20. ЭЛИАН

Биографические сведения о Клавдии Элиане, которые дает Филострат в "Жизнеописаниях софистов" и Свида в словаре, довольно скудны. Он жил в конце II и начале III в. н. э. (между 170 и 230 гг.) при Антонинах и Северах.
Сам он называет себя римлянином; он был родом из Пренесты и занимал высокую жреческую должность. Для коренного римлянина, по-видимому, не выезжавшего из Италии, чрезвычайно оригинальным является то, что он написал пять книг по-гречески и, вероятно, ни одной на латинском языке.
Из пяти произведений Элиана, перечисляемых его биографами, три до нас не дошли; два из них, касавшиеся религиозно-философских тем, - "О предвидении" и "О божественных силах", утонули в том огромном по-токе литературы такого характера, который наводнял греко-римский мир в первые века нашей эры; судя по дошедшим до нас произведениям Элиана, они едва ли были оригинальными и излагали его собственные мысли; вернее, это были компиляции из чужих книг, скорее всего - из книг философов стоического направления. Третьей пропавшей книгой Элиана является его памфлет против императора Элагабала. Филострат не без остроумия рассказывает о том, как Элиан уже после смерти императора читал ему этот памфлет, на что Филострат заметил, что памфлет был бы значительно ценнее, если бы читался при жизни Элагабала.
До нас дошли два довольно крупных произведения Элиана - "О животных" в 17 книгах и "Пестрые рассказы" в 14 книгах. Однако из последнего произведения сохранились полностью только первые три книги, остальные дошли в сокращении, что удалось установить по цитатам из них, приведенным у Стобея в более полном виде. Элиану приписывается также небольшое произведение юмористического характера - "Деревенские письма".
Едва ли когда-нибудь окажется возможным установить то неисчислимое множество писателей, из которых черпает свои сведения Элиан. В книге "О животных" он ссылается на многих исследователей природы, от которых до нас дошли только имена и названия произведений. Некоторые из них писали на ту же тему, что Элиан, т. е. о различных видах животных и их особенностях: Паммен ("О животных"), Метродор и его сын Леонид Византийский ("О рыбах"), Сострат, знаменитый александрийский врач августовской эпохи, известный нам по упоминаниям в схолиях к Феокриту и к Аполлонию Родосскому ("О животных" и "О пресмыкающихся и жалящих"), Александр Миндский, последователь и эксцерптор Сострата и многие другие. Основным источником сведений по зоологии и в эту позднюю эпоху остается труд Аристотеля о жизни животных, который Элиан цитирует чаще всех других. Помимо этой научной, а в большой части псевдонаучной зоологической литературы, Элиан использует записки о сухопутных и морских путешествиях и описания отдельных стран, например, сочинения Юбы о Ливии, Апиона и Манефона о Египте, Мнасея о Европе, географа Александра и Пифагора Самосского о Красном море, Орфагора об Индии и других. Элиан неоднократно цитирует также многих философов и историков - Эмпедокла и Демокрита, Геродота и Ксенофонта, - и почти всех крупных поэтов, причем чаще всего драматургов, комиков и трагиков.
Несколько менее разнообразен круг авторов, упоминаемых Элианом в "Пестрых рассказах": здесь он преимущественно ссылается на историков и философов, а чаще, вообще не делает никаких ссылок.
Очень мало исследован вопрос о соотношении Элиана с Павсанием, Оппианом и Афинеем; они являются почти его современниками, при этом в их литературных приемах очень много общего; целый ряд анекдотов и рассказов в их произведениях совпадает, некоторые встречаются в несколько измененной форме и в более или, напротив, менее пространном изложении; именно эти авторы очень ясно раскрывают перед читателем интересы и настроения этой странной эпохи, когда в одно и то же время люди углублялись в важнейшие философские проблемы и увлекались чтением бессистемных компиляций, нагромождающих друг на друга подлинно научные наблюдения, повседневные мелкие анекдоты и бессмысленные небылицы.
