Распаду государства способствовали не только экономическая нестабильность, но и многочисленные антимакедонские выступления, сочетавшиеся с ожесточенной социальной борьбой во многих регионах Европы, Азии и Африки. Смерть Александра развязала центробежные силы и дала мощный толчок народным движениям. Поэтому нельзя согласиться с высказываниями ученых, пытающихся ограничить размах этих движений и умалить их значение в процессе распада империи Александра. Так, Дройзен, будучи уверен, что для восточных народов Александр был «милостивым и полным отеческих чувств владыкой», утверждал, что «ни один из всех народов Азии не воспользовался смертью царя для попытки сбросить с себя господство, что может служить не только доказательством политического индифферентизма этих народов, но и той твердости организации, которую Александр сумел придать своему государству» П. Жуге, согласуясь по этому вопросу с Дройзеном, указывает, что в день смерти Александра «берега Евфрата огласились стенаниями его восточных подданных - и покоренные им народы не шевельнулись. Даже напротив, «именно горе азиатов проявилось с неистовой силой и, может быть, они не были неправыми, оплакивая его». Весьма часто антимакедонская борьба в восточных странах отрицается и в современной буржуазной историографии.
Эти высказывания, однако, не согласуются с исторической действительностью и находятся в резком противоречии с данными античных авторов. Последние приводят достаточно доказательств наличия освободительных войн и антимакедонских восстаний как в Европе, так и в Азии. Эти выступления не свидетельствуют о твердости государственной организации, о чем так определенно писал Дройзен. Поэтому вряд ли правильно полагать, что жестокая социальная борьба проходила главным образом в Греции, а Восток выглядел индифферентным к новой власти и безучастно взирал на диадохов. В действительности народные движения и социальная борьба, разной степени интенсивности, разворачивались на более широкой территории и затрагивали разные народы и этнические образования.
Особенно важной ареной антимакедонской и социальной борьбы стала Греция, которая в международной политике раннеэллинистического периода играла огромную роль. Все диадохи, руководствуясь личной выгодой, боролись за влияние в греческих полисах, вмешивались в их внутренние дела, произвольно сменяя их политические режимы. Антимакедонское движение в Греции началось с большой войны, известной в истории как «эллинская» или «ламийская». Еще в 324 г. до н. э. Александр издал декрет о возвращении на родину всех политических изгнанников из греческих городов и о возмещении им прежнего имущества. Наместнику Македонии Антипатру было приказано принудить силой тех, кто будет противиться выполнению этого приказа. Этот декрет, задуманный Александром с целью увеличения собственной славы и популярности, а главным образом для приобретения в Греции наибольшего числа своих сторонников, внес ломку в экономические отношения греческих государств. Он был прямым нарушением постановления коринфского союза, так как представлял собой ничем не прикрытое вмешательство в их внутренние дела.
Этот декрет не подвергался обсуждению в синедрионе, а был оглашен Александром на Олимпийских состязаниях в форме приказа. Особенно тяжелые последствия имел он для Этолии и Афин. В случае приведения его в исполнение Афины лишались своей важной колонии — острова Самоса. Поэтому декрет вызвал волну протеста в Греции. Кроме того, многие, боясь мести вернувшихся на родину противников, стали разжигать антимакедонские настроения масс, доказывая, что возвращение такого большого количества людей непомерно ухудшит положение самих греков. Особенно сильны были эти оппозиционные настроения в Афинах и в Этолии, однако ни афиняне, ни этоляне не решались выступить против Александра. Но уже в июле 323 г. до н.э. или даже немного раньше, когда до Греции дошли слухи о смерти Александра, еще официально не подтвержденные, эллины готовы были поднять восстание против македонского господства. Инициаторами антимакедонского движения были соперник Демосфена — оратор Гиперид и полководец Леосфен. Первый в ответ на похвальные отзывы о македонском наместнике Антипатре сказал: «Мы знаем, что он прекрасный повелитель, но мы не нуждаемся ни в каком прекрасном повелителе». Что касается второго, то, как указывает Павсаний, он «был человеком опытным в военном деле», раньше оказавшим услугу всем эллинам. Когда Александр решил поселить в Персии всех греков, которые в качестве наемников служили у Дария и его сатрапов, Леосфен предупредил его, переправив их на кораблях в Европу. После значительного отсутствия Леосфен в начале 324 г. до н. э. появился в Аттике и получил должность «стратега территории» на 324/323 г. до н.э. Еще при жизни македонского царя он набрал наемников среди тех, которые были сосредоточены у мыса Тенар — на южной оконечности Пелопоннеса.
Другие наемники прибыли из разных армий, некогда набранных сатрапами и расформированных по приказу Александра. Возможно, что среди наемников были и те из 6 тыс. солдат Гарпала, которых афиняне отказались принять. Как бы то ни было, Леосфен собрал значительные военные силы и стал готовиться к войне. Он тайно поддерживал связь с афинским советом 500 и добился у него суммы в 50 талантов и большого количества оружия для наемников 102. Весной 323 г. до н. э. он был переизбран стратегом, может быть даже «стратегом гоплитов», то есть наделен правом вести внешние операции на 323—322 г. до н.э.
