РАЗЛИЧНЫЕ ВЕРСИИ СМЕРТИ ДАРИЯ

Мы оставили Дария, смертельно раненого и умирающего от жажды. Ему помогает некий Полистрат, принесший ему в шлеме немного воды, набрав ее в источнике неподалеку. Незадолго до этого Великий царь был смещен вследствие подстрекательства двух своих высших офицеров - Бесса, сатрапа Бактрии, и Нарбазана, хилиарха (Бесс и Арибарзан в "Романе"). В то время как Александр форсированным маршем движется вслед за ним из Экбатан через страну парфян, Великий царь смертельно ранен двумя заговорщиками, во мнении о личности которых наши источники расходятся даже в том случае, когда они соглашаются относительно политической ответственности Бесса. Рассказ об этом можно прочитать у Арриана, у Плутарха и у авторов Вульгаты. Явившись в Бактрию, Бесс провозгласил себя великим царем и взял имя Артаксеркс. Всего несколькими месяцами позже он был захвачен Александром, а затем казнен - обстоятельства казни описываются у различных авторов по-разному.
Очевидно, что этот эпизод многократно комментировался в Античности и породил многочисленные противоречивые версии. О существовании заговора двух высших офицеров было известно всем персидским и арабо-персидским авторам: и у Фирдоуси, и в "Дараб-наме" Абу Тахера Тарсуси они носят имена Джанусипар и Махияр. В иранских легендах имеется важная особенность: с одной стороны, убийство царя происходит не в Парфии, а в Персии, и не во время отдыха, но в самый разгар решающего сражения; к тому же наказание цареубийц, выполненное по приказанию Искандера, осуществлялось также в самой Персии и является следствием предыдущего повествования (это описывается так же, как в "Романе").
Согласно другой версии, совершенно ясно, что Дарий был убит Александром[1]. В первый раз эта версия была высказана Манетоном[2] и была позднее повторена некоторыми авторами в период Поздней Античности, а затем на Западе в период Средневековья. В "Chronicon Paschale" даже упоминается крепость в Месопотамии, называемая Дорас, за которую спорят византийцы и персы. Название этой крепости возникло из-за того, что именно на этом месте Александр поразил насмерть Дария своим копьем (на греческом языке "копье" - doru)![3] Возможно, что эта история базируется на легенде о поединке между Дарием и Александром. Возможно также, что, чтобы лучше выразить египетскую точку зрения, "сыну Нектанеба" решили приписать подвиг - личное устранение последнего представителя иноземной династии, властвовавшей в Египте. Хотя подобное упоминание также можно найти и у арабских авторов Масуди и Ибн Халдуна[4], эта версия конца жизни Дария остается нетипичной.
{1. См. стр. 388-394.}
Внутри греко-римской традиции существуют также и другие разночтения. Эпиграфический греческий текст 264-263 годов говорит о "захвате Дария Александром"[5], но непонятно, что при этом имелось в виду: предполагается ли, что Дарий был захвачен живым, когда Александр дошел до него? У Малалы, автора, византийской эпохи, можно обнаружить универсальную версию этой истории[6]. Но доминирует версия о том, что Дарий уже умер, когда Александр добрался до него: "Вскоре Дарий умер от ран, прежде чем Александр смог увидеть его"[7]. Настойчивость заявления Арриана, похоже, скрытно направлена против иной версии, известной со времен Диодора и выраженной в следующих терминах:
"Дарий умер незадолго перед тем, как появился преследовавший его Александр, который упорно нагонял его. Александр обнаружил тело и устроил ему царские похороны. Но некоторые писали, что он нашел Дария еще дышащим и посочувствовал его несчастьям; что великий царь попросил его отомстить за свою смерть, и Александр, обещав это сделать, бросился в погоню за Бессом. Но так как Бесс оторвался от него на значительное расстояние и убежал по направлению к Бактрии, Александр отказался от преследования врага и вернулся назад" (XVII.73.3).
Диодор был единственным, кто упомянул историю, согласно которой Александр был свидетелем последнего дыхания и исполнителем последней воли Дария. Эта версия нашла отражение в "Романе" и во всей персидской и арабо-персидской литературной и иконографической традиции.