17 книг "О животных" охватывают почти весь животный мир. Однако, не следует думать, что книга Элиана придерживается зоологической классификации хотя бы в самых общих чертах; в совершенно фантастическом беспорядке проходят перед нами самые разнообразные представители животного мира; иногда кажется, что начинаешь улавливать какую-то систему в этом хаосе, но через два-три параграфа, не говоря уже о целых книгах, наталкиваешься на совсем неожиданный переход. По-видимому, это объясняется тем, что Элиан, соединяя свои отрывочные, иногда очень короткие рассказы, исходит одновременно из различных ассоциаций: подчас он руководится классификацией пород животных, давая подряд несколько рассказов об одном и том же виде, например, о рыбах (I, 2-5), о пчелах (I, 9-11), о конях (IV, 6-8) и т. п. Однако достаточно заглянуть в указатель книги Элиана, чтобы увидеть, что этот признак деления играет очень незначительную роль; о многих животных говорится почти во всех книгах (например, о коне нет рассказов только в VIII, IX, XV, о льве - во II, X и XV и т. д.); но и внутри каждой книги параграфы разбросаны произвольно. Более важно для Элиана географическое расселение животных, которого он иногда придерживается в течение нескольких параграфов (например, в параграфах 52-56 книги V говорится о животных, которые водятся в далеких жарких странах - Египте, Сирии, Индии). Наибольшее же значение Элиан придает, так сказать, психологически-моральным ассоциациям: так, он повествует о дурных качествах и безнравственных поступках животных (V, 19-21), о верности друзьям и уважении к старшим (VI, 61-63); очень часто группируются сходные моменты в жизни животных - борьба в период спаривания, отношение к детенышам и т. п.
Впрочем, и этот признак нельзя считать господствующим. Все линии, по которым Элиан располагает свои рассказы, переплетаются между собой. Можно предположить еще одну линию группировки-по тем авторам, из которых извлечены данные отрывки; мы никогда не будем иметь возможности проверить ее, но весьма вероятно, что именно таким извлечением понравившихся Элиану отрывков из одного автора объясняется по-строение того алогичного целого, каким является его книга.
Несмотря на отсутствие композиционной цельности, в книге "О животных" можно найти много интересного. В ней не следует искать подлинных научных наблюдений, которых чрезвычайно мало; они тонут в бездне анекдотического материала, а где эти наблюдения имеются, почти всегда стоит пометка: "Так говорит Аристотель" (например II, 52). Элиана интересуют не научные проблемы, а нравы и особенности животных, под которые он может подвести психологическое объяснение. С особым вниманием он останавливается на примерах дружбы, верности, самопожертвования, любви к детенышам, уважения к старшим. Так, он рассказывает, как различные рыбы выручают попавшую в сеть рыбу из их стаи: "они бросаются вперед и стараются перегрызть сеть, чтобы спасти попавшуюся рыбу, часто они спасают ее, прорезав сеть, уводят за собой и не просят вознаграждения; часто это им не удается, они терпят неудачу и все же делают свое дело храбро. Говорят также, что если скар [порода морских рыб] попадает в сеть, то высовывает часть хвоста, а непойманные рыбы подплывают, вцепляются в его хвост и вытаскивают его наружу; если же он высовывает свой рот, то одна из рыб подставляет ему хвост, и он, схватившись за него, следует за ней". Элиан прибавляет поучение: "Вот, люди, что они делают, они, которые не научились быть друзьями, а родились ими" (I, 4). Нередко такого рода примеры переходят в фабульный рассказ о верных и благородных животных: в качестве таковых чаще всего выступают слон и дельфин; Элиан рассказывает о слоне, который, будучи воспитан индусом, защищал своего хозяина от отряда царских воинов и, охватив раненого хоботом, унес домой (III, 46); даже змея, которая много лет тому назад была воспитана вместе с аркадским мальчиком, спасла его от разбойников, услыхав его крик в лесу, где она жила (VI, 63).