Вначале в Греции отказывались верить смерти Александра. «Мир был бы полон запаха от его трупа», заявил Демад, но когда до Аттики официально дошла весть, которую принес Гиппарх, сын Александра, антимакедонское движение получило новый импульс. Оно стало охватывать почти все города Греции и переплеталось с социальной борьбой в греческих государствах. Это движение привело к резкому размежеванию общественных сил. Как справедливо указывает П. Клоше, сторонники восстания нашлись не среди богатых собственников, а в наиболее скромных социальных слоях населения, ибо обеспеченные слои оставались слишком связанными с иноземным владычеством. Это указание зиждется на утверждении Диодора о том, что «имущие советовали оставаться в мире, а демагоги призывали массы открыть военные действия»; решение начать войну было победой для людей «привыкших жить за счет возмещения за убытки» ###(цшМ) и для которых, как это говорил Филипп, «война есть мир, а мир - война».
В биографии Фокиона Плутарх подробно излагает мотивы против войны, выдвинутые этим государственным деятелем. Верхушка афинского общества, крупные рабовладельцы, купцы не желали войны. Они не стонали от тяжести военных контрибуций и от произвола гарнизонов, вступивших в их города. Борьба политических группировок усилилась. Начались преследования ставленников Македонии. Против Демада был вынесен ряд обвинений в параномии, и после третьего осуждения он потерял право произносить речи к народу. За внесение предложения чтить Александра как бога он был наказан штрафом в 100 талантов. Были изгнаны оратор Пифей и Каллимедонт по прозвищу «Краб», которые бежали из Афин, перешли к Антипатру и вместе с его друзьями и посланниками объездили города Греции, чтобы помешать им выйти из-под власти Македонии и примкнуть к афинянам. Даже Аристотелю пришлось пострадать, ибо он был другом царя. Ему было предъявлено обвинение в безбожии, он был осужден, бежал в Халкиду на остров Эвбею, где вскоре и умер.
В этой ожесточенной борьбе общественных сил победили демократы. Народное собрание приняло декрет, предписывавший афинскому народу стеречь «всеобщую независимость эллинов» и освободить города, оккупированные иностранными гарнизонами. Этот декрет обязывал построить сорок тетрер и двести триер; все афиняне до 40 лет должны были участвовать в военных действиях; три филы из десяти должны охранять территорию, а семь остальных быть готовыми действовать за пределами страны. Кроме того, послы должны отправиться в различные греческие города со следующим заявлением: «Афинский народ считает, что вся Греция является общей родиной всех эллинов, некогда разбивших на море варваров, которые хотели продать их в рабство; сегодня афиняне считают себя обязанными рискнуть своей жизнью, имуществом и флотом, чтобы обеспечить общее спасение греков». Декрет, восклицает Диодор, порицает «слишком благоразумных эллинов»: разве без крайней необходимости Афины набросились бы на «непобедимые силы»? Он напоминает об ужасной фиванской катастрофе 335 г. до н. э. Тем не менее послы выполнили свою задачу, обеспечив афинянам содействие большой части греческих городов и народов.
В этой эллинской, или «ламийской», войне Афины приобрели много союзников. Первыми из греков, откликнувшихся на их призыв, были «все этолийцы». Леосфен выдал жалованье и оружие наемникам и проник в Этолию. Приняв его с радостью, население этой страны предоставило в его распоряжение 7 тыс. воинов. Затем он предложил различным народностям, особенно локридцам и фокидцам, отстоять свою «автономию» и освободить Элладу от «македонского деспотизма». Одна надпись хранит фрагменты афино-фокидского договора от октября 323 г. до н.э. К этим союзникам, помощь которых уже позволила Леосфену занять Фермопилы и преградить доступ врага в центральную Грецию, рано или поздно присоединятся другие, очень точный, если не абсолютно верный перечень которых дан в изложении Диодора. В нем, кроме указанных, отмечаются фессалийцы (за исключением жителей Пелинны); этеенцы (за исключением гераклейцев); ахейцы из Фтиотиды (за исключением жителей Фив, живущих в этой области); малиенцы (за исключением жителей Ламии); все города Дориды, энианцы, жители Ализии; долопы, афаманы и левкадцы; народы Эпира - молоссы, присоединившиеся к коалиции под руководством своего царя Аминты, который, однако, позднее стал действовать вместе с македонянами; на северо-западе и востоке Македонии вошли в антимакедонскую коалицию некоторые из иллирийцев и фракийцев, которые ненавидели македонян. Сюда же примкнет Каристос Эвбейский, часть пелопонесцев и др.
Особое значение имело присоединение к восстанию Этолии, предоставившей восставшим отличную легкую и среднюю пехоту, и несколько позднее — Фессалии, с ее первоклассной конницей. Демосфен, бежавший из Афин еще в феврале 323 г. до н.э. и живший в Трезене, уже не в первый раз решил своим красноречием послужить народному делу, в частности, перед собранием аркадцев, которых Пифия убеждала оставаться нейтральными. Результаты этой дипломатической кампании не оказались ничтожными. «Аргосцы, сикионцы, элейцы, мессенцы и жители Акте (трезенцы и эпидаврцы), — пишет Диодор,— примкнули к антимаксдонской коалиции». Демосфен убедил их принять участие в борьбе.
Правда, это решение осталось недействительным: во время конфликта, если верить Павсанию, аркадцы стояли ни за, ни против греков.
Одновременно с дипломатическими усилиями начались и продолжались под руководством Леосфена военные операции (летом 323 г. до н. э.), которые были проведены, по указанию Павсания, «более блестяще, чем даже от него могли ожидать». Леосфен располагал в них не только множеством своих наемников и 7 тыс. солдатами, присланными этолийцами, но также значительными силами, отправленными Афинами и насчитывавшими 550 пехоты и всадников афинских и 2 тыс. наемников. Эта армия пересекла Беотию, чтобы встретиться с Леосфеном. На пути ей пришлось преодолевать сопротивление беотийцев, которые присоединились к македонянам и проявили враждебность по отношению к Афинам. Узнав об этих затруднениях, Леосфен покинул Фермопилы, чтобы поддержать войска, отправленные его согражданам. Он разбил беотийцев, забрал трофеи и поспешил вернуться на свои прежние позиции, где усилил оборону фермопильских проходов и стал ждать македонского наступления.
И, действительно, наместник Македонии не оставался пассивным: греческое, антимакедопское выступление, уже довольно серьезное в 324 г. до н.э., не могло его удивить, и он не ошибался насчет его назначения. Считая невозможным подавить неизбежное восстание только теми войсками, которые находились в Македонии, он настойчиво требовал подкреплений. Как подчеркивает Диодор, Антипатр, «узнав о кончине царя в Вавилоне и о разделе сатрапий», потребовал у Кратера, находившегося в это время в Киликии, как можно быстрее оказать ему помощь. Кратер, как известно, действительно был послан в этот район, чтобы переправить в Македонию более 10 тыс. македонян, освобожденных от службы. Антипатр обратился также к сатрапу геллеспонтской Фригии, чтобы одновременно получить подкрепление и предложить ему руку одной из своих дочерей.
Как только в Македонии стало известно о создании антимакедонской коалиции в Греции, Антипатр передал военное командование на своей родине некоему Сиппасу и приказал вербовать как можно больше людей. Затем, во главе 13600 македонской пехоты и конницы, он проник в Фессалию. Одновременно эти силы поддерживались флотом в 110 триер, на которых Александр вывез в свое царство огромные богатства из казны персидского царя. Фессалийцы, которые долгое время были союзниками - подданными Македонии, вначале предоставили свою первоклассную конницу в распоряжение Антипатра, укрепив тем самым его армию количественно и качественно. Однако, немного спустя, фессалийцы, под влиянием афинян, привели свою конницу в лагерь Леосфена. Как указывает Диодор, они собирались таким образом «сражаться за свободу эллинов».
У Гераклеи встретились армии противников. Чувствуя превосходство сил греков, Антипатр хотел уклониться от сражения, пока не придет помощь из Азии. Но сражение было ему навязано, и он был разбит до такой степени, что больше не осмеливался вступать в борьбу. Союзные войска в бою проявили значительное тактическое превосходство над македонскими. Эта победа эллинов вызвала новую волну патриотического движения по всей Греции. Окрыленные ею, против Македонии восставали все новые и новые города, началось еще большее брожение среди жителей Пелопоннеса. Важное значение имел переход на их сторону Фессалии, кроме того, в это время окончательно распадался Коринфский союз, служивший опорой македонского влияния на Элладу.
Антипатр, не сумев даже обеспечить себе безопасность в Македонии, укрылся в городе Ламии, расположенном невдалеке от залива Малиакского и окруженном прочными стенами; там он в середине или в конце лета 323 г. до н. э., собрав все войска, большое количество оружия, катапульт и продовольствия, стал поджидать подкреплений из Азии.
Решив покончить с Антипатром еще до прибытия подкреплений, Леосфен расположился со своей армией под Ламией и окружил свой лагерь глубоким рвом. Затем он продвинулся до крепости и предложил македонянам сражение, но те, имея слишком малый состав, не осмелились выйти из города, на штурм которого много раз бросались осаждавшие. Однако их противники защищались мужественно и нанесли грекам значительные потери. Отказавшись от мысли взять Ламию штурмом, Леосфен решил ограничиться перехватом обозов с продовольствием, направляющихся к крепости. Последнюю он счел необходимым взять измором. С этой целью Леосфен приказал соорудить стену и вырыть широкий ров, чтобы лишить македонян всякого сообщения с внешним миром (особенно с ламийским портом Фалара). Антипатр, не способный дать решительного сражения афинскому флоту, который имел численный перевес над его флотом, поднял руку на населенный пункт марафонского побережья Рамнунт. Однако стратег Фокион, участвуя в войне, которую он в принципе осуждал, сорвал это мероприятие. В это же время другой стратег, Федр, захватил Эвбею, оставшуюся верной Македонии, и разрушил Стиру, расположенную близ Каристоса.
Эти скромные успехи почти не ускорили продвижения осаждавших Ламию. Некоторые из них стали падать духом. Крестьянам нужно было обрабатывать землю, поэтому они желали уйти домой. Этоляне потребовали, чтобы Леосфен отпустил их в Этолию; чтобы «заняться там своими собственными делами», им нужно было выбрать нового стратега. Леосфен вынужден был исполнить их просьбу, но их уход серьезно ослабил силы осаждавших. Однако это не уменьшило решительности их вождя, который имел право рассчитывать на продовольственные трудности македонян. По словам Диодора, город рисковал погибнуть от голода. По этой причине, без сомнения, Антипатр старался договориться с Леосфеном, но последний потребовал безоговорочной капитуляции. Борьба продолжалась. Но в это время от несчастного случая погиб Леосфен. Когда он находился в только что выкопанном рву, ему на голову упал камень; Леосфен в бессознательном состоянии был отнесен в лагерь, где на третий день скончался. Похвальное слово на его могиле произнес Гиперид. В этой речи оратор изложил заслуги Леосфена в борьбе с македонянами. Гиперид говорил, что на фундаменте, заложенном Леосфеном, теперь создастся дело будущего.
Смерть Леосфена была тяжелым ударом для греческих союзников и привела их в уныние. Вместо Леосфена полководцем был избран некий Антифил, который, хотя и не мог полностью заменить погибшего, но, но утверждению Диодора, отличался ловкостью и мужеством. Греки продолжали блокировать Ламию с суши и моря: 110 кораблей Антипатра были, разумеется, не способны противостоять в открытом море 240 триерам и тетрерам, выставленным Афинами в начале войны. Но Антипатр продолжал удерживать Ламию, надеясь на близкую помощь из Азии. Две армии готовились к решительным схваткам.
Леоннат, прибывший в 322 г. до н.э. в Македонию с далеко идущими замыслами, усилил свою армию рекрутами. С 22500 пехоты и конницы он проник в Фессалию и двинулся против осаждавших Ламию, число которых уменьшилось из-за ухода этолийнев и других союзников. Чтобы помешать соединению Леонната и Антипатра, Антифил снял осаду с Ламии, поджёг свой лагерь и переправил военные обозы в г. Мелитею; затем он поспешно двинулся навстречу Леоннату. Эллинская армия, насчитывавшая 22 тыс. пехоты и 3500 всадников, была более многочисленна, чем армия Леонната, но ее преимущество было в том, что среди 3500 конницы находилось 2 тыс. хорошо обученных фессалийцев.
Военные действия начались продолжительной схваткой конницы. Фессалийская конница, изменив македонянам, «увлекала всех своей доблестью». Разбитый Леоннат отступил к болотистому месту и там погиб. Его труп солдаты отвезли к обозам. Таким образом, благодаря фессалийской коннице и ее руководителю Менону, греки одержали блестящую победу. Но этот успех был не окончательным, так как македонская фаланга, уклонившись от битвы на равнине и заняв соседние возвышенности, укрепилась на них. С этих пор фессалийская конница, как отмечает Диодор, перестала быть полезной. Греческая армия захватила свои трофеи, подобрала своих убитых и покинула поле.
На другой день произошло объединение двух армий. Антипатр был доволен. Его потенциальный противник Леоннат погиб, а его солдаты соединились, создав внушительную и угрожающую силу. Но в открытое наступление он не пошел. Превосходство греков в коннице заставляло его опасаться нового сражения на равнине, поэтому он оставил окрестности недавнего сражения, спускаясь по крутым дорогам холмов. Антифил воздержался от преследования отступающих, расположился лагерем в Фессалии и ограничился наблюдением за продвижением неприятеля. Греки только что одержали прекрасный тактический успех, но он был лишен стратегической ценности, ибо силы неприятеля избежали полного разгрома и могли возродиться с прибытием новых подкреплений из Азии. Блестящие надежды, которые сулили первые операции Леосфена, не осуществились. Хотя военные действия еще продолжались, но шансы на победу были уже на македонской стороне: греки не могли надеяться на увеличение своей армии, тогда как Кратер вел в Европу значительные силы. Вскоре и Эгейское море было полностью очищено от афинских триер. После своей победы при Абидосе македонский флотоводец Клит продолжил свой путь к Греции. Афины реорганизовали свой флот, и последнее сражение разыгралось в водах Аморгоса (на западе от Коса) в июне 322 г. до н.э., сражение, погубившее афинян и сделавшее их противников хозяевами Эгейского моря.
После сражения у Аморгоса ничто больше не препятствовало массовому наплыву македонских подкреплений в Европу. Важное подкрепление составляли войска Кратера. Прибыв в Фессалию, он, если верить Диодору, добровольно уступил командование Антипатру. Оба собирались разбить лагерь на берегах Пенея. Их объединенные силы насчитывали (включая и остатки войск Лсонната) 50 тыс. человек.