ПОЛИСТРАТ МЕЖДУ ДАРИЕМ И АЛЕКСАНДРОМ

Сюжет, принятый у греко-римских авторов, приводит к некоторому разочарованию у читателя. Известно, что Александр был озабочен и очень торопился обнаружить бежавшего Дария, что он не оставлял надежды сразиться с ним один на один, и что он преследовал Дария с самого начала персидского похода[8]. Нетерпение Дария было не меньшим. "Подчиненный своей судьбе... оставленный в палатке в полном одиночестве"[9], лишенный всех привилегий царской власти и пленник своих же приближенных, Великий царь теперь был готов принять того, кого он признал своим победителем, скрывшись от его преследования на годы. Когда было сообщено о неминуемой угрозе со стороны подступающего македонца, Дарий отказался уступить давлению Бесса и прочих заговорщиков, которые хотели убедить его продолжить поход на восток: "Он утверждает, что карающие боги на его стороне, и, обратившись к помощи Александра, отказывается двигаться вместе с этими предателями"[10]. Именно в это время он был пронзен предателями и брошен истекающим кровью... Столь ожидаемая встреча между Александром и Дарием должна была изображать символический конец маневренной войны между царями нижних и верхних земель, а также повествовательный и эмоциональный исход событий. Но ничего не происходит: смерть Дария делает невозможными любые переговоры и любую дискуссию между царями.
Однако древние авторы были озабочены обоснованием добровольной передачи власти от Дария Александру. Они прибегли к литературному приему, который позволил им установить почти прямое общение между царями до смерти Дария. Необходимо было передать сообщение от имени царя, отстраненного от власти, лишенного всего и находящегося при смерти. Необходимо было вывести персонаж, который должен был бы передать послание от Дария македонскому царю, который прибыл уже к изголовью уже умершего, и потому безгласного, царя. Таким образом, древние авторы смогли согласовать два рассказа: Дарий умер до прибытия Александра, к которому он уже не мог обратиться напрямую, но все же Дарий передал сообщение Александру. Для этой цели было использовано простое и эффективное средство: посредник забирает царское послание и передает его Александру.
Роль посредника была отдана македонскому солдату из авангарда: У Юстиниана он остался безымянным, а у Квинта Курция и у Плутарха носит имя Полистрата. В древних текстах ясно говорится о поисках Великого царя, которое вели передовые отряды армии Александра. Вначале поиск был безрезультатным до того момента, когда Полистрат обнаружил царя в нищей телеге. Он дал Дарию, мучимому жаждой, немного воды и поговорил тет-а-тет с Великим царем. Общение облегчалось тем, что, по словам некоторых авторов, царь умел говорить на языке простых солдат[11]. Вот как передаются последние слова Дария в легенде, упомянутой Плутархом и Юстинианом. Великий царь благодарит Полистрата за его поступок и дает ему послание для Александра:
"[Перед смертью] Дарий попросил пить, и, когда он выпил свежей воды, он сказал Полистрату, который принес ему воду: "Мой друг, для меня верх несчастья - принять службу и не суметь за нее вознаградить; но ты за это будешь вознагражден Александром, а Александр будет вознагражден богами за свое великодушие по отношению к моей матери, жене и детям. С твоей помощью я протягиваю ему правую руку". Сказав эти слова, он взял Полистрата за руку, а затем испустил последний вздох" (Плутарх, 43.3-4).
Юстиниан, очевидно, следовал общему с Плутархом источнику, но ввел новые мотивы:
"Солдат, отправлявшийся к соседнему источнику, нашел Дария в своей повозке, пронзенного ударами, но еще дышащего. Пленник позвал его. Дарий, узнавший по языку одного из своих подданных, сказал, что в нынешнем состоянии у него есть по крайней мере это утешение - он может говорить с человеком, который способен его понять, и что его последние слова не будут потеряны. Он просит его сказать Александру, что, не оказав ему никакой услуги, он остался, умирая, самым большим из его должников, потому что он увидел по отношению к его матери и его детям проявление чувств царя, а не врага. Он сказал, что судьба ему более благоприятствовала, дав такого врага, чем дав родственников и приближенных; этот враг оставил жизнь его матери и его детям, а его собственная жизнь была вырвана у него его приближенными, которые были ему обязаны своей жизнью и властью; он сказал, что они получат за это должное вознаграждение от победителя. И единственное, что он бы мог, умирая, высказать Александру, состояло в том, чтобы попросить богов неба и преисподней, тех, которые заботятся о царях, даровать ему победу и власть над миром. Для себя же он попросил только законную и не слишком дорогостоящую милость - погребение. Что касается своих убийц, то дело уже даже и не в нем самом; из этого убийства необходимо создать пример для всех царей, которых надо защитить, и он не может пренебречь этой обязанностью без позора и без опасности; так как в данном случае это будет актом как справедливости, так и защитой интересов самого Александра. Как единственный залог своего царского слова (unicum pignus fidei regiae) он протягивает Александру правую руку. Затем он протянул ему руку и испустил последний вздох" (XI. 15.5-13).
Декларация, вложенная в уста Дария, представляет собой длинную элогию в честь его противника, встроенную вокруг темы признательности Великого царя Александру за великодушие, которое он проявил по отношению к членам семьи царя. Тема эта не нова; она впервые возникла еще до Гавгамел, когда евнух Тириот пришел к Дарию с сообщением о смерти его жены Статиры, рассказав при этом, что Александр, уважавший ее, организовал торжественные похороны в ее часть. Таков смысл молитвы, которую, согласно Плутарху, Дарий вознес тогда своим богам и которую он цитирует, уточняя: "Вот что имело место и рассказывалось многими авторами" (§ 14):
"Боги моей семьи и моего царства, позвольте мне, прежде всего, восстановить Персидскую империю и привести ее к благополучию, в котором я получил ее, чтобы победа позволила мне отплатить Александру услуги по отношению к тем, кто мне дороже всего, которые его великодушие оказало мне после моего поражения! Но, если так случилось, что пришло предначертанное время выплатить наш долг Немезиде и переменчивой Фортуне, и мы увидим конец величия Персидской империи, то никто, кроме Александра, не достоин сесть на трон Кира" (30.12-l?)
Красивое заявление, которое слово в слово повторяется у Арриана и у Квинта Курция и которое Плутарх повторяет в другом месте почти в той же самой формулировке: "Но если это все же случится с моей империей, о Зевс, отец персов, и вы, божества-хранители моей короны, то никто иной, как Александр, не должен воссесть на трон Кира"[12]. Эта, естественно, выдуманная сцена, с одной стороны, является базой для античных повествований о воздержании Александра[13], а с другой стороны, входит в повествовательную схему гармоничной передачи прав наследования от Дария к Александру, добровольно принятую Дарием.
Великий царь провозглашает себя должником Александра. Подобная терминология хорошо известна; мы находим ее во множестве греческих текстов, упоминающих о системе даров и ответных подарков, принятую при персидском дворе, и об обязанности подданных оказывать услуги Великому царю, который взамен обязательно вознаграждает их. Сама логика обмена (неравного) заключается в том, что, в конце концов, царь никогда никому не должен быть обязанным: получатель услуг от своих подданных, он также и даритель, в основном даров, которые он делает или которые он обещает сделать им в будущем[14]. В данном случае, напротив, Дарий является одаряемым, и при этом двойным - со стороны Полистрата и со стороны Александра. В отличие от любых других exempla, в которых описывается получение воды Великим царем из рук рядового солдата или простого подданного[15], Дарий занимает позицию должника, так как он лишен всего и близок к смерти, и поэтому не может сделать никакого встречного дара, который бы, в свою очередь, обязал бы Полистрата. Это и явилось причиной замечания, которое приписывает ему Плутарх: "Для меня верх несчастья принять службу и не иметь возможности сделать что-то в ответ". Взамен за услугу царь объявляет о своем долге по отношению к солдату и обещает ему встречный дар: "За это ты будешь вознагражден Александром (apodosei soi, ten kharin), и Александр будет вознагражден богами за его великодушие по отношению к моей матери, моей жене и моим детям". Иначе говоря, Александр выверяет счета, что означает назначение его преемником. Таков смысл анекдота, вставленного Плутархом в другое свое произведение: "Тогда он и признал Александра, призвав богов в свидетели"[16].
Затем, перед тем, как испустить последний вздох, Дарий "протягивает свою правую руку" Полистрату, прося его передать это Александру. Данный обычай хорошо известен, и о нем часто свидетельствуют греческие авторы, в том числе в историях о дворе Дария III[17], а затем при дворе Александра[18]. Диодор рассказывает, как около 350 года, при угрозе нападения Артаксеркса III, глава бунтовщиков Сидона, Теннес, послал Фетталиона, одного из своих приближенных, с посольством к Великому царю, обещая тому передать ему город и даже помочь в ходе намеченного повторного завоевания Египта. Великий царь обрадовался этому и пообещал, что в награду он сделает крупные подарки (megala dora). Но Фетталиону было также поручено получить гарантии: Великий царь должен был "дать ему свою правую руку". Рассерженный тем, что ему не оказывают полного доверия, Артаксеркс решил уничтожить Фетталиона. Затем, после того как приговоренный убедил его в том, что он делает ошибку, он согласился с требованием и "дал Фетталиону свою правую руку, что у персов является наиболее надежной гарантией"[19]. Известен также пример мятежника Митридата, который согласился изменить сатрапу Датамесу при условии, "что царь [Артаксеркс II] выкажет ему свое доверие согласно персидскому обычаю, правой рукой. Он получил эту гарантию от царя"[20].
В каждом из трех случаев (можно упомянуть и многие другие), договаривающиеся стороны не встречаются напрямую, и гарантия (правая рука) передана через посредника, что может означать: либо посредник просто пожимает правую руку получателя клятвы, как Великий царь поднимал его руку; либо он передал предмет в виде руки[21]. Отметим выражение Юстиниана: "Дарий дает свою правую руку, чтобы передать ее Александру (dextram, ferendam Alexandra dare)", что напоминает выражение Непота по поводу Артаксеркса II: "Гарантия, посланная царем (a rege missam)"; использованные глаголы, похоже, напоминают скорее пересылку предмета, но другие формулы, использованные Плутархом и Юстинианом, вселяют сомнения: "Дарий получил согласие Полистрата... Он дает свою правую руку, которую надо передать Александру. Затем он протянул руку и вскоре умер". Но каким бы ни было конкретное выражение, обычай подтверждает подлинность устного сообщения царя на том же основании, что и царская печать подтверждает подлинность письма. Известен жест, при помощи которого у Низами подтверждается контракт: "И старик сильно сжал ему руку - своей рукой, чтобы запечатать этим клятву, соглашение и взаимные обязательства"[22].
Жест Дария создает, таким образом, двойную гарантию: в пользу Полистрата, который сможет воспользоваться этим, чтобы получить от Александра подарок, обещанный Дарием, а также в пользу Александра, который, хотя и не помогал в последние минуты собственной персоной Великому царю, отныне может стать законно назначенным преемником Дария, особенно в глазах персов, знакомых с обычаями. Кроме того, поручая Александру заботу наказать цареубийц, Дарий заранее оправдывал поход в погоню за ушедшими.
Все наши авторы упоминают, что Александр принял решение организовать своему врагу царские похороны; но само появление македонского царя около царских останков не описано достаточно подробно. Просто подчеркивается сострадание, которое ощутил Александр, как к личной судьбе побежденного, так и к превратности жизни и судьбы царей и людей вообще, - мысли, которые пришли ему в голову как победителю: "Александр был явно огорчен произошедшим... Он проливал слезы о столь недостойной смерти этого человека, столь высоко вознесенного фортуной"[23]. Высказывая банальные размышления о превратности фортуны, Плутарх добавляет к изображению символическую, придуманную деталь, увеличивающую драматическое и эмоциональное напряжение сцены:
"Увидев Дария, с зияющими ранами, он не принес жертву, он не приказал запеть военный марш, чтобы отметить конец долгой войны: он взял свою хламиду и набросил ее на тело, как будто для того, чтобы спрятать это ужасное зрелище превратности царской судьбы"[24].
О царском жесте рассказывается также в "Романе", но там он совершается еще до смерти Дария. В любом случае, легко понять популярность этого сюжета у художников, которые любят иллюстрировать печальную судьбу Дария, преданного и убитого своими приближенными, и, еще более - нравственное благородство и набожность македонского царя (рис. 48).

