XVI. Об упряжке

Περὶ τοῦ ζεύγους

Переводчик: 

Речь «Об упряжке» была написана Исократом для Алкивиада Младшего, которому некий Тисий предъявил иск о возмещении материального ущерба, причиненного ему Алкивиадом Старшим, знаменитым стратегом времен Пелопоннесской войны. Последний якобы присвоил себе упряжку лошадей, принадлежавшую Тисию, и выставил ее от своего имени на состязаниях в Олимпии в 416 г. до н. э. Очевидно, бурные события последующих лет помешали Тисию добиться через суд удовлетворения от самого Алкивиада, и теперь, спустя несколько лет после его смерти, он решил вчинить иск его сыну. Об этой истории с упряжкой упоминают и другие авторы — Псевдо–Андокид (см.: Ps. — Andoc. Contra Alcib. 25—29), Диодор (см.: Diod. XIII. 74) и Плутарх (см.: Plut. Alcib. 12). Причем у Псевдо–Андокида и Диодора в качестве истца назван не Тисий, а Диодем, по–видимому, вследствие какой‑то путаницы, допущенной их общим источником; Плутарх знает обе версии, но не берется судить, какая из них более правильна.

Процесс, а вместе с тем и речь датируются приблизительно 396/ 395 годом до н. э. (terminus post quem — гражданское совершеннолетие Алкивиада Младшего, родившегося около 416 г. до н. э., terminus ante quem — Коринфская война (395—387 гг. до н. э.), о которой в этой речи Исократа нет еще никаких упоминаний). Сохранилась лишь заключительная часть речи, где Алкивиад–сын, ответив уже Тисию по существу дела, берется защитить память отца от всяких вообще оскорблений, которым она подвергается со стороны врагов. Быть может, это не случайно: именно в таком виде речь «Об упряжке» могла быть предназначена к публикации и самим ее автором — не столько уже как судебная, сколько как эпидейктическая, похвальная, посвященная прославлению Алкивиада Старшего. Это могло находиться в связи с общим интересом к личности Алкивиада в греческой публицистике начала IV века до н. э. Та же тема отражена и в творчестве Лисия, но в отрицательном плане, с позиций, враждебных Алкивиаду (ср.: Lys. Contra Alcib. I; Idem. Contra Alib. II).

Речь «Об упряжке» представляет большой интерес и с литературной точки зрения, как один из ранних образцов Исократовых энкомиев — похвальных речей, посвященных отдельным личностям, и с исторической — давая возможность судить о развитии монархических идей в греческой публицистике IV века до н. э. (по поводу трактовки Исократом темы Алкивиада см. также: Isocr. Phil. 58—61).

(Начало речи не сохранилось)

(1) Итак, что касается упряжки лошадей, а именно, что мой отец получил ее, не отобрав у Тисия, а купив у города аргивян, то об этом вы выслушали уже свидетельские показания как послов, прибывших оттуда, так и прочих осведомленных лиц. Однако все привыкли чернить меня одним и тем же способом. (2) Ибо жалобы мои противники подают по поводу личных дел, а с обвинениями выступают по поводу государственных, и больше времени тратят на измышление клеветы против моего отца, нежели на разъяснение того, что они заявили под присягой
[1]. При этом они проявляют такое неуважение к законам, что считают себя вправе требовать от меня удовлетворения за те обиды, которые, как они утверждают, вы все претерпели от моего отца. (3) Я же считаю, что политические обвинения не должны иметь никакого отношения к частным процессам. Тем не менее, поскольку Тисий часто попрекает меня изгнанием моего отца и больше старается о ваших, нежели о своих интересах, необходимо ответить на эти нападки. Ибо мне было бы стыдно, если бы кто‑нибудь из граждан подумал, что о репутации отца я забочусь меньше, чем о собственном спасении.

(4) Разумеется, для людей старшего поколения было бы вполне достаточно краткого напоминания, ибо все знают, что одни и те же были виновниками и ниспровержения демократии, и изгнания из города моего отца. Однако, имея в виду молодежь, тех, кто уже не застал этих событий, но зато наслушался о них от клеветников, я начну свой рассказ не сколько издалека.

(5) Люди, которые первыми составили заговор против народа и установили правление Четырехсот
[2], в свое время делали предложения и моему отцу. Но так как он не пожелал быть заодно с ними, то они, видя, как энергичен он в делах и каким доверием пользуется у народа, решили, что им не удастся изменить ни одного из существующих установлений до тех пор, пока они не удалят его со своей дороги. (6) Зная, что граждан более всего может оскорбить: в делах религии — если кто‑нибудь будет уличен в прегрешениях против мистерий
[3], а во всем прочем — если кто‑нибудь вознамерится свергнуть демократию, они сфабриковали оба эти обвинения и выступили в Совете с чрезвычайным заявлением, утверждая, что мой отец организует тайное общество для устройства государственного переворота и что во время пирушки в доме Пулитиона он со своими товарищами справлял мистерии
[4]. (7) Граждане были возбуждены серьезностью этих обвинений и поспешно созвали народное собрание. Однако мой отец так ясно показал лживость предъявленных ему обвинений
[5], что народ с удовольствием подверг бы наказанию самих обвинителей; напротив, отца моего при голосовании поднятием рук избрали в стратеги для похода в Сицилию
[6]. После этого мой отец отплыл в Сицилию, полагая, что он уже освободился от обвинений. Однако его враги, настроив соответствующим образом Совет и подчинив своему влиянию ораторов, вновь стали раздувать это дело и подсылать доносчиков. (8) Но стоит ли здесь много говорить? Ведь они не успокоились до тех пор, пока отца моего не отозвали из армии
[7], а из друзей его — одних убили, а других изгнали из государства. Узнав о могуществе врагов и несчастьях, постигших близких ему людей, и считая вопиющей несправедливостью, что его не стали судить, пока он был в Афинах, а обвинили в его отсутствие, отец мой даже при таких обстоятельствах не пожелал уйти к неприятелю. (9) Наоборот, он проявил такую заботу о том, чтобы даже в изгнании ни в чем не погрешить против собственного государства, что удалился в Аргос и там оставался в бездействии; враги же его дошли до такой наглости, что убедили вас начать преследовать его по всей Элладе, записать его имя на стеле
[8] и, отправив послов, требовать его выдачи у аргивян. Не зная, как поступить в таких тяжелых обстоятельствах, отовсюду гонимый, он вынужден был в конце концов, поскольку не видно было для него никакого другого спасения, искать убежище у лакедемонян.

(10) Таковы истинные факты. Однако наглость врагов нее еще столь велика, что, хотя мой отец был изгнан вопреки всем законам, они продолжают обвинять его в свершении страшных преступлений, клеветнически утверждая, что это он дал совет укрепить Декелею
[9], склонил к отпадению острова и стал наставником неприятелей. И если в иное время они прикидываются, будто презирают его
[10], (11) заявляя, что он ни в чем не отличался от других, то теперь они обвиняют его во всем случившемся, утверждая, что это от него лакедемоняне научились тому, как надо воевать, — лакедемоняне, которые сами в состоянии обучать этому других! Конечно, если бы у меня было достаточно времени, то я легко смог бы доказать, что в одних случаях поступки отца были совершенно оправданны, а в других он подвергается несправедливым обвинениям. Всего ужаснее, однако, было бы, если бы я пострадал из‑за отцовского изгнания, между тем как он сам после этого изгнания удостоился награды
[11].

(12) Впрочем, я считаю, что он с полным правом мог бы рассчитывать на ваше снисхождение. Ведь изгнанные Тридцатью
[12], вы подверглись тем же испытаниям, что и он. Поэтому вы должны вспомнить, в каком положении оказался тогда каждый из вас, какие намерения он имел и на какие опасности он не пошел бы, чтобы только покончить с жизнью на чужбине, возвратиться в свое отечество и покарать тех, кто его изгнал. (13) К какому только городу, другу или гостеприимцу не обращались вы тогда с просьбами помочь вашему возвращению! На что только вы не шли, пытаясь возвратиться на родину! Разве, заняв Пирей, вы не уничтожали в сельской местности хлеб, не опустошали страну, не сожгли предместья, не бросились под конец на штурм самих стен?
[13] (14) Поступать так вы считали для себя первейшим долгом — до такой степени, что поведение тех ваших товарищей по изгнанию, которые оставались в бездействии, возмущало вас еще больше, чем поступки людей, виновных в ваших несчастьях. Поэтому несправедливо порицать тех, кто руководствовался одинаковыми с вами стремлениями, более того, дурными надо считать не тех, кто, находясь в изгнании, стремился вернуться
[14], а скорее тех, кто, оставаясь в городе, совершал поступки, заслуживающие изгнания.

Равным образом, чтобы судить о качествах моего отца как гражданина, не следует начинать с того времени, когда все связи между ним и нашим государством были порваны; (15) нет, надо оглянуться на то, другое время, и вспомнить, каким он был по отношению к народу, до своего изгнания, как с помощью всего лишь двухсот гоплитов он склонил к отпадению от лакедемонян и сделал вашими союзниками величайшие города в Пелопоннесе
[15], в какие опасности он вверг тогда лакедемонян и как он выполнял обязанности стратега в Сицилии. Ибо за все это вам подобает испытывать признательность к нему, а за несчастья, случившиеся во время его изгнания, вы можете с полным правом винить тех, кто его изгнал.

(16) А теперь вспомните сами, как много добра совершил он для города, когда возвратился из изгнания, и, еще раньше, при каких обстоятельствах вы приняли его обратно: демократия была ниспровергнута, граждане были объяты смутой, воины находились во вражде с поставленными здесь правителями
[16], причем обе стороны дошли до такого исступления, что ни у тех, ни у других не оставалось уже надежды на спасение. (17) Ибо одни видели в тех, кто владел городом, худших врагов, чем лакедемоняне, другие же, наоборот, посылали за помощью в Декелею, считая, что лучше передать отечество неприятелю, чем разделить права гражданства
[17] с людьми, сражавшимися за город. (18) И вот, когда граждан обуревали такие настроения, а враги одерживали верх и на земле, и на море, когда у вас совсем не было денег, а неприятелю их предоставлял персидский царь
[18], когда вдобавок девяносто кораблей явились из Финикии в Аспенд и приготовились выступить на помощь лакедемонянам
[19], когда город подвергался столь страшным испытаниям и таким ужасным опасностям — (19) в этих условиях, получив приглашение от наших воинов, мой отец не возгордился по поводу настоящего, не стал упрекать за прошлое и не задумался о будущем, но сразу сделал для себя выбор: лучше подвергнуться какой угодно участи вместе со своим государством, чем разделять успехи лакедемонян. Таким образом он всем показал, что враждовал лишь с изгнавшими его, а не со всеми вами и что стремился вернуться в свой город, а не погубить его. (20) Оказавшись снова вместе с вами, он убедил Тиссаферна
[20] не предоставлять больше денег лакедемонянам; он положил конец отпадениям ваших союзников, выдал из собственных средств плату воинам, возвратил народу политические права, примирил граждан, заставил повернуть обратно финикийские корабли. (21) А сколько он после этого захватил триер или выиграл сражений, сколько городов взял силой или склонил на вашу сторону
[21] убеждением — обо всем этом рассказать в отдельности было бы очень трудно. Как бы то ни было, хотя городу угрожали в тот момент многочисленные опасности, ни разу, пока командование принадлежало моему отцу, врагам не удавалось поставить трофей в знак победы над вами.