Греки разбили свои лагерь недалеко от Краннона, напротив своих противников. Армия Антифила едва насчитывала 25 тыс. пехоты и 3500 конницы. Греки решили не вступать в бой, пока не придут еще отсутствующие союзники. Но Антипатр, имея намерение раньше использовать свой большой численный перевес, собирался вынудить противника принять сражение, устраивая каждый день вылазки своих солдат. Перестав ждать подкреплений, греки приготовились к битве. Они поставили конницу перед своей пехотой, при помощи которой рассчитывали победить.
Битва началась 5 сентября 322 г. до н.э., когда конница ринулась в бой и исход сражения клонился в пользу фессалийцев. Но в это время Антипатр двинул свою фалангу, которая нанесла тяжелый урон греческой пехоте. Последняя, «сгибаясь под ударами и числом своих врагов», заняла соседние возвышенности. На этой новой позиции армия Антифила могла легко защищаться. Впрочем, к ней скоро присоединилась и фессалийская конница. Македоняне выиграли это сражение, не достигнув решительных результатов. П. Клоше полагает, что если бы к грекам пришли их союзные войска, они могли продолжить борьбу со значительными шансами на успех.
Потерпев внушительное поражение на суше в Фессалии при Кранноне и на море при Аморгосе, афиняне вынуждены были в сентябре — октябре 322 г до н. э. просить мира. Инициаторами мирных переговоров были Фокион и Демад, различные по характеру, образу мыслей и действий. Плутарх рисует 80-летнего Фокиона строгим и милосердным, осторожным и мужественным, справедливым и бесстрашным, искусным оратором и опытным полководцем, 45 лет занимавшим должность стратега. Что касается Демада, то он предстает человеком, лишенным всякой щепетильности, корыстолюбивым и алчным, много лет угодничавшим перед македонянами и Антипатром. В то же время он обладал острым умом, здраво понимал потребности времени, с чрезвычайной легкостью приспосабливался к различным ситуациям, обладал выдающимися ораторскими способностями. Антипатр, как сообщают, говорил, что у него в Афинах два друга — Фокион и Демад: первого он никак не убедит принять от него подарок, а второму сколько не дарит — все мало. Фокион как высшим достоинством гордился бедностью, в которой прожил всю жизнь, хотя бывал стратегом и дружил с царями, а Демад рисовался своим богатством, не останавливаясь при этом даже перед нарушением закона.
Из данных Плутарха и Диодора можно сделать вывод, что безоговорочной капитуляции Афин предшествовали дипломатические усилия, которые успеха не имели. К победителю были посланы два посольства: в обязанность первого входило заключение перемирия, другого — мирного договора. Первое афинское посольство в составе Фокиона, Демада, Деметрия Фалерского и других должно было добиться заключения перемирия на месте, без перемен позиций, тогда как македонский наместник еще стоял в крепости Фив в Кадмее, имея явное намерение вторгнуться в Аттику. На этом настаивал Фокион. Против этого возражал Кратер: «Фокион толкает нас на несправедливость: он хочет, чтобы мы оставались на земле своих друзей и союзников и причиняли убытки им, в то время как можем существовать за счет противника». Но Антипатр в этом вопросе согласился с Фокионом, считая, что «все остальное афиняне должны предоставить на усмотрение македонян». Македонские войска, таким образом, были остановлены у порога Аттики.
Когда афиняне вынуждены были согласиться с условиями перемирия, в македонский лагерь было послано второе посольство, в которое входил Ксенократ из Халкедона — глава афинской академии, имевший добрую славу, вызывавший всеобщее восхищение и пользовавшийся исключительным авторитетом у греков. Как указывает Плутарх, Ксенократ был включен в состав посольства потому, что с помощью этой знаменитой личности афиняне надеялись внушить победителям некоторую уверенность. На переговорах, где, прежде всего, был поставлен вопрос о конституционных изменениях, обнаружились две точки зрения. С одной стороны, Ксенократ горячо выступал в поддержку традиционного режима Афин. Однако его мнение было решительно отвергнуто македонским наместником. Последний полностью поддержал точку зрения Фокиона и Демада, полагавших, что необходимы конституционные перемены, которые поставят город под управление имущих слоев населения. Он расходился с ними лишь в том, что настаивал не только на отмене демократической конституции, но и на размещении на афинской земле македонского гарнизона. Против последнего выступил Фокион.