Характер сказки для детей, вероятно древнего происхождения, имеет следующий рассказ: "Во Фракии в глухом лесу медведица напала на львиное логово [в исторические времена львы во Фракии не водились. - М. Г.] и задушила двух львят; когда отец и мать вернулись с охоты и увидали мертвых детенышей, они были убиты горем и бросились на медведицу; она, испугавшись, быстро, как только могла, полезла на дерево и уселась там, пытаясь спастись от их гнева... Львица села под деревом на страже и смотрела вверх, а лев, обезумев от горя, побежал по горам и встретил дровосека; дровосек испугался и уронил топор, но лев подошел к нему, вытянулся, обнял его и облизал ему лицо своим языком. Дровосек ободрился, а лев, обвив его хвостом, повел за собой и не позволил ему бросить топор, а показал лапой, что топор надо поднять с земли; дровосек не понял его; тогда лев взял топор в пасть и подал дровосеку, который и последовал за львом. Лев привел его к логову. Когда львица увидела дровосека, то она подошла, тоже завиляла хвостом и посмотрела вверх на медведицу. Человек понял теперь, что медведица причинила львам какое-то зло, и, сколько у него было сил, стал рубить дерево. Оно упало, медведица свалилась, и звери растерзали ее; а человека лев проводил обратно невредимым на то место, где он его встретил, и вернул его к работе дровосека" (III, 21). Такого рода рассказов в книге Элиана немало.
Элиан - большой охотник и до небылиц; в том, что он верил в них сам, можно сомневаться, но во всяком случае передаются они обычно совершенно серьезным тоном. Например, он сообщает такие сведения: "Павшая лошадь является местом рождения шершней: она разлагается, а из ее костного мозга вылетают эти насекомые, от быстрейшего животного - крылатое порожденье, из коня - шершни" (I, 28). Корова тоже оказывается полезной с этой точки зрения: "Порода быков и коров в высшей степени полезна и для земледелия и для перевозки грузов; корова наполняет подойники молоком, и украшает алтари, и дает пищу [т. е. идет на мясо. - М. Г.]; а околевшая корова - тоже прекрасна и достойна похвалы; ибо из ее останков родится пчела, трудолюбивое насекомое, изготовляющее самый лучший и сладкий из всех продуктов - мед" (II, 57). По-видимому, какая-то ассоциация между быстротой коня и шершня в одном случае и полезностью коровы и пчелы в другом для Элиана (или для его образцов) существовала. Еще ярче эта ассоциация выступает в рассказе о том, что спинной мозг умершего человека обращается в змею: "так выползает самое жестокое из самого нежного; но останки хороших людей лежат покойно... а спинной хребет злодеев после их омерти рождает таких животных"; и Элиан прибавляет: "Или это все сказка, или, если это правда, то, по моему мнению, труп злодея получает заслуженное возмездие, становясь отцом змеи" (Ι, 51). Одну из небылиц Элиан передает в юмористическом тоне: "Коза имеет избыток притока воздуха, как говорят пастухи, ибо она дышит и ушами, и ноздрями; ...почему это так, я не знаю, что я знаю, то я и сказал; если коза - тоже дело рук Прометея, то я предоставляю ему знать, чего он хотел, когда сделал это" (I, 53).
"Пестрые рассказы" Элиана по композиции ничем не отличаются о г книги "О животных"; это тот же непрерывный поток анекдотов и примеров, но уже из жизни людей, а не животных; правда, по непонятной причине первые 15 параграфов I книги "Пестрых рассказов" опять касаются разных зверей, причем повторяют некоторые рассказы из книги "О животных". Местами заметна попытка провести какой-то план, расположив рассказы сообразно с тем, какие моральные качества людей они иллюстрируют; но этот план нигде не выдержан. Среди бесчисленного множества анекдотов, рассказанных Элианом, большинство касается прославленных исторических лиц: философов, ученых, полководцев. Многие из этих анекдотов стали общеизвестными (о процессе и смерти Сократа - I, 16, II, 13; о том, как Платон, познакомившись с Сократом, сжег свои трагедии - II, 30; о преклонении Александра Македонского перед Ахиллом - XII, 7; о благородстве и бедности Аристида - XI, 9; IV, 16); однако и многие другие, совсем неизвестные, могли бы представить интерес с исторической и бытовой точки зрения. У Элиана немало рассказов о персах, индусах, вавилонянах, лидийцах, карийцах, скифах. Весьма возможно, что они дают нам не столько сведения о действительном быте этих народов, сколько представления греков о их быте, например: "Ассирийцы собирают девушек, которым пора вступить в брак, в один город, объявляют о продаже их на рынке, и каждый уводит с собой ту девушку, которую купит" (IV, 1). "Житель Библа не поднимает ничего, что найдет лежащим на дороге, если он сам не положил там эту вещь, ибо он считает это не находкой, а несправедливым приобретением" (там же). "Дербики [племя на юго-восточном побережье Каспийского моря. - М. Г.] убивают тех, кто живет дольше 70 лет; мужчин они приносят в жертву, а женщин душат" (IV, 1). Однако ему известен и действительно существовавший обычай даже такого далеко живущего народа, как индусы, - сжигать одну из жен вместе с телом умершего мужа (VII, 18).
