Книга X

Консулы, Публий Волумний и Сервилий Сульпиций Камерин. Улаживание ими внутригородских зол - Требование народных трибунов составления закона обо всех государственных и частных делах, предоставленного на рассмотрение народа - Публий Валерий Попликола и Гай Клавдий Сабин принимают консульскую власть - Политическая смута. Распространение плебейскими трибунами ложного слуха о заговоре патрициев - Попытки Аппия Гердония из племени сабинян уничтожить римское владычество пока город переживает внутреннее потрясение - Атака на крепость. Завершение войны с разбойниками - Оказание противодействия плебейским трибунам против их политических нововведений Цезоном Квинцием по принятии им консулата - Внутренняя государственная борьба за политические права вновь избранных консулов. Продолжение внешних войн - Назначение Квинция Цинпинната диктатором в государстве - Победа Квинция над эквами. Его триумф - Новый поход сабинян на Рим - Утверждение сенатом закона, по которому разрешается народу ежегодно избирать десять плебейских трибунов - Новые разногласия плебейских трибунов с вновь избранными консулами - Утверждение закона о разделе земли - Разнообразные и значительные события, про изошедшие в год, в котором консулами стали Тит Ромилий и Гай Ветурий - Препирательства плебеев с патрициями по поводу законопроекта - Разногласия между Ромилием и Сикцием по поводу военной операции - Победа римлян в сражении. Сикций своими военными подвигами стяжает великую славу - Суд над Титом Ромилием и Гаем Ветурием - Постановление сената о посылке послов к эллинам за получением от них писаных законов - Возвращение послов от эллинов с законами. Требование народных трибунов назначения законодателей - Выборы законодателей. Составление законопроекта - Децемвиры получают консульскую власть

I. После этого консульства состоялась восьмидесятая Олимпиада, в которой в беге на стадий победил фессалиец Торим, архонтом в Афинах был Фрасиклей, а консулами в Риме были избраны Публий Волумний и Сервилий Сульпиций Камерин[1]. Эти консулы не совершили ни одного похода ни для наказания обидчиков, как своих, так и союзников, ни для охраны своих пределов. Напротив того, они были заняты улаживанием внутригородских бед, а именно, как бы народ, вновь придя в смятение и подняв смуту против сената, не совершил чего-нибудь ужасного, 2. подстрекаемый плебейскими трибунами, которые утверждали, что для свободных людей наилучшей формой государственного устройства является равенство гражданских прав[2], и требовали, чтобы частные и общественные дела отправлялись согласно законам. Ведь в те времена у римлян не было ни равенства законов, ни равенства прав для всех, и еще не все принципы справедливости были письменно закреплены. В древности их цари выносили судебные решения по просьбе тяжущихся, и это-то записанное царями решение и было законом[3]. 3. Когда же римляне освободились от царского правления, то на ежегодно сменяемых консулов были возложены среди прочих обязанностей царей разбирательство судебных дел и консулы творили суд для всех тяжущихся. 4. Большая часть этих решений соответствовала нравам властей, избираемых на свои должности исхода из знатности происхождения. Лишь очень немногие правовые установления, имевшие силу закона, были занесены в священные книги[4]. Знанием этих законов владели исключительно патриции благодаря своему постоянному пребыванию в городе. Большинство же жителей, занимающихся торговлей и земледелием, редко возвращаясь в город для покупок, было еще неопытным в делах права. 5. Первым попытался ввести это политическое новшество Гай Теренций[5], плебейский трибун предыдущего года, но он вынужден был оставить свое начинание незавершенным, поскольку плебеи были в военном походе, а консулы нарочно удерживали войска во враждебной земле, покуда не истечет время их полномочий.
II. Тогда же трибуны во главе с Авлом Вергинием, переняв этот замысел, решили довести его до конца. А консулы, сенат и большинство из влиятельных в городе граждан, дабы этого не случилось и чтобы не быть вынужденными жить в государстве по законам, постоянно изобретали против этого замысла всевозможные средства. Проводились многочисленные заседания сената, непрерывные народные собрания и предпринимались всевозможные нападки властей друг на друга. Поэтому всем стало очевидно, что из-за этого препирательства для города может возникнуть великое и непоправимое бедствие. 2. К людским рассуждениям присоединялись и страшные знамения богов. Некоторые из них не обнаруживались прежде в общественных записях и не сохранились в чьей-либо памяти. 3. Ведь многочисленные небесные сияния и вспышки огня, остающиеся на одном месте, мычание и постоянное дрожание земли, носящиеся по воздуху в разных местах разнообразные призраки и голоса, приводящие в смятение умы людей, - все это и тому подобное, как выяснилось, происходило в большей или меньшей степени и в прежние времена. Но то, в чем люди еще не имели опыта и о чем еще не слыхали, но от чего особенно впали в страх, было следующим. С неба на землю пала сильная снежная буря, неся с собой не снег, но большего или меньшего размера куски мяса. 4. Многие кружившиеся в воздухе куски этого мяса унесли в своих клювах стаи всевозможных птиц, а те, что упали на землю и лежали в самом городе и на полях, сохранялись долгое время, не меняя своего цвета на тот, какой имеет залежалая плоть, не разлагались до гнили и не имели дурного запаха. 5. Понять это знамение местные прорицатели оказались не в состоянии, но в Сивиллиных пророчествах было найдено, что, когда иноземные враги войдут в городские стены, война охватит город, а положит начало войне с чужеземцами внутренний мятеж, который в самом его зародыше необходимо было изгнать из города и, умилостивляя богов жертвоприношениями и молитвами, отвратить эти ужасные события. В этом случае римляне окажутся сильнее своих врагов. 6. Когда народ был извещен об этом толковании, то первым делом совершили жертвоприношения тем богам, кому вменялось попечение об этом, а именно богам исцеляющим и отвращающим несчастья, затем сенаторы, собравшись в Курии, в присутствии плебейских трибунов стали совещаться о безопасности и спасении города.
III. Все соглашались прекратить взаимные обвинения и проявить единодушие в общественном благе, как на том настаивали оракулы. Но то, как это следует сделать и кто именно, начав уступки противоположной стороне, положит конец смуте, вызвало у них немалые затруднения. 2. Консулы и первые лица сената объявляли виновниками этого потрясения плебейских трибунов, вносящих политические новшества и требующих уничтожения отеческого порядка в государстве. Плебейские же трибуны заявили, что сами они не требуют ничего противоречащего справедливости и пользе, стремясь ввести благозаконие и равноправие в высказывании своих мнений, но что патриции станут виновниками смуты, умножая беззаконие и своекорыстие и подражая нравам тиранов. 3. Это и тому подобное в течение многих дней высказывалось обеими сторонами, и время уходило впустую, поскольку в городе ничего не исполнялось ни из государственных, ни из частных дел. Но так как не выходило никакого проку, то плебейские трибуны прекратили прения и обвинения, которыми они занимались в сенате. Собрав плебеев на сходку, они пообещали придать сигу закона своим требованиям. 4. Получив одобрение народа, трибуны без всяких дальнейших проволочек огласили заранее заготовленный текст закона. Главным в его содержании было следующее: пусть народ изберет на законных избирательных собраниях десять мужей, умудренных годами и разумом, из тех, что более всех заботятся о чести и доброй славе. Пусть они, составив законы обо всех государственных и частных делах[6], представят их народу. Пусть законы, которые предстоит им составить, будут выставлены на Форуме для всех ежегодно избираемых магистратов и частных лиц в качестве свода норм взаимных прав граждан. 5. Представив этот законопроект, они дали право всем желающим подвергать его обсуждению, назначив для него третий рыночный день[7]. Было много весьма значительных людей из сената, старых и молодых, которые осуждали этот закон, изливая по сему поводу старательно заготовленные речи. И это продолжалось много дней. 6. Затем плебейские трибуны, досадуя на потерю времени, прекратили прения и назначили день для утверждения закона. Они призвали всех плебеев собраться в этот день уже не для того, чтобы удручать себя слушаньем длинных разглагольствований, но для проведения голосования по трибам. Посулив это, плебейские трибуны распустили собрание.
IV. После этого консулы и наиболее влиятельные из патрициев начали уже более сурово упрекать плебейских трибунов, говоря, что они не позволят им предлагать законы, еще не получившие предварительного одобрения сената[8], поскольку-де законы являются общими установлениями государств, а вовсе не какой-то части живущих в государстве людей. Они заявляли, что государства постигает отвратительная и необратимая погибель всякий раз, когда худшие граждане устанавливают законы для лучших. 2. "Какое вы, плебейские трибуны, - вопрошали они, - имеете право вносить и отменять законы? Разве не на определенных условиях получили вы от сената вашу власть, а именно выпросили, чтобы плебейские трибуны оказывали помощь терпящим несправедливые обиды и насилия плебеям, а не затем, чтобы замышлять нововведения? А если и была прежде у вас власть, которую вы получили от нас вопреки справедливости, раз уж сенат был тогда склонен уступать всякому незаконному требованию, то разве не потеряли вы и ее с изменением порядка ваших выборов? 3. Разве решение сената все еще назначает вас на эту должность, разве φρατρια подают еще за вас голос, разве жертвоприношения, которые следует совершать согласно законам, совершаются перед вашими собраниями, разве происходит что-либо другое, к чему имеет отношение и закон, связанный со священным страхом перед богами или благочестием перед людьми, раз вы отреклись от всего законного?" 4. Таковые слова внушали плебейским трибунам пожилые патриции, а молодые расхаживали со своими сторонниками по городу и ласковыми улещаниями склоняли на свою сторону более или менее приличных людей из числа плебеев, а несогласных и склонных к волнениям запугивали угрозами, если те не образумятся, а некоторых из самых бедных и презренных, которым не было никакого дела до судьбы государства, но заботила лишь собственная выгода, избивая, словно рабов, изгоняли с Форума.
V. Самым влиятельным из тогдашней молодежи и имевшим наибольшее число сторонников был Цезон Квинций[9], сын Луция Квинция, прозванного Цинциннатом[10]. Был он знатного рода и в богатстве не уступал никому. Он был самым красивым из молодых людей, более других славился в военном деле и по природе отличался красноречием. В то время он сильно нападал на плебеев, не жалея слов, которые человеку свободному и слушать неприлично, и не воздерживался от поступков, которые соответствовали его словам. Патриции ценили его за это и просили продолжать действовать дальше, обещая со своей стороны обеспечить ему безнаказанность, плебеи же ненавидели изо всех сил. 2. Плебейские трибуны решили устранить этого мужа, дабы устрашить остальных молодых патрициев и заставить их стать благоразумными. Приняв это решение и приготовив обвинения и многочисленных свидетелей, они вменяют ему в вину преступление против народа, требуя в наказание смертной казни. Приказав ему явиться на суд перед народом, трибуны, когда настало время, которое они назначили для судоговорения, созвав собрание, выступили против него с пространными речами, рассказывая о том, сколь много насилия, жертв которого они приводили в качестве свидетелей, он причинил плебеям. 3. Когда они пали слово юноше, он, хотя его призывали выступить в свою защиту, не подчинился, но потребовал права держать ответ перед частными лицами за те преступления, вследствие которых те; по их словам, от него пострадали, причем он требовал разбирательства в присутствии консулов. Его отец. видя, что плебеи негодуют на высокомерие молодого человека, начал оправдывать его. доказывая, что большая часть обвинений против его сына ложна и состряпана по злому умыслу, 4. а те из обвинений, которые нельзя было опровергнуть, незначительны, слабы и недостойны народного гнева. Сын его, - говорил он, - сделал это не по злобе и не из высокомерии, а из-за юношеского честолюбия, которое-де подвигло его совершить в политических стычках много необдуманных поступков, а равным образом заставило и претерпеть много вреда для себя, поскольку он еще не созрел годами и разумом. 5. Он просил плебеев не только не держать на сына зла за то, что он причинил немногим отдельным людям, но также быть благодарными за ту пользу, которую тот принес всем в военное время, добывая для частных лиц свободу, для отечества господство, а для себя самого снисхождение и помощь сограждан, если он не ровен час в чем оступится. И он рассказывал обо всех его военных походах и обо всех сражениях, за которые тот получил награды и венки от полководцев, о том, скольких граждан в битвах он спас, и о том, сколь многие вражеские стены он покорил первым. 6. Под конец он опустился до униженных просьб, вспоминая свою кротость и обходительность по отношению ко всем и свой образ жизни, чистоту которого от всякой клеветы он свидетельствовал, и просил народ об одной лишь милости - сохранить ему его сына.
VI. Народ был весьма ублажен его словами и готов был отдать юношу его отцу. Но Вергиний, видя, что в случае если тот не понесет наказания, наглость надменных молодых людей станет несносной, встал и сказал: 2. "В тебе, Квинций, очевидны как вся твоя доблесть, так и твое благомысленное отношение к народу, за что тебя и почитают. Но тяжелый нрав этого юноши и его надменность по отношению ко всем нам не допускают ни извинения, ни прощения. Он, взращенный в твоих столь народолюбивых и умеренных нравах, как о том мы все знаем, с презрением отверг твой образ жизни и предпочел тираническое высокомерие и варварскую надменность и ввел в наш город, и укоренил в нем стремление к постыдным делам. 3. Так вот, пусть ты раньше не замечал, что он таков. Но теперь, когда ты об этом узнал, ты должен по справедливости исполниться негодования за нанесенные нам обиды, а если ты и прежде знал это и содействовал тем оскорблениям, которыми тот поносил участь бедных сограждан, то и сам ты был негодным человеком, и слава о твоей честности и благородстве досталась тебе не по праву. Но то, что ты не знал, что сын недостоин твоей добродетели, я готов тебе в том свидетельствовать. Однако, освобождая тебя от обвинения в соучастии в несправедливостях против нас, я порицаю тебя за то, что ты не негодуешь сейчас вместе с нами. А чтобы ты лучше понял, какое зло ты незаметно для себя взрастил для нашего отечества - зло жестокое и тираническое и запятнанное убиением сограждан, выслушай рассказ о его честолюбивом деянии и сопоставь с ним его подвиги на войне. И сколь многие из вас только что сочувствовали этому вызывающему сострадание мужу, смотрите, благо ли для вас щадить таких сограждан".
VII. Сказав это, он побудил подняться Марка Волусция одного из своих коллег по трибунату, и поведать все, что тот знает об этом юноше. Когда воцарилось молчание и все напряженно ждали, Волусций, выждав некоторое время, сказал: 2. "Я более всего хотел бы, сограждане, взыскать с этого человека мою личную обиду, на что дает мне право закон, поскольку я претерпел от него ужасные вещи[11]. Но я не имел возможности добиться этого как из-за своей бедности и бессилия, так и из-за того, что являюсь одним из плебеев. Теперь, когда мне позволяет сделать это положение свидетеля, я взыскиваю с него в этом моем качестве, поскольку я сейчас не могу быть обвинителем. 3. Послушайте, сколь жестокие и непоправимые беды я выстрадал. Был у меня брат Луций, которого я любил больше всех других людей. Как-то раз обедал он вместе со мной у одного нашего друга и после трапезы с наступлением ночи мы поднялись и отправились домой. Когда мы пересекали Форум, нам повстречался вот этот Цезон, справлявший гулянку вместе с другими дерзкими юношами. Они сначала стали шутить и издеваться над нами так, как это делают пьяные и надменные юноши с бедными и скромными людьми, а когда мы вознегодовали на них, то Луций без обиняков высказался в его адрес. Этот Цезон, сочтя себя оскорбленным тем, что услышал не то, что хотел, подскочил к брату и начал его колотить и пинать ногами и, выказывая всю свою жестокость и наглость, убивает его. 4. А когда я закричал и попытался помочь брату, насколько было в моих силах, тот, оставив его уже лежащим бездыханным, начал избивать меня и прекратил не прежде, чем увидел, что я лежу без движения, потеряв дар речи, решив, очевидно, что я мертв. После этого он удалился, радуясь, словно совершил хорошее дело. Прибывшие затем люди поднимают нас, обагренных кровью, и несут в дом моего брата Луция, как я сказал, его уже мертвого, а меня полумертвого, почти без надежды остаться в живых. 5. Случилось это в консульство Публия Сервилия и Луция Эбуция, когда наш город постиг страшный мор, который коснулся и нас обоих. В то время у меня не было возможности призвать его к ответу, так как оба консула скончались. А когда их преемниками стали Луций Лукреций и Тит Ветурий, война помешала мне призвать его к суду, поскольку оба консула покинули город. 6. Когда же они возвратились из похода, я неоднократно вызывал его на суд, и всякий раз как я подходил к нему - и это знают многие из сограждан, - я получал от него побои. Это то, что претерпел я, о сограждане, и рассказал я вам о том по всей правде".
VIII. После таких слов поднялся крик присутствующих, и у многих возникла жажда тотчас расправиться с виновником. Однако этому воспрепятствовали консулы и большая часть плебейских трибунов, не желавших потакать в городе дурным нравам. Здравая часть народа также не хотела лишать обвиняемых в самых тяжких преступлениях возможности оправдаться. 2. Так вот в тот миг попечение о справедливости сдержало порыв дерзких людей, и судебное разбирательство получило отсрочку. При этом с немалым тщанием обсуждался вопрос, следует ли пока взять обвиняемого под стражу или дать ему поручителей, как о том просил его отец. Собравшийся сенат постановил дать ему свободу до суда с предоставлением денежного поручительства. 3. На следующий день плебейские трибуны, созвав плебеев, осудили юношу, поскольку он на суд не явился, и взыскали с его десяти поручителей установленные деньги. 4. Итак, Цезон, подвергнувшись таким нападкам (причем все обвинения были сфабрикованы плебейскими трибунами, а Волусций, как со временем выяснилось, дал ложное свидетельство), бежал в Тиррению. Отец его, продав большую часть своего имущества, заплатил назначенный поручителям денежный залог. Сохранив за собой небольшой участок земли по ту сторону Тибра, где у него была маленькая хижина, он вел там тяжелую от печали и бедности и исполненную трудов жизнь, занимаясь земледелием с помощью нескольких рабов, не глядя в сторону города, не общаясь с друзьями, не принимая никакого участия в праздниках и прочих радостях. 5. Однако плебейские трибуны сильно обманулись в своих надеждах, поскольку рвение юношества нисколько не уморилось несчастием Цезона, но напротив сделалось больше и сильнее. Словом и делом они противились введению плебейского закона, так что плебейские трибуны не смогли ничего добиться, так как весь срок их полномочий ушел на препирательства. На грядущий год плебеи выбрали тех же самых трибунов[12].
IX. Когда Публий Валерий Попликола и Гай Клавдий Сабин[13] приняли консульскую власть[14], Рим постигла такая сильная опасность, какая еще не случалась от иноземных вторжений[15]. Опасность эту привела в стены города политическая смута, как о том предвещали Сивиллины пророчества[16] и указывали божественные знамения предшествующего года. Я поведаю о причине, по которой пришла эта война, и о том, что было совершено консулами в тогдашней борьбе. 2. Принявшие вторично трибунские полномочия в надежде провести плебейский закон, видя, что один из консулов, Гай Клавдий, из-за врожденной, идущей от предков, равно как и приобретенной ненависти к плебеям всеми способами препятствует происходящему, а наиболее влиятельные из молодых людей, которых невозможно было победить силой, дошли до полного безрассудства, а особенно то, что большая часть народа поддалась угождению со стороны патрициев и уже не радеет как раньше о плебейском законе, решили вступить на куда более смелый путь, с тем чтобы одновременно устрашить народ и сбросить консула. 3. Первым делом они подготовили различные слухи, чтобы распространять их по городу. Затем, заседая с самого утра, они целый день совещались на виду у всех, не допуская никого извне к участию в их обсуждениях. Когда же они решили, что настал удобный момент для осуществления своего замысла, они изготовили письмо и притом сделали вид, что передал им его во время их заседания на Форуме некий неизвестный им человек. Прочитав письмо, они поднимаются, потупив взоры и ударяя себя по лбу. 4. Когда сбежалось множество народа и начали делаться предположения о большом несчастье, содержащимся в этом письме, плебейские трибуны, потребовав тишины, возвестили: "Сограждане, мы находимся в крайней опасности. И если бы благосклонность богов не позаботилась о тех, кому грозит претерпеть несправедливость, мы все оказались бы в ужасной беде. Мы просим вас подождать совсем немного, пока мы не сообщим сенату о полученных известиях и общим разумением не предпримем необходимые меры". 5. Сказав это, они отправились к консулам. Пока собирался сенат, на Форуме роилось множество разнообразных слухов. Одни принародно рассказывали в соответствии с уговором то, что приказали им плебейские трибуны, а другие говорили, что именно то, чего они больше всего боялись, было возвещено трибунам. 6. Некий человек утверждал, что эквы и вольски, приняв к себе осужденного народом Цезона Квинция, избрали его военным диктатором своих племен и, собрав большие силы, намереваются двинуться на Рим, а другой уверял, что Цезон возвращается на родину в сопровождении иноземных войск, чтобы ныне и навсегда разрушить оплот народовластия, третий же настаивал, что не все патриции участвуют в этом заговоре, а лишь молодежь. 7. Некоторые люди осмеливались утверждать. что Цезон прячется в городе и собирается захватить его наиболее удобные места. И в то время, как город сотрясался в ожидании бедствий и все с подозрением и настороженностью взирали друг на друга, консулы созвали сенат, а плебейские трибуны, выступив, предъявили полученные ими известия. От их лица выступил Авл Вергиний и сказал следующее:
X. "Все это время, пока мы не знали ничего определенного о сообщенных нам опасностях, но носились лишь неопределенные слухи и не было никаких точных сведений, мы не решались, отцы-сенаторы, выносить эти известия на обсуждение, подозревая, что возникнут большие потрясения, как обычно бывает при возникновении страшных слухов, и опасаясь, как бы у вас не сложилось впечатление, что мы даем советы скорее поспешные, нежели обдуманные. 2. Мы отнюдь не пренебрегаем этими вещами, но напротив, насколько в наших силах, занимаемся тщательной проверкой действительного положения дел. Благодаря попечению божества, которое всегда спасает наше государство[17], и, творя добро, выводит на свет скрытые замыслы и нечестивые начинания тех, кто враждует с богами, к нам попала грамота, полученная недавно от чужестранцев, выказывающих к нам благосклонность, которых вы выслушаете позднее, и то, о чем доносят нам в городе, полностью совпадает с известиями, присылаемыми извне. Дело это, находящееся в наших руках, уже не допускает ни малейшей отсрочки. Прежде чем вынести этот вопрос на обсуждение народа, мы решили, как того требует справедливость, сначала доложить о нем вам. 3. Так знайте, что против нашего народа очень знатные люди составили заговор, в котором, по слухам, замешаны и многие входящие в этот совет сенаторы, но большую часть заговорщиков составляют находящиеся вне сената всадники, назвать имена которых еще не настало время. 4. Так вот, они собираются, выждав ночь потемнее, напасть на нас, объятых сном, когда мы будем не в состоянии ни предвидеть происходящее, ни защитить себя, не будучи вместе. Ворвавшись в наши дома, они собираются зарезать нас - плебейских трибунов, а из числа плебеев тех, кто прежде противились им, борясь за свободу, или собираются противиться впредь. 5. А когда они убьют нас, тогда уже, как им кажется, они сумеют добиться от вас отмены общим постановлением сената всех ваших соглашений с народом[18]. Заговорщики, видя, что для этого им нужен тайно подготовленный и притом значительный отряд наемных солдат, взяли для этого в предводители Цезона Квинция из числа ваших изгнанников, которого, когда он был уличен в убийствах граждан и сеянии раздора в нашем городе, спасли от наказания некоторые из присутствующих здесь и дали ему безнаказанно покинуть город. Они пообещали вернуть его из изгнания и предлагают ему почетные должности и другую плату за его помощь. 6. А тот пообещал им привести подмогу от эквов и вольсков, какая им только потребуется. Скоро он прибудет и сам, ведя самых отчаянных людей, тайно, небольшими группами вводя их в город, а остальное его войско, когда мы, представители народа, будем убиты, нападет на прочих бедняков, если те станут цепляться за свою свободу. 7. Таковы, отцы-сенаторы, их тайные замыслы - страшные и нечестивые, которые они собираются осуществить, не страшась божьего гнева и не стыдясь людского возмущения.
XI. Находясь, словно среди волн, в столь большой опасности, мы просим вас, сенаторы, призывая в свидетели богов и младших божеств, которым мы совместно приносим жертвы, и взывая к памяти о тех больших и многочисленных войнах, в которых мы стояли плечом к плечу вместе с вами, не оставить без внимания нас, претерпевших жестокости и оскорбления от наших врагов, но напротив, помочь и, исполнившись негодования, вместе с нами подвергнуть подобающему наказанию замысливших этот заговор, лучше всего всех заговорщиков, а не буде такой возможности, то по крайней мере зачинщиков преступного замысла. 2. Но прежде всего мы просим вас, сенаторы, принять самое справедливое решение, а именно, чтобы расследование заговора было поручено нам - плебейским трибунам. Ведь это не просто дань справедливости. Самое тщательное расследование может производиться только теми людьми, которые более всего в него вовлечены. 3. А если некоторые из вас и вовсе не способны разумно мыслить, но лишь противопоставляют себя всем выступающим в интересах народа, то я охотно, пожалуй, задам им вопрос. Каким из требований они недовольны и в чем они собираются вас убедить: не производить никакого дознания и не обращать внимания на большое и отвратительное зло, затеваемое против народа? И кто способен счесть, что говорящие так блюдут свою честность, не подверглись продажности и не участвуют в этом заговоре, что в страхе За самих себя (как бы их не разоблачили) они не пытаются отклонить расследование истинных обстоятельств? Смею предположить, что вы совершенно справедливо не станете прислушиваться к мнению подобных лиц. 4. Или эти люди станут утверждать, что не мы должны возглавлять это расследование, а сенат и консулы? Так что же помешает представителям народа утверждать то же самое, если кто-то из плебеев, устроив заговор против консулов и сената, ниспровергнет этот государственный совет, - а именно, что справедливость требует, чтобы следствие над плебеями проводили люди, взявшие на себя защиту народа? И что же из этого выйдет? А выйдет так, что никогда не получится расследование ни о каком тайном деле. 5. Но мы не станем, пожалуй, требовать этого (ведь такое рвение подозрительно), и вы совершите неправильный шаг, обращая внимание на людей, которые требуют подобные вещи в отношении нас, но будете правы, считая их общими врагами нашего города. В этом деле, сенаторы, нет нужды ни в чем ином, кроме быстроты. Ибо угроза остра и промедление с принятием мер безопасности в несчастьях, не знающих промедления, нам не ко времени. Итак, оставив препирательства и долгие словопрения, проголосуйте же за то, что сочтете полезным для общего дела".
XII. После таких слов ужас и отчаяние охватили сенат. Сенаторы начали размышлять и обсуждать между собой, что то и другое решение опасно: как позволить, так и не позволить плебейским трибунам учинить следствие против сенаторов в общем и важном деле. Один из консулов, Гай Клавдии, подозревая злоумышления плебейских трибунов, высказал следующее: 2. "Я не боюсь. Вергиний, что твои сотоварищи заподозрят меня в причастности к заговору, который, как вы утверждаете, затевается против вас и народа, и что я поднялся, собираясь возразить вам, из опасения за себя или за кого-нибудь из моих близких, замешанного в этих преступлениях. Ибо мой образ жизни освобождает меня от всех таких подозрений. А то, что я считаю моленным для сената и народа, я выскажу из лучших побуждений и без всякой опаски. 3. Вергиний, мне кажется, заблуждается во многом, а скорее даже во всем, если он решил, что кто-то из нас заявит, будто не нужно расследовать столь серьезное и важное дело, или что не следует допускать к участию в следствии людей, взявших на себя начальство над народом. Никто не глуп настолько и не столь враждебен народу, чтобы говорить это. 4. Так вот, если кто-нибудь спросит меня, почему я встал, чтобы сорить с тем, с чем я согласен и что считаю справедливым, я, клянусь Юпитером, скажу вам. Я считаю необходимым, чтобы благоразумные люди подвергали точному исследованию причины и первоосновы всякого дела. Ведь какими они окажутся, такой должна быть и речь о них. 5. Узнайте же от меня, каково основание этого дела и каков замысел плебейских трибунов. У них не было возможности исполнить что-либо из тех намерений, затевая которые в прошлом году, они потерпели неудачу. Ведь теперь и мы им препятствуем, как и прежде, и народ уже не в такой мере готов их поддерживать. Поняв это, они стали прикидывать, как бы вынудить вас уступить им вопреки вашим собственным убеждениям, а народ заставить во всем им содействовать. 6. Так вот, им не удавалось найти никакого истинного и справедливого основания, с помощью которого исполнятся оба их намерения. Перепробовав всевозможные способы и то так, то этак вертя это дело, они пришли к такому решению: "А ну-ка заявим, что-де некоторые из видных людей устроили заговор, цель которого - уничтожить народ, и что они-де решили убить тех, кто хранит безопасность плебеев. 7. Заранее распространив эти слухи по городу, когда большинству людей они покажутся правдоподобными, - а они, благодаря страху, именно так и будут восприняты, - мы возьмем и сделаем так, что некий, никому не известный человек передаст нам грамоту в присутствии многочисленных свидетелей. Затем, придя в сенат, мы примемся негодовать и жаловаться, и требовать права расследовать этот донос. 8. Ведь если патриции станут нам противоречить, мы получим повод оклеветать их перед народом, и таким образом озверелый плебс будет готов на все, что только мы пожелаем, а если патриции пойдут на уступки, мы станем преследовать самых знатных из них, а равно и тех, кто более всего нам противился - как из сенаторов, так и из числа молодежи, - словно уже изобличив их причастность к этому преступлению. 9. А те, боясь осуждения, или согласятся ни в чем нам более не перечить, или будут вынуждены покинуть город. Тем самым мы полностью освободимся от наших врагов.
XIII. Такова была их задумка, сенаторы, и в то время, как вам казалось, что они сидят и совещаются, они плели свои коварные сети против лучших из вас, сеть плелась и против благороднейших из всадников. 2. А то, что это именно так, мне нет нужды долго доказывать. Ибо скажите мне, Вергиний, ты и твои сторонники, собирающиеся претерпеть ужасные опасности, от каких таких чужестранцев получили вы ваше письмецо? В каком краю они живут и откуда они вас знают, и каким образом проведали они о здешних заговорах? Почему вы медлите и обещаете назвать их после, а не назвали их прежде? Что за человек принес вам это письмо? Отчего вы не выводите его на середину, чтобы мы первым делом с него могли начать расследование, действительно ли дело обстоит таким образом, или, как я утверждаю, является вашей выдумкой? 3. А здешние доносы, подтверждающие чужеземное письмо, - чем они являются и от каких людей они исходят? Почему вы скрываете ваши доказательства, вместо того чтобы вынести их на свет? Однако трудно, я полагаю, найти подтверждение тому, чего не было и не будет. 4. Это показания, сенаторы, не заговора против плебейских трибунов, а коварства и злого умысла против вас, который эти люди тайно вынашивают. Ибо сами дела их вопиют об этом. Мы сами виноваты, с самого начала уступив им и вооружив большой властью их безумную коллегию. Мы виновны, так как позволили в прошлом году осудить по ложным обвинениям Квинция Цезона и равнодушно взирали, как такого истого защитника аристократии крадут у вас плебейские трибуны. 5. Они и так не знают никакой меры и уже не поодиночке отсекают знатных людей, но, поймав лучших людей скопом, гонят вон из города. И ко всем прочим несчастиям они не позволяют никому из вас давать им отпор. Они подвергают их подозрениям и клевете, словно соучастников тайных дел, запугивают и объявляют народоненавистниками и вызывают на суд народа за все, что обсуждается в сенате. Но говорить об этом будет другой, более подходящий случай, а ныне я ограничу свое выступление и обойдусь без долгих речей. Я призываю вас остерегаться этих людей, приводящих наш город к смутам и кладущих начала великих бед. И я не таков, чтобы только здесь говорить об этом, а от народа скрывать. Нет, я и там скажу без всякой оглядки, внушая им, что над ними не висит никакой опасности, кроме дурных и коварных их защитников, которые под видом друзей творят дела врагов". 7. Когда консул сказал это, поднялся сильный одобрительный гам присутствующих, и сенаторы, не дав больше слова плебейским трибунам, распустили заседание. После этого Вергиний, созвав народное собрание, начал обвинять сенат и консулов, а Клавдий выступал с защитой, говоря те же самые слова, которые были произнесены им в сенате. Приличные люди из числа плебеев начали подозревать, что их страх был пустым, а те что понаивней, доверявшие слухам, верили в существование опасности. А что касается людей злонравных и постоянно требующих переворотов, то у них не было никакой заботы о получении доказательств истинности или ложности слухов. Вместо этого они искали повода для раздора и смуты.
XIV. Пока город переживал это потрясение, некий человек из народа сабинян, имевший знатных родителей и богатый, по имени Аппий Гердоний, решил уничтожить римское владычество[19]. Возможно, он стремился добыть себе тиранию, либо власть и силу для сабинского племени, либо хотел удостоиться громкой славы. Поделившись со многими из друзей своим намерением и поведав о способе осуществления своего предприятия, он с их согласия начал собирать своих клиентов и тех из числа рабов, кого считал самыми смелыми. Собрав за короткое время войско приблизительно в четыре тысячи человек и приготовив оружие, продовольствие и все прочее, в чем на войне есть нужда, погрузил их на речные суда. 2. Приплыв по реке Тибру, он причалил в том месте, Рима, где находится холм Капитолий, отстоящий от реки менее чем на сто стадий. Была полночь и мертвая тишина в городе. Воспользовавшись этим, Аппий Гердоний быстро высадил своих людей и через открытые ворота (ибо на Капитолий ведут священные ворота, которые остаются незапертыми на основании некого божественного речения и называются Карментальскими) возвел отряд на вершину холма и занял крепость. Двинувшись оттуда к скале - она граничит с Капитолием, - завладел и ею. 3. Была у него мысль: захватив наиболее удобные места города, принять к себе изгнанников, призвать рабов к свободе, пообещать беднякам прощение долгов, а прочим гражданам, которые, живя в недостатке, с ненавистью и отвращением относились к властям и с удовольствием приняли бы участие в перевороте, разделить полученную добычу. Побуждавшая его дерзость и обивавшая с пути истинного надежда на успех дела была не чем иным, как политической смутой, из-за которой, как он полагал, у народа уже не возникнет никакой любви и общности с патрициями. 4. А если ничего из этого не выйдет, на этот случай у него было задумано призвать сабинян и вольсков со всеми силами и из прочих живущих округ племен тех, которые захотят избавиться от ненавистной власти римлян.
XV. Случилось так, что он просчитался во всем, на что надеялся, поскольку ни рабы не перешли на его сторону, ни изгнанники не вернулись в Рим, ни люди, лишенные гражданских прав и находящиеся в долгах, не променяли общественную пользу на личную корысть, а внешняя подмога не имела достаточного времени для военных приготовлений, так как все предприятие завершилось всего за три или четыре дня, доставив римлянам большой страх и много потрясений. 2. Ибо когда враги захватили крепость, подняли внезапный крик и люди, жившие в этих местах и уцелевшие от резни, бросились в бегство, большинство римлян не ведало, что случилось. Схватив оружие, начали сбегаться одни на возвышения в городе, другие - на его многочисленные открытые пустоши, третьи - на лежащие у города равнины. Люди пожилые и немощные телом заняли вместе со своими женами крыши домов, чтобы оттуда отражать вторгнувшихся захватчиков, поскольку им казалось, что все охвачено войной. 3. Когда же занялся день и стало известно, что захвачена городская крепость, и о том, кто ее захватил, консулы, взойдя на Форум, начали призывать граждан к оружию. Но плебейские трибуны, с кликнув народ на сходку, заявили, что они не противятся пользе государства, но считают справедливым, чтобы народ, собираясь выдержать столь большую битву, вступил в это рискованное предприятие на точно определенных условиях. 4. "Итак, - сказали они, - если патриции обещают вам и согласны дать клятву перед ликом богов, что после окончания этой войны они согласятся назначить для вас законодателей и впредь жить по принципу равноправия, то мы примем вместе с ними участие в освобождении нашего отечества. Но если они не считают для себя возможным выполнить эти умеренные требования, зачем тогда мы станем подвергать себя опасности и класть за них наши жизни, не ожидая получить от этого никаких благ?" 5. Когда они сказали это, народ склонился на их сторону и не желал ждать выступлений с другими предложениями. Клавдий же не счел возможным просить о военной помощи людей, которые готовы поддержать отечество, но не по доброй воле, а за плату и притом немалую. Сами патриции, сказал он, вооружив себя и находящихся при них клиентов, а также и тех других, кто вместе с ними примет участие в этой войне по доброй воле, пойдут на приступ крепости. А если окажется, что этого воинства недостаточно, то они призовут на помощь латинов и герников, а если возникнет необходимость, то пообещают свободу рабам и скорее призовут на помощь кого угодно, кроме тех, кто в столь ответственный миг собирается мстить им За старые обиды. 6. Второй консул, Валерий, начал на это возражать, полагая, что раздраженный плебс не следует вконец делать врагом патрициев. Он советовал уступить сложившимся обстоятельствам и спорить сурово о правах с внешними врагами, а во внутриполитических раздорах придерживаться умеренного и разумного поведения. 7. Когда у большинства сенаторов сложилось впечатление, что Валерий предлагает наилучшее решение, тот, придя в народное собрание и выступив с подобающей речью, в конце ее принес клятву, что если народ с готовностью разделит участие в этой войне и восстановит пошатнувшиеся устои государства, то он дает согласие плебейским трибунам выставить для народного обсуждения закон, который те вносили по поводу равноправия, и постарается, чтобы за время его полномочий решение народа было выполнено до конца. Но ему не суждено было исполнить обещанное, поскольку смертный час его был уже недалек.
XVI. После роспуска собрания поздним вечером все начали стекаться в назначенные места, внося в списки командиров свои имена и принося воинскую присягу. Они занимались этим в течение дня и всей последующей ночи, а на следующий день консулы стали назначать центурионов и ставить их под священные знамена. В это время народ с полей продолжал прибывать в город. 2. Когда все было быстро подготовлено, консулы, распределив войска, поделили между собой полномочия. Клавдию жребий вручил охрану городских стен, чтобы никакое войско извне не пришло на помощь находящимся внутри неприятелям, поскольку всех охватило предчувствие очень сильного политического потрясения и страх, как бы враги не напали на них сразу все вместе. Валерию же воля божества отвела осаду крепости. 3. И на прочие укрепленные места, какие были внутри города, были назначены командиры, а другие заняли пути, ведущие на Капитолий, чтобы воспрепятствовать переходу на сторону врага рабов и бедноты. А этого римляне боялись более всего. Помощь союзников не подоспела к ним вовремя, кроме отряда из Тускула[20], жители которого в первую ночь услышали о происходящем и снарядились в поход. Предводительствовал ими Луций Мамилий, человек деятельный, облеченный на тот момент высшей властью в своем городе. И одни только тускуланцы разделили с Валерием опасность и вместе с ним взяли крепость, выказав при этом все свое рвение и благосклонность к римлянам. 4. Приступ крепости начался со всех сторон. Одни прилаживали к пращам сосуды с зажженным асфальтом и смолой и метали их с крыш ближайших домов на холм, другие собирали охапки сухого хвороста, нагромождали под обрывами скалы высокие кучи и поджигали, вручая пламя несущемуся ветру. А самые смелые, построившись во центуриям, плотным строем начали подниматься наверх по искусственно проложенным дорогам. 5. Однако они не извлекали никакого преимущества из своего численного перевеса над врагами, поскольку им приходилось двигаться вверх по узкой тропке, заваленной летящими сверху камнями. При таком положении дел незначительный по численности отряд неминуемо должен был сравняться в силе с большим. Не было римлянам пользы и от их мужественной стойкости, которую они приобрели в многочисленных войнах, поскольку им пришлось подниматься на крутые высоты. Ведь им приходилось выказывать отвагу и твердость духа, не сойдясь с врагом в рукопашной битве, а издали метать копья. 6. Удары копий, брошенных снизу вверх, даже если и попадали в цель, оказывались медленными и слабыми, что и было естественно, напротив, удары направленные сверху, были быстрыми и сильными, поскольку броски усиливала собственная тяжесть метательных орудий. Однако натиск осаждавших на укрепления не ослабевал. Претерпевая все трудности, они ни днем, ни ночью не прекращали своего наступления. Наконец, на третий день, когда у осажденных кончились дротики и истощились телесные силы, римляне взяли крепость. 7. В этом сражении они потеряли много храбрых мужей и в том числе консула, оказавшегося, по общему мнению, самым храбрым. Тот, получив множество ран, не покидал поля боя до тех пор, покуда брошенный сверху огромный камень не отнял у него, взбиравшегося на укрепления, разом и победу, и жизнь. Во время взятия укреплений Гердоний, отличавшийся силой и мастерски владевший оружием, усеяв пространство вокруг себя телами врагов, погиб под ударами дротиков, а из захвативших вместе с ним крепость лишь немногие были взяты в плен живыми. Большая часть его сторонников закололись сами или бросились вниз со скалы.
XVII. Так завершилась война с разбойниками. После этого плебейские трибуны вновь стали раздувать политическую смуту, требуя от оставшегося в живых консула выполнить обещания погибшего в сражении Валерия и внести плебейский закон. Но Клавдий тянул время, то совершая очищение города, то устраивая благодарственные жертвоприношения богам, то развлекая народ игрищами и зрелищами. 2. Когда же у него были израсходованы все отговорки, он заявил, что необходимо избрать на место погибшего консула другого. Ведь действия, производимые им одним, не будут-де иметь законной силы, а решения обоих консулов, наоборот, станут законными и правомочными. Отделавшись от них под этим предлогом, он назначил день консульских выборов, в который собирался назначить своего коллегу. Тем временем первенствующие в сенате на закрытом совещании договорились между собой, кому они передадут власть. 3. Когда настало время консульских выборов и глашатай вызвал граждан первого имущественного разряда[21], пришедшие в назначенное место восемнадцать центурий всадников и восемьдесят центурий пеших избирают из числа наиболее почтенных граждан консулом Луция Квинция Цинцинната. Сына его Цезона Квинция плебейские трибуны, обвинив в уголовном преступлении, вынудили покинуть город. И уже ни один из имущественных разрядов не был более приглашен к голосованию, поскольку проголосовавших центурий было на три больше оставшихся. Народ разошелся, считая для себя тяжким несчастьем то обстоятельство, что человек, питающий ненависть к плебеям, будет облечен консульской властью. Сенат же отправил посыльных, чтобы доставить консула в сенат. 4. Как раз в то время Квинций обрабатывал поле для посева, сам идя за пишущими новь быками. Он был без хитона[22], в набедренной повязке и в войлочной шапке на голове. Увидев множество людей, идущих к нему на поле, он остановил свой плуг и долгое время недоумевал, кто они такие и о чем пришли просить его. Затем, когда к нему подбежал кто-то и посоветовал привести себя в порядок, он зайдя в свою хижину и одевшись, вышел навстречу прибывшим. 5. Те приветствовали его, но не по имени, а назвав консулом. Они облапили его в пурпурную одежду и поставили вокруг него секиры и прочие знаки его власти и стали просить его последовать за ними в город. И тот, помолчав немного и прослезившись, сказал: "Незасеянным останется у меня в этот год участок и, похоже, у нас не будет, чем себя прокормить". Затем, поцеловав жену и наказав ей позаботиться о домашних делах, он отправился в город. Я решился рассказать об этом только для того, чтобы всем стало ясно, что за люди стояли тогда во главе римского государства, сколь были они непритязательны и благоразумны, не тяготились честной бедностью и не стремились к царским почестям, но напротив, отказывались, когда им их давали. Ведь тогда станет ясно, что нынешние нисколько на них не похожи[23]. Напротив, они ведут совершенно другой образ жизни, за очень малым исключением. Именно благодаря этим немногим еще сохраняется достоинство этого государства и подобие тем великим мужам. Но об этом сказано достаточно.
XVIII. Приняв консульство, Квинций первым делом отрешил плебейских трибунов от участия в государственных делах и запретил им заниматься плебейским законом, заявив, что если они не прекратят устраивать в городе беспорядки, он, объявив войну против вольсков, выведет всех римлян из города. 2. А когда плебейские трибуны начали говорить, что они воспрепятствуют набору войска, Квинций, созвав плебеев на собрание, заявил, что все они приняли воинскую присягу следовать за своими консулами, на какую бы войну те их не позвали, не покидать свой строй и не совершать ничего противоречащего этому закону. Приняв консульские полномочия, и держит плебеев в своей власти, поскольку все они связаны своей присягой. 3. Сказав это и поклявшись, что воспользуется этим законом против ослушников, он повелел вынести из храмов знамена. "И чтобы вы. - сказал он. - во время моего консульства оставили всякую демагогию, я приведу войско назад с войны не прежде, чем истечет срок моих полномочий. Так вот, приготовьте на это время все необходимое, чтобы провести зиму под открытым небом". Этими словами он совсем запутал плебеев. Увидев, что они ведут себя благопристойнее и просят его отказаться от мысли об этом походе, он сказал, что подарит им передышку от войн на условии, что они ничего более не станут замышлять и позволят ему до конца консульства действовать так, как он хочет, а также разрешать взаимные судебные тяжбы[24].
XIX. Когда смятение утихло, Квинций начал по просьбе тяжущихся проводить уже долгое время не проходившие судебные разбирательства и сам, заседая целыми днями на трибунале, справедливо и беспристрастно разбирал большую часть жалоб. Он был доступен и, человеколюбиво обращаясь со всеми, кто обращался к нему за разрешением судебных дел, добился того, что государственное устройство оказалось настолько аристократическим[25], что люди, терпящие обиды от сильнейших из-за своей бедности, низкого происхождения или иного унизительного положения, уже не обращались с просьбами к плебейским трибунам и желающие обрести политическое равноправие уже не стремились к введению новых законов. Напротив, все были довольны и радовались царящему в городе благозаконию. 2. Народ одобрил образ действий Квинция и то, что он, по истечении времени, отведенного для его полномочий, не принял во второй раз предлагаемую ему должность и даже не высказал удовольствия, получив столь высокую почесть. 3. Сенат, обращаясь к Квинцию с многочисленными просьбами, пытался удержать его в консульской должности, чтобы он, поскольку плебейские трибуны в третий раз добились продления своих полномочий, оказывая им противодействие и внушая им стыд и страх, прекратил их политические нововведения, тем более что и народ не был против власти хорошего мужа. Квинций отвечал, что он не одобряет плебейских трибунов за их нежелание сложить свои полномочия и что сам он не хочет навлечь на себя подобную дурную славу. 4. Созвав народное собрание, он обвинил не желающих сложить с себя власть трибунов. Принеся клятву, что он не примет вновь консульства прежде, чем сложит прежнюю власть, Квинций назначил день выборов. Утвердив в этот день консулов, он опять удалился в свою маленькую хижину и стал, как и прежде, проводить свою жизнь в трудах.
XX[26]. Когда Квинт Фабий Вибулан (это было его третье консульство) и Луций Корнелий, приняв консульские полномочия[27], справили установленные предками игры, отборный отряд эквов числом около шести тысяч, снаряженный легким вооружением, выйдя ночью, еще в темноте приходит к городу тускуланцев, принадлежавших к племени латинов. Город находился не менее чем в ста стадиях от Рима. 2. Обнаружив, что ворота, как во время мира, не заперты, а стены не охраняются стражей, они с ходу захватывают город, мстя тускуланцам за их постоянную готовность помогать римскому государству и за оказанное ими единственными содействие в Капитолийской войне[28]. 3. Во время захвата города эквам не удалось уничтожить большое число жителей, поскольку те, опередив врагов, бежали во время нападения через другие ворота. В городе остались лишь те, кто не в состоянии был спастись из-за хворей или старости. Эквы захватили в рабство женщин, детей и рабов тускуланцев и разграбили их имущество. 4. Когда избежавшие плена донесли в Риме эту ужасную новость, консулы посчитали необходимым оказать беглецам немедленную помощь и возвратить им город. Однако плебейские трибуны попытались оказать противодействие, не позволяя провести набор войска, покуда их законы не будут поставлены на голосование. Сенат негодовал, а выступление в поход затягивалось. В это время прибыли другие посланцы племени латинов с известием, что город анциатов открыто отложился, после того как вольски, коренные жители города, и прибывшие к ним римские поселенцы, договорившись, поделили между собой землю. В то же самое время прибыли послы от герников с известием, что вольски и эквы, выступив с большой ратью, уже находятся на их земле. 5. Когда об этом стало известно, сенаторы решили далее не медлить и отправить со всем войском обоих консулов для оказания помощи, а если кто из римлян или союзников откажется от участия в этом походе, считать их врагами. 6. Плебейские трибуны уступили требованиям. Консулы, набрав в войско все взрослое население и отправив к союзникам требование о присылке вспомогательных сил, оставили для защиты города третью часть римского войска и поспешно выступили из города. 7. Фабий быстрым маршем повел свой отряд против засевших в Туе куле эквов, большая часть которых уже ушла, разграбив город, а небольшая часть осталась для охраны верхней крепости. Цитадель эта была сильно укреплен и не требовала большого гарнизона. Некоторые утверждают, что охрана крепости, завидев выходящее из Рима войско, - пространство между городами хорошо просматривается с высот, - удалилась по своей воле, а другие - что они, осажденные Фабием. заключили договор, сдали крепость и, выговорив для себя личную безопасность, были проведены под ярмом[29].
XXI. Возвратив тускуланцам их город, Фабий выступил поздним вечером с войском и насколько мог быстро повел его на противника, слыша, что силы вольсков и эквов собрались вместе около города Альгида. Идя всю ночь быстрым шагом, наутро он появился перед неприятелем. Те стояли лагерем на равнине, не позаботившись даже обнести его частоколом, словно находясь в собственных пределах и презирая противника. 2. Призвав своих воинов к мужеству, Фабий первым вместе со всадниками напал на лагерь врагов. Пешие воины с боевым кличем последовали за ним. Одни из врагов погибали спящими, другие - только что проснувшись и пытаясь сопротивляться, а большая часть рассеялась в бегстве. 3. Захват лагеря не потребовал большого труда. Отдав своим воинам захваченное имущество и пленников, кроме тускуланцев, и пробыв там немного времени, Фабий двинулся с войском к городу Эцетре. Этот город был в те времена наиболее значительным у вольсков и располагался в самом труднодоступном месте[30]. 4. Он простоял много дней лагерем неподалеку от города в надежде на то, что жители города выйдут на сражение. Так как вражеское войско не выходило, Фабий начал опустошать их округу, богатую людьми и скотом. Вольски не успели увезти свое имущество с полей, поскольку нападение римлян случилось для них неожиданно. Фабий, позволив своим воинам разграбить и эту добычу и потратив несколько дней на заготовку продовольствия, повел войско домой.
5. Второй консул Корнелий, двигаясь против засевших в Анции[31] римлян и вольсков, наткнулся на поджидавшую его у границ рать. Вступив в сражение, Корнелий многих истребил, а остальных обратил в бегство. Затем он разбил лагерь недалеко от города. Жители его не решались выйти на сражение. Консул сперва начал опустошать их землю, а затем обносить город стеной и валом. Тогда население было вынуждено выступить со всеми силами, представлявшими собой беспорядочную толпу, из города. Сойдясь в битву, они сражались еще хуже, чем в первый раз. Пустившись в позорное и недостойное мужчин бегство, они второй раз оказываются запертыми в городе. 6. Консул, не дав им никакой передышки, приказал подставлять к стенам лестницы и разбивать таранами ворота. Хотя жители с большим трудом отбивались, Корнелий без особых затруднений берет приступом город. Имущество обитателей, состоявшее из золота, серебра и меди, он приказал отправить в государственную казну, а квесторам дал распоряжение распродать рабов и прочую добычу. Воинам консул позволил взять одежду, пропитание и прочий скарб, из которого те могли извлечь для себя пользу. 7. Затем, выделив из числа поселенцев и коренных жителей Анция наиболее знатных и виновных в мятеже - а их оказалось немало, - приказал долго сечь их розгами, а затем обезглавить. Закончив с этим, он также отвел войско домой. 8. Сенат вышел навстречу подходящим к городу консулам и удостоил обоих провести триумф. С эквами, приславшими просить мира, был заключен договор об окончании войны, в котором было записано, что эквы, сохраняя свои города и земли, которыми они владели во время заключения договора, находятся под властью римлян, не платят никакой дани, но присылают, как и прочие союзники, такое число бойцов, какое потребуется. С тем год и подошел к концу.
XXII. На следующий год Гай Навций, избранный во второй раз, и Луций Минуций, приняв консульские полномочия[32], до поры до времени вели в стенах города войну за политические права с плебейскими трибунами во главе с Вергинием, четвертый срок уже удерживающим свои полномочия. 2. Но когда живущие поблизости племена объявили римскому государству войну и римляне опасались, как бы у них не отняли их владычество, консулы с радостью восприняли случившееся и начали военный набор. Разделив собственные и союзнические войска на три части, одну треть они оставили в Риме. Ею командовал Квинт Фабий Вибулан. Сами они, взяв две остальные части, поспешно выступили в поход, а именно, Навций двинулся против сабинян, а Минуций против эквов. 3. На ту пору оба эти племени отложились от римского господства. Сабиняне сделали это открыто и продвинулись вплоть до города Фидены, находившегося под дланью римлян (между этим городом и Римом расстояние в сорок стадиев). Эквы же, сохраняя на словах условия недавно заключенного мира, на деле вели себя как враги. 4. Они выступили в поход против римских союзников латинов, поскольку, мол, у них не было с теми договора о дружбе. Командовал ими Клелий Гракх, человек деятельный, облеченный единоличной властью, которую он превратил в царскую. Дойдя до города Тускула, из которого в прошлом году были изгнаны римлянами занявшие и разграбившие его эквы, они захватили на полях много людей и скота, а созревшие посевы уничтожили. 5. Когда прибыло посольство, которое отправил римский сенат, желавший знать, из-за чего эквы воюют с римскими союзниками вопреки недавно заключенному договору о дружбе, притом что за истекшее время у этих племен не возникло никаких споров, послы убеждали Клелия отпустить захваченных им тускуланских пленников, увести назад свое войско и дать удовлетворение за несправедливости и ущерб, нанесенный жителям Тускула. Гракх долго тянул время, не вступая в переговоры с послами, поскольку ему-де недосуг. 6. Когда же он решил выслушать послов и те передали ему поручения сената, он сказал: "Я удивляюсь, римляне, почему вы считаете всех людей своими врагами - людей, от которых вы не претерпели никакого вреда, - но лишь ради вашей тиранической власти, а эквам не позволяете взыскивать наказание с их врагов тускуланцев. При этом, когда мы заключали с вами договор, никаких соглашений о тускуланцах у нас с вами не было. 7. Так вот, если вы утверждаете, что терпите от нас несправедливость и вред, мы готовы дать вам удовлетворение согласно нашим договорам. А если вы пришли взыскать с нас наказание за тускуланцев, то у вас нет для этого никакого основания. Беседуйте тогда вот с этим буком", - и он показал им на растущее поблизости дерево.
XXIII. Но римляне, хотя и оскорбленные, не стали тотчас, движимые гневом, выводить свои войска. Напротив того, они отправили к нему второе посольство и послали так называемых священных мужей фециалов[33], призывая в свидетели богов и духов, что если не сумеют добиться справедливости, будут вынуждены начать священную войну. После этого они отправили в поход консула. 2. Когда Гракх узнал о приближении римлян, он снялся с места и стал уводить свои силы дальше, в то время как враги следовали за ним по пятам. Он стремился завести римлян в такие места, где бы он имел над ними преимущество. Именно так и случилось. Достигнув долины, окруженной горами, - когда преследующие его противники вступили в нее, - он поворачивает войско и становится лагерем на дороге, ведущей из долины. 3. В результате этого римлянам пришлось выбрать для лагеря не то место, какое они хотели, а то, какое им дал случай. В этом месте не было возможности раздобыть достаточно сена для лошадей, так как оно было окружено голыми и труднопроходимыми горами, ни для себя собрать продовольствие во вражеской земле, когда закончились принесенные из дома припасы. Переменить расположение также не было возможности, поскольку враги находились напротив и перекрывали выходы из долины. Попытавшись прорвать окружение и вступив в сражение, римляне были отбиты и, понеся значительный урон, оказались запертыми в своем лагере. Окрыленный своим успехом, Клелий начал окружать римлян рвом и валом, питая большие надежды на то, что те, подчинившись голоду, сложат оружие. 4. Когда известие об этом пришло в Рим, Квинт Фабий, оставленный в городе главнокомандующим, выбрав из своего войска самых молодых и сильных, направил их к консулу. Командовал этим отрядом квестор и проконсул Тит Квинций. 5. Отправив письмо второму консулу Навцию, находившемуся с войском у сабинян, он известил его о случившемся с Минуцием и просил прийти как можно скорее. Тот, поручив охрану лагеря своим легатам, бросается с небольшим отрядом всадников в Рим, без устали погоняя коней. Прибыв в Рим еще глубокой ночью, Навций начал совещаться с Фабием и со старейшими из граждан о том, что следует предпринять. Поскольку всем казалось, что обстоятельства требуют диктаторской власти, они назначают на эту должность Луция Квинция Цинцинната. Сам Навций, устроив дела, возвратился обратно к войску.
XXIV. Префект города Фабий отправил за Квинцием людей, чтобы те привели его и вручили должность. Случилось и в тот раз так, что сей муж возделывал свое поле. Увидя приближающуюся толпу и предположив, что они идут к нему, он оделся попристойнее и отправился к ним навстречу. 2. Когда он подошел, ему подвели коней, украшенных красивой сбруей, и поставили двадцать четыре секиры вместе с фасциями, вручили пурпурную одежду и прочие знаки отличия, которыми прежде украшали свое достоинство цари[34]. А он, узнав, что назначен диктатором в государстве, не только не обрадовался получению столь большой почести, но даже, не скрывая своего неудовольствия, проворчал: "И в этом году из-за моей занятости погибнет урожай и нам всем придется крепко голодать". 3. Придя затем в город, Квинций первым делом начал ободрять сограждан. Он произнес перед народом речь, которая была способна пробудить в душах благую надежду. Затем, собрав все взрослое население из города и с полей и отправив послов к союзникам за помощью, он назначил начальником конницы Луция Тарквиния[35], человека безвестного по причине бедности, но превосходного в военном деле. Выступив с набранным войском и взяв с собой квестора Тита Квинция, поджидавшего его прибытия, он присоединил его войско к своему и повел на противников. 4. Осмотрев условия местности, в которой стоял лагерь, Квинций расположил часть войска на возвышенности, чтобы эквы не смогли получить подмогу и продовольствие, а остальное войско, построенное в боевой порядок, двинул вперед. Клелий не поддался страху - ведь у него и рать была немалая, и сам он, как казалось, был хорош в делах войны. Он принимает наступление римлян, и завязывается тяжелое сражение. 5. Время шло, но поскольку римляне благодаря своему военному опыту выдерживали ратный труд и конница их постоянно помогала пехоте в том месте, где та была слабее, то Гракх, потерпев поражение, оказывается запертым в своем лагере. После этого Квинций окружил его укрепления валом и высоким частоколом и возведенными неподалеку друг от друга башнями. Когда он заметил, что неприятель страдает от недостатка продовольствия, он сам начинает частые нападения на лагерь эквов и Минуцию приказал наступать со своей стороны. 6. В результате эквы от нехватки съестного и потеряв надежду на помощь союзников, теснимые со всех сторон, отправляют к Квинцию посольство просить о заключении дружбы. Тот отвечал, что с прочими эквами он готов заключить договор и предоставить им, если они сложат оружие и по одному пройдут под ярмом, безопасность. Что же касается их предводителя Гракха и тех, кто вместе с ним замыслил мятеж, то он будет обращаться с ними как с врагами и приказал послам привести их Е нему со связанными руками. 7. Поскольку эквы не протестовали, то под конец он приказал им следующее. Раз они обратили в рабство и разграбили союзный римлянам город Тускул, не претерпев от тускуланцев никакого зла, то пусть они предоставят ему точно так же поступить с их городом Корбионом. 8. Получив такой ответ, послы удалились и спустя немного времени вернулись, ведя связанного Гракха и его соратников, а сами эквы, сложив оружие, покинули свой лагерь, проходя, как и приказал Квинций, через римский лагерь по одному под ярмом[36]. Они передали по договору Корбион, выпросив позволение свободному населению покинуть город, обменяв их на тускуланских пленников.
XXV. Овладев Корбионом, Квинций приказал наиболее важную добычу отправить в Рим, а все прочее позволил разделить по центуриям между воинами и теми, кто был послан вместе с квестором Квинцием. А что касается консула Минуция и его бойцов, осажденных в собственном лагере, то он, по его словам, подарил им их собственные тела, принеся спасение от смерти. 2. Исполнив это и отрешив от власти консула Минуция, Квинций вернулся в Рим и провел самый славный триумф. Всего за шестнадцать дней со времени получения полномочий он спас римское войско, уничтожил хорошо подготовленные силы врага, разрушил их город, поставил в нем римский гарнизон и привел в Рим скованного цепями предводителя войны и с ним прочих знатных мужей. 3. И что особенно заслуживает всеобщего удивления - получив свои полномочия на шесть месяцев, он не воспользовался сполна своим правом. Созвав народ на собрание и дав отчет о своих действиях, он сложил с себя власть. И хотя сенат просил его взять себе столько завоеванной земли, сколько пожелает, а также рабов и имущество из добычи, чтобы законным образом поправить свое бедственное положение теми богатствами, которые он добыл у врагов своими славными трудами, Квинций не счел это для себя возможным. И когда друзья и родственники предлагали ему большие подарки и почитали за величайшее благо оказать услугу этому мужу, Квинций, похвалив их рвение, ничего из подношений не принял. Вместо этого он снова удалился на свой крошечный надел и предпочел вместо царской власти свою прежнюю исполненную труда жизнь, выказывая больше достоинства в своей бедности, нежели другие в богатстве. 4. Немного времени спустя и второй консул Навций, одержав в сражении победу над сабинянами и совершив вылазку по их весям, повел войско домой.
XXVI. После этих событий состоялась восемьдесят первая Олимпиада, на которой в беге на стадий победил Полимнаст из Кирены, а в Афинах архонтом был Калий. В это время консульскую власть в Риме получили Гай Гораций[37] и Квинт Минуций[38]. При этих консулах сабиняне, вновь двинувшись походом на Рим, опустошили значительную часть их владений. В Рим стекались толпы людей, бежавших со своих земельных наделов, которые утверждали, что все пространство от Крустумерия до Фиден[39] захвачено сабинянами. 2. Также и эквы, недавно потерпевшие поражение, вновь взялись за оружие. Лучшие их воины, подойдя ночью к городу Корбиону, который в минувшем году они передали римлянам, и обнаружив, что стоящий в нем гарнизон спит, перебили всех, кроме тех, кто опоздал вернуться в город. Остальные эквы, выступив большим отрядом против города Ортоны, принадлежавшего латинскому племени, с ходу захватывают его и то, что они не смогли причинить римлянам, в гневе сотворили их союзникам. 3. Все взрослое население, за исключением бежавших во время приступа, было убито, а женщины, дети и старики обращены в рабство. Поспешно собрав все, что они могли увезти с собой, эквы, прежде чем латины пришли на помощь, двинулись в обратный путь. 4. Когда латины и уцелевшие стражники сообщили об этом в Рим, сенат постановил отправить войско во главе с обоими консулами. Однако плебейские трибуны со своим вождем Вергинием, уже пятый год сохранявшие свои полномочия, стали чинить препятствия, как в прежние годы запрещая консулам набирать войско. Они требовали закончить сначала войну внутри стен города, передав народу право принять плебейский закон, внесенный по поводу равноправия. Народ поддерживал трибунов и с ненавистью высказывался в адрес сената. 5. Время шло, и ни консулы не позволяли принять предварительное решение и вынести закон на обсуждение народа, ни плебейские трибуны не желали позволить набор и выступление войска. И пока впустую расточались в народном собрании и в сенате бесчисленные взаимные обвинения, трибуны внесли в сенат другое политическое начинание, которое, введя сенаторов в заблуждение, прекратило разгоравшуюся в эту пору смуту, но оказалось причиной многих значительных выгод для народа. Я расскажу, каким образом народ получил и это свое преимущество.
XXVII. Пока земли римлян и их союзников подвергались опустошению и разграблению и враги шагали, словно по пустыне, уповая на то, что из-за царящей в Риме неурядицы никакое войско не выступит против них, консулы стали созывать сенат, чтобы принять окончательное решение о делах в целом. 2. После обильных речей первым предложено было высказать свое мнение Луцию Квинцию, бывшему диктатором в предшествующем году, человеку не только самому способному среди современников в военном деле, но также, как представлялось, самому благоразумному в ведении государственных дел. Тот высказал следующее мнение, а именно, что необходимо всеми силами постараться убедить трибунов и других граждан перенести рассмотрение плебейского закона, который в то время мог подождать, на другое, более удобное время и всеми силами повести военные действия, которые почти приблизились к городу и не взирать с безразличием на то, как позорно и малодушно гибнет римское владычество, добытое столькими тяжкими трудами. 3. А если народ не подчинится, то пусть патриции, вооружившись и взяв своих клиентов и из прочих - граждан тех, кто готов был стать в строй в этой самой блистательной борьбе за отечество, выступят со всем пылом в поход, сделав его предводителями богов, хранящих город римлян. 4. Произойдет одно из двух прекрасных и справедливых дел: либо они одержат самую лучшую из тех побед, каких добивались они сами и их отцы, либо погибнут, храбро сражаясь за сладостные плоды победы. Я, добавил Цинциннат, и сим приму участие в этом достойном деянии, сражаясь на равных рядом с самыми сильными воинами, как и всякий другой из стариков, заботящийся о свободе и доброй славе.
XXVIII. Так как все с ним согласились и никто не собирался возражать, консулы стали созывать народ на собрание. После того как весь городской плебс сошелся на общие слушания, один из консулов, Гай Гораций, попытался убедить простой народ по своей воле принять участие в походе. Но когда плебейские трибуны начали возражать, а народ готов был к ним прислушаться, второй консул, выступив вперед, произнес: 2. "Хорошее и замечательное дело, Вергиний сделали вы, оторвав народ от сената. По вашей вине мы потеряли все, что имели, - полученное от наших предков или добытое своими трудами. 3. Но мы не откажемся от нашего достояния без борьбы. Взяв оружие вместе с теми, кто хочет спасти отечество, мы выступим в бой, выставляя вперед, словно щит, наши благие надежды. И если кто-то из богов наблюдает за честной и справедливой борьбой и благая судьба, с давних времен возвеличившая наш город, еще не совсем его покинула, мы одолеем наших врагов. А если какое-то божество упорно противится спасению нашего государства, то в нас не иссякнет благомыслие и рвение. Напротив, мы изберем для себя самую лучшую смерть за отечество. 4. А вы, прекрасные и благородные защитники нашего государства, оставайтесь здесь и стерегите дома вместе со своими женами, покинув, а скорее, предав нас. Для вас не будет хорошей жизни и если мы победим, и в том случае, если дело обернется иначе. 5. Неужели вы, увлеченные пустой надеждой, полагаете, что враги, уничтожив патрициев, оставят вас в покое, принимая в расчет вашу услугу, и отдадут вам город, свободу, гегемонию и прочие блага, какими вы ныне обладаете. Ведь вы, когда придерживались благомыслия, отняли у них много земли, срыли немало городков, обратив жителей в рабство, и установили множество великих трофеи и памятников вашей с ними вражды, которые не исчезнут во все времена. 6. Но зачем я упрекаю в этом народ, который никогда не становился подлым по доброй воле, а не вас, Вергиний, плебейских трибунов, которые так блестяще Заботитесь о делах государства? Так вот, мы - те, кто не имеет право мыслить недостойно, приняли решение, и ничто не помешает нам вступить в борьбу за наше отечество, а вас, бросивших и предавших общее дело, постигнет посланная богами справедливая кара, даже если вам удастся уберечься от людского возмездия. 7. Но этой божьей кары вам избежать не удастся. И не думайте, что я собираюсь вас запугивать. Будьте уверены, что наша стража города, оставленная здесь, в случае если враги возьмут верх, будет мыслить и действовать так, как ей подобает. Ведь даже варварам, которых берут в плен враги, не приходит на ум отдать им своих жен, детей и города. Напротив, они города сжигают, а жен и детей убивают. 8. Так неужели римляне, для которых отеческим заветом является властвовать над другими, будут держаться другого образа мыслей? Они не будут столь трусливы. Напротив, начав с вас - самых враждебных для них, тогда только перейдут они к убийству дорогих для них людей. Имея это в виду, устраивайте ваши собрания и вносите новые законы".
XXIX. Сказав это и многое другое такого же рода, он вывел перед ними самых пожилых из патрициев, обливающихся слезами. Увидев их, многие из плебеев и сами не смогли удержаться от слез. Когда старцы своим возрастом и заслугами вызвали к себе большое сочувствие, консул, помолчав немного, молвил: 2. "Неужели вы не сгораете от стыда, сограждане, и земля не разверзнется у вас под ногами, если вот эти старцы вместо вас, молодых, собираются взяться за оружие, и вы позволите себе бросить этих предводителей, которых вы всегда именуете отцами? О вы, несчастные и недостойные называться гражданами этой земли, которую основали принесшие отцов на своих плечах[40], которым среди битвы и огня боги дали безопасные пути!" 3. Когда Вергиний заметил, что народ увлекается этими речами, то, боясь, как бы плебеи не согласились участвовать в войне вопреки его мнению, он выступил вперед и воскликнул: "Мы не покидаем и не предаем вас, отцы, и скорее всего будем участвовать вместе с вами, в походе, подобно тому как и прежде мы считали невозможным отказаться от участия в них. Мы предпочитаем и жить вместе с вами, и переносить вместе с вами все, что ниспошлет божество. 4. Всегда выказывая вам свое рвение, мы просим у вас небольшого одолжения, а именно, чтобы нам - подобно тому как мы в равной мере с вами участвуем во всех опасностях - иметь равную долю в делах справедливости, утвердив законы стражами нашей свободы, которой мы все вместе всегда будем пользоваться. 5. А если это претит вам и вы не считаете достойным уделить эту милость своим согражданам и смертью караете стремление дать плебсу равноправие, мы не станем более с вами спорить, но попросим вас о другой милости, получив которую, мы, скорее всего, уже не станем добиваться введения новых законов. Но нас охватывает опасение, что мы не получим и этого благодеяния, от которого и сенату не будет вреда и которое для плебса станет честью и доказательством вашего человеколюбия".
XXX. На это консул ответствовал, что если плебейские трибуны позволят сенату осуществить набор войска, то впредь ни в каких умеренных просьбах им не будет отказа и велел разъяснить, о чем они просят. Посовещавшись немного с коллегами, Вергиний заявил, что скажет это в сенате. 2. И когда консулы созвали заседание, выступив с речью и изложив сенату все требования народа, Вергиний стал просить удвоить число представителей народа и назначать на каждый год вместо пяти десять плебейских трибунов. Одни из сенаторов считали, что это не принесет вреда государству и уговаривали уступить им и не препятствовать. Главным выразителем этого мнения был Луций Квинций, пользовавшийся в ту пору наибольшим влиянием в сенате. 3. Только один сенатор начал возражать - Гай Клавдий, сын Аппия Клавдия, который всегда противился плебейским нововведениям, если они были противозаконны. Гай перенял политические взгляды своего отца, и будучи консулом, воспрепятствовал предоставлению плебейским трибунам расследования дела римских всадников, обвиненных в заговоре. Выступив с продолжительной речью, он доказывал, что народ не станет умереннее, но скорее безумнее и несноснее от того, что число плебейских трибунов удвоится. 4. Ведь впредь назначаемые на эту должность будут получать свои полномочия не на основании неких оговоренных условий, чтобы оставаться в их рамках. Нет, они опять заведут речь о распределении участков земли и о равенстве в занятии почетных должностей и снова станут выискивать, какими речами и делами они смогут умножить влияние народа и - уничтожить привилегии сената. Его мнение сильно подействовало на многих. 5. Затем Квинций переубедил их, доказывая, что увеличение числа плебейских трибунов будет в интересах сената. Ведь, став многочисленнее, они станут менее единодушны, и для государства существует лишь одно спасение, которое первым увидел отец Гая Аппий Клавдий, - если в коллегии плебейских трибунов начнутся раздоры и одно и то же решение не будет устраивать всех. 6. Это соображение было принято, и сенат выносит решение: разрешить народу ежегодно избирать десять плебейских трибунов, но так, чтобы среди них не было никого из входивших в то время в коллегию. Получив это постановление сената, плебейские трибуны во главе с Вергинием вынесли его к народу и, утвердив написанный на его основании закон, избрали на следующий год десять своих коллег[41].
7. Когда смута улеглась, консулы, набрав войска, стали по жребию распределять командование. Минуцию досталась война с сабинянами, а Горацию - с эквами, и оба консула без промедление выступили в поход. Сабиняне, охраняя свои города, оставляли без внимания разграбление и разорение своего имущества на полях, а эквы выслали навстречу римлянам войско. 8. Они храбро дрались, но не смогли одолеть силу римлян и были вынуждены возвратиться в свои города, уступив укрепленное местечко, из-за которого-то и шло сражение. Гораций, обратив врагов в бегство и разорив значительную часть их земель, срыл стены Корбиона, сравнял строения с землей и увел войско домой.
XXXI. На следующий год, когда консульскую власть получили Марк Валерий и Спурий Вергиний[42], римляне не совершали ни одного похода за пределы своих владений. У плебейских трибунов вновь возникли разногласия с консулами, благодаря которым трибуны отняли у последних некоторую часть их полномочий. Ведь в предшествовавшее время плебейские трибуны были хозяевами только народного собрания и у них не было права созывать сенат и высказывать свое мнение, так как эта почетная привилегия принадлежала консулам[43]. 2. Но в ту пору плебейские трибуны впервые решились созвать сенат. Вдохновителем этой попытки был Ицилий, возглавлявший коллегию трибунов, деятельный человек и, как римлянин, не лишенный дара красноречия. Он также пытался ввести политическое новшество, выдвигая требование о выделении плебеям в качестве места под застройку домов так называемый Авентин. Это достаточно высокий холм не менее двенадцати стадиев в окружности, находящийся внутри городских укреплений. В ту пору он не был еще полностью застроен, но весь поросший лесом являлся общенародной собственностью. 3. С этим предложением плебейский трибун стал обращаться к консулам и сенату, прося одобрить написанный им законопроект сенатским постановлением и вынести его на народное обсуждение. Пока консулы откладывали рассмотрение и тянули время, Ицилий, отправив к ним своего помощника, приказал им проследовать на место исполнения своей должности и созывать сенат. Но когда один из ликторов по распоряжению консулов прогнал посланника, Ицилий со своими коллегами, придя в негодование, схватил ликтора и повел его, чтобы сбросить вниз со скалы[44]. 4. У консулов не было возможности, применив силу, вырвать ведомого на казнь, хотя они считали, что им наносят страшное оскорбление. Тогда они начали просить помощи у других плебейских трибунов. Ведь никому, кроме другого плебейского трибуна, не позволяется задерживать или препятствовать какому-либо решению этой коллегии. 5. С самого начала у плебейских трибунов было решено, чтобы никто из них не вводил от себя никаких политических новшеств, если с этим не согласится вся коллегия, и чтобы никто не противился тому, что будет одобрено мнением всех трибунов. Вступая в свои полномочия и совершая жертвоприношения, они поклялись в этом друг другу, полагая, что власть плебейских трибунов будет труднее всего разрушить, если из их коллегии будет устранена всякая причина для разногласий. 6. Храня эту договоренность, они приказали вести на казнь стража консульской власти и заявили, что это их общее решение. Впрочем, трибуны не стали до конца упорствовать в своем гневе и. уступив просьбам наиболее почтенных сенаторов, отдали им ликтора. Трибуны понимали, что дело это может возбудить против них гнев, поскольку они первыми собирались покарать смертью человека, исполнившего приказ властей, и боялись, что это событие может вынудить патрициев к отчаянным мерам.
XXXII. Когда после этого происшествия собрался сенат, консулы выдвинули серьезные обвинения против плебейских трибунов. Ицилий, взяв слово, стал оправдывать вспышку гнева, обращенную на ликтора, ссылаясь при этом на священные законы[45], по которым ни магистрату, ни частному лицу не дозволяется ни в чем препятствовать плебейскому трибуну. И по поводу созыва сената он пытался доказывать, что его действия были вполне правомерны. Для этой цели он припас множество разнообразных доказательств. 2. Опровергнув обвинения, он начал предлагать законопроект касательно холма. Содержание закона было следующим: все, что имели частные лица, приобретя законным образом, пусть это остается в их владении, а все то, что построили, захватив место силой или мошенничеством, пусть передадут народу, получив назад затраченные на постройку деньги в том размере, какой определят посредники. Прочие угодья, которые были общественными, пусть плебс, получив в собственность без всякого выкупа, разделит между собой. 3. Ицилий доказывал, что законопроект будет и во многом другом полезен для государства, и особенно в том отношении, что бедняки перестанут бунтовать из-за имений, находящихся во владении патрициев[46]. Он говорил, что те удовольствуются, получив в удел часть городской территории, поскольку не могут получить доступа к землям городской округи из-за многочисленных влиятельных людей, которые присвоили ее себе. 4. Когда Ицилий закончил свою речь, возражать стал один лишь Гай Клавдий. Большинство сенаторов согласилось, и было принято решение отдать это место плебеям. После этого в присутствии патрициев, авгуров и двух наблюдателей за жертвоприношениями, совершив подобающие случаю обеты и молитвы[47], созванное консулом центуриатное собрание утвердило закон. Текст его был записан на медной доске, которую поместили на Авентине в храме Дианы. 5. После утверждения закона плебеи разделили по жребию участки земли, сколько каждый смог получить места и стали застраивать их домами. Случалось, что люди по двое и по трое, и в большем количестве в складчину возводили один дом, при этом одни по жребию получали нижнюю часть, а другие верхнюю. Итак, весь тот год ушел на строительство жилья.
XXXIII. Следующий год, в котором консулами стали Тит Ромилий и Гай Ветурий[48], а плебейскими трибунами были избраны во второй раз подряд прошлогодние во главе с Луцием Ицилием, оказался непростым и богатым разнообразными и значительными событиями. Гражданская распря, которая, казалось, уже лишилась своих сил, вновь получила толчок со стороны плебейских трибунов. Кроме того, возникли войны с соседними племенами. Не причинив государству вреда, они принесли немалую пользу, изъяв из него причину смуты. 2. Ибо для римского государства вошло в постоянную привычку во время войны сохранять единодушие, а в мирное время жить в состоянии раздора. Понимая это, все, кто получал консульскую власть, если извне грозила война, с радостью принимали ее. А если враги вели себя тихо, то тогда сами консулы подготавливали обиды и поводы к войне, поскольку видели, что благодаря военным действиям государство увеличивается и процветает, а из-за смут теряет блеск и силу. 3. Исходя из подобных соображений, тогдашние консулы решили вывести войско против врагов, опасаясь, как бы праздный и бедный люд, наслаждаясь миром, не начал устраивать общественные потрясения. Они ясно видели, что нужно отвлечь народ внешней войной, но неверно рассчитали последствия этого. Ведь им следовало в условиях, когда государство нездорово, умеренными средствами проводить военный набор. Вместо этого они начали силой принуждать неповинующихся, не давая никому ни прощения, ни снисхождения, беспощадно применяя предусмотренные законом телесные наказания и денежные пени. 4. Их действия дали плебейским трибунам повод вновь начать мутить плебс. Созвав собрание, они начали обвинять консулов среди прочих преступлений в том, что те отправили в темницу многих из граждан, взывающих о помощи к плебейским заступникам. Трибуны заявляли, что имеют законное право освобождать от набора в войско. 5. Но когда они ничего не добились, то видя, что военный набор набрал еще большие обороты, они попытались помешать этому своими действиями. Консулы защищались силой своей власти и поэтому возникали вспышки ярости и дело доходило до драки. На стороне консулов выступала патрицианская молодежь, а плебейских трибунов поддерживала беднота и праздная чернь. 6. В тот день консулы оказались намного сильнее плебейских трибунов. Однако в последующие дни, поскольку в город стекалось много народу с сельской округи, трибуны, сочтя, что у них достаточно сторонников, начали устраивать одно за другим народные сходки. Они показывали своих покалеченных побоями прислужников и заявляли, что сложат с себя власть, если не получат помощи от народа.
XXXIV. Народ возмущался вместе с трибунами. Тогда те стали требовать, чтобы консулы дали отчет в своих действиях перед плебсом. Последние не обращали на это никакого внимания. Тогда трибуны, выступив в сенате, поскольку там обсуждали те же самые вопросы, стали просить не оставлять без внимания их бедственное положение и не допустить, чтобы народ лишился трибунской поддержки. Они рассказывали, сколько обид претерпели они от консулов и от их заговора против заступников народа, причем пострадала не только их власть, но и сами они получили телесные повреждения. 2. Они требовали, чтобы консулы сделали одно из двух: если они порицают, что причинили плебейским трибунам что-нибудь из того, что запрещают законы[49], то пусть они принесут клятву в народном собрании; если же они не могут в этом поклясться, то пусть тогда держат ответ перед плебеями, а они, трибуны, поставят это на голосование по трибам. 3. Консулы оправдывали себя, доказывая, что трибуны, ведомые своим высокомерием, первыми обратились к насилию и осмелились поднять руку на консулов, что сначала они приказали прислужникам и эдилам вести в тюрьму облеченных высшей властью магистратов, а затем и сами вместе с самыми наглыми из плебеев осмелились напасть на них. 4. Они показывали, насколько власть консулов отличается от трибунской: консульская власть сохраняет силу царского могущества, а власть трибунов была введена для помощи обиженным и у нее совершенно нет права устраивать среди плебеев голосование против консулов, и она не может сделать этого даже в отношении самого распоследнего из патрициев. 5. Целый день спорящие стороны ваш такие речи, и сенат не вынес никакого решения, которое могло бы уменьшить власть консулов и увеличить полномочия плебейских трибунов, понимая, что то и другое решение чревато большими опасностями.
XXXV. Когда плебейские трибуны покинули сенат, не найдя там поддержки, то придя к народу, они начали прикидывать, как им поступить. Некоторые наиболее мятежные требовали, чтобы плебеи вновь покинули город, взяв оружие, отправились на Священную гору, где они стали лагерем в первый раз[50], и затем, наступая оттуда, повели войну с патрициями, поскольку те нарушили свои договоры с народом, открыто упразднив полномочия плебейских трибунов[51]. 2. Большинство считало ненужным покидать город и огульно обвинять всех за то, что отдельные лица оскорбили трибунов, в том, разумеется, случае, если трибуны получат удовлетворение по законам, которые предписывают карать смертью нанесение побоев народным заступникам[52]. Самых приличных ни то, ни другое решение не устраивало - ни уход из города, ни казнь без суда, и притом казнь консулов, на которых возложена самая большая власть. Они советовали перенести гнев на политических противников и взыскивать с них наказание по законам. 3. Так вот, если бы в этот день плебейские трибуны, увлекаемые гневом, решились предпринять что-либо против консулов и сената, то уже ничто не помешало бы этому государству погубить самого себя - настолько все были готовы взяться за оружие и вести друг против друга войну. Но, отсрочив в тот момент принятие решения и дав себе время хорошенько подумать, они и сами сделались куда умереннее и охладили гнев толпы. 4. В следующие дни трибуны назначили третий торговый день[53], для созыва народного собрания и наложения на консулов денежного штрафа. После этого они распустили сходку. Затем, когда назначенный срок был уже близок, они оставили и это намерение, согласившись, как они утверждали, на просьбы самых пожилых и уважаемых граждан. 5. Созвав после этого собрание, они заявили, что по многочисленным просьбам лучших граждан, возражать которым было неблагочестиво, простили все оскорбления на свой счет, но что все несправедливости, совершенные по отношению к народу, они будут преследовать и наказывать. Они-де собираются вновь предложить закон о разделе земельных участков, который затягивается уже тридцать лет, а также закон о равноправии, который их предшественники не смогли вынести на голосование.
XXXVI. Пообещав и поклявшись в этом, трибуны назначили дни, в которые они устроят собрание народа и поставят на голосование законы. Когда срок настал, они начали обсуждать закон о разделе земельных участков и в длинных речах призывали желающих из народа поддержать его. 2. Многие выходили вперед, рассказывая о своих военных подвигах, и возмущались тем, что отняв так много земли у врагов, сами не получили даже малой ее части, что они видят, как богатые и влиятельные люди, присвоив себе общее достояние, получают от этого выгоды самым наглым образом[54]. Они требовали, чтобы народ не только переносил опасности за общее дело, но и получал бы от этого удовлетворение и пользу. Народ с радостью внимал этим речам, причем самое большое впечатление произвел Луций Сикций, по прозвищу Дентат[55], который рассказами о своих многочисленных подвигах добился того, что народ уже не мог терпеть возражений. 3. Человек этот имел примечательную внешность и был в свои пятьдесят восемь лет в расцвете сил. Он был способен подавать дельные советы и, будучи воином, не лишен красноречия. Выступив вперед, он сказал:
"Если я, сограждане, вознамерюсь говорить обо всем, что совершил, то мне и дня не хватит. Но о самом главном я скажу, как смогу, в немногих словах. 4. Исполнилось уже сорок лет, как я участвую в военных походах, и тридцать, как меня постоянно назначают на командные должности. Я командовал то центурией, то целым легионом, начав при консулах Гае Аквилии и Тите Сикции[56], при которых сенат постановил начать войну с вольсками. Мне было двадцать семь лет и я стоял еще под началом центуриона[57]. 5. Когда в завязавшемся сражении нам случилось отступить и при этом погиб командир нашей когорты[58], а наши значки были захвачены врагом, то я один принял на себя общую опасность, спас значки центурии, отбил натиск врагов и на глазах у всех спас наших центурионов от вечного позора, от которого оставшаяся жизнь была бы для них хуже смерти, как они сами то признали, увенчав меня золотым венком, и засвидетельствовал консул Сикций, назначив меня командиром когорты. 6. А когда началось другое сражение, в котором пал примипил[59] нашего легиона и орел[60] был захвачен врагами, я точно так же, сражаясь за весь легион, вернул назад орла и спас примипила. Тот в благодарность за мою помощь хотел уступить мне свою должность и передать орла, но я не принял, считая недостойным отнять почести у того, кому спас жизнь, и лишить его получаемой от них радости. Консул в полном восхищении передал мне должность примипила первого легиона, который погиб в сражении.
XXXVII. Таковы мои подвиги, сограждане, прославившие меня и сделавшие командиром. Когда, стяжав громкую славу, я был уже известен и принимал участие во всех остальных сражениях, стыдясь замарать позором награды и почести за прежние подвиги. И за все прошедшее с той поры время я участвовал в походах, переносил трудности, не испытывая страха и не принимая в расчет опасности. За это я получил от консулов награды, трофеи, венки и прочие почести. 2. А чтобы мне не быть многословным - за сорок лет моего участия в военных походах я сражался примерно в ста двадцати битвах, получил сорок пять ран - все в грудь и ни одной в спину. Из них двенадцать мне довелось получить в один день, когда Гердоний Сабинянин захватил крепость на Капитолии. 3. Из сражений принес я четырнадцать венков за гражданское мужество, которыми увенчали меня спасенные мною на поле брани, три - за взятие городов, когда я захватил вражеские стены, первым взойдя на них, восемь венков я получил в сражениях от наших полководцев. Кроме того, я получил восемьдесят три золотых шейных гривны, сто шестьдесят золотых браслетов, восемнадцать копий, двадцать пять чеканных медалей, <а также добычу от двадцати побежденных мною врагов>[61], девять из которых я победил в рукопашном бою. 4. И вот я, этот самый Сикций, сограждане, я, который столько лет сражаюсь за вас, принял участие в стольких битвах, удостоен стольких наград, я, кто никогда не медлил и не избегал опасности, но <участвовал во всем, как в сражениях>[62], так и в осадах крепостей, пеший и конный, вместе со всеми и в числе немногих и просто один, весь покрытый ранами, - я добыл для нашего отечества столько тучных нив, отняв ее у тирренов и сабинян, у эквов, вольсков и пометинцев, которой вы сейчас владеете, и не получил при этом даже самой малой ее части, - ни я и никто другой из вас, плебеи, кто перенес тяготы, подобные моим. А самые наглые и бесстыжие люди в этом государстве владеют лучшими имениями этой земли и многие годы пользуются ее плодами. Они не получили эту землю в дар от нас и не купили за деньги, и не могут представить никакого законного права на владение ею. 5. И если бы они, перенеся равные с вами труды, захотели получить большую, нежели вы часть земель, которые мы добывали, то им - немногим людям - было бы нескромно присваивать себе общее достояние. Впрочем, алчность этих людей имела бы в этом случае некоторое основание. Но поскольку они не могут представить нам никаких своих подвигов, на основании которых они насильно завладели нашим добром, то кто сможет вытерпеть, когда они в своем бесстыдстве, даже уличенные, не хотят от него отказываться?
XXXVIII. Но, именем Юпитера, если я лгу. пусть кто-нибудь из этих знатных господ, выступив перед вами, покажет, на основании каких таких славных дел он считает себя в праве иметь больше, чем я. Быть может, он больше лет провел в походах или участвовал в большем числе сражений, или получил больше ран, или превосходит числом полученных венков, медалей, трофеев и прочих славных наград? Быть может, благодаря ему враги наши сделались слабее, а родина приобрела славу и земли? Пусть он представит вам хоть десятую часть того, что показал я. 2. Но даже несколько из них не в состоянии предъявить и самой малой толики моих заслуг, а некоторые, как кажется, не испытали трудов в равной мере даже с наихудшими представителями плебса. Доблесть их не во владении оружием, а в речах, и сила их направлена не против врагов, а против друзей. Они не считают, что живут вместе с нами в одном государстве. Нет, они полагают это государство своей собственностью, словно не мы освободили их от тирании, а они получили нас в наследство от тиранов. Но полно, всю прочую их наглость в большом и малом, с которой они измываются над нами, - ведь вы все это знаете, - я обойду молчанием. 3. Но они дошли до такого бесстыдства, что не позволяют никому из нас ни слова сказать о свободе нашего отечества, или даже рта раскрыть. Первого, кто заговорил о разделе земли, - Спурия Кассия, трижды удостоенного консульского звания, прославленного двумя триумфами, выказавшего столь большие способности в военных и государственных делах, какими не обладал никто из его современников, - этого человека они казнили, сбросив со скалы[63]. Они обвиняли его в стремлении к тирании, донимая лжесвидетельствами только за то, что он любил свою страну и свой народ. А возьмите нашего трибуна Гая Генуция, кто спустя одиннадцать лет пытался возобновить тот же законопроект и отдал под суд консулов предыдущего года[64], которые полностью пренебрегли постановлением сената, принятым относительно назначения комиссии для раздела земли. Но они не могли расправиться с ним открыто и поэтому тайно устранили его накануне суда. 5. Его преемников охватил сильный страх и никто уже не стал подвергать себя такой опасности и уже тридцатый год мы сторонимся этого постановления, потеряв свою власть, словно при правлении тирана.
XXXIX. Прочего я касаться не буду. Но относительно ваших начальников, которых вы своим законом сделали священными и неприкосновенными, - каких только бед не натерпелись они за то, что считают своим долгом приходить на помощь обиженным плебеям? Разве не покинули они Форум, избиваемые и гонимые пинками, подвергаясь всяческим унижениям? И вы сносите все это и терпите? И вы не найдете способа наложить на них наказание, по крайней мере при помощи вашего права голоса[65], так как только оно позволяет вам доказать ваше право на свободу? 2. Еще сегодня, сограждане, обретя образ мыслей свободных людей, утвердите земельный закон, предлагаемый плебейскими трибунами, и не обращайте внимания на тех, кому это претит. 3. А вы, трибуны, беритесь за дело, не дожидаясь приглашения. Ведь вы начали его и хорошо сделали, что не уступили недругам. А если вам будет мешать наглость и распущенность знатных юнцов, если те начнут опрокидывать урны или расхитят камешки для голосов или еще каким-нибудь образом попытаются помешать проведению голосования, покажите им силу, какой обладает ваша коллегия, 4. и поскольку у вас нет права отрешать консулов от их должности, то, призвав к суду частных лиц, руками которых те творят свои насилия, проведите по их поводу голосование в собрании плебеев. Предъявите им обвинение в том, что они вопреки священным законам совершают насилие и пытаются ниспровергнуть вашу власть".
XL. Народ от его слов пришел в такое возбуждение и выказал столько негодования в отношении своих противников, что уже, как я сказал с самого начала, не желал слушать никаких возражений. 2. Однако плебейский трибун Ицилий, встав со своего места, сказал, что мнение Сикция в целом правильно и отозвался о нем с большой похвалой. Но отказать в слове желающим высказать противоположное мнение, продолжил он, несправедливо и не способствует благополучию государства, особенно когда дело касается закона, который должен поставить справедливость выше произвола. Ведь так станут действовать лишь те, кто, не заботясь о равенстве и правосудии для большинства, вновь собирается устраивать смуты и разрушать то, что полезно для государства. 3. Закончив речь и назначив следующий день для желающих оспорить закон, Ицилий распустил собрание. Консулы, созвав специальное заседание, состоящее из самых храбрых и влиятельных в ту пору в городе патрициев, начали убеждать их в необходимости воспрепятствовать принятию закона - сначала словом, а если народ не подчинится, то и делом. Они побуждали всех с утра прийти на Форум, прихватив с собой как можно больше друзей и клиентов. 4. Затем одни должны стать около ораторской трибуны, а другие кучками расположиться в разных частях Форума так, чтобы масса плебеев оказалась разорванной и из-за патрициев не смогла собраться в одном месте. Это решение показалось самым наилучшим, и прежде чем настал день, патриции заняли большую часть Форума.
XLI. После этого пришли плебейские трибуны и консулы, и глашатай разрешил всем желающим выступить с опровержением закона. И хотя выступало многоуважаемых людей, речей их никто не слышал из-за шума и бесчинств участников собрания, поскольку одни старались поддержать и ободрить выступающих, а другие согнать их с трибуны и заглушить своими криками. Ни одобрительные возгласы сочувствующих, ни рев их противников не могли одолеть друг друга. 2. Тогда консулы с возмущением заявили, что народ, не желая прислушиваться к разумным доводам, затевает насилие. Плебейские трибуны начали оправдываться, говоря, что нет ничего удивительного в том, что плебеи, слушая уже пятый год одно и то же, не желают терпеть старые избитые возражения. 3. Когда большая часть дня была растрачена на эти препирательства и народ начал требовать проведения голосования, патрицианская молодежь, решив, что далее ждать нельзя, стала чинить препятствия плебеям, когда те хотели разойтись по своим трибам. Они начали вырывать у прислужников урны с камешками для голосования и, избивая и толкая, гнать с площади тех, кто не хотел их отдавать. 4. Когда трибуны с криком бросились в середину толпы, патриции уступали им дорогу и позволяли им свободно пройти, куда те пожелают, но оттесняли тех из плебеев, которые пытались следовать за трибунами, а также тех, кто в смятении и беспорядке толпились в разных частях Форума. В результате вмешательство трибунов оказалось бесполезным. 5. Под конец патриции взяли верх и не позволили утвердить закон. Те, кто особенно помог консулам, принадлежали к трем домам. Это были Постумий, Семнроний и Клелий, славные своим происхождением, влиянием, богатством, а также громкой известностью и ратными подвигами. По общему мнению, именно они явились главными виновниками того, что закон не получил утверждения.
XLII. На следующий день плебейские трибуны при участии наиболее видных из числа плебеев стали смотреть, как им действовать дальше. Общим решением было отказаться от попытки привлечь консулов к суду, зато вместо них обвинить частных лиц. которые оказывали им помощь. Их осуждение не должно было вызвать громкого отклика среди граждан, как полагал Сикций. Они начали тщательно взвешивать вопрос о количестве предполагаемых обвиняемых, о формулировке обвинения и о том. какой должна быть тяжесть наказания. 2. Люди злобного нрава требовали более Значительной и суровой кары, а те, кто порассудительней, напротив, склонялись к более умеренным и человеколюбивым мерам. Главным выразителем этого мнения, державшего верх, был Сикций, выступивший в народном собрании с речью по поводу раздела участков земли. 3. Трибуны решили прочих патрициев оставить в покое, а Клелиев, Постумиев и Семпрониев предать суду народа, дабы взыскать с них за то, что они содеяли. Обвинить их предполагалось в том, что они, - вопреки священным законам, принятым сенатом и народом о трибунах, которые никому не позволяют чинить насилие плебейским трибунам, равно как и прочим гражданам, - препятствуя избранникам народа, помешали им довести до конца принятие закона. 4. Что же касается наказания, то решили не требовать смертной казни, изгнания или чего-либо иного, способного возбудить ненависть к плебеям и стать причиной оправдания для обвиняемых[66]. Вместо этого было предложено более умеренное наказание, допускаемое законом - посвящение имущества обвиняемых в собственность храма Цереры. 5. Решение было принято и настало время, когда следовало произвести суд над виновными. Консулы при участии прочих патрициев (а приглашены были самые влиятельные) решили уступить плебейским трибунам позволить провести суд, чтобы те, раздраженные их сопротивлением, не наделали больших бед, и позволить пришедшим в неистовство плебеям излить свой гнев на имущество обвиняемых, чтобы те, взыскав со своих врагов сколь угодно большой штраф, сами стали покладистее, тем более что денежные пени причиняли осужденным легко поправимый ущерб. Именно так все и случилось. 6. Когда патриции были заочно осуждены, то и народ остудил свою ярость, и сами трибуны сочли, что им возвращена их умеренная гражданская власть и право оказывать поддержку, а патриции возвратили осужденным их имущество, выкупив его за равную цену из государственной казны. С помощью этих мер удалось предотвратить нависшую в тот момент угрозу.
XLIII. Немного времени спустя, когда трибуны вновь начали заводить речь о внесении своего законопроекта, пришло внезапное известие о нападении врагов на Тускул. Оно послужило достаточной причиной помешать действиям трибунов, так как множество жителей Туе купа прибыли в Рим с сообщением, что к ним с большим войском вторглись эквы и уже разграбили их округу и в считанные дни, если не придет своевременная помощь, завладеют городом. Сенат дал приказ обоим консулам выступить на помощь, а те, объявив набор войска, стали призывать всех граждан к оружию. 2. Так вот и тогда произошли некоторые трения, поскольку плебейские трибуны начали препятствовать воинскому набору и противиться применению законных мер к ослушникам. Однако они ничего не добились, ибо собравшийся сенат постановил, чтобы патриции вместе со своими клиентами выступили на войну, а что касается прочих граждан, то сенат объявил, что боги будут милостливы к тем, кто пожелает участвовать в борьбе за свободу отечества и покарают покинувших своих консулов. 3. Когда постановление сената было зачитано в народном собрании, многие из плебеев по доброй воле согласились участвовать в войне. Наиболее порядочные сделали это из стыда отказать в помощи союзному государству, постоянно терпящему бедствия от врагов из-за своей преданности римлянам. В числе их был и тот самый Сикций, что обвинил в собрании тех плебеев, кто присвоил себе народные земли. Он вел с собой отряд в восемьсот человек[67], которые, как и он сам, по возрасту уже не обязаны были участвовать в походе и не подпадали под статьи закона, но почитая Сикция за многочисленные значительные услуги, считали справедливым последовать за ним на войну. 4. Отряд этот далеко превосходил все прочее выступившее в поход войско своим опытом ведения войны и отвагой в преодолении опасностей. Большинство же последовало за консулами, движимое благодарностью к старшим по возрасту и их призывам. Некоторые же были готовы претерпеть все опасности ради получаемой в походе добычи. В короткий срок из города выступило достаточное числом и хорошо вооруженное войско. 5. Враги, прослышав, что римляне собираются идти на них походом, начали родить своих воинов домой. Консулы, ведя войско быстрым шагом, настигают их, когда те стояли лагерем на высоком крутом холме неподалеку от города Анция, и разбивают лагерь недалеко от них. 6. До поры до времени оба войска держались в своих укреплениях. Затем эквы стали выказывать презрение к римлянам за то, что те не решаются напасть первыми, полагая при этом, что у них недостаточно сил. Делая вылазки, эквы начали отрезать римлянам подвоз продовольствия. Они внезапно нападали на римских воинов, отправляемых за припасами и травой для лошадей, и на тех. кто спускался за водой, и неоднократно вызывали противников на бой.
XLIV. Консулы, видя это, решили не затягивать далее противостояние. В эти дни право ведения военных действии достаюсь Ромилию, и он, вручая условленные знаки и строя боевые порядки, был полным хозяином того, в какой момент начинать и заканчивать битву. Приказав дать сигнал к сражению и выведя войско из лагеря, он расставил конницу и пехоту по своим отрядам в удобных для них местах и, вызвав к себе Сикция, сказал ему: 2. "Мы, Сикций. будем сражаться с врагами здесь, а ты, пока мы и враг еще ждем и готовимся к схватке, ступай вон тем обходным путем на гору, где находится стан врагов, и завяжи сражение с находящимися в лагере, чтобы сражающиеся против нас, испугавшись за свои тылы и желая оказать им помощь, показали нам спину и стали легко уязвимыми, что и естественно при поспешном отступлении, когда все стараются протиснуться по одной дороге, - либо, чтобы они, оставаясь здесь, потеряли свой лагерь. 3. Войско, охраняющее лагерь, малочисленно, как можно предполагать, поскольку врагам кажется, что труднодоступный вид места дает им полную безопасность. Отряда, который с тобой, будет вполне достаточно, - ведь все восемьсот прошли через многие войны. - чтобы, напав на приведенных в панику обозных воинов одолеть их своей храбростью". 4. Но Сикция ответил: "Что касается меня, то я во всем готов тебе служить. Однако дело это не столь легкое, как тебе кажется. Скала, на которой находится укрепление. - высокая и крутая, и я не вижу никакой дороги, ведущей к лагерю, кроме той, по которой будут спускаться против вас враги, и в самом лагере, надо думать, достаточно охраны. И даже если она окажется не слишком большой и слабой, то все равно сможет выдержать натиск намного большего отряда, чем тот, что у меня, и сама местность спасет гарнизон лагеря от захвата. 5. Лучше отказаться от этого намерения - ведь это опасное предприятие. Но если ты бесповоротно решил дать одновременно два сражения, то прикажи, чтобы за мной с моими стариками следовал отряд отборных воинов. Ведь мы пойдем наверх не с тем, чтобы незаметно овладеть этим местом, но чтобы открыто взять его силой".
XLV. Сикций еще хотел продолжать свои доводы, но консул, прервав его, ответствовал: "Не нужно много слов, но если ты готов выполнить приказ, ступай как можно скорее и не вмешивайся в полномочия главнокомандующего, а если ты отказываешься и избегаешь опасности, я воспользуюсь в этом деле другими. 2. А ты - участвовавший в ста двадцати сражениях, сорок лет проведший в походах и весь покрытый ранами, поскольку ты сюда пришел добровольно, уходи прочь, даже не повидавшись с врагами, и вместо оружия вновь оттачивай свои речи, которыми ты в изобилии пользуешься против патрициев. 3. Где же теперь те твои многочисленные награды - гривны и запястья, копья и медали, венки от консулов и трофеи единоборств и вся прочая твоя суровость, которую нам тогда пришлось вынести от твоих речей? Ведь в одном этом деле, подвергаясь испытанию, где была действительная опасность, ты проявил себя таким, каков ты есть - хвастуном, выказывающим мужество на словах, а не на деле". 4. А Сикций, раздосадованный этими упреками, ответил: "Знаю, Ромилий, что ты решил одно из двух: либо заживо меня погубить тем, что, ничего не совершив, я стяжаю себе позорную славу труса, либо жалким и бесславным образом отдать на расправу врагов, поскольку оказалось, что и я из числа поборников свободы, - ведь ты посылаешь меня на несомненную гибель. 5. Впрочем, я выполню и этот приказ и попытаюсь, показав, что не слаб духом, или завладеть лагерем, или, обманувшись в надеждах, достойно сложить голову. А вас, мои соратники по оружию, прошу быть моими свидетелями перед лицом остальных сограждан, если узнаете о моей гибели, что меня сгубила моя доблесть и излишняя искренность речей". 6. Дав такой ответ консулу, он, зарыдав и попрощавшись со всеми своими знакомыми, двинулся в путь, ведя восемьсот своих сотоварищей - опустивших глаза в землю и залитых слезами, словно идущих на смерть. Остальное войско восприняло это с состраданием, словно им уже не суждено было вновь увидеть этих людей.
XLVI. Сикций не пошел по той дороге, по какой предложил Ромилий, но, повернув на другую, направил свой отряд в обход горы. Затем, приведя своих солдат в густой дубовый лес, он останавливается и говорит: "Как видите, консул отправил нас на погибель. Ведь он думал, что мы пойдем боковым путем, поднимаясь по которому невозможно было остаться незамеченными врагами. Я поведу вас по незаметному для врагов пути, и у меня большая надежда найти тропинки, которые приведут нас на вершину к лагерю. Так что вы не теряйте надежды". 2. Произнеся это, Сикций двинул отряд через дубраву и, пройдя значительную ее часть, случайно находит человека, идущего откуда-то с поля. Приказав самым молодым воинам схватить его, он заставляет его показать дорогу, и тот, ведя их долгое время вокруг горы, приводит на лежащий рядом с частоколом холм, с которого открывался быстрый и легкий путь к лагерю. 3. В это же самое время войска римлян и эквов сошлись в сражении. Они были равны своей численностью и вооружением и проявляли одинаковое рвение. Долго ни одна из сторон не имела перевеса. Войска то наступали друг на друга, то откатывались назад - конница на конницу, а пехота на пехоту, и с обеих сторон пали отборные воины. 4. Затем сражение вошло в решающую часть, так как Сикций со своим отрядом, оказавшись рядом с лагерем эквов, обнаружил, что эта сторона частокола не охраняется - ведь вся стража, желая посмотреть на битву, перешла на противоположный край, обращенный в сторону сражающихся. Беспрепятственно ворвавшись в лагерь, римляне оказываются над головой у защитников. 5. Затем с боевым криком они бросаются на них, а те, потрясенные неожиданной бедой и полагая, что врагов не столько, сколько было на самом деле, а что пришел второй консул, ведя свое войско, бросились вон из лагеря, в большинстве своем позабыв об оружии, а бойцы Сикция избивали встреченных ими неприятелей. Завладев лагерем, они устремились на тех, кто был на равнине. 6. Эквы, почувствовав по крикам и бегству своих, что их лагерь захвачен, и видя, что в скором времени враги нападут на них с тыла, оставили сопротивление и, расстроив свои ряды, стали спасаться кто куда. Тогда-то и началась самая большая резня. Римляне не прекращали преследование вплоть до самой ночи, убивая всех захваченных врагов. 7. Больше всего эквов уничтожил Сикций, совершив при этом славные подвиги. Когда уже пала темень, он, увидев, что с врагами покончено, повел свой отряд в захваченный им лагерь. Он возвращался туда исполненный большой радости и гордости. 8. А его бойцы, все целые и невредимые, не только не претерпевшие того, что ожидали, но напротив, стяжавшие прекрасную славу, называли Сикция своим отцом, спасителем, богом и приветствовали всеми почетными наименованиями. Они не могли насытиться, обнимаясь с Сикцием и выказывая прочие знаки своей радости. В это время и остальное римское войско вместе с консулами вернулось из погони в свой лагерь.
XLVII. Была середина ночи, когда Сикций. помня свою обиду на консулов, пославших его на смерть, решил отнять у них славу победы. Он поделился замыслом со своими воинами. Когда все одобрили не было никого, кто бы не восхитился уму и отваге Сикция, он, взяв оружие и приказав остальным сделать то же самое, первым делом перебил всех пленных эквов, лошадей и вьючный скот, захваченный в лагере. Затем он поджег палатки, полные оружия, продовольствия, одежды, военного снаряжения и прочего имущества из добычи, захваченной эквами в Тускуле. Когда все сгорело в огне, на рассвете он двинулся в путь, не взяв с собой ничего, кроме оружия. Быстро проделав путь, он прибыл в Рим. Когда там увидели быстро идущих вооруженных людей, распевающих победные песни и забрызганных кровью, поднялась большая суматоха. Все стремились увидеть их и услышать об их подвигах. 3. Придя на Форум, они сообщили плебейским трибунам о произошедшем, а те, созвав сходку, приказали им выступить перед всеми. Когда собралась большая толпа, Сикций, выйдя вперед, возвестил о своей победе и рассказал о том, как проходило сражение и что благодаря личной доблести его и находившихся с ним восьмисот престарелых, которых консулы отправили на смерть, был захвачен лагерь эквов и войско их, вступившее в сражение с консульским войском, вынуждено было искать спасение в бегстве. 4. Сикций просил, чтобы римляне не благодарили за победу никого другого, и под конец сказал следующее: "Мы пришли, сохранив наши жизни и оружие, не принеся с собой ничего из захваченной добычи". 5. Услышав эту речь, народ начал сетовать и плакать, видя возраст этих людей и их доблесть, негодуя и гневаясь на тех, кто попытался лишить их город таких героев. Как Сикций и предполагал, у всех граждан вспыхнула ненависть против консулов. 6. Даже сенат не остался равнодушным, не назначив консулам ни триумфа, ни других почестей за одержанную победу. Когда настал срок выборов, народ назвал Сикция плебейским трибуном, воздавая ему ту почесть, награждать которой было в его власти. Таковы были самые значительные из тогдашних событий.
XLVIII. В следующем году вслед за этими консулами власть принимают Спурий Тарпей и Авл Терминий[68]. Они постоянно во всем угождали народу и утвердили постановлением сената предложение плебейских трибунов, так как видели, что сопротивление не только не приносит патрициям никакого успеха, но даже порождает зависть, ненависть и несчастье для тех, кто самым ревностным образом отстаивает их интересы. 2. Но особенно привело их в ужас недавнее несчастье с консулами минувшего года, пострадавшими от плебеев и не нашедшими помощи у сената. Дело в том, что Сикций, уничтоживший войско эквов вместе с их лагерем, был в ту пору, как я сказал, избран плебейским трибуном и, совершив в первый день своей власти[69] установленные законом жертвоприношения, прежде чем взяться за прочие государственные дела, объявил в народном собрании, чтобы Тит Ромилий предстал в определенный день перед судом плебеев по обвинению в преступлении против народа[70]. 3. А Луций[71], плебейский трибун предшествующего года, бывший в то время эдилом, обвинил в таком же преступлении второго из консулов прошлого года - Гая Ветурия. В оставшееся до суда время оба обвиняемых получали сильную поддержку своих сторонников, благодаря чему они во всем полагались на сенат и в грош не ставили грозящую опасность - ведь пожилые патриции и молодежь обещали им не допустить судебного разбирательства. 4. Что же касается плебейских трибунов, то они загодя предусматривали все возможности и не принимали в расчет просьбы, угрозы и опасности. Когда настал срок суда, они начали созывать народ. А простой люд, живущий трудом своих рук, уже заранее собрался в город со своих наделов и, смешавшись с городским населением, заполнил Форум и ведущие к нему улицы.
XLIX. Первым начало рассматриваться дело Ромилия. С речью выступил Сикций. Он стал обвинять Ромилия в тех насилиях, которые он, будучи консулом, совершил против плебейских трибунов. В конце выступления он поведал о злом умысле консула против него и его отряда. Он представлял суду в качестве свидетелей самых видных из своих товарищей по походу, причем не только плебеев, но также и патрициев. Среди них был юноша знатного рода, отличавшийся доблестью и знанием военного дела. Звали его Спурий Вергиний. 2. Юноша сказал, что он, желая освободить от участия в этой вылазке своего сверстника и друга Марка Ицилия, который был сыном одного из воинов в когорте Сикция и вместе с отцом отправлялся на смерть, попросил своего дядю Авла Вергиния, участвовавшего в том походе в качестве легата, пойти к консулам и просить их об этой услуге. 3. Консулы отказали в просьбе, и у него, горюющего о печальной судьбе друга, полились слезы, а молодой человек, за которого пытались просить, пришел, узнав об этом, и, попросив слова, сказал, что очень благодарен тем, кто просил за него, но что сам он будет огорчен, если получит снисхождение, способное отнять у него благочестивое отношение к родичам, и что он не покинет своего отца, тем более что тот идет на смерть и все об этом знают. Напротив, он отправится вместе с отцом и будет защищать его, насколько хватит сил, разделив с ним общую судьбу. 4. Когда юноша рассказал об этом, то не было никого, кто не испытал бы сострадания к судьбе этих людей. А когда Ицилий и его сын сами были призваны дать свидетельские показания и рассказали о том, что с ними произошло, то большая часть плебеев утке не могла сдержать слез. 5. Ромилий защищал себя, не унижаясь до просьб и не стараясь прилаживать свои слова к сложившимся обстоятельствам. Речь его была надменной и исполнена гордости от сознания своего консульского достоинства. В результате гнев большинства против Ромилия удвоился, так что, когда началось голосование, его настолько явно признали виновным, что осудили голосами всех триб. Наказанием был денежный штраф в десять тысяч ассов. 6. Сикций, как мне кажется, сделал это не без некоторого умысла, а именно, чтобы патриции не проявили большой заботы об этом человеке и не сорвали голосование, видя, что подсудимому грозит штраф, а не что-нибудь другое, и чтобы плебеи проявили больше рвения, поскольку им не придется лишать жизни или отечества человека консульского достоинства. Спустя несколько дней после приговора над Ромилием был осужден и Ветурий. Ему также был определен денежный штраф в полтора раза больший, чем у Ромилия.
L. Стоявших в то время у власти консулов, размышлявших над происходящим, охватил сильный страх, как бы с ними после окончания консульства не случилось того же самого, и они, не скрывая своих мыслей, открыто блюли интересы плебса. Прежде всего они провели в центуриатном собрании закон, позволявший всем должностным лицам наказывать за оскорбления и противодействие их власти. До той поры из всех такой властью обладали только консулы. 2. Однако право определять перу наказания было отнято у тех, кто его применял. Консулы сами определили эту меру, ограничив верхний предел двумя быками и тридцатью головами мелкого скота. Этот закон долго сохранял свою силу у римлян[72]. 3. Затем консулы поставили на рассмотрение сената законы, которые плебейские трибуны стремились сделать на вечные времена общими для всего римского народа. Выступали многие из числа наиболее влиятельных людей, причем одни советовали согласиться, а другие призывали воспрепятствовать. Однако неожиданно как для патрициев, так и для плебеев победило мнение Тита Ромилия, предложившего весьма демократическое решение, - ведь все ждали, что человек, недавно осужденный плебеями, будет высказываться в совершенно враждебном народу духе. Но когда до него дошел черед высказать свое мнение - а он был из числа средних по возрасту и достоинству сенаторов, - он, поднявшись со своего места, сказал:
LI. "Будет, пожалуй, лишним подробно говорить и притом в присутствии тех, кому это хорошо известно, сенаторы, о том, что претерпел я от народа, не совершая ничего противозаконного и действуя лишь в ваших интересах. Я вынужден упомянуть об этом лишь для того, чтобы вы знали, что я не из угождение потворствую плебеям, которые мне враждебны. Нет, я буду говорить из лучших побуждений. Но пусть никто не удивляется, что я, прежде исповедуя другое мнение, будучи консулом, теперь внезапно переменился. И не думайте, что я или тогда неверно поступал, или теперь ошибочно изменил свои взгляды. 2. Все то время, сенаторы, пока я считал, что сила на вашей стороне, я презирал плебеев и возвеличивал, как и подобало, аристократию. Но когда мои несчастья вразумили меня большим штрафом, я понял, что ваша сила слабее вашего разума, и видя, что уже многих, кто вступил в борьбу на вашей стороне, вы проводили равнодушным взглядом, позволив народу лишить их самого необходимого, я переменился в своем мнении. 3. Более всего я бы сейчас хотел, чтобы ни со мной, ни с моим коллегой по консульству не случилось того, за что вы все нам сочувствуете. Но поскольку вопрос с нами исчерпан, можно еще поправить то, что ждет впереди и позаботиться, чтобы другие не испытали того же. Я призываю вас всех вместе и каждого в отдельности разумно действовать в теперешнем положении. Лучше всего устроено то государство, которое приспосабливается к обстоятельствам, а наилучшим советником является тот, кто высказывает мнение в целях общей пользы, а не из личной вражды и дружбы. И лучшее решение на грядущее принимают те, кто извлекает примеры для будущего из прошлого. А вы, сенаторы, всякий раз когда у вас возникали споры и распри с народом, всегда терпели поражение - то обретая дурную славу, то теряя видных мужей, осужденных на казни, унижения и изгнания. Однако какое большее несчастье может случиться для государства, чем лишиться (и притом вопреки справедливости) своих лучших представителей? Я призываю вас бережно относиться к ним и не подвергать нынешних консулов или других, от кого есть хоть малая польза государству, очевидной опасности, чтобы потом, покинув их в несчастье, не раскаиваться в этом. 5. Но главное, к чему я вас призываю, - это назначить послов в греческие города Италии и в Афины, чтобы они, испросив у эллинов наилучшие и более всего подходящие к нашему образу жизни законы, доставили их сюда. А когда они возвратятся, то пусть стоящие в тот момент у власти консулы предложат сенату рассмотреть вопрос, кого следует выбрать в законодатели, с какими полномочиями, на какой срок и все прочее, как то сенаторы сочтут для себя полезным. Остерегайтесь враждовать с плебеями, извлекая из этого лишь череду несчастий. В особенности же не следует препираться из-за законов, которые помимо прочего обладают вызывающим уважение достоинством".
LII. Когда Ромилий закончил, оба консула, выступив с заранее подготовленными речами, начали его горячо одобрять. К ним присоединились многие из сенаторов и большинство поддержало мнение Ромилия. 2. Когда даю дошло до написания сенатского постановления, встал плебейский трибун Сикций, который вызвал Ромилия на суд, и произнес длинную речь, в которой хвалил бывшего консула за перемену мнения и за то, что он, не ставя личные обиды выше общего блага, от чистого сердца предложил полезные советы. 3. "За это. - сказал он, - я в благодарность освобождаю его от наказания. Я прощаю ему присужденный штраф[73] и впредь готов с ним помириться, так как он одерживает над нами верх своей честностью". И остальные трибуны в своих выступлениях соглашались с Сикцием. Ромилий, однако, не принял этого подарка. Похвалив рвение плебейских трибунов, он заявил, что заплатит установленную судом пеню, поскольку это имущество посвящено богам и несправедливо, равно как и неблагочестиво, ему лишать богов того, что отдал им закон[74]. 4. Так он и поступил. Когда постановление сената было составлено, а затем утверждено народным собранием, назначили послов, которые должны были получить у эллинов законы. В посольство вошли Спурий Поступив, Сервий Сульпиций[75] и Авл Манлий. Для них за счет казны были построены триеры и приготовлено прочее снаряжение, способное показать римское могущество. И так вот завершился этот год.
LIII. Во время восемьдесят второй Олимпиады, в которой в беге на стадий победил фессалиец Лик из города Лариссы, а архонтом в Афинах был Хэрефан и от основания города прошло триста лет, в консульство Публия Горация[76] и Секста Квинтилия, в Риме вспыхнула моровая болезнь, самая страшная из тех, что упоминались в прежние времена[77]. От этой болезни погибли почти все рабы, а из граждан до половины. У врачей не хватало сил помогать больным, а родственники и друзья отказывались их обслуживать. 2. Ведь желавшие помочь несчастью других, прикасаясь к телам больных и находясь вместе с ними, заражались той же самой болезнью, так что из-за недостатка желающих помочь многие дома опустели. Для города немалой причиной этих бед и долгого продолжения мора было то, что умерших выбрасывали без погребения. 3. Поначалу люди, движимые стыдом и располагая средствами для похорон, сжигали и предавали земле тела мертвецов, но под конец одни - забыв о приличиях, а другие - не имея средств, относили покойников в расположенную под улицами подземную канализацию и там бросали, а еще больше мертвых тел кидали в реку, отчего население города страдало более всего. 4. Тела выносило волной на берег и исходившее от них тяжелое зловонное поветрие настигало еще здоровых людей и вызывало быстрые изменения во внутренностях, а принесенная из реки вода была уже непригодна для питья из-за неприятного запаха и отравляла пищу вредными примесями. 5. Болезнь господствовала не только в городе, но и за его пределами. В особенности пострадало от нее сельское население, поскольку обитало вместе со скотом и прочей домашней живностью. Пока у большинства теплилась надежда, что бог им поможет, все занимались жертвоприношениями и ритуальными очищениями. При этом римляне ввели много неподобающего, что не было прежде в их обычае, в обряды почитания богов. 6. Когда же римляне поняли, что божество не внемлет и не проявляет никакой заботы о них, они перестали устраивать церемонии богопочитания. Во время этого бедствия умер один из консулов - Секст Квинтилий, а также выбранный после него консулом Спурий Фурий, четверо из плебейских трибунов и многие видные сенаторы. 7. Пока город римлян был охвачен болезнью, эквы решили пойти на них походом и отправили послов к другим враждебным римлянам племенам с призывом принять участие в войне. Однако, они не успели вывести свои войска из городов. Ведь пока они еще готовились к набегу, на них напала та же самая хворь, 8. которая прошла не только по землям эквов, но также вольсков и сабинян и унесла много людей. Это послужило причиной того, что заброшенная и необрабатываемая земля прибавила к болезни голод. Угнетенные мором, римляне не совершили при этих консулах ни в военных, ни в государственных делах ничего такого, что было бы достойно исторического рассказа.
LIV. На следующий год консулами были избраны Луций Менений[78] и Публий Сестий. Болезнь полностью прекратилась. После этого начали справляться за счет казны благодарственные жертвоприношения богам и пышные игры, сопровождавшиеся большими расходами, и гражданство, что и естественно, проводило время в пирах и развлечениях. И так прошла вся зима. 2. С наступлением весны из многих мест в город был свезен большой запас хлеба, часть которого была закуплена государством, а часть доставлена купцами, поскольку население сильно страдало от недостатка продовольствия. Ведь из-за болезни и гибели земледельцев земля осталась невозделанной.
3. В это самое время из Афин и греческих городов Италии прибыли послы, везя полученные законы. После этого плебейские трибуны стали просить консулов назначить по решению сената законодателей. Те, не зная, как им отделаться от назойливых требований, были весьма раздосадованы. Им вовсе не хотелось, чтобы в их консульство было упразднено аристократическое правление. Поэтому они воспользовались благовидным предлогом, говоря, что уже скоро наступит время консульских выборов и что им сначала следует назначить новых консулов 4. и что сделают они это вскоре, а когда консулы будут назначены, то они вместе с ними предложат сенату рассмотреть вопрос о законодателях. Трибуны согласились, а консулы, определив срок выборов намного раньше обычного, назначают консулами Аппия Клавдия и Тита Генуция и после этого, сложив с себя всякое попечение о государственных делах, словно другие теперь должны были о них заботиться, уже не обращали на плебейских трибунов внимания, решив в праздности незаметно провести остаток своего консульского срока. 5. Но случилось так, что одного из консулов - Менения - постиг продолжительный недуг, и уже некоторые поговаривали, что возникшее от печали и упадка: а воспаление привело к неизлечимой болезни. Воспользовавшись этим предлогом, что он-де ничего один делать не может. Сестий стал отвергать просьбы трибунов и требовать, чтобы те обращались к новым консулам. 6. А те, оказавшись в безвыходном положении, вынуждены были прибегнуть к помощи Аппия и его коллеги, еще не вступивших в должность. Они просил их и в народных собраниях, и при личных встречах. Наконец, они убедили их, подав им большие надежды на почести и власть, если те встанут на сторону плебеев. 7. А Аппием владею стремление получить новую магистратуру и установить законы для отечества, положить начала единодушия и мира и добиться того, чтобы все считали государство одной общей отчизной. Однако получив огромные полномочия, он не захотел остаться хорошим гражданином. Под конец его, развращенного своим громадным влиянием, охватило неодолимое стремление к владычеству и лишь немногое удерживало его от тирании. В свое время я расскажу и об этом.
LV. Итак, он хорошо все обдумал и склонил коллегу на свою сторону. Когда трибуны стали часто звать его в народное собрание, он выступил и произнес длинную, исполненную человеколюбия речь. Главным ее содержанием было следующее: он-де и его коллега более всего хотят назначить законодателей и прекратить споры граждан о равноправии и они не скрывают своего мнения по этому поводу; сами они не имеют права назначить законодателей, поскольку не вступили еще в должность, но они никоим образом не только не будут препятствовать Менению и его коллеге выполнить постановление сената, но даже наоборот, станут помогать, движимые благодарностью. 2. А если те будут уклоняться, ссылаясь на избрание новых консулов, что-де им нельзя после утверждения новых магистратов назначать еще других с консульской властью, то с их стороны не будет никакого препятствия. Они-де добровольно готовы отказаться от своей консульской власти в пользу тех, кого выберут на их место, если на то будет воля сената. 3. Народ похвалил рвение этих мужей и всей толпой устремился в Курию. Сестий в одиночку вынужден был созвать сенат, поскольку Менений по болезни не в силах был явиться, и предложил обсуждение законов. Много прозвучало речей с обеих сторон, причем одни ратовали за то, чтобы государство управлялось по законам, а другие требовали сохранения обычаев предков[79]. 4. Победило мнение новоизбранных консулов, которое высказал Аппий Клавдий, когда ему первому предложено было слово, а именно: избрать из числа сенаторов десять самых видных мужей; теть они правят в течение года со дня своих выборов, имея полную власть в государстве, какую имели консулы, а еще раньше цари, а все прочие магистраты должны быть упразднены до тех пор, пока децемвиры будут сохранять свою власть; 5. пусть эти мужи, выбрав из отеческих обычаев и эллинских законов, которые доставили послы, все самое лучшее и пригодное для римского государства, установят законы; пусть написанные децемвирами законопроекты, если их одобрит сенат и утвердит голосованием народ, будут правомочными на все последующие времена, и пусть магистраты, которые впоследствии будут избраны, на основании этих законов разбирают частные тяжбы и заботятся о государственных делах[80].
LVI. Получив это сенатское постановление, трибуны пришли в народное собрание и, зачитав его, высказали много похвал в адрес сената и Аппия, предложившего это решение. Когда настало время консульских выборов, трибуны, созвав народное собрание, потребовали, чтобы консулы, явившись, выполнили перед народом свои обещания, и те, выступив вперед, клятвенно сложили с себя свои полномочия. 2. Народ восхищался ими, рассыпаясь в похвалах, и когда настало время подавать голоса, они первыми из прочих были избраны законодателями. Итак, в центуриатном собрании были избраны Аппий Клавдий и Тит Генуций, которым надлежало быть консулами следующего года, а также Публий Сестий, консул текущего года, трое мужей, доставившие эллинские законы - Спурия Постумий, Сервий Сульпиций и Авл Манлий, а также один из консулов предшествующего года - Тит Ромилий, с подачи Сикция осужденный в народном собрании, поскольку казалось, что он перешел на сторону плебеев. Из числа остальных сенаторов были избраны Гай Юлий, Тит Ветурий и Публий Гораций[81] - все бывшие консулы. Коллегии плебейских трибунов, эдилов и квесторов, а также все прочие магистратуры, какие были у римлян, были распущены.
LVII. На следующий год, взявшись за дела государственные, законодатели устанавливают такой порядок: один из них получал фасции и прочие отличия консульской власти; он созывал сенат, утверждал его решения и выполнял все прочее, что подобает первому лицу в государстве; остальные, отказавшись от знаков власти, вызывающих ненависть, одевались на демократический лад и по виду мало чем отличались от большинства. Затем другой из них получает первенство, и так по очереди они менялись в течение года, так как каждый становился главным лицом на определенное число дней. 2. Все они с раннего утра садились разбирать частные и государственные тяжбы, какие возникали с подчиненными народами, римскими союзниками и теми племенами, верность которых Риму была сомнительна. Каждое дело они рассматривали со всей честностью и справедливостью. 3. Казалось, что в тот год римское государство благодаря децемвирам управлялось наилучшим образом. Особенно вызывала похвалы их забота о плебеях и защите слабых от всякого насилия. Многие поговаривали, что впредь-де для государства уже не будет надобности в народных представителях и прочих должностных лиц, поскольку одна коллегия разумно справляется со всеми делами. Все считали, что главой децемвиров является Аппий Клавдий. 4. Именно ему доставалась от народа похвала за деятельность всей коллегии. Ведь не только то, что он самым основательным образом делал вместе с другими, приносило ему славу честного человека, но еще в большей степени то, чем он постоянно занимался сам, благодаря своей приветливости, ласковой обходительности и прочему доброму отношению к беднякам.
5. Эти десять мужей, составив законопроекты как из эллинских законов, так и из местных неписаных установлений, выставили их на десяти таблицах на обозрение сем желающим, принимая любые поправки частных лиц и к общему удовольствию исправляя начертанное. Они провели много времени, заседая вместе с лучшими людьми, и самым тщательным образом проверяли составленные законы. 6. А когда они сочли законопроект удовлетворяющим требованиям, то созвали первым делом собрание. Поскольку никто больше не порицал их законы, они утвердили их постановлением сената. Затем они созвали народ на центуриатное собрание в присутствии понтификов, авгуров и других жреческих коллегий. Совершив установленные законами жертвоприношения, они раздали по центуриям камешки для голосования.
7. Когда народ утвердил законы, они велели вырезать их затем на медных таблицах в поставили их на Форуме, выбрав для этого самое удобное место. И когда оставалось уже немного времени до истечения их полномочий, децемвиры созвали сенаторов и предложили им рассмотреть вопрос о консульских выборах.
LVIII. После долгих речей верх одержало мнение тех, кто предлагал вновь поручить децемвирам заботу о государстве. Ведь и законодательная их деятельность казалась незаконченной, поскольку производилась в короткое время, и для пользы уже утвержденных законов, чтобы им подчинялись как по доброй воле, так и против желания, казалось необходимым существование некой неограниченной власти. Особенно же побуждало сенаторов отдать свое предпочтение коллегии децемвиров упразднение плебейских трибунов - то, чего они хотели более всего: 2. Таково было мнение участников общего заседания. Что же касается первых лиц сената, то они отдельно приняли решение добиваться своего избрания в эту коллегию, опасаясь, как бы какие-нибудь смутьяны, получив в свои руки столь большую власть, не причинили государству серьезного ущерба. Народ радостно принял постановление сената и с большой готовностью проголосовал за него. Тогда децемвиры назначили срок для выборов в коллегию, в которых приняли участие самые почтенные и пожилые из патрициев. 3. На выборах все особенно хвалили главу децемвиров Аппия и все плебеи хотели удержать его на этой должности, словно считали, что никто другой не может быть лучше, чем он. А тот поначалу делал вид, что отказывается, и просил освободить его от обременительной и внушающей зависть общественной службы. Наконец, поскольку все неотступно его упрашивали, Аппий согласился участвовать в выборах. Обвинив самых видных из своих соперников в том, что они-де, движимые завистью, недоброжелательно к нему настроены, он открыто поддерживал своих друзей. 4. Центуриатные комиции во второй раз избирают его законодателем. Вместе с ним был избран Квинт Фабий, по прозвищу Вибулан, три раза бывший консулом, человек до той поры безупречный своей добродетелью, а из прочих патрициев те, к кому благоволил Аппий: Марк Корнелий, Марк Сергий, Луций Минуций, Тит Антоний и Марк Рабулей - люди не слишком известные. Из плебеев были избраны Квинт Петелий, Цезон Дуилий и Спурий Оппий[82]. Они были приняты Аппием с целью польстить плебеям. Ибо он утверждал, что, мол, справедливо, чтобы в коллегии, которая будет управлять всем, была и частица народа. 5. Создавая себе всем этим уважение и славу самого лучшего из царей и консулов, Аппий вновь получает власть в государстве на следующий год. Такие события произошли у римлян в правление децемвиров, а прочие не заслуживают упоминания.
LIX. На следующий год[83] децемвиры во главе с Аппием Клавдием получили в майские иды консульскую власть. Даю в том, что римляне вели счет месяцев по лунному календарю и полнолуние приходилось на иды. 2. Первым делом они тайно от большинства приняли клятвы и заключили промеж себя договор, что никто не будет перечить другому и что один из них сочтет справедливым, то все будут считать законным; власть они будут удерживать до конца своей жизни и не будут допускать других к своим делам; все они будут иметь равное достоинство и одни и те же властные полномочия; к решениям совета и народа они будут обращаться редко и лишь по необходимости и большую часть дел будут вершить своей властью. 3. Когда наступил день, в который они должны были принять магистратуру, совершив предписанные законом жертвоприношения богам (а римляне считают этот день священным и особенно избегают тогда услышать или увидеть что-нибудь неприятное), все десять выступили рано утром облеченные знаками царской власти. 4. А народ, когда понял, что децемвиры более не придерживаются умеренной и народолюбивой формы правления и не передают друг другу по очереди знаки царского достоинства, пришел в глубокое уныние и печаль. 5. Его путали вставленные в фасции секиры, которые несли впереди каждого из десяти мужей двенадцать ликторов, разгонявшие ударами народ, толпившийся на улицах, как это и делалось прежде при царях. Уничтожен был этот обычай сразу после изгнания царей, совершенного сторонником плебеев Публием Валерием, преемником царской власти[84]. Все последующие за ним консулы, считая, что он подал хороший пример, и, подражая ему, не вставляли секиры в фасции, кроме тех случаев, когда они были в походах или по иным поводам покидали город. 6. Но ведя войну за пределами государства или разбирая дела подвластных народов, они добавляли к фасциям секиры, чтобы их устрашающий вид, предназначенный для врагов и рабов, казался для граждан менее тяжким.
LX. И действительно, всех, увидевших то, что они считали признаком царской власти, охватил, как я уже сказал, сильный страх. Им казалось, что они утратили свою свободу и получили десять царей вместо одного. Запугав таким образом плебеев и решив, что впредь им следует править с помощью страха, децемвиры, каждый в отдельности, начали создавать товарищества своих сторонников, набирая в них самых отчаянных и преданных им молодых людей. 2. Так вот, то обстоятельство, что большая часть людей неимущих и низкого происхождения, променявших общую пользу на личные выгоды, оказалась льстивыми приспешниками власти тиранов, не было странным и неожиданным. Но то, что нашлись многие из патрициев - люди, имевшие основание гордиться своим богатством и происхождением, способствовавшие децемвирам в уничтожении свободы отечества, - это всем казалось удивительным. А децемвиры, угождая им всяческими удовольствиями, какие по природе своей способны подчинять себе людей, вполне безбоязненно правили государством, совершенно не считаясь с сенатом и народом, сделавшись сами законодателями и судьями над всеми. Многих из граждан они казнили, а у многих несправедливо сняли имущество. 3. Но чтобы придать приличный вид происходящему, словно все совершается по справедливости, - а все было беззаконным и ужасным, - децемвиры устраивали по каждому поводу судебные разбирательства. Они подсылали обвинителей из числа сторонников их тирании, а судей назначали из числа своих друзей, которые взаимно оказывали друг другу услуги, вынося угодные решения. 4. Много из обвинений, и притом весьма серьезных, разбирали сами децемвиры. В итоге люди, чьи позиции на суде были слабы, вынуждены были присоединяться к группировкам децемвиров, поскольку у них не было иного способа чувствовать себя в безопасности. Со временем развращенная и больная часть общества превысила здоровую. Ведь люди, у которых действия децемвиров вызывали отвращение, не считали для себя возможным далее оставаться в стенах города. Они удалялись в свои усадьбы и дожидались времени консульских выборов, когда децемвиры, по их мнению, по истечении годичного срока должны были, сложив свои полномочия, назначить других должностных лиц. 5. А децемвиры во главе с Аппием, написав недостающие законы на двух таблицах, присоединили их к предыдущим. Среди них был и закон, запрещавший патрициям заключать браки с плебеями - как мне кажется, не имевший иной цели, кроме желания помешать сословиям соединиться с помощью взаимных браков и родственных связей[85]. 6. Когда настало время консульских выборов, децемвиры, забыв об отеческих обычаях и новых законах и не дожидаясь решения сената и народа, удержали за собой свою власть.


[1] Консулы 461 г. до н.э. (= 459 г. до н.э. по Дионисию). Ср.: Ливии. III. 10. 5–11. 5.
[2] Термин «исегория» дословно означает «равенство свободы слова», однако в данном случае он имеет именно значение «равенство гражданских прав». В этом же значении Дионисий часто использует и термины «исономия» и «исотимия».
[3] То есть судебное решение царя, дав прецедент и став обычаем, играло роль закона в тех случаях, когда недоставало писаного закона, принятого в куриатных или центуриатных комициях.
[4] Под «священными книгами» Дионисий имеет в виду книги понтификов, в которых содержались формулы исков.
[5] См. об этом: Ливии. III. 9.
[6] Здесь впервые упоминается начало борьбы плебеев за создание свода писаных законов, которая с большим ожесточением обеих сторон тянулась в течение десяти лет. Следует обратить внимание, что плебеи изначально боролись за создание свода законов как частного, так и публичного права, причем с помощью писаных законов публичного права плебеи надеялись поставить под контроль деятельность патрицианских консулов и сената. Именно об этом пишет и Тит. Ливий (III. 9. 5).
[7] В латинском варианте – «в третьи нундины». Нундинами назывались каждые девять дней, в конце которых устраивались рыночные дни, когда в город приезжали земледельцы с сельской округи. Таким образом, на обсуждение закона давалось около месяца.
[8] Как правило, все законопроекты предварительно обсуждались и формулировались в сенате, однако плебейские трибуны сломали эту практику. Нормы, принятые без предварительного обсуждения в сенате и без его одобрения, получили название «плебисциты», и патриции долгое время отказывались признавать за ними обязательную для всех силу закона.
[9] Содержание гл. р.: 5–8 ср.: Ливии (III. 6–13. 10).
[10] В переводе с латыни прозвище «Цинциннат» означает «кудрявый».
[11] Имеется в виду священный закон о неприкосновенности плебейского трибуна, ставивший вне закона и позволявший безнаказанно убить любого римлянина, поднявшего руку на плебейского трибуна или оскорбившего его. Этот закон был принят вскоре после первой сецессии плебеев, в 493 г. до н.э. См.: Дионисий. VI. 89. 3–4.
[12] Ср. этот рассказ о судьбе Цезона с описанием Ливия (III. 14).
[13] О событиях в гл. 9–13 см.: Ливий. III. 15. 1–4.
[14] 460 г. до н.э.
[15] См. ниже, глава 14 этой книги.
[16] О Сивиллиных пророчествах и пророческих книгах см.: Дионисий. IV. 62. 1–6.
[17] Видимо, имеется в виду верховный бог римлян Юпитер, знамениями которого римляне особенно часто руководствовались в государственных делах.
[18] Прежде всего имеется в виду священный закон о плебейских трибунах и эдилах, принятый по соглашению сената и народа в 494 г. до н.э.
[19] Описание заговора Аппия Гердония, данное в 14–16 главах, ср.: Ливии. III. 15. 5–18. 11.
[20] О помощи тускуланцев см. также: Ливии. III. 18. 1–7.
[21] Имеются в виду имущественные разряды римского царя Сервия Туллия, голосование по которым в центуриатных комициях обеспечивало большинство голосов меньшей, но наиболее богатой части граждан. См.: Дионисий. IV. 16–19; Ливии. I. 42. 1–11; 5–43.
[22] Хитон – греческое название исподней длинной, доходящей до колен рубашки, перевязываемой на поясе. Соответствует римской тунике.
[23] Ср. с рассказом Ливия о назначении Цинцинната диктатором (III. 26. 8–10). Бедность и благородство Цинцинната стали в римской литературе хрестоматийным примером римской доблести.
[24] Ср. содержание гл. 18 Дионисия с более подробным рассказом Ливия (III. 19. 4–21. 8).
[25] Слово «аристократический» здесь употреблено в его дословном значении, как «власть наилучших (граждан)».
[26] Содержание 20 главы ср. с Ливием (III. 22–24).
[27] 459 г. до н.э.
[28] То есть за их помощь римлянам в борьбе против Аппия Гердония в 460 г. до н.э. См. выше, гл. 16. 3.
[29] Ритуал проведения под ярмом подробно описан Ливнем (IX. 5. 11–6. 3). Он означает полную капитуляцию побежденного противника, сдачу им оружия и одежды и принесение клятвы не воевать против победителя. Завершалась процедура капитуляции прохождением побежденных под скрещенными вражескими копьями, что и называлось «провести под ярмом» См.: Ливии. III. 28. 11.
[30] Этот город находился на самой границе владений вольсков и эквов.
[31] Город Анций находился на морском побережье Лация на далеко выступающей в море скале.
[32] Консулы 458 г. до н.э. Ср.: Ливий. III. 25. 1.
[33] О фециалах – жрецах-дипломатах см.: Дионисий. II. 71; III. 3. 3; IV. 21. 2; Ливии. I. 24. 4–9; 32. 5–14.
[34] Диктатор из царских знаков отличия не имел лишь короны. Данные Дионисия о 24 ликторах диктатора расходятся с описанием Иоанна Лида, согласно которому диктатор имел лишь 12 ликторов (О магистратах. I. 36). К тому же другие античные авторы говорят о том, что даже у римских царей было только 12 ликторов (Ливии. I. 8. 2–3; Плутарх. Ромуд. 26).
[35] Ливии (III. 27. 1) дает его имя – Луций Тарквиций.
[36] См. примеч. 29.
[37] Ливии называет его Марком Горацием Пульвиллом (III. 30. 1).
[38] 457 г. до н.э. (= 455 г. до н.э. по Дионисию).
[39] Территория к северу, северо-востоку от Рима.
[40] Здесь имеется в виду троянец Эней, легендарный прародитель римлян и латинов, вынесший на плечах своего отца Анхиза из горящей Трои и переправившийся вместе с троянскими святынями в Ланий. См.: Вергилий. Энеида. II. 707 и след.
[41] Ср.: Ливий. III. 30. 5–7.
[42] 456 г. до н.э. Ср.: Ливии. III. 31.1.
[43] Об этой важной привилегии, завоеванной в 456 г. до н.э. плебейскими трибунами, сообщает только Дионисий.
[44] Тарпейская скала на Капитолийском холме, откуда сбрасывали осужденных на смерть преступников.
[45] «Священные законы», в частности о праве обращения осужденного за защитой к народу, были восстановлены в 494 г. до н.э. в результате победы плебса после первой сецессии (Цицерон. Речь в -щиту Корнелия. Фр. 24). Тогда же были приняты и новые священные законы, прежде всего о плебейских трибунах и эдилах. См.: Ливии. II. 33. 3; Фест. О значении слов. С. 422.
[46] Речь идет о том, что многие патриции, контролируя в сенате распределение государственных земель, незаконно частным образом владели общественной собственностью, не допуская к ней плебеев.
[47] Принимаемый закон обычно подкреплялся клятвой всех граждан, начиная с консулов, соблюдать его. Нарушение этой клятвы влекло за собой проклятие нарушителя и всей его семьи вплоть до седьмого колена. Ср.: Дионисий. V. 1.3.
[48] 455 г. до н.э. Ср.: Ливии. III. 31. 2.
[49] То есть «священные законы» о неприкосновенности плебейских трибунов.
[50] То есть во время первой сецессии 494 г. до н.э. См.: Дионисий. VI. 45. 2.
[51] См.: Дионисий. VI. 87. 3; 88. 3.
[52] См.: Дионисий. VI. 89. 3.
[53] Обычная судебная отсрочка, предоставляемая осужденному должнику до приведения приговора в исполнение, составлявшая около месяца. За этот срок ответчик или его близкие могли попытаться удовлетворить требования истца. См.: Дионисий. X. 3. 5; Законы XII таблиц. III. 5–6. По мнению Авла Геллия (Аттические ночи. XX. 1. 46), этот срок составлял даже 60 дней.
[54] Ср.: Дионисий. X. 32. 3 и примечание к этому тексту.
[55] Дословно «Дентат» по латыни означает «зубастый», в переносном смысле – «язвительный».
[56] Консулы 487 г. до н.э. См.: Дионисий. VIII. 64. 1–3; 67; Ливии. II. 40. 14. Строго говоря, они были вторыми консулами, ведшими войну с вольсками.
[57] То есть был простым солдатом.
[58] У Дионисия термин σπειρα обозначает обычно римскую когорту.
[59] Примипилом назывался привилегированный центурион, которому доверялся орел легиона. Он являлся членом военного совета и в отсутствие трибуна командовал легионом.
[60] Здесь Дионисий допускает анахронизм, так как изображение орла в качестве символа легиона было введено лишь Гаем Марией в конце II в. до н.э.
[61] Лакуна, восстановленная Энтовеном (Entoven) на основе сравнения данного текста с нижеследующим отрывком, где консул Ромилий упрекает Сикция за хвастовство (X. 45. 3).
[62] Лакуна, признанная Райске (Reiske) и восполненная согласно конъектуре Кисслинга (Kiessling) и Смита (Smit).
[63] Тарпейская скала. См.: Дионисий. VIII. 78. 5.
[64] См.: Дионисий. IX. 37. Дионисий не совсем точен, между осуждением Спурия Кассия (485 г. до н.э.) и трибунатом Гая Генуция (473 г. до н.э.) прошло 12 лет.
[65] Речь идет о праве народа голосовать не только на выборах и при принятии законов, но прежде всего при вынесении важнейших судебных решений по государственным преступлениям.
[66] Ср.: Дионисий. VII. 64. 6.
[67] Ливии, описывая этот поход (III. 31. 2–4), ничего не сообщает о Сикции и его отряде.
[68] 454 г. до н.э. Ливии вместо Авла Терминия называет вторым консулом Авла Атерния (III. 31. 5).
[69] 10 декабря, т.е. еще до вступления в должность новых консулов.
[70] У Ливия обвинителем Ромилия является плебейский трибун Гай Кальвий Цицерон (III. 31. 5).
[71] Видимо, это Луций Алиен, упоминаемый также и Ливием (III. 31. 5).
[72] Закон Тарпея-Атерния о максимальном штрафе, налагаемом магистратами, упоминается также Фестон (О значении слов. С. 270). Он добавляет, что этот закон дал денежную оценку быка в 100 ассов, а барана в 10 ассов.
[73] Конфискованное народом имущество фактически поступало в распоряжение народных представителей – плебейских трибунов и эдилов, либо в распоряжение сената и консулов, юридически же оно считалось собственностью богов. Движимое имущество хранилось в храмах (особенно в храме Цереры или Сатурна), а недвижимое подвергалось обряду консекрации (посвящения богам) и считалось священным.
[74] Это прощение едва ли можно понимать буквально, т.е. как разрешение Ромилию не платить штраф, так как он был оштрафован народным собранием, приговор которого не в силах был отменить даже плебейский трибун. Речь идет, скорее, о моральной стороне вопроса.
[75] Ливии вместо Сервия Сульпиция называет Публия Сульпиция Камерина (III. 31. 8).
[76] 453 г. до н.э. (= 451 г. до н.э. по Дионисию). Ливии вместо Публия Горация называет консулом Публия Куриация (III. 32. 1).
[77] Ливии добавляет к этому еще и голод и мор среди скота (III. 32. 2).
[78] 452 г. до н.э. Ливии называет консула Менения Гаем (III. 32. 5).
[79] Т.е. предпочитали жить по неписаным, а значит, известным только патрициям обычаям.
[80] Это указание Дионисия прямо свидетельствует о том, что законы XII таблиц содержали в себе нормы всего, как частного, так и государственного права. Ср.: Ливий. III. 34. 6; Цицерон. Об ораторе. I. 193.
[81] Вместо Публия Горация Ливии называет Публия Куриация. Ветурия он называет Луцием, а Сульпиция – Сервием (III. 33. 3).
[82] Согласно Ливию, все децемвиры второго срока были патрициями (IV. 3. 17).
[83] 450 г. до н.э.
[84] Закон Валерия 509 г. до н.э. См.: Дионисий. V. 19. 3.
[85] Ср: Линий. IV. 4. 5; Цицерон. О государстве. II. 37