АЛЕКСАНДР У ИЗГОЛОВЬЯ ДАРИЯ

Если даже "Роман" выводит на первый план сострадание Александра, эта сцена тем не менее не принимает особенно частного характера, просто потому, что рассказ построен на сценарии, приведенном Диодором: "Александр находит Дария еще дышащим и сочувствует его несчастьям; Великий царь убеждает его отомстить за свою смерть. Тот обещает это сделать и бросается в погоню за Бессом".
После своего поражения персидский царь спешно пересек реку Странга (в тот момент замерзшую) и укрылся в своем дворце, где жалуется, что является причиной всех несчастий Персии, и громко размышляет над капризами фортуны. Затем, когда Александр собственной персоной появился в Персии, Дарий направился в Мидию. Именно там, в одном из его дворцов, он был убит "его сатрапами, Бессом и Ариобазаном", и был оставлен ими в агонии. И тут появляется Александр:
"Вознеся к небесам скорбный надгробный плач, он принялся проливать над ним слезы и, сняв свою хламиду, покрыл ею тело Дария. Затем он взял его за руки, прижал к своей груди и произнес слова, полные жалости: "Поднимись, о Дарий, правь своей землей, снова стань хозяином своих людей, возьми назад свой венец, управляй многочисленными персами, сохрани величие своей власти. Я клянусь тебе от имени небесного Провидения, что я говорю тебе искренне и безо всякой лжи. Кто те, кто тебя поразили? Укажи мне на них, и я обещаю тебе отмщение"" (II. 20.5-6).
В этот момент "Дарий застонал, протянул руки, притянул к себе Александра и обнял его". Затем он держит речь, полную прочувствованных рассуждений о превратности фортуны. Он просит Александра также присматривать за его семьей и сочетаться браком со своей дочерью Роксаной. "Сказав эти слова и обхватив Александра за шею, он умер".

ДАРА, УМИРАЮЩИЙ НА РУКАХ У ИСКАНДЕРА

Персидская традиция позаимствовала свою сценографию в "Романе", но она также приспособила ее к своему собственному образному ряду и своим специфическим нуждам. Давайте возьмем Фирдоуси:
"Быстрый, как ветер, Искандер слез с лошади, и положил голову раненого себе на колени. Он посмотрел, может ли Дара еще говорить, отер ему руками лицо, снял с его головы царскую диадему, сорвал кирасу, которая покрывала его грудь, и пролил множество слез из-за того, что возле раненого нет врача" (Фирдоуси, 19, стих 553-556).
Каждый из царей много плачет - настолько много, что, согласно образному выражению Абу Тахера Тарсуси, "если бы можно было передать свое состояние, Искандер заставил бы оплакивать царя камень, птицу и рыбу!" Попеременно стеная, цари обмениваются речами, суть которых мы уже видели в "Романе": Искандер обещает Дара "вернуть ему империю и трон", если он выздоровеет; со своей стороны, Дара держит нескончаемую речь о капризах фортуны: "Я - яркий пример того, о чем я говорю, и моя история - предупреждение для всех прочих. Затем он высказывает Искандеру свои последние желания: чтобы он позаботился о его семье и сочетался браком с его дочерью Рушенек. У Талиби Дара также рекомендует Искандеру "не позволять властвовать низшим над высшими, не губить храмов огня и отомстить за него убийцам" (стр. 411; см. также Табари, стр. 516).
Между "Романом" и персидскими легендами имеется существенная разница. Александр в "Романе" считается сыном Олимпиады и Нектанеба, у него нет никакой родственной связи с Дарием. В персидской легенде все совсем иначе, ввиду общего происхождения Дара и Искандера от их отца Дара (Дараба), сына Бахмана. Именно поэтому Искандер произносит следующие слова: "Мы от одной ветви, от одного корня, из той же семьи; зачем нам разрушать наш народ нашим честолюбием?" (19, стих 343-344). "Мой брат", - отвечает ему Дара у Талиби, добавляя: - Выслушай последние желания твоего брата" (стр. 410).
Однако, чтобы сцена братского признания могла состояться, надо, чтобы Искандер был объявлен достойным своего иранского рода. А это не совсем получается, поскольку он принял активное участие в заговоре против Дара. Отсюда появляется речь, которую он держит у изголовья своего агонизирующего брата, - например, у Динавари. Рассказав об измене обоих министров, этот автор пишет:
"Это событие вызвало рассеяние армии Дара, и Искандер подошел к Дара, истекавшему кровью. Он сразу же соскочил с коня, сел в изголовье у Дара, который все еще дышал, и подложил ему под голову край одежды. Плача о нем, он сказал: "Брат, если ты ускользнешь от смерти, я отдам тебе твою страну, и я клянусь, что сдержу свое обещание. Сообщи мне свое последнее желание, скажи обо всем, что ты хочешь, чтобы я выполнил"".
Дара отвечает ему, громко рассуждая о превратностях судьбы царей, и дает Александру следующие рекомендации:
""Что касается меня, то я прошу тебя позаботиться о моих женах и детях, которые остаются без меня, и я попрошу тебя сочетаться браком с моей дочерью, так как она была светом моих глаз и плодом моего сердца". Александр сказал: "Я сделаю все так, как ты сказал. Но сейчас скажи мне, кто предал тебя, чтобы я мог отомстить за тебя". Дара не смог ответить Александру. Он уже ничего не смог сказать, ибо его язык был скован молчанием смерти".
Сцена предполагает прощение или забвение измены Искандера, который, согласно Динавари, а также Талиби, Табари, Низами, а также "Дараб-наме" Абу Тахера Тарсуси, принял предварительно предложения обоих предателей. Низами уверяет, что Искандер уже сожалел о своем отношении к этому, как только узнал об убийстве Дара. Прибыв к изголовью Дара, Искандер, не без очевидного лицемерия, уверяет, что он не при чем в недавних событиях:
"О, самый благородный и самый знаменитый из людей, о ты, кто есть царь над царями, я в отчаянии оттого, что случилось с тобой! Но, слава богу, не я есть причина удара, который поразил тебя. Бог знает о добрых намерениях, которые у меня были по отношению к тебе: он знает, что я намеревался, если я одержу победу, поступить с тобой с добротой и соблюсти наше родство... [Талиби, стр. 409-410]. Я не хотел бы видеть тебя в таком состоянии; но это не моя вина, это твои подданные поступили с тобой таким образом" [Табари, стр. 515-516].
Согласно последней воле Дара, "двое предателей были повешены, и в них метали стрелы и камни, так, чтобы их тела и их кости распались на части. Александр сказал: "Вот наказание для тех, кто посягает на жизнь царей!"" (Талиби, стр. 411), - формулировка, которая напоминает слова, которые Дарий передал Александру через Полистрата: "Необходимо создать из этого пример и рассказ для царей о том, что надо защищаться!" У Динавари и Табари казни предшествует разговор между Искандером и обоими вероломными министрами. Царь держит перед ними придуманную авторами речь, предназначенную для того, чтобы отмыться от любого обвинения в измене по отношению к тому, кого он нашел на смертном одре. Не без некоторой риторической смелости он оправдывает одновременно прошлое соглашение с министрами Дара и нынешнюю их казнь:
"Он призвал их к себе и дал им все богатства, которые он им обещал; затем он сказал им: "Я взял на себя обязательство не убивать вас, но я не гарантировал вам жизни. В практике правосудия было бы несправедливо, чтобы я оставил вам жизнь, несмотря на совершенную вами измену по отношению к вашему царю, и чтобы кровь царя осталась не отмщенной. Тот, кто убивает царя, должен быть убит на месте". Затем он приказал распять их и приказал провозгласить следующее: "Все должны увидеть этих двоих, чтобы никто не смел изменять своему царю!"" (Табари, стр. 516).
У Динавари сцена и реплики почти идентичные. Оба убийцы, привязанные к столбу, удивляются, что с ними обошлись подобным образом, ведь Искандер обещал им возвышение в своей армии: ""Да - ответил царь - вот повышение, которое я вам даю". Затем он приказал закидать их камнями".
Фирдоуси же не нуждается в оправданиях поведения Искандера. В его рассказе оба предателя надеялись, что Искандер вознаградит их, но они действовали сами по себе, не делая никакого предложения царю Румии, не получив никаких обязательств с его стороны. Сделав свое дело, они приходят к Искандеру. Этот последний тотчас же приказывает отвести себя к Дара, приказав поместить обоих убийц под хорошую охрану. После похорон персидского царя он распорядился приступить к наказанию:
"Искандер приказал возвести напротив [царской гробницы] высокие виселицы, на одной из которых было написано имя Джансусипара, а на другой - Махияра, и приказал привязать к ним живыми этих двух несчастных; он приказал повесить на них убийц царя головами вниз. Солдаты вышли из лагеря, каждый из них держал в руке по камню, и их забили камнями на виселицах, страшно и постыдно; будь проклят тот, кто убил царя! Когда иранцы увидели то, что Искандер сделал, чтобы отомстить за смерть царя свободного народа, все выказали ему свое почтение и провозгласили его царем земли" (19, стих 400-407).
Тем не менее в письме, которое он послал "каждому знаменитому человеку, каждому вельможе, в каждую провинцию, а также мобедам", Искандер считает необходимым оправдаться, как если бы отсутствие его вины не было само собой разумеющимся:
"Я клянусь господином великого солнца, что я не желал подвергнуть опасности жизнь Дара. Враг этого царя вышел из его собственного дворца, это был один из его слуг, а не иностранец... Мое чистое сердце полно траура по Дара, и я сделаю все, чтобы выполнить его последние желания" (19, стих 449-450).
Искандер теперь считается достойным сменить Дара на троне и быть включенным в знаменитое потомство кейанидских царей - либо потому, что все признали отсутствие его ответственности за смерть Дара, либо потому, что он не применял никаких хитростей, чтобы одержать победу. По правде говоря, он уже привел доказательства своего кейанидского происхождения в течение предшествующего эпизода, вдохновленного "Романом". Чтобы понять, кто является его противником, Искандер переоделся, проник ко двору Дара и принял участие в большом вечернем пире. При этом все были поражены его исключительной харизмой:
"Все вельможи были восхищены им и тайно благословили его за его красоту, его величественность, его осторожность, его величину, [силу] его членов и его яркость... Дара видел мужество и мудрость, красноречие, достоинство и телосложение посланника; можно было подумать, что этот человек был самим Дара... Дара спросил его: "Как твое имя? На своем челе и теле ты явно несешь черты кейанидов; ты явно кто-то больший, чем простой подданный, и я полагаю, что ты Искандер. Очевидно, небо подготовило тебя для короны, придав тебе эту осанку, это телосложение, вложив тебе эти речи и эти черты"". (Фирдоуси, 19, стих 66, 68, 81-82, 94-98)[25].
В "Романе", напротив, "персы задерживали на Александре свои взгляды, удивляясь его небольшому росту и сложению" (II. 15.1). Упоминаемый в некоторых греко-романских текстах[26], небольшой рост и некрупное сложение Александра также упоминается у Талиби, согласно которому, "историки сообщают, что Искандер был небольшого роста и некрупным" (стр. 443). Очевидно, не стоит беспокоиться об этих противоречиях. В упоминавшемся описании Фирдоуси нет ничего реалистичного: выражения, использованные самим Дара, являются всего лишь стандартным набором царских достоинств, связанных с потомством кейанидов, - "зеркало принца", которое Дара протягивает тому, про кого он еще не знает, что это его брат и преемник.

ТЕКСТЫ И ОБРАЗЫ

За рамками влияния "Романа" глубоко иранский характер сцены смерти Дара выражается также в графических и живописных образах, которые эта сцена породила. Мы находимся в мире, где рассказы, сказки и истории передаются не только в письменном виде, но и прочитываются, а также постоянно додумываются аэдами и бродячими певцами. Помимо слов они охотно прибегают к картинам, которые оседлые рассказчики помещают в рамках в кафе, и бродячие певцы возят с собой везде в виде раскрашенных тканей, и на остановках развертывают перед своей аудиторией.
На них изображены наиболее значительные сцены, упомянутые в изустном повествовании, особенно сцены, взятые из "Шах-наме". Об этом свидетельствует фотография, сделанная несколько лет тому назад Майклом Вудом в иранской деревне: повествуя перед полукругом собравшихся сельских жителей, рассказчик иллюстрирует свой рассказ при помощи большой картины, перед которой на подставке положена книга; на картине изображена замечательная сцена смерти Дара на руках у Искандера; этот последний показан во всей своей славе, в "двурогом шлеме"; персидский царь, с удивительно "христообразным" лицом, с растянутой, удлиненной головой, лежащей на руках у Искандера, вкладывает свою правую руку в руку своего "брата"; в глубине видна одна из армий; на переднем плане изображена лошадь (рис. 49).
В целом картина представляет композицию, многократно отображавшуюся миниатюристами (рис. 50-54). Речь идет об одной из сцен, наиболее часто изображавшихся на иллюстрациях к трудам Фирдоуси и Низами[27]. Чаще всего оба царя располагаются посередине миниатюры, Искандер стоит на коленях или сидит на земле, поддерживая Дара, который лежит на земле. Искандер наклонен к Дара. Справа и слева располагаются две армии, которые сражались до того момента, когда Дара нанесли удар; оба убийцы изображены на первом плане, иногда плененными, иногда уже повешенными на виселицах. Задний план представляет горный пейзаж, на вершине гор - всадники обеих армий. На переднем плане две лошади: конь Дара, убитый убийцами царя, и конь Искандера. Узнав об убийстве, Искандер примчался и соскочил с коня, чтобы утешить своего "брата".
Это изображение, иногда сопровождаемое легендой (рис. 53; Фр. Ришар, 1999.), строится как можно ближе ктексту. Но эта картина не единственная. Точно такую же сценографию можно найти на различных картинах, например, среди картин в кафе, которые изображают эпизод, отличный от текста Книги царей. Речь идет о смерти Сохраба на руках у Рустама. Великого мифического героя Ирана, Рустама, можно узнать по его коню, Ракшу, незаурядной силы и ума. После охоты Рустам заснул, и "тюрки" воспользовались этим, чтобы захватить Ракша. В поисках коня Рустам направляется к городу Семенгану, царь которого предлагает ему свое гостеприимство. Ночью дочь царя, Темине, влюбленная в Рустама, приходит к нему, а затем царь соглашается на брак между молодыми людьми. Рустам находит Ракша и, прежде чем отправиться на новые приключения, дает своей жене оникс, который она должна надеть на руку ребенка после его рождения. Этого ребенка назвали Сохраб, и, как и его отец, он поддерживает очень тесные отношения со своим конем, которого он выбрал, - отношения, которые очень похожи на те, которые завязались у Александра с Буцефалом: "Верхом на этом коне он был подобен горе Бизотун!" (12, стих 197).
В результате множества приключений отец и сын, которые не знают друг друга, оказываются сражающимися в двух противоборствующих армиях. Исход
боев не дает никому явного преимущества. Судьбы войны должна решиться в личном поединке: разумеется, именно Рустам и Сохраб будут его вести. Во время поединка, стоя лицом к лицу, Рустам смертельно ранит Сохраба. И только в этот момент, благодаря ониксу, отец и сын узнают друг друга, но слишком поздно Сохраб умирает, и Рустам строит ему великолепную гробницу[28].
На этих картинах (рис. 54), можно увидеть сцену такой, какой ее представляли себе художники - очевидно, согласно каноническому образу (рис. 55). Сходство со сценой смерти Дара просто поразительно: на заднем плане горы; Сохраб лежит на земле, истекая кровью, его тело - на руках у Рустама, стоящего на коленях перед ним; разорванная на сыне туника позволяет увидеть оникс. Там также видны обе лошади - Рахш и лошадь Сохраба. Даже если две картины и отличаются некоторыми специфическими повествовательными деталями (два предателя, например), сходство просто поразительно, как будто речь идет об одних и тех же действующих лицах (Рустам/Искандер; Сохраб/Дара). Одинаково расположение лошадей, а также соотношение между центральной сценой и задним планом. Модель позволила отлично вставить в иранскую память сцену, изобретенную еще александрийскими писателями, но добавив в нее специфический и отличительный элемент: так, в отличие от "Романа", в иранских легендах двое главных действующих лиц участвуют в сцене признания (отец/ сын; брат/брат). Даже эта характеристика создает повествовательную связь между каждой из этих пар, и можно распределить участников также следующим образом: Рустам/Искандер и Сохраб/Дара. К ним можно также добавить и пару Ракш/Буцефал.

ПОСЛЕДНЯЯ "ТРОННАЯ РЕЧЬ"

Давайте вернемся к последним желаниям, высказанным Дара, умирающим на руках у Искандера. Эта сцена напоминает другие сцены, созданные греческими авторами классической эпохи. Наиболее знаменитая приведена Ксенофонтом в конце его "Киропедии" (VIII.7). Чувствуя, как из него вытекают последние силы, Кир "приказал привести его детей... но также его друзей и высокопоставленных лиц Персии; когда все собрались, он начал следующую речь". Двух сыновей, Камбиза и Таниоксарка, по поводу которых он опасается (и справедливо) что они могли бы оспаривать верховную власть, Кир просит остаться верными разделу власти, который он определил им: царскую власть он отдает первому, а великое правление - второму. Он объясняет также, как он хотел бы быть похороненным. Затем, простившись со всем миром, "он протянул руку и умер". Именно также, на своем смертном одре, Дарий II устанавливает разделение власти между старшим сыном (будущим Артаксерксом II) и младшим сыном (Киром Младшим), и дает несколько моральных наставлений сыну, который должен был его сменить: "Я действовал по справедливости перед лицом людей и перед ликом богов"[29].
Как совершенно верно подчеркнул А. Кристенсен[30], вероятно, в данном случае Ксенофонт и другие греческие авторы знали иранские рассказы и приспособили их сюжет к собственному повествованию. Часто встречаемые в сасанидской литературе, эти торжественные финальные речи относятся к особенному литературному и духовному жанру, andarz, одновременно являющемуся предписанием и мудрым советом, часто выраженными в повествовательной форме (аналогично exempla)[31]. Одна из наиболее знаменитых рукописей, "Завещание Ардашира", известная по арабскому переводу, начинается следующими словами: "Ардашир, сын Папака, царь царей, приветствует тех персов, кто придет после него". Царь объясняет там, каковы должны быть "личные качества царя", и предлагает целую серию размышлений и советов по правильному управлению государством, в том числе речь относительно наследного принца. Он высказывается следующим образом: "Я оставил вам в наследство мою рассудительность, поскольку я не смогу оставить вам свое тело"[32]. Видно, что церемония позволяет царю придать официальный характер передачи власти назначенному наследнику и передать правила и нравственные моменты.
Находясь под сильным влиянием сасанидской литературы, Фирдоуси разместил в "Шах-наме" множество подобных предписаний и речей, которые, собранные вместе, составляют нечто вроде "Зеркала принцев". В них мы находим повторяющийся мотив: чувствуя приближение смерти, царь призывает знатных вельмож и членов своей семьи к своему смертному одру и там передает им свои последние наставления. Давайте просто рассмотрим два примера - пример Дара (Дараба) и пример Ардашира:
"По прошествии двенадцати лет удача и сила Дара (Дараба) уменьшились; блестящий сын Омаи ослабел и почувствовал, что его призывают в иное жилище. Он собрал вельмож и мудрецов и долго говорил им о троне, добавляя: "Теперь именно Дара, сын Дара (Дараба), будет вашим благожелательным водителем. Вы все слушайте его приказы и повинуйтесь ему, поместите радость ваших сердец в выполнение его приказов. Трон царской власти не принадлежит никому подолгу; счастье приходит и быстро уходит. Постарайтесь быть добрыми и, справедливыми людьми, вспоминайте обо мне с радостью". Он произнес эти слова, вздохнул, и этот лист гранатового дерева стал похож на цветок тригонелла" (18, стих 130-137).
То же сказано и про Ардашира:
"Когда прошли семьдесят лет его жизни, хозяин мира, сохраняя бодрость рассудка, стал совсем больным; он почувствовал, что смерть приближается и что зеленый лист его жизни пожелтел. Он приказал привести к нему Шапура и дал ему бесчисленные советы" (22, стих 545-546).
Помимо повторяющихся размышлений о ненадежности жизни царя, Ардашир передает сыну свой опыт. Он рекомендует ему благоприятствовать религии, так как религия и царская власть тесно связаны, - тема, которая с особой настойчивостью разрабатывалась в "Завещании Ардашира" и в "Письме Тансара" - в трудах, которые наверняка оказали большое влияние на Фирдоуси. Ардашир предостерегает сына об опасностях, которые подстерегают у трона: несправедливость; милость, оказанная низким людям; стремление к накопительству - иными словами, отсутствие великодушия. Он рекомендует ему также как следует выбирать своего советника и избегать любого человека, который будет "гневлив и высокомерен, который находит удовольствие в упреках и в ссорах". Действительно, Шапур "правил справедливо и мудро... Но когда прошли тридцать лет и два месяца, он призвал к себе Ормузда и сказал ему..." и т.д.
Таким образом, нет никаких сомнений, что рассказы о смерти Дара вписываются в этот - одновременно литературный, духовный и политический - контекст. Речи, с которыми он обращается к Искандеру - это на самом деле речи кейанидского царя, который перед смертью беседует со своим преемником и передает ему свое послание. Несмотря на очевидную банальность слов, сцена напрямую вдохновляется моделью совета (andarz), которым выражается сасанидское представление о царской власти, об обществе и религии. Вскоре именно Искандер, представляясь как "новый Дара", распространил царские кейанидские наставления в письмах, посланных всем важным людям в каждую провинцию: "Ищите справедливость и будьте послушны... Любой, кто придет к моему двору, получит золото, рабов, венцы и троны... Пошлите в мою сокровищницу то, что должно... Вы сохраните дворцы ваших царей-предшественников согласно древнему обычаю; вы не оставите без охраны свои рынки, свои границы" (стих 432-440).

ПОХОРОНЫ ДАРИЯ/ДАРА

Согласно Юстиниану, среди последних желаний, переданных Дарием Александру, было и это: "Для себя самого он просил только законное и не слишком дорогое погребение"; действительно, оплакав останки своего врага, "Александр отметил его похороны царскими почестями и приказал перенести его останки в гробницу его предков"[33]. Плутарх уточняет, что Александр израсходовал на это значительные суммы[34]. Факт похоронных церемоний подтвержден Диодором[35] и еще более подробно описан Аррианом: "Александр послал тело Дария в Персию, с приказом похоронить его в царских гробницах, как царей, которые царили до него"[36].
Я уже подчеркивал, что в отсутствие бесспорных археологических следов, и при отсутствии текстов, описывающих реальную церемонию, трудно решить, имели ли место такие похороны в действительности, или речь идет о простом заявлении о намерениях, за которым никто не проследил[37]. Говорить о реалиях не имеет смысла, да это и не главное. Давайте просто подчеркнем: если церемония действительно имела место, она не проводилась лично Александром, который спешил продолжить свой поход на восток, где Бесс только что провозгласил себя царем Бактрии. В этом основная разница между версией "Романа" и персидскими легендами. [4]
Описав смерть Дария на руках у Александра, "Роман" сообщает о принятом им решении "похоронить Дария согласно персидскому обычаю". Далее следует описание образованного при этом кортежа:
"Он предписал, чтобы кортеж возглавляли персы, а за ними уже следовали македонцы, все при оружии. Александр лично подставил плечо под похоронное ложе Дария, чтобы нести его вместе с остальными сатрапами. Все вокруг плакали и стонали, не столько по Дарию, сколько по Александру, видя его несущим скорбное ложе. Таким образом, приступив к этим похоронам согласно персидским обрядам, он утихомирил толпу" (11.21.1-2).
Давайте отметим, что автор ничего не говорит относительно места захоронения. Последние моменты жизни Дария связаны, скорее всего, с Парфией ("около Каспийских Ворот"). Однако, поскольку в продолжении рассказа предполагается, что Александр находится в Персии и принимает решения там (11.22), такая конструкция внушает читателю, что именно там прошли и похоронные церемонии. Для краткости проще было бы предположить, что Бесс и Ариобазан пришли к Александру именно туда, и он "приказал распнуть их на гробнице Дария", и что смерть Дария и наказание убийц означают фактически конец похода: начиная с этого момента, рассказ о завоевании закончен и начинается рассказ о невероятных приключениях Александра.
Участие Искандера в похоронах Дария - повторяющийся элемент персидских и арабо-персидских рассказов. В то время как Табари сообщает просто: "Дара умер, и затем Искандер его похоронил" (стр. 516), Талиби пишет, впрочем, без большего количества деталей: "Искандер приказал устроить его похороны и следовал за его телом со своими военачальниками до места погребения" (стр. 411).' И тот и другой разместили сражение на берегах Евфрата. И лишь один автор "Дараб-наме" делает следующее уточнение: "Тело Дара завернули, положили в гроб мускус и камфару, вес которых был равен весу его тела, и все это послали в Иран". Согласно Фирдоуси, окончательное сражение происходило в Кармании, на границе Персии, и очевидно, что умершего царя похоронили перед тем, как войти в Истахр [Персеполь]. Вот описание гробницы и церемонии:
"Искандер построил гробницу на персидский манер, достойную положения Дара, и согласно правилам его культа. Окровавленное тело обмыли розовой водой, так как для него наступило время вечного сна; его одели в румийскую парчу, вышитую драгоценными камнями и чистым золотом; тело покрыли камфарой, и с этого момента никто не видел больше лица Дара. Искандер сделал в гробнице золотое возвышение и возложил на голову умершего царскую корону из мускуса; он уложил Дара в золотой гроб и пролил на него поток слез. Когда подняли фоб, все великие несли его по очереди; Искандер шел впереди, пешком, следуя за великими, чьи глаза налились кровью; таким образом он добрался до гробницы Дара; говорили, что его кожа трескалась от страданий. Он установил гроб царя на возвышение и строго следил за выполнением кейанидских обычаев" (стих 390-400).
Сходство с "Романом" очевидно, но и разногласия не менее заметны. В то время как в греческом тексте церемония проходит под знаком сотрудничества между македонцами и иранцами, у Фирдоуси речь идет о церемонии чисто персидской, возглавляемой тем, кто провозгласил себя "новым Дара". Что касается оборудования гробницы, то его описание соответствует канонам, о чем свидетельствует, помимо прочих примеров, гробница Хосрова Ануширвана, построенная и украшенная согласно распоряжениям самого царя: "Вы набальзамируете тело камфарой, поместите на голову венец из мускуса, вы принесете из сокровищницы пять нетронутых платьев из золотой парчи, которые никогда не использовались, и вы оденете их на меня согласно кейанидскому обычаю и правилам сасанидских царей" (41, стих 4594-4595).