Наиболее интересны анекдоты юмористического характера или небольшие фабульные рассказы, которые могли бы послужить темой новеллы или романа. Примером шуточного рассказа может служить следующий: "В Лакедемон однажды приехал человек с Хиоса; он был уже стариком, но большим хвастуном, стыдился своей старости и постарался скрыть свои седые волосы, выкрасив их; по прибытии он сообщил то, ради чего он приехал; тогда Архидам, вставши, сказал: "Что может путного сказать тот, кто носит обман не только в душе, но даже на голове"" (VII, 20).
Примером трагической новеллы является рассказ о митиленском жреце Диониса Макарии. Вот содержание этого рассказа. Один чужеземец дал Макарию на сохранение много золота; когда он, вернувшись из путешествия, хотел получить свое золото обратно, Макарий убил его и зарыл там, где ранее было зарыто золото. Кара богов была ужасна: когда однажды Макарий приносил жертву, двое его детей стали дома играть в жертвоприношение, и старший сын убил младшего. Соседи, увидев это, подняли крик, и вбежавшая в комнату мать, обезумев, схватила головню с жертвенника и убила старшего сына. Макарий узнал об этом еще во время празднества, по-бежал домой и, размахнувшись тирсом, убил жену. Схваченный и отданный под суд, он рассказал о своем преступлении и тут же умер, а тело убитого чужестранца было с почетом погребено. В конце автор делает вывод о справедливости возмездия, постигшего Макария (XIII, 2).
Совершенно самостоятельную повесть сентиментально-любовного характера представляет собой длинный рассказ о Кире Младшем и прекрасной фокеянке Аспасии, которым начинается XII книга. В детстве Аспасия была обезображена опухолью на лице, но вылечилась, приложив к ней розы из венка на статуе Афродиты, после чего стала первой красавицей в стране; будучи вместе с другими греческими девушками отдана в гарем Кира, она пленила его своей скромностью, потом полюбила его и сопровождала до битвы при Кунаксе; там она стала пленницей Артаксеркса, но долго горько оплакивала Кира и не хотела видеть Артаксеркса; однако, пожалев его в горе по поводу смерти любимого евнуха, сама пришла к нему и сумела его утешить. В этом рассказе есть общие черты с библейским рассказом об Эсфири.
Очень забавным произведением Элиана являются "Деревенские письма". Некоторые из них имеют шутливо-эротический характер, другие - чисто бытовой. Эпилогом этого сборника является письмо, восхваляющее сельскую жизнь; по стилю оно сильно напоминает "Дафниса и Хлою", тоже написано ритмической прозой, с параллелизмом частей и сходными концовками. "Растут в полях всякие прекрасные растения, а земля украшена ими и всех их питает. Одни из них много лет приносят плоды, а другие мало времени живут и дают питание на недолгое время. Творцы всего этого - боги, а земля - и мать, и кормилица. Произрастают там же и справедливость и благоразумие, и они-то и являются из деревьев прекраснейшими, из плодов полезнейшими. Потому земледельцев ты не презирай, ибо и у них есть мудрость, речью не расцвеченная и не разубранная мощью слов, но молчаливая и в самой жизни являющая доблесть. А если тебе покажется все это мудрей того, чего можно ожидать от полевых хороводов, не удивляйся. Мы ведь не ливийцы и не лидийцы, а афинские земледельцы".
