членов. Если учесть, что социально-экономические отношения, политическое и административное устройство Понтийского и Каппадокийского царств были близкими, то можно сделать вывод, что и в Понте царская власть оставляла за собой право распоряжаться всей земельной собственностью. Царь мог разрешить греческим городам владеть хорой (γη πολιτική) или, наоборот, лишить их этой возможности[32].
Тчким образом, надпись из Абонутейха и "Евпаторов закон о наследовании" свидетельствуют о делении земли в Понтийском царстве на две категории: γῆ πολιτική и γῆ βασιλική. При этом цари являлись верховными собственниками земли и от них зависело право полисов царства распоряжаться подвластной территрией. Попытаемся на примере родовых владений Митридатидов в Малой Азии проследить организацию хоры и структуру управления землями.

2. Земельные владения греческих полисов и царское землевладение

Изучение этого вопроса уместно начать с Фарнакии, основанной на землях халибов путем синойкизма городов Котиоры и Керасунта. В V- III вв. до н. э. они были полноправными греческими полисами с собственной хорой (Xen. Anab. V. 3.1-3; 5.3-5; Ps. - Scymn. 911-916), хотя и управлялись наместниками-гармостами из Синопы как ее апойкии[33]. После того, как Синопа была захвачена Фарнаком I, а ее территория присоединена к Понтийскому царству, царь переселил жителей Керасунта и Котиоры в новооснованный полис Фарнакию. При этом Керасунт и Котиора утратили былое значение как полисы, особенно последняя, которая превратилась в обыкновенную деревушку - кому на царской земле (Ps. - Arr. PPE. 23). По всей вероятности, мероприятия Фарнака заключались в сокращении принадлежащей Синопе земли с подвластными городами и превращении их в царские владения с последующим делением на административно-территориальные округа - стратегии. Ведь и Абонутейх в Пафлагонии попал под власть понтийских царей не позднее правления Фарнака I, поскольку расположенная к западу Амастрия оказалась в их руках еще в 279-278 гг. (Memn. XVI). За этим городом цари оставили некоторые привилегии, в частности, право выпуска монеты, что говорит о некоторой полисной самостоятельности[34]. Однако соседние греческие города утратили былое значение. Это видно из данных нериплов. Если в более ранних источниках некоторые из них названы полисами (ή πόλις Έλληνΐς), как, например, Кромны (Ps. - Scymn. 958-967) или Кинолис (Ps. - Scylax. 90), то в периплах римского времени они уже фигурируют как комы (деревни), хорионы (местечки) или эмпории, не имевшие полисного статуса (Anonym. PPE. 17, 20; Ps. - Arr. PPE, 21; Marc. Per. Menip. 9). Последнее могло быть результатом как политико-административных мероприятий понтийских царей, так и более поздних реформ римлян, но перераспределение земельного фонда вследствие сохранения за крупными городами полисного статуса, а за мелкими - подчинение царскому наместнику без права владеть хорой бесспорно. Следовательно, во II в. в состав владений Митридатидов входили царские земли с туземным населением и небольшими греческими городами, не имевшими собственной округи. Они подчинялись царским наместникам-стратегам. Земли же крупных греческих городов, за которыми были оставлены некоторые права самоуправления и автономии, были поделены на клеры граждан. Они подчинялись полисам, над которыми довлела царская власть.
Отличительной особенностью эллинистистического полиса было опосредование полисного землевладения царским и, как следствие, ограничение полисной самостоятельности со стороны официальных царских властей. Это означало, что граждане греческих полисов, входивших в состав эллинистической монархии, могли владеть собственной землей, но это право зависело от царя как верховного собственника земли в государстве. Поэтому при желании монарх имел основание отобрать у граждан часть земли или, наоборот, приписать ее им[35]. При этом Понтийское царство не исключение.
Амасия, древняя столица понтийских царей, во времена Страбона являла собой довольно крупный укрепленный город со своей хорой. Со всех сторон его окружала царская земля, где в непосредственной близости от города возвышались царские укрепления. Одно из них - сильная крепость (φρούριον έρυμνόν) Икидзари (Ίκίζαρι). Страбон неоднократно упоминает о стране (области) амасийцев (των Άμασέων χώρας), разросшейся за счет присоединенных к ней Помпеем земель (см. ниже). Амасия имела предместья (προαστείων) и окрестности, соединенные с городом и предместьем (άπο του προαστείου πρός την έξω χώραν). Отсюда следует, что и при понтийских царях город владел небольшой округой. При Митридате VI вместе с другими центрами Понта и Пафлагонии Амасия чеканила медную монету, что может свидетельствовать о некоторых элементах полисной самостоятельности (WBR. I². 1. Р. 32, 33) (рис. I. 13). В ряде надписей римского времени упоминается демос (ό δῆμος) Амасии (SP. III. 97-99), что подтверждает факт существования органов полисного управления (экклесии). Однако полисная независимость постоянно ущемлялась царской властью, стремившейся урезать принадлежавшие городу земельные владения. Страбон сообщает (XII. 3.39), что "в нашей стране (έν τή ήμετέρα χώρα) (т. е. в области амасийцев. - С. С.) есть несколько разрушенных укреплений (έρύματα πλείω κατεσκαμμενα) и покинутой земли вследствие Митридатовой войны". Здесь то ερυμα - царское укрепление на царской земле. Амасии подчинялись "долина 1000 деревень" (Χιλιόκωμον πεδίον), области Диакопена и Пимолисена, вошедшие в состав подвластной ей территории, очевидно, после мероприятий Гн. Помпея. До его реформ, как будет указано ниже, эти три области входили в разряд царской земли. Но Помпей, желая сделать греков своей опорой в северных областях Малой Азии и учитывая, что цари ограничивали там полисные привилегии, отменил эти ограничения и разрушил многие укрепления, например, Пимолису. Подвластные этим укреплениям земли он приписал греческим полисам, которые до него были ущемлены в отношении земельной собственности, и тем, которые были основаны им самим (см. часть IV, гл. 1). Отсюда следует, что до Помпея цари Понтийского государства стремились увеличить и укрепить принадлежавшую им хору за счет полисных земельных владений[36].
Столица государства Синопа также имела незначительную территорию. После мероприятий Фарнака I, ограничившего подвластную ей область, у города осталась небольшая полоска земли, прилегавшая к его стенам. Страбон (XII. 3. 11) сообщает, что "во внутренней части страны земля плодородна и украшена множеством нолей, разделанных под сады, в особенности же предместья города". Далее он пишет: "В настоящее время Синопе пришлось принять римскую колонию, так что и часть города и городской земли (μέρος της πόλεως και της χώρας) принадлежит колонистам". Из этих свидетельств можно сделать вывод, что к середине I в. до н. э., когда Цезарь отправил в Синопу колонию италиков, город имел власть над территорией, разделенной на участки и доходившей до Армены (Strabo. XII. 3. 10; Plin. VI.2. 6 - κώμη των Σινοπέων). Очевидно, городская территория, как и в случае с Амасией, увеличилась при Помпее, ибо Страбон (XII. 3.12; 38) неоднократно говорит о Синопской области (ἡ Σινωπῖτις). Следовательно, и здесь понтийские цари ограничивали хору города.
Третий по значению город Понтийского царства, Амис, также имел сельскохозяйственную территорию. По сообщению Плутарха (Luc. XIX), в разгар Третьей Митридатовой войны, когда город был взят Л. Лукуллом, римский полководец добавил ему 120 стадий земли (≈ 22 км) по берегу моря. Как отмечала М. И. Максимова, в тексте Плутарха использован глагол προσορίζω, что значит "присоединять что-либо к границам (государства)", и это позволяет заключить, что Лукулл как благодеяние добавил к уже существовавшей городской земле новые территории, правда, незначительные по размерам[37]. Действительно, со времени включения Амиса в состав Понтийского царства при Митридате I Ктисте, город имел ряд полисных привилегий: право чекана монеты со своим названием, собственные органы управления и, вероятно, незначительную сельскую округу, разделенную на клеры. Поскольку Лукулл оказал благодеяние гражданам полиса, увеличив их земельные владения, следует думать, что цари Понта стремились не допустить чрезмерного роста его хоры. И это несмотря на то, что Амис пользовался особым положением, когда права его самоуправления сохранялись особенно долго (см. выше). Дальнейшее увеличение территории Амиса происходило уже при Помпее. После 63 г. в разряд полисных владений вошли Сидена и Фемискира, часть земель из состава Газелонитиды и Сарамены. В состав Сидены, когда она при Митридатидах являлась одной из административно-территориальных единиц царства, входили царские укрепления (χωρία έρυμνά) Сида, Хабакта и Фабда (Strabo. XII. 3, 13; 30; 38). Таким образом, владения города к началу новой эры охватывали обширное количество прежней царской земли, что позволило Страбону говорить о ή Άμισηνή - области Амиса. Здесь мы сталкиваемся с той же картиной, что и в Амасии: полисные земли со всех сторон окружены царскими крепостями, что должно было ограничить рост полисных владений. После падения Митридатидов римляне, желая подчинить греков и сделать их своей опорой в завоеванной стране, разрушили царские укрепления, угрожавшие полису, а земли, находившиеся под их контролем, передали гражданам Амиса. Следуя обратной логике, это показывает, что при Митридатидах земельные владения греческих городов были урезаны, а приписанная к ним земля находилась не столько в ведении полисных властей, сколько в собственности царей. Последние могли либо предоставить ее полисам в дар по своему усмотрению в том размере, в каком считали нужным, либо ограничить до минимума или совсем отобрать.
Этот вывод подтверждается на примере других городов Понта, в частности Кабиры, Зелы, Команы Понтийской. Первый, лежащий на нравом берегу р. Лик, не являлся самостоятельным полисом в полном смысле слова. Менее чем в 200 стадиях от него находилось укрепление Кайнон Хорион (τό Καινόν Χωρίον), расположенное, вероятно, на царской земле, как и другие подобные крепости (Strabo. XII. 3. 31). Только после реформ Помпея Кабира получила полисное устройство. Так что при Фарнаке I центром территории, охватывавшей Кабиру и находившийся неподалеку храмовый городок (ή κωμόπολις) Амсрию со святилищем Мена-Фарнака, являлся, очевидно, Кайнон Хорион. Здесь положение было близко к тому, о котором мы говорили в случае с Абонутейхом. Город, не имевший до Митридата VI Евпатора прав автономии и самуправления, контролировался царской властью через наместника (стратега) территории, в состав которой входил. Даже при Митридате VI картина не изменилась: в городе был выстроен дворец царя, водяная мельница, зверинец, а близлежащие угодья стали местом царской охоты. Сам город получил право одновременно с другими центрами Понта и Пафлагонии чеканить медную монету со своим названием (WBR I2. 1. Р. 117, 118)[38]. Последнее должно было несколько расширить его политические права в составе царства, хотя, как мы полагаем, это не способствовало существенному росту его городской территории. Если вспомнить, что полисный статус Кабира обрела после мероприятий Гн. Помпея, то, очевидно, только после падения Евпатора город получил землю в распоряжение полисного коллектива. Такая парадоксальная в сравнении с другими полисами Понта и Пафлагонии ситуация сложилась потому, что городская территория и окрестные земли при Митридатидах продолжали рассматриваться как царские, поскольку там находились охотничьи угодья и другие сооружения для увеселения царя и его свиты. Только Помней предоставил гражданам Кабиры земельные владения, изъяв их у бывшей царской канцелярии.
Таким образом, перед нами обычная для Понтийского царства картина: царь мог как приписать земли городу, так и отказать в этом. Когда же городу предоставлялись пусть и самые скромные, но политические права, его автономия контролировалась через расположенные неподалеку царские укрепления типа Кайнон Хорион (Кабира), Сида, Хабакта и Фабда (Амис), Икидзари (Амасия). Полисное самоуправление в Понтийском государстве в этом аспекте было крайне ограниченным; царская власть осуществляла надзор за полисами не только строительством поблизости от них царских крепостей, но и через командиров гарнизонов (фрурархов)[39] и особых чиновников (эпистатов)[40], следивших за выполнением царских указов и законов, а также за уплатой налогов.
При Митридате VI на царской земле было основано два города - Евпаторий и Митридатий. Первый ко времени Помпея был отстроен лишь частично, так что римский полководец увеличил его территорию (προσθείς· χώραν) и население и переименовал в Магнополь (Strabo. XII. 3.30; App. Mithr. 115; Plin. VI. 2.6). Есть основания полагать, что до Помпея Евпаторий не имел полисного статуса, так как не чеканил монету и был не до конца застроен, а после реформ Помпея получил землю и полисные привилегии[41]. Вероятно, до 65 г. город не владел сельской округой, а "хора", которую увеличил Помпей, очевидно, просто городская территория, отведенная под застройку домов. Евпаторий, подобно другим укреплениям, выстроенным в окрестностях полисов, мог стать при Митридате VI противовесом Кабире. Предоставив Кабире ограниченные права автономии, царь в то же время начал создавать в непосредственной близости от нее сеть укреплений, одним из которых стал Евпаторий. Помпей, отстраивавший на месте бывших царских укреплений эллинские города, стремился ликвидировать насаждавшееся царями противопоставление полисов царским крепостям и уравнял статус Кабиры и Евпатория. Городской хоры не имел и Митридатий, который вообще назван τό φρούριον - "царское укрепление", так что он, очевидно, не являлся полисом. Митридатий находился в Галатии и был отдан Помпеем одному из ее правителей Богодиатару (Strabo. XII. 5.2).
