К середине I в. намечается возобновление истории греческого аристотелизма, непосредственно связанное с резким повышением интереса к школьным трактатам Аристотеля. Чтобы объяснить это внезапное возрождение подлинного аристотелизма, рассказывают историю, которая в наши дни воспринимается как легенда. Более ста лет сочинения Аристотеля тайно хранились в Скепсисе, небольшом городе Троады; наследники держали их в погребе, чтобы уберечь от жадности пергамских правителей. Рукописи, купленные неким Апелликоном, позднее были вывезены Суллой в Рим, где грамматик Тираннион из Амиса сделал с них копии. Но лишь около 70-60 гг. Андроник Родосский издал школьные сочинения Аристотеля, распределив их по рубрикам, частично парафразировав и снабдив комментарием (см. раздел об Аристотеле в т. I, с. 341-346).
Теперь начинается эпоха комментирования, которая делится на два периода. Первый занимает около трех столетий: с I в. до P. X. до середины III в. по P. X.; второй хронологически соответствует истории неоплатонизма (III-VI вв.).
Первый период комментирования Аристотеля можно рассматривать как период ортодоксального аристотелизма. Аристотелики этого времени прежде всего стараются разъяснить, что говорит Аристотель: они хотят остаться верными его учению и защитить аристотелевскую доктрину в противостоянии двум основным соперничающим школам - платонизму и стоицизму. Оппозиция эпикуреизму, видимо, играла гораздо менее важную роль. Истину открыл и изложил в своих сочинениях Аристотель. Изучать философию - значит толковать труды Аристотеля. Вот почему философские сочинения аристотеликов этого периода - по большей части парафразы, комментарии и аналитические работы, посвященные самому тексту Аристотеля. От обильной продукции этих трех столетий до нас дошло немногое, возможно потому, что, как показывают несколько сохранившихся сочинений, уровень ее был невысок. Эти произведения, слишком элементарные, часто были написаны в виде парафраза. Парафраз, называемый также переложением, есть риторический метод, состоящий в изменении формулировок какого-либо текста при сохранении его содержания. Теоретик риторического искусства Элий Теон (Progymnasmata, cap. 15), раскрывает основные способы такой трансформации - через изменение синтаксиса, дополнение, сокращение и замену. Иными словами, парафраз, или переложение, состоял в "переводе" наследия Аристотеля на более современный греческий язык. Подобную риторическую продукцию сменили произведения лучшего качества, которые затрагивали отдельные вопросы учения и в большей мере отвечали потребностям школы.
Андроник и его ученик Боэт писали, в частности, о Категориях, как и Александр из Эг, учитель Нерона. Все эти комментарии утрачены. Первый сохранившийся комментарий принадлежит Аспасию (первая половина II в. по P. X.). Об Аспасии известно мало. Гален около 143 г. слушал в Пергаме одного из учеников Аспасия (De cogn. anim. morb., 8, p. 32. 5-7 Marquardt). Комментарии Аспасия были известны Термину и Александру Афродисийскому; Плотин пользовался ими наряду с комментариями Александра Афродисийского, когда преподавал в Риме между 263 и 268 гг. (Порфирий. Жизнь Плотина, 14. 10-14). Только часть комментария Аспасия на Никомахову этику сохранилась в прямой передаче. Именно со времени Аспасия начинается регулярное изучение Никомаховой этики. Аристотелики отличались тогда от стоиков главным образом тем, что по отношению к аффектам рекомендовали не безразличие (араtheia/άπάθεια), а умеренность (metriopatheia/μετριοπάθεια).
Дошедшие до нас биографические сведения об Александре Афродисийском малочисленны и крайне скудны. Посвящение трактата О судьбе императорам Септимию Северу и Антонину Каракалле, из которых второй был удостоен титула Августа в январе 198 г., - единственный достоверный хронологический факт. Сочинение О судьбе написано после 198 г. и не позднее 209 г. (года провозглашения Геты Августом). Среди древних авторов мало таких, чьи сочинения были бы так же распространены, как сочинения Александра, будь то труды, дошедшие в прямой и косвенной передаче, сирийские, арабские, еврейские, латинские переводы или упоминаемые арабскими библиографами произведения, подлинность которых специалисты ставят под сомнение. На греческом языке от Александра дошли следующие комментарии: к Первой Аналитике, Топике, Метеорологике, De sensu et sensibilibus, Метафизике. Сохранились также самостоятельные сочинения: О судьбе, О смешении и росте, О физике: апории и решения, Этические проблемы, О душе (сочинение, значительная часть которого остается спорной). Прежде чем перейти к изложению учения Александра Афродисийского, напомним, что от Теофраста до Александра прошло пять веков, половина тысячелетия - почти столько же времени, сколько разделяет Николая Орема (положившего начало переводу Аристотеля на новоевропейские языки, XIV в.) и И. Беккера (последнего по счету издателя Аристотеля[1], XIX в.).