Обе книги Элиана преследуют моральные цели, причем в книге "О животных" эта целевая установка подчеркнута значительно сильнее, чем в "Пестрых рассказах". Она не только снабжена интересным введением и эпилогом, но и целый ряд анекдотов (как мы видели в рассказе о взаимной помощи рыб) заканчивается поучением. Во введении Элиан говорит, что нет ничего удивительного в наличии справедливости и мудрости у человека, "ибо человеку выпал на долю разум, наиболее достойный уважения, и уменье рассуждать... он умеет почитать богов. Но то, что неразумные существа обладают доблестью от природы, - это великое дело" (введение). По такому вступлению можно ожидать, что Элиан считает животных достойными сравнения с человеком, которого он ставит выше их; но это не так - он ценит то, что дано от природы, выше, чем приобретения человеческой культуры. Много раз, рассказав о какой-нибудь черте из жизни животных, он сравнивает их с людьми, и всегда к невыгоде последних. Однако Элиан не изображает животных слащаво-добродетельными; он видит, что в их мире есть и вражда, и злоба, и страсть; но так как они руководятся законами природы, а не искусственными выдумками человеческого ума, то все у них протекает благороднее и лучше. Так, например, повторяя анекдот о верблюде, который, будучи обманом случен со своей матерью, убил своего погонщика и, бросившись с высоты, разбился насмерть, Элиан говорит, что этот верблюд умнее Эдипа, который ослепил себя и тем самым "хотел исцелить злом уже происшедшее зло" (II, 47). Престарелого льва кормят "рожденные им львы, находящиеся в расцвете молодости и силы", а "между тем СоЛон не повелевал львам делать это, но их учит природа, которой нет дела до людских законов; и этот закон непоколебим" (IX, I). Почти в тех же словах он хвалит и аистов и пеликанов за взаимную любовь между родителями и детьми: "им не повелевает ничего человеческий закон. Первопричина этого - природа" (III, 23). Еще более ясно подчеркивает он превосходство животных над людьми в следующем не лишенном иронии рассказе: "Кир второй [т. е. Младший. - М. Г.] сам насадил в Лидии сад своими царственными руками, в своей мягкой одежде, украшенной блестящими драгоценными камнями, и красовался перед всеми эллинами, между прочим и перед Лисандром Лакедемонянином, когда Лисандр приехал к Киру в Лидию. И об этом поют поэты, а между тем постройки пчел гораздо мудрее задуманы и искуснее выполнены, но им никто не уделяет никакого внимания" (I, 59).
Во введении и эпилоге книги "О животных" Элиан подчеркивает оригинальность своих интересов и их непонятность для многих людей: "Я собрал для себя сколько мог [таких сведений], облек их подобающими словами и думаю, что это дело стоющее; если и кому другому они покажутся полезными, пусть принимает их, а кому не покажутся, пусть оставит их в покое... не всем представляется одно и то же прекрасным, и не все считают нужным трудиться над одним и тем же" (введение). Элиан указывает, что он, вероятно, мог бы стяжать больше почета и богатства, если бы выступал с речами и стремился к славе: "А я занимаюсь лисицами да ящерицами, жуками, змеями и львами, и тем, что делает леопард и ...какой философ слон...", но далее с гордостью прибавляет: "У меня есть свой собственный вкус, и я не являюсь рабом чужих суждений и советов" (заключение). Все подобные высказывания чрезвычайно характерны для того течения стоицизма, к которому, по-видимому, принадлежал Элиан: это восхваление великого разума, заложенного в природе, в противоположность мелким мыслям и беспокойной суете жизни человека. Эта идея проскальзывает даже в "Пестрых рассказах", цель которых как будто совсем обратная - восхвалять известных людей. Невольно возникает мысль, не выразил ли Элиан собственное настроение словами сердитого Кнемона из "Деревенских писем", который пишет веселому соседу, что приехал в эту деревенскую тишину прежде всего для того, чтобы не видеть людей ("Письмо Кнемона Каллипиду").
Элиан, видимо, высоко ценил свою форму изложения и язык. И во введении, и в эпилоге книги "О животных" он подчеркивает его достоинства: он называет его "подобающим", восхваляет "благородство" своего языка и изложения, а также "красоту" оборотов и слов. Однако эта самооценка несколько преувеличена; главное достоинство языка Элиана - ясность и простота, но манера изложения очень примитивна, словно он все время пишет для детской хрестоматии: фраза распадается на мелкие отрезки, связанные огромным количеством указательных местоимений, что и придает рассказу несколько ребяческий характер; однако для избранной Элианом темы такой стиль действительно является "подобающим".
Читать произведения Элиана подряд невозможно: они слишком "пестры"; он сам сравнивает их с "лужайкой" или с "венком из цветов"; и если воспринимать их именно так, то они могут доставить читателю много удовольствия.


Ссылки на другие материалы: