Против тех, кто издевались над ним за его преподавание (orat. LXII)

1. Давно некоторые люди, неотесанные и ничего не стоящие, но высоко себя ставящие, разражались против меня и моих учеников всякими злословиями, против них, что они ничему не научились, против меня, что я не умею учить. 2. По пока они так поступали тайно, в потемках, с боязнью, чтобы я не узнал, я молчал, полагая, что для меня достаточно возмездия им в том страхе, с каким они наносят такие обиды. Но после того, как они дошли до такой разнузданности, вследствие недобросовестной наживы, что уже и в явь наносят оскорбления, на площади, в присутствии многих, я попытаюсь помочь себе и доказать им самим и обманутым ими, нет ли за мною некоторой опытности в красноречии. 3. Негодуя на этих людей, которые не знают собственной беды, а с легкостью испытуют души прочих, особенно сердит я, сказал бы я, за то, что они ставят меня в необходимость самовосхваления и вынуждают меня к тому поступку, которого я всегда избегаю, сказать нечто о той пользе, которая мною принесена другим. 4. Но если бы возможно было мне устранить обвинения, воздержавшись от этих речей, я поступал бы нехорошо, распространяясь в похвалах себе. Но так как в моих одобрительных о себе речах заключается доказательство неправды их сообщений, вы по справедливости должны бы извинить мне, когда я не могу поступить в ущерб своему их изобличению. Ведь было бы бессмысленным оратору бояться скорее истины похвал, чем клевет, которые уже долгое время сочинялись против меня некоторыми.
5. Именно некоторые, и сидя, и походя, говорят, что я искусен в составлении речей и выдвигаюсь из толпы, но учитель не такой. Тут они тотчас задают вопросы «Кто из посещавших школу этого человека отличился в судебных процессах? Кто в ряду декурионов? Кто с трона учителя? Кто с трона правосудия?» И предупреждая вопрошаемых, дарят их ответом: «Никто». 6. Я же несколько позже докажу, что есть некоторые из людей, меня посещавших, которые приобрели славу своим искусством говорить. Но допустим, теперь их заявление, что «никто», истинно. Что же? Неумение других тотчас надо ставить мне в обвинение? Если, в самом деле, или сам я ничего не знаю из того, что следовало бы знать тому, кто берется учить, или из зависти я скрываю про себя свое искусство, или некоторая небрежность портить мое преподавание и юношам дается меньше того, что нужно, или, хотя я даю, сколько нужно, но ленивых из тех, кто не желают воспринимать учения, я не бранил, пусть любой меня бранить, обвиняет, порицает, скорее даже, подав письменный донос, вчинает процесс и подвергает меня наказанию за многие города, мною обманутые, и самое главное, за молодежь, которой мною нанесен ущерб. Если же есть у меня некоторая опытность в красноречии и все, что я знаю, я даю, и все средства, сколько дозволительно, употребляю и против нерадивых, на одних удары, на других слова, более хлесткие, чем плетка, то насколько справедливее и человечнее искать причины этого обстоятельства в другом .чем нибудь, нежели клеветать на безвинного? Но так как, хотя причина этого на виду у всех, вы не хотите её видеть, то сейчас увидите ее по нашему указанию.
7. Большой вес в каждом предмете деятельности имеет благоприятность обстоятельств. С нею все может идти и быстро, и успешно. Если же обстоятельства неблагоприятны, тщетно рвение людей, берущихся за дело. В самом деле, какая удача мореходцам, когда ветры противны, или сеятелям, когда атмосфера нездорова? И полководцу обстоятельства верный союзник, и послу, и всякому вообще занятию и профессии. Обстоятельства, каких еще не бывало раньше, говорит Фукидид, двинули на Аттику лакедемонян. Я же вступил в некое грозное безвременье, под давлением нужды, о которой говорить не время.
8. «Какое же безвременье разумеешь ты?», скажет иной. — Констанция и его царствование. Получив от отца искру злополучия, он довел его до полного разгара. Тот лишил богатства богов, а он срыл храмы и, вычеркнув всякий священный закон, предался тому, что мы знаем, распространяя бесчестие с святынь на красноречие. Понятно. Близки, полагаю, и сродни эти две области, святыни и речи. 9. И философов, и софистов, и всех тех, кто принадлежать к таинствам Гермеса и Муз, никого из них никогда не призывал он во дворец, не видал, не хвалил, не сказал им ничего, не слыхал их голоса, а любил и держал при себе и делал своими советниками и учителями варваров, некоторых евнухов — сущую гибель. Для них он отказался от дел царства, а сам давал лишь имя ему, и облачение царя, власть же—их.
10. А они обучение красноречию всячески преследовали, унижая его адептов, поощряя друг друга наблюдать, чтобы ни один просвещенный человек не вкрался к нему в дружбу, а вводили бледных, врагов богам, тех, что держатся около могил, чей гордостью служит издевательство над Гермесом и Зевсом и теми, кто правят с ним, и снова возводили в значительное положение секретарей, которые были ничем не лучше своих слуг, ни душою, ни искусством рук, а некоторые и хуже, одни в том или другом, другие в обоих отношениях. 11. И перемена бывала очень быстра. Сын повара, валяльщика, уличный шатун, тот, для кого роскошью было не быть голодным, ни с того, ни с сего восседает на благородном коне, важная персона, брови подняты, толпа слуг — провожатых, большой дом, обширные поместья, льстецы, пиры, золото. И если кто и из риторов получал какой либо административный пост, даруемый этими, он получал его в награду за лесть. Если бы они были благоразумны, им лучше было бы стать еще скромнее, чем превозноситься этим. Но презренные и пьянствующие евнухи дошли до такой степени разнузданности и так обнаглели, что, приводя секретарей, сажают их на трон префектов. И доблестный Констанций радовался, как будто счастливо обретя единственное средство спасения государства.
12. И вот, как ты думаешь, видя это, юноши в школах не раз говорили себе: «Что мне за выгода в этих нескончаемых трудах, с какими необходимо пройти много поэтов, много риторов, всяческие другие сочинения, а когда настанет конец труженичеству, самому ходить без почета, а благоденствует другой?» 13. Да что говорить о юношах? Отцы их, люди, испытанные в красноречии, на основании таких соображений, воспитывали своих сыновей, сочетав эти занятия с теми, питая уважение к красоте слова, но видя, что сила в другом. И так и сами они терпели урон в том предмете (в красноречии) из за этого (искусства письма) и прочих приводили в уныние, что красноречия недостаточно для благоденствия. 14. Всякий может определеннее усмотреть язву времени, если обратить внимание на воинов из Афин. После плаща, и лицея, и речей, и вступлений, и, клянусь Зевсом, Аристотеля, шаровары и пояс служащих в царском ведомстве по грамотам, которые из дворца должны посылаться во все стороны.
15. Это зло, задевшее и афинян, сильнее охватило моих учеников и больше повредило им, потому что не тожественно и не сходно преподавание в Египте, в Палестине, в Афинах, и там, где я преподаю. Где в равной степени можно слышать об удаче секретарей и видеть их воочию? И слышать рассказы о их блестящих входах и выходах, с зарею первых, поздним вечером вторых, и самим быть в числе могущих рассказать? Итак одно было у тех, живущих вдали, что меньше причиняло вреда, а другое, одинаковое в трех городах, Константинополе, Никомедии, Антиохии. Это именно и служило мне важнейшей преградой и притупляло рвение юношей, что не было выставлено наград за труды, которые склоняли бы к терпеливой работе, как где то говорит Платон. Но мы знали бы что он говорит, и без его слов: «То, что в чести, в том люди всегда и изощряются, а то, что находится в бесчестии, то забрасывают». 16. Итак, если красноречие было бы в числе профессий, чтимых Констанцием, учитель плохо воспользовался благоприятным временем; если же никто из людей более образованных не друг ему и не ораторы, а те, которые быстры в письме под диктовку, получали высшие отличия, что удивительного, если некое оцепенение в занятию красноречием овладело юношами?
17. Это зло и эту тучу устраняете император Юлиан, который одновременно носил в руках и оружие, и книги, навьючив на многих верблюдов это бремя, не вино, благовония и мягкие постели, что большею частью, следовали за его предшественником. И труд был юношам слаще лени, как ахейцам война — плавания, после того порыва, который они восприняли от Афины.
18. Но это поправление сделало кратковременным неправое оружие в персидской земле, которое его убило, а юношей снова отбило от ученья. Но если бы злой демон не позавидовал городам, человеческая жизнь, во всем преуспев, в особенности достигла бы высокого превосходства в красноречии.
19. Итав, в то время как один в течение долгого царствования воевал с красноречием, а другой, чтивший риторику, лишь появился, и отошел в вечность, некая нерешительность напала на юношей. При такой её степени, и я, признаюсь, был виновен в некотором вреде. Одно и то же мне принесло славу честности, а у учеников наших вызвало небрежное отношение. Что же это? Что каждый из являющихся ко мне волен давать вознаграждение или лет. И нужде людей недостаточных стала подражать собственная воля людей богатых, вернее, из состоятельных^ одни вносили, другие нет. 20. Когда же не дававших становилось больше, и по этому самому они становились менее рачительными: возможность получить даром заставляете брать не с такою готовностью; за что кто не вносите платы, о том не скорбите, если не приобретет. И вот, когда это большинство, б котором я сказал, было дурно настроено, с ним увлечена была и та часть учеников, что платила гонорар. И ими они были больше увлечены к беспечности, чем те этими к исправлению. Полагаю, легче, конечно, и приятнее ничего не делать, чем трудиться, так что и этим мало было выгоды от того, что они давали.
21. Явилась и третья причина погибели дела. И пусть будет достойным и пусть восхваляется это препятствие, если угодно, но оно было все же величайшим препятствием силе словес. Все прочее время юношей из мастерских, тех, которым забота о насущном хлебе, можно было видеть отправляющимися в Финикию для усвоения законов, а юноши из богатых домов, у которых и род знаменит, и со-стояние, и отцы, отправлявшие литургии, оставались в наших школах. И казалось, что изучение законов признак низ-шаг о положения, а не нуждаться ни в чем из того признак высшего, но теперь много посылок многих для этих занятий, и юноши, умеющие говорить и способные взволновать слушателя, спешат в Верить, будто на перебой. 22. Они не замечают, что, вместо того, чтобы прибавить, меняют одно на другое. Ведь не бывает, чтобы одно знание сохранялось у владеющих им, а другое усваивалось сверх него, но одно может быть усвояемо, а другому невозможно не улетучиться. Действительно, невозможно, чтобы умственной способности хватало одновременно и к приобретению этого знания, и к сохранению того. Но тот, кто при-лежит к этому, оставляет то, так что они выиграли бы, все время отдавая законам, чем тратя попусту большую часть его. 23. Далее, хорошо ли они поступают, преследуя задачу усвоения законов, как предмета более полезного, в этот вопрос, полагаю, вдаваться не следует — ведь сегодня не выпадает срока для решения судом преимуществ законов над красноречием, но достаточно для меня доказать, что вложенное путем предшествующих занятий искусство красноречия необходимо вытесняется вторыми и это второе знание укрепляется, а первое исчезает, у одних вполне, у других в немалой мере.
24. Сверх сказанных, столь важных, доводов, есть теперь и другой, который опущу, дабы не показаться кому-либо завистливым. Перейду к тому, что составляет суть вреда, же отцы не грозят детям, не оставляют без обеда, без ванны за их нерадивость, не наказывают одних, не стращают других, что выгонять, что откажутся от них, что оставят наследство другому, но хвалить не могут, а бранить не смеют, и предоставили свое место им, а их себе, так что сыновья смотрят гневно, а отцы робеют. 25. Юноши, забрав такую волю, спят, храпят, пьют, пьянствуют, кутят, а учителям дают понять, что, если те не будут терпеть все, уйдут в другим, а отец не удержите. Δ несчастные отцы, говоря словами Андромахи, разделяют и пристрастия своих сыновей. И иной, случается, уже хвалить сына, пускающегося в незаконную связь, восхищается, когда он наполняете школу дракой и беспорядком, и за что подобало бы задушить, то, по его уверению, дает ему силу в зрелом возрасте.
26. Это нужно было видеть тем, кто попрекают, это принять в расчет, это считать виною того, что юноши не достигают до совершенству в красноречии, а не перескакивать через действительные причины, а несуществующая выдумывать, и истинные оставлять в стороне, а распространяться в жалобах на ложные, и вдвойне преступать границы справедливости, и в том, что замалчивают, и в том, что утверждают.
27. Вот какие и еще другие обстоятельства отняли у нас росте красноречия, которое должно преуспевать среди юношей. Но все же, при стольких невыгодных условиях, сказал где-то Демосфен, — не стану хвастаться, не скажу с некоторым преувеличением действительности, что я наполнил риторами три материка и все острова до Геракловых столпов, но скажу лишь столько, сколько могу и доказать, что у меня есть дети, — так подобает назвать тех, кто воспользовались моим курсом, — одни во Фракии и великом городе, другие в Вифинии, третьи в Геллеспонте, в Карии и Ионии, можно найти, если угодно, и у пафлагонцев, и у каппадовийцев, там немногих, немного и являлось оттуда к нам, но кое-кого можно найти. 28. Многих можно видеть и в городах Галатии. не менее в Армении. В свою очередь большее их число — киликийцев, а еще больше, чем их, сирийцев. Если отправишься и на Евфрат и, переправившись за реку, явишься в города по ту её сторону, встретишь некоторых из моих друзей, пожалуй, не плохих ораторов. Обязана мне некоторою признательностью и Финикия, и Палестина, и с нею Аравия, исавры, писиды, фригийцы. 29. И говорю это не в том смысле, чтобы все, отовсюду от меня принесли домой свою силу речи, но в том, что каждая область получила от меня нескольких риторов. Умалчиваю об умерших, о каковых если бы сказал, что они составляли величайшую для меня честь, думаю, не обидел бы тех, кто в живых. Одни из них мои сограждане, два тезки галаты, и каппадокиец прошлый год, и киликиец недавно и, кроме них, финикиец. Их и одних, если бы они дожили до старости, достаточно было бы, чтобы увенчать меня славою.
30. «Кто из них, скажет противник, заняли положение учителей? Никто». Но ведь они и не имели этого намерения, быв к тому весьма способны, если бы пожелали. Итак, если они не обладают к тому способностью, докажи. Если же, при наличности её, они предпочли обратиться к другой профессии, это не может быть признаком неспособности, но нежелания. Ведь от многого, что мы могли бы делать, если бы предпочли, мы уклоняемся, одни без всякого основания, к тому склоняющего, другие и потому, что препятствуете то или другое соображение. 31. Сколько людей, обладающих силою, не записались в число атлетов? Множество. Сколько людей, воинственных по характеру, не сделались воинами, сколько властных по натуре людей, предпочли быть в подчинении у других управлению городами? Оставляю в стороне прочих, но мой младший дядя, нимало не уступавший старшему качествами этого рода, в некоторых отношениях даже опережавший его, отклонил от себя много должностей, предпочтя положение декуриона званию правителя. Мог бы назвать тебе много декурионов, которые продолжают поступать так же, в то время как давно уже можно было бы пройти ряд начальственных должностей и наводить страх, подобно некоторым, кто, вкусив власти, становятся надменны.
32. Что же, следовательно, удивительного, если, как другим, умеющим править, полезнее показалось быть в подчинении, так некоторые, способные обучать, решили не идти по этой дороге? Если нужно мне сказать и о причинах этого, не странное что либо сказал бы я, но то только, что ясно и ребенку: видя, что занятие это в пренебрежении, и подрыто, и не приносить ни славы, ни силы, ни дохода, но вместо этого тяжкое рабство и что много господ: отцы, матери, педагоги, сами юноши, у которых произошло самое странное извращение понятий, когда они думают, что преподающий красноречие нуждается в ученике и убыток в случае неусвоения ложится на преподающего, а не на того, кто не получил обучения, видя это, они избегают дела, которое стало бедственным, как пловцы подводных утесов.
33. Но глядя на меня, кто захочет этой профессии? Я представляюсь благоденствующим, но живу несчастнее заключенных, снося приказы, и вынужденный одних и тех же лиц ненавидеть и задабривать, первое вследствие того, что я от них вынес, второе ради того, чтобы не претерпеть больше и пущих испытаний. Таковы нынешние отцы. Тех, чьими учениками они делают своих сыновей, они стараются погубить и, если не смогут этого, отводят душу злословием по их адресу.
34. Порядки вовремя публичного исполнения речей кого из людей с здравым смыслом не убедят считать преподавание бедствиями? Кого не пригласишь, — враг, позовешь ли кого, досаждаешь. Тому, кто допустил хоть небольшой промах, нет снисхождения, а кто отличился, тот вызывает много зависти, и в обоих случаях немало достается злословия. Далее, тот, кто не взимает денег, и не получить, а взимающему давший их объявляет войну. Наблюдая подобный и еще многие сверх этих неприятности и тягости, удивляться ли, что люди благоразумные боятся их?
35. Однако, если всячески нужно, чтобы я оказался учителем учителя, взгляни на этого Каллиопия, который довольствуется вторым местом, а мог бы, если б захотел, занимать первое. Опущу доказательства этого. Ведь то, что сейчас незаметно, со временем обнаружится. Многие, подобные ему, занялись судебными процессами, видя, как чело-век стенает, в какое бедствие впутался, взяв его на себя. 36. Если же кто станет настаивать, что в одном этом оказалось столько способности, все же, раз он признает, что хоть за одним оказывается способность преподавать, он допускает, что я могу сделать некоторых способными к преподаванию. Ведь от одного и того же красноречия могла бы явиться способность у многих, как от одних и тех же рук быть брошено посева на много плефров.
37 «А кто декурионы?» говорит противник. Многие. «А как же они, говорит он, не выдвигаются из прочих»? В Анкире, первом и величайшем городе Галатии, весьма даже славятся дети Агесилая, превзошедши известностью отца своего, отличного человека Агесилая, от дяди же не отставши, прочим же они не дают даже смелости поднять глаза на них, приобретши эту известность не столько величиною трат своих на город, сколько способностью наилучше сказать речь по каждой данной теме. Говорят, и один каппадокиец силен в одинаковой степени, и киликийцы, мы видим, чуть не стоять во главе своей родины, благодаря своему красноречию.
38. Но и здесь иной мог бы доказать тебе, что лучше многих стариков отправляют обязанности декурионов юноши, из коих гораздо лучшие риторы не выступают в качестве декурионов, а гораздо худшие выступают и говорят по общественным вопросами 39. Как же это произошло? Декуриону нужны теперь две вещи: искусство красноречия и деньги, и деньги первым делом; ведь если он не будет отправлять самых крупных литургий и не будет расходовать как можно больше денег, будь он хоть Нестор, хоть Перикл, хоть Демосфен, всячески необходимо ему молчать, по доброй ли воле, если же не захочет, так и поневоле, в особенности когда он не может даже подать надежды на литургии вследствие бедности своей в данное время. Ведь тот, кто не может сам доказать, что люди здравомыслящее болтают вздор, но известен своими литургиями, заставляет молчать тех, кто берутся говорить, как не тративших своих средств. 40. Случалось же, что у людей не очень искусных в речах были состояния, а у умевших говорить богатства не было, и таким то образом одни из последних даже не касались общественных дел, другие же в слабой степени. Если же какой-нибудь бог соединил бы способности обоих этих классов, или этим дав состояние богатых, или тем уменье говорить этих людей, с Фасганием состязаться они не могли бы, сказал бы я, его дарование представляло что то божественное и высшее человеческой природы, но многих из тех, что нынче называются риторами, они заставили бы присмиреть.
41. Они, затем, зададут другой вопрос: «Почему пристроившиеся к суду в качестве защитников имеют немного клиентов?» Потому, любезнейшие, что, вместе с красноречием, они научились у меня совестливости. Поэтому они не нанимают посредников, не ловят судящихся, не льстят шинкарям, не посылают соседям униженных писем, не раболепствуют перед слугами правителей, не вступают в соглашение с вестниками насчет предстоящих барышей, не покупают права входа у докладчиков. Ведь вот в чем сила нынешней риторики, кричать, лгать, нарушать клятвы, тревожить, водворять смуту, обещать, давать. 42. Ничего из этого те, кто у меня занимались, ни желают, ни могут делать, да пускай, о Зевс, никогда и не пожелают и не будут в состоянии, но пусть остаются за тем делом, за каким они теперь находятся, помогая просителям и являясь достаточною защитою, а тех, кто к ним не приходить, и не отыскивая, и не уловляя. 43. Кроме того, недосугу судей, занятых взысканиями, и то обстоятельство, что они малую часть дня посвящают процессам, а большую утеснению и истязанию должников, устраняет возможность длинных и красивых речей и дело ритора по истине обращает в докуку, и если кто станет рассказывать и преподнесет что либо отделанное, он представляется болту-ном, тратит время по пустому. Что же касается тех невеж, которых много и которые ничем не лучше площадных ходатаев и объясняются на счет предмета своего выступления в суде скорее жестами, чем звучною речью, этим те же условия дают силу. 44. А если бы профессия осталась при прежних обычаях и судья требовал бы хорошо составленной речи, а того, кто не может того сделать, отправлял обратно в школу, ты увидал бы всех учеников моих среди потока просителей, так что их не хватало бы вследствие массы требующих защиты. Теперь же преимуществом является не-уметь говорить, а достаточная риторическая подготовка ставится в вину. Поэтому черепахи отнимают лавры у коней, не^Гак, как в басне Эзопа, у ленивых, благодаря своему усердию, но побеждая самым тем, что отстают от них в быстроте. 45. Пускай же всякий судит о высшей степени ораторского искусства моего ученика не по размеру вознаграждения, но по самому обладанию им искусством, и если так будет поступать, то найдет, что эти, мало зарабатывающее, лучше тех, которых дела процветают. Если же хочешь, чтоб я смотрел с точки зрения поступления денег, я хочу, чтобы ты .заглянул в одичавшие души. Ведь те, над кем мы потешались у учителей, те представляются теперь мастерами в процессах и ежедневно уходят с полными золота руками. 46. Но эти люди, если и отстали в силе красноречия, но старались по крайней мере приобрести его и дали вознаграждение, прежде чем получать, и вошли в состав учеников и приобщились к лучшему званию. Но некий человек, торговец тестом из рыбьего мяса, занимавшийся этим, благодаря промыслу на море, имя ему Гелиодор, явившись как то по торговому делу и в Коринф, во время какого то процесса своего друга, у которого он остановился, в виду его болезни, вошел в суд в качестве его представителя и слушал адвокатов, и так как, внимая им, он возымел надежду, что и сам будет в числе подающих помощь, если посвятит свое внимание процессам, делит свое усердие между продажей теста и слушанием процессов, и в короткое время Гелиодор сразу становится ритором. 47. А благодаря его бесстыдству, сила его сначала была не очень мала, после велика, и с течением времени стала величайшей. От насмешек с намеками на тесто он не избавился, но одержал верх над насмешниками, и купил дом, рабов и землю. И первым состязанием перед судами для тех, кому предстояло вести процесс внутри их, служило заручиться щитом Гелиодора. Так этот человек славился тем, что не останавливался ни перед чем. Прошедши все судебный инстанции, он в конце концов говорил во дворце, как естественно говорить такому человеку; он и такой речью одерживал победу. 48. Воз-награждением ему были много пашен в Македонии, еще больше в Этолии и Акарнании, золото, серебро, множество рабов, табуны коней и стада быков. Если своею защитою он вводил во владение какую либо женщину, он брал в вознаграждение половину того, что она выиграла. Он и отправлял административную должность, как потрудившийся на поприще оратора. 49. Таким образом нет ничего удивительного, други, что в судебной области невежество служить источником богатства. Будучи в состоянии упомянуть о многом, тому подобном, я рассказал об этом одном, так как тех знают немногие и иной, может быть, не поверил бы моим словам, а относительно этого мне можно призвать многих свидетелей, отовсюду.
50. Но и в правителях перечисляют у одного учителя десять учеников, у другого больше, у третьего двадцать. «Ты же, спрашивают, каких родов провинциями правил при посредстве своих учеников?» Как будто бы частью риторики было и вступление в должность. Я же соглашаюсь, что тем, кто собираются надлежащим образом править, нужно риторическое образование, но однако не признаю за доказательство обладания им достижение поста правителя города. Можно, конечно, и должность получить, не будучи ритором, и не получить, будучи таковым. И это — дары Судьбы, а не лежит в природе искусства. 51. Это и всегда так было, в особенности же в царствование Констанция, который ставил нам префектов из сословия секретарей. И они сидели и отдавали распоряжения, а риторы стояли и трепетали. 52. И важно на какой-либо службе заслужить похвалы и проявить себя деятельным, хотя, если мы возложим на учителей подобные свойства, дать или не дать которые зависит от богов, родосец становится у нас важнее Ульпиана.
53. Однако и то весьма неосновательно, сравнивать юношей со стариками и требовать, чтобы те, кто недавно перестали учиться, большинство коих умерло, достигали почестей, каких люди едва достигают на старости лет. Пусть подождет тот или иной их зрелого возраста, пусть дождется старости. Может быть, грядущее время, когда меня уже не будет, принесет что либо и такое. Если государственное дело требует людей, кто-нибудь дает и им должности, сам их к тому склоняя, а не под влиянием их лести. Теперь же некоторые обивают пороги людей сильных.
54. Скорее некоторые из моих учеников уже проявили свои качества на административных постах: один пафлагонец, своими трудами так расположивши подданных, что они еще проливают слезы по его уходе, галат еще и сейчас править каппадокийцами так, что они хвалят его мероприятия и ничего больше не требуют. 55. А раньше их гераклеец, бывший наместником Ликии, был в возрасте моложе 25-ти лет, но застав провинцию разоренною лихоимством предшественников, их предал проклятию, а подчиненных довел до благосостояния, заблагорассудив, что достаточно для него царского содержания, и унес то великое богатство, что оставил состоятельными тех, кем правил. Так улучшая их положение, он присоединил к этим административным попечениям деятельность софиста, украшая праздники каждого города словом. Тогдашним учителям в Ликии было более полезно слушать, чем говорить.
56. О доблестном Андронике я не мог бы даже вспомнить без слез, а не упомянув его в речи о друзьях, сильно обидел бы. Он был для меня не меньшею честью, чем, говорят, Ахилл для Хирона. Он правил способной дать (наживу) Финикией, но стал стражем достояния каждого более строгим, чем сами хозяева. И когда они приносили, что было в обычае, и называли это дарами, и давали им из приличия название платы в великий праздник, схватив слуг, чуть не заключил их в тюрьму, но, помиловав их от этого наказания, приказал впредь знать разницу, что правитель и что наемный человек. 57. Далее, ему одному из правителей понадобилось немного казней его подчиненных!.. Он так показал, в какой степени ненавидит неправду, что страх не позволял дерзать ни на какие проступки, достойные казни. В то время как облеченные высокою властью привыкли отдавать приказания правителю Финикии, одни путем письменных указов, другие сами вступая в суд с шумом, криком, суровым взором, заставляя судью ставить вперед закона свои собственные пожелания, он положил конец всякому подобному своеволию, не оскорблениями, не криками, какие могли бы дать тем возможность обвинить его, но, давая понять, что не потерпит, дабы какому-нибудь человеку было оказано предпочтение перед требованиями справедливости. И они приучились ходить к нему, не во время процессов, и просить только того, что получить не было несправедливым. Отсюда он приобрел славу властного человека. И никто не был столь враждебен Андронику, чтобы отнимать у него это достоинство. 58. Итак ему следовало бы оставаться дома и пользоваться благами Тира, и пусть бы никогда не состоялось то злосчастное назначение. Когда же оно состоялось и во Фракии произошел перевороту тот, кто присвоил себе императорское звание, тотчас делает его правителем, в присутствии многих, считая душу Андроника твердым оплотом, а тот против воли, но под угрозой кругом сверкавшего оружия, принял должность и принес огромную пользу доверившемуся ему, — ведь он не был предателем, и отлично понимал, что им предстоит бороться с врагом, значительно превышающим силою, и что принимает участие в шатком предприятии. Но все же он предпочел худшие ожидания, лишь бы не стать изменником, скорее, чем разбогатеть, допустив себя до позора фессалийцев. 59. И он был верным и трудолюбивым правителем, еще лучшим, будучи послан править целой Фракией. Когда же противники приобрели перевес, он, не смотря на то, что волен был бежать, так как гавани были в виду, наготове суда и много было уговаривавших его к тому, не пожелал, скрывшись в пещерах или спрятавшись в лесу, жить в чуждой его натуре обстановке, но считая принуждение достаточным оправданием тому, что принял на себя должность, а тому, что не изменил, нечестность, какою является измена, отдался в распоряжение победителей и продолжения жизни лишился, но кончиною своею оправдал ту славу, какою обладал. Конфисковавши имущество умершего в незначительности состояния казненного подивился его нраву. 60. Подобает ли вас, большинство правителей, выставить в противовес одной его душе и тому, что ею устроено? Должен ли с большею справедливостью считаться счастливым отцом тот, у кого один хороший сын, или тот, у кого много плохих?
61. Но Андроник умер, порадовав вас своею смертью, а Цельз, нимало не похожий на вас, но и он питомец моих трудов, жив. Он был в состоянии надлежащим образом править гражданами, родственниками и друзьями, ни законов не преступив снисхождением к ним, и, что реже всего встречается, вместе с справедливостью сохранив и дружественный связи. И если подойти и спросить: «Чей ты ученик и от кого получил свое ораторское искусство?» услышишь, что это я и занятия у меня. Тот, кто не поколебался произнести речь в Афинах, и теперь не остается в тени. Это он именно явился туда, поддаваясь раздутой молве о городе, но когда опыт не оправдал для него этой молвы, в Лицее, в присутствии молодежи, заявил, что с ним произошло по пословице: «С коней да на ослов», что задело и город афинян, и заставило его приговором своим приглашать меня, так как они не допускали мысли, чтобы какое либо красноречие в другом месте стояло выше их собственного. 62. Оставив, далее, в стороне рассмотрение самого по себе того факта, что Цельз явился в Афины, вникни в то, с каким убеждением он туда явился. По истине найдешь ты в нем моего ученика и похожего на первых, а не на вторых, что может характеризовать его в его мнении о втором, как худом, о первом, как лучшем [1].
63. Так будешь ты еще порицать и хулить обучение у нас, ты, ничего не умеющий хвалить, кроме себя, и лишь злословить прочих? Такими словами наполнил ты наши селения: «Один я богат, один способен держать речи, один умею править, я обижен тем, что живу на земле». 64. А ты богат, но дурными средствами. Богат, благодаря своей строгости во взимании процентов, из за которых ты разорил немало домов, вдов не жалея, к сиротам не имея милосердия, не смягчаемый потоком слез, крича, вопя: „Продай поместье, продай рабов, продай отцовские могилы, а, если возможно, и себя". И говоря так, он сидел и брал деньги с обобранных женщин и детей. Те потом уходили, чтобы просить милостыню, а он с благоприобретенными таким образом деньгами удалялся в радости, называя себя счастливым, после наживы, худшей всякого нищенства. 65. Из-за таких процентов оставив должность, которую получил по просьбе, он пять месяцев находился ассессором при префекте и удалился не раньше, чем ограбил сверх тридцати домов, будучи разбойником, а не умеренным ростовщиком. Первому свойственно, действительно, ничего не щадить, а второму уметь иной раз оказать и снисхождение. Но смеясь перед одолжающимися у него и состраивая сперва кроткое лицо, он во взысканиях свирепее циклопа, чуть не сдирая мясо с голодных. 66. Вот какой Крез у нас, вместо Пактола пользующейся плодами своего бесчеловечия, во сне и наяву считающий проценты, всеми ненавидимый, веселый среди бедствий прочих, а при благополучии их горестный, желающий пользоваться благодеяниями, а с благодетельствующими враждуя, словно обиженный, так как боится, как бы, признав услугу, не быть доведенным до необходимости отплаты. Как же тебе не быть богатым, когда ты отнимаешь у друзей их достояние и невзгодами их пользуешься как временем, благоприятным для обогащения?
67. «Но, клянусь Зевсом, он произнес речи». Совершенно верно,.... чужие. Так породнился он браком, обманувши его, с одним поклонником красноречия, у которого была дочь девица. Знаю автора и тех семи речей, с которыми ты носишься, и как один их сочинял, а ты по-купал и силишься изобразить из себя их автора, быв лишь их исполнителем, ничем для этого не располагая, кроме звучного голоса. 68. И, будучи молодым, покупать, как любой иной товар, речи было постыдно; не так ли, о боги красноречия? Ведь прочее можно бы извинить, но покупать речи, вращаясь во Дворце и предоставляя давно свой дар слова императору для грамот, разве не достойно полного лишения чести? 69. Или, воображаешь ты, осталось скрытым, кто именно был писавший о доспехах, которые делают неуязвимым всадника, сражающегося в нем? Не так умел тот молчать о таких вещах, но, получив плату за речь, удовлетворил, сверх того, и своему честолюбию, сообщая тому, кому доверял. Α те, подобно ему, выбалтывали прочим, и ты часто излагал все знающим, будто они ничего не знали, то, о чем услышал бы, если бы они смели, с их слов. 70. О, мое несвоевременное милосердие! Недавно некто из загубленных ненасытностью этого человека во взимании процентов, просивший дать ему какое-либо снисхождение, но не достигший успеха в просьбе, решил, собрав в большом театре как можно больше граждан и пришлых людей, объявить тайну, но я воспрепятствовал. 71. А теперь, получив благодаря мне свободу слова, — ведь если бы я тогда не удержал этого человека, пристыженный, он жил бы весь остальной век свой, впав в зависимость от слуг, а когда я спас ему независимость слова, этот юноша воспользовался ею против меня и моих и утверждает, что от моего ученья никто не стал ритором, а что сам он — самый сведущий человек. Он достиг до такой тупости, вернее же крайнего безумия, что уверяет, будто он ничем не уступает Зевсу [2] и что подобает богу уступить ему владычество над вселенной.
72. И на это отваживаясь и за это осмеиваемый, от такого урока он нимало не останавливается, но каждый раз изобретая новую бессмыслицу хуже прежней, не замечает, что сам себя выставляет на посмешище. Большая выгода для него, что у него не было детей; ведь он показал бы себя ненавистником и детей. Теперь же немалое зло остается скрытым, благодаря судьбе, которая, заботясь о людях, делает злодея бездетным, спасая города от некоего дурного семени.
73. Ты видишь, как не подобает легкомысленно нападать? Итак, в то время, как тебе возможно было бы пользоваться известностью лучшею, чем, тебе подобает, вооружив против себя человека, ты вот какую навлек на себя.


[1] Var. 1., fortasse οὔ pro ὅ F, secundum mss. — Игра словами? В первом случае οῖ πρότεροι, οἱ δεύτεροι — поколения учеников, во втором τὰ προτερα, τὰ δεύτερα о сравнительных качествах либаниева, антиохийского, и афинского красноречия.
[2] Срв. § 63.