(22) Конечно, я сознаю, сколь много я опустил из того, что можно было рассказать о деятельности моего отца как полководца. Я не стремился здесь к обстоятельному изложению именно потому, что почти все вы храните в памяти его деяния. Впрочем, враги с исключительной наглостью и бесстыдством поносят также и остальную его жизнь, причем они не стесняются высказываться о мертвом с такой смелостью, с какой они побоялись бы говорить о живом. (23) Их безумие зашло так далеко, что они всерьез рассчитывают прославиться и в ваших глазах, и среди других эллинов, извергая на моего отца как можно больше хулы, как будто все не знают, что и самым никчемным людям позволено с наглостью отзываться не только о прославленных мужах, но даже о богах. (24) Конечно, быть может, это бессмысленно — обращать внимание на все, что они говорят. Тем не менее я очень хочу рассказать вам об образе жизни моего отца. При этом я начну несколько издалека и упомяну о наших предках, чтобы вы знали, что с давних пор нам более всего, сравнительно с другими гражданами, свойственно придерживаться благородного образа действий.

(25) Действительно, мой отец происходил по мужской линии из рода Эвпатридов, о чьей знатности легко судить по самому их имени
[22], по женской же — из рода Алкмеонидов
[23], которые оставили прекраснейшую память о своем богатстве, ибо Алкмеон первым из наших граждан победил на Олимпийских играх в состязании парных колесниц. Что же касается их преданности народу, то они доказали ее в период тирании. Ведь, хотя они приходились родственниками Писистрату
[24] и до его прихода к власти были связаны с ним дружбой более, чем с кем‑либо другим из граждан, тем не менее они не сочли для себя возможным разделить с ним тираническую власть, но предпочли скорее уйти в изгнание, чем видеть своих сограждан в рабстве
[25]. (26) В течение сорока лет, пока продолжалась эта смута
[26], наши предки, более чем кто‑либо другой, внушали таранам страшную ненависть, так что всякий раз, когда дело таранов побеждало, они не только срывали дома своих противников, но даже разрывали их могилы
[27]. Напротив, со стороны товарищей по изгнанию наши предки пользовались столь сильным доверием, что все это время оставались вождями народа. В конце концов Алкивиад и Клисфен, прадеды моего отца, один — по отцовской линии, а другой — по материнской, предводительствуя изгнанниками, вернули власть народу и изгнали таранов
[28]. (27) При этом они установили тот демократический строй, благодаря которому наши граждане получили столь доблестное воспитание, что одни победили в битве варваров, напавших на всю Элладу
[29], а своей справедливостью стяжали себе такую славу, что эллины сами, по собственной воле вручили им власть на море;
[30] в результате город наш они вознесли на такую высоту и в отношении могущества, и в других отношениях, чго те, кто величает его столицей Эллады
[31] и привык использовать другие подобные же преувеличения, кажутся говорящими сущую правду.

(28) Вот какую любовь к народу унаследовал мой отец от своих предков — древнюю, подлинную, нашедшую выражение во множестве величайших услуг! Сам он остался сиротой, ибо его отец погиб, сражаясь с врагами при Коронее
[32]. Его опекуном стал Перикл
[33], который, как все согласятся, был самым благоразумным, самым справедливым и самым мудрым из граждан. Я думаю, что это тоже славный признак: быть отпрыском столь знаменитого рода и, сверх того, иметь своим опекуном, кормильцем и воспитателем человека таких высоких моральных качеств. (29) Достигнув совершеннолетия
[34], мой отец ни в чем не отступил от тех славных традиций, о которых я только что упомянул. Он не допускал и мысли о том, чтобы самому вести беспечный образ жизни и гордиться лишь доблестью предков. Напротив, он с самого начала проникся столь высокими мыслями, что решил, что и об их деяниях люди должны помнить именно благодаря его подвигам. И прежде всего, когда Формион от правился во Фракию с тысячью афинян, лучшими, каких он мог набрать
[35], мой отец выступил вместе с ними и так проявил себя в опасностях, что был награжден венком и получил от стратега полное вооружение
[36]. (30) Спрашивается, однако, какие подвиги надо совершить человеку, чтобы удостоиться величайших похвал? Не должен ли он, участвуя в походах вместе с лучшими из граждан, завоевывать первые награды или же, командуя войсками в войнах с сильнейшими из эллинов, выходить победителем из всех сражений? Гак вот, одного мой отец достиг еще юношей, другое же совершил, когда стал старше.