С большой точностью, которая обычно не присуща Плутарху, он указывает на четыре главных требования Антипатра: 1) Афины обязаны выдать антимакедонских ораторов, особенно Гиперида и Демосфена; 2) афиняне должны восстановить «конституцию предков», которая фиксировала политические нрава в зависимости от диадохов; 3) в город вводится гарнизон и размещается на холме Мунихия; 4) афиняне обязаны выплатить издержки на войну и налоги. Эти требования были очень тяжелыми для Афин, ибо подрывали их экономику, фактически лишали их независимости, ущемляли гражданские права населения. Недаром Ксенократ сказал по этому поводу, что, «будь афиняне рабами, требования Антипатра можно было бы назвать скромными, но для людей свободных они слишком тяжелы». Несмотря на это, афинские послы, за исключением Ксенократа, приняли эти условия мира. Фокион, правда, требовал или хотел потребовать, чтобы в Аттике не стояли македонские гарнизоны, но Антипатр ему ответил: «Мы идем на все уступки, которые тебе угодны, за исключением тех, которые бы погубили тебя, а также и нас». После этих слов Фокион хранил красноречивое молчание. Что касается Демада, то он, по словам Плутарха, представляется политиком, абсолютно послушным воле тех, кого он не переставал поддерживать с 338 г. до н. э., а потому принявшим без возражений все требования Антипатра.
Уместно отметить, что не только оружие помогло Антинатру завоевать Афины. Само социально-экономическое положение Афин создавало благоприятную почву для укрепления македонских позиций. Кризис в демократическом движении Афин, с одной стороны, и временное оживление афинской экономики, связанное с восточными походами Александра, - с другой, укрепили положение зажиточных афинян, заинтересованных в союзе с Македонией. Опираясь на них, регент Македонии стал быстро проводить в жизнь условия мирного договора. Немедленно была решена участь антимакедонских деятелей и афинских патриотов: Гиперида и Демосфена. Как только они покинули Афины, Антипатр отправил за ними в погоню своих преданных людей под начальством Архия по прозвищу «Охотник за беглецами». Захваченные в храме в Эгине Гиперид и два его сторонника были вытащены из святилищ и казнены. Гипериду перед казнью еще вырезали язык. Что касается Демосфена, то он предупредил убийцу и покончил с собой в храме Посейдона на Калаврии, где находился.
В октябре 322 г. до н. э. македонский командир Менипп ввел воинское подразделение в Пирей и расположил его в Мунихии в форте на холме, возвышавшемся над афинской гаванью. Этого гарнизона было вполне достаточно, чтобы напугать афинян и поставить имущие слои во главе государства. Под влиянием Антипатра управление делами города полностью перешло в руки аристократии. Демократический режим Афин был отменен, многие афиняне согласно новой конституции были лишены политических прав. Имущие слои прочно стали у власти. Это было сделано с помощью лишения прав всех афинян, которые не обладали собственностью не менее 2 тыс. драхм, то есть 12 тыс. человек.
Эта мера, поставившая в привилегированное положение только 9 тыс. человек, имела важные последствия социально-экономического порядка. Она привела к ограничению числа избирателей, опустошила суд присяжных и уменьшила на 4/7 количество эфебов; к отстранению демоса от управления и уничтожению демократических привилегий; к реорганизации финансовой системы. Конституция исключила из числа избирателей тех, кто подлежал службе в армии (гоплиты); лишение привилегий распространилось также на тех, кому гражданство представлялось специальным голосованием эклесий; были отменены выборы по жребию и заменены выборами из числа граждан, имевших право голоса; поскольку бедняки не имели гражданских прав, прекратилась плата за посещение собраний, за присяжное заседательство и, может быть, за получение должностей. Фергюсон полагает, что в это время была отменена комиссия теорикона, и ее место занял чиновник, основной функцией которого был контроль за администрацией.
Эта замена была только частью общей реорганизации финансовой системы, так как с этого времени в афинских источниках больше не упоминается должность (сборщик). Вероятно, в то же время было упразднено казначейство военных расходов. Теперь, когда Афины перестали вести широкую военную политику, не стало нужды в организации, владеющей армейскими деньгами. Олигархи восстановили финансовую систему Эвбула — один человек должен был получать и распределять государственные доходы и контролировать выплату денег. Отменен был комитет 10 присутственных, пять из которых работали в городе, а пять — в Пирее; перестал существовать секретарь пританеи, который заведовал опубликованием и исполнением декретов. Его обязанности были распределены между двумя его подчиненными контролерами и секретарем герусии; были сокращены и некоторые другие должности.
Произошли изменения и в самом правительстве. Они заключались в том, что богатые люди получили право как определять общую политику, так и следить за работой администрации внутри государства. Реализация этого принципа вела за собой отстранение народа и передачу всей общественной деятельности и прав гражданства 9 тыс. афинян. Отстранение демоса повлекло за собой значительное уменьшение количества должностей и чиновников, а также упразднение важного демократического принципа, согласно которому никто не может быть избран в совет более двух раз и назначаться на должность более одного раза за всю жизнь. При наличии 9 тыс. граждан такая задача становилась неразрешимой.
О проведении в жизнь условий мирного договора, который устанавливал цензовую конституцию, мы узнаем из сообщений (правда, не всегда согласованных) Диодора и Плутарха. Они оба отмечают следующие изменения: гражданское население Афин было разделено на две части, из которых одна полностью сохранила свои политические права, а другая—лишена этих прав; многие из ее числа будут изгнаны или добровольно удалятся в изгнание в отдаленные районы, особенно во Фракию . Но к этим согласованным указаниям источников добавляются разночтения. Диодор говорит о 12 тыс. исключенных, покинувших свою родину, в то время как их соотечественники, обладавшие собственностью не менее 2000 драхм, необходимой для пользования политическими правами, остались единственными «хозяевами города и территории». Автор ничуть не утверждает, что все 12 тыс. «исключенных» отправились во Фракию. Те из них, кто желал там оставаться, пишет он, получили земли. По данным Диодора, можно сделать вывод, что афиняне были разделены на три группы: первая состояла из 9 тыс. привилегированных, которые сохранили права гражданства и остались владеть Аттикой; во вторую группу входили те, кто, лишившись своих политических нрав, покинул свою страну и отправился во Фракию; наконец, третью группу составляли те, кто эмигрировал не в этот регион.
Текст Плутарха не совпадает полностью по этому вопросу с текстом Диодора. Плутарх указывает, что число лиц, по бедности своей лишенных права голоса, превысило 12 тыс., и одни из них, оставшиеся в городе, считали себя несчастными и опозоренными, а другие, покинувшие из-за этого Афины и переселившиеся во Фракию, где Антипатр предоставил им землю и город, уподобились побежденным, которых изгнал из отечества победоносный враг. Как Диодор, так и Плутарх показывают, что по реформе Антипатра афиняне были разделены на три группы, но в отличие от Диодора Плутарх утверждал, что часть исключенных не покинула Аттику и что в целом эмигранты отправились во Фракию.
Возможен ли выбор между двумя этими версиями? По этому поводу среди историков нет единодушия. Фергюсон, например, не считал эмиграцию массовой, иначе, утверждал он, присутствие македонского гарнизона было бы ни к чему. П. Клоше, наоборот, не считал окончательным аргумент, по которому размещение гарнизона в Мунихии было бы необъяснимым, если бы все «исключенные» покинули Аттику. Соседство македонских солдат имело целью успокоить собственников и защитить их от возможного выступления изгнанников. Кроме того, Антипатр считал, может быть, полезным с блеском продемонстрировать восстановление македонского господства в мятежном городе; наконец, среди привилегированной группы, куда входили и многие люди средней зажиточности, недовольные своей участью, могли родиться раздоры, бывшие на руку исключенным, желавшим вернуться в Аттику, поэтому присутствие гарнизона у афинских ворот давало возможность немедленно подавить любое волнение.
П. Клоше отдает предпочтение версии Плутарха. Он считает возможным сделать следующее заключение. Реформа осени 322 г. до н. э. в действительности разделила афинян на две группы; одна включала 9 тыс., а другая — 12 тыс. человек и вполне допустимо, что часть второй группы не покинула Аттику, а остальные двинулись либо во Фракию, либо в другую чужеземную страну. Из оставшихся в Аттике афинян те, кто утратил свои политические права, были непременно решительными противниками нового правительства. Что касается других, «девятитысячников», то в их среде тоже не все были довольны недавними переменами. П. Клоше полагает, что из-за множества привилегированных они были далеки от того, чтобы оставить «олигархию», кучку правителей.
Несомненным остается то, что конституция Антипатра оставила политические права меньшинству, но весьма превосходящему численностью тех, которым фераменский проект 411 г. до н.э. предоставлял политическое господство, и, особенно, группу «трехтысячников», которые основали олигархию тридцати. Добавим, что последний привилегированный слой оставлен с явным намерением устранить афинян, подозреваемых в демократических или умеренных симпатиях, тогда как набор девяти тысяч был подчинен простому цензовому признаку. Из этого П. Клоше делает вывод, что внутри довольно многочисленной группы не было единства мнений; незначительность требуемого ценза заставляет нас считать, что многие средние собственники и налогоплательщики могли не быть лишены политических прав. Не сближали ли их интересы и вкусы с бедными соотечественниками и не удаляли ли от богатых? Не исключается, что промакедонская политика нового афинского режима могла натолкнуться не только на враждебность жертв конституционной реформы, но также на серьезные препятствия со стороны тех, кого она пощадила.
Что касается условий мирного договора относительно финансовых дел, то они могли применяться умеренно. Из отрывка Диодора следует, что Антипатр оставил побежденным «полностью их имущество». Выражение это почти ничего не значит, если афиняне были вынуждены с самого начала уплачивать расходы на войну и тяжелый налог. Кроме того, афиняне утратили внешние владения — Ороп и Самос, а изгнанные оттуда клерухи переселились в Аттику, Фракию, Пелопоннес. Афины были сурово поражены следующим мероприятием. Мирный договор предусматривал, что вопрос об управлении Самосом должен был, по распоряжению Александра, разрешаться не Антипатром, а Пердиккой. В 324 г. до н. э. Александр предписал различным греческим городам вернуть сосланных лиц; среди 20 тыс. человек, воспользовавшихся этим указом, были самосцы, некогда изгнанные Афинами в угоду клерухам, водворенным в Самосе. Афиняне, не покорившись воле Александра, оставили вопрос неразрешенным, когда молодой царь внезапно умер. Однако Пердикка возвратил самосцам их город и территорию и вернул на родину тех, кто был сослан сорок три года назад.
Афинская конституция Антипатра не получила в историографии однозначной оценки. Так, Дройзен считал ее «столь же благоразумной, как и суровой», уничтожившей «демократическую аномалию». Если раньше в демократическом государстве граждане, владевшие имуществом более чем на 2500 драхм, одни должны были нести бремя общественных расходов, в то время как менее состоятельные граждане, составлявшие в народном собрании большинство, вершили общественные и государственные дела, то конституция Антипатра, как утверждает Дройзен, имела цель представить все права гражданам, чье имущество давало гарантии на сохранение мира с Македонией. М. Кэри считал афинскую конституцию «реакционной», поскольку она отбросила Афины ко временам Солона или к еще более ранним.
В греческой историографии многие современные авторы стараются идеализировать деятельность Антипатра ссылками на новый избирательный закон, который увеличивал соответственно число зажиточных граждан. Характерно в этом отношении новейшее коллективное издание греческих историков «История греческой нации», где подтверждается эта точка зрения. Один из авторов Э. Микрояннакис, написавший главу «Распад державы Александра (322 280 гг. до н. э.)», утверждает, что условия мира Антипатра для афинян были умеренными "Антипатр не злоупотреблял своим положением победителя, и афиняне не противились ему. Ведь Антипатр не разрушил Афины, а лишь изменил избирательный ценз, вернул клерухов и изгнал демократических ораторов, подстрекавших граждан на борьбу с Македонией. В действительности конституция Антипатра была направлена против греческой демократии и ее вождей. В своей основе она была олигархической. Демократические устои Афин были сведены на нет. В большинстве городов Антипатр изменил конституцию по афинскому образцу, урезая демократические права в греческих полисах. За эти «милости» Антипатр был увенчан золотым венком.
Итак, хотя в течение нескольких месяцев восставшие угрожали иноземному господству и нанесли не одно поражение своим противникам, военные действия 323-322 гг. до н.э. закончились неоспоримым поражением эллинского восстания. Главное из восставших греческих государств было покорено. Однако успокаиваться македонянам было рано, ибо многие греки искали случая реванша и самые стойкие из их союзников еще сохраняли свою независимость.
В эпоху диадохов не только Афины выступили против македонского засилья. Заметно активизировалась Беотия. Особенно активной ее позиция была против Деметрия Полиоркета в 292 г. или раньше — в 293 г. до н. э, поддержанная Спартой и этолийцами. Спартанец Клеоним явился в Фивы с войском. Но это выступление быстро закончилось поражением. Полиоркет поспешно двинул на Фивы свои грозные машины, и беотийцы вынуждены были капитулировать. Однако как только он ушел во Фракию, в твердой уверенности, что в Греции им установлена прочная власть, вспыхнуло новое восстание беотийцев. Подавлять его начал сын Деметрия — 27-летний Антигон, который разбил беотийцев, но овладеть городом ему не удалось. Беотийские воины пали под ударами превосходящих сил противника. Вождь беотийской конницы, как видно из надписи на конной его статуе, воздвигнутой возле храма Зевса-спасителя, восемнадцать раз бросался со своим подразделением в атаку. Враг воздал должное этому великолепному мужеству и доблести, «не ограбив его тело», залитое кровью из многочисленных ран и разрешив похоронить его среди его предков.
Но каким бы блестящим ни был успех Антигона Гоната, он не дал решающего результата. Для окончательной победы беотийского мятежа необходимо было сокрушить Фивы, к осаде которых в конце 292 г. до н. э. и приступил Полиоркет. Как и на Родосе, он придвинул к стенам города гигантскую гелеполь, размеры и вес которой, по словам Плутарха, были так огромны, что ее продвижение было медленным и трудным. Несмотря на это, фиванцы сражались с необычайным мужеством. Только ценою неимоверных усилий врагу удалось лишь в конце 291 г. до н.э. или даже в начале следующего года взять крепость, войти в Фивы, казнить главных зачинщиков и изгнать некоторых граждан.
Большая заслуга в антимакедонской борьбе принадлежит храброму народу Этолии. Этолийцы были главными союзниками Афин во время эллинского восстания. Они не сложили оружия даже тогда, когда афиняне предприняли переговоры о мире. Они приготовились отразить атаку 32500 конницы и пехоты под командованием Антипатра и Кратера. Все здоровое население составило примерно 10-тысячную армию. В количественном отношении она далеко уступала армии противника. Эта численная недостаточность этолийских сил могла быть более или менее компенсирована природой Этолии; укрыв в безопасные горные районы своих детей, женщин и стариков, а также продовольствие, этолийцы оставили свои неукрепленные гарнизоны и стали ждать врага. Два опытнейших македонских полководца, установив, что этолийские города были заброшены и их легко захватить, двинулись против жителей, укрывшихся в горах. Но при атаке они оставили много солдат на поле брани. Приближалось плохое время года, и македоняне отказались от всякого штурма. Кратер приказал соорудить