Из сказанного вытекает сосуществование в Понтийском царстве двух категорий городов, статус которых находился в зависимости от воли царя как верховного собственника земли: во-первых, это небольшие городки (το πολίχνιον), не имевшие статуса полиса, не владевшие сельскохозяйственной хорой и подчинявшиеся власти царского наместника (стратега, диойкета); во-вторых - греческие полисы (Синопа, Амасия, Амастрия, Комана, Фарнакия), получившие от царской власти как "дар" ограниченные права самоуправления и политию для граждан, а также небольшую аграрную территорию, разделенную на участки, вместе с жившими там крестьянами-общинниками (комитами). Но, предоставив эллинам ограниченную автономию, цари, как показано выше, окружили владения полисов своими крепостями, ставя свободу греков под сомнение. Это одна из главных отличительных черт Понтийского царства[42], хотя ограничение полисных свобод есть общий признак эллинистических монархий[43].
В Малой Азии (Приена) в эпоху эллинизма греческие полисы получали от царей право владеть хорой, которая принадлежала им в древности, а затем была изъята царями. Царские земледельцы, жившие на этой земле, после передачи ее под контроль полиса, становились неполноправными членами гражданского коллектива, оставаясь при этом жителями ком-деревень (общин)[44]. За неимением данных мы не можем подробно восстановить структуру γῆ δημοσία понтийских городов, соотношение земель, прилегающих к полисам, и территорий, им подвластных. Только пример с Команой позволяет приблизительно очертить эти вопросы. На "подвластной" Комане земле жили сельские общинники-комиты (см. ниже). Но ввиду того, что они платили подать не полису Комане, а в храм, находившийся во власти жреца и царя, то полис, вероятно, не осуществлял юрисдикции над этими территориями. Очевидно, и другие полисы Понтийской Каппадокии не владели хорой, которую принято называть "подконтрольной" полисному коллективу, ибо им разрешалось иметь в собственности только землю из разряда "прилегающей" к полису и разделенную на участки, принадлежавшие членам гражданского коллектива. Предоставление автономии и земельных владений полисам регламентировалось и уравновешивалось возведением в непосредственной близости от них укреплений на царской земле, подобных катойкиям других эллинистических государств Передней Азии.
Как же была организована царская земля в Понтийском государстве? Страбон ведет описание областей Понта по округам, названия которых следующие: Камисена, Кулупена (у истоков р. Галис), Неаполигида (Фаземонитида), Хилиокомон, Диакопена, Пимолисена, Ксимсна, Зели-тида, Даксимонитида, Газакена, Фанароя, Каранитида, Кимиатена, Бабаном, Бласна, Доманитида, Мегалополитида, Амисена, Синопида, Комана, Сидена, Газелонитида, Сарамсна, Фемискира, Фарнакия, Тра-пезусия. Как видим, перечень включает и территории, которые подчинялись крупным греческим полисам (Амис, Трапезунд, Фарнакия, Синопа). Надо принять во внимание, что Страбон дает список областей уже после мероприятий Помпея, Гая Юлия Цезаря и Марка Антония, поэтому некоторые округа возникли уже после падения Митридатидов. Это, например, Мегалополитида, объединенная с Камисеной и Кулупеной, отчасти Фаземонитида, превращенная Помпсем в Неаполитиду по названию основанного им полиса Неаполя на месте бывшей ή κατοικία в селении (ή κώμη) Фаземон, а также территории греческих городов, увеличенные римским полководцем за счет прежних царских владений[45]. Однако список в своей основе отражает систему, которая существовала в Понтийском царстве Митридатидов.
У исследователей нет единого мнения, как именовать округа в Понтийском государстве. Признавая их административно-территориальными единицами царства, одни считают их стратегиями во главе со стратегом[46], другие - эпархиями во главе со стратегами[47], или энархами[48], а третьи вообще выражают сомнение, что области Понта, описанные Страбоном, являлись административными округами царства. По их мнению, это названия географических областей, на что указывает якобы термин ή χώρα в тексте древнего географа[49]. Думается, однако, что последняя точка зрения неверна. Во времена Страбона многие области уже не входили в Понтийское царство, поэтому использование термина ή χώρα, т. е. "страна, область" в географическом смысле без оттенка административного деления, понятно. Но это не исключает вероятности того, что данные территории ранее входили в Понтийское государство в качестве его административно-территориальных единиц. Последнее подтверждается их этимологией: большинство их названий образовано от названий укреплений, сел и городов- центров каждой округи. Например, Σίδη > ηνη > Σιδηνή; Γαζηλών > itiç > Γαζηλωνιτις; "Αμισός >ηνη > Άμισηνή и т. д. Суффиксы и окончания топонимов на -ηνη, - ιτις доримского происхождения, о чем свидетельствуют названия соседних с Понтом стратегий Великой Каппадокии (Лавиансена, Хаманена, Моримена) или самостоятельных областей (Софена, Кадена). Подобная этимология восходит к Ахеменидам[50] и может указывать на то, что укрепление как центр округа, давшего ему название, могло контролировать ближайшую территорию и служить его столицей. Это подтверждается тем, что название каждого из округов было производным от того или иного укрепления: Фаземонитида от селения (κώμη) Фаземон; Нсаполитида от города (ή πόλις·) Неаполя; Фанарея от укрепления (castellum) Фанория (Plin. VI. 3.8); Зелитида от города Зела; Камисена от укрепления (το ερυμα) Камиса (позднее Помпей, основавший Мегалополь и соответственно новую область Мегалополитиду, объединил ее с Камисеной и Кулупеной; впоследствии одна часть этих двух областей отошла к Зелитиде, другая - к Комане, третья к тетрарху Галатии Атепоригу; еще позднее к ним была присоединена Каранитида, названная по городку (το πολίχνιον) Караны (Strabo. XII. 3.37). Все это показывает, что Камисена при понтийских царях могла быть самостоятельным административно-территориальным целым. Это может относиться и к Каранитиде, являвшейся также частью царских земель. Пимолисена получила название от укрепления (το φρούριον) Пимолиса; Кимиатена - от укрепления (φρουριον ἔρυμνον) Кимиата (Strabo. XII. 3. 40-41); Галзелонитида от Газелона (Strabo. XII. 3. 13-14; Plin. VI. 2; Ptol. V. 6.9 - Γαζαλήνα (вар. Γαζαληνή, Γαζαλίνη); Сидена от укрепления (χωρίον έρυμνόν) Сида (Strabo. XII. 3.16); Фемискира от города Фемискир (Mela. I. 19), где, по преданию, находился лагерь амазонок (ср. Justin. II. 4. 2-6; Schol. Apol. Rhod. II. 369-373). Дакопена или Диакоиена получила, вероятно, наименование от селения Dacozae = = Δακών, Δακνών (Vita Basil. // Act. S. Mart. I. P. 237; SP. I. P. 247). Что касается остальных областей, то они также поименованы соответственно крепостям-эпонимам, но сведений о них не сохранилось. Заметим, что все эти области перечисляются Страбоном вместе с территориями крупнейших городов Понта и Пафлагонии, а этимология их названий подобна обозначению территорий этих городов. Поэтому можно сделать вывод, что каждая крепость или город-эпоним контролировали определенную территорию, которая получала соответствующее наименование и административно-территориальный статус. Последнее подтверждается тем, что Гн. Помпей, как уже говорилось, перераспределил основную часть земельного фонда бывшего Понтийского царства между основанными им городами и сделал их, прежде не имевших собственной округи, центрами соответствующих областей, уменьшив при этом количество земли, которая принадлежала до того царским укреплениям на χώρα Βασιλική. И наконец, до нас дошел фрагмент надписи из Кале-Кёй (древн. Дакопа), который являлся, по некоторым предположениям, пограничным столбом, отмечавшим границу двух округов[51]. В ней отчетливо читается Δακοπηνής Γα[δ]άλων. Эти названия соответствуют упомянутым у Страбона (XII. 3.39; 3.13) Диаконене и Газелонитиде. Поскольку эти области могли быть административно-территориальными единицами царства, то данная надпись подтверждает деление царских территорий на самостоятельные округа и указывает, что описание Страбона соответствует административной структуре Понтийского государства.
Царских наместников этих округов справедливо все-таки считать стратегами, по крайней мере для III-II вв., когда сложилась административная система Понтийского царства. На это указывает разобранная выше надпись фратеров из Абонутейха и изложение Полибием (XX. 2) условий сдачи Фарнаком I в 179 г. захваченной им в ходе войны 183-179 гг. Пафлагонии: "Равным образом надлежит ему очистить Пафлагонию, а жителей, которых раньше оттуда выселил, возвратить назад, вместе с ними вооружение, метательные снаряды и прочие военные приспособления". На западе Понта военные действия велись под командованием стратега Леокрита (Polyb. XXIV. 8; Diod. XXIX. 23). В отрывке Полибия, несомненно, речь идет о военных поселенцах-катойках, которые были "выселены", т. е., вероятно, использованы в войсках Леокрита против царей, раз их приказано было вернуть и вновь поселить в Пафлагонии вместе с вооружением после окончания военных действий. Этим делом, очевидно, занимался наместник царя, его полководец-стратег, осуществлявший командование в этой части страны. А это подразумевает, что уже при Фарнаке I царские земли могли находиться под управлением стратегов.
Рост царских земельных владений шел постепенно и отчасти с использованием военной силы. Основатель Понтийского царства Митридат I Ктист первоначально укрепился к западу от Галиса в небольшой крепости (φρούριον έρυμνόν) Кимиате в области Кимиатена (Strabo. XII. 3.41; App. Mithr. 9). Страбон называет Кимиату то φρούριον, а Аппиан τό χωρίον - "укрепление, крепость, страна, поместье". Особого различия между терминами нет, так как оба относятся к укрепленному поселению. Но термин τό χωρίον нередко переводится "поселок, деревня, село", а τό φρούριον имеет исключительно военный оттенок, обозначая "крепость с гарнизоном или стражей"[52]. Если сопоставить эти термины у Страбона и Аппиана друг с другом, то получится, что Кимиата - крепость, принадлежавшая царю, где был расквартирован гарнизон царских войск. По всей видимости, Страбон имел в виду именно военный аспект означенного укрепления, тогда как Аппиан хотел подчеркнуть его принадлежность царю, царским владениям. Поскольку большая часть крепостей-эпонимов соответствующих областей Понтийской Каппадокии обозначается Страбоном как τά φρούρια, есть основание полагать, что в каждой находился гарнизон царских войск во главе с фрурахом, которому подчинялась и прилегавшая к укреплениям территория. А если справедливо предположение, что во главе каждой области стоял стратег или эпарх, то иерархическая структура управления царскими владениями будет выглядеть следующим образом; наместником или командиром гарнизонов на местах в расположенных по всей территории округа крепостях являлся фрурарх, командиром царского гарнизона в укреплении-эпониме того же округа - стратег, или эпарх, осуществлявший общее управление всей территорией и командующий войсками округа. Он отвечал за сбор налогов и их поступление в царскую казну. Доверенными лицами стратега на местах могли быть эпистаты или эпископы (ό επίσκοπος), как в других эллинистических государствах[53]. Такая полувоенная организация управления в Понтийском царстве диктовалась внешней и внутренней обстановкой в начальный период его существования. На протяжении III в. Митридатидам постоянно приходилось вести войны для расширения границ своих владений. К тому же само появление царства стало возможным в результате войн диадохов, и Митридат I Ктист, используя противоречия между ними, укреплял свое могущество. Эд. Мейер и Т. Рейнак отмечали, что первым понтийским царям удалось сохранить власть постольку, поскольку местное население Понтийской Карпадокии опасалось македонского завоевания и сплотилось вокруг новых властителей[54]. У того же Аппиана находим следующее описание действий первого царя Понта: "...много народу пришло к нему, и он захватил не только Каппадокию, но и соседние племена по Понту" (App. Mithr. 9).
Столь быстрый рост военного могущества понтийских царей свидетельствует, что их государство обладало внушительным военным потенциалом. Особенности такой ситуации крылись, несомненно, в гибкой централизованной военно-административной организации, при которой цари, привлекая на свою сторону многие местные племена и народы, могли использовать их в качестве военной силы, наделять землей и вовлекать в занятия сельским хозяйством как полувоенных поселенцев. Последнее облегчалось тем, что многие местные народы Пафлагонии и Понта были организованы на военно-хозяйственный манер еще до возвышения Митридата I в Кимиате[55]. В восточной Малой Азии с древнейших времен существовало множество укреплений, которые Митридатидам оставалось только сделать своей опорой и превратить в центры, которые притягивали бы к себе в экономическом и военном отношении варварское и греческое население, оседавшее на их земле.
Согласно Ксенофонту, население северо-восточных районов Малой Азии жило в деревнях-комах, укреплениях - τα χωρία и городах-полисах. Последние не являлись городами в полном смысле слова, а представляли собой укрепленные поселения, которые Ксенофонт обозначил знакомым ему греческим термином. Система этих поселений была организована таким образом, что все они подчинялись одному крупному укреплению - χωρίον μητρόπολις, или просто μητρόπολις·. Он был не только важнейшим центром обороны соответствующего племени или союза племен, но и столицей округа, так как в таком укреплении находился акрополь и резиденция царя или вождя племени. Все укрепления располагались на возвышенностях и служили убежищами для жителей деревень на равнинах или местом хранения урожая (Xen. Anab. IV. 7.2; 19; V. 4.31). Вот почему ахеменидским сатрапам и понтийским владыкам не составило труда закрепить эту сложившуюся издревле форму контроля за подвластным населением и сделать ее более прочной и гибкой[56].
Организация территории по "военному" принципу, использование древних укреплений в качестве опоры власти на хоре, превращение их в центры (τα φρούρια) военно-хозяйственных поселений, объединенных по округам, - все это стало залогом успешных действий первых понтийских царей по расширению границ государства. В этот период сложилась административно-территориальная система царства, упрочившаяся при Фарнаке I (см. выше). Тогда округа и получили, вероятно, название стратегий. Система эллинистических стратегий усиливала могущество царской власти, укрепляла управление царскими землями и, по выражению Г. Бенгтсона, "сделала возможным строгое, централизованно построенное управление, что способствовало сохранению господства эллинистической монархии по отношению к местному населению", в конечном счете - "сохранение государства как такового"[57].
Основная часть земельного фонда в Понте и Пафлагонии находилась в руках царя. Это подтверждается, во-первых, свидетельством Цицерона: во второй речи об аграрном законе Рулла оратор говорит, что этот закон "предусматривает продажу земель", которые сделались собственностью римского народа после завоеваний на Востоке. К их числу относятся "царские земли в Вифинии, доходы с которых в настоящее время получают откупщики, земли Аттала в Херсонесе, земли в Македонии, принадлежащие царю Филиппу и Персею", а также "царские земли, которыми Митридат владел в Пафлагонии, Понте и Каппадокии" (Cic. De leg. agr. II. 50, 51). Во-вторых, на это указывает и характеристика некоторых укреплений у античных авторов. Так, укрепление (ερυμα ιδρυμένον) Сагилий Страбон называет "полезным царям во многих отношениях" (XII. 3.28), крепость Пимолису он характеризует как "царскую" (φρούριον βασιλικόν) (XII. 3.40). Об укреплении Кимиата как царском владении выше уже была речь. Митридат Евпатор, завладев областями к Востоку от Понтийской Каппадокии - Малой Арменией, Софеной, Колхидой, страной халдеев и тибаренов, основал там 75 укреплений, превращенных в газофилакии (казнохранилища). Им было основано множество укрепленных казнохранилищ вдоль всей горной цепи Париадра, представлявшего собой сеть превосходных естественных укреплений (Strabo. XII. 3.28). Аппиан сообщает, что означенные крепости (τά φρούρια) имели огромное значение для царя: он описывает некое укрепление Митридата VI, в подземельях которого хранилось большое количество денег. Оно находилось в ведении одной из жен-наложниц царя Стратоники, которая сдала его Гн. Помпею (App. Mithr. 107). От Аппиана мы узнаем также, что укрепление Синорега (Σινόρηγα φρούριον) также служило важным казнохранилищем и убежищем царских войск (Ibid. 101). Эти сведения показывают, что укрепления были расположены в царских владениях и являлись центрами поступления налогов с этих земель, взимаемых представителями царской администрации - наместниками территорий и округов, в состав которых данные крепости входили. Такая практика хорошо известна в других эллинистических монархиях, в частности в государстве Селевкидов[58].
Военно-административная система являлась основой царского землевладения в Понте и Пафлагонии, так как гарантировала сохранность крупной земельной собственности лиц, составлявших ближайшее окружение царя. В большинстве из των φρουρίων находились гарнизоны царских войск под командованием фрурархов. Аппиан свидетельствует, что в 86 г. Сулла при обсуждении с Архелаем, полководцем Митридата Евпатора, условий мирного договора, потребовал, чтобы царь вывел гарнизоны (τάς φρουράς) из всех укреплений (των φρουρίων) за исключением тех, которыми владел до нарушения мира (App. Mithr. 55). Во время Третьей Митридатовой войны, когда Л. Лукулл нанес решающее поражение Митридату Евпатору и тот вынужден был бежать к своему зятю Тиграну II, начальники гарнизонов Митридата (οι φρούραρχοι του Μιθριδάτου) в массовом порядке стали сдаваться римлянам (App. Mithr. 82). Гарнизоны стояли и в городах, пользовавшихся некоторым самуправлением: в Амасии, где фрурархом при Фарнаке I был некий Метродор (OGIS. 365 = SP. III. 94), в Газиуре, где при Митридате VI находились царские войска, которые располагались на акрополе и подчинялись начальнику цитадели (ό άκροφύλαξ) (BCH. XXXIII. 1909. N 23 = SP. III. 278), Синопе, Амисе, Гераклее Понтийской и др. Назначение в греческие полисы царства военных наместников связано с вхождением их в военно-административную систему управления и подчинением царской канцелярии. Это результат того, что полисная земля была составной частью общего земельного фонда царства, рассматривавшегося как собственность монарха.

3. Система поселений на царской земле (χώρα βασιλική)

Структура управления Понтийским царством, основанная на царских крепостях (τα φρούρια), как база всей системы налогообложения сконцентрированных вокруг поселений, требовала соответствующей полувоенно-полуаграрной организации последних. Выше уже говорилось, что такими поселениями на царских землях Понтийской Каппадокии могли быть οὶ φρούριοι и οί κατοικίαι. Само их появление диктовалось необходимостью регулярно пополнять царские войска для ведения постоянных войн с соседями. В настоящее время господствующая точка зрения на причины возникновения военно-хозяйственных поселений сводится к тому, что они появлялись не в результате предоставления земли отслужившим срок воинам, как считалось ранее, а наоборот, их возводили на земле в целях последующего привлечения поселенцев-катойков на военную службу. При этом эллинистические цари преследовали две главные цели: во-первых, расселять воинов в наиболее ненадежных с точки зрения лояльности центральной власти районах, чем достигалось их умиротворение; во-вторых, обезопасить наиболее угрожаемые области от вторжений извне, для чего сеть военно-хозяйственных поселений создавалась близ границ или во вновь присоединенных местах[59]. Все это соответствовало условиям Понтийской Каппадокии, цари которой стремились расширить свое государство за счет соседних территорий и потому испытывали постоянную угрозу внешних вторжений как с запада (Вифиния, Пергам, галаты), так с юга и востока (Селевкиды, армяне, колхи, парфяне и др.). К тому же в состав Понта на разных этапах его истории входили различные племена и народы (колхи, макроны, пафлагонцы, моссинойки, тибарены, халибы, галаты и др.), держать в повиновении которых помогали укрепленные поселения. К тому же, привлекая различные племена на службу в царские войска, предоставляя им для поселения землю, Митридатиды делали их лояльными центральной власти и опорой против других племен, которых считали ненадежными. В науке уже отмечалось, что земли от Трапезунта до мыса Ясония в конце V- IV вв. до н. э. занимали племена колхов, моссинойков, халибов и тибаренов, из которых к концу I в. до н. э. остались только тибарены и халибы, к которым прибавились макроны[60].
Эта перестановка, по всей видимости, вызвана вынужденным переселением части племен в связи с изменившейся военно-политической ситуацией. После того, как область Трапезунта, а также территория халибов и тибаренов вернулись обратно под власть понтийских владык при Митридате VI Евпаторе, тибарены и халибы стали верными союзниками царя, пополнив его войска в качестве царских (βασιλικοί) воинов (App. Mithr., 69; Plut. Luc. XIV. XIX). Моссинойки не подчинились Митридату, колхи же выказывали нерасположение[61], поэтому эти племена были вытеснены к востоку другими народами, заняв территорию их прежнего расселения с ведома и согласия царя Понта, ставшего господином всех этих областей (Strabo. XII. 3, 28). Таким-то образом макроны оказались к юго-западу от Трапезунта, потеснив колхов и моссинойков. Мы полагаем, что переселение племен этого региона диктовалось степенью лояльности царям Понта. В годы войны Митридата VI с римлянами различные народы Северного, Восточного и Южного Причерноморья пополняли его войска, переселяясь в совершенно далекие от их исконных мест обитания районы, так что создание военных поселений на царской земле из представителей племен должно было стать в Понтийском государстве в порядке вещей. Назначение гарнизонов по этническому принципу в города, признававшие власть царя Понта, является доказательством возможности поселения воинов - выходцев из местных этнических групп и на царских землях Понтийской Каппадокии[62]. Это тем более вероятно, что каждая крепость имела гарнизон царских войск, а в войсках Митридата VI служили греки, галаты, халибы, тибарены, армяне, киликийцы, скифы, сарматы, тавры, ахейцы, гениохи, левкосиры, колхи, языги, кораллы, фракийцы, бастарны и др.[63] Одни были наемниками, другие союзниками, а третьи, в основном коренные жители Каппадокии и Пафлагонии, являлись регулярным контингентом царских войск. О возможности создания военно-хозяйственных поселений свидетельствуют источники. По данным Аппиана, потерпев поражение в Греции, понтийский царь решил закрепиться в Галатии и с этой целью ввел гарнизоны в города, назначив туда сатрапом Евмаха. Но тетрархи галатов, собрав войско из сельских местностей (στρατίαν άγάραντες· άπό των αγρών), тотчас же изгнали его из Галатии (App. Mithr. 46). В 83-81 гг., когда Мурена, наместник провинции Азия, развязал военные действия, Митридат VI "приказал Гордию напасть на деревни" по ту сторону Галиса (ές τάς κώμας έσβαλεῖν), вследствие чего было захвачено большое количество "вьючного скота, людей, как простых, так и солдат") (στρατιώτας) (Ibid. 65). В другом месте (Ibid. 69) сказано, что к Митридату на службу пришли "и те, которые живут на землях так называемых амазонок около р. Фермодонт". По всей вероятности, это были жители плодородной равнины Фемискиры - одного из наиболее важных аграрных районов Понтийского царства, которых Аппиан именует οι θεμισκύρίοι (Ibid. 78). Они прославились своим упорным сопротивлением войскам Л. Лициния Лукулла. Так, когда Митридат Евпатор вынужден был бежать к Тиграну в ходе Третьей войны с Римом (74-63 гг.), то для продолжения военных действий оба царя, "обходя области (очевидно, Армении и пограничных с ней владений Митридата. - С. С.), собирали другое войско" (Ibid. 87). Это можно было сделать только, если на подвластных им землях находилось верное население, способное пополнить поредевшие царские войска. Естественно, что ими в первую очередь должны были стать жители полувоенных сельских поселений.
Из отрывочных показаний Аппиана видно, что в Понте и соседних странах на царских землях обитали как обычные земледельцы-общинники, так и поселенцы, выполнявшие военно-хозяйственные функции, и именно они являлись одним из главных резервов понтийских царей. И хотя Аппиан нигде не называет их катойками, подобные поселенцы могли именоваться именно так.
Описывая понтийское побережье между Фарнакией и Трапезунтом, Страбон называет Зигополь, Исхополь, Керасунт и Гермонассу μέτριοι κατοικίαι (XII. 3.17). До создания Фарнакии, которая объединяла население Керасунта и Котиоры, греческие писатели называли Керасунт полисом (Ps. - Scylax. 89) и апойкией синопейцев (Ps. - Scymn. II. 911-916; Xen. Anab. V. 3. 1-2). После основания Фарнакии этот полис потерял былое значение и при понтийских царях мог превратиться в обыкновенную деревню подобно соседней Котиоре, которую постигла та же участь[64]. Следовательно, организация в этом районе военных колоний с целью удержать в повиновении местное население, вполне вероятна. Вывод катойкий на побережье между Ясонисм и Трапезунтом был вызван выселением из этой части царства колхских племен и моссинойков и поселением на их месте макронов, халибов и тибаренов. Организацией колоний цари Понта хотели несколько оживить хозяйственную деятельность запахнувших было древних эллинских центров Керасунта, Котиоры и Гермонассы. Не исключено, что военные колонии-катойкии в окрестностях Фарнакии должны были, по расчетам Митридата Евпатора, стать опорой власти царя на χώρα βασιλική в противовес полису Фарнакии, получившей в конце II в. некоторые права самоуправления и автономии. Если это предположение верно, то налицо политика укрепления царской хоры путем организации катойкий, подобная той, которую мы отмечали для западных районов Понтийской Каппадокии, где в противовес полисам цари возводили крепости - τά φρούρια (см. выше). В восточных районах царства еще Фарнаком I были произведены административно-территориальные изменения, поэтому присоединение при Евпаторе пограничных с Малой Арменией земель потребовало укрепления системы управления, что и должны были выполнить подчинявшиеся царю катойкии.
Если исходить из названия катойкий (Ζυγόττολις, Ίσχόπολις), то вторая часть двухсоставной основы - πόλις, может быть, указывает на получение этими колониями полисного статуса. Однако отсутствие монетного чекана, незначительные территории и население (μέτριαι - по выражению Страбона), обозначение их термином "катойкия" говорят об отсутствии, по-видимому, у них этого статуса, а если он и был, то не связан с получением земельных владений (хоры), остававшихся в собственности царя. Это означает, что названные пункты не являлись центрами административно-территориальных округов, а, напротив, подчинялись царским наместникам территорий, в состав которых входили. Организация военных колоний-катойкий в Понтийской Каппадокии подтверждается тем, что в соседней Великой Каппадокии существовали полуаграрные-полувоенные поселения (αί κατοικίαι), жители которых занимались земледелием и садоводством (Strabo. XII. 2.8).
Большое значение для понимания характера земельных отношений в Пафлагонии имеет присяга-клятва жителей этой страны Августу, принятая в 6/5 г. до н. э. после присоединения к Римской империи (OGIS. II. 532 = SP. III. 66), а также сообщение Страбона (XII. 3. 38) о преобразовании Помпеем деревушки (ή κώμη) Фаземон в полис Неаполь. В преамбуле присяги говорится, что "клятва была совершена населяющими Пафлагонию..." ([ύ]πό τώ[ν] κατοικίούντων Πα]φλαγονία[ν]), а в заключительных строках сказано, что "равным образом и Фаземониты, которые населяют ныне так называемый Неаполь, находились все вместе в Храме Августа возле алтаря Августа" (Ὀμοίως τε Φαζιμωνεῖται οί[τήν νυν Νεάπο]λιν λεγομένη ν κατοικουν[τες]). В последних строках упоминаются Фаземониты, т. е. жители Фаземонитиды, одного из округов бывшего Понтийского царства, получившего название от ή κώμη Фаземон, столицы округа. В контексте надписи οί κατοικοῦντες не означает исключительно население военных колоний - катойкий, а имеет скорее значение "населять, жить". Если же сопоставить указанные строки надписи с сообщением Страбона о преобразованиях Помпея в Фаземоне, о которых географ пишет: "После Амисенской области вплоть до р. Галис лежит Фаземонитида (ή Φαζημωνιτίς), которую Помпей переименовал в Неаполитиду, объявив городом (την πόλιν) поселение (ή κατοικία) в селении Фаземона (κατά Φαζημώνα κώμην)", то картина несколько усложнится[65]. Считается, что Помпей переименовал в Неаполь и сделал полисом деревню Фаземону[66], хотя текст Страбона определенно указывает, что речь должна идти о поселении (катойкии) близ Фаземоны. Предлог κατά с Асс. означает распространение, направление действия по чему-либо или куда-либо, а также имеет разделительное значение и показывает объект или действие по отношению к другому объекту или действию. Исходя из этого, можно сделать вывод, что к селению (ή κώμη) Фаземон, столице административно-территориального округа (стратегии, эпархии?), относилась какая-то ή κατοικία, которую Помпей превратил в полис, назвал Неаполем и весь округ переименовал в Неаполитиду. Это предполагает превращение бывшей катойкии в столицу округа, а бывшей столицы в кому - второстепенный населенный пункт, подчиненный новой столице. Изложенное выше подтверждается тем, что город Неаполь, основанный Помпеем в 65 г. до н. э., со II в. н. э. стал именоваться Андрапа, по названию, которое бытовало еще до Помпея (SP. III. P. 74)[67]. Отсюда следует, что Помпей превратил в столицу нового округа не Фаземон, а катойкию Андрапу, ставшую городом Неаполем.
Такая метаморфоза вполне объяснима. Весьма странно, что в Понтийском царстве, где столицами округов являлись τα φρούρια, в одной из самых значительных областей, Фаземонитиде, столицей была простая деревушка-кома. По всей вероятности, до Помпея Фаземона была такой же крепостью (τὸ φρούριον), как и остальные столицы округов в Понте. Поблизости находилось военно-хозяйственное поселение (катойкия) Андрапа, связанная с Фаземоной экономическими и военно-административными узами. Обе подчинялись царю. После того, как Помпей перераспределил царский земельный фонд, разрушил все укрепления в Фаземонитиде (Strabo. XII. 3.38), Фаземона из укрепления превратилась в простую кому, а царская катойкия Андрапа - в полис, центр всей округи.
К 6/5 г. до н. э. картина была такой, какой запечатлел ее Страбон, уроженец Амасии. Вот почему в тексте присяги потребовалось уточнить, кто такие жители Неаполя, основанного Помпеем. Поэтому в термине οὶ κατοικοῦιτίές присяги мог отразиться первоначальный смысл понятия ή κατοικία - "военная колония, военно-хозяйственное поселение", т. е. тип того поселения, которое существовало на месте Неаполя. А это значит, что на царских землях в Пафлагонии и Понте функционировали военные колонии-катойкии.
Установлено, что в ходе преобразований Помпея на Востоке, в частности, когда речь идет об основании городов, римский полководец сохранил эллинистическую систему землевладения и колонизационную практику. Число основанных им городов (наибольшая цифра у Плутарха - 39), как показал А. Драйцентер, завышено. На самом деле Помпей не основывал города, а организовывал во многих городских центрах Понта, Сирии, Вифинии и Каппадокии подобия эллинистическим катойкиям, являвшимся на деле гражданскими колониями (coloniae civium = κατοικιάι πολιτών)[68]. Это можно рассматривать как свидетельство наличия эллинистических катойкий в Понтийском царстве. Он же объясняет реорганизацию катойкии на месте будущего Неаполя.
Организация катойкий предполагает выделение поселенцам в пользование участка земли - клера, который со временем становится собственностью клеруха[69]. К сожалению, у нас нет данных о системе клеров в Понте. Но на основании посвятительной надписи римского времени из соседней Великой Каппадокии (совр. Дильмуссин): Διί και... Αυρήλιος Μάρκος Διονυσίου εύξάμενος ύπερ της κληρουχίας - можно сделать вывод о делении участков между поселенцами-клерухами и на царской земле, поскольку названный в ней Аврелий Марк молил богов за лучший участок, расположенный на императорской земле[70], которая раньше была жреческим, а впоследствии царским доменом.
Таким образом, τα φρούρια и αί κατοικίαι на царских землях Понта выступали главной опорой власти монарха на местах. Очевидно, население катойкий подчинялось командирам гарнизонов в крепостях, а в конечном итоге наместникам царя - правителям (стратегам или диойкетам). Поэтому в Понтийском государстве катойкии являлись важным звеном военно-административного управления.
Другим термином, которым характеризуются укрепления Понтийского царства, является τό χωρίον. В Малой Азии он употребляется в следующих случаях: как общее понятие в смысле "местность, место, местечко, населенный пункт"; как крепость, укрепление; владение, недвижимость; и, наконец деревня. Применительно к античным государствам Малой Азии, Страбон противопоставляет его термину ή πόλις и вкладывает в него первые два значения[71]. Что касается Понтийского царства, то здесь у Страбона το χωρίον выступает исключительно во втором значении: крепость Синория на границах Малой Армении, построенная Митридатом VI в числе 75 укреплений для удержания этого района (XII. 3.28); Кайнон Хорион (то Καινόν χωρίον), естественное укрепление близ Кабиры, окруженное стенами (служило казнохранилищем, как и Синория) (XII. 3.31); Сида, Хабакта, Фабда (χωρία έρυμνά) из которых первая была столицей округа Сидена (XII. 3.16) (см. выше). Здесь τό χωρίον тождественно τό φρούριον, ибо в качестве столицы округа в Понтийском царстве выступал обычно последний. Превращение Сиды из центра округа в рядовое укрепление связано с тем, что после реформ Помпея царские крепости, выстроенные ранее в противовес полисам на χώρα βασιλική; были либо разрушены, либо вошли в состав территорий этих полисов, утратив былое значение. Помпей отдал Амису часть Сидены, поэтому Сида оказалась под властью этого города и ее статус должен был измениться, что отразилось на терминологии Страбона. Отсюда можно сделать вывод, что τό χωρίον обозначал укрепление, подчиненное какому-либо другому центру, будь то полис, как в случае с Амисом, или τό φρούριον, столица округа. В последнем случае τό χωρίον располагается на царской земле. До получения Хабактой при Митридате Евпаторе некоторых незначительных полисных привилегий она и, очевидно, Фабда, входили в систему укреплений административно-территориального округа Сидена как подчиненные наместнику этого округа с резиденцией в Сиде. Вот почему после присоединения этих трех укреплений к Амису и упразднения Сиды как столицы округа они стали именоваться τά χωρία, не отличаясь друг от друга но значению.
О возможности рассматривать τά χωρία в Понте как часть военно-административной системы, где размещались гарнизоны царских войск, которые, подобно катойкиям, подчинялись фрурархам и стоявшим над ними наместникам областей (стратегам, диойкетам, эпархам), свидетельствуют данные источников о царской крепости Кимиате, столице округа Кимиатена (см. выше). Страбон (XII. 3.41) называет Кимиату то φρούριον, Аппиан (App. Mithr. 9) - то χωρίον. Данное обстоятельство должно показывать, что в укреплениях типа τά χωρία могли размещаться царские гарнизоны. Ведь обязательной принадлежностью то φρούριον был гарнизон во главе с фрурархом. А если в отношении укрепления античные авторы употребляют два в целом равнозначных термина, то это подразумевает возможность размещения гарнизонов и в τά χωρία. Поскольку τό φρούριον выступал как столица округа, то входившие в него τά χωρία вместе с гарнизонами должны были, естественно, подчиняться этой столице и властям округа. Означенные укрепления, как представляется, уместно сблизить с τά χωρία в окрестностях Смирны и северо-восточных районах Лидии, где в конце II в. были расквартированы военные гарнизоны.
В найденном близ Смирны декрете 129 г. размещенные в укреплении воины обозначаются οί κατοικουντες·, что позволило сделать вывод о превращении солдат таких гарнизонов в военных колонистов-катойков[72]. Из надписи с текстом договора Смирны с жителями Магнесии на Сипиле и Палеомагнесии видно, что военные поселенцы в укреплениях типа τό χωρίον приравнивались к катойкам и имели право на участок земли вблизи укрепления. Поскольку в Понте τά φρούρια καῖ αί κατοικίαι были близкими по характеру поселениями, а τά χωρία являлись как бы "уменьшенным" вариантом τά φρούρια, можно сделать вывод, что и там аналогичные укрепления находились в подчинении у гарнизонов царских воинов, имевших земельные владения-клеры в ближайшей округе.
Таким образом, система царского землевладения и управления χώρα βασιλική основывалась на столице округа (τό φρούριον), где находился гарнизон воинов, подчинявшийся командиру гарнизона - фрурарху, подотчетному наместнику округа - стратегу. Существовали и военно-хозяйственные поселения (αί κατοικίαι, τά χωρία), жители которых были воинами и имели своих командиров (οί ήγεμώνες). Последние подчинялись стратегам округа, а в конечном итоге - самому монарху. При этом они владели земельными участками, с которых взимались налоги в царскую казну. Часть этих налогов - доходов казны хранилась в царских крепостях, разбросанных по всему царству.
В рассмотренную военно-административную систему управления вписывается и четвертый тип укрепленного поселения - τό τείχος. Описывая ситуацию в Понтийском царстве после смерти Митридата VI, Дион Кассий (XXXVII. 14.3) указывает, что не все гарнизоны в крепостях за пределами Боспора, где скончался царь, тотчас же сдались римлянам (τείχη γαρ τίνα φρουροί έξω τοῦ Βοσπόρου έτι και τότε έχοντες ουκ εύθύς ώμολόγησαν). В этом контексте τα τείχη могут означать как "города", так и "укрепления, крепости". Л. Робер отмечает, что как составная часть названий укрепленных поселений то τείχος встречается обычно там, где греческий элемент как бы внедрился в варварскую периферию. Сопоставляя τα τείχη, τα χωρία и τα φρούρια, он делает заключение, что такие укрепления имели гарнизоны и строились по границам хоры для защиты от врагов. При этом фрурархи, командиры гарнизонов в τα τείχη, имели большие полномочия и власть[73].
Данный вывод подтверждается указанием Диона Кассия, что в царских крепостях (τα τείχη) находились гарнизоны воинов, которые охраняли размещенные там казнохранилища. Этот факт заставляет отождествить их с τα φρούρια и τα χωρία, где также хранились сокровища царя. Но если τα φρούρια были главными укреплениями, а τά χωρία второстепенными, то τα τείχη можно рассматривать как крепости с гарнизонами, подвластные в военном, политическом и экономическом отношениях τα φρούρια как столицам округов-наместничеств. Подобно обитателям τά χωρία, воины в τα τείχη также могли иметь часть земли в собственном владении. А это значит, что они, вероятно, контролировали подвластную им ближайшую округу.
Согласно декрету из Селевкидского царства, принятому жителями двух деревень Неонтейхос и Киддиукоме в честь властителя их округа-тона (κυρίωι του τόπου), τό τείχος в Малой Азии могло выступать как военно-административное подразделение более крупной округи на царской земле. В непосредственной зависимости от него находились комы - деревни местного земледельческого населения[74]. Не исключено, что Абонутейх, о котором выше шла речь, до времени Митридата VI мог быть одним из укреплений, которые не имели нрав самоуправления и зависели от царского наместника-стратега, осуществлявшего наместничество в округе, в состав которого входил городок, приравненный, судя по названию, к разряду укреплений τά τείχη- τα χωρία на царской земле.
Военно-административная структура Понтийского царства, основанная на обширных царских земельных владениях, базировалась на системе крепостей и укреплений, приравненных к военным колониям. Данное обстоятельство обусловливалось тем, что в Ахеменидской державе, в состав которой входила Понтийская Каппадокия, основные земельные владения находились в царской собственности[75]. У местных племен Понта и Каппадокии экономическая и политическая жизнь издревле концентрировалась в различных укреплениях, среди которых были своего рода столицы, контролировавшие близлежащую территорию (см. выше). Описывая область мазакенов в Великой Каппадокии, Страбон указывает: "Город являлся для них в некотором смысле лагерем. В остальных отношениях они находили безопасность как для себя, так и для своих рабов в горных крепостях, которых было много, частью царских, частью принадлежавших "друзьям царя"" (Strabo. XII. 2.9). Эллинистические цари при создании административно-территориальной системы учитывали сложившуюся практику постройки укреплений, когда крупные крепости служили укрытием для населения близлежащей округи. Возле Мазаки известна деревня Тетрапиргия (Ptol. V. 6.13), которая ранее, вероятно, была крепостью с четырьмя башнями. А исследования в Галатии и Ликаонии показали, что территории этих областей были сплошь покрыты крепостями и укрепленными поселениями, которые в эллинистическую эпоху нередко выступали как деревушки или небольшие городки, подчиненные греко-римским городам и являвшиеся, по выражению В. Рамсея, "держаниями местного неэллинского духа"[76].