"Аристотелевскую" теорию Провидения Александр Афродисийский решил разработать, должно быть, отвечая платонику Аттику (см. главу "Платонизм", с. 673-674). В противоположность платоникам и стоикам, Александр считает, что Провидение, пребывая на небесах, простирается с небес на подлунный мир, подверженный возникновению и разрушению, но проявляет себя здесь лишь затем, чтобы сохранить непрерывное существование естественных видов, и не вмешивается, ни прямо, ни косвенно, в конкретные события. Точно так же в вопросе о судьбе Александр полагает, что происходящее с отдельными существами обусловлено их природой, если не всегда, то в большинстве случаев. Можно утверждать, что Александр полностью отвергает стоическую концепцию рока, неумолимо предопределяющего все, что есть на свете, и обеспечивающего единство мироздания посредством связи причин и следствий.
В том, что касается души, Александр отстаивал аристотелевскую позицию, видимо, в противовес воззрениям Платона и платоников, превращавших душу в некую отделимую нематериальную сущность, а с другой стороны - в противовес более материалистическим воззрениям Эпикура и эпикурейцев, по мнению которых душа есть особая материальная часть человеческого существа как единого целого. Вероятно, именно этот полемический контекст привел комментаторов к мысли, что для Александра душа - всего лишь продукт некоторой материальной организации. Однако Александр, по-видимому, утверждал лишь, что определенное телесное устройство является необходимым условием для того, чтобы душа действовала по своим собственным законам. Отстаивая эту точку зрения, Александр принял участие в не прекращавшихся среди аристотеликов спорах об отношениях души и тела. Что касается воспринимающей души, то ее всегда можно связать с каким-либо телесным органом. Но проблема усложняется, когда речь идет об уме, так как он есть одновременно и "все производящий", и "становящийся всем" (De anima III, 5); в отличие от второго вида ума, первый представляется вечным.
Аристотелевское различение пассивного и деятельного ума приводит к следующему затруднению: как тот самый ум, который, чтобы вместить в себе всё, должен утратить собственную природу, может осуществлять абстрагирование, позволяющее отделять формы от материи? Согласно трактату De intellectu, приписываемому Александру, но, возможно, принадлежащему его учителю Аристотелю из Митилены, деятельный ум - не что иное, как неподвижный Перводвигатель, действующий на человека таким образом, чтобы привести его к мысли о нем как о высшем предмете мышления. Деятельный ум присутствует в мире повсюду, но одаряет умом лишь те существа, которые способны его принять, - иными словами, человека (когда этот последний осознает его присутствие) и всякое высшее существо. В трактате De anima, автор которого, несомненно, Александр, разъясняется, что ум, будучи высшим предметом мышления, высшим умопостигаемым, делает постижимыми другие вещи, при том что он, как неподвижный Перводвигатель, прежде всего дает им существование. Отождествляя деятельный ум с богом, а не с частью индивидуальной души, Александр тем самым отвергает личное бессмертие. Так как человек становится неподвижным Перводвигателем, коль скоро делает его предметом своего мышления, то он достигает некоего подобия бессмертия, но "бессмертие" это - временное.
После Александра Афродисийского аристотелизм вновь пережил упадок, который можно объяснить тем, что он был слишком тесно связан с комментированием и толкованием текстов и не обладал ни размахом, ни привлекательностью современного ему платонизма, обновленного благодаря контакту с "пифагорейством", проникнутым своего рода "мистицизмом".
Этот новый упадок не ознаменовал собой конец аристотелизма, еще продолжавшего свое существование, но уже в рамках платонизма. Таков один из нередких в Античности парадоксов преемственности философских учений. Фемистий (317-388), сенатор из Константинополя, пользовавшийся расположением всех императоров от Констанция II до Феодосия I, в одиночку противостоял господству платонизма. Не вписываясь в какую-либо четко обозначенную традицию, Фемистий сочетал в своих толкованиях сочинений Аристотеля выспреннюю риторику с парафразами (определение см. выше, на с. 751).