НАСЛЕДСТВО ДАРА

Среди последних желаний, которые высказал Дарий Александру, фигурирует пожелание, чтобы молодой победитель позаботился о семье побежденного и сочетался браком с его дочерью. Вот слова Дария, "восстановленные" в "Романе":
"Я поручаю тебе мою мать, как если бы она была твоей матерью, и мою жену; возьми их и относись к ним с жалостью, как если бы это была твоя кровь. Что касается моей дочери Роксаны, я отдаю ее тебе в жены, чтобы вы оставили в вечности память о себе в виде вашего потомства, которым вы бы гордились так же, как мы гордились своими детьми. Эти дети будут продолжением Роксаны и тебя, памятью о Дарий и Филиппе, и вы будете долго вместе стареть" (II.20.8-9).
Насколько известно из исторических источников, у Дария никогда не было дочери по имени Роксана. Отлично видно, как делается история: с одной стороны, это предложение, сделанное Дарием Александру - стать его зятем взамен на прекращение войны; с другой стороны, это брак между Александром и Роксаной, дочерью согдийского вельможи, известной своей красотой, подобной, согласно Арриану, красоте жены Дария[38].
Унаследованная от "Романа", эта сцена также приводится всеми арабо-персидскими авторами. Вот рассказ Фирдоуси:
"Прими на себя заботу о моих детях, моих союзниках, моих женщинах с закрытыми лицами, полных целомудрия. Попроси у меня в жены мою дочь, чистую телом, и дай ей счастье на троне; мать назвала ее Рушенек, и сделала мир счастливым и довольным. Ты не сможешь сказать о моем ребенке ни одного плохого слова, и даже наши самые злостные враги не смогут клеветать на нее. Она дочь царя, и своим целомудрием, простотой и послушанием она станет примером для самых знаменитых женщин" (19, стих 370-375).
Помимо очевидного сходства сцена демонстрирует весьма различный характер легенд, сильное отличие одной от другой. Брак Александра с Роксаной не призван закрепить и расширить уже существующий союз - он предполагается с целью создать совершенно новую связь. Этот союз, благословленный Дарием, позволит соединить воедино потомство Филиппа и потомство самого Дария. Символическая нагрузка этого союза подобна общему участию македонцев и персов в похоронном кортеже, который доставил тело Дария к гробнице (II.21.1). Повествование тесно связано с политикой, хорошо известной греческим читателям Античности, а именно с ирано-македонскими браками, пышно отмечавшимися в Сузах в 325 году по инициативе Александра (который сам, в свою очередь, сочетался браком с выжившей дочерью Дария, тогда как другая дочь умершего Великого царя была отдана в жены Гефестиону)[39]. Без сомнения, дети, рожденные от таких союзов, будут чувствовать себя осененными происхождением своей матери; но тем не менее они прежде всего будут сыновьями македонских дворян.
В контексте истории, пересмотренной и исправленной иранской традицией, все было совсем иначе. Ввиду того что Искандер считался сводным братом Дара, предложенный брак не был по-настоящему смешанным браком, который мог бы создать семейные связи между иранцами и македонцами. Речь шла об эндогамном союзе (дядя/племянница), типичном для иранской традиции, и столь часто наблюдавшемся, например, в ахеменидских период: согласно греческим источникам, сам Дарий III был рожден в браке между братом и сестрой, и сам сочетался браком со своей сестрой Статирой. Однако брак Искандер/Рушенек имеет некоторый специфический характер, так как эндогамные союзы практически никогда не встречаются в иранских легендах, собранных в "Шах-наме" и основанных на экзогамии[40].
Что бы там ни было, предполагаемое будущее такого брака описано в рамках иранской истории. Именно так его понимает Дара у Фирдоуси, обращаясь к своему брату:
"Я надеюсь, что она родит тебе знаменитого сына, который возродит имя Исфандиара, заставит пылать огонь Зердушта, возьмет в свои руки Зенда-весту, соблюдет приметы, праздник Седех и праздник Нового года, почтит храмы огня, Ормузда, луны, солнца и Михра, очистит душу и лицо водой мудрости, восстановит обычаи и культ кейанидов, которому следовал Гистасп, будет относиться к великим, как к великим, а к малым - как положено относиться к малым, заставит расцвести религию и будет удачлив" (19, стих 376-380).
Этот ожидаемый внук сможет считаться преемником великих имен кейанидской династии, к которой принадлежал и Дара; он будет хранителем добродетелей и законов, которые позволяют хорошему царю установить одновременно личные и почтительные отношения с богами; он будет в состоянии поддерживать истинную религию и приносить жертвы перед алтарями огня, при этом обеспечивая общественное и политическое единство страны, внутри которой каждый класс ("великие" и "малые") должен оставаться каждый на своем месте, как это четко описывается в монархических рукописях сасанидской эпохи. Иными словами, будущее Ирана представляется великолепным; после смерти Дара знаменитый род кейанидов будет продолжен при помощи Искандера.
Однако дела обстоят сложнее, чем может показаться. Действительно, брак является только одним из решений, при помощи которых умирающий царь надеется сохранить единство своего царства:
"Я отдаю тебе в жены мою дочь Рушенек; относись к ней так, как она имеет право рассчитывать, с добротой, как к своей супруге, и дай ей достойное содержание. Уважай знатных персов, не позволяй, чтобы низшие приказывали высшим, не губи храмов огня и отомсти тем, кто меня убил" (Талиби, стр. 410-411).
Широко использовавшаяся в арабо-персидской традиции сасанидская легенда сделала из Александра погубителя святых книг и священных огней. Ему приписывали также проект убийства иранской знати, и только вмешательство Аристалиса (Аристотель) вынудило его оставить подобную затею. Но и предложение Аристалиса не было особенно благородным, так как оно имело целью ослабить Иран, разделив его на десятки и десятки "царьков"[41].
С тех пор роли, которые играют Искандер и Дара, поддерживают внутренне противоречивые отношения между ними. Фактически Искандер является не кем иным, как переходным царем, функции которого, если можно так выразиться, сокращены до роли производителя "иранского кейанида". Но это еще не все. В действительности этот спланированный и реализованный брак был бесплодным. Фирдоуси рассказывает, как свадьба праздновалась с царской пышностью, и уточняет, что Искандер "оставался со своей женой в течение семи дней". Затем, очень скоро, он оставляет Иран и начинает свой полный приключений поход в Индию (20, стих 45-270).
Рушенек снова видит Искандера лишь после его возвращения в Вавилон для выражения своих последних желаний, которые он высказывает в следующей форме в письме своей матери:
"Если Рушенек родит сына, он увековечит славу своего отца, и лишь он один должен будет стать царем Румии, так как он заставит цвести эту страну; но если она родит дочь, выдай ее замуж за сына Фейлакуса, которому ты дашь титул моего сына, а не моего зятя, и которого ты будешь считать хранителем памяти обо мне в мире" (20, стих 1800-1804).
Иначе говоря, македонская/румийская сторона Искандера/Александра одержала верх. Он ничего не сделал для того, чтобы сохранить Иран как страну, и занимался только Румией. Залившись слезами и жалобами, Рушенек впоследствии исчезает из повествования. Согласно другим авторам, после брака Искандер даже отослал ее в страну Рум, чтобы она находилась там, и при помощи письма ознакомил ее со своими последними желаниями (Табари, стр. 517; Талиби, стр. 449). И когда, после его смерти, персы спросили, будет ли он похоронен в Персии, в "земле царей", глава Румии ответил: "Искандер должен возвратиться в землю, из которой он вышел". Вскоре персам самим пришлось убедиться в справедливости слов, которые сказал им один мудрый старик: "Земля Искандера - это Искандерие, который он основал при жизни" (20, стих 1851-1866). Согласно Талиби (стр. 449), он действительно был похоронен в Александрии; согласно Табари, тело "было перевезено в Грецию, и Лаг-Птолемей сменил его" (стр. 524).
Поразительно, что ни в одной легенде не говорится о "тайном царе", о сыне, который родился от брака между Искандером и Рушенек. Единственный сын, о котором стало известно - это сын, на которого намекает Табари, некий Александр, который был воспитан Аристотелем в стране Рум и отказался сменить отца, предпочтя "уйти жить среди людей и предаться культу Бога" (стр. 524). Искандер не сыграл таким образом даже той роли, которую наказал выполнить умирающий Дара: дать ему преемника.
Одновременно историческая роль Дара особенно возрастает ввиду семейных отношений, которые, согласно иранской традиции, связывают его с Ардаширом, основателем сасанидской династии. Эта легенда была также известна Фирдоуси и сообщалась им (21, стих 62)[42] от лица самого Ардашира в следующих терминах:
"Среди 240 царьков, оставленных Александром, регион Фарса и близкие к нему регионы находились под властью Ардавана. Папак был хранителем границ (marzapan) Фарса, и одним из ответственных лиц, назначенных Ардаваном. У него была резиденция в Истахре, и не было сына, которому он мог бы передать свое имя. Сасан был пастухом, служившим Папаку, который всегда находился с лошадьми и скотом царя. Он происходил от потомства Дара, сына Дара. В течение проклятого царствования Александра потомки Дара стали жить в отдаленных регионах, кочуя вместе с курдскими пастухами. Но Папак не знал, что Сасан происходил от семьи Дара, сына Дара... [Затем тайна обнаружена]. Позже Папак отдал свою дочь в жены Сасану... Вскоре она забеременела и родила" (Высокие Факты, § 1-18).
Возвращая Ирану его единство, восстанавливая истинную религию (Den), повторно определяя каждой социальной группе то место, которое она должна занимать в общественной организации, Ардашир завершает период бедствий, начавшийся поражением Дара, за которого он мстит:
"Сегодня царь царей (Ардашир) распростер тень своего величия надо всеми, кто действует правильно... Затем он посвятил все свои мысли атаке на греков (Рум), и продолжил свое противостояние с этим народом. Он решил, что не будет знать отдыха, пока не отомстит за Дара преемникам Аликсандара, и он заполнил свои сундуки и свои сокровищницы, восстановил города в Иране, которые Аликсандар опустошил..." (Письмо Тансара, § 42).
Согласно все тому же источнику вдохновения, Фирдоуси предлагает своим читателям краткое содержание иранской истории после Дара и Искандера, и призывает к единству и величию времен Дара. Приписывая все "мудрости" Искандеру, он сообщает о мерах, принятых царем для того, "чтобы по крайней мере одна страна [Рум] оставалась ухоженной и процветающей", для чего предполагалось ослабить Иран и расчленить его:
"Таким образом прошло двести лет. За это время, можно было сказать, на земле не было царя. Люди не обращали внимания друг на друга, и земля получила долгий отдых. Это произошло согласно плану Искандера, составленного так, чтобы благополучие Румии не подвергалось опасности" (21, стих 49-52).
За этим следует легенда о Сасане, сыне Дара, и его потомстве, до рождения Ардашира, а затем о его восхождении на трон: "Он подвязал пояс и взял в руку царский жезл; он украсил свой дворец, и впредь его называли царем царей; никто не мог бы его отличить от Гистаспа" (22, стих 1-2).
Итог этой истории отлично показывает двойственную природу Искандера и двойную фигуру Дара. Искандер, конечно, включен в династическую историю, но при помощи генеалогической акробатики и после длительного процесса противоречивой ассимиляции. Вспомним, что Дарау Фирдоуси (19, стих 212-213) идентифицирует своего противника как Заххака (жестокого царя), в то время как себя он уподобляет Джамшиду (прототипу хорошего царя-благотворителя). В действительности же произведение Фирдоуси приводится для того, чтобы показать, что ввиду отдаленности воспоминаний иранцев об Искандере он попеременно и Заххак, и Джамшид. Что касается Дара, то хотя его и осуждают как "плохого царя", не способного вызвать самоотверженность своих подданных и потому побежденного своим сводным братом Искандером, он сыграл свою роль передатчика "царской славы", свойственную любому из кейанидов: не благодаря дочери Рустенек, но благодаря брату и потомкам брата, которые, ценой страданий и жертв, сумели сохранить кровь кейанидов и донести ее до Ардашира.
ИСКАНДЕР И "ДРУГАЯ" ДОЧЬ ДАРА
Мы видели, что, отметив, и даже подчеркнув, участие Искандера в убийстве Дара, арабо-персидские авторы пытались - с большей или меньшей убежденностью, - отмыть Искандера от ответственности за убийство персидского царя: это было следствием придания убедительности братскому признанию, связанному с гармоничной передачей царской власти. Однако существует исключение, которое заслуживает того, чтобы о нем упомянули: рассказ Абу Тахера Тарсуси в "Дараб-наме", разновидности популярного романа, датированном XI- XII веками, где фигура Искандера бесконечно менее привлекательна, чем во множестве произведений того же периода[43].
О кейанидском происхождении Искандера здесь говорится больше, чем в любом другом труде. Он родился от Дараба, героического эпонима, жизни которого посвящена треть романа. Дараб, как известно, сочетался браком с Нахид и провел с ней короткую брачную ночь. Кроме того, считается, что Филипп, отец Нахид, также является потомком мифического царя Ирана. Оригинально, что конфликт между двумя сводными братьями происходит после обсуждения их иранских корней: Дара сообщает Искандеру, что он не признает его иранских корней; в ответ Искандер требует от него передать ему половину наследства Дараба. Разумеется, Дара отклоняет это требование. Вспыхивает война; она ведется около Евфрата, далее следует соглашение между Искандером и двумя эмирами, Джанусияром и Махияром, убийство Дара, сцена примирения, в течение которой Дара просит Искандера сочетаться браком с его дочерью, Рушенек.
Эта дочь "необычайно красива": единственный ее дефект - если он был один! - присутствие пуха на губе. Она известна больше под своим другим именем, Буран-Дохт ("девушка с розовой кожей"). Она не только привлекательна, но и "совершенна", ввиду воспитания, которое дал ей ее отец: "он научил ее всем искусствам, полезным для принца", - верховой езде и искусному владению оружием. Как она многократно доказывает на протяжении романа, в том числе в эпизодах, связанных с Искандером, она была вполне способна сражаться и даже выиграть личный поединок, определяющий общую победу: "Она превосходила многих по храбрости". Таким образом, она относится к хорошо известному литературному и человеческому типу - типу воинственной женщины, который также хорошо известен греческим авторам[44]: можно легко соотнести Рушенек/Буран-Докхт с другой Роксаной из знатной персидской семьи эпохи Дария II, описанной Ктесием: "Она была очень красива и весьма искусна в стрельбе из лука и метании копья"[45]. Стоит также вспомнить о Родогун, описанную Полиеном, которая укротила мятеж[46].
Буран-Дохт очень быстро показала свою энергию и свою независимость по отношению к Искандеру; она даже продемонстрировала настоящий мятежный дух, сопротивляясь судьбе, которая была уготована Дара и Ирану:
"Когда новость о смерти Дара дошла до нее, свет померк в ее глазах. Она упала с трона на землю и потеряла сознание. Ей сбрызнули лицо розовой водой, и через некоторое время она пришла в себя... Испустив крик, она разорвала одежды, рвала на себе волосы, расцарапала свое прекрасное лицо, подобное луне, искусала предплечья, впиваясь зубами в собственную плоть. Так продолжалось до тех пор, пока ей не сообщили, что принесли тело ее отца... Увидев гроб, она бросилась на повозку и начала кататься в пыли и в крови... Она закричала, плача: "О мой отец, сила моей души, как мне теперь жить без тебя? Я клянусь твоей душой и своей собственной, душой моего предка Дараба, сына Ардашира, потребовать мести за тебя от Искандера, потомка Филиппа, так как я знаю, что именно он направил Джанусияра и Махияра, чтобы те расправились с тобой подобным образом"".
Мы не будем прослеживать все приключения героини, которые, впрочем, сильно перемешаны с приключениями Искандера, доходя до Индии, Цейлона и далее. Она не только является противоположностью "настоящей" Рушенек (она следит за Искандером, попеременно то сражается с ним, то помогает ему), но и является единственной фигурой, находящейся в активной оппозиции к захвату власти Искандером. Ввиду тесной связи с отцом и с дедом Дарабом, она, возможно, в глубине души считала себя вполне достойной подняться на трон кейанидов, как смогла это сделать ее прабабка Хомаи. В то время как Искандер постоянно именуется царем Румии, но не выказывает особенного героизма, она сама постоянно упоминается как "царица Ирана", окутанная "царской славой". Только она имеет доступ к тайникам царя Джамшида, находящимся в туннелях города Истахр [Персеполь], в то время как Искандер оказывается неспособным туда войти, и т.д. Можно предположить, что противопоставление Буран-Докхт и Искандера носит не только личный характер. Конечно, будучи женщиной, она привязана к тому, кто является ее сводным братом и кто стал ее мужем: она его оплакивает, носит траур в течение сорока дней, и не переживает его более чем на год. Тем не менее в то же самое время можно задаться вопросом, не позволило ли введение этого персонажа выразить часть противоречивых чувств, которые иранцы испытывали как по отношению к завоевателю, так и по отношению к своему побежденному царю.

---

[1] . Об этой версии см.: F. Pfister. Dareios von Alexander getotet, 1958.
[2] . Египетский жрец, который в эпоху Лагидов (III век до. Р. Х.), написал на греческом языке историю египетских династий с мифических времен до 342 года н.э.: см.: Aegyptiaka (Epitome), 6d. Waddell, Loeb Classical Library, стр. 187, F75: «Дарий царил шесть лет, он был убит Александром» с комментариями Pfister, касающимся использованного словаря греческого языка (katheile) и латинского языка (interfecit).
[3] . Chronicon Paschale есть нечто вроде «всеобщей истории», охватывающей период между Сотворением мира и 630 годом н.э. Текст цитируется согласно изданию, прокомментированному м. и м. Whitby, 1989, стр. 100–101.
[4] . Масуди. Золотые лужайки (стр. 247–248): «Искандер захватил силой оружия Сирию и Ирак, уничтожил всех царей, которые оказались там, и погубил Дара, сына Дара, царя персов»; Ибн Калдун. Речи III, стр. 1044: «... В то время, когда Искандер убил Дара и захватил ахеменидскую империю».
[5] . Паросский мрамор В.6 (М. N. Tod, Greek Historical Inscriptions, 11,1948, № 205, стр. 310).
[6] . Malalas. Chronographia 399.13–20, цитировано no Whitby, стр. 101, № 317, в связи с пассажем Теофилакта 150.24–29.
[7] . Арриан III.2IVL0 и VI.11.4 («Дарий умер, когда Александр уже приближался»); также Юстиниан XI. 15.14; Плутарх. Александр 43.5; сцена смерти Великого царя отсутствует у Квинта Курция ввиду пробела в рукописях.
[8] . См. выше главу VIII (Царь сверху и царь снизу»).
[9] . Квинт Курций стих 12.8–9.
[10] . Квинт Курций стих 13.16: и Alexandri fidem implorans.
[11] . Об этой детали см. стр. 90,193, и об эпизоде с Полистратом, стр. 388–10.
[12] . Арриан IV.20; Квинт Курций IV. 10.22–34; Плутарх. De Fortuna Alexandri II.6 (338F).
[13] . См. стр. 418–420.
[14] . См.: HEP, глава VIII: «Люди царя» (стр. 314–366; 948–952).
[15] . См.: стр. 375–379.
[16] . De Fortuna Alexandri II.6 (338F).
[17] . См. пример евнуха Тириота, которого Дарий торопит начать перед лицом «Великого света Митры и правой руки своего Царя» (Плутарх. Александр 30.8).
[18] . См. в особенности возвращение Набарзана, лицом к лицу с которым «Александр взял на себя обязательства (fides), согласно формам, принятым у персов (quo Persae modo accipiebant), вследствие которых он не должен ничего опасаться, если придет к нему» (Квинт Курций VI.4.14); это именно то, что автор, в эпизоде приезда Набарзана, называет «предварительными гарантиями» (IV.5.22: accepta fide). Даже когда Артабаз приходит сдаваться, «он приказывает своим сыновьям приблизиться к правой руке царя». (VI.5.4).
[19] . Диодор XVI.43.
[20] . Непот. Datames 10.1–2: fidemquede eamore Persarum dextra didisset. Hanc ut acceptit, a rege missam...
[21] . Об этом (не упоминая примера Полистрата) см.: S. Sherwin-White. Hand-tokens, 1978.
[22] . Низам!. Книга павильона семи царевен. Пер. М. Барри, 2000, стр. 350.
[23] . Плутарх. Александр 43.5; Юстиниан XI. 15.14.
[24] . De Fortuna Alexandri II. 11 (332F); см.: Александр 43.5.
[25] . См.: CI. Kappler. Александр в «Шах-наме», 1996, стр. 171–173, откуда я заимствую перевод стиха Фирдоуси.
[26] . См. Стр. 573–574.
[27] . См. замечания: R. Hillenbrand. The Iskandar Cycle, 1996, стр. 209–210, и Fr. Richard. Иконография, относящаяся к ИсканДару, 1999, стр. 83.
[28] . «Историю Сохраба» можно прочитать в «Шах-наме», пер. J. Mohl, т. II, стр. 75–185.
[29] . Атеней XII.548с; Ксенофонт. Anab. 1.1.9; см.: HEP 634–635; 1012.
[30] . Деяния царей, 1936, стр. 126–135.
[31] . См.: S. Shaked и Z. Safa Andarz, 1987; Ch. – H. Fouchdcour, Moralia, 1986.
[32] . Текст переведен Гриньячи. Несколько образцов, 1966 (стр. 68, 83); см. также: Fouchecour, Moralia, стр. 85 sq., и выше стр. 453–454.
[33] . Юстиниан XI. 15.11,15: corpusque regio more sepeliri et reliquias ejus majorum tumulis inferri jussit.
[34] . De Fortuna Alexandri 11.12 (348B).
[35] . XVII.73.3: basilike taphn/
[36] . III.22.1.
[37] . См. стр. 39–52
[38] . Арриан IV.20.5.
[39] . Арриан VII.4.4–8.
[40] . Об этом см.: R. Davis. Greek and Persian romances, 2002, стр. 339: «We мау take this concern with exogamy as emblematic of the political relationships espoused by a national epic».
[41] . См. стр. 455–457.
[42] . См. также Масуди XXIII, стр. 149–151 (в котором из Сасана сделали мусульманского богомольца, пришедшего принести ценные дары в Каабу). Была известна другая легенда, особенно запутанная в хронологическом плане. Она была известна Табари (стр. 526–527) и Талиби (стр. 526), в которой Aschk, основатель царства askhanien (аршакидский), сын Дара Древнего, убил своего брата, Дара Младшего, «во времена Александра», а затем убил Антиоха, после чего на него напал римский император Константин! Подчеркивая, что Askhaniens несомненно принадлежат к царскому роду (кейанидов), Талиби настаивает на сомнительности множества династических легенд!
[43] . Я очень благодарен Марине Гайяр, которая обеспечила мне доступ к своему неизданному переводу романа; я систематически использовал его в этом труде; я также активно пользовался Введением, которое она подготовила.
[44] . См.: труд Плутарха. Mulierum virtutes 3 (см.: PA. Stadter, Plutarch's Historical methods, 1965, стр. 53–56); этот сборник exempla вдохновил затем Бок-каччо на создание его De mullibus Claris.
[45] . Ктесий. Persika 54.
[46] . Полиен. Stratagemata VIII.27: предупрежденная о мятеже подвластного народа в то время, когда она принимала ванну, Родогун спешно подвязала волосы и поклялась, что она не будет их мыть до тех пор, пока не подчинит бунтовщиков; после победы она приняла ванну и тщательно вымыла шевелюру: «На царской персидской печати есть изображение Родогун с подвязанными волосами» (sic!).