*[1]
В Афинах было чрезвычайно распространено явление, которое мы называем "канцелярщиной": было очень много письмоводства и протоколов - при судах, при Совете, у многочисленных должностных лиц, в учреждениях государственных, областных, разных товариществ. Для всего этого письмоводства нужны были секретари и писцы. Так как большая часть должностей замещалась по жребию, то естественно, что на них часто попадали граждане малограмотные и незнакомые с законами и формами делопроизводства. Вследствие этого приобретали важное значение секретари разных рангов, долго сидевшие на месте и имевшие большую опытность. Большей частью это были государственные рабы или граждане из бедного класса. Благодаря способностям или протекции какого-либо важного лица, эти подьячие могли достигнуть довольно высокого положения. Так, например, знаменитый впоследствии оратор Эсхин, исполнявший важные поручения для государства, служил до этого секретарем у государственных деятелей Аристофонта и Евбула, которым льстил, по словам Демосфена.
Таким же секретарем был Никомах, против которого направлена эта речь. Отец его был государственный раб, получивший, правда, права гражданства, но уже, вероятно, после рождения Никомаха, который вследствие этого, по афинским законам, должен был следовать состоянию отца, т. е. не был афинским гражданином. Дальнейшая карьера его неизвестна; надо думать, что, служа где-то секретарем, он приобрел большое знание законов.
После олигархии Четырехсот (см. введение к речи XII, отдел 19 и сл.) народ постановил привести в порядок законы. Хотя Солоновы законы продолжали действовать, но отчасти, вследствие их древности, некоторые выражения в них стали непонятны (как можно видеть из речи X), отчасти накопилось много законов и постановлений Народного собрания, которые могли быть в противоречии с Солоновыми законами. Для пересмотра законов была выбрана в 410 г. специальная комиссия, в которую и попал Никомах. Комиссии было приказано закончить работу в 4 месяца; но Никомаху удалось затянуть ее на 6 лет, вплоть до правления коллегии Тридцати, все-таки не доведя ее до конца. Причина такой затяжки была та, что должность законодателя оказалась для него прибыльной: к нему обращались за справками о каком-либо законе; за взятку он подделывал закон в желательном смысле и представлял его как Солонов. Таким способом он помог олигархам в 405 г. осудить демагога Клеофонта (§ 11; см. введение к речи XII, отдел 41). Несмотря на эту услугу, в правление Тридцати ему пришлось удалиться из Афин; потом он вернулся с Пирейской партией. После падения Тридцати восстановленной демократии понадобилось опять заняться вопросом о пересмотре законов; в комиссию, выбранную для этой цели в 403 г., по предложению Тисамена, опять попал Никомах. На его долю досталась ревизия законов, касающихся жертвоприношений. Но и на этот раз он затянул свою работу на 4 года, хотя мог кончить ее в один месяц, и так как не сдал отчета, то наконец попал под суд. Ему было предъявлено обвинение в форме исангелии (см. введение к речи XXVIII); как оно было в точности сформулировано, нам неизвестно; быть может, ему инкриминировалось лихоимство и присвоение казенных денег. Совет пятисот, после предварительного рассмотрения дела, передал его на решение суда присяжных. Обвинителей было несколько человек (§ 34); одним из них и была произнесена эта речь. Была ли она главной речью или девтерологией (см. введение к V речи), этот вопрос учеными решается различно; если она была главной речью, то, как предполагают, начало ее не дошло до нас. Обвинитель предлагает приговорить Никомаха к смертной казни (§ 23, 27; см. примеч. 8 к речи XXVII).
Дата судебного процесса и речи определяется на основании слов § 4: если со времени восстановления демократии в 403 г. до судебного процесса прошло четыре года, то он происходил в 399/398 г.

* * *

(1) Господа судьи! Бывали случаи, когда обвиняемый был признан виновным, однако получал прощение от вас за указание на славные дела предков и на свои собственные заслуги. Так, если вы принимаете во внимание заслуги ответчика пред отечеством, когда они у него оказываются, то вы должны выслушать и обвинителя, когда он доказывает, что подсудимый издавна был негодяем. (2) Что отец Никомаха был государственным рабом,[2] чем занимался он в молодости, скольких лет введен был во фратрию,[3] об этом долго было бы рассказывать. Но кто не знает, какой вред принес он государству, ставши членом законодательной комиссии? Ему было поручено в четыре месяца произвести пересмотр законов Солона, а он вместо Солона сделал самого себя законодателем, а вместо четырех месяцев растянул свою должность на шесть лет и каждый день брал взятки за то, что одни законы вписывал, а другие вычеркивал. (3) А мы попали в такое положение, что получали законы из его рук как будто от хозяина,[4] и обе стороны в суде представляли законы противоположные, причем и та и другая сторона утверждала, что получила закон от Никомаха. Хотя его начальство налагало на него штрафы[5] и отдавало его под суд, но он не хотел сдать законы, и государство попало в страшную катастрофу[6] раньше, чем он оставил должность и сдал отчет в своих действиях. (4) И, право, господа судьи, так как он не понес наказания за те свои действия, то он и теперь устроил себе такую же должность. Во-первых, он занимался редактированием законов четыре года, тогда как можно было покончить с этим делом в один месяц;[7] затем, хотя ему точно был указан материал,[8] на основании которого он должен был редактировать их, он сделал себя полновластным хозяином всего этого дела. Хотя у него в распоряжении были такие суммы, каких не бывало ни у кого никогда, он один из всех должностных лиц не сдавал отчета; (5) все сдают отчет по своей должности каждую пританию,[9] а ты, Никомах, не счел нужным даже в течение четырех лет заявить о своем намерении сдать его; ты думаешь, что тебе одному ив всех граждан предоставлено право занимать должность в течение долгого времени, не сдавая отчета, не исполняя народных постановлений, не обращая внимания на законы: одно ты вписываешь, другое вычеркиваешь; ты дошел до такой дерзости, что государственную собственность считаешь своей, тогда как ты - раб государства. (6) Итак, господа судьи, вспомните, кто были предки Никомаха, какую неблагодарность он выказал по отношению к вам своими противозаконными действиями, и накажите его: когда вы не подвергали его взысканиям за каждый проступок в отдельности, то покарайте его теперь за все сразу!
(7) Быть может, господа судьи, он, за неимением возможности сказать что-либо в свою защиту, попытается клеветать на меня. Но я нахожу, что вы лишь тогда имеете право, верить ему относительно меня, когда я буду не в состоянии уличить его во лжи, несмотря на предоставленную мне возможность защищаться. А в случае если он вздумает говорить то самое, что говорил в Совете,[10] будто я был членом коллегии Четырехсот,[11] то примите во внимание, что люди, говорящие подобные вещи, обратят этих Четыреста в тысячу: клеветники бросают этот упрек и тем, которые в то время были еще детьми, и тем, которые были за пределами страны. (8) А я не только не был членом коллегии Четырехсот, но даже не попал в список Пяти тысяч.[12] Странным мне кажется такое противоречие: если бы я так явно доказал его преступность в процессе, касающемся частного дела, то он и сам не стал бы претендовать на оправдание таким способом защиты, а теперь, когда он стоит пред судом как государственный преступник, он будет думать, что избавится от вашего наказания, если будет обвинять меня.
(9) Кроме того, я считаю удивительным еще требование Никомаха, чтобы другим, вопреки справедливости, не были прощены их прежние вины, тогда как он сам, как я докажу, выступал враждебно против народа. Выслушайте меня! Справедливость требует, господа судьи, чтобы вы принимали такие жалобы на тех людей, которые тогда содействовали уничтожению демократии, а теперь называют себя друзьями народа, (го) Когда, после гибели флота, подготовлялся государственный переворот, Клеофонт[13] выступил против Совета с упреками, что он устроил заговор и что его планы гибельны для государства. Тогда Сатир из Кефисии[14] один из членов Совета, склонил своих коллег к решению арестовать его и предать суду. (11) Они, желая его уничтожить, но опасаясь, что в суде они не добьются смертного приговора для него, уговорили Никомаха обнародовать такой закон, по которому и Совет должен участвовать в суде.[15] И этот негодяй из негодяев так явно стал на сторону заговорщиков, что обнародовал такой закон в тот день, когда происходил суд. (12) Против Клеофонта, господа судьи, конечно, можно выставить те или другие обвинения; но вот в чем все согласны, что люди, старавшиеся сокрушить демократический строй, хотели устранить его более, чем кого бы то ни было из граждан, и что Сатир и Хремон, бывший впоследствии членом коллегии Тридцати, обвиняли Клеофонта не потому, чтобы были раздражены против него из-за вас, а для того, чтобы, казнив его, сами могли вредить вам. (13) И этого они добились благодаря закону, обнародованному Никомахом. Поэтому, господа судьи, даже и те из вас, которые считали Клеофонта дурным гражданином, должны иметь в виду, что и в числе лиц, казненных при олигархии, быть может, иной был дурным гражданином, но несмотря на это вы и из-за таких людей негодовали на коллегию Тридцати, потому что они казнили их не за преступления, а из партийной ненависти. (14) Итак, если он в своей защите будет говорить по поводу этого пункта, то помните о том, что он обнародовал этот закон как раз в тот момент, когда совершался государственный переворот, и в угоду людям, сокрушившим демократический строй, и что он способствовал участию в суде того Совета, в котором огромную силу имели Сатир и Хремон, а Стромбихид, Каллиад[16] и многие другие благородные граждане находились под угрозой смерти.[17]
(15) Об этом я не сказал бы ни слова, если бы не знал заранее, что Никомах попытается получить оправдание как друг народа, вопреки справедливости, и в доказательство своей любви к народу и будет ссылаться на свое изгнание.[18] Однако я мог бы указать и других участников низвержения демократического строя, которые были или казнены,[19] или изгнаны и не участвовали в управлении государством, и потому это не должно учитывать в его пользу. (16) Вашему изгнанию отчасти и он содействовал, а виновником его возвращения был народ. Странное противоречие будет еще в том, если вы будете ему благодарны за то, что с ним произошло помимо его воли, а не покараете его за проступки, совершенные им добровольно.
(17) Как я слышал, он обвиняет меня в нечестии, так как я отменяю жертвоприношения. Если бы я издавал законы относительно расписания жертвоприношений, то я признавал бы за Никомахом право так отзываться обо мне; но в данном случае я нахожу, что он должен соблюдать общеустановленные законы. Я удивляюсь, как он не понимает, что обвиняет всех граждан, когда видит нечестие в моем заявлении, что следует приносить жертвы, указанные на скрижалях и столпах,[20] по спискам: ведь это вы постановили. Затем, если ты видишь в этом страшное преступление, то уж подавно считаешь очень виновными тех, которые приносили только жертвы, указанные на скрижалях.
(18) Однако, господа судьи, благочестию надо учиться не у Никомаха, но судить об этом на основании прошлого. Наши предки, приносившие жертвы, указанные на скрижалях, передали нам город наш самым великим и благоденствующим из всех эллинских городов; поэтому мы должны совершать те же самые жертвоприношения, как и они, - если не по другой какой причине, то уже ради счастья, доставшегося нам от этих жертв.
(19) Может ли кто-нибудь быть благочестивее меня, когда я нахожу нужным приносить жертвы, во-первых, согласно обычаям отцов, во-вторых, жертвы, более[21] полезные для государства и, кроме того, такие, которые постановил народ и которые мы можем оплачивать из доходов? А ты, Никомах, поступил наоборот: внеся в список большее число жертвоприношений, чем было назначено, ты оказался виновен в том, что доходы тратились на них, а на жертвоприношения, установленные отцами, средств не хватало. (20) Вот, например, в прошлом году не были совершены жертвоприношения на сумму в три таланта[22] из числа записанных на скрижалях; а нельзя сказать, что доходы государства были недостаточны. Если бы внесенные Никомахом в список новые жертвы не были дороже на шесть талантов,[23] то доходов хватило бы на установленные отцами жертвы, да еще три таланта осталось бы у государства. Я представлю вам и свидетелей в доказательство истины сказанного.
(Свидетели.)
(21) Затем обратите внимание, господа судьи, на то, что, когда мы исполняем ритуал по спискам, то все старинные жертвоприношения совершаются, а когда по столпам, которые Никомах составил, то многие обряды отменяются. И после того этот святотатец бегает по городу и говорит, что он написал благочестие, а не дешевизну, и, если вы этим недовольны, он предлагает вам вычеркнуть новые жертвоприношения; такими речами он думает убедить вас в своей невиновности. Но он в два года уже истратил больше, чем следовало, на двенадцать талантов[24] и хотел доставлять государству ежегодно убытку 6 талантов. (22) А между тем он видел тяжелое финансовое положение государства,[25] видел, что спартанцы грозят, когда мы не посылаем им долг,[26] а беотийцы принимают принудительные меры из-за того, что мы не можем им отдать каких-нибудь двух талантов,[27] видел, что верфи и стены рушатся, что, когда у Совета есть деньги для управления, он не прибегает ни к каким предосудительным мерам; а когда попадает в безвыходное положение, то бывает вынужден принимать исангелии, конфисковать имущество у граждан и склоняться на самые скверные предложения ораторов.[28] (23) Поэтому, господа судьи, следует негодовать не на членов Совета того или другого года, а на тех, кто ставит государство в такое безвыходное положение. Любители воровать общественные деньги внимательно следят за процессом Никомаха: если вы не покараете его, то дадите им полную свободу; а если осудите и назначите ему высшую меру наказания, то этим же приговором исправите других и его накажете.[29] (24) Да будет вам известно, господа судьи, что поучительным примером для других, удерживающим от преступлений против вас, будет не то, когда вы станете наказывать людей, не умеющих поговорить, а то, когда вы будете карать людей, имеющих дар слова.[30] Так кто же из всех горожан заслуживает наказания более, чем Никомах? Кто меньше его принес пользы государству и больше виновен, чем он? (25) Он, который, имея поручение составить гражданские и религиозные законы,[31] оказался виновным и в том, и в другом отношении. Вспомните, что вы казнили уже многих граждан за казнокрадство; а между тем они принесли вам вред только в данный момент; а эти, берущие взятки при составлении законов, вводят государство в ущерб на вечные времена.
(26) За что же оправдать Никомаха? Может быть, за то, что он выказал храбрость в сражениях с врагами и участвовал во многих битвах на суше и на море? Нет, когда вы подвергались опасностям в морских экспедициях, он сидел дома и губил[32] Солоновы законы. Или, может быть, за то, что он давал деньги и делал много пожертвований?[33] Нет, он не только не пожертвовал вам ничего своего, а, напротив, присвоил себе много вашего. (27) Или, может быть, за предков? Ведь и за это некоторые получали от вас снисхождение.[34] Нет, ему следует за себя быть казненным, а за предков быть проданным. Или, может быть, за то, что, если теперь вы пощадите его, то в будущем он воздаст вам должную благодарность? Он, который не помнит о прежде полученных от вас благодеяниях? А между тем он сделался из раба гражданином, из нищего - богачом, из подъячего[35] - законодателем. (28) Это можно было бы поставить вам в упрек, что в то время, как предки ваши избирали в законодатели Солона, Феми-стокла, Перикла, понимая, что законы будут таковы, каковы будут законодатели, вы выбираете Тисамена,[36] Механионова сына, Никомаха и других подъячих, и, понимая, что такие господа оказывают вредное влияние[37] на должностных лиц, сами все-таки им верите. (29) Но вот что всего возмутительнее: одному и тому же человеку не дозволяется быть дважды подъячим при одной и той же должности; а в делах первостепенной важности вы предоставляете одним и тем же лицам неограниченные полномочия на долгий срок. Наконец, вы выбрали Никомаха редактировать законы отцов, - Никомаха, который по отцу своему не имеет никакого отношения к государству; (30) он, которого должен бы был судить народ,[38] способствовал, как видите, свержению народного правления.[39] Так раскайтесь же теперь в своих поступках; не давайте этим людям[40] вечно вредить вам; браня в повседневной жизни злодеев, не оправдывайте их, когда можете их наказать!
(31) Но довольно того, что я сказал об этом; теперь я хочу сказать вам несколько слов о тех, кто будет ходатайствовать за него.[41] Некоторые его друзья и государственные деятели собираются просить за него; для некоторых из них, по-моему, гораздо более подходящее дело защищать свои собственные поступки, чем желать спасать виновных. (32) Странно мне кажется, господа судьи, что его одного, не видевшего никакой обиды от государства, они не пробовали просить, чтобы он прекратил свою преступную деятельность по отношению к вам, а вас, стольких и обиженных им, они будут уговаривать не наказывать его. (33) Поэтому, как вы видите их желание спасать друзей, так и вы должны карать врагов: будьте уверены, что они первые будут более высокого мнения о вас, если вы будете наказывать преступных. Примите во внимание, что и из числа ходатаев за Никомаха ни один не принес столько пользы государству, сколько он принес ему вреда, так что у вас гораздо больше оснований наказать его, чем помочь им. (34) Наконец, надо вам знать, что эти же самые господа усердно просили обвинителей,[42] но не могли никак уговорить нас, и тогда пошли в суд испытать ваше мнение: они надеются, что, обманув вас, получат на будущее время свободу делать что им заблагорассудится. (35) Итак, мы не захотели склониться на их просьбы; точно так же советуем и вам не только до судебного решения показать свою ненависть к негодяям, но и в своем решении наказать людей, уничтожающих ваши законы: только в таком случае все государственное управление будет вестись сообразно с законами.

---

[1] Такое заглавие дано нашей речи в рукописи; но оно неверно, потому что Никомах отчета не сдавал, как видно из § 4 и 5. О том, что заглавия прибавлены позднейшими греческими учеными и формулированы не всегда верно, см. введение к речи XXV. Поэтому в новых изданиях наша речь носит заглавие «Против (секретаря) Никомаха».

[2] Кроме рабов частных лиц, были рабы государственные, которые не зависели непосредственно ни от какого лица и поэтому находились в гораздо лучшем положении, чем господские. Из них была составлена городская стража; они употреблялись для охраны порядка в Народном собрании, в судах, общественных местах и при общественных работах. Тюремные служители, исполнители судебных приговоров, писцы и низшие служители чиновников тоже часто вербовались из их среды.

[3] Фратрия первоначально составляла третью часть филы (см. примеч. 15 к речи XVI) и заключала в себе 30 родов. В классическую эпоху фратрия была подразделением дема и заключала в себе известное число родов. Фратрия была ассоциацией главным образом религиозной: все ее члены, хотя бы они принадлежали к разным родам, имели общий культ и специальные священнодействия, в которых участвовали только они. Ребенок вскоре после рождения (между первым и четвертым годом) вносился в список фратрии и чрез это становился гражданином. В нашем тексте выражение «скольких лет введен был во фратрию» указывает, что отец Никомаха был принят во фратрию уже не в детские годы и, следовательно, лишь в зрелом возрасте получил права гражданства.

[4] Слов «как будто от хозяина» в подлиннике нет, но смысл их заключается в глаголе, выражающем получение рабами от хозяина положенного им пайка.

[5] Маленькие штрафы каждый начальник мог налагать на своих подчиненных своей властью, что и делали начальники Никомаха; но ввиду недействительности таких мер они должны были обращаться к Гелиэе. Однако, по-видимому, смутное время между первой и второй олигархией позволяло ему оставаться безнаказанным.

[6] Поражение афинян при Эгос-Потамосе и последовавшие события. См. введение к речи XII, отдел 39.

[7] Из этих слов видно, что для исполнения работы не был назначен месячный срок, но что при желании была возможность окончить ее в такое короткое время.

[8] Государственные экземпляры законов, хранившиеся в архиве Совета.

[9] Притания — десятая часть аттического года, т. е. 35—38 дней. См. примеч. 18 к речи VI. Должностные лица, в распоряжении которых были деньги, обязаны были сдавать отчет в них каждую пританию.

[10] При предварительном рассмотрении исангелии в Совете. См. введение.

[11] См. введение к речи XII, отдел 19 и сл.

[12] См. введение к речи XII, отделы 19, 25, и примеч. 6 к речи XX.

[13] См. введение к речи XII, отделы 31, 32, 35, 38, 41.

[14] Сатир впоследствии, в правление коллегии Тридцати, был одним из Одиннадцати (см. введение к речи XII, отдел 58). Кефисия — дем филы Эрехтеиды (см. примеч. 15 к речи XVI).

[15] О том, что Совет в то время был настроен олигархически, сказано в речи XIII, 20. См. введение к речи XII, отделы 41, 43.

[16] О Стромбихиде см. введение к речи XII, отделы 40, 43. Каллиад — вероятно, стратег, упоминаемый Плутархом в биографии Никия (гл. VI); во всяком случае, он один из тех, на которых сделал донос Агорат. См. речь XIII, 13.

[17] Сказано вполне точно: Совет, бывший до правления Тридцати, только арестовал упомянутых здесь лиц, а казнены они были позднее, по приказу Совета, бывшего при Тридцати. См. речь XIII, 23, 35 и введение к речи XII, отдел 43.

[18] Удаление демократов из Афин во время правления Тридцати. См. введение к речи XII, отдел 53. На свое участие в эмиграции демократов тяжущиеся любили ссылаться, как на доказательство своего демократического образа мыслей. См. речь XXVIII, 12, и примеч. 23 к речи XXV.

[19] Как, например, Ферамен. См. введение к речи XII, отделы 48—52.

[20] Словом «скрижали» мы перевели слово Х°РРе?> обозначающее те деревянные четырехсторонние пирамиды, на которых были написаны законы Солона. Под «столпами» разумеются каменные призмы, на которых были написаны более поздние, дополнительные постановления народа, касающиеся жертвоприношений. На таких же каменных столпах были уже написаны (по крайней мере, отчасти) новые законы, сочиненные Никомахом, о жертвоприношениях (§ 21). Упомянутые далее «списки» означают расписание жертвоприношений, установленных как Солоном, так и позднее, — нечто вроде календаря жертвоприношений.

[21] О том, что жертвы предков «более полезны» для государства, чем установленные Никомахом, оратор судит по тому, что государство в прежние времена благоденствовало.

[22] Приблизительно 4368 рублей.

[23] Приблизительно 8726 рублей. Как видно из этого места и из § 21, установленные Никомахом новые жертвоприношения требуют от государства расхода, превышающего на 6 талантов сумму, ассигнованную на прежние, отцовские, жертвоприношения, и таким образом на производство последних ничего не остается, и приходится их отменять. Такие большие расходы объясняются тем, что жертвоприношение сопровождалось угощением народа, и Никомах, стремясь к популярности, старался обставить новые празднества большой пышностью.

[24] Приблизительно 17 172 рубля.

[25] См. речь XII, 6; XIX, 11 и примеч. 3 к речи XIX.

[26] Из речи XII, 59 видно, что этот долг спартанцам равнялся 100 талантам, заем был сделан для найма вспомогательного войска.

[27] Приблизительно 2912 рублей. Когда афинские беженцы в правление Тридцати нашли приют в Фивах (см. введение к речи XII, отдел 53), то фиванцы дали им взаймы 2 таланта для военных действий против олигархов. Как упомянутый сейчас долг спартанцам, так и этот долг беотийцам афинская демократия постановила уплатить, но, как видно из этого места, все еще медлила с уплатой. Теперь беотийцы были раздражены тем, что афиняне оказали помощь спартанцам в 401 г. во время их похода против Элиды, и прибегли к принудительным мерам для получения долга. Эти меры заключались в том, что государство, не получающее удовлетворения от другого, давало разрешение своим гражданам грабить его жителей, делая на них набеги или захватывая на море их суда.

[28] Об исангелии см. введение к речи XXVIII. О конфискации имущества см. введение к речи XVII. Установление годового бюджета принадлежало Народному собранию, но изыскание средств для расходов было обязанностью Совета.

[29] Мысль, высказанная в этой фразе, почти одинакова с мыслью, и высказанной в речи XXVII, у.

[30] Мысль об опасности со стороны искусных ораторов высказана и в речи XXVII, 5 и примеч. 5.

[31] Гражданские законы Никомах редактировал, когда был членом первой законодательной комиссии (410 г.), а религиозные — тогда, когда они ему достались во второй комиссии (403 г.).

[32] Это слово, по-видимому, выбрано не случайно: оратор хочет сказать, что Никомах, вместо того чтобы губить врагов на войне, губил Солоновы законы дома.

[33] Нежелание гражданина делать добровольные пожертвования вменялось ему в вину. См. речь XXXI, 15.

[34] О снисхождении судей к подсудимому за заслуги предков см. речь XIV, 18.

[35] В оригинале употреблено слово υ̉πογραμματεύς, означающее младшего секретаря и имеющее иногда презрительный оттенок, как наше «подьячий».

[36] Тисамен был инициатором учреждения комиссии 403 г. См. введение.

[37] Вредное влияние заключалось в том, что секретарь, как знающий законы и делопроизводство, мог держать в руках несведущих начальников, менявшихся ежегодно (см. введение). Для ослабления этого вредного влияния был издан закон, запрещавший секретарю быть дважды, т. е. два года подряд, при одной и той же должности (§ 29).

[38] Вероятно, за присвоение прав гражданства, которых Никомах не имел, так как родился еще во время рабства отца (см. введение).

[39] Тем, что помог олигархам уничтожить Клеофонта (§ 11).

[40] Т. е. подьячим. По-видимому, их было очень много вследствие развития в Афинах канцелярщины (см. введение); по крайней мере, Аристофан жалуется, что город полон подьячих («Лягушки», ст. 1084). Зло было, конечно, не в том, что эти мелкие чиновники исполняли свое дело (они были необходимы), а в том, что они могли влиять на политику.

[41] О ходатайстве за подсудимых см. примеч. 3 к речи XIV.

[42] С такою же просьбою обращаются ходатаи к обвинителям и в речи XXVII, 14 и XXXI, 32. Упросить (или подкупить) одного или нескольких обвинителей было, конечно, легче, чем весь состав присяжных. Ораторы стараются выставить свою честность и неподкупность по отношению к попыткам противников и их заступников воздействовать на них уговорами или деньгами. Множественное число «обвинителей» и «нас» показывает, что кроме лица, говорившего эту речь, были и другие обвинители.