(31) Затем он женился на моей матери; думаю, что и ее тоже он получил в качестве награды за доблесть. Ее отец Гиппоник своим богатством выделялся из всех эллинов, а благородством происхождения не уступал никому из граждан; он пользовался наибольшим почетом и уважением среди современников. За своей дочерью он давал огромное приданое и славное имя; об этом браке мечтали все, его добивались лучшие из граждан. Тем не менее из всех претендентов Гиппоник выбрал именно моего отца и его пожелал сделать своим зятем
[37].

(32) Примерно в то же самое время отец обратил внимание на то, каким почетом пользуются среди всех людей Олимпийские празднества. Он видел, что эллины демонстрируют на них свое богатство, силу и воспитание, что атлеты окружены всеобщим восхищением, а города победителей становятся знаменитыми. Кроме того, он пришел к убеждению, что литургии, выполняемые здесь, на родине, совершаются людьми ради собственной славы и на глазах одних лишь сограждан, тогда как расходы, связанные с участием в этих празднествах, способствуют прославлению родного города в глазах всей Эллады. (33) Проникнувшись такого рода мыслями, он, хотя и не уступал никому в физическом развитии и силе, все же отнесся с пренебрежением к гимническим состязаниям, ибо знал, что среди атлетов встречаются люди низкого происхождения, представляющие незначительные города и получившие лишь самое жалкое воспитание. Для себя он выбрал содержание скаковых лошадей, занятие, которое по силам лишь самым состоятельным людям и за которое не возьмется какой‑нибудь дрянной человек. Здесь он превзошел не только своих соперников, но и вообще всех, кто когда‑либо побеждал в этом виде соревнований. (34) Ибо он выпустил на состязания такое количество упряжек, какого не выставляли еще даже крупнейшие из городов, причем эти упряжки были столь отличного качества, что они позволили ему занять и первое, и второе, и третье места
[38]. Помимо этого, он проявил столько щедрости и великолепия в устройстве жертвоприношений и в иных расходах на праздник
[39], что общественные затраты других показались людям менее значительными, чем личные расходы моего отца. Итогом его пребывания на празднестве было то, что своими успехами он умалил славу прежних победителей, положил конец восхищению победами своих современников и не оставил никакой надежды на достижение большего будущим содержателям скаковых лошадей. (35) Что же касается хорегий, гимнасиархий и триерархий, которые мой отец исполнял здесь, то об этом мне даже как‑то стыдно напоминать. Ведь он настолько превзошел тут других, что люди, выполнявшие свои повинности лишь несколько хуже, чем он, уже в этом одном видят основание для собственного восхваления, а если бы кто‑нибудь вздумал требовать от его имени благодарности за столь великие услуги, то речи такого человека сочли бы мелочными и недостойными.

(36) Что же касается отношения моего отца к существующему строю, — ибо не следует обходить молчанием и этот вопрос, — то он никогда не пренебрегал интересами граждан, но, напротив того, в своем отношении к народу оказался намного лучше самых прославленных деятелей. Ведь, как вы можете убедиться, все прочие устраивали смуты ради собственной выгоды
[40], мой же отец шел на опасности ради ваших интересов. Ибо не под влиянием гонений со стороны олигархов, а, наоборот, невзирая на их призывы, он оставался верным сторонником демократии. И хотя часто ему предоставлялась возможность не только вместе с немногими получить власть над остальными, но даже по сравнению с этими немногими добиться преимущества, он не соглашался на это, но предпочитал скорее претерпеть обиду от своего государства, нежели изменить существующему строю. (37) Разумеется, если бы все это время вы жили при демократии, то никто не смог бы убедить вас в правоте этих слов. Теперь же происшедшие смуты ясно покатили и демократов, и олигархов, и тех, кто не сочувствовал ни одной из сторон, и тех, кто считал для себя возможным поддерживать обе. За время этих смут мой отец дважды изгонялся вашими врагами. При этом первый раз, лишь только им удалось устранить его, как они тут же свергли демократию
[41], а второй раз, не успели они поработить вас, как сразу же первым из граждан осудили на изгнание моего отца
[42]. Вот до какой степени и город наш вкусил от бедствий моего отца, (38) и сам он разделил несчастья города! А между тем многие из граждан относились к нему с предубеждением, считая, что он замышляет стать тираном. При этом они исходили не из его поступков, а из простого предположения, что дело это — предмет желаний для всех, совершить же его более всего в состоянии мой отец. Но именно поэтому было бы справедливо, чтобы вы относились к нему с еще большей признательностью, потому что, хотя из всех граждан он один только мог навлечь на себя такое обвинение, сам он был убежден, что его положение в государстве должно быть ровно таким же, как и положение остальных граждан.

(39) Из‑за обилия того, что можно сказать в пользу мое- то отца, я испытываю страшные затруднения, не зная, о чем следует упомянуть в настоящий момент и что из всего этого можно опустить. На каждом шагу мне кажется, что факт, о котором я еще не упомянул, важнее тех, о которых я вам уже рассказал. Впрочем, я думаю, всем и так ясно, что самым преданным делу государства является по необходимости тот, кто более всего делит с ним и счастье и несчастье. (40) Между тем, когда дела нашего государства процветали, кто из граждан наслаждался большим благополучием, был окружен большим уважением или внушал больше восхищения, чем мой отец? Напротив, когда с государством случилась беда, кто лишился больших надежд на будущее, утратил больше состояние или почет? Наконец, когда к власти пришли Тридцать, разве не был он изгнан из всей Эллады, в то время как другие должны были удалиться лишь из города? Разве не приложили Лисандр с лакедемонянами столько же усилий на то, чтобы убить его
[43], сколько они затратили на сокрушение вашего могущества? Ведь они были убеждены, что не смогут быть уверенными насчет нашего города, если, срыв стены
[44], не погубят также и того, кто в состоянии был их восстановить. (41) Таким образом, не только услуги, которые вам оказал мой отец, но и несчастья, которые он претерпел из‑за вас, позволяют с уверенностью судить о его преданности вашим интересам. Ведь легко обнаружить, что он всегда защищал народ, желал того же государственного строя, что и вы, страдал от тех же недругов, делил все несчастья города, считал своими врагами и друзьями тех же людей, что и вы, подвергался опасностям всяческим образом: то по вашей воле, то по вашей вине, то за вас, то вместе с вами. (42) Одним словом, это был гражданин, ни в чем не похожий на свойственника этого человека
[45] — Харикла
[46]. Последний был рад по–рабски прислуживать врагам, зато считал себя достойным властвовать над гражданами; в изгнании он предавался бездействию, по возвращении же стал чинить зло своему городу. Спрашивается, можно ли найти друга более негодного или же врага менее гнусного? (43) И после всего этого, будучи свойственником такого человека и сам в прошлом — член Совета при Тридцати
[47], ты осмеливаешься
[48] напоминать другим о прошлом и не стыдишься нарушать соглашения
[49], благодаря которым ты сам живешь в этом городе?! Неужели ты не сознаешь, что в тот день, когда примут решение мстить за прошлое, тебе придется подвергнуться опасности и раньше, и в большей степени, чем мне? (44) Вряд ли можно себе представить, что меня привлекут к ответственности за то, что совершил мой отец, а тебе окажут снисхождение в том, что ты сам натворил. Скорее наоборот: выяснится, что ты не сможешь даже сослаться в свое оправдание на такие обстоятельства, какие были у моего отца. Ибо не изгнанным из отечества, а продолжая жить среди граждан, не по принуждению, а по доброй воле и не в ответ, а первым ты чинил обиды своим согражданам, так что не можешь ожидать ты от них никакого оправдания.

(45) Впрочем, о политической деятельности Тисия нам, быть может, удастся еще поговорить и подробнее — когда‑нибудь на его собственном процессе. Сейчас же я прошу вас не бросать меня на растерзание моим врагам и не ввергать меня в непоправимые бедствия. Ведь я теперь уже достаточно натерпелся: едва родившись, я уже остался сиротой, поскольку мой отец оказался в изгнании, а мать умерла;
[50] мне не было еще и четырех лет, когда я подвергся смертельной опасности из‑за изгнания отца
[51], (46) и еще мальчиком я был изгнан из города Тридцатью. Затем, когда возвратились демократы из Пирея и все стали получать обратно свое имущество, я один из‑за происков своих врагов оказался лишенным той земли, которую нам предоставил народ взамен конфискованного имущества
[52]. Испытав уже прежде такие несчастья и дважды уже потеряв состояние
[53], я обвиняюсь теперь по делу, которое грозит мне штрафом в пять талантов. Однако, хотя жалоба касается только денег, ставкой в борьбе для меня является право и впредь принадлежать к числу граждан. (47) Ведь при одной и той же оценке штрафа не все рискуют одним и тем же: для людей состоятельных речь идет всего лишь о материальном ущербе, тогда как для таких горемык, как я, — о гражданском бесчестии, что, на мой взгляд, есть худшее несчастье, чем изгнание. Ведь намного хуже жить обесчещенным среди своих сограждан, чем влачить существование на чужбине. (48) Поэтому я прошу вас заступиться за меня и не допускать, чтобы враги глумились надо мною и чтобы я лишился отечества и своей судьбой заслужил бы горькую славу. Ведь если даже я окажусь не в состоянии пробудить в вас жалость своей речью, все равно я могу рассчитывать на ваше сострадание в силу самих обстоятельств, если только справедливо жалеть тех, кто незаслуженно подвергается опасности и вынужден бороться за самое дорогое в жизни, кто находится в положении, недостойном ни их самих, ни их предков, и кто лишился огромного состояния и испытал величайшие перемены в жизни.

(49) Хотя у меня и так есть много причин, чтобы оплакивать свою судьбу, мне будет особенно обидно, если, во–первых, мне придется дать удовлетворение тому, от кого я сам мог бы его потребовать, а во–вторых, если я подвергнусь бесчестию из‑за победы, которую мой отец одержал в Олимпии, победы, за которую другие, как я знаю, удостаиваются наград; (50) кроме того, если Тисий, не оказавший городу никаких услуг, будет пользоваться равным влиянием и при демократии, и при олигархии, а я, не обидевший ни ту, ни другую стороны, испытаю зло от обеих; наконец, если вы, поступающие во всем остальном совершенно иначе, чем Тридцать, в моем деле будете держаться одного с ними мнения, а я, ранее лишившийся отечества вместе с вами, теперь лишусь его из‑за вас.


[1] …нежели на разъяснение того, что они заявили под присягой. — Перед началом суда обе стороны подтверждали свои показания под присягой и клялись «говорить по существу дела» (об этом см.: Arst. Ath. pol. 67. 1).