Одной из главных причин создания крепостей на γη βασιλική следует считать сохранение самоуправления деревенских (сельских) общин - ком в Малой Азии с древнейших времен. В противовес такому самоуправлению в целях удержания ком в повиновении и для сбора налогов цари, в том числе Митридатиды, создавали царские крепости по всему царству, стремясь связать с ними многочисленные сельские общины земледельцев. Поэтому военно-административная система в Понте, Каппадокии и Пафлагонии имела прочную политико-экономическую основу.
Об одной из составных единиц такой структуры - сельских общинах (комах) в Пафлагонии - говорит Страбон: "в 10 схенах от Амастрии на Эгиале находилась деревушка (ή κώμη), получившая название от населявших этот район побережья генетов" (XII. 3.8). Эгиал, давший название местности, также охарактеризован как кома (XII. 3.10). Перипл Анонимного автора (Anon. PPE. 17) упоминает в этих местах ή Κλίμαξ κώμη, которая отстоит от Эгиала, обозначенного в перипле как то χωρίον, на 50 стадий. Далее к востоку на принадлежавших Синопе землях находилось небольшое поселение Армена, которое нередко именуется комой (ή κώμη των Σινοπέων) (Strabo. XII. 3.10; Anon. PPE. 20)[77]. В перипле Анонимного автора и Маркиана Гераклейского о Стефане и Киноле говорится как о деревнях (αί κώμαι) (Anon. PPE. 20; Marc. Per. Menip. IX)[78], тогда как другие источники величают их эмпориями, стоянками для судов (Ps. - Arr. PPE. 21), гаванями (Ps. - Scylax. 90), городами (Plin. VI. 2.6). Страбон (XII. 3.10) и Помпоний Мела (I. 19) никак не характеризуют эти пункты, хотя и приводят их названия. Такое разночтение терминов можно объяснить тем, что до завоевания Синопы понтийскими царями Армена было полисом; в I в. до н. э. - I в. н. э. она превратилась в незначительную деревушку - кому. После падения Митридата VI и возвращения при Помпее Синопе се прежних земель стало возможным вновь вывести туда колонию синонейцев, о чем свидетельствуют Страбон и Плиний. Мы не знаем статуса Армены и других поселений при понтийском владычестве. Но, учитывая, что Синопа, Амис и другие полисы, утратив контроль над большей частью своих территорий, ограничились распространением своей власти в непосредственной близости от стен (см. выше), можно утверждать, что Армена временно оказалась на подвластной царям Понта земле. Вот почему ее статус снизился до комы, и даже после вернувшего ее Синопе Помпея она какое-то время по традиции величалась комой. Но ко времени Плиния Старшего она вновь обрела статус полиса. Вероятно, то же относится и к другим населенным пунктам, бывшим ранее полисами, которые в результате митридатовских реформ и деятельности римских полководцев стали деревнями-комами.
В перипле Маркиана (Marc. Per. Menip. IX) в окрестностях мыса Карамбис упоминается кома Каллистратия, которую Анонимный автор пе-рипла (Anon. PPE. 19) называет полисом. К сожалению, этот населенный пункт по другим источникам неизвестен, но, судя по названию, может быть весьма древним. Это подразумевает его вхождение в состав γη βασιλική во времена владычества Митридатидов в Пафлагонии.
В Понтийской Каппадокии также существовали деревни-комы, например упоминавшийся Фаземон, "400 деревень Митридата", опустошенные Муреной в 83 г. (τετρακόσιας του Μιύριδάτου κώμας) (App. Mithr. 65), деревни "по ту сторону" Галиса, разоренные в ответ на это Гордием, τό Χιλιόκωμον πεδίον, т. е. "равнина тысячи деревень" к северу от Амасии в долине р. Ирис (Strabo. XII. 3.39). В восточных районах Понтийской Каппадокии в отрогах Париадра жили так называемые гептакомиты (οι Έπτακωμήται), или "семиобщинные", которых Страбон (XII. 3.18) относит к моссинойкам. Последние, обитавшие в окрестностях Фарнакии и Трапезунда, прославились тем, что их цари почти все время проводили в специальных укреплениях - "башнях", откуда давали распоряжения (Xen. Anab. V. 4.26; Diod. XIV. 30.7; Strabo. XII. 3.18; Ps. - Scymn. 900-910). Согласно Ксенофонту, соседние с моссинойками колхи также жили в деревнях-комах, т. е. сельских общинах, которые являлись основной формой организации земледельческого населения в южных районах Колхиды, Малой Армении и Каппадокии[79].
На основании сообщений о "равнине тысячи деревень"и моссинойках-гептакомитах можно сделать вывод, что земледельческое население восточной Малой Азии объединялось в союзы деревень (κοινά) по племенному и религиозному принципу. Такая форма организации населения вообще характерна для Фригии, Писидии, Каппадокии, Ликаонии, Памфилии и других областей Малой Азии. Союзы деревень нередко были независимы в плане организации и управления, выступали в качестве самостоятельных податных единиц[80]. Об экономической и юридической самостоятельности сельких общин-ком в Понте свидетельствуют надписи: в посвящении элевсинским богиням плодородия из Тхорума (Эвхаита) упоминается судья, или законовед общины (ό νομικός), являвшийся одновременно и жрецом Зевса Эпикарпия (SP. III. 189). В другой надписи говорится об экономе (ὀ οικονόμος) комы Хагонды (Χαγόνδας), следившем за финансовыми делами общины (SP. III.94).
Объединенные по этническому и племенному принципу автономные союзы ком и племена, которые жили на царских землях или землях, отданных царями "в дар" своим приближенным, носили название εύνη и возглавлялись этнархом (εύναρχος). Прямые подтверждения такой должности в Понтийском царстве в источниках отсутствуют, однако имеются косвенные доказательства. Так, Митридат VI, вероломно уничтожив тетрархов галатов, "поставил над этим племенем (галатов. - С. С.) в качестве сатрапа Евмаха" (σατράπην èç το εθνος επεμψεν) (App. Mithr. 40). Здесь сатрап Евмах по положению приравнивается к этнарху, т. е. начальнику, или предводителю племени или группы племен. Например, на Боспоре, который, в середине I в. до н. э. сохранил в своей структуре много заимствованных из Понта при Митридате VI черт в экономике, политике и культуре, Фарнак II, отправляясь в поход на римлян в Малую Азию, оставил наместником в государстве своего доверенного этнарха Асандра (Ps. - Luc. Mac. 17).
Этнархи следили за своевременным поступлением в казну доходов с деревень и племен, что согласуется с рассмотренной нами военно-административной системой управления в государстве Митридатидов. Ведь из сообщений Страбона о племенах Восточного Понта создается впечатление, что некоторые из них вообще не подпадали под нее. Возможно, что некоторые неподвергшиеея значительной эллинизации племена, признавая понтийских владык царями, жили общинами на царской земле по своим законам и обычаям. А их предводители-этнархи, выполняя в целом те же обязанности, что и наместники областей (стратеги, эпархи, диойкеты) в западных районах царства, считались доверенными лицами царей в "неблагонадежных" районах Каппадокии и Малой Армении. Впрочем, это не исключает возможности организации здесь катойкий. Отсутствие данных не позволяет говорить о причинах объединения ком в союзы "многокомии" и κοινά. По аналогии с другими регионами Малой Азии можно думать о политических, экономических и культурно-религиозных предпосылках подобных форм организации общин[81].
Практически ничего нельзя сказать о формах зависимости членов сельских общин. Исходя из положения, что основная часть земельного фонда в Понте и Каппадокии принадлежала χώρα βασιλική, следует предположить, что общинники в массе являлись царскими земледельцами и приближались по статусу к λαοί βασιλικοί. Это подтверждается на примере "равнины тысячи деревень" - во времена Страбона она принадлежала Амасии, составляя часть ее хоры, что было сделано по упоминавшемуся распоряжению Гн. Помпея, который приписывал эллинским городам большие порции бывшей царской земли. Следовательно, территория с равниной Хилиокомон стала городской посредством προσενέγκασθαι, что было заимствовано римлянами из практики эллинистических царей, например, в отношении Приены и зависимых от нее сельских жителей - педиеев. Еще Александр Македонский превратил их в царских земледельцев (λαοί), а в III в. с возвращением полисных земель к Приене педиеи вновь стали паройками (RC. 8.1. 1-6), которые по юридическому положению приближались к неполноправным гражданам[82]. Аналогичный процесс, вероятно, происходил с комитами "равнины тысячи деревень": при понтийских царях они уплачивали форос в царскую казну как царские земледельцы, а после присоединения к хоре амасийцев превратились либо в паройков, или катойков, т. е. неполноправных граждан Амасии, либо остались на положении λαοί, но подчиненных всему коллективу граждан полиса. Отсюда вытекает, что при понтийских царях комиты на γη βασιλική могли относиться к категории царских земледельцев, уплачивавших форос в царскую казну. Такое положение закреплялось юридическим подчинением их крепостям-столицам округов и военным поселениям, которые, как мы уже отметили, следили за исправным поступлением налогов и во многом сами существовали за счет эксплуатации местного земледельческого населения.
Подводя итог, констатируем, что основная часть земли в Понте относилась к категории царской и делилась на округа (стратегии, эпархии, диойкесии). Главным средством удержания ее в собственности, а живших на ней земледельцев-общинников в повиновении были царские крепости и военные колонии-катойкии. Понтийские цари размещали в таких укреплениях своих воинов с правом владения земельными участками. Такая система, с одной стороны, позволяла контролировать незначительное по объему полисное землевладение, а с другой - давала возможность следить за многочисленными сельскими общинами-комами, которые втягивались в структуру царского землевладения и постепенно эллинизировались. Военно-административная организация создавала видимость внешней самостоятельности сельских общин-ком, что было непременным условием общинного землепользования в Передней Азии с ахеменидских времен.

4. Изменения в структуре землевладения при Митридате Евпаторе

Как мы выяснили, основанная на обширных царских земельных владениях военно-административная система управления в Понтийском царстве могла быть жизнеспособной только потому, что цари считались верховными собственниками всей земли в государстве. Даже земельные владения греческих городов зависели от воли монарха. В годы правления Митридата VI Евпатора в системе отношений полис-царская власть произошли некоторые изменения. Они были вызваны тем, что, с одной стороны, царь укреплял царское землевладение путем строительства новых укреплений на γη βασιλική, а с другой - поощрял полисное самоуправление, предоставляя основным полисам и обращенным в полисы царским крепостям права на закрепление за собой определенного количества земли в качестве своих владений.
Такое положение обусловливалось рядом причин. Наличие катойкий и контролировавших округу и приравненных к военным колониям крепостей приводило к тому, что сельские общины-комы постепенно втягивались в товарно-денежные отношения и экономически становились зависимыми от столиц округов. Это вызывало процессы социального и имущественного расслоения в среде общинников-кометов. В результате часть их оказывалась в числе жителей разраставшихся укреплений. А население последних, получившее от царя земельные участки-клеры, вследствие развития аграрного и ремесленного производств, становилось более самостоятельным в экономическом отношении. Со временем такая самостоятельность неизбежно закреплялась политически и юридически. А это выражалось в постепенном превращении бывших военных колоний-катойкий, царских укреплений и незначительных городов (τό πολίχνιον) в полисы, которые получали относительную свободу, автономию и политию, хотя и под царским контролем.
Как правило, эллинистические цари обращали в полисы те катойкии, которые возникали рядом с деревнями местного населения, при этом решающим было объединение колонистов с туземцами[83]. Примером тому в Восточной Малой Азии может служить созданный Гн. Помпеем в Малой Армении полис Никополь на р. Лик. Когда в 66 г. Помпей отдал город ветеранам и раненным в сражениях воинам, туда с окрестных территорий хлынул поток местных жителей, которые составили костяк населения новооснованного полиса. Местный этнический компонент сохранялся там до III в. н. э. (Cass. Dio. XXXVI. 50.3). О том, что подобная ситуация могла сложиться и при Митридате VI, свидетельствуют обстоятельства создания Евпатория (Магнополя). Митридат не успел превратить его в полис, Помпей же увеличил его площадь, хору, население и переименовал в Магнополь (Strabo. XII. 3.30), завершив то, что начал понтийский царь.
При Митридате происходило постепенное перерастание бывших укрепленных поселений в полисы. В состав их включалась в качестве городской хоры часть территории, которая прежде выступала как γή βασιλική и подчинялась столицам округов. Местное население, повторим, либо вливалось в коллектив граждан, либо оставалось на правах зависимых от полисов λαοί. Оно могло превратиться и в паройков, т. е. неполноправных граждан, живших на "подвластной" полисам земле. Однако имеющиеся данные сообщают лишь о земельной собственности граждан городов Понта и Пафлагонии из разряда "прилегающих к полису" (см. выше). Практика превращения бывших царских укреплений в полисы может свидетельствовать об участии местных эллинизованных жителей Восточной Анатолии в становлении полисной жизни при Митридате Евпаторе (ср. OGIS. 338 -Пергам).
