Книга пятнадцатая

(665) 1. Как говорится у премудрого Эврипида [TGF2. 649], -

И если[1] божество мне даровало бы
Сладкоречивость Нестора, Антенора[2]
Фригийца, -

то и тогда, любезный Тимократ, я не мог бы припомнить для тебя все, что вновь и вновь обсуждалось на этих наших вожделенных пиршествах, - таково было разнообразие даже в одних и тех же предметах, [b] всякий раз раскрывавшихся заново. Часто заходила речь и о перемене блюд, и о послеобеденных развлечениях, которые я не в силах даже перечислить. Кто-то из пирующих вспомнил ямбы из "Лаконцев" Платона [Коск.I.620]:[3]

- Все пообедали?
- Почти.
- Ну вот чего же лучше!
Бегом из зала выноси столы. А я сейчас же
Пойду и щелок разолью.[4]
- А я пройдусь метлою.
Для возлияний подолью вина, поставлю коттаб.
[с] Быть приготовлены должны и флейты для флейтистки,
А уж она прогреет их сама перед игрою.
Подлей ирисового и египетского[5] масла;
Венок я каждому подам; пусть кто-нибудь свежее
Им разведет вина.
- Уже разведено.
- И ладан
Им возложите на алтарь...

Затем он добавляет:

[d] Все возлияния богам совершены, в питье же
Ушли пьянчужки далеко; пропет последний сколий
И коттаб выкинут за дверь. На авлосах девчонка
Мотив какой-то завела карийский выпивохам;
Красотку также видел я с тригоном, под который
Она запела песню нам Ионии бесстыжей.

[О коттабе]

2. Вот после этого, кажется, и зашел разговор о коттабе и о тех, кто играет в коттаб (α̉ποκοτταβίζω).[6] [Услышав это слово,] один из бывших е там врачей подумал, что речь идет об очистке желудка после бани, когда любители залпом глотают [вино], а потом блюют. Он сказал, что этот способ совсем не старинный, и что никто из древних, насколько он знает, не очищал себя подобным образом. Поэтому и Эрасистрат Иулидский в книге "Общее учение" порицает тех, кто так делает, показывая, что это вредно для глаз и вызывает запоры. В ответ ему Ульпиан воскликнул (666) [Тимон, Wachsmuth frag.27]:

"Встань,[7] Асклепиев сын,[8] призывает тебя вождь Хароний.[9]

Видать, не ошибся один наш товарищ, сказав: "Не будь врачей, никого не было бы глупее словесников". Кто же здесь не знает, что такое значение слова α̉ποκοτταβισμός[10] не встречается у древних? Если, конечно, ты не воображаешь "Играющих в коттаб" в комедии Амипсия ('Αποκοτταβίζοντες) блюющими! Так вот, раз уж ты по этой части не сведущ, то послушай меня. Прежде всего, игра в коттаб - это сицилийская [b] выдумка, это сицилийцы его изобрели, как о том говорит сын Каллесхра Критий в своих "Элегиях" [PLG4. frag. 1]:

Коттаб[11] - земли сицилийской товар превосходной работы,
Ставим его мы как цель для виннокапельных стрельб (λατάγων).

Мессенец же Дикеарх, ученик Аристотеля, пишет в книге "Об Алкее" [FHG.II.247; ср. 479d, 487c-d], что и "латагэ" (λατάγη)[12] - сицилийское [с] слово. Оно означает остаток питья в чаше после глотка, и этот остаток играющие, выгнув руку, выплескивали сверху в сосуд-коттабий. Впрочем, Клитарх в "Глоссарии" пишет, что "латагэ" фессалийцы и родосцы называют плеск (κότταβος),[13] раздающийся из сосуда.
3. "Коттабом" же называлась, кроме того, и награда победителям в выпивке, как показывает Эврипид в "Ойнее" [TGF2. 537]:[14]

В главу пускали старцу стрелы Вакховы,
А я венчал меж ними победителя
И раздавал награды этих коттабов.

И еще коттабом называли сосуд, в который выплескивались "латаги", [d] как показывает в "Немезиде" Кратин [Kock.I.50; 667fj; он был бронзовый, как говорит в "Красильщиках" Эвполид [Коск.I.278]: "возле бронзового коттаба". А у Платона в "Зевсе оскорбляемом" коттаб - это пьяная игра, в которой проигравший отдает свою одежду [Коск.I.612]:[15]

СОДЕРЖАТЕЛЬ ПРИТОНА. Сыграйте в коттаб, а пока для вас двоих
Обед я приготовлю.
ГЕРАКЛ. Кушать хочется!
Но где же тазик?
СОДЕРЖАТЕЛЬ ПРИТОНА. Обойдетесь ступкою.
ГЕРАКЛ. Давай же все нам: ступку, воду, чашечки!
[е] Неси! Игра на поцелуи.
СОДЕРЖАТЕЛЬ ПРИТОНА. Вот еще!
Неблагородно вы играть не будете!
Нет, я назначу ставкою-коттабием
С нее - вот эти вышитые туфельки,
С тебя - твой кубок.
ГЕРАКЛ. Эге-гей! Готовится
Покруче игр Истмийских состязание.

4. Был вид коттабов, называвшийся "нисходящим" (κατακτάς). В нем нужны были подставки под светильники, которые могли падать, а потом ставились опять.[16] Эвбул в "Беллерофонте" [Kock.II. 171]:

Эй, кто там снизу за ногу схватил меня?
[f] Я поднимаюсь ввысь, как столб коттабия.

Антифан в "Рождении Афродиты" [Kock.II.33; 487d]:

- Вот я и говорю. Тебе понятно ли?
Ведь коттаб есть подставка под светильником.
Теперь вниманье обрати. Яички же
.......................... пять наградою.
- За что? Смешно. Да как играть вы будете?
- Послушай по порядку: тот, кто в коттабе
Без промаха плеснет весам (πλάστνγξ) на чашечку...
- Вон там вверху? Где плиточка положена?
- Ну да, вот тот и выйдет победителем.
- А как узнать попал ли?
- Ты сшибешь ее -
Она в манес со звонким плеском падает.
- Свой раб Манес есть, значит, и у коттаба!

(667) И немного ниже:

- Вот чаша, покажи теперь, что делать с ней.
- Держи ее, как флейту, всеми пальцами,
Налей вина в нее, но только капельку,
Затем плесни.
- Но как же?
[b] - Посмотри сюда:
Вот так.
- О Посейдон! Как высоко плеснул!
- Вот так и ты изволь.
- Да я пращей туда
И то бы не достал!
- Учись - получится.

5. Плескать в коттаб надобно, красиво выгнув руку; об этом пишут Дикеарх [FHG.II.247] и Платон в "Зевсе оскорбляемом" [Kock.I.613],
где Геракла наставляют, что рука при плесканье не должна напрягаться. [с] Само плесканье называют "от выгиба" (α̉π'α̉γκύλης), оттого что правая рука при этом выгибается. Впрочем, другие полагают, что "анкилы" -это просто чаши особого рода.[17] Вакхилид говорит в любовных песнях [PLG4. Ш.577-578]:

Или выгнет белолокотную руку,
Чтобы от выгиба славный нанести удар
Во имя этих юношей.

И Эсхил в "Собирателях костей" говорит, что при игре в коттаб отставляют локоть [TGF2. 58]:

И Эвримах тогда меня не меньшею
Обидою обидел нечестивою:
Всегда, как в цель, в мою метал он голову,
Когда, отставив локоть, как в игре в коттаб,
[d] Плескал в меня вино рукою юною.

Что за хороший бросок вина в коттабе полагалась награда, уже было сказано у Антифана:[18] это были яйца, печенье и лакомства. Такие же подробности сообщают Кефисодор в "Трофонии" [Коск.I.801], Каллий или Диокл в "Киклопах" [Ibid. 696], Эвполид [Ibid. 278] и Гермипп в "Ямбах" [Коcк.I.247-248]. А "нисходящий" (666е) коттаб имел вот какой вид. Это высокая подставка под светильник,[19] на ней так [е] называемый "манес",[20] и на него падала ("нисходящая") плиточка;[21] отсюда она, сшибленная броском вина, падала в нижний таз.

"Для броска была потребна ловкость и немалая".[22]

Этот "манес" упоминается у Никохара в "Лаконцах" [Kock.I.772].
6. Есть и другой вид этой игры, тоже с тазом. Таз наполняют водой и пускают по нему пустые чашечки ("уксусники"); в них плещут "латагами" вина из кубков ("кархесиев" (см.474е)), и кто больше их потопит, получает награду. Амипсий в "Играющих в коттаб" [f] [Kock.I.670; 473е]:

Неси "жуков"[23] и уксусники, Мания,
Лохань для ног неси, налей воды в нее.

Кратин в "Немезиде" [Коск.I.50]:[24]

Награду-коттабий
Назначая по пиршественному уставу,
Винную смесь плесни
В плавающие уксусники,
И кто больше поразит,
Тому и награда за удачу.

Аристофан в "Пирующих" [Коск.I.444]:[25]

Он знает все, а мой удел - прут бронзовый

(то есть подставка в коттабе)

(668) И миртовые ветки.

Гермипп в "Мойрах" [Коск.I.237; 487е]:

Плащи из шерсти сброшены,
Доспех застегнут наглухо,
Давно κ лодыжкам поножи
Прилажены и белые
Уж не в чести сандалии,
Увидишь древко коттаба
(Он говорит) заброшенным
В мякине; не услышит уж,
Как плещется вино, Манес;
Найдешь дощечку бедную,
Наверно, у садовой ты
Калитки среди мусора.

Ахей в "Лине" пишет о сатирах [TGF2. 752]:

Ломили, били, гнули, обзывалися:
[b] И как? "Геракловый латаг прекраснейший!"

"Обзывалися" - потому что влюбленные, произнося свои (восклицания)-коссабии, называли в них имена своих любимцев. Поэтому и Софокл в "Инахе" назвал латаг "Афродитиным" [TGF2. 190]:

Златой латаг Афродитин
Во всех раздавался хоромах.

И Эврипид в "Плисфене" [TGF2. 557]:

Плеск многозвучный коссабов Кипридиных
Звучит в хоромах стройною мелодией.

И Каллимах говорит [Schneider frag. 102; ср. 479d, 666b, 668е]:

Много Аконтию в честь возлиянье влюбленных творили
[с] Плеском латагов из чаш на сицилийский манер.

7. Были и другие награды-коттабии, предлагавшиеся на ночных празднествах; о них упоминает Каллгшах в "Ночном бдении" [frag.2 Pfeiffer]:

Кто пропирует до конца, не сдаваясь дреме, -
С наградою-коттабием пирожок[26] получит,
И девку или мальчика расцелует вволю.

Такие пирожки на ночных празднествах раздавались тем, кто дольше всех прободрствует и пропляшет, и назывались они харисиями,[27] потому что победители были рады получить их. О них упоминает Эвбул в "Анкилионе [d]" [Kock.II. 165]:

Давно уж наградные пирожки печет.

И далее [см. 646b]:

Я пекла пирог-харисий, выскочила только что.

Далее Эвбул говорит, что наградой были также поцелуи:

Эй, девушки! Всю ночь пляшите, празднуя
День нареченья[28] нашего младенчика!
Три ленты я кладу, еще пять яблочек,
Да девять поцелуев вам наградою.

А что игрой в коттаб увлекались именно сицилийцы, видно из того, что для этой забавы строились особые помещения (рассказывает Дикеарх [е] в книге "Об Алкее" [FHG.II.246]). Поэтому недаром Каллимах называет латаг "сицилийцем". В следующих элегических стихах упоминает о латагах и играх в коттаб также Дионисий, прозванный Медным [PLG4.II.263]:

Здесь, в гимнасии Вакха, томимы любовью, награду
В коттабе дарим тебе третью - из кожи мешок.
[f] Вся же компания пусть возьмет, как мячики, в руки
Килики; прежде, чем вам вынесут приз напоказ,
И перемерьте глазами пространство от ложа до цели,
Чтобы узнать, далеко ль плескам-латагам лететь.

8. Но тут Ульпиан стал требовать, чтобы дальше пили только из больших чаш, и стал приговаривать стихи из тех же элегий [PLG4.II.263]:
Гимны под правую руку[29] слагать за вином нам с тобою,

(669) Старому другу, из стран дальних прибывшему к нам,
Петь мы, гребя языком, как веслом,[30] хвалебную песню
Станем на этом пиру. С Музами дружных гребцов
Ловкость изящная слов феакииских сажает на весла...

Ибо, как говорит в "Омфале" Кратин Младший [Kock.II.290]:[31]

Ему куда как лучше дома пьянствовать,
[b] А биться и трудиться пусть другой идет!

[О венках]

На это Кинульк, всегда готовый придраться к сирийцу, чтобы излить свою неприязнь к нему, воспользовался шумом, поднявшимся в пиршественном зале, и воскликнул: "Что за кошачий концерт (συρβηνέων χορός)?[32] Я и сам могу припомнить что-нибудь из этих стихов, чтобы Ульпиан не важничал, будто он один украл из тайников Гомеридов их награды-коттабии [PLG4. ΙΙ.262]:[33]

...Все собирайтесь сюда, слушайте добрую весть!
[с] Пусть же не будет вражды над чашами - полно вам спорить!
Все обратитесь ко мне, чтобы узнать и понять...

Право же, эти стихи очень кстати для наших разысканий. Ибо я вижу, что слуги несут нам венки и благовония. Спрашивается: почему говорят, будто на ком расплетается венок - значит, тот влюблен? Это мне хотелось узнать с детства, когда я стал читать эпиграммы Каллимаха, в которых киренский поэт говорит ["Палатинская антология" XII. 134]:

[d] С венков его розы
Все, лепестки потеряв, наземь упали к ногам.

Вот и задача тебе, Демокрит, ревнитель Муз: положи конец моим тысячелетним исканиям и скажи также, почему влюбленные вешают венки на двери любимых".
9. И Демокрит ответил: "Тогда и я хочу припомнить что-нибудь из стихов Медного Дионисия, поэта и оратора, - а Медным его прозвали за то, что он дал афинянам совет чеканить медные монеты, и эта его речь [е] [frag.100 d 24] записана в "Ораторский перечень" Каллимаха, - вот тебе стихи из его "Элегий" [PLG4.II.263]:

В дар от меня... -

Феодор, таково ведь твое настоящее имя, -

это творенье прими
То, что я сочинил за чашей заздравной. Направо
Первому шлю я его, прелесть Харит подмешав.
Ты, получив этот дар, отошли мне ответные песни,
Пир украшая и тем дело исполнив свое.

[f] Итак, ты спрашиваешь: "почему о людях, носящих венки, говорят, если венок развязывается, что они влюблены?". "Потому ли, что любовь разрушает [привычный] душевный уклад любящих, признаком этого считают разрушение также и внешней их красоты? - пишет Клеарх в первой книге "О любви" [FHG.II.315; ср. 553е]. Или же подобно тому, (670) как в искусстве прорицания существует много знаков для всего на свете, таков и этот? В самом деле, красота венка недолговременна, а это знак того, что и страсть непрочна, хоть и пышна. Такова любовь: никто не прихорашивается больше влюбленного, если только, конечно, Природа, подобно некоему божественному арбитру, справедливо решающему исход каждого дела, не полагает, что влюбленные не должны венчать себя до того, как одержат в любви победу, - то есть пока не завоюют любимого и не освободятся от желания. Вот мы и считаем, что потеря венка - знак того, что любовная борьба еще продолжается. Или же это сам Эрот никому не позволяет венчать себя и провозглашать победителем над ним, [b] и поэтому срывает с влюбленных венки, а всем остальным дает почувствовать, что это любовь - победительница над ними, оттого-то люди и говорят, что перед ними - влюбленные. Или это потому, что все связанное разъединяется, а любовь увенчанных есть тоже некоторая связь (и из всех, кто связан между собой, влюбленные больше всего любят украшаться венками), поэтому расплетающийся венок есть знак любовной связи, и о таких говорят, что они влюблены? Или потому что у влюбленных, [c] действительно, от волнения часто расплетаются венки, и можно догадаться об их любви: если бы не любили, то и венок не расплелся бы? Или потому что разрывы происходят преимущественно среди любящих и связанных словом, и если венок расплелся именно у связанных заклинающим словом, то говорят, что они влюблены[34] - ибо любящие тоже связаны словом? Если только венок у влюбленных держится недолго именно потому, что он посвящен Эроту: тяжело ведь малому [d], заурядному существу выдерживать присутствие величественного, посвященного богу венка. Вешают же венки на двери любимых или для того, чтобы воздать [им] почести, как если бы это было преддверье божества, или чтобы посвятить венок не любимым, а самому Эроту, ибо любимый есть образ Эрота, и дом его украшают венком, как храм. Поэтому некоторые даже совершают жертвоприношения у дверей любимых. [е] А может быть, это потому, что любимые впрямь лишили их душевного уклада, и в ответ они, увлекаемые страстью, сами себя лишают также и телесной красоты, принося ее в жертву. Так ведь поступает всякий влюбленный в присутствии предмета своей любви, а если его нет, то жертву приносят, где придется. Потому и Ликофронид представляет влюбленного козопаса, говорящего такие слова[35] [PLG4. III.634]:

Вот мое приношенье тебе: прекрасная роза,
Также сандалии, шапка пастушья,
Зверей поражающий дротик, -
Ибо не к ним мои мысли текут,
[f] А к деве прекрасной и милой Харитам".

10. Больше того, сам святейший Платон в седьмой книге "Законов" предлагает некоторую задачу именно о венках, и она заслуживает решения. Философ говорит [р.819b]: "Яблоки и венки в неизменном количестве делятся между многими и немногими". Это его точные слова, а значат они вот что. Требуется отыскать число яблок или венков, позволяющее делить их поровну на всех, пока не придет последний [участник]. (671) Я хочу показать, что для шести пирующих таким числом будет шестьдесят. Я знаю, что вначале мы говорили, что застольников не должно быть больше пятерых (см.4i),[36] но нас-то здесь - как песку морского. Итак, для шести прирующих число шестьдесят получается так. Приходит первый гость и получает все шестьдесят венков; приходит второй и [b] получает половину, а первому остается тридцать; приходит третий, они опять делят шестьдесят и получают по двадцать венков; таким же обрадом делятся с четвертым, получают по пятнадцать венков; и с пятым, по двенадцать; и с шестым, по десять венков. Вот так и оказывается поровну венков у каждого".
11. Когда Демокрит кончил свою речь, Ульпиан посмотрел на Кинулька и сказал:

С каким же суждено мне жить философом!

(как сказано у Феогнета в "Привидении" [Kock.HI.364; 104b], -

Ты задом наперед учился азбуке,[37]
[с] И книги дыбом жизнь твою поставили:
О небесах и землях философствуешь,
А им и дела нет до этих глупостей.

Говори, откуда взял ты этот "кошачий концерт" (выше, 669b)? У какого хоть сколько-нибудь стоящего писателя упоминается этот музыкальный хор?" А Кинульк в ответ: "Охотно просвещу тебя, любезнейший, но лишь за сколько-нибудь стоящую плату. Я-то из книг вычитываю не [d] шипы и колючки, как ты, а только предметы полезные и стоящие". Ульпиан, рассвирепев на это, стал выкрикивать стихи из "Сна" Алексида [Kock.II.385]:

И у трибаллов так не полагается:
У них принесший жертву (как сказали мне)
Гостям сперва покажет угощение,
А завтра им, голодным, продает его".

Такие же стихи повторяются и во "Сне" Антифана [Kock.II. 104]. [e] Кинкльк на это: "Раз уж пошел разговор о венках, то скажи-ка нам, Ульпиан, что это за навкратидский венок упоминается у милого Анакреонта! Этот медовый поэт говорит [PLG4. III.277; 675f]:

На моем пиру - три венка у каждого,
Два из роз, - третий навкратический.

И еще, почему у этого поэта кто-то надевает венок из ивовой лозы.[38] Во второй книге "Песен" у него сказано [PLG4. ΙΙΙ.267]:

[f] Десять месяцев прошло уж,
как Мегист наш благодушный,
Увенчав чело лозою,
тянет сусло слаще меда.

Нелепая вещь - венок из лозы, которая годится разве что связывать и пороть. Вот и скажи нам, любезный, что-нибудь об этих стоящих предметах, а не только о словах".
12. Пока Ульпиан молчал, готовясь к ответу, заговорил Демокрит: (672) "Друг мой, разъясняя это место, ученейший грамматик Аристарх пишет, что у древних-де были и ивовые венки. Тенар[39] - что ивовые венки были у крестьян. И другие толкователи тоже не сказали ничего толкового. Однако мне попалось сочинение Менодота под заглавием "О самосских достопримечательностях" [FHG.III.103], в котором я нашел, что искал. Он пишет: Адмета, дочь Эврисфея, бежала из Аргоса, приплыла на Самос, и здесь в видении ей явилась Гера. В благодарность за спасение из Аргоса Адмета взяла на себя заботу о храме Геры, который стоит по сей [b] день, а был основан еще лелегами и нимфами.[40] Узнав об этом, аргивяне в гневе пообещали заплатить деньги тирренским морским разбойникам, чтобы те похитили из храма деревянный идол богини: они думали, что после этого самосские жители расправятся с Адметой. И вот тиррены причалили к пристани Геры, сошли на берег и взялись за дело. Дверей [с] в храме тогда не было, поэтому они быстро вынесли истукан, снесли к морю и подняли на корабль; но когда они отвязали канаты, подняли якоря и налегли на весла, то отплыть все равно не смогли. Решив, что это божья воля, они выгрузили истукан с корабля на берег, положили рядом с ним жертвенные ячменные лепешки (ψαιστά) и уплыли, полные страха. Утром Адмета узнала, что истукан исчез; его стали искать и нашли [d] на берегу, но оказалось, что карийские варвары решили, будто статуя убежала сама, а потому покрыли ее ивовой плетенкой, оплетя самыми длинными прутьями и опутав со всех сторон. Адмета развязала истукан и, совершив очистительные обряды, поставила на прежнее подножье. С тех пор ежегодно кумир выносят на берег моря, совершают очищение и подносят ему жертвенные ячменные лепешки; празднество это называется Тоней,[41] потому что так туго оплели его первые нашедшие.
[e] 13. Далее он рассказывает, что в это самое время карийцы, по суеверию своему, пришли к оракулу божества в Гибле[42] и спросили, что бы это значило. Аполлон вещал, что они должны добровольно принести богине воздаяние, но ни для кого не тяжелое: такое воздаяние в прежние времена определил Зевс Прометею за похищение огня, после того как [f] освободил его от тягчайших оков. Прометей тогда сам пожелал принять наказание без мучения, и глава богов так и сделал.[43] С этих-то пор у Прометея и явился венок, а от него недолгое время спустя и у людей, облагодетельствованных дарением огня. Вот и карийцам Аполлон повелел завести венки из ивы: повязать головы теми же ветвями, какими они связывали (673) богиню, все остальные венки отменить, кроме лаврового, который он оставил только для тех, кто служит Гере. Кто послушается вещания, будет безопасен, если воздаст богине на ее празднествах назначенное воздаяние. И карийцы, желая быть послушными, упразднили бывшие до того у них в обиходе венки и по большей части пользовались ивовыми, и лишь [b] служителям Геры дозволили носить лавровые. Так и осталось в обычае до сего дня.
14. О том, что из ивы плели венки, упоминает, как кажется, и эпический поэт Никенет в своих "Эпиграммах"; жил он недалеко от Карий[44] и неоднократно проявлял интерес к местной истории. Пишет он так [Powell 3, Anth.app.ep.IV.40 Cougny]:

Любо не в городе мне пировать, Филофир мой, а в поле,
Где дуновеньем своим станет Зефир нас ласкать;
Ложем нам будет подстилка служить на земле под боками, -
[с] Там для того ведь везде лозы найдутся вблизи,
Ивы там есть, что ветвями издревле венчают карийцев.
Пусть принесут лишь вино да дорогую для Муз
Лиру, и весело мы станем пить и за чашей богиню,
Зевса жену, госпожу нашего острова петь.

Хотя Никенет здесь и двусмысленно выражается, нужна ли ему ива для подстилки или для плетения венков, однако говоря, что [d] "ветвями издревле венчают карийцев", он достаточно ясно отвечает на наш вопрос. И получается, что венки из ивы на Самосе были в обычае еще при тиране Поликрате,[45] потому что Анакреонт говорит [выше, 671e-f]:

Десять месяцев прошло уж,
как Мегист наш благодушный,
Увенчав чело лозою,
тянет сусло слаще меда.

15. Боги свидетели, это я первым отыскал решение этого вопроса [еще] в прекрасной Александрии, приобретя книжечку Менодота и многим [e] показав в ней то, что мы сейчас ищем для Анакреонта. Однако Гефестион, который любит всех обвинять в плагиате, сам присвоил себе это мое объяснение и выпустил книжку "Об ивовом венке у Анакреонта", которую я обнаружил недавно в Риме [в лавке издателя] Деметрия. Таким же образом обокрал Гефестион и нашего доброго Адраста:[46] Адраст написал пять книг "О вопросах истории и стиля в "Моралиях" Феофраста" [f] и шестую ""О Никомаховой этике" Аристотеля", подробно изложив там свое мнение о характере Плексиппа[47] в трагедии Антифонта,[48] а также о самом Антифонте; а Гефестион присвоил и это, выпустив книгу "Об Антифонте[49] в "Воспоминаниях" Ксенофонта", также не прибавив в ней ничего своего, как и в книге "Об ивовом венке [у Анакреонта]". Точнее, там есть лишь одна его собственная мысль: что Филарх (674) в седьмой книге "Истории" знает историю об ивах, но не знает ни стихов Никенета, ни стихов Анакреонта, и в мелочах расходится с рассказом Менодота. Или, говоря короче: будто Мегист стягивал виски ивовым венком оттого, что она росла в изобилии там, где он пировал. Так и лакедемоняне делали себе тростниковые венки для праздника Промахий, как пишет Сосибий в книге "О жертвоприношениях в Лакедемоне" [FHG. ΙΙ.626]:[50] "бывает, что на этом празднестве мужикам присуждают тростниковые [b] венки и гребни,[51] а обученные юноши шествуют без венков".
16. Аристотель во второй книге "Любовных историй" [frag.95 Rose] и перипатетик Аристион Кеосский во второй книге "Любовных подобий" пишут, что "древние, страдая от головных болей с похмелья, [сначала] употребляли первые попавшиеся повязки, полагая, стягивание висков всегда полезно, а потом к стягиванию висков прибавилась забота о красоте, уместной за вином, и так вошли в употребление венки. В самом [с] деле, так как все наши ощущения помещаются в голове, лучше иметь на ней венок, чем только покрывать из соображений пользы и, защищаясь от вина, стягивать себе виски". Венок надевали и на лоб, как пишет добрый Анакреонт [PLG4. III.270]:

Над бровями сплетя венки сельдерея,
Вольный праздник справим в честь Диониса.

Венки надевали и на грудь, умастив ее миррой, потому что в ней находится сердце. Венки же вокруг шеи называли "пахучими" (υ̉ποθυμίδες),[52] как сказано у Алкея [PLG4. III.162; см. ниже 687d]:

[d] Из душистых трав пахучих
Ожерельем окружите шею.

И Сапфо [PLG4. III.105]:

Нежной шеи живой убор,
Ожерелья душистые...

И Анакреонт [PLG4. III.266]:

Перси они окружили пахучими ожерельями,
Сплетенными из лотоса.

Эсхил в "Прометее освобождаемом" [TGF2. 68] прямо говорит, что венками мы увенчиваем головы в честь Прометея, как воздаяние за его оковы, и в сатировой драме "Сфинкс" он говорит [TGF2. 76]:

[е] Венок пришельцу! ибо это лучшая
Из всех цепей, по слову Прометееву.

А Сапфо еще проще объясняет, почему мы носим венки [PLG4. III. 115]:

Венком охвати,
Дика моя,
волны кудрей прекрасных...
Нарви для венка
нежной рукой
свежих укропа веток.
Где много цветов,
тешится там
сердце богов блаженных.
От тех же они,
кто без венка,
прочь отвращают взоры.

- то есть жертвоприносители, украшенные цветами, угоднее богам. [f] И Аристотель пишет в "Пире" [frag. 101 Rose], что мы никогда не приносим богам увечное, но только полное (τέλεια) и целое. Полнота же -это "совершенное" (τέλειον), а "увенчивать" (στέφειν) подразумевает наполнять что-нибудь. Гомер [Ил.1.470]:

Юноши, паки вином наполнивши (ε̉πεστέψαντο) доверху чаши,

и [Од.VIII.170]:

Прелестью речи зато наполнен (στέφει) богами.

"Кто с виду нехорош, - поясняет Аристотель, - восполняет этот недостаток силою слов; кажется, что и венок служит такому восполнению. А в горести мы делаем обратное: соболезнуя покойным, уродуем себя стрижкой волос и отказом от венков".
(675) 17. Врач же Филонид в книге "О венках и благовониях" пишет: "Когда Дионис перенес виноградную лозу с Красного моря в Элладу, то многие бросились упиваться неразбавленным вином сверх всякой меры, и от [b] этого одни, безумствуя, теряли рассудок, а другие, оцепенев, валялись, как мертвые. И вот однажды, когда несколько друзей пировали на морском берегу, грянул ливень, разогнал пирующих, а винную чашу с остатками вина наполнил водой. Когда прояснилось, они вернулись, отведали этой смеси вина с водой и получили приятное и безвредное наслаждение. Потому-то эллины, когда за обедом наливают неразбавленное вино, [с] то призывают Благого бога, чтя Диониса, открывшего нам вино; а когда после обеда наливают первую чашу вина разбавленного, то величают Зевса Спасителя, который своим дождем подарил нам эту безвредную смесь [вина и воды]. У кого от вина болела голова, те нуждались в помощи, и здесь сама природа подсказывала, что удобнее всего была повязка: человек, у которого болела голова (как пишет Андрей[53]), стиснул ее, получил облегчение и открыл, что повязка помогает от головной боли. Этим средством стали пользоваться на попойках, повязывая голову чем попало, и так пришли к венку из плюща, потому что плющ всюду растет [d] обильно и без ухода, видом же красив, зелеными листьями и ягодами затеняет лоб, выдерживает тугое завязывание при стискивании и к тому же холодит голову, не дурманя запахом. Вот почему, как я думаю, венок у нас посвящен Дионису - открывателю вина и защитнику от его излишеств. Однако потом люди стали жить только ради удовольствия, пренебрегая пользой, приносимой облегчением похмельных страданий, [е] и заботились только о приятном виде и приятном запахе. Потому-то при выпивке хороши: миртовый венок, терпкий, разгоняющий винные пары; венок из роз, утишающий головную боль и охлаждающий; а также лавровый венок. А неуместны: венок из левкоев, возбуждающий голову,[54] а также венки из майорана и тому подобного, что наводит отупение и тяжесть". То же самое дословно сказано и у Аполлодора в книге "О венках и благовониях". Итак, об этом, друзья мои, достаточно.
[f] 18. А о навкратийском венке (выше, 671е),[55] - каков он и из каких цветов плетется, - я долго дознавался и многих расспрашивал, но безуспешно, и только недавно мне в руки попалась книга Полихарма Навкратийского, озаглавленная "Об Афродите", в которой написано [FHG. IV.480]: "В двадцать третью олимпиаду[56] наш земляк Герострат, занимавшийся торговлей и плававший во многие страны, прибыл в Пафос, (676) что на Кипре, и приобрел там статуэтку Афродиты древней работы,[57] высотой в пядь, и отплыл с ней в Навкратис. Но когда он был уже недалеко от Египта, внезапно налетела такая сильная буря, что не было видно ни земли, ни неба, и все припали к фигурке Афродиты с мольбой о спасении. Богиня, всегда добрая к навкратийцам, мгновенно покрыла все вокруг зеленым миртом и наполнила корабль сладким ароматом, - потому [b] что отчаявшиеся моряки уже изнемогли от морской болезни и рвоты. Засияло солнце, они увидели пристань и причалили к Навкратису. Сходя с корабля, Герострат вместе со статуэткой взял с собою и зеленые ветки внезапно выросшего мирта, чтобы посвятить в храм Афродиты. Он принес жертвы богине и, посвятив ей фигурку Афродиты, созвал своих родственников и друзей на пир в храме и каждому подарил венок из мирта; [c] такой венок и стали называть навкратийским". Так пишет Полихарм. Я согласен с ним и тоже думаю, что навкратийский венок - это просто миртовый венок, его-то Анакреонт носил вместе с розами (см. 671е).
И Филонид (выше, 675а) подтверждает, что миртовый венок разгоняет винные пары, а розовый венок охлаждает и утишает головную боль. Поэтому смешно, когда говорят, будто навкратийский венок плетется из того папируса, который в Египте назначается для венков (στεφανωτρίς). [d] При этом ссылаются на Феопомпа, который в тринадцатой книге "Истории Филиппа" и в одиннадцатой книге "Греческой истории" [FHG.I.279][58] пишет, что прибывшему в Египет лаконцу Агесилаю египтяне поднесли среди других подарков и этот самый папирус для венков. Но я не понимаю, какую пользу можно извлечь и какое удовольствие получить от папирусного венка с розами: кому это понравится, тем, пожалуй, понравится и венок из чеснока с розами. Впрочем, очень многие пишут, что навкратийский венок плетется из майорана, а майоран, действительно, [e] растет в Египте в изобилии. По утверждению Феофраста, и мирт в Египте душистее, чем в других землях [ИР VI.8.5]".[59]

[Каталог венков]

19. Беседа еще продолжалась, но тут вошли мальчики с венками из цветов той поры года, и Миртил обратился к Ульпиану: "Скажи нам, добрый Ульпиан, названия этих венков! Ты видишь, эти слуги, как в "Кентавре" Хэремона [TGF2. 785]

Глася благоговейное молчание[60]
Венки готовят для молитв пред вышними.

[f] Ив "Дионисе" тот же поэт сказал [TGF2. 783]:

Венки нарезав, вестников молчания
Благоговейного.

Только не повторяй нам ничего из "Венков" Элия Асклепиада, как будто мы не знаем этой книги, а расскажи что-нибудь новое. Конечно, тут не докажешь, что о венках из роз или фиалок кто-нибудь говорил только в переносном смысле, как в Кратиновой шутке про "нарциссовый олисбос"[61] [Kock.I.113]. Ульпиан весело ответил: "Слово στέφανος (венок), как утверждает Сем в четвертой книге "Истории Делоса" [FHG.IV.493], (677) вначале обозначало у эллинов то, что у нас называется στέφος, а у других στέμμα (лента), потому что когда мы берем венок, то сперва повязываемся лентой, а потом возлагаем на нее лавр. А само слово происходит от глагола στέφειν (опоясывать). Неужели ты, "фессалиец с речью хитросплетенной", полагаешь, что я буду повторять общие места и избитые истины? Так вот, нарочно ради твоего языка я начну с венка из ПОДЪЯЗЫЧНИКОВ (ТПОΓΛΩΤΤΙΔΕΣ),[62] о котором упомянул Платон в "Зевсе оскорбляемом" [Kock.I.614]:

Однако есть "язык" у вас в сандалиях,
И всякий раз за выпивкой венчаетесь
Цветами подъязычников; "благой язык",
[b] Когда успешна жертва, посылаете.

Этот подъязычник определяется в "Аттическом диалекте"[63] Феодора (по словам Памфила в книге "О наименованиях") как один из способов плести венки. Таково мое [мнение], потому что по Эврипиду [TGF2. 416; из "Антиопы"]:

Во всяком деле говорить умеющий
Устроит разных мнений состязание.

20. ИСТМИЙСКИЙ (ΙΣΘΜΙΑΚΏΝ). Называемый так венок удостоил упоминания в "Любителях жареного" Аристофан [Коск.I.518]:

[c] Что будем делать? Облечемся в белое,
Затянем хор, надев венки истмийские,
И станем славить нашего хозяина.

Силен пишет в своем "Глоссарии": "Истмий ('ίστμιος) - венок". Филит же пишет так [Bach frag.46, Kuchenmuller 100]: "Истмий как венок имеет два значения: "украшение головы" и "украшение победителя". Упомяну также "истмий"[64] у колодца и кинжала". Тимахид же и Симмий, оба родосцы, определяют [термин "истмийский венок"] через само себя: "истмий - венок". О нем упоминает и Калликсен Родосский в своей [d] книге "Об Александрии", пишет он так: ...[65]
21. Поскольку я упомянул Александрию, скажу, что мне известен некий венок, называемый в этом прекрасном городе АНТИНОЕВЫМ; плетется он из растения, называемого там лотосом. Произрастает этот лотос летом на болотах и бывает двух окрасок: один розового цвета - собственно говоря, сплетенные именно из него венки называются антиноевыми; другой вид, синего цвета, называется "лотосовым". Когда император Адриан посещал Александрию, некий местный поэт Панкрат,[66] [e] мой знакомец, показывал ему этот розовый лотос как чудо и уверял, что его надо называть "антиноевым", ибо он-де произрос в том самом месте, где пролилась кровь мавританского льва, которого Адриан убил во время охоты в Ливии недалеко от Александрии. Это было огромное животное, долгое время опустошавшее всю Ливию и обезлюдившее многие местности. Адриану понравились такая новая выдумка, и он пожаловал Панкрату кормление при [александрийском] Мусейоне. Комедиограф Кратин в "Одиссеях" назвал лотос "венковым" [f] (στεφάνωμα) [Коcк.1.60] потому что афиняне так называют все лиственные растения. Панкрат же в своей поэме не без изящества перечисляет:

Красный, как кровь гиацинт, белоснежную лилию, с ними
Также густой тимьян, чистотела светлые листья,
Розу, раскрывшуюся навстречу весенним зефирам:
Ибо земля не рождала еще цветок антиноев.

(678) 22. ПИЛЕОН (ΠΥΛΕΩΝ, привратный). Так называется венок, который, как говорит Памфил (ниже, 681а), лаконцы возлагают на статую Геры.
Известен мне и некий венок, называемый сикионцами ИАКХОВЫМ, об этом пишет в своем "Глоссарии" Тимахид, а Филит уточняет [Bach frag.45]: "Иакха - в Сикионии так называется душистый венок:

Стала подле отца, венок прекрасный Иакхов
Вкруг благовонных кудрей белой рукою обвив".

ГЕЛЛОТИДОЙ (ΕΛΛΩΤΙΔΑ), по "Глоссарию" Селевка, называется [b] сплетенный из мирта венок окружностью в двадцать локтей; его выносят в шествии на празднике Геллотий. Говорят, что в этом венке выносят кости Европы, которую-де [тоже] звали Геллотидой. Геллотий справляются и в Коринфе.
ФИРЕЙСКИЕ (ΘΥΡΕΑΤ1ΚΟΙ). Так называются какие-то венки у лакедемонян, и Сосибий в книге "О жертвоприношениях" пишет [FHG.II.626], что плетут их из пальмовых ветвей и в наши дни они называются [с] "псилинами" (лысыми). Носят их в память о победе при Фирее[67] предводители хоров, состязающихся на празднике гимнопедий.[68] Хоров там три: впереди хор мальчиков, справа старцы и слева взрослые мужчины, они пляшут обнаженными и поют песнопения Фалета, Алкмана и пеаны Дионисиодора Лаконца.
Венки из ЖЕЛТОГО ДОННИКА (ΜΕΛΙΛΩΤΟΝ)[69] упоминаются Алексидом в "Кратее или Торговке снадобьями" [Kock.II.337]:

Из донника полно венков развешено.

ЭПИТИМИДА (ΕΠΙΘΥΜΙΣ, "для запаха").[70] Селевк пишет, что это просто "все, что идет на венки". Тимахид же пишет, что это любые венки, какие носят женщины.
[d] ГИПОТИМИДА (ΥΠΟΘΥΜΙΣ, "пахучие") и венки-гипотимиды - у эолийцев и ионийцев это венки, которые носят вокруг шеи, как видно из стихов Алкея и Анакреонта (выше, 674c-d). А Филит в "Смеси" пишет [Bach frag.58, Kuchenmuller 102], что на Лесбосе "гипотимидой" называют миртовую ветку, вокруг которой заплетают фиалки и другие цветы.
Разновидностью венка является также ГИПОГЛОТТИДА.[71] Феодор в "Аттическом словаре" определяет ее как род плетения венков, упоминаемый Платоном в "Зевсе оскорбляемом" [Kock.I.614].
[е] 23. У комических поэтов я нахожу также некий венок, называемый КИЛИСТОМ ("скрученный");[72] он упоминается у Архиппа в "Носатом" [Коск.I.687]:

Сам невредимый, лишь плащом пожертвовав,
Домой с венком идет он туго скрученным.

У Алексида в "Агониде" или "Покрывальце" [Kock.II.298]:

У третьего венок смоковный скрученный.
Но он и с этим жить был рад-радеханек.

И в "Скироне" [Kock.II.373]:

Как скрученный венок, подвешен в воздухе.

Антифан упоминает его в "Самовлюбленном" [Kock.II.31], а Эвбул в "Эномае" или "Пелопе" [Kock.II. 190]:

[f] Как скрученный венок, был весь опутан он.

Что же такое этот "скрученный венок"? Да, я знаю, что Никандр Фиатирский в "Аттическом словаре" говорит: "Скрученные - это венки, обычно из роз". Но я хочу знать, на что похожи эти венки, и не говори, Кинульк, что это просто значит "толстый" венок. Ты-то уж привык выискивать и прямо-таки выкапывать темные слова по всем книгам, - как те философы в "Co-обманщике" комика Батона [Kock.III.329; ср.103b], о которых и Софокл говорит в "Сотрапезниках" (кстати, похожих на тебя) [TGF2. 162]:

(679) Не подобает взрослому и знатному
Не по отцу, - по брюху величать себя
И не стыдиться челюсти лоснящейся.

Ты напитал себя не только головами рыбы-главка, но и травой бессмертия, как Анфедонского Главка,[73] - так расскажи нам об этом предмете, чтобы нам не казалось, будто ты умер и преобразился по Платонову слову, - ибо божественный Платон сказал, что кто не остерегся и погряз в обжорстве, пьянстве и беспутстве, тот облекается в осла и подобных ему [b] тварей ["Федон" 81Е]".
24. Кинульк замялся с ответом и Ульпиан продолжал: "Перехожу к другому венку, к СТРУФИНУ, о котором упоминает Асклепиад, приводя стихи из "Торговок венками" Эвбула [Kock.II.199]:[74]

Дева блаженна, в чьем тереме
легкий колышется струфий,
Ветром колеблем,
Та, что всем телом прильнула,
К милому, званому,
Сладкому вздохом, с копною кудрей,
Будто бы Плющ к Тростнику,
[c] Красной весной что томится
любовью к лягушке древесной.

Плетется этот венок из цветка, называемого "мыльнянкой" (στρούθιον),[75] о которой Феофраст упоминает в шестой книге "Истории растений" [VI.8.3]: "Летом цветет ирис и так называемая мыльнянка: цветы ее красивы, но лишены запаха". Галена Смирнская называет его....[76]
"ТОСКА" (ΠΟΘΟΣ). Это тоже название венка, по свидетельству Никандра Колофонского в "Глоссарии" [frag. 144 Schneider]; возможно, от того, что его плетут из цветка, тоже называемого "тоской". О нем упоминает [d] Феофраст в шестой книге "О растениях" [VI.8.3, предыдущее]: "К летним цветам преимущественно относятся: горицвет, "Зевсов цвет",[77] лилия, лаванда, фригийский майоран и так называемая "тоска".[78] Эта последняя бывает двух видов: одна с цветами, как у живокости,[79] другая[80] же бесцветная, белесая, которой обсаживают могилы".
Перечисляет Эвбул и другие венки [Kock.II.200]:[81]

Козий венок ты вот этот поносишь,
Ласковый, влажный, о Зевс, пестроцветный!
С ним, может быть, ты отыщешь любовь.

[е] И далее он пишет так [Kock.II. 198]:

- Желаете венков? Тимьянных? Миртовых?
Быть может, из одних цветков составленных?
- Давай вот этих, миртовых: другие же
Все продавай, за исключеньем миртовых.

25. ЛИПОВЫЙ (ΦΙΛΥΡΙΝΟΣ). Ксенарх в "Воине" [Kock.II.473]:

У парня был
На голове венок безлистный[82] липовый.

Некоторые венки называются СВИТЫМИ (ΕΛΙΚΤΟΙ),[83] как, например, [f] и поныне в Александрии. Упоминает их Хэремон в следующих стихах "Диониса" [TGF2. 784]:

Из мирта и нарцисса трижды свитыми
Гирляндами венков...

О "вечно цветущих" венках в Египте так пишет Гелланик в "Египетских рассказах" [frag. 150]: "Город при реке,[84] Тиндий ему имя, собрание богов и храм великий и священный в середине города, каменный, (680) и ворота каменные. Внутри храма растут терновые кусты,[85] белые и черные. На них сверху положены венки, сплетенные из цвета терна, цвета граната и виноградной лозы. И цветут они вечно. Венки сняли с себя боги в Египте, узнав, что царствует Бабис, который есть Тифон". Впрочем, Деметрий в книге "О Египте" пишет, что эти терновники находятся [не там, а] близ города Абидоса[86] [FHG.IV.383]: "В нижней области растет и особенный [b] терновник с округлыми плодами на шарообразных веточках. Цветет он весной, и цветы у него необычайно яркого красивого цвета.[87] Египтяне рассказывают, что когда эфиопы, посланные Тифоном под Трою, услышали, что Мемнон погиб, то они повесили здесь на терновник венки,- это потому что терновые веточки, на которых распускаются цветки, [c] похожи на венки". Вышеназванный Гелланик рассказывает [FHG.I.66] и о египетском царе Амасисе. В начале жизни он был простолюдином низкого звания, но однажды он сплел венок из лучших весенних цветов и послал в подарок ко дню рождения Патармиду, царствовавшему тогда над Египтом. Тот пленился красотой венка и позвал Амасиса к себе на пир, сделал своим другом и, когда египтяне против него восстали, то послал во главе войска против восставших египтян; а они, ненавидя Патармида, тут и провозгласили царем Амасиса.
26. СИНТЕМАТИИ (ΣΤΝΘΗΜΑΤΙΑΙΟΙ, "договорные") венки, которые надо поставить по заказу. Аристофан в "Женщинах на празднике Фесмофорий" [458]:

Но мне пора на рынок. Двадцать штук венков
[d] Должна я для пирушки на заказ сплести.

ХОРОНОН (ΧΟΡΩΝΟΝ). Апион в книге "О латинским языке" говорит, что в давние времена венок назывался "хоронон", потому что его использовали хоревты[88] в театре, не просто возлагая его на себя, но соперничая за него, как за награду; указание на это можно видеть и в эпиграммах Симонида [PLG4. III.507, Diehl 11.87, Edmonds II.402]:

Фебу, который ведет в песнопенье сынов Тиндарея,
Наши цикады чело увенчали за это хороном (χορωνω̃).[89]

АКИНИЕВЫЕ (ΑΚΙΝΙΟΙ) - так называются венки, сплетенные, как утверждает врач Андрон, из растения, называемого "аки".[90] Его слова приводит Парфений, сын Дионисия, в первой книге "О словах у историков" [e] [Метеке "Аnаl. А1ех." 293].
27. Вообще, пригодные для венков цветы перечисляются у Феофраста так [ИР 6.6.11]: "левкой, Зевсов цвет, лаванда, желтофиоль,[91] царские кудри.[92] Первым из цветов, - продолжает он, - появляется левкой. Вместе с ним - дикая желтофиоль, затем нарцисс белый и нарцисс-лилия,[93] а из диких растений горный анемон и головка лука-бульбы (некоторые вплетают в венки и этот цветок). За ними расцветают лабазник[94] и черные фиалки, а из диких цветов бессмертник, луговой анемон, меч-цветок[95] и дикий гиацинт. Роза - цветок поздний, появляется [f] последней, а отцветает первой. К летним цветам преимущественно относятся горицвет, Зевсов цвет, лилия, лаванда, фригийский майоран и так называемая "тоска"". В восьмой книге Феофраст пишет [19.3]: "А кто берет венок из ЗЛАТОЦВЕТА (ΕΛΙΧΡΥΣΟΣ), тот поддержит его славу, покропив его благовонием". Алкман упоминает о нем в стихах [PLG4. 111.21]:

(681) Я несу тебе с молитвой
Тот венок из златоцветов
Вместе с кипером прелестным.

Также Ивик [PLG4. III.238]:

Мирты, и фиалки, и златоцветы,
Яблоки, розы и нежные лавры.

Кратин пишет в "Неженках" [Коск.I.43, ниже, 685b-с]:

И тимьяном, златоцвета ветками, лабазником.

Цветок этот похож на лотос.[96] Фемистагор Эфесский пишет в сочинении, озаглавленном "Золотая книга", что цветок назван по нимфе Гелихрисе, [b] которая первой стала собирать его. А о лилиях Феофраст пишет [ИР 6.6.3], что они бывают и с пурпурными цветами.
Филин утверждает, что ЛИЛИЮ одни называют λείριον,[97] а другие - "ион",[98] а коринфяне, как пишет в "Глоссарии" Никандр [frag. 126 Schneider, р.204; ниже, 683d], называют ее амброзией.
Диокл пишет в трактате "О смертельных отравах" [Wellmann 195; выше, 676d]: "АМАРАК (AMAPAKON, сладкий майоран), который некоторые называют сампсухом".
28. О ЖИВОКОСТИ (ΚΟΣΜΟΣΑΝΔΑΛΟΣ) упоминает Кратин в "Неженках" в следующих стихах [Коск.I.43; ниже, 685b-с]:

Но главу себе венчаю я цветами всех мастей:
[с] Лилиями, живокостью, розами, нарциссами.

Клеарх во второй книге "Об образе жизни" пишет [FHG.II.303]:[99] "Взгляни на лакедемонян, вплетающих в венки живокость, которые погибли, поправ древнейшее украшение своего государства. Поэтому верно сказал о них в комедии "Кифарист" поэт Антифан [Kock.II.57]:

Разве спесь не распирала головы лаконские,
Потому что враг ни разу их не завоевывал?
Нынче ж, волосы украсив сетками порфирными,
Неприятелю охотно выдают заложников".

Гикесий во второй книге "О составе вещей"[100] пишет, что ЛЕВКОЙ [d] имеет среднюю терпкость, но необычайно приятный, хотя и кратковременный, запах. "То же самое, - пишет он, - можно наблюдать и у фиалки, она только еще более душиста". Аполлодор в книге "О диких животных" пишет [frag. 10 в книге Шнайдера "Никандр", р. 195]: "[левкой тоже называют] χαμαίπιτυς (маленькая сосна), иные - ο̉λόκυρος (полновластный), а в Афинах - ι̉ωνιά (фиалковый), на Эвбее же - σιδηρι̃τις (железный)". Никандр во второй книге "Георгик" (стихи я приведу немного дальше (683а), когда кончу рассказ о венках) говорит, что левкой (τὸ 'ίον) впервые был подарен Иону нимфами-иониадами.[101]
[е] В "Истории растений" Феофраст пишет [6.6.9], что НАРЦИСС иногда называют лилией (λείριον), однако дальше он говорит о них, как о
разных растениях. Эвмах Керкирский в "Собирании корней" пишет, что еще его называют акакаллидой и трещоткой. О цветке "царские кудри", который увядает на ночь и распускается на рассвете, упоминает Кратин в "Неженках" [Kock.I.43, ниже, 685с]:

Также царскими кудрями, самыми любимыми.

О ТИМЬЯНЕ (ΕΡΠΥΛΛΙΣ) Феофраст пишет в "Истории растений" [VI.7.2], что есть дикий тимьян, который сажают, принося его в Сикионе с гор, а в Афинах с Гиметта; в других местах, например во Фракии, им [f] вообще покрыты целые горы. Филин пишет, что еще он называется "зигидой" (ζυγίς). О ГОРИЦВЕТЕ (ΛΥΧΝΙΣ) Америй Македонский пишет в "Собирании корней", что он вырос там, где пролилась вода, которой омывалась Афродита, после соития с Гефестом. Лучше всего он на Кипре и Лемносе, также на Стронгиле,[102] Эриксе и Кифере. ИРИС, пишет Феофраст [ИР 6.8.3], цветет летом и [Ibid., 9.7.3] это единственное благовонное растение, цветущее в Европе. Лучший ирис растет в Иллирии, (682) вдали от моря. Филин же пишет, что цветы ириса называют "волками" за то, что они похожи на волчью пасть. Николай Дамасский в сто восьмой книге "Истории" пишет [FHG.III.416], что вокруг некоего альпийского озера, величиной во много стадиев, круглый год растут яркие и ароматные цветы, похожие на КАЛХИ (ΚΑΛΧΑΙ). О калхах[103] упоминает и Алкман [PLG4. III.52]:

Цепь золотую носил он из калх с нежными лепестками.

Упоминает их и Эпихарм в "Деревенщине" [Kaibel 91].
[b] 29. "РОЗЫ, - пишет Феофраст в шестой книге [ИР 6.6.4], - сильно различаются между собой. Большинство их имеет по пяти лепестков, но есть и двенадцатилепестковые, а в окрестностях Филипп даже столепестковые.[104] Там их пересаживают в сады с горы Пангей, на которой их очень много. Внутренние лепестки у них очень малы (растут они так, что внутренние и внешние лепестки у них разные), с виду они невелики, и запах у них слабый. Из пятилепестковых роз лучше пахнут те, которые шероховаты снизу. Самые душистые розы - в Кирене, поэтому [с] и благовония оттуда лучше всех; и левкои, и другие цветы тоже имеют там божетвенно чистый запах, в особенности шафран". А Тимахид пишет в "Пирах", что аркадяне называют розу не ευ̉οσμος (благовонная), а ευ̉όμφαλος (благое средоточие). Аполлодор в четвертой книге "О Парфии" описывает произрастающий там цветок ФИЛАДЕЛЬФ.[105] Пишет он так [FHG.IV.30]: "[Растут там] разные породы мирта: вьюнок (μι̃λαξ) и филадельф, названный так по его природе.[106] Ибо всякий раз, когда [d] встречаются его раздельные побеги, они сплетаются в объятии, как живые, словно выросли из одного корня, и так продолжают расти и пускать побеги. Поэтому их используют для ограждения культурных растений: отсекают самые тонкие побеги, сплетают в сеть и высаживают вокруг садового участка. Получившееся переплетение образует непреодолимую ограду".
30. О цветах для венков упоминает и сочинитель "Киприй", будь то [e] Гегесий или Стасин. (Впрочем, Демодамант Галикарнасский или Милетский в книге "О Галикарнассе" уверяет, что это сочинение Киприя Галикарнасского). Но кто бы ни был сочинитель, в первой песне он пишет вот что [frag.ер.pp. 16, 22]:

Тело свое облачила в покровы: Хариты и Оры
Их сотворили, окрасив цветами вешнего луга.
Оры ступают в покровах таких: гиацинта, шафрана,
Пышно цветущей фиалки, прекраснейшей завязи розы,
Сладким нектаром пропитанных в чашечках пищи бессмертной,
В благоухающем цвете нарцисса. И так Афродита
[f] В ткань облачилась, хранящую каждой поры благовонье.

Сочинитель показывает, что и в венках он понимает толк [frag.ер.23]:

В сонме прислужниц своих Афродита с улыбкою нежной,
Свивши венки из душистых цветов луговых, возложила
Их на главу, и за нею богини в повязках блестящих -
Нимфы, Хариты и с ними сама Афродита златая,
Песнь возглашая на Иде - прекрасной горе многоструйной.

(683) 31. Никандр во второй книге "Георгик" тоже перечисляет цветы для венков и так говорит о розах и о нимфах-Иониадах [frag.74 Schneider, рр.91-112]:

Часть ионийских цветов высевай семенами, другие
Можешь рассадою в землю высаживать. Два существует
Рода иад:[107] бледно-желтый и с виду на похожий злато,
Также другой: из него подносили томимы тоскою
Нимфы-иониады[108] венок священный Иону
Возле писейских наделов за то, что он грозного вепря
[b] Сворою псов затравил, и вечерней порою в Алфее
Иониады ему омыли кровавые члены
В час, когда лечь собирался. Колючей же розы побеги
Срежь в две ладони длиной и воткни их в борозды крепко.
Первые розы - Мидаса Одонийского, отправляясь
В царство Азийское, он посадил их в полях эмафийских,
Вечно увиты они шестьюдесятью лепестками.
Розы вторые - Нисей мегарской, однако не хуже
И Фасеида,[109] и тот магнесийский храм над Летеем,
[с] Где на его берегах белобровая чтится богиня.[110]
Высади в ямку и ветвь плюща с корневищем широким;
Часто под ветром фракийским[111] гирлянду[112] так высадить можно
Гроздей его - можешь взять или белого, или с усами:
Голову только оставь, опалив боковые побеги
И бечеву привязав к молодым переплетшимся прутьям,
Чтобы две плети могли вокруг обвиваться друг друга,
Переплетаясь, пока в ковер не сольются единый,
[d] Гордый, с обеих сторон покрытый зеленой листвою.
Чашечки лилий[113] обычно из луковицы вырастают,
Могут расти из семян; лепестки у них снега белее,
Но середина желта. "Амброзией",[114] "лирией", "крином"
Их величают певцы, а чаще - "усладой Киприды",
Из-за ее белизны. А где-то в цветочной средине
Срам восстает напоказ, оружие чресел ослиных.
[е] На гиацинт[115] вечно скорбный похож малый ирис корнями,
Но наверху у него вырастают цветки чистотела[116]
Ласточек вместе в прилетом весенним, в цветочном же лоне
Острые листья торчат безжалостно;[117] и молодые
Выглядят, будто цветы навечно склонили головки.
С ними и куколь кричащий, триаллида[118] или ромашка, -
Их никогда не зовут пустоцветами, - или же "бычий
Глаз", что высокой главой соседям грозит непрестанно,
Желтофиоль, что лучи божества восходящего славит.
[f] На возвышеньях сажать увлажненных тимьян тебе надо,
Чтобы все длинные ветви его продувались ветрами,
Свешиваясь, расползаясь за нимф желанным напитком.
Только от мака отбрось самого[119] широкие листья,
Чтобы головку его от гусениц мог уберечь ты:
Любит ползучая тварь сидеть на раскрывшихся листьях,
Маковой нежной головке грозя, набитой плодами.
Если листву (θρι̃α) удалишь, обожжет их божественным жаром,
(684) Или же ветры скуют холодные, - нет им укрытья,

(θρι̃α здесь значит не листья смоковницы, но листья мака)[120]

Негде им пищу принять: приближался к плотным головкам,
Гусениц ножки частенько скользят. Навоз укрепляет
Юного ладана ветки, в горшках ростки майорана,
Все, что готовят сады для венков мужам-садоводам.
[b] Папоротник также тонкий, и лист "детолюба",[121] похожий
На тополиный, шафран, что весной лепестки закрывает,[122]
Мяту лимонную с острым запахом, хну, все красоты,
Что на лугах заливных вырастают по собственной воле:
Бычий глаз, и гвоздику душистую, и хризантемы,
[c] И гиацинт, у земли же - носящие траур фиалки,[123]
Их лишь одних среди всех цветов прокляла
Персефона (Φερσεφόνεια).
Рядом и шпажник вознесся высокий и всеароматный,
Новопреставленных дев погребения он окружает,
Дев же цветущих влекут анемоны блестящей красою,
Издалека их маня сверканьем и яркостью красок.

(в некоторых списках[124] пишется "маня сверканием красок любезных")

[d] Всякий прохожий, узрев святилище возле дороги
Или богов истуканы, сорвет каламинт, маргаритки
Светлый цветок и кладет к подножью иль камням ограды;
Часто сорвет "чаровниц" (θέρμια),[125] ноготки иногда собирая,
Лилии, что на камнях везде увядают могильных,
"Бороду ветхого старца",[126] почтительные (ε̉ντραπέας)[127] цикламены,
"Ящерицу", что зовут венцом владыки Аида ('Ηγεσίλαος).[128]

[е] 32. Из этих стихов ясно, что чистотел и анемон - разные растения; то же самое пишут и некоторые другие авторы. Феофраст говорит [ИР 7.15.1]: "Время цветения нужно рассматривать в согласии со звездами -например, у гелиотропа и чистотела (τὸ χελιδόνιον), который зацветает с прилетом ласточек".[129] Некий цветок "амбросию" перечисляет в "Исторических записках" Каристий [FHG.IV.357]: "Никандр пишет [f] [frag. 127, p.204 Schneider], что так называемая амбросия растет на острове Косе на голове статуи Александра". Как сказано раньше, амбросией называют лилию (68lb). А Тимахид в четвертой книге "Пира" перечисляет еще и цветок, называемый "тезеевым":

Нежный тезеев цветок, на яблоневый цвет похожий;
Он посвящен Левкерее[130] прекрасной, его полюбившей
Более всех остальных.

Из этого цветка, по словам Тимахида, был сплетен венец Ариадны. (685) Еще о цветах для венков упоминает Ферекрат или иной автор пьесы "Персы" [Kock.I. 183]:

О рыгающий мальвами, | дышащий гиацинтом,
Донниками болтающий, | розами смеющийся,
Майоран целующий, | сельдерей обнимающий,
Гиппосельдереем смеющийся, | живокостью шагая.
Кубок наполнив, пеан[131] прокричи, | тройственный, по закону.

И сочинитель приписываемых Ферекрату "Рудокопов" говорит [Kock.I. 177]:

Под кудрявыми лозами | мягкие стебли дрока,
[b] Влажный кипер топчущие | средь лугов лотоносных,
Средь полей трилистника, | кервеля, нежных фиалок.

Спрашивается, что за трилистник (τὸ τρίφυλλον) в этих стихах? Ведь и Демарете приписывается поэмка "Трилистник", и Ферекрат (или Страттид) пишет в драме "Добрые люди" [Kock.I.145 (Ферекрат)]:

Иные,
До рассвета омывшись и в венках,
Иные,
Умастившись, о мяте и живокости
Вы лепечете.

И Кратин в "Неженках" [Коск.I.43; выше, 68If]:

Я главу себе венчаю ведь цветами всех мастей:
[c] Лилиями, живокостью, розами, нарциссами,
Чашечками анемонов, мятою лимонною,
Гиацинтами, шафраном, кервелем, фиалками,
Также царскими кудрями, самыми любимыми,
И тимьяном, златоцвета ветками, лабазником,
..................... пучком нарциссовым,
Также бдительным медвяным покрываюсь лотосом,
А ракитник от Медонта[132] сам является ко мне.

33. В прежние времена внесение на пир венков и умащений означало, что начинаются "вторые столы": это показывает Никострат в "Мнимом злодее" [Kock.II. 227]:

[d] Устрой вторые нам столы: давай сюда
Венки и мирру, ладан, сласти, лакомства,
Найми флейтистку.

Дифирамбический поэт Филоксен в "Пире" тоже представляет венок началом попойки [PLG4. III.601]:

На ладони полилось омовение -
Нежный отрок
Изливал его кувшином серебряным;
И внеслись из миртовых тонких ветвей дважды свитые
Венки.

Эвбул в "Кормилицах" [Kock.II.204]:

[e] В дома лишь заходили гости старые.
На ложа устремлялись все не мешкая,
Венки для всех там быстро появлялися,
А вот и стол, для взоров соблазнительный,
С натертыми ячменными печеньями.

Как показывает Никострат в "Ростовщике", такой обычай был и у египтян: ростовщик-египтянин у него говорит [Kock.II.226]:

- Застали двух гостей мы там и сводника,
Умытых и венками разукрашенных.
- Отлично, Хэрефонт,[133] всегда ты вовремя!

А ты, Кинульк, уже объелся! Уж я бы спросил тебя, почему это у Кратина о медвяном лотосе говорится "бдительным медвяным лотосом" (685с)? Но ты, я вижу, уже "упившийся" ('έξοινος) - так Алексид в "Новоселе" называет пьяного (μεθύσης) - поэтому конец шуткам, и я приказываю слугам словами Софокла, который говорит в "Сотрапезниках" [TGF2. 161]:

(686) Вносите! Пусть замесит тесто кто-нибудь,
Кратер глубокий побыстрей наполните!
Как вол рабочий, этот муж не примется
За дело, не набив живот как следует.

И как у Аристия Флиунтского в "Керах" [TGF2. 727]:

Гуляка ль, сотрапезник, попрошайка ли
Хлебов ячменных, или с ненасытною
Утробой парасит стола загробного.

[b] Но на все мои слова он молчит - наденьте на него "путаные" (χυδαίοι) венки и унесите прочь! А про такие венки сказано было в "Близнецах" Алексида [Kock.II.315]:

Венков вот этих, заплетенных путано.

Я же на этом сегодня умолкаю, предоставив слово желающим обсудить благовония, и отдаю в конце этой моей венценосной речи приказ слуге словами Антифана [Kock.II. 123]:

Пусть принесут мне два венка порядочных,
[с] Изрядный факел с ненасытным пламенем! -

и я удалюсь, как со сцены.[134]
И через несколько дней, как будто сам себе напророчив молчание, он счастливо скончался, ни единого дня не подарив болезни, а нас, своих товарищей, оставив в великом горе.

[Каталог благовоний и умащений]

34. Между тем прислуга стала разносить умащения в алебастровых и золотых сосудах, и кто-то щедро намазал одним из них лицо задремавшему за столом Кинульку. Очнувшись и еще не придя в себя, он [d] закричал: "Геракл великий, что это значит? Подойдите же кто-нибудь вытереть мне лицо от этих ваших шуток! Или вы забыли, что говорит Сократ в "Пире" милого Ксенофонта [II.2]: "- Клянусь Зевсом, Каллий, ты прекрасно угощаешь нас! И обед ты нам подал безукоризненный, и для зрения и слуха нам представляешь наилучшие развлечения! - А что, если принести еще и мирры, чтобы пир был и для обоняния? - Вот этого [e] не надо, сказал Сократ. Как есть иная одежда для женщин, иная для мужчин, так и запах хорош иной для женщин, иной для мужчин. Ведь мужчина для мужчины никогда не станет мазаться миррою, да и женщинам, особенно новобрачным, как жене нашего Никерата или жене Критобула, к чему эта мирра? Они и так хорошо пахнут. Для них запах масла наших гимнасиев приятнее благовоний, если он есть, и желанней, если его нет. От душистого масла и раб, и свободный сразу пахнут одинаково; [f] а для запаха от трудов, достойных свободного человека, нужны добрые усилия и нужно долгое время, чтобы этот запах стал приятен и благороден". Точно так и дивный Хрисипп говорит, имя свое "мирра" носит из-за того, что ее получение связано с массой напрасных трудов (μόρος) и многих тягостей. Лакедемоняне даже изгоняют из Спарты изготовителей благовоний, за то, что те зря изводят оливковое масло, и красильщиков (687) шерсти за то, что те портят ее белизну. И мудрый Солон в своих законах запретил мужчинам торговать благовониями.
35. "А нынче, - пишет Клеарх в третьей книге "Об образе жизни" [FHG.II.304; ср.: 568a-d], - не только благовония, но и румяна пошли в ход с такими излишествами, что мужчины совсем обабились и отбились от рук. Неужели вы думаете, что роскошь без добродетели может быть изящна? А вот Сапфо, истинная женщина и поэтесса, постеснялась отделить нежное от истинно красивого, когда писала [PLG.4 III. 115]:

[b] Я негу люблю:
блеск, красота,
словно сияние солнца,
Чаруют меня...

- ясно, что здесь желание жить у нее вызывает сочетание блеска с красотой, а они в равной степени свойственны добродетели. Живописец Паррасий (ср. 543с), хотя и роскошествовал сверх меры своего художнического положения и своим уделом свободного человека упивался из кистей,[135] как из чаш, на словах, однако, не забывал о добродетели и над всеми своими линдскими картинами надписывал:

Неге приверженный муж, но доблести чтущий исполнил.
Это Паррасий.

Какой-то остроумец, вознегодовав на него за то, вероятно, что он марает негу и красоту добродетели, грубо отдавая роскошеству все, что подарил [с] ему случай, переправил [начало стиха] на "кубкам приверженный муж". И все-таки он заслуживает снисхождения за то, что воздавал честь добродетели". Так пишет Клеарх. А поэт Софокл в "Суде [Париса]" [TGF2. 209] изображает Афродиту как богиню наслаждения, умащенную миррой и с зеркалом в руках, Афину же - как богиню разума и мудрости, умащенную оливковым маслом и соревнующую в гимнасии".
36. На эти слова отозвался Масурий: "Милейший мой! Неужели [d] ты не знаешь, что ощущения нашего мозга приятными запахами утишаются и даже лечатся? Об этом и Алексид пишет в "Заблудшей" [Коcк.II.368; 46а]:

Дать мозгу напитаться добрым запахом -
Залог здоровья.

И отважный, даже буйный поэт Алкей сказал [PLG4. III. 162]:

И на грудь струей благовонной лейте
Сладкое миро!

[е] И мудрый Анакреонт [PLG4. III.257]:

Отчего ты бежишь,
миррой натерши грудь,
как свирель, пустую?

Мирру он указывает втирать в грудь, потому что в груди сердце, и оно, видимо, успокаивается от благовония. Так делали не просто потому, что с груди сладкий запах естественно возносится вверх, к ноздрям, но и потому что думали, будто душа гнездится прямо в сердце, как учили [f] врачи Праксагор и Филотим [Wellmann 122-123]. И Гомер говорит [Од.ХХ.17]:

В грудь он ударил себя и сказал раздраженному сердцу.

И [Од.ХХ.13]:

Сердце же злилось в груди...

И [Ил.ХХ.17]:

Даже у Гектора сердце в могучей груди задрожало.

Все это значит, что в груди находится властная часть души: потому-то в (688) волнении страха сердце и бьется заметнее. И гомеровский Агамемнон говорит [Ил.Х.93]:

Так за ахеян страшуся я: дух мой не в силах
Твердость свою сохранять, но волнуется; сердце из персей
Вырваться хочет, и ноги мои подо мною трепещут!

И у Софокла женщины, освободясь от страха, говорят [TGF2. 297]:

Дочерь Страха
Больше не резвится в моей душе.

У Анаксандрида же взволнованный человек говорит [Kock.II. 160]:

[b] О сердце подлое!
Всегда одно ты в теле радо бедствиям:
Завидишь мои испуг и в пляс пускаешься.

Платон говорит [в "Тимее"] [р.70с], что это вложил в человека сам творец всего сущего: сердце он окружил легкими, плоть которых, во-первых, мягка и бескровна, а во-вторых, пориста, чтобы сердце, прыгая в предчувствии опасностей, ударялось лишь о податливое и мягкое. Однако венки, надевавшиеся на грудь, поэты называют "гипотимидами",[136] [с] потому что от цветов поднимаются ароматы, но никак не потому что душа [иногда] называется "духом" (θυμός), как полагают некоторые.
37. Словом "мирра" впервые воспользовался Архилох, сказавший [PLG4. 11.392]:

Не стала бы старуха миррой мазаться.

И в другом месте [PLG4. 11.391]:

...и старик влюбился бы
В ту грудь, в те миррой пахнущие волосы.

Эолийцы называют миррой "смирну", потому что большинство благовоний (μύρα) приготовляется именно с помощью смирны, а так называемая "стакта" - только из смирны. Гомер знает об употреблении благовоний, но называет их "маслом", прилагая эпитет [Ил.ХХШ.186]:

[d] умащала розовым маслом.

В другом месте [Ил.ХIV.172] он называет масло "душистым". И Афродита у него [Ил.ХХIII.186] умащает тело Гектора "амвросическим маслом роз благовонных". Все это было сделано из цветов. А о благовониях, сделанных на основе ароматов (называемых также θυώματα), он говорит, описывая Геру [Ил.Х1У.170]:

Там амврозической влагой она до малейшего праха
С тела прелестного смыв, умастилася маслом чистейшим,
[e] Сладким, небесным, изящнейшим всех у нее благовоний:
Чуть сотрясали его в медностенном Крониона доме,
Вдруг до земли и до неба божественный дух разливался.

38. Аполлоний, принадлежащий к школе Герофила, утверждает, что наилучшие благовония производятся только в определенных местностях; в трактате "О благовониях" он пишет так: "Лучшие благовония из ириса получают в Элиде и Кизике, розовые - в Фаселиде (выше, 683b), также в Неаполе и Капуе, шафрановые - в Солах Киликийских и на Родосе, нардовые - в Тарсе, лучшие из энанфа - на Кипре и в Адрамиттии, майорановые и яблочные - на Косе. Хна более всего ценится египетская, после [f] нее - кипрская и финикийская, особенно сидонская. Так называемые панафинейские благовония делаются в Афинах, "метопийское" и "мендесийское" - в Египте: "метопийское" готовится из масла горьких орехов. (689) Определяют это лучшее качество (замечает Аполлоний) достоинства масла и мастеров, а отнюдь не местность. Так, - пишет он, - Эфес прежде славился благовониями, особенно "мегалейоном", а теперь нет. В Александрии они были прекрасны, потому что город был богат, а Арсиноя и Береника о них заботились. В Кирене розовое масло тоже было отличным при Беренике Великой. С другой стороны, в древности благовоние из энанфа в Адрамиттии было посредственным, впоследствии же оно завоевало первенство благодаря жене Эвмена[137] Стратонике. Сирийские благовония в старину все [b] были прекрасны, особенно из верблюжьего сена, а теперь нет. В Пергаме когда-то благодаря одному только трудолюбивому мирровару изготовлялось такое ладанное благовоние, как нигде, а теперь этого нет. Когда дорогое благовоние вливается в дешевое, оно остается сверху, однако когда хороший мед вливается в плохой, он ложится на дно: дурное пересиливает".[138]
39. Упоминая в "Играх" египетскую мирру, Ахей пишет [TGF2. 747; ср.553е]:

На вес сребра дадут ему наградою
Египетскую мирру, камни кипрские.[139]

Может быть, - пишет Дидим [Schmidt 305], - здесь имеется в виду [с] "стакта", потому что в Элладу шла смирна, уже обработанная в Египте. А Гикесий во второй книге "О составе вещей" пишет: "Среди благовоний различаются притирания (χρίματα) и умащения (α̉λείματα). Для попоек хорошо розовое благовоние, а также миртовое и яблочное; последнее полезно для желудка и помогает при обмороках. Энанфовое тоже полезно для желудка и сохраняет ясность ума. Майорановое и тимьяновое хороши для попоек, а также шафрановое, если в нем не слишком [d] много смирны. Но и стакта хороша для попоек, а также нард. Благовоние из верблюжьего сена сладко и изысканно, из левкоев - душисто и полезно для пищеварения". Феофраст в книге "О запахах" пишет [VE27], что из цветов в состав благовоний входят розы, левкой и сусин (из цветов лилий),[140] также мята лимонная, тимьян, хна и шафран (лучший шафран - из Эгины и из Киликии). Из листьев берутся миртовые и энанфовые - [е] энанф растет в горах Кипра и очень душист, тот же, что растет в Элладе, не годится, потому что не пахнет. Из корней берутся ирисовые и нардовые, а в состав майоранового благовония входит корень коста.[141]
40. О том, что использование благовоний хорошо было известно древним, видно из того, что они знали, какое из них для какой члена тела. Например, Антифан пишет в "Форикийцах, или Подкопщике" [Kock.II.53; 553d]:

- Так умывается она? Чем именно?
- Из ящичка, оправленного золотом,
Стопы и бедра миррой трет египетской,
Сосцы и щеки - нежит финикийскою,
[f] А мятной - натирает руку каждую,
Лоб, брови, кудри - миррой амараковой,
Колени с шеей - миррою тимьяновой...

И Кефисодор в "Трофонии" [Коск.I.800; 553а]:

- Потом купи мне, Ксанфий, умащения,
Ирисовое, розовое, быстренько!
Еще для ног купи мне баккаридное.
- Ах, толстозадый, хочет баккаридного!
И с ним, как шлюха, я пойду по улице?

Анаксандрид в "Протесилае" [Kock.II.151; 553d]:

Вот мирра от Перона! и такую же,
(690) Египетскую Меланоп купил вчера
И трет ей нынче ноги Каллистратовы.

Об этом торговце благовониями Пероне упоминают также Феопомп в "Адмете" и в "Любителе роскоши" [Коск.I.733, 737], и Антифан в "Антии" [Kock.II.24]:

Он задержался у Перона в лавочке
И пробует там мирру. Как сторгуется,
Так принесет тебе: и нард, и киннамон.

41. Многие комедиографы упоминают "баккаридное" благовоние: в следующих стихах о ней упоминает и Гиппонакт [PLG.4 11.476, Diehl 1.273]:

А этой баккаридой если нос смазать,
[b] Совсем она похоже на шафран пахнет.

Ахей в сатировской драме "Этон" [TGF2. 749]:[142]

Баккаридой намазавшись и взвеявши
Над головою кудри опахалами.

Ион в "Омфале" [TGF2. 736] :[143]

Знать баккариду или благовония,
В сардийских мазях ворожить - не лучше ли,
Чем в строгих нравах острова Пелопова.

Здесь под сардианскими мазями он разумеет мирру, так как лидийцы славились приверженностью к роскоши. Поэтому у Анакреонта [PLG4. III.293] [c] выражение Λυδοπαθής (лидострастный) означает "сладострастный". Упоминает баккариду и Софокл [TGF2. 342]. Магнет в "Лидийцах" [Коcк.1.8]:

Помывшись и намазавшись баккаридой...

Может быть, баккарида - даже не благовоние, потому что Эсхил в "Амимоне" их противопоставляет [frag. 14]:

А я - и мирры, и твои баккариды!

И Симонид [PLG4.II.455, Diehl I.254]:[144]

И вот я умащаюсь благовоньями
И баккаридой.

Аристофан в "Женщинах на празднестве Фесмофорий" [Kock.I. 474]:

[d] Как развязал я этот мерзкий кожаный
Мешок, так и пахнуло ароматами,
Свидетель Зевс, баккаридой и миррою.

42. О благовонии БРЕНФИИ[145] (ΒΡΕΝΘΕΙΟΝ) упоминает Ферекрат в "Побрякушках" [Kock.I. 173]:

Я стал и говорю: "Налейте бренфия
Для нас двоих, и будет он в готовности
Для всех входящих".

О ЦАРСКОЙ (ΒΑΣΙΛΕΙΟΣ) мирре упоминает в "Соседях" Кратет [Kock.I. 131]:

Пах царского он слаще благовония.

[e] Однако Сапфо называет царским и бренфий [PLG4. III. 105, Diehl I.370]:

Бреифием царским.

ПСАГДА (ΨΑΓΔΗΣ). Аристофан в "Пирующих" [Коск.I.443; 691с]:

Давай взгляну, какие благовония
Ты мог бы взять у нас. Вот, псагда нравится?

Эвполид в "Марике" [Коск.I.312; 691с]:

Рыгая псагдой.

Эвбул в "Торговках венками" [Kock.II. 199]:

С египетскою псагдой трижды мытая.

Полемон пишет в "Письме к Адею" [Preller 106], что у элидян есть благовоние под названием ПЛАНГОНИЙ, изобретенное женщиной Планго. Это же рассказывает и Сосибий в "Подобиях" [FHG. 11.630].
[f] МЕГАЛЕЙОН[146] тоже был назван по имени сицилийца Мегалла (впрочем, некоторые считают его афинянином). Упоминают его Аристофан в "Тельмесцах" [Kock.I. 527] и Ферекрат в "Широкой" [Kock.I. 186], а Страттид в "Медее" пишет так [Kock.I.720]:

И говоришь, такую мирру ей несешь,
Что ни Мегалл не сотворял подобного,
Ни Диний египтянин не владел таким,
И даже никогда о нем не слыхивал?

О благовонном мегалейоне упоминает и Амфид в "Одиссее" [Коcк. 691 11.243]:

- Милетскими коврами дом увешайте,
Натрите гостя лучшим мегалейоном
И фимиамы накурите царские.
- А что об этих фимиамах знаешь ты,
Хозяин?

Анаксандрид в "Терее" [Kock.II. 156]:

Как царская невеста нареченная,
Мегалловыми миррами надушена.

О НАРДОВОМ благовонии упоминает Менандр в "Сетке для волос" [Kock.III.78]:

- Приятно, мальчик, это благовоние.
[b] - Еще бы нет! Из нарда приготовлено!

43. Вместо "натереться" подобными мазями, Алкей в "Палестре" употребил глагол "намирриться" (μυρίσασθαι) [Kock.I.761]:

Взамен нее с ним заперлась, намиррившись.

А слово "умащение" Аристофан в "Женщинах в народном собрании" употребляет в форме μυρώμα, а не μυρίσμα [Kock.III.78]:

Всю голову
Себе я умастила умащеньями (μυρώμασιν).

О так называемой сагде (и это тоже благовонное масло) упоминает [с] Эпилик в "Коралиске" [Коск.I.803]:

Баккаридои и сагдои одновременно.

Еще это слово есть у Аристофана в "Пирующих" и у Эвполида в "Марике": "рыгая сагдою" (это сказано против человека роскошествующего, говорит Никандр Фиатирский). Но Феодор считает, что это не умащение, а фимиам.
44. Кувшин мирры стоил в Афинах очень дорого; по Гиппарху в "Бдении" [Kock.III.274], пять мин, по Менандру в "Женоненавистнике" [Kock.III.97] - десять мин. Антифан во "Фреаррийце"[147] говорит о [d] благовонной стакте [Kock.II.110]:

Мне стакта за две мины не понравилась.

Однако любило благовония не только "сардианское племя", как Алексид называет лидийцев в "Изготовителе чаш" [Kock.II.320]:

благовония
Всегда любило племя сардианское, -

но и сами афиняне, открывшие людям все самое лучшее в нашем образе жизни, несмотря на эти огромные цены, не отказывались от благовоний, - как и мы не отказываемся, хотя в наши дни они стоят уже столько, [e] что ребячьей забавой кажутся строки из "Новосела" Алексида [Kock.II.318]:[148]

[f] Не умащался он из алебастровой
Бутылочки (услада повседневная):
Четверку голубей на нас он выпустил! -
Свидетель Зевс, в душистых благовониях
Всех искупав. Они ж, кружась по комнате,
Кропили нам подстилки и гиматии.
Уж не взыщите, эллины виднейшие:[149]
Дождь ирисовой мирры умастил меня.

45. Однако, ради богов, друзья мои, что за удовольствие, а лучше сказать, что за свинство, пачкать миррою гиматии, когда есть возможность зачерпнуть ее руками, как мы, и намазать ею все тело, а особенно голову? Филонид в книге "О венках и благовониях" нам рассказывает, (692) что умащать головы на пирушках стали по следующей причине: у тех, чьи головы сухи, все принимаемое внутрь устремляется вверх и поэтому те, чьи тела иссушает лихорадка, увлажняют голову примочками, чтобы обожженные частицы тела не стекались к сухому, да еще пустотелому верху. Рассудивши так в предположении, что вино на попойке тоже устремляется в нас кверху, люди стали заранее умащать головы маслом, [b] чтобы этим ослабить действие вина. А так как жизнь всегда примешивает к полезному что-нибудь соблазняющее к наслаждению, то отсюда и пошло употребление благовоний. Итак, Федор-Кинульк, прими это к сведению: за выпивкой хороши такие благовония, которые не отяжеляют голову, а стягивают ее и охлаждают, хотя бы ненадолго. Многоученый же Аристотель поднимает в "Физических проблемах" вот какой вопрос [frag.235 Rose]: "Почему больше седеют умащающие голову? Не потому ли, что благовоние из-за своей пахучести обладает иссушающим свойством и потому волосы умащающихся сухи, а от сухости седеют? Потому что сухость всегда истощает, сама ли по себе или недостатком тепла: так, [с] от войлочных шляп человек тоже седеет, потому что войлок впитывает влагу из волос".
46. А еще, друзья мои, читая двадцать восьмую книгу "Истории" Посидония, я нашел прелестное место о благовониях, и оно на нашем пиру будет очень кстати. Философ говорит [FHG.III. 263, J.2 А 231]: "В Сирии, когда на царских пирах сотрапезникам раздают венки, входят несколько слуг с маленькими мехами вавилонских благовоний и издали [d] кропят из них благовониями венки возлежащих, но кроме них не кропят ничего". И раз уж мы об этом заговорили, то "я тоже подпою вам о любви", говоря словами киферского поэта [Филоксен, PLG4. III.610; 271b]. Дело в том, что первым изобрел венок[150] наш бог Янус, которого мы зовем Отцом. Драконт Керкирский рассказывает об этом в книге "О камнях", и вот каким образом [FHG.IV.402]: "Говорят, что Янус родился с двумя лицами: одно спереди, другое - сзади. По его имени названы река Янус и гора Янус, на которой он жил. Это он изобрел венки, плоты и [е] лодки и первым стал чеканить медную монету, - поэтому многие города Эллады, Италии и Сицилии чеканят на своих монетах двуликую голову, а с другой стороны плот, венок или корабль. Женившись на своей сестре Камесе, Янус родил сына Этекса (Αίθηξ) и дочь Олистену. В погоне за [f] наживою он переплыл в Италию и поселился на холме, лежащем поблизости от Рима и названном в честь его Яникулом".
47. Вот что было сказано о благовониях. После этого большинство гостей стали требовать заключительную чашу во имя Благого Бога, а другие - в честь Зевса Спасителя, третьи - в честь богини Гигиен, и одни выкликали имя одного бога, другие другого. Тогда решено было припомнить поэтов, писавших о смешивании вина и воды в честь этих божеств; припомню их и я. Антифан, например, сказал в "Крестьянах" [Kock.II. 14]:

Пеаны пели, вспомнили Гармодия,
За Зевса кто-то поднял за Спасителя
Большой акат-челнок.[151]

Алексид в "Ростовщике или Клеветнике" [Kock.II.382]:

(693) - Налей ему за Зевса, за Спасителя,
Который смертным всех богов полезнее.
- Но даже Зевс Спаситель не поможет мне,
Когда я лопну.
- Не пугайся, смело пей!

Никострат в "Пандросе" [Kock.II.224; 487b]:

- Я тоже, милочка: налей ему
В честь нашей Гигиеи метаниптриду.[152]
- И ты ее отведай.
- Что же, в добрый час!
Ведь случай правит смертными, а промысел
Подслеповат и бестолков, мой папочка.

В этой же драме называется и винная смесь в честь Благого бога, [b] о которой упоминают почти все поэты древней комедии. Тот же Никострат говорит [Kock.II.225]:

Пускай Благому Богу возлияние
Она быстрей свершит и унесет мой стол.
Наелся я. Благого бога вытерплю,
А больше ни глоточка. Убирай мой стол.

Ксенарх в "Близнецах" [Kock.II.468]:

- И сам я отчего-то стал подремывать,
[с] - Я за Благого бога выпил чистого
Вина - и все: свалился, обессилевши.
- А чаша за Зевеса, за Спасителя
Меня, матроса, сразу же прикончила,
Накрыла с головой, не видишь, разве, ты?

Эриф в "Мелибее" [Kock.II.430]:

Прежде, чем сперва за Зевса, нашего Спасителя,
За Благого Бога выпить, ты вскочил и убежал.

48. Феофраст пишет в книге "Об опьянении" [Wimmer III.199]: [d] "Несмешанное вино, подаваемое в конце обеда в честь Благого Бога, пьют понемногу, просто чтобы вкус его напоминал о силе вина и о даре бога. Подают его нарочно после насыщения, чтобы выпить меньше. Берут его прямо со стола[153] и трижды воздают честь богу, как бы умоляя его оберечь нас от всего непристойного и от непомерной жажды к выпивке, а [е] послать нам только хорошее и нужное". Фшохор пишет во второй книге "Аттиды" [FHG.I.387]: "Тогда и установился обычай после еды выпивать самую малость несмешанного вина для вкуса и для проявления силы Благого Бога, а дальше пить только смешанное. Поэтому и считается, что кормилицами Диониса были названы нимфы".[154] А что после здравицы Благому Богу был обычай уносить столы, видно из нечестивого поступка[155] Дионисия Сицилийского: в Сиракузах в храме Асклепия был золотой стол, и Дионисий выпил за ним несмешанного вина в честь Благого Бога, а потом приказал унести этот стол [к себе]. А жители [f] Эмесы,[156] приносящие жертвы Гелиосу, как пишет Филарх в двенадцатой книге "Истории" [FHG.I.340; J.2 А 168], возлияют ему только медом, не принося к алтарям вина, потому что бог, объемлющий, распоряжающий и обходящий всю вселенную, не может быть приязнен хмелю.

[Застольные песни]

49. Многим из гостей вспомнились те аттические сколии, о которых и здесь стоит напомнить ради их старины и простоты - особенно (694) Алкеевы и Анакреонтовы, именно за это стяжавшие похвалу: недаром Аристофан в "Пирующих" говорит [Kock.I. 449]:

А теперь пропой застольную песнь: Алкея, Анакреонта.

Кроме них, своими сколиями вызывала восхищение Праксилла Сикионская. Сколиями называются эти песни не оттого, будто бы музыкальный склад их был сложным (σκόλιος)[157] - говорят, были сколии и вольного склада[158] - а оттого, что было три рода песен, как о том рассказывает Артемом Кассандрийский[159] во второй книге "О пользовании книгами" [FHG.IV.342], где говорится обо всем, что пелось на дружеских сходках. Песни первого рода по обычаю пелись всем хором, песни второго рода тоже пели все, но вкруговую, друг за другом; а песни третьего рода, [b] в последний черед, пелись не всеми, но только теми, кто считался хорошими певцами, и со своих мест, кто где лежал. Поэтому по сравнению с остальными песнями эти последние - не вместе и не подряд, а откуда случится - казались несколько беспорядочными и оттого были названы "сколиями". Их заводили тогда, когда общие и непременные для всех песни приходили к концу: после этого каждый опытный певец должен был петь для общего удовольствия красивую песню. Красивой же считалась песня, содержавшая полезное житейское знание и увещевание.
[c] 50. Вот так и пел один из пирующих один сколий, другой - другой, а всего были спеты вот какие [PLG.4 Ш.643-645]:
1:

О Паллада, владычица Афина,
Тритогена! Правь градом и народом,
Отгони от нас смуту и боль
Смерти безвременной, - ты и родитель твой.

2:

Час венки надевать - пою Деметру,
Олимпийскую славлю мать богатства!
Персефона с ней - Зевесова дочь:
Слава, богини, вам! Город блюдите наш.

3:

[d] Делос! Здесь родила Лето когда-то
Златокудрого Феба-Аполлона
И тебя, чей лук ланей разит,
Дева-охотница, в женах всевластная.

4:

Пан, блюдущий Аркадии пределы,
Ты, что пляшешь со спутницами Вакха!
Улыбнись, о Пан этой моей
Песне, вселяющей в сердце веселие.

5:

Совершилось по нашему желанию,
Даровали бессмертные победу
От Пандросы ............
(потому что Афина была ей подругой).[160]

6:

Хорошо бы увидеть человека,
[e] Отворивши окошко прямо в душу,
Поглядеть и вновь крепко закрыть,
Зная, что друг есть друг нелицемерящий.[161]

7:

Лучший дар человеку[162] - дар здоровья,
Дар второй - красота; достаток честный -
Ему третий дар; а за вином
Радость в кругу друзей - это четвертый дар.

Когда этот сколий был пропет к большому удовольствию всех, кто помнил, что и благородный Платон хвалил его за прекрасную мысль ["Горгий" 451Е], то Миртил в свою очередь сказал, что у Анаксандрида в "Сокровище" есть над ним насмешка; пишет он так [Kock.II. 142]:

[f] Придумавший сей сколий, кем бы ни был он,
Был прав, когда сказал: "здоровье - первое",
Оно ведь наилучшее, но далее:
"Второе - красота, за ней владение
Богатством" - вот безумье чистое!
Богатству за здоровьем надо следовать:
Красавец безобразен голодающий.

(695) После этого было пропето вот что [PLG4. III.647-650]:
8:

На берегу свой путь морской рассчитывай,
Пока имеешь ты к тому возможности,
А вышел в море - тут уж надо
Мчаться туда, куда ветер дует.

9:

Гадюке промолвил краб,
Клешнями схватив ее:
"Лишь тот нам друг, кто подлинно прям
И не знает кривых путей!"

10:[163]

Под листьями мирта мечи пронесем,
Подобно Гармодью с Аристогитоном,
Когда поразили тирана мечом
[b] И равными сделали всех пред законом.

11:

О, милый Гармодий, не умер ты, нет! -
На острове ныне живешь ты блаженных -
В стране, где Ахилл быстроногий живет,
Где вечно витает Тидид благородный.

12:

Под листьями мирта мечи пронесем,
Подобно Гармодью с Аристогитоном,
Как в праздник Афины великой вдвоем
Тирана Гиппарха они поразили.

13:

Да, вечная слава вас ждет и потом,
О, милый Гармодий с Аристогитоном,
За то, что тирана сразили мечом
И равными сделали всех пред законом.

14:[164]

[c] Друг! Адмета завет знай хорошо - храбрых люби душой!
Трусов, друг, сторонись! Помни всегда - нет благородства в них!

15:

Сын Теламона, Аякс, сильный копьем разить,
После Ахилла лучшим ты был меж данайцев под Троей.

16:

Первым был герой Теламон, после него - Аякс,
После Ахилла лучшим он был меж данайцев под Троей.

17:

Если бы мне лирою быть, костью отделанной
Несли бы меня в Вакхову честь лучшие отроки.

18:

Если бы мне выпало быть самородным золотом,
[d] Вот бы носила меня тогда та жена, что душою чиста!

19:

Пью - так пей, а люблю - тоже люби! Вместе возьмем венки!
Я шалею - шалей! В разуме я - в разум и ты войди.

20:

Друг! Под камнем любым злой скорпион подстерегает нас.
Ты смотри, берегись! Любит обман быть незамеченным.

21:

Гложет желудь свинья, а на другой жадно поглядывает.
[e] Я девчонку люблю - а за другой жадным глазком слежу.

22:

Свойство есть, что роднит между собой шлюху и банщика:
Всех в корыто одно - плох ли, хорош - всех одинаково.

23:

Ну-ка, слуга, смотри не забудь, налей за Кедона,
Долг твой - за добрых мужей добрым мужам наливать.

24:

Эх, Липсидрий - товарищей предатель!
Скольких юношей ты сгубил отважных -
Достойных сынов славных домов!
Битва явила всем - дети отцам подстать.

25:

[f] Кто друзей никогда не предавал - по справедливости
У богов и людей будет в чести: вот что я думаю.

Некоторые считают сколием также и стихи, сочиненные Гибрием Критским. Они таковы [PLG4. III.651]:

Есть у меня богатство - копье и меч,
Есть защита для тела - мой крепкий щит.
(696) Меч - мои севы, меч - моя жатва,
Меч мне вино выжимает в чаны,
Меч мне дал величаться властью.
А кому не под силу копье и меч,
И защита для тела - надежный щит,
Те - ниц, и объемлют мои колена,
И меня величают царем и владыкой.

51. Когда все эти сколии были прочитаны, заговорил Демокрит: "Однако и стихи, сочиненные многоученым Аристотелем в честь [b] Гермия Атарнейского[165] не могут быть пеаном, как утверждал Демофил, подавший по подстрекательству Эвримедонта иск против нечестия на том основании, что Аристотель-де кощунствовал и ежедневно пел за общими трапезами пеан в честь Гермия.[166] Вы сами увидите, что эта песня не имеет никакого сходства с пеаном, но скорее является разновидностью сколия [frag.675; ср.645 Rose, PLG4.11.360; Diog.Laert. V.5-7]:

Добродетель,
Многотруднейшая для человеческого рода,
Краснейшая добыча жизни людской,
За девственную твою красоту
[с] И умереть,
И труды принять мощные, неутомимые -
Завиднейший жребий в Элладе:
Такою силой
Наполняешь ты наши души,
Силой бессмертной,
Властнее злата,
Властнее предков,
Властнее сна, умягчающего взор.
Во имя твое
Геракл, сын Зевса, и двое близнецов Леды
Великие претерпели заботы,
Залучая силу твою.
Взыскуя тебя,
Низошли в обитель Аида Ахилл и Аякс.
[d] И, о твоей ревнуя красе,
Вскормленник Атарнея не видит более полдневных лучей.
Не за это ли ждет его песнь
И бессмертье
От Муз, дочерей Мнемосины,
Которые во имя Зевса-Гостеприимца
Возвеличат дар незыблемой его дружбы?

52. Не понимаю, как можно усмотреть в этих стихах какие-нибудь признаки пеана: автор прямо говорит, что Гермий умер: "и, о твоей ревнуя красе, [e] вскормленник Атарнея не видит более полдневных лучей". Нет здесь и пеанического припева ["иэ, пеан"], как, например, в настоящем пеане в честь Лисандра Спартанского, который пели на Самосе, как пишет Дурид в "Самосских летописях" [FHG.II.485]. Ученик Каллимаха [f] Гермипп пишет в первой книге "Об Аристотеле" [FHG.III.46], что пеаном является и песня, написанная в честь Кратера Македонского, сочинение диалектика Алексина. Ее поют и в Дельфах в сопровождении лиры, на которой играет мальчик. Также песня, которую поют коринфяне в честь Агемона Коринфского, отца Алкионы, тоже имеет пеанический припев: ее приводит землеописатель Полемон в письме к Арантию [FHG.IH.46]. И песнопение в честь Птолемея, первого царя Египта, которое поют родосцы, тоже есть пеан: в нем повторяется припев "иэ пеан"; (697) об этом пишет Горгон в книге "О родосских праздниках" [FHG.IV.410]. Филохор же пишет [FHG. 1.408], что афиняне пели пеаны в честь Антигона и Деметрия, сочиненные Гермоклом Кизикийским: между всеми сочинителями пеанов было устроено состязание, и Гермокл был признан лучшим. Наконец, сам Аристотель говорит в "Апологии против обвинения в нечестии", если только эта речь не подложная [frag.645 Rose]: [b] "Если бы я хотел приносить жертвы Гермию, как бессмертному, то не стал бы воздвигать ему памятник, как смертному, а если бы желал приписать ему бессмертие, то не стал бы почитать его тело надгробными обрядами".
53. На эту речь Демокрита Кинульк откликнулся так: "По слову твоего же Филона,[167]

Зачем напоминаешь мне о кикликах?[168] -

Ведь нам ни о чем толковом говорить нельзя, пока здесь сидит этот толстобрюхий Ульпиан! Пустозвонные песенки ему куда приятнее серьезных песен; таковы блудливые песенки, называемые "локрийскими" (см.639а), например, вот эта [PLG4. III.665]:

Что томит тебя? Не выдай, умоляю,
[с] Уходи, пока нет мужа: он ведь может
И тебе и мне задать большую взбучку.
Вот и день настал: что ж и солнца ты не видишь?

Такими песенками полна вся Ульпианова Финикия, по которой он прохаживается со своей дудочкой, окруженный слагателями так называемых "свинских песенок" (κολάβρος). Да, да, разлюбезный Ульпиан, именно так они зовутся. И Деметрий Скепсийский пишет в десятой книге "Троянского миростроя" [frag.6 Gaede]: "Ктесифонт Афинский, сочинитель [d] так называемых свинских песенок, которого Аттал,[169] первый, воцарившийся в Пергаме после Филетера, назначил судьей над Эолидой". И там же, в девятнадцатой книге [frag. 13 Gaede], - что у историка Мнесиптолема, набравшего однажды большую силу при дворе Антиоха, прозванного Великим, был сын Селевк, сочинявший "развеселые песенки" (ι̉λαρόι). Одна их них была у всех на устах [Powell 176]:

Буду мальчишку любить: по мне это лучше женитьбы:
[е] Мальчик всегда под рукой, и в бою мне еще пригодится.

[Пародии]

54. После этого, поглядев свысока на Ульпиана, К и нуль к продолжал: "Ну, а раз уж ты гневаешься на меня, так и быть, я расскажу тебе, что же такое "кошачий концерт" (συρβηνέων χορός)".[170] Ульпиан в ответ: "Что? Ты, подонок, воображаешь, будто я на тебя сержусь, будто все твои слова для меня что-нибудь значат, "бесстыжая ты сука" [Ил.ХХI.481]? Но если ты впрямь вознамерился меня чему-то научить, - что ж, я заключаю с тобой перемирие не на тридцать, а хоть на сто лет; а ты мне только скажи, что это за συρβηνέων χορός". Кинулькна это: [f] "Знай, любезнейший, что Клеарх во второй книге "О воспитании" пишет [FHG.II.313]: "Остается 'кошачий концерт‛ (συρβηνέων χορός), каждый участник которого поет, что только ни придет ему в голову, не слушая ни предстоятеля и наставника хора, а слушатели такого пения еще того больше буйствуют". Как пишет пародист Матрон [Brandt 93]:[171]

Все вот, которые были меж ними храбрейшие мужи, [Ил.XI.825]
Эвбей, и Гермоген, и славные также Филиппы, [ср.Ил.X.429]
Все погибли они и уже в Айдесовом доме. [Ил.XXII.52]
(698) Есть же Клеоник, ему бессмертная выпала старость,
Знает он многих поэтов, прекрасно знаком и с театром; [Од.XVII.283]
С ним лишь одним из умерших болтает порой Персефона. [Од.X.494]

Ты же, прекрасный Ульпиан, хоть и жив, но только задаешь вопросы, но не отвечаешь ни на один". Ульпиан на это: "Все-таки, мой добрый приятель, ...(лакуна)... пока продолжается наше перемирие, мне бы хотелось послушать пародии на эпических поэтов".
55. И Кинульк: "Много, приятель, было у нас поэтов, сочинявших пародии: знаменитейшим из них был современник царя Филиппа Эвбей Паросский. Он особенно издевался над афинянами, и "Пародии" его в четырех книгах дошли до нас. О нем упоминает Тимон в первой книге [b] "Силл" [frag.39 Wachsmuth, Diels, P.P.G.III.184]. А Полемон, перечисляя пародистов в двенадцатой книге "Посланий к Тимею", пишет так [Preller 76]: "Беот и Эвбей, писавшие пародии, были, по-моему, учеными людьми, потому что шутили очень ловко и, будучи эпигонами, превзошли поэтов более раннего времени"". А начинателем таких стихов следует считать ямбического поэта Гиппонакта: у него ведь есть гекзаметры [PLG4. 11.489]:

Эвримедонтова сына, пучину морскую, Харибду,
[c] Муза, воспой, чья утроба полна всерубающих лезвий!
Пусть же по воле народа погибнет он жалкою смертью
По приговору суда на бреге бесплодного моря.

Понемногу пользуется пародией в некоторых своих драмах и Эпихарм Сиракузский и поэт Древней комедии Кратин в "Сыновьях Эвнея" [Kock.I.32-33], а среди его современников его - фасиец Гегемон по прозвищу Факе.[172] Писал он так [Brandt 42; см. 406е]:

[d] Я возвратился на Фасос, и многими комьями грязи
Стали кидаться в меня, высоко их вверх запуская;
Некто ко мне подошел и с речью такой обратился:
"О ненавистнейший муж! Кто тебя убедил взгромоздиться
На Дионисов прекрасный алтарь[173] такими ногами?"
Всем им тогда я сказал в ответ свое тихое слово:
"И против воли меня, старика, убедили взобраться
Бедность моя и барыш, - на корабль они также загнали
[e] Многих фасийских мужей, прекрасноволосых мерзавцев,
Тех, что и гибнут, и губят,[174] что там и сейчас распевают
Скверные песни дурных рапсодов; нужда в пропитанье
К ним затесаться меня заставила. Но никакая
Больше нажива меня не погонит в дорогу, и тратить
Здесь, никому не вредя, серебро свое славное[175] буду,
[f] Чтоб никакая жена ахейская не попрекнула,[176]
Если супруга испечь мне ахейский задумает хлебец,[177]
И не сказала б, пирог завидев лишь маленький сырный:
"Милая, ты испекла так мало, а муж твой в Афинах
Спел и полсотни монет за свое выступление вывез"".
Так колебавшемуся в думах предстала Афина Паллада
С жезлом в руках золотым, погнала и промолвила слово:
(699) "О злополучный Факе, пускайся, мерзавец, в сраженье!"
Сердцем тогда я дерзнул и громче завыл свои песни.

56. Сочинял пародии и другой поэт Древней комедии Гермипп [ср.29е]. Однако первым вышел на театральные состязания с пародией Гегемон и одержал в Афинах многие победы, а самую славную - "Гигантомахией". Написал он и комедию в старинном стиле, озаглавленную "Филинна". А у Эвбея в стихах, действительно, много забавного - например, [b] о сражении банщиков [Brandt 52]:

Медноконечные чаши[178] стремительно мечут друг в друга [Ил.XVIII.534].

Или о цирюльнике с гончаром, поссорившихся из-за девки [Brandt 52]:[179]

Ни ты, цирюльник, сколь ты ни могуч, не лишай его дара,
Ни ты, Пелид.

Что такие поэты пользовались некоторой известностью хотя бы в Сицилии, свидетельствует трагический поэт Александр Этолийский в таких элегических стихах [Meineke "Аn. А1ех." 230]:

[с] В пору, когда Агафокл[180] их злосердый изгнал из отчизны.
Вел сей муж свой род от именитых отцов,
С юности дружбу водил он бродягой с бродягами, в ярой
Страсти к мальчишкам пылал громче, чем даже Мимнерм.
Он-то изобразил блестящим гомеровским слогом
Чеботарей и воров, евнуха в пестром бреду,
И сиракузский народ хвалил их. Но тот, кто Беота
Слышал, тому никогда в радость не будет Эвбей".

[О светильниках]

[d] 57. И много подобных предметов обсуждалось на каждой нашей сходке.
Но однажды случилось, что нас застала темнота, и тут один из нас обратился к слуге: "Эй, малый, принеси-ка лихнион (λυχνίον, светец)!", другой потребовал лихней (λυχνεύς, светильник), третий лофнию (λοφνία), объясняя, что так называется лубяной факел, другие требовали кто панос (πανός, факел), кто фанос (φανός, фонарь), кто лихнух (λυχνου̃χος, светодержтель),[181] лихн (λύχνος, засветка), а иной - двойной лихн (двух-фитильный), а иной требовал гелану или геланов, утверждая, что это название факелов происходит от слова солнечный зной ('έλα) (см. 601е); при этом он ссылался на первую книгу Неанфовой "Истории Аттала" [FHG.III.4, J.2 В 895, 2 А 192]. Так, выкликая каждый свое, и наперебой приводя в подтверждение своих слов цитаты, они подняли немалый переполох. Кто-то, ссылаясь на "Глоссарий" Силена, уверял, что афиняне [е] называли фанами факелы (φανός).[182] Однако Тимахид Родосский пишет, что факелы назывались еще и делетрами (δέλετρον, приманка),[183] ссылаясь на то, что молодежь разгуливает ночами с ... (лакуна)... которые они называют "геланами". Америй же называет факелы грабиями (γράβιον). Селевк объясняет это слово так: "Грабий - это полено каменного или обыкновенного дуба, расщепленное со всех сторон и перевязанное, которое зажигают для освещения дороги". Во всяком случае, Феодорид [f] Сиракузский говорит в дифирамбе "Кентавры" [Diehl 11.295]:

И капала смола из грабиев, -

то есть из факелов. Упоминает грабии и Страттид в "Финикиянках" [Коск.I.726].
58. Что же касается термина "лихнух" (светодержатель), то Аристофан в "Эолосиконе" свидетельствует, что так назывались наши нынешние фаны [Коск.I.394]:

И хитон его исподний
Так и светится сквозь дыры,
Словно из фонарика (λυχνούχω).

Во второй же "Ниобе", назвав его "лихном" [Ibid., 436]:

Ой, у меня из рук светильник (λύχνος) выскользнул! -

он называет его "лихнухом":

Светильня без светильника (λυχνου̃χος)? Не может быть!

А потом называет его "лихнидионом":

И спи спокойно, как светец в светильнике (λυχνίδνος).

Платон упоминает "лихнух" в "Долгой Ночи" [Коск.I.624]:[184]

При фонарях (λυχνου̃χοι) отправится процессия.

Ферекрат - в "Наставнике рабов" [Kock.I.l 56]:

Но выйти поспеши, - уже смеркается, -
И выноси фонарик (λυχνου̃χος) со светильником (λύχνος).

Алексид - в "Изгнанном" [Kock.II.332]:

Чуть не обжегся сгоряча светильником,
Когда из фонаря (λυχνου̃χος) его он вытащил
И к собственному брюху невзначай прижал.

Эвмед, сказав в "Зарезанном" [Kock.III.377]:

Веди же, но заметив спереди...

продолжает:

... с фонарем (λυχνου̃χος)...

Эпикрат, сказав в "Трезубце" или "Старьевщике" [Kock.II.285]:

трезубец и фонарь возьми (λυχνου̃χος),

продолжает:

А я держу в руке мое орудие,
На тварь морскую дрот железнокованный,
И скрытый в роге яркий свет светильника (λύχνος).

(700) Алексид в "Мидоне"[185] [Kock.II.351]:

Кто с фонарем ходить ночами выдумал,
О пальцах на ногах своих заботился.

59. Тот же Алексид в "Боговдохновенном" [Kock.II.325]:

Подозреваю, что иные встречные
Ругаются: в такое время раннее[186]
Гуляю выпив. Но какой, скажите мне,
Другой такой есть факел (φανός), как сладчайшее
Светило, солнце?

Анаксандрид в "Спеси" [Kock.II.351]:

Зажги-ка мой светильник (λύχνος) этим факелом (φανός).

[b] Одни утверждали, что "фан" - это (всякий) светильник, другие - что это связка наколотых лучин. Менандр в "Родственниках" [Kock.III.20]:

Лучина (φανός) эта вся водой пропитана,
Не стряхивать, а выжимать приходится.

Никострат в "Земляках" [Kock.II.225-226; ср. Аристофан "Лягушки" 1386]:

Что ни продаст сосед-мелкоторговец наш,
Вино, лучину (φανός), уксус, - все водой зальет.

[с] Филиппид в "Женщинах в лодке" [Kock.III.306]:

- Светильник (φανός) нам не светит ну ни сколечко.
- Не в силах ты раздуть его, несчастная?

60. Ферекрат в "Лоботрясах" называет λυχνει̃ον то, что теперь называется λυχνία[187] [Kock.I.169]:

- Работы чьей подставка?
- Из Этрурии.

У этрусков действительно было много разных промыслов, потому что они любили ремесла. Антифан во "Всадниках" [Kock.II.54]:

Три копьеца связав,
Мы сделали подставку для светильника.

Дифил в "Ошибке" [Kock.II.541; ср. 401а]:

[d] Зажгли светильник мы и принялись
Искать его подставку.

Эвфорион же в "Исторических записках" пишет [frag.24b, р.76 Meineke], что сицилийский тиран Дионисий Младший подарил городскому совету Тарента подставку (λυχνει̃ον), способную держать столько светильников, сколько дней в году. А комедиограф Гермипп в "Ямбах" называет военную подставку "составной" [Kock.I. 248]. Он же пишет в "Носильщиках" [Kock.I.243]:

Направо выйду - посвети фонарик (λυχνίδιον) мой!

Наконец, πανός (=φανός) - это расщепленное и связанное деревянное [e] поленце; оно тоже служило для освещения. Менандр в "Родственниках" [Kock.III.21]:

... неси же факелы (πανός),
Неси фонарь, подставку для светильника,
Неси, что есть, - побольше свету было бы.

Дифил в "Воине" [Kock.II.542]:

Лучина (πανός) вся размокла.

Однако еще раньше πανός был упомянут Эсхилом в "Агамемноне" [284] и Эврипидом в "Ионе" [195]. Наши предки называли его также "деревянной подставой" (ξυλολυχνοΰχος). Например, Алексид в "Новоселе" так [Kock.II.408]:

Подстава ж деревянная...

...
...
... [край оторван]
...
...
Феопомп же в "Мире" упоминает так [Kock.I.735]:
Мы в добрый час избавились
От колотой лучины (ο̉βελισκολυχνίον) и от злобного
Мече-ножа...
61 ................................................ [188]

[Извлечение в CE]

О "деревянном" светильнике (ξυλολύχνον) упоминает Алексид; это, скорее всего, то же самое, что и "колотая лучина" (ο̉βελισκολυχνίον) Феопомпа. Филиллий называет факелы δάδες. Вообще, светильник -изобретение не столь уж давнее: древние пользовались для освещения сосновыми факелами и факелами из другого дерева.[189] "Усыпить светильник" - выражение Фриниха [Коск.I.377].
.......................

Коли надобность возникнет,[190] я, конечно, принесу
И светильник двухфитильный, принесу и фитили.

И Платон в "Долгой ночи" [Коск.I.624; ср. 699f]:

Светильник двухфитильный у висков его
Стоять там будет.

(701) Упоминают о двухфитильных светильниках и Метаген в "Жертвоприносительнице" [Коск.I.708] и Филонид в "Котурнах" [Коск.I.255]. Клитарх пишет в "Глоссарии" (выше, 699d), что родосцы называют факел, сделанный из коры виноградной лозы, "лофнис" (λοφνίς). А Гомер называет факелы δεταί [Ил.Х1.554, XVII.663]:[191]

Главни (δεταί) горящие; их устрашается он и свирепый.

Тот же факел, как утверждает Америй, назывался "геланой" (έλάνη), но Никандр Колофонский называет геланой связку тростниковых лучин, [b] В среднем роде слово "светильник" (λύχνα) можно найти у Геродота во второй книге "Истории" [11.62]. Зажигание светильников, которое большинство людей называет λυχναψία, Кефисодор в "Свинье" назвал λυχνοκαυτία [Коcк.1.802].
Тут Кинулькв своей вечной вражде к Ульпиану, крикнул: "А мне, прислужник, купи на грош свечей (κανδήλαι), чтобы я мог вслед за сладчайшим Аристофаном повторить слова прелестного Агафона [TGF2. 766; Коск.1.544]:

Прочь, прочь несите сосны светоносные.
Как Агафон сказал бы".

И с этими словами,

Хвост подвернув себе под лапы львиные,[192]

Кинульк уполз с пира, совершенно одоленный сном.
[О присловье "Иэ пеан"]
62. Поскольку раздавалось много возгласов "иэ пеан" (ι̉ὴ παιάν), то Понтиан спросил: "Любезные друзья, я хочу узнать, что это такое: [с] присловье ли, гимнический припев ли, или еще что". Демокрит на это ответил: "Клеарх Солейский, не уступающий [в учености] никому из учеников мудрого Аристотеля, говорит в первой книге "О пословицах" [FHG.II.318]: "Богиня Лето, придя из эвбейской Халкиды в Дельфы, родила Аполлона и Артемиду близ пещеры известного Пифона. И когда Пифон бросился на них, то Лето с одним из младенцев на руках вскочила [d] на камень, что и сейчас лежит у подножия ее бронзовой статуи у платана в Дельфах, изображающей этот случай, и крикнула: "Гие пай! ('ίε παί)" (А у Аполлона в руке были лук.) Это значило, как если бы кто сказал: "Стреляй, дитя" или "Ударь, дитя". Отсюда, говорят, и пошло "Гие пай! ('ίε παί)" и "Гие пайон! ('ίε ποτών)"". Однако некоторые, меняя слово и убирая густое придыхание, полагают, что это присловье от опасности, и читается оно "Ие пайон! (ι̉ὴ παιών)", а не "Гие пай! ('ίε παί)".[193] Многие [е] восклицают эти слова, кончив какое-то дело, причем одни из них утверждают, что "Ие пайон! (ι̉ὴ παιών)" - это поговорка, смысл которой из-за привычности забылся, а другие, что это вовсе и не поговорка. Во всяком случае, выдумано утверждение Гераклида Понтийского [Voss 51], будто "бог (Аполлон) сам первым трижды воскликнул при возлиянии "Ие пэан! Ие пэан! Ие пэан! (ι̉ὴ παιάν)"". Этим уверением он приписывает богу изобретение стихотворного триметра: будто ему "принадлежат оба вида триметра - если первые два слога читать долгими, то ι̉ὴ παιάν составляет [f] героический размер (гекзаметр), а если [первый слог] произносить кратко, получается ямбический размер. Впрочем, тогда ясно, что Аполлону должен принадлежать и третий размер, хромой ямб - если (в предположении, что первый слог каждой стопы краток) читать два последних слога в строке долгими, то получится Гиппонактов ямб".
63. И после этого, когда мы уже вставали расходиться, в залу друг за другом вошли слуги, и один нес кадильницу, а другой - (чашу для возлияний) ................ [194]
(После этого наш гостеприимец Ларенсий), совершив обряд очищения ладаном, вознес моления всем богам и всем богиням; затем он совершил возлияние вином и по местному обычаю остаток несмешанного вина отдал выпить рабу. А после этого он пропел пеан богине Гигиее, сочинение Арифрона Сикионского [PLG4. III.595-597]:

(702) Гигиея-Здравие,
Старейшая меж блаженных,
С тобою,
Прозорливою однодомницею,
Мне бы дожить остаток жизни!
Ежели даруется радость
В деньгах, в детях,
В царской ли богоравняющей мощи,
В страсти ли, настигаемой
[b] Афродитиною тайною снастью,
В чем ли ином,
От богов людям данном в сласть и отдых, -
Лишь с тобою,
Блаженная Гигиея,
Все цветет и блещет в песнях Харит,
Без тебя же ни единый не счастлив.

64. И, сердечно обняв нас ....... отерев руки[195] ......... было известно древним. [c] Ибо сочинитель флиаков Сопатр в своей "Чечевичной похлебке" говорит так [Kaibel 196]:

Сам мясо нарезаю и умею взять
Меж восьмерых вино себе тирренское.

Вот тебе, дорогой мой Тимократ, не Платонов пересказ ["Письма" 2, р.314с] шуток молодого славного Сократа, но вся мудрость пирующих софистов, ибо по словам Медного Дионисия (см.669а)[196] [PLG4. 11.264]:

Что же прекрасней всего для всех, приступающих к делу
Иль завершающих труд? То, что желанно для них!

Конец


[1] И если... — ср. Евстафий. 1301.33, который интерпретирует «если...» как «о, если бы...».

[2] Антенор — муж Феано, сестры Гекубы. У Гомера это один из мудрейших старейшин троянского народа. Объединен в перечне красноречивых людей с Нестором также в «Пире» Платона (221с).

[3] ...ямбы из «Лаконцев»... — Беседуют два раба; ср.: фрагмент Филлилия на 408е.

[4] ...щелокразолью. — Для мытья рук.

[5] ...ирисового и египетского... — См. ниже, 689b, также 66с.

[6] ...играет в коттаб. — Слово могло означать «выплескивать остатки вина» при игре в коттаб или (позднее) «блевать»; последнее значение и принимает врач.

[7] Встань... — Ср. «Илиада». IV.204: «Шествуй, Асклепиев сын, Агамемнон тебя призывает».

[8] ...Асклепиев сын... — Намек на то, что первые врачи были сынами Асклепия; ср. «Илиада». IV. 193-194.

[9] Хароний — это имя появляется только здесь и весьма сомнительно. Однако оно может быть производной формой имени Харона.

[10] α̉ποκοτταβσμός — в смысле «блевание».

[11] Коттаб — Ср. 28b.

[12] ...латагэ... — остаток вина в чаше, выплескивавшийся при игре в коттаб. Зафиксированы две формы: λατάγη и λάταξ.

[13] ...плеск... — На подобное значение ссылается Гесихий в статье λάταξ. Шум при игре в коттаб отмечался особо, ср. ниже 668b.

[14] ...награда победителям в выпивке... — Это утверждение Афинея является следствием неправильного чтения последнего стиха: κότταβον вместо κοττάβων.

[15] Разговаривают содержатель притона и Геракл. Описываемая ниже разновидность игры в коттаб (κότταβος δι’ ο̉ξυβάφων) целью было потопить небольшую чашечку, плававшую в тазике, путем попадания в нее вином, 667e-f.

[16] Этот неопределенный и неясный абзац находится не на месте, и принадлежит, скорее, 667d-e. Термин «нисходящий» (κατακτάς) толкуется по-разному.

[17] ...чаши особого рода. — Ср. 782d-e.

[18] ...сказано у Антифана. — См. выше, 666f, где, к сожалению, пропущены уместные слова.

[19] ...подставка под светильник... — Следует дополнить: «которая может подниматься и опускаться»; ср. 666е.

[20] «Манес» — См. выше 667а, ср. 487d.

[21] Плиточка — или диск, который балансировал на верхушке медного прута.

[22] Для броска была потребна... — Анонимный трохеический стих.

[23] Жук — См. 473е.

[24] Текст сильно испорчен.

[25] ...в «Пирующих». — Говорит мальчик, предпочитающий веселую жизнь в противоположность своему добродетельному брату. Миртовые ветви клались вокруг таза, возможно, чтобы не загрязнять пол.

[26] ...пирожок... — пирамунт, пшеничный пирог с медом, служивший наградой; в переносном значении «приз».

[27] Харисии — букв, «радостные»; см. 646b.

[28] День нареченья — десятины; ребенок получал имя на семейном торжестве на десятый день от рождения.

[29] ...под правую руку... — О порядке питья и пения по часовой стрелке см. 152d, 432е, 463f.

[30] ...языком, как веслом... — Ср. 443d.

[31] Цитата не на месте, она должна была идти после «кошачьего концерта».

[32] ...кошачий концерт. — Буквально: «хор футляров от флейт» (т.е. вместо настоящих флейт); см. ниже 671с, 697е.

[33] ...награды-коттабии... — Ср. Платон. «Федр». 252В: «...кто-то из гомеридов приводит из отвергаемых стихов два стиха об Эроте».

[34] Или потому что... — Роде рассматривает это предложение как простой повтор мысли, выраженной в «670с». В следующем предложении, текст которого темен, смысл, кажется, следующий: если венок, даже большой, не может выдержать тяжести малой вещи, тем менее он вынесет тяжесть Эрота.

[35] ...говорящего такие слова... — Речь влюбленного пастуха перед жертвенником придорожного Гермеса.

[36] ...Не... больше пятерых... — Ссылка на Архестрата (frag. 61 Ribbeck).

[37] ...задом наперед учился азбуке... — Ср. 571b.

[38] ...венок из ивовой лозы. — Об agnus castus см. 515f; ниже 673d.

[39] Тенар к имя этого автора более нигде не встречается.

[40] ...еще лелегами и нимфами. — Гесихий (’άστυ νυμφέων) пишет, что Анакреонт называет Самос «градом нимф». О поклонении Гере на Самосе см. 525е.

[41] Тоней — букв, «натягивание».

[42] Гибла. — Под этим именем в Сицилии существовало три города, однако по-видимому в них не было прорицалища. Весьма привлекательна конъектура Кайбеля Hyllouala, карийский город.

[43] ...так и сделал. — ср. Гигин. «Поэтическая астрономия». I.15 р. 54 Bunte.

[44] ...недалеко от Карий... — см. 590b: Никенет Самосский или Абдерский.

[45] ...еще при тиране Поликрате — То есть последней трети VI века до н.э. О связях Анакреонта с Поликратом см. 540е.

[46] ...Адрастд — Философ-перипатетик эпохи Антонинов; возможно, учитель Афинея.

[47] Плексипп — дядя Мелеагра по матери, персонаж трагедии Антифонта «Мелеагр»; TGF2. 792. Аристотель упоминает его не в «Никомаховой этике», а в «Риторике». II.2.19, когда, обсуждая гнев, говорит: «Мы сердимся и на друзей... как, например, Плексипп в трагедии Антифонта сердился на Мелеагра».

[48] Антифонт — афинский трагик (V-IV вв. до н.э.), находившийся на службе у сиракузского тирана Дионисия Старшего и казненный им. Из его трагедий дошло всего несколько фрагментов, в том числе один из трагедии «Мелеагр». Убив калидонского вепря, этолийский герой Мелеагр отдал его голову охотнице Аталанте, обделив братьев по матери Плексиппа и Токсея.

[49] «Об Антифонте... — Этот Антифонт, в отличие от Антифонта-оратора, был софистом.

[50] «О жертвоприношениях в Лакедемоне». — Похоже, это единственное упоминание о Промахеях, празднестве лучших бойцов.

[51] ...гребни... — об этих металлических уборах см. 128е, а также Ксенофонт «Анабасис». 1.2.10.

[52] ...называли «пахучими» (υ̉ποθυμίδες)... — Букв, «слабо-благовоными», ср. объяснение Плутарха: «Застольные беседы». 647Е, по другому объяснению — «пахнущие снизу».

[53] Андрей — об этом враче (Андрон ниже, 680d) ср. 115е, 312d.

[54] Ср. Феокрит. VII 63-64:

Я же в тот день соберу цветущие розы, аниса
Или левкоя нарву и венок этот пышный надену.

[55] ...о навкратийском венке... — См. Поллукс. VI. 107; Гесихий. Навкратитский венок.

[56] В двадцать третью олимпиаду... — То есть в 688-685 гг. до н.э. Эта дата, по-видимому, слишком ранняя, так как основание Навкратиса милетскими колонистами имело место ок. 570-550 гг. до н.э.; см. 283d-e.

[57] ...древней работы... — О вавилонско-кипрских идолах подобного типа см. ст. Фуртвенглера в «Мифологическом словаре» Роше (Афродита, 407^108).

[58] ...в одиннадцатой книге «Греческой истории»... — Об Агесилае в Египте см. выше, 657b.

[59] Здесь оканчивается реплика Демокрита, начатая на 67If.

[60] Глася благоговейное молчание... — То есть провозглашая религиозную церемонию.

[61] олисбос. — Имеются в виду кожаные пенисы; ср. Аристофан. «Лисистрата». 109: «И пальчика из кожи я не видела».

[62] Подъязычник — ruscus aculeatus; Плиний. «Естественная история». XXVII. 11.67.

[63] ...в «Аттическом диалекте»... — В других местах называемого «Аттическим словарем» (646е, 678d).

[64] ...«истмий»... — Возможно, у колодца это журавль, а у кинжала эфес.

[65] FHG.III.65. Цитата (семь строк) утеряна.

[66] ...поэт Панкрат... — См. Плутарх. «О музыке». 1137 F, «Оксиринхский папирус». VIII.73 (фрагмент поэмы, в которой Панкрат описывает охоту на льва), 478а.

[67] ...о победе при Фирее... — Знаменитое сражение трехсот лучших бойцов Аргоса и Спарты (ок. 547 г. до н.э.), Геродот. I.82. Территория Кинурии, частью которой была Фирея, в течение продолжительного времени оспаривалась (Фукидид. V.41). Ср. выше празднество Промахеи (674а).

[68] Гимнопедия. — См. бЗОе, Свида s. γυμνοπαιδία.

[69] Желтый донник — Melilotus cretica.

[70] Эпитимида — предп. разновидность повилики.

[71] Этот параграф представляет собой эхо 677b.

[72] Скрученный венок — См. Гесихий s. ε̉κκύλιστοι: большие и толстые [венки].

[73] Главк Анфедонский — одно из многочисленных божеств по имени Главк (рыба горбыль), почитавшееся в Анфедоне, городе на побережье Беотии (см. 316а). Город получил название по дереву «анфедон»: мушмула или боярышник. Следует отличать этого Главка от героя рассказа на 296а.

[74] ...стихи из «Торговок венками» Эвбула. — Дактилический размер, пародия на лирику в стиле Аристофана, см. «Лягушки». 1264-1295.

[75] Мыльнянка — Saponaria officialis; «чертополоховое» растение.

[76] Слово утеряно.

[77] “Зевсов цвет” — гвоздика непахучая, Dianthus inodoribus.

[78] Тоска — Asphodelus ramosus L., асфодель ветвистая.

[79] Живокость — “гиацинт сеяный” — живокость аяксова — Delphinium Ajacis L.

[80] ...другая... — Асфодель.

[81] Обращение к девушке, возможно, гетере; ср. 587а.

[82] ...венок безлистный липовый... — Венки связывали липовым лыком; ср. Гораций. «Оды». 1.38.

[83] Свитый — это эпитет, но отнюдь не название разновидности венка.

[84] ...Город при реке... — Стефан Византийский помещает этот город в Ливии; весь же рассказ кажется перенесенным Геллаником из Фракийской Халкидики в Египет. Бабис — правильнее Бебон = Тифон-Сет; Плутарх. «Изида и Озирис». 62 (576А-В).

[85] Терновые кусты — Acacia albida, A. arabica.

[86] Абидос — город в верхнем Египте.

[87] ...красивого цвета. — Ср. Феофраст. «История растений». IV.2.8: «цветок и на вид красив, так что из него плетут венки».

[88] Хоревты — танцоры и певцы хора; однако предлагаемая этимология, конечно, неверна.

[89] ...наши цикады... — О цикадах, шутливой характеристике поющих спартанцев, см. 633а.

[90] Акин — дикий базилик.

[91] Желтофиоль — желтофиоль садовый, Cheiranthus Cheiri L.

[92] Царские кудри — лилия мартагон, букв, «прекрасная в течение дня», мелкий кустарник.

[93] Нарцисс-лилия — Narcissus Tazetta L.

[94] Лабазник — Filipendula ulmoria (L.); называется «винноцветным» за окраску цветов.

[95] Меч-цветок. — У нас это растение называется шпажником.

[96] ...похож на лотос. —Ср. Феофраст. ИР. VII.15.3: «некоторые растения встречаются в нескольких разновидностях, называющихся почти одинаково, как, например, лотос».

[97] Лилия — нарцисс-лилия, см. выше, 680е.

[98] Ион — левкой, см. выше, 680е.

[99] Клеарх ... пишет... — Моралист упирает на слово космос (убор, украшение), входящее в греческое название живокости. См. Павсаний. II.35.5 — описание спартанского праздника Хтоний, на который плели венки из живокости.

[100] Гикесий во второй книге «О составе вещей»... — Он описывает диету с точки зрения врача наряду с другими медицинскими вопросами; ср. 118b.

[101] Нимфы-иониады. — Форма «иониады» (см. также ниже 683а) появляется также у Страбона. 356, рассказывающего, что их святилище располагалось близ Киферея, реки в Элиде, отличавшегося целебностью виды, также см. Павсаний. VI.22.7. Ср. историю младенца Иама, укрытого матерью Эвадной на ложе «желтой и красной живокости». Пиндар Ол.VI.54-55.

[102] Стронгиле — вулкан Стромболи.

[103] Калхи — считается, что это род хризантем.

[104] ...столепестковые... — То есть махровые; о них пишет Геродот, рассказывая о роскоши персов.

[105] Филадельф. — Возможно, имеется в виду жасмин.

[106] ...по его природе. — Филадельф буквально означает «сожительствующий с сестрой».

[107] Два... рода иад... — Левкои и фиалки.

[108] Нимфы-иониады — ср. выше, 68Id.

[109] Фаселида — область в Памфилии, знаменита розовым маслом, см. ниже, 688е.

[110] ...белобровая чтится богиня. — На берегах Меандра, где был расположен знаменитый храм Артемиды Белобровой (Λευκόφρυς).

[111] ...под ветром фракийским... — То есть с приходом весны.

[112] ...гирлянду... — То есть пустившую корни, как противоположность побегу.

[113] Чашечки лилий. — Автор намекает, что их можно, хотя и нежелательно, выращивать из семян, тогда как ирис всегда размножают корнями.

[114] Амброзия. — См. выше, 681b.

[115] Гиацинт. — Ср.: «цвет расписной гиацинта» Феокрит. Х.28. Узор на лепестках гиацинта читали как αϊ αϊ ай, ай! — запечатленный предсмертный крик Гиацинта.

[116] ...цветки чистотела... — Чистотел большой, Chelidonium maius L.; зацветает с весенним ветром, позже анемона. См. выше, 683е, 684с, 680е.

[117] ...листья торчат безжалостно... — Имеется в виду заостренная форма листьев, ср. название «гладиолусы» от лат. gladius, меч.

[118] Триаллида — растение семейства подорожника, использовавшееся для приготовления фитилей.

[119] ...от мака отбрось самого... — Смысл неясен, Шнайдер предполагает утрату по крайней мере полутора стихов.

[120] Листья мака. — θρι̃α почти всегда означали листья смоковницы, поэтому возникла необходимость в прозаическом комментарии, заключенном в скобки (приписка схолиаста).

[121] Детолюб — медвежья лапа.

[122] ...шафран... лепестки закрывает... — В Греции шафран цветет зимой и быстро отцветает, см. ИР. VII.7.4.

[123] Фиалка — цветок, наиболее часто упоминающийся в связи с похищением Персефоны.

[124] В некоторых списках... — В текст поэмы попала приписка схолиаста.

[125] ...часто сорвет «чаровниц»... — Текст испорчен.

[126] ...«Бороду ветхого старца»... — Семенные коробочки серого цвета; см. ИР. VII.7.1.

[127] ...почтительные (ε̉ντραπέας)... — Появляется только здесь, как и многие слова этой поэмы. Гьюлик связывает это с глаголом ε̉ντρέπομαι «держаться со стыдливой почтительностью», что хорошо подходит к полевым цикламенам Греции.

[128] ’Ηγεσίλαος — Такая форма эпитета Аида появляется только здесь, обычна форма ’Αγεσίλαος; см. 99b.

[129] ...с прилетом ласточек... — У Феофраста: «с ласточкиным ветром (η̉ χελιδόνια)» — юго-западный ветер, начинающий дуть в конце марта.

[130] Левкерея. — Упоминается только здесь; возможно нимфа из окружения Артемиды; ср. «левкерин», 76с.

[131] ...пеан... — То есть трижды повторяемый за обедом возглас ι̉ὴ παιάν; см. ниже 701е.

[132] Медонт. — Неизвестен; темен и сам текст.

[133] Хэрефонт. — О парасите Хэрефонте см. 243а-244а.

[134] ...я удалюсь, как со сцены. — Ульпиан, однако, принимает участие в дальнейшей беседе.

[135] ...из кистей... — Точнее, стилей рисовальщика в технике энкаустики, имевших сходство со стопками.

[136] Гипотимиды. — То есть «посылающие снизу свой запах», ср. Плутарх. «Застольные беседы». 647F.

[137] Замен. — Эвмен II Пергамский. О его отношениях со Стратоникой см. Ливии XLII. 15-16.

[138] ...дурное пересиливает. — См. обсуждение этого вопроса в «Застольных беседах» Плутарха. VII.3.

[139] ...камни кипрские. — Возможно, смарагд, см. Плиний. XXXVII.5.17.

[140] Сусин. — См. 513f.

[141] ...корень коста... — Индийское ароматическое растение, корни которого употреблялись как пряность (Диодор).

[142] «Этон». — Относительно заглавия см. 270с.

[143] Ион в «Омфале»... — Противопоставляет восточную роскошь спартанской простоте.

[144] Симонид — Имеется в виду ямбограф Семонид Аморгский.

[145] Бренфий. — Гесихий определяет его как корешки, использовавшиеся женщинами как румяна; кажется, его порошком посыпали ноги, входя в дом с улицы.

[146] Мегалейон — Гесихий: «мегалейон — миро». Аристофан: «Пришли нынче это для возлияния, а также мирру, изобретение Мегалла».

[147] «Фреарриец». — Упоминаемый здесь аттический дем принадлежал к филе Леонтиде. О стакте см. выше, 688с. Женщина недовольна незначительным количеством благовония.

[148] ...из «Новосела» Алексида. — Комический рассказ о роскошной жизни на Востоке; ср. Аристофан. «Ахарняне». 65-90.

[149] Уж не взыщите... — Цитата из Эврипидовского «Телефа», TGF2. 583, пародируется Аристофаном в «Ахарнянах» 497.

[150] ...первым изобрел венок... — Ср. Плутарх. «Римские вопросы» 269А (22), 274e-f; Овидий. «Фасты». 1.229-234.

[151] ...акат-челнок... — Относительно чаши-аката в виде лодки см. 782f.

[152] ...метаниптриду. — См. 486f.

[153] Берут... прямо со стола... — То есть не пускают чашу вкруговую, оставаясь на ложах, но пьют стоя.

[154] Нимфы. — Нимфы источников, чья вода бралась для смешения с вином.

[155] ...из нечестивого поступка... — Святотатство заключалось в использовании вотивного приношения в своих целях. Элиан («Пестрая история» I.20) пишет, что стол был из серебра и посвящен Аполлону; ср.: Цицерон. «О природе богов». III.34.84.

[156] Эмеса — город в Сирии.

[157] ...склад их был сложным... — Сколий букв, значит «кривой, изогнутый».

[158] ...сколии... вольного склада... — См. Платон. «Государство». 398Е; Аристотель. «Политика». 1342b 22.

[159] Артемон Кассандрийский. — Об Артемоне см. 515е.

[160] Кажется, слова в скобках представляют собой остаток пометки схолиаста. Как и четвертый, этот сколий принадлежит эпохе греко-персидских войн.

[161] ...друг есть друг нелицемерящий... — Цитируется Евстафием (1574), который пишет, что сколий основан на басне Эзопа, где Мом укоряет Прометея в том, что тот не сделал ворот в груди человека.

[162] Лучший дар человеку... — Наиболее часто цитирующийся сколий; он приписывался Симониду или Эпихарму.

[163] 10 — Об этом знаменитом четырехстрофном (10-13) сколии см. Аристофан. «Ахарняне». 980; Платон. «Горгий». 451Е. Об истории убийства см. Геродот. V.55, VI.123; Фукидид. I.20, VI.53., 54, 56, 57; Аристотель. «Политика». 1311а 34; «Афинская полития». 18, 58. Привожу сколий в переводе Радцига, потому что он нравится мне больше других.

[164] 14 — Приписывался Праксилле, но подобно двадцатому сколию, происходит от пословицы. Адмет жил изгнанником у Тесея в Афинах.

[165] Гермий Атарнейский, — евнух и первоначально раб; обучаясь у Платона, он стал близким другом Аристотеля и Ксенократа; позднее, захватив власть над областью в Малой Азии около Атарнея и Асса, он был убит персами в 345-344 гг. до н.э.

[166] ...пеан в честь Гермия. — В 323 г. до н.э. Эвримедонт был иерофантом. Кощунство заключалось в адресации смертному человеку пеана, первоначально предназначавшегося для прославления Аполлона.

[167] Филон. — Из других источников неизвестен; надо думать, он был, как и афине-евский Демокрит, никомедийцем.

[168] ...Зачем напоминаешь мне о кикликах. — Ср.: Каллимах. «Против тельхинов». 1: «ненавижу киклическую поэму».

[169] Аттал. — То есть Аттал I, так как Эвмен пришел до него, см. 445d.

[170] ...кошачий концерт... — См. 669b, 671с.

[171] ...пишет пародист Матрон... — Трудно обнаружить в этих стихах какую-либо связь с предыдущим текстом.

[172] ...по прозвищу Факе. — То есть Чечевичная похлебка. О его успехах в Афинах см. 496е-497с.

[173] ...Дионисов... алтарь... — Собств. алтарь Диониса в афинском театре — возвышение в центре орхестры, с которого корифей управлял хором.

[174] ...и гибнут, и губят... — Ил. IV.451; ср. Ил.ХI.83.

[175] ...серебро... славное... — Ср. Ил. XXIV.437: «славный Аргос».

[176] Чтоб никакая жена... — Ср. Од.II. 101.

[177] ...хлебец... — См. 109е. Это был большой каравай в честь Деметры и Коры. Жена поэта, не ведая о его богатствах, будет печь вместо ахена маленький сырный пирог.

[178] Медноконечные чаши... — Копья в шутку заменены цирюльничьими чашами.

[179] ...поссорившихся из-за девки... — Ил.I.275, 277. «Ты, Агамемнон, как ты ни могуч, не лишай Ахиллеса / Девы... / Ты же Пелид...». Нестор увещает Агамемнона и Ахилла. Гегемон остроумно заменяет «деву» на цирюльника, а гончар назван сыном Пелея по созвучию его имени с илом, грязью (πηλευς).

[180] Агафокл. — О жестокости Агафокла см. Диодор XIX.6-7.

[181] Лихнух. — Собств., это была подставка под лампу или фонарь с отверстием, через которое огонь светил вперед.

[182] Фан. — Аристофан. «Лисистрата» 308: «потом на углях разожжем лозы смолистый факел (φανός)».

[183] Приманка. — Это значение могло возникнуть из практики ночной охоты на рыб с острогой.

[184] «Долгая Ночь». — Заглавие относится к той ночи, в течение которой Зевс, гостя у Алкмены, зачал Геракла.

[185] «Мидон». — Среди спорных диалогов, приписываемых Платону, был «Мидон», или «Конюший» (см. Диоген Лаэртский. 111.62).

[186] ...время раннее... — То есть еще при свете дня.

[187] λυχνία — подставка под светильник или фонарь.

[188] Здесь утрачена половина страницы рукописи А, частично восполняемая извлечением из СЕ.

[189] ...факелами из другого дерева. — Однако слово «светильник» (λύχνος) встречается еще в Одиссее (XIX.34), означая, возможно, подставку для факела; ср. «Война мышей и лягушек». 180, а также у Алкея (см. 430d). Светильники встречаются еще в раскопках минойского времени.

[190] Коли надобность возникнет... — Возможно, из Филлилия (см. выше), Коск.1.788; ср. Поллукс VI. 103.

[191] Δεταί — дословно означает «связанные», т.е. связку лучин, намоченных в смоле или масле.

[192] Хвост подвернув... — Остроумно использован стих из эврипидовского «Эдипа» [TGF.2 532] о Сфинксе: «хвост подвернув под свои львиные ноги ... она сидела».

[193] ...не «Гие пай!...» — Такова была трактовка школы Кратета, в противоположность Аристарху. Схолии к Ил.ХV.365 разъясняют, что Аристарх пользовался густым придыханием и производил присловье от ’έσις (бросание), в то время как школа Кратета использовала тонкое придыхание и производила присловье от слова ι̉άσις (целебное средство).

[194] Здесь утрачены три последние строки второго столбца листа 372 рукописи А.

[195] Здесь утрачены три строки рукописи А.

[196] Курсивом отмечено цитирование фрагмента 89 Пиндара.