[2] Люди, которые… установили правление Четырехсот… — Речь идет об олигархическом правительстве, которое пришло к власти в Афинах в 411 г. до н. э. в результате государственного переворота.

[3] …если кто‑нибудь будет уличен в прегрешениях против мистерий… — Здесь идет речь об Элевсинских мистериях — празднествах в честь богинь Деметры и Коры, справлявшихся афинянами в обстановке особой торжественности. К участию в мистериях допускались лишь посвященные, от которых требовалось строгое соблюдение тайны.

[4] …утверждая, что… отец организует тайное общество для устройства государственного переворота и во время пирушки в доме Пулитиона он со своими товарищами справлял мистерии. — Эти обвинения были предъявлены Алкивиаду накануне его отплытия в Сицилию, летом 415 г. до н. э. (об этом см.: Andoc. De myst 11 sq.; Thuc. VI. 27— 29; Plut. Alcib. 17 sq.).

[5] …отец так ясно показал лживость… обвинений… — Автор допускает неточность: Алкивиад действительно потребовал немедленного суда, однако его требование не было удовлетворено.

[6] …напротив, отца… избрали в стратеги для похода в Сицилию. — Опять неточность (и, по–видимому, сознательная): назначение Алкивиада состоялось задолго до того, как начались процессы над «святотатцами» (см.: Thuc. VI. 8; Andoc. De myst. 11; Plut. Alcib. 18; Idem. Nic. 12).

[7] …они не успокоились… пока отца… не отозвали из армии… — За Алкивиадом в Сицилию был послан специальный корабль «Саламиния»: афинское правительство требовало, чтобы Алкивиад явился в Афины на суд. Алкивиад сначала подчинился, но по дороге на родину, в италийском городе Фурии скрылся от своих провожатых и бежал в Пелопоннес (см.: Thuc. VI. 53. 60—61; Plut. Alcib. 21-23).

[8] …записать его имя на стеле… — На каменных стелах были записаны приговор и проклятия, которым предали Алкивиада афинские жрецы (см.: Corn. Nep. Alcib. 4). В 407 г. до н. э., когда Алкивиад торжественно возвратился в Афины, эти стелы были сброшены в море (см.: Diod. XIII. 69; Corn. Nep. Alcib. 6).

[9] …утверждая, что это он дал совет укрепить Декелею… — Находясь в изгнании, Алкивиад действительно посоветовал спартанцам захватить Декелею — местечко, расположенное всего лишь в 20 км от Афин. Опираясь на этот пункт, спартанская армия стала систематически разорять афинскую территорию (см.: Thuc. VI. 91. 93; Idem. VII. 18-19, 27-28; Plut. Alcib. 23; Corn. Nep. Alcib. 4). Естественно, что противники Алкивиада не упускали случая напомнить афинянам об этом факте из его биографии (см.: Lys. Contra Alcib. I. 30).

[10] …в иное время они прикидываются, будто презирают его… — Ср.: Lys. Contra Alcib. I. 37.

[11] …он… после этого изгнания удостоился награды. — После триумфального возвращения на родину в 407 г. до н. э. Алкивиад не только получил компенсацию за ранее конфискованное имущество, но и был увенчан золотым венком (ср.: Plut. Alcib. 33; Corn. Nep. Alcib. 6; Lys. Contra Alcib. I. 31).

[12] …изгнанные Тридцатью… — Имеется в виду олигархическое правительство Тридцати тиранов, пришедшее к власти в Афинах по окончании Пелопоннесской войны. За время своего правления (404—403 гг. до н. э.) Тридцать тиранов казнили или изгнали из города множество сторонников демократии.

[13] Разве, заняв Пирей, вы… не опустошали страну… не бросились… на штурм самих стен? — Пытаясь оправдать поведение Алкивиада, который в изгнании причинил много вреда своему отечеству, Исократ ссылается на действия демократов, изгнанных Тридцатью тиранами. Неправомерность такого рода сравнений бросалась в глаза уже древним (ср.: Lys. Contra Alcib. I. 32—33).

[14] …дурными надо считать не тех, кто, находясь в изгнании, стремился вернуться… — Ср.: Thuc. VI. 92. 2—4, где подобные же рассуждения вложены в уста самого Алкивиада.

[15] …он… сделал вашими союзниками величайшие города в Пелопоннесе… — Об этой экспедиции Алкивиада в Северный Пелопоннес (419 г. до н. э.) см.: Thuc. V. 52. 2.

[16] …воины находились во вражде с поставленными здесь правителями… — Речь идет о событиях 411 г. до н. э., когда Афинский флот, стоявший у Самоса, отказался поддержать олигархов, пришедших к власти на родине, и это явилось причиной их скорого падения.

[17] …одни видели в тех, кто владел городом… врагов… другие… посылали за помощью в Декелею, считая, что лучше предать отечество неприятелю, чем разделить права гражданства… — По свидетельству Фукидида, воины, находившиеся на Самосе, собирались идти походом на Афины, от чего их отговорил Алкивиад (см.: Thuc. VIII. 82. 86); в свою очередь, олигархи, засевшие в Афинах, вступили в переговоры со Спартой и были готовы впустить неприятеля в город, лишь бы только удержаться у власти (см.: Ibid. 90 sq.).

[18] …у вас… не было денег, а неприятелю их предоставлял персидский царь… — Персия оказывала Спарте финансовую поддержку начиная с 412 г. до н. э. (тексты договоров, которые Спарта заключила с Персией в 412/411 г. до н. э., см.: Thuc. VIII. 18. 36-37, 57-59).

[19] …девяносто кораблей явились из Финикии… и приготовились выступить на помощь лакедемонянам… — Ср.: Thuc. VIII. 87 sq.

[20] Тиссаферн — персидский сатрап, управлявший западными областями Малой Азии.

[21] …сколько он… захватил триер… выиграл сражений, сколько городов… склонил на вашу сторону… — Среди побед, одержанных Алкивиадом на море, после того как он примкнул к демократам на Самосе, самая значительная — при Кизике в начале 410 г. до н. э. (см.; Xen. Hell. I. 1. 11-18; Diod. XIII. 49-51; Plut. Alcib. 28). Эти успехи позволили восстановить афинское владычество в проливах: были захвачены города Кизик, Перинф, Селимбрия и Византий (см.: Xen. Hell. I. 1. 19-22; Ibid. 3. 1 sq.; Diod. ΧIIΙ. 64, 66 sq.; Plut. Alcib. 29-31).

[22] …отец происходил… из рода Эвпатридов, о чьей знатности легко судить по самому их имени… — Эвпатриды (Εύπατρίδαι): букв, «сыновья славных отцов». Здесь говорится именно о конкретном афинском роде, а не о сословии эвпатридов (см.: Oehler I. Εύπατρίδοα. 2. // RE. Stuttgart, 1909. Bd. VI. Sp. 1165).

[23] …по женской… из рода Алкмеонидов… — Диномаха, мать Алкивиада, была внучкой Алкмеонида Клисфена, знаменитого афинского реформатора.

[24] …они приходились родственниками Писистрату… — Писистрат принадлежал к знатному роду, который был связан брачными узами с Алкмеонидами. Сам Писистрат третьим браком был женат на дочери Алкмеонида Мегакла — главы партии паралиев (см.: Arst. Ath. pol. 14-15; Her. I. 60-61).

[25] …предпочли скорее уйти в изгнание, чем видеть своих сограждан в рабстве. — Ср.: Her. I. 64; Idem. V. 62 sq.; Idem. VI. 123.

[26] В течение сорока лет, пока продолжалась эта смута… — Продолжительность смутного времени устанавливается Исократом весьма приблизительно. Фактически период тирании в Афинах обнимает собою полвека: от 560 г. до н. э., когда Писистрат в первый раз овладел Акрополем, и до 510 г. до н. э., когда из Афин были изгнаны последние Писистратиды.

[27] …наши предки… внушали тиранам., ненависть, так что всякий раз, когда дело тиранов побеждало, они… срывали дома своих противников… разрывали их могилы. — Очевидно, это делалось под предлогом того, что Алкмеониды считались «нечестивцами»: во время Килоновой смуты (около 640 г. до н. э.) они коварно перебили своих противников, и с тех пор над ними тяготело проклятие (ср.: Arst. Ath. pol. 1; Her. I. 61; Idem. V. 71; Thuc. I. 126. 12; Plut. Sol. 12).

[28] …вернули власть народу и изгнали тиранов. — Это произошло в 510 г. до н. э.

[29] …одни победили в битве варваров, напавших на всю Элладу… — Имеется в виду второй поход персов на Грецию и битва при Марафоне (в 490 г. до н. э.).

[30] …эллины сами… вручили им власть на море… — Речь идет об образовании первого Афинского морского союза 477 г. до н. э.

[31] …величает… столицей Эллады… — В подлиннике: ἄστυ τῆς Ελλάδος. То же выражение встречается у Исократа в речи «Об обмене имуществом» (см.: Isocr. Antid. 299).

[32] …его отец погиб, сражаясь с врагами при Коронее. — Имя отца Алкивиада — Клиний. В сражении при Коронее (в 447 г. до н. э.) афиняне были наголову разгромлены беотийцами.

[33] Его опекуном стал Перикл… — То есть двоюродный брат матери Алкивиада Диномахи.

[34] Достигнув совершеннолетия… — В подлиннике: «пройдя проверку» (δοκιμασυείς). Афинские юноши заносились в списки совершеннолетних граждан по достижении ими 18 лет. При этом они подвергались соответствующей проверке (докимасии) сначала на собрании членов своего дема, а затем перед Советом Пятисот (см.: Arst. Ath. pol. 42).

[35] …Формион отправился во Фракию с тысячью афинян, лучшими, каких он мог набрать… — Отряд Формиона был послан на помощь войскам, осаждавшим Потидею весной 431 г. до н. э., в самом начале Пелопоннесской войны (см.: Thuc. I. 64).

[36] …отец… был награжден венком и получил от стратега полное вооружение. — Ср.: Plat. Conv. 220d—е; Plut. Alcib. 7.

[37] …Гиппоник выбрал именно моего отца и его пожелал сделать своим зятем. — Гиппоник принадлежал к знатному афинскому роду Кериков. Отец его Каллий, состояние которого оценивали в 200 талантов (см.: Ps. — Lys. Pro Aristoph. 48) разбогател во время Греко–персидских войн (ср.: Plut. Arist. 5; Corn. Nep. Cim. 1). Имя дочери Гиппоника — Гиппарета. Алкивиад был ей плохим мужем (см.: Ps. — Andoc. Contra Alcib. 13 sq.; Plut. Alcib. 8).