Выявленный социально-экономический процесс совпал с филэллинской политикой Митридата VI. Любопытно, что в первые же годы после его прихода к власти в монетном деле Понта произошли важные изменения: с санкции царской власти медные монеты стали чеканить не только древние полисные центры Понтийской Каппадокии и Пафлагонии (Синопа, Амис, Амастрия), выпускавшие полисную монету и раньше, но даже такие города и укрепления, которые до того вообще не чеканили монету, а многие не имели и полисного статуса (Фарнакия, Абонутейх, Амасия, Кабира, Комана, Лаодикея, Газиура, Хабакта, Талаура, Пимолиза). Медные монеты этих центров отличались единообразием в типологии, фактуре, весе, эмблемах, монограммах (рис. II. 1-9) и обращались одновременно, что доказывает их обнаружение в кладах[84]. Все это показывает, что царская власть стремилась не только унифицировать монетные выпуски греческих городов, но и разрешала ставить на монеты название гражданского коллектива в родительном падеже. Единообразие типов, отражающих генеалогические мифические корни правящей династии, исключительно митридатовская символика свидетельствуют, что это была в общем царская чеканка, возложенная с санкции правящей династии на города. Монетные легенды и монограммы, которые свойственны только определенным тинам монет в конкретном городском центре, говорят о том, что в лице Митридата VI царская власть санкционировала выпуск монет городами под контролем царских монетных чиновников. По сравнению с более ранним периодом данные прерогативы расширяли политические права полисов, давали им мизерные, но все же осязаемые элементы автономии и самоуправления. Так как право выпуска монеты со своим названием получили и крупные города, и незначительные центры, подтверждается предположение, что все они имели при Евпаторе статус полиса. Но, как выше отмечалось, он ограничивался правом владеть только той землей, которая находилась в непосредственной близости от города и принадлежала его гражданам. Сохранение за полисами некоторой автономии в области монетной политики и административно-политической сфере наводит на мысль, что эллинские города Понта при Митридате VI заново получили политические привилегии. Следовательно, и в законодательном отношении могло произойти изменение в сторону расширения прав гражданских коллективов, в частности, касательно наследования ab intestat et per testamentum.
О полисных привилегиях при Митридате VI свидетельствует ситуация в Северном Причерноморье и Колхиде. После того, как Митридат VI там укрепился, он стал активно проводить филэллинскую политику. В результате крупнейшие города Боспора - Пантикапей, Фанагория и Горгиппия, а в Колхиде - Диоскурия, получили разрешение чеканить монету. Этим царь Понта продемонстрировал готовность считаться с нравами эллинских городов[85]. Он понимал, что удержать греков в рамках созданной им общепричерноморской державы можно лишь соблюдая (хотя бы для вида) полисные права и привилегии. Право выпускать собственную монету было дано также другим эллинским полисам. При этом прекращение в ряде центров Причерноморья чекана монеты на рубеже 80-70-х годов до н. э. означало отход Митридата Евпатора от традиционных филэллинских принципов первых лет господства на Эвксинском Понте. Это повлекло и сокращение автономных привилегий греческих полисов (см. часть II, гл. 2).
"Евпаторов закон о наследовании", который расширял права полисов в царстве Митридата VI и полностью отвечал задачам его филэллинской политики, мог быть введен тотчас после создания Причерноморской державы в конце II в. Этот закон эффективно действовал до начала 70-х годов I в. до н. э., т. е. в то время, когда Митридат поощрял привилегии греков Причерноморья и своего родового царства. Любопытно, что тогда же Горгиппия, которой мы обязаны сведениями о законе, единственный раз в своей истории выпустила монету со своим названием и из благородного металла. Это может косвенно подтвердить предположение, что "закон Евпатора о наследовании" использовался понтийским царем в политических целях именно в указанный хронологический отрезок времени. Тем самым Митридат VI Евпатор пытался сделать свою власть более прочной, способствовать объединению эллинов в рамках одного государства, противопоставить свою филэллинскую политику восточной политике римлян, ущемлявшей их интересы деятельностью ростовщиков и публиканов.
Однако после неудач Митридата VI в Первой войне с Римом (89-84 гг.) эллинские центры Причерноморья начали выказывать недовольство политикой царя. Это явилось причиной перемены отношения Митридата к греческим городам, ужесточения и урезывания тех куцых политических свобод, которыми они были наделены в первые два с половиной десятилетия союза с Евпатором. Была приостановлена квазиавтономная чеканка, в Северном Причерноморье и Колхиде посажены новые наместники, а сам царь пытался больше внимания уделять местным племенам, нежели эллинским городам[86]. В противовес тенденции городов проявлять самостоятельность, царь и его наместники стали создавать укрепленные поселения, на царской земле, привлекая для этого туземные племена[87], главным образом сарматские (см. ниже). И несмотря на то, что в целом города сохраняли верность Митридату Евпатору до самой его гибели в 63 г., они начинали тяготиться властью царя Понта, пытаясь при малейшей возможности отложиться. Так случилось в начале 60-х годов I в. до н. э., когда некоторые города Северного Причерноморья перешли на сторону Махара (App. Mithr. 107; 108), так произошло и в 63 г., когда против Митридата выступил другой его сын, Фарнак (App. Mithr. 101-108)[88].
В этой связи мы полагаем, что "Евпаторов закон о наследовании" мог быть отменен в некоторых городах Северного Причерноморья в 80 - начале 70-х годов I в. и это стало одной из причин роста антимитридатовских настроений. В этот период Митридат VI открыто перешел от поддержки зажиточных кругов в греческих городах к жесткой политике, пытаясь противопоставить им недовольство малоимущих и обездоленных слоев[89]. В последующем преемники Митридата на боспорском престоле из политических соображений либо давали городам право пользоваться означенным законом, либо отменяли его, проводя, как и их предшественник Митридат Евпатор, более жесткую политику в отношении греческих полисов.
В Понтийской Каппадокии ситуация была похожей: санкционировав выпуск городской меди, Митридат VI расширил полисные привилегии, некоторым военно-хозяйственным поселениям присвоил статус полисов, что дало им возможность иметь незначительное количество земли (γη πολιτική) вместе со старыми греческими центрами. Но земля, хотя и перешла из разряда царской в категорию полисной, в конечном итоге контролировалась царем, который оставался верховным собственником земли в государстве.
Об изменениях в положении полисов при Митридате VI свидетельствуют надписи. Из Зелы происходит фрагмент мраморной политы с посвящением от имени Совета и Народа этого полиса (REG. XV. 1902. P. 319, N 15 = SP. III. 261), который датируется концом II - началом I в. до н. э. Из Газиуры известна надпись конца II - начала I в. Она вырезана у подножия акрополя-цитадели и гласит: "Никакому иностранцу (ξένον μηδένα) без приказа начальника цитадели (του άκροφύλακος) не проходить внутрь (цитадели - С. С.), кто бы он ни был, он будет захвачен. Раб (ό οίκέτης) будет наказан поркой, свободный же (ό έλευθέρος) пусть пеняет сам на себя" (SP. III. 278 = REG. 1910. P. 324 = BCH. 1909. XXXIII. P. 23). Из этой надписи следует, что в Газиуре на акрополе стоял гарнизон царских войск. Среди свободного населения этой бывшей крепости находились метеки, которые, как и повсюду в эллинском мире, не имели всей полноты гражданских прав. Им без особого разрешения командира гарнизона (акрофилака, фрурарха) запрещалось подниматься на акрополь. Поскольку в надписи проводится четкое разграничение между рабами и свободными, между иностранцами и, вероятно, коренными гражданами, которых пропускали в цитадель без особых препятствий, следует полагать, что Газиура по положению приравнивалась к полису и могла иметь свои гражданские органы управления. Последние, несомненно, координировали деятельность с царскими должностными лицами. Если это предположение справедливо, то граждане Газиуры, в прошлом одном из царских укреплений, должны были иметь в распоряжении систему наделов - клерухию, перешедшую из состава γη βασιλική в γη πολιτική как часть принадлежавшей полису территории. Так же могло обстоять дело и с другими полисными центрами Понта и Пафлагонии, в частности, Абонутейхом, который получил часть бывшей царской земли, прежде подчинявшейся царскому наместнику. Таким образом, при Митридате Евпаторе произошло расширение полисных привилегий, особенно у тех центров, которые ранее не имели полисного статуса. Это выражалось в увеличении фонда земель γη πολιτική.
Параллельно с этим Митридат укреплял царские земельные владения, так как в областях, прилегающих к Фарнакии, Трапезунту, Малой Армении и Колхиде, он построил 75 укреплений, самые значительные из которых Гидара, Басгедариза, Синория (Strabo. XII. 3, 28), Синорега (Σινόρηγα φρούριον - App. Mithr. 101), Фадисант (Φαδισάνη φρούριον) (Ps. - Arr. PPE. 23). Некоторые, как, например, Кайнон Хорион, Сида, Фабда, возникли в непосредственной близости от крупнейших греческих центров царства, что позволяло держать города под постоянным контролем. Грандиозное строительство укреплений и присоединение многих новых территорий неизбежно должны были вызвать изменения в административном управлении царскими землями при Митридате VI. Есть основания полагать, что старая система стратегий была упразднена, а во главе наместников над округами были поставлены диойкеты, которым подчинялись сатрапы и эпархи. Возможно, что сатрапы заменили в иерархической структуре управления прежних стратегов. Об этом повествует Страбон, когда описывает назначение в Колхиду диойкетов и эпархов при Митридате VI (XI.2.18). Такими диойкетами были Дорилай Младший, управлявший наместничеством в Комане Понтийской (см. ниже), сыновья Митридата VI Акафий, правитель Малой Армении, Митридат Старший и Махар, наместники на Киммерийском Боспоре. От наместников-диойкетов зависели сатрапы, о чем свидетельствует Аппиан (Mithr. 35), описывая действия Акафия в Македонии в годы Первой Митридатовой войны. "Акафий, - пишет римский историк, - подчинил всю Македонию и, поручив ее сатрапам, двинулся против Суллы (σατράπας έπιτρέφας αυτός)". Очевидно, что и в Малой Армении сын Митридата правил с помощью сатрапов. У Аппиана находим упоминание о том, что Митридат поставил сатрапов над племенами в покоренных им районах Малой Азии (σατράπας*... τοις· ἔθνεσιν) (App. Mithr. 21; 46). Наконец, в одном из своих посланий Митридат Евпатор обращается непосредственно к одному из таких сатрапов (Βασιλ[εὺς Μιθραδ]άτης Λεωνίππω σατράπη [χαί]ρειν - Syll. II⁴. 741). Диойкетами-наместниками назначались лица из числа "друзей" (φίλοι, έταίροι) царя или его сыновья. Одним из таких "друзей" Митридата VI был дед географа Страбона с материнской стороны. В ходе III Митридатовой войны он склонил к отпадению от Митридата 15 укреплений (τά φρούρια) (Strabo. XII.3.33). Это было возможно потому, что дедушка Страбона выступал правителем одной из частей Понтийской державы, как и его брат Моаферн, а также их дальний родственник Дорилай Младший. Поскольку в распоряжении этого человека находилось 15 крепостей (τά φρούρια) вместе с гарнизонами, которые являлись центрами округов Понтийского царства, то следует предполагать, что ко второй четверти I в. эти округа потеряли самостоятельное административное значение и подчинялись более высокопоставленному наместнику, очевидно, диойксту (ср. διωκεῖτο - применительно к Дорилаю Младшему и διοικητής της χώρας και ύπαρχος - к Моаферну), коим являлся и дед Страбоиа. Такая реорганизация находит подтверждение в одном эпиграфическом документе из Амасии, в котором говорится: "Властитель Мерион (Μηριόνου τοῦ κυρίου) повелел воздвигнуть стелу в память о Фарнабазе за его службу (или подчинение?) властителю (δια τό έξηκολουόηκέναι τώι κυρίωι) справедливо и самоотверженно (SΡ.III.95a). Термин ό κύριος в нарративных и эпиграфических памятниках часто имеет значение "повелитель", "властитель", "владыка"[90]. Речь, несомненно, идет о крупном вельможе, очевидно, землевладельце или правителе - наместнике части государства, коль скоро у него в подчинении состоял Фарнабаз, судя по имени, перс. Здесь напрашивается параллель с рассматривавшейся выше надписью из Денизли, где речь идет о некоем Ахее, землевладельце или правителе области (ό κύριος) при Антиохе I, входившем в число друзей этого царя, под управлением которого находились укрепления и сельские общины-комы. Не исключено, что в надписи из Амасии Фарнабаз, как предположили авторы Studia Pontica, служил Мериону на войне (SP. III. P.117). Следовательно, он мог быть одним из стратегов или командиров гарнизона в крепости, входившей в состав земельных владений властителя Мери-она или подвластной ему в административном отношении. Поскольку памятник датируется временем Митридата Евпатора, то ό κύριος можно отождествить с ό διοικητής в качестве наместника территории.
Таким образом, укрепление царской хоры при Митридате VI потребовало усложнения системы управления землями, находившимися в собственности царя и его ближайшего окружения. Это ответ на предоставление городам некоторых полисных привилегий, в частности крайне незначительных земельных владений. Царские крепости на хоре должны были укрепить власть монарха, чтобы стать его опорой на местах. Решающая роль в строительстве и управлении ими отводилась царским ставленникам-диойкетам и сатрапам, призванным одновременно пополнять царское войско контингентами зависимого от них местного населения, а казну - новыми налогами. Военно-административная система при Митридате VI Евпаторе получила, таким образом, новый стимул. Ее основным предназначением было противостоять тенденции к автономии и самостоятельности греческих полисов царства, игнорировать которую в своей политике Митридат VI Евпатор не мог. Вся земля в государстве контролировалась царской властью. Царь мог приписать ее полисам или отдельным лицам по своему усмотрению, что ограничивало автономию гражданских коллективов, не получавших права собственности над всей той землей, которая при их свободном статусе обычно им подчинялась. Иными словами, полисы лишались земли, подпадавшей под понятие "подвластной полису", а за царем оставалось право регулировать их земельные владения.

---

[1] Rostowtzeff M. I. SEHHW. Vol. I. P. 571–578; Magie D. Roman Rule in Asia Minor. Princeton, 1950. Vol. I. P. 182–189; Vol. II. P. 1070–1072; Jones A. The Cities of the Eastern Roman Provinces. Oxford. 1937. P. 155, 156; Olshausen E. Pontos // RE. 1978. Suppl. XV. S. 437; Weimerl H. Wirtschaft als landschaftsgebundenes Phänomen: Die antike Landschaft Pontos. Frankfurt a. Main, 1984. S. 37, 38 u. folg.
[2] Broughton T. R. S. Roman Asia // An Economic Survey of Ancient Rome / Ed T. Frank. Baltimore, 1938. P. 640–649; Rostowtzeff M.l. SEHHW. Vol. I. P. 576; Magie D. Op. cit. P. 179, 180; Olshausen E. Op. cit. S. 437; Weimert H. Op. cit. S. 37 u. folg.
[3] Jones A. The Cities… P. 156; Idem The Greek City from Alexander to Justinian. Oxford, 1940. P. 41; Rostowtzeff M.l. SEHHW. Vol. I. P. 592, 1273; Weimert H. Op. cit. S. 40, 117; Максимова М. И. Античные города юго–восточного Причерноморья. М.: Л., 1956. С. 189.
[4] Magie D. Op. cit. P. 180: Weimert H. Op. cit. S. 99.
[5] Если большая часть исследователей признавала за эллинскими городами Понта право владеть городской сельскохозяйственной округой, то А. Джонс, отрицая полисное землевладение при Митридатидах и противореча самому себе, считал его минимальным (см. Jones A. The Cities… P. 156).
[6] Лепер Р. Х. Греческая надпись из Инеболи // ИРАИК. 1902. T. VIII. выи. 1–2. С. 153; Remach T. Bull. Epigr. //REG. 1904. Vol. 17. P. 252; Idem. A Stele from Abonuteichos // NC. 1905. Vol. 5.4th ser. P. 113; Максимова М. И. Античные города… С. 197 и след.
[7] Лепер Р. Х. Указ. соч. С. 153; Reinach T. A. Stele… Р. 113–119.
[8] Максимова М. И. Указ. соч. С. 197 и след.
[9] Лепер Р. Х. Указ. соч. С. 153 и след.; М. И. Максимова (Указ. соч. С. 182, 183, 197, 198) переводит τοις φράτορσιν; как "фратрии"; точнее перевести "членам фратрии", т. е. членам одной (!) фратрии, а не нескольких различных фратрий. Об этом свидетельствует упоминание о фратрии в стк. 10 надписи, где говорится об уставе этой некогда гентильной организации. Ср. Liddell H., Scott R. Jones H. A Greek—English Lexicon., Oxford, 1961. P. 1953. s.v. φράτηρ.
[10] Собр. примеры см. в: Ziebarth E. Das Griechische Vereinswesen. Leipzig, 1896. S. 35; Poland F. Geschichte des griechischen Vereinswesens. Leipzig, 1909. S. 38–48; ср.: Сапрыкин С. Ю. Из эпиграфики Горгиппии // ВДИ. 1986. № 1. С. 68, 69.
[11] Ziebarth E. Op. cit. S. 136–138; Poland F. Geschichte… S. 160; Idem. ΣΥΝΟΔΟΙ // RE. Bd. IV. S. 1422.
[12] Е. Цибарт доказывает, что зависимость от государственных законов и постановлений применительно к почетным декретам почти полностью отсутствовала (Ziebarth E. Op. cit. S. 188–190).
[13] Глускина Л. М. Фратрия и род в структуре Афинского полиса IV в. до н. э. // ВДИ. 1983. № 3. С. 39–52; Latte K. Phratrie // RE. 1941. Bd. 20, Hbd. 39. S. 756; Bourriot F. Recherches sur la nature du genos. P., 1976. Vol. I. P. 650; Свенцицкая И. С. Роль частных сообществ в общественной жизни полисов эллинистического и римского времени // ВДИ. 1985. № 4. С. 46; Roussel D. Tribu et cité. P., 1976. PP. 56; Busolt G.. Swoboda Н. Griechische Staatskunde. München, 1926. Bd. I. T. 1. Abt. 4. S. 958 u.folg.
[14] Poland F. Geshichte… S. 528.
[15] Reinach T. A Stele… P. 166; Idem. Mithradates Eupator, König von Pontos. Hildcsheim: N. Y., 1975. S. 254; Rostovtzeff M. I. Ormerod H. Pontus and It's Neighbours // CAH. 1932. Vol. 9. P. 215; Лепер Р. Х. Указ. соч. С. 162.
[16] Максимова М. И. Указ. соч. С. 197, 198.
[17] Olshausen E. Zum hellenisierungsprozess am Pontischcn Königshof // Ancient Society. 1974. Vol. 5. P. 160.
[18] О культе Зевса в Понтийском царстве см.: SP. III. 28, 65, 140, 141, 152; Cumont F. Le Zeus Stratios de Mithridate // RHR. 1901. Vol. 43. P. 45.
[19] Robinson D. Greek and Latin Inscriptions from Sinope and Environs // AJA. 1905. Vol. 9; P. 302. N 24.
[20] Михайлов Г. Към вопроса за стратегиете в Тракия // ГСУ. 1967. Т. 61. Вып. 2. С. 33; Фол А. Още ведньж (и за последен вът!) към вопроса за стратегиете в Тракия // Terra Antiqua Balcanica II. Sofia, 1985. P. 142–144.
[21] Блаватская Т. В. Рескрипты царя Аспурга // CA. 1965. № 2. С. 197–200.
[22] Блаватская Т. В. Аспург и Боспор // CA. 1965. № 3. С. 30, 31.
[23] Сапрыкин С. Ю. "Аспургиане" // CA. 1985. № 2. С. 68; 69; Он же. Особенности земельных отношений в Понтийском царстве Митридатидов // Terra Antiqua Balcanica. Sofia, 1986. V. P. 113–120; Он же. "Евпаторов закон о наследовании" и его значение в истории Понтийского царства // ВДИ. 1991. № 2. С. 181–197.
[24] P. Dura. 5–Cumnnt F. Fouilles de Dura—Europos. P., 1926. P. 309–314; Haussoullier B. Une loi grecque inédite sur les successions ab intestat // Revue historique de droit français et étranger. 1923. Vol. 47. P. 529; Ср. также; Cumont F. Le Zeus… P. 309–311; Кошеленко Г. А. Греческий полис на эллинистическом Востоке. M., 1979. С. 229.
[25] Taubenschlag R. Papyri and Parchments from the Eastern Provinces of the Roman Empire outside Egypt // The Journal of Juristic Papyrology, 1949. Vol. III. P. 56; Rostovtzeff M. I. Dura—Europos and It's Art. Oxford, 1938. P. 15; Kreissig H. Wirtshaft und Gesellschaft im Seleukidenreich. B., 1978. S. 50.
[26] Jones A. H. M. The Greek City… P. 96, 97.
[27] Кошеленко Г. А. Указ. соч. С. 231, 232; Bickermann E. Notes et discussions: la cité grecque dans les monarchies hellénistiques // RdePh. 1939. Ser. 3. Vol. 65.
[28] Welles C. B. Royal Correspondence in the Hellenistic Period: A Study in Greek Epigraphy. New Haven, 1934. P. 208; Launey M. Recherches sur les armées hellcnistiques. P., 1949. Vol. II. P. 682–685; Bar—Kochva B. The Seleucid Army. Cambridge, 1976. P. 33.
[29] Jones J. W. The Law and Legal Theory of the Greeks. Oxford, 1956. P. 194–195; Gernet L. Droit et institutions en Grèce antique. P., 1968. P. 265–275.
[30] Каллистов Д. П. Этюды по истории Боспора в римский период // ВДИ. 1938. № 2. С. 276–286; Максимова М. И. Указ. соч. С. 283; Молев Е. А. Создание Черноморской державы Митридата Евпатора // АМА. 1977. Вып. 3. С. 20, 21; Шелов Д. Б. Идея всепонтийского единства в древности // ВДИ. 1986. № 1. С. 42.
[31] Cutius E. Über ein Decret der Anisener 7.11 Ehren des Apollonios // Monatsbericht d. Preus. Akad. der Wiss. zu Berlin. Sitzung der philos. — hist. Kl. B., 1880. Juli. S. 646–651; Cumont F. A propos d'un decret d'Anisa en Cappadoce // REA. 1932. Vol. 34, N 2. P. 135–138; Michel Ch. Recueil d'inscriptions grecques. Bruxelles, 1900. N 546.
[32] Бикерман Э. Государство Селевкидов. М., 1985. С. 151.
[33] Seibert J. Metropolis und Apoikie. Diss. Würzburg, 1963. S. 169–174.
[34] WBR. I². 1. P. 174, N 10–13; P. 204, 205, N 50–57; SNG. Deutchlands. Sammlung von Aulock. Pontus, Paphlagonien, Bithynien. B., 1957. H. I. N 152.
[35] О взаимоотношениях полисов и царской власти см.: Bickermann E. La cité grecque. P. 350–355; Свенцицкая И. С. Земельные владения эллинистических полисов в Малой Азии // ВДИ. 1960. № 3. С. 86 и след.; Tscherikower V. Die hellenistischen Städtegründungen von Alexander dem Grossen bis auf die Römerzeit. Leipzig, 1927. S. 70 u. folg.; Hansen F.. The Attalids of Pergamon. Ithaca; L„ 1947. P. 162; Allen R. The Attalid Kingdom: A Constitutional History. Oxford, 1983. P. 97.
[36] То же и в Пергаме, см.: Rostowtzeff M. I Notes on Economic Policy of Pergamen Kings // Anatolian Studies presented to W. M. Ramsay. Manchester. 1923. P. 376; Allen R. Op. cit. P. 98–100.
[37] Максимова М. И. Указ. соч. С. 189.
[38] Olshausen t., Biller J. Historisch–geographische Aspekte der Geschichte des Politischen und Armenischen Reiches. Wiesbaden, 1984. T. 1: Untersuchungen zur Historischen Geographie von Pontos unter den Mithradatiden. S. 44–54; Weimert Н. Op. cit. S. 26–30.
[39] Гарнизоны царских войск известны в Амасии (SP. III. 94), Газиуре (Ibid. 278), Синопе (Strabo. XII. 3.11; Memn. LIII. 1–5; LIV. 1–2; Oros. Adv. pag. VI. 3. 2; Luc. XXIII), Амисе (Максимова М. И. Указ. соч. С. 269; Plut. Luc. XXXII), в подчиненных Митридату VI городах Аполлонии Понтийской, Ольвии, Херсонесе, Фанагории, Гераклее Понтийской и т. д.
[40] Должность ό έπιστάτης της πόλεως в Понте и Пафлагонии не засвидетельствована в эллинистическую эпоху. Однако она известна в Вифинском царстве во II в. в Прусе на Олимпе (Robert L. Etudes anatoliennes. P., 1937. P. 229–233), а также в надписях римского времени из Амастрии среди почетных магистратур (IGR. III. 88, 89).
[41] О Евпатории см.: Rüge W. Eupatorium // RE. 1907. Bd. VI. S. 1161; Magie D. Op. cit. P. 1211; Olshausen E., Biller J. Op. cit. S. 27–44. Исследователи не считают его городом в полном смысле слова при понтийском владычестве (ср. Weimert H. Op. cit. 30, 31). X. Ваймерт полагает, что Евпаторий был соперником соседней Кабиры в экономическом отношении. Однако тот факт, что Евпаторий, построенный Помпеем и переименованный в Магнополь. просуществовал только до 20 г. н. э., означает, что он и при Митридате VI не имел существенного экономического значения. Очевидно, он рассматривался Митридатом Евпатором как военный и политический противовес Лаодикее и Кабире, получившим ограниченный полисный статус. Это равняет его по положению с другими царскими укреплениями.
[42] Сапрыкин С. Ю. Особенности земельных отношений… Р. 113–120.
[43] Petit P. La civilisation hellenistique. P., 1965. P. 34–36; Ehrenberg V. The Greek State. 2nd ed. L., 1969. P. 191–193.
[44] Kreissig H. Die Dorfgemeinde im Orient in der Hellenistischen Epoche // Les Communautés rurales: Recueiles de la société Jean Bodin, 1983. Vol.41. S. 301–313; Свенцицкая И. С. Положение зависимого населения в Малой Азии V–IV вв до н. э. // ВДИ. 1967. №4. С. 84. О делении земли в эллинистических государствах на "царскую", "полисную" и "храмовую" см.: Kreissig H. Fragen der Sozialökonomischen Basis im Hellenismus des Ostens // JfW. 1971. T. 2. S. 119.
[45] О географическом районировании Понтийской Каппадокии: Anderson. J. G. A Journey of Exploration in Pontus // SP. I. 1903. P. 53 et suiv.; Olshausen E. Mithridates VI und Rom // ANRW. 1972. Bd. I, 1. S. 806 ff.; Idem. Pontos. S. 437–440; Wilson D. The Historical Geography of Bithynia, Paphlagonia and Pontus in the Greek and Roman Periods. Oxford, 1960. P. 10 ff.; Weimert H. Op. cit. S. 21 u.folg.; Olshausen E.. Biller J. Op. cit. S. 17 ff.: Magie D. Op. cit. P. 177–188; Broughlon T. Roman Asia… P. 602 ff.
[46] Reinach T. Mithridates Eupator… S. 253.
[47] Rostovtzeff M. I., Ormerod H. Op. cit. P. 215: Rostowtzeff M. I. SEHHW. Vol. 11. P. 576: Jones A. The Cities… P. 155–157; Magie D. Op. cit. P. 1070–1072; Olshausen E. Pontos… S. 437.
[48] Geyer F. Mithridates // RE. 1932. Bd. XV, 2, Hbd. 30. S. 2201, 2202.
[49] Ломоури Н. И. К истории Понтийского царства. Тбилиси, 1979. С. 141–143; Weimert H. Op. cit. S. 16–18 полагает, что описанные Страбоном округа лишь эпизодически представляли собой административные единицы.
[50] Reinach T. Mithradates Eupator… S. 252–255; Jones A. The Cities… P. 155.
[51] Gregoire H. Rapport sur un voyage d'exploration dans le Pont et en Cappadoce // BCH. 1909. Vol. 33, N 1/2. P. 21, Nr. 7; SP. III. P. 156–159; N 145. Х. Грегуар идентифицирует местечко Кале—Кей с Газелоном, а не с Дакопой. Х. Ваймерт (Weimert H. Op. cit. S. 54, 126–128) полагает, что при понтийском владычестве Газелонитида управлялась из Амиса, а не из Газелона. Ср.: Olshausen E., Biller J. Op. cit. S. 126, 130; Wilson D. R. Op. cit. P. 200. Они отрицают возможность существования общей границы между Диакопеной и Газелонитидой, что, однако, не снимает вопроса об упоминании в надписи административных округов царства.
[52] Liddell, Scott, Jones, s.v. τό χωρίον; τό φρούριον. В переводе этого места Аппиана Х. Уайт употребляет эквивалент "stronghold": "поместье, усадьба, держание" (Appian's Roman History. L.; Cambridge, 1922. Vol. II. P. 253).
[53] Например, в Ольбе. См.: Heherdey R„ Wilhelm A. Reisen in Kilikien // Denkschriften der Akad. in Wien. Philos. — hist. Kl. 1896. Bd. 44, Abh. 6. S. 53, 88. N 122 ff. Эпистаты известны в Вифинии, Селевкидском государстве и т. п. (Preaux C. Le monde hellenistique: La Grece et l'Orient (323–146 av.j.c.). P., 1978. Vol. 1. P. 10). Эпископы как царские наместники в городах засвидетельствованы при Митридате Евпаторе в Эфесе (App. Mithr. 48). Последние, правда, осуществляли власть царя над городами, но это не препятствует относить таких же или близких по значению чиновников и к сельской округе.
[54] Meyer Ed. Geschichte des Königreichs Pontos. Leipzig, 1879. S. 39; Reinach T. Mithridates Eupator… S. 25.
[55] Leonhard B. Paphlagonia. B., 1915. S. 126 ff.; Максимова М. И. Указ. соч. С. 129–131.
[56] Об организации управления на землях племен севера Малой Азии подробнее см.: Максимова М. И. Указ. соч. С. 129–133.
[57] Bengtson Н. Die Strategie in der Hellenistischen Zeit. München. 1937. Bd. 1. S. 34–36.
[58] Дьяконив М. М. Очерк истории древнего Ирана. М., 1961. С. 170; Bickerman E. Institutions des Seleucides. P., 1938. P. 78–89; KreissigH. Wirtschaft und Gesellschaft im Seleucidenreich. B., 1978. S. 50; Briant P. Rois, tributs at paysants. P., 1982. P. 63.
[59] Bickerman E. Institutions… P. 79–83: Kreissig H. Wirtschaft… S. 49 (автор считает, что колонии–катойкии создавались из воинов, отслуживших срок службы царю); Bar—Kochva B. The Seleucid Army. Cambridge, 1976. P. 24–33; Cohen G. The Seleucid Colonies: Studies in Founding, Administration and Organization. Wiesbaden, 1978. P. 3–5 (из резервных или отставных воинов). Противоположная точка зрения: Lévêque P. Le monde hellénistique. P., 1969. P. 49.
[60] Максимова М. И. Указ. соч. С. 194; Об этнической карте района см.: Ломоури Н. И. Указ. соч. С. 120 и след.
[61] О неустойчивости отношений колхов и Митридата VI свидетельствует рассказ Аппиана о мягком отношении жителей Колхиды к Помпею во время преследования им Митридата. Однако некоторые колхские царьки сохраняли верность понтийскому владыке, что и привело одного из них, Олтака, к участию в триумфе Помпея в колонне пленных (App. Mithr. 103; 117).
[62] Это гарнизоны киликийцев в Синопе (Plut. I.uc. XXIII; Memn. 53. 1–5; Oros. Adv. pag. VI. 3.2). галатов в Гераклее Понтийской (Memn XLII. 5), арменийцев из Малой Армении в Ольвии (los. ΡΕ. I2. 35 = Klio. 1933. Bd. 29. S. 50) и Херсонесе Таврическом (Виноградов Ю. Г., Кадеев В. И. Армянские лучники на службе Митридата Нвнатора // Второй Всесоюз. симпозиум по проблемам эллинистической культуры на Востоке: Тез. Ереван. 1984. (λ 12). A priori можно думать о киликийском гарнизоне в Аполлонии, где во главе отряда воинов, присланных от Митридата Евпатора, стоял киликиец Эпитинханон из Тарса (IGB. I2. 392: ὁ ήγούμος των στρατιωτών). Сюда же можно присовокупить и отряд римских перебежчиков, стоявший в Пантикапее (Аpp. Mithr. 110, 111).
[63] Plut. Luc. XIV; XIX; XXIII; App. Mithr. 17; 19; 69; Justin. XXXVIII. 7.3; Launey M. Recherches sur les arme'es hellenistiques. P., 1949. Vol. I. P. 389, 420–423: Griffith G. The Mercenaries of the Hellenistic World. Cambridge, 1935. P. 189–193; McGing B. C. The Foreign Policy of Mithridates VI Eupator, King of Pontus. Leiden, 1986. P. 85 ff.
[64] Ps. — Arr. PPЕ. 16: ср.: Максимова М. И. Указ. соч. С. 72; Rüge W. Kerasus // KL:. 1921. Bd. II. S. 264; Weimert Н. Op. cit. S. 99.
[65] В письме пергамского царя Евмена II о положении кардаков— наемников в его войсках, которые жили на царской земле как военные колонисты (Cohen G. Op. cit. P. 5; Голубцова Е. С. Сельская община Малой Азии. M., 1972. С. 19–21; Свенцицкая И. С. Зависимое население на землях городов Западной Малой Азии в период эллинизма // ВДИ. 1957. № 3. С. 94) говорится об οὶ κατοικοῦιτίές Καρδάκων κώμη (Segre M. Inscrizioni di Licia // Clara Rhodos. 1938. Vol. 9. P. 190, 191). Хотя термин οὶ κατοικοῦιτίές означает здесь просто "жить", статус кардаков как военных колонистов показывает, что они получали от царя участки земли, право беспошлинной торговли, личную свободу, а в качестве защиты могли использовать близлежащие укрепления.
[66] Magie D. Op. cit. P. 177, 1066, 1077; SP. III. P. 84: Fletcher W. The Pontic Cities of Pompey the Great // TAPA. 1938. Vol. 70. P. 17–29.
[67] Jones А. The Cities… P. 423; Weimert H. Op. cit. S. 80; Anderson A. Journey… P. 83.
[68] Dreizehnter A. Pompeius als Stadtegriinder // Chiron. 1975. Bd. 5. S. 223. О мероприятиях Помпея в Малой Азии см.: Seager R. Pompey — A Political Biography. Oxford, 1979. P. 53; Greenhalgh P. Pompey: The Republican Prince. Columbia, 1982.
[69] Cohen G. Op. cit. P. 60–62.
[70] Grégoire H. Op. cit. P. 136–138, N 112: Ramsay W. // JHS. 1887. Vol. 8. P. 485.
[71] Robert L. Études épigraphiques et philologiques. P., 1938. P. 260, 261, Not. 1; Свенцицкая И. С. Земельные владения… С. 92. Примеч. 12.
[72] Seylaz A.. Keil J lihreninschrift von Bel Kavc bei Smyrna //JÖAI. 1933. Bd. 28, Beibl. 122. S. 11, nr. 4–6; Hermann P. Ergebnisse einer Reise in Nordostlydien // Denkschriften der Ak. d. Wiss. in Wien. 1962. Ph. — Hist. Kl. 80. Bd. 5, H. 2. S. 11, nr 3–5; Cohen G. Op. cit. P. 73–75.
[73] Robert L. // Gnomon. 1970. Bd. 42, N 6. S. 601, 602.
[74] Wörrle M. Antiochos I, Achaios der Ältere und die Galater. Eine neue Inschrift in Denizli // Chiron. 1975. Bd. 5. S. 59. u. folg.; Cohen G. Op. cit. P. 25; Свенцицкая И. С. Полис и община: К вопросу о формировании общинного самоуправления в эллинистический период // Проблемы социально–политической организации и идеологии античного общества. Л., 1984. С. 72 и след.
[75] Briant P. Rois… P. 163; Frye R. N. The Heritage of Persia. L.; N. Y., 1966. P. 167–170.
[76] Anderson J. G. Exploration in Galatia eis Halym // JHS. 1899. Vol. 19. P. 63–65; Ramsay W. Lycaonia // JÖAI. 1904. Bd. 7. Beibl. S. 80; Calder W. Inscriptions of Southern Galatia // AJA. 1932. Vol. 36. P. 457; Hunt D. Feudal Survivals in Ionia // JHS. 1947. Vol. 67. P. 68–72.
[77] Некоторые античные авторы упоминают об Армене как о городе с гаванью (Ps—Scylax. 89; Xen. Anab. VI. 1.15; Mela. 1.19; Plin. VI. 2.6; Steph. Byz. S. V. Άρμένη; Ps—Arr. PPE. 21), но все называют ее принадлежащей Синопе.
[78] О Стефане см.: French D. Stephane // Anadolu. 1986. Vol. 10. P. 483–491.
[79] Meyer Ed. Op. cit. S. 10–19; Rewach T. Mithridates Eupator… S. 12–20; Ломоури. Н. Ю. Указ. соч. С. 128 и след.; Максимова М. И. Указ. соч. С. 122–124, 138–145; Broughton T. R. S. Roman Asia… P. 636; Rostowtzeff M. I. Kolonates. S. 253–255; Голубцова Е. С. Сельская община Малой Азии. М., 1972. С. 14 и след.; Dörfer und Dorfgemeinschaften in Achàmenidischen und hellenistischen Asien // JfW. 1975. Bd. IV. S. 115–133.
[80] Strabo. XIV. 2.25; Broughton T. R. S. Roman Asia… P. 647.
[81] В Лидии Τετραττυργίοιν объединял четыре общины, будучи, в свою очередь, центром всего объединения. Не исключено, что и в Каппадокии в Тетрапиргию близ Мазаки входили четыре общины: ГолуСщова Е. С. Очерки социально–политической истории Малой Азии в I–III вв. М„ 1962. С. 148.
[82] Kreissig H. Die Dorfgemeinde im Orient… S. 305–313.
[83] Cohen G. Op. cit. P. 39, 86–88.
[84] Klein U. Zum Aigis—Nike Typ der pontisch–paphlagonischen Bronzcpragung aus der Zeit des Mithridates Eupator // Schweizer Münzblatter. 1969. Jahrg. 19. H. 74. S. 27, 28; Максимова М. И. Указ. соч. С. 188; Weimert H. Op. cit. S. 52; ср.; Noe S. P. A Bibliography of Greek Coin Hoards. N. Y., 1937. N41, 42; An Inventory of Greek Coin Hoards. N. Y., 1973. P. 181–183, N 1369, 1372, 1382; P. 184, N 1386, 1387.
[85] Шелов Д В. Махар, правитель Боспора // ВДИ. 1978. № 1. С. 62, 63; Он же. Города Северного Причерноморья и Митридат Евпатор // ВДИ. 1983. № 2. С. 46, 47.
[86] Каллистов Д. П. Северное Причерноморье в античную эпоху. М., 1952. С. 150; Gajdukevič V. Das Bosporanische Reich. B.; Amsterdam, 1971. S. 320.
[87] Сапрыкин С. Ю. Аспургиане… С. 75; ср.: Сокольский Н. И. К истории северозападной части Таманского полуострова в античную эпоху // VIе Conference internationale d'etudes classiques des pays socialistes. Sofia, 1963. P. 22–24; Он же. Новые памятники синдской скульптуры // КСИА. 1965. Вып. 100. С. 89.
[88] Шелон Д. Б. Махар… С. 69–72; Он же. Города… С. 54; Сапрыкин С. Ю. Митридатовские традиции в политике Боспора на рубеже нашей эры // Античность и варварский мир. Орджоникидзе, 1985. С. 70–80.
[89] Gaggero F..S. La propaganda antiromana di Mithridate VI Eupatore in Asia Minore e in Grecia // Contributi di storia antica in onore di Albino Garzetti. Genova, 1976. P. 117.
[90] Ср. надпись из Денизли: ό κύριος τοῦ τόπου — Wörrle M. Op. cit. S. 60–70; Strahn. XIII.4.1; διετέλεσε γοῦν ἔτη είκοσι κύριος ων τοῦ φρουρίου καῖ των χρημάτων (пергамский царь Филетер); Египет, I в. до н. э.: Sitzungsber. d. Preus. Ak. d. Wiss. zu Berlin. 1902. S. 1096; OGIS. 415: βασιλεύς κύριος (Иудея I в. до н. э.).