[38] …эти упряжки… отличного качества… позволили ему занять… первое… второе и третье места. — Об этом же свидетельствовал Эврипид (см.: Plut. Alcib. 11); однако, то Фукидиду (см.: Thuc. VI. 16. 2), Алкивиад занял первое, второе и четвертое места.

[39] …он проявил столько щедрости… в устройстве жертвоприношений и в иных расходах на праздник… — Ср.: Andoc. Contra Alcib. 30; Plut. Alcib. 12.

[40] …все прочие устраивали смуты ради собственной выгоды… — Скорее всего здесь идет речь о беспринципных демагогах типа Писандра, Харикла и Фриниха. Эти последние, начав как ярые демократы (см., напр., характерное высказывание Андокида: Andoc. De myst. 36), кончили тем, что стали вождями олигархии. Все трое были врагами Алкивиада.

[41] …первый раз, лишь только им удалось устранить его, как они тут же свергли демократию… — На самом деле со времени осуждения Алкивиада и до первого олигархического переворота, произошедшего в 411 г. до н. э., прошло более трех лет. Однако Исократ прав, когда подчеркивает, что виновниками осуждения Алкивиада и последующего ниспровержения демократии были в сущности одни и те же люди.

[42] …второй раз, не успели они поработить вас, как… осудили на изгнание моего отца. — Осенью 404 г. до н. э. правительство Тридцати вынесло постановление об изгнании Алкивиада (он, впрочем, уже с 406 г. до н. э. жил вне Афин), а затем через Лисандра добилось его умерщвления (см.: Xen. Hell. II. 3. 42; Plut. Alcib. 38—39).

[43] Разве не приложили Лиеандр с лакедемонянами столько… усилий… чтобы убить его… — Ср.: Isocr. De big. 37, а также примеч. 41, 42 к наст. речи.

[44] …срыв стены… — Потерпев поражение в Пелопоннесской войне, афиняне вынуждены были по требованию спартанцев срыть Длинные стены, которые соединяли город Афины с Пиреем (см.: Xen. Hell. II. 2. 20, 23; Plut. Lys. 14—15). К восстановлению этих стен афиняне смогли приступить лишь 10 лет спустя, в 394 г. до н. э. (см.: Xen. Hell. IV. 8. 9-10; Diod. XIV. 85; Corn. Nep. Conon. 4).

[45] …это был гражданин, ни в чем не похожий на свойственника этого человека… — То есть Тисия. «Этот человек» (οὖτος) — обычное обозначение противника в речах древних ораторов.

[46] Харикл — один из влиятельнейших членов олигархической комиссии Тридцати (см.: Xen. Hell. II. 3. 2; Idem. Mem. I. 2. 31—38; Andoc. De myst 101; Lys. Contra Eratosth. 55; Arst. Polit. V. 5. 1305b 26); после падения этой комиссии он в течение некоторого времени находился в изгнании, но, как видно, вскоре снова вернулся в Афины.

[47] …и сам в прошлом — член Совета при Тридцати… — Во время правления Тридцати народный суд (гелиэя) перестал функционировать, и право выносить обвинительные приговоры перешло к Совету Пятисот, в котором председательствовали сами Тридцать (см.: Xen. Hell. II. 7. 11 sq.; Isocr. Parag. contra Cal. 6). То обстоятельство, что какой‑либо человек был членом Совета при Тридцати, неизбежно должно было скомпрометировать его в глазах общественного мнения.

[48] …ты осмеливаешься… — Здесь оратор обращается непосредственно к Тисию.

[49] …не стыдишься нарушать соглашения… — Имеются в виду соглашения, заключенные в 403 г. до н. э. между враждующими партиями в Афинах — демократами Пирея, умеренными олигархами, обосновавшимися в Афинах после свержения Тридцати, и крайними олигархами, бежавшими в Элевсин. По этим соглашениям объявлялась всеобщая амнистия, причем все партии обязывались взаимно «не помнить зла» — μὴ μνησικακεῖν (см.: Xen. Hell. II. 4. 38 sq.; Andoc. De myst. 81 sq.; Arst. Ath. pol. 39).

[50] …едва родившись, я уже остался сиротой, поскольку мой отец оказался в изгнании, а мать умерла… — Алкивиад–отец был изгнан в 415 г. до н. э.; рождение Алкивиада Младшего относится к предшествующему году, как это видно из следующей по тексту фразы.

[51] мне не было еще и четырех лет, когда я подвергся смертельной опасности из‑за изгнания отца… — Ср.: Lys. Contra Alcib. 17: «Когда он был еще ребенком… он за преступление отца едва не был отдан в руки коллегии Одиннадцати» (см.: Лисий. Речи / Пер. С. И. Соболевского. М.; Л., 1933. С. 241). Скорее всего это могло произойти в 413 г. до н. э.; тогда спартанцы по совету Алкивиада захватили Декелею, и возмущенные афиняне могли потребовать казни оставшихся родственников Алкивиада.

[52] …из‑за происков своих врагов оказался лишенным той земли, которую нам предоставил народ взамен конфискованного имущества. — См.: Isocr. De big. 11, а также примеч. 11 к наст. речи.

[53] …дважды уже потеряв состояние… — То есть в 414 и 404 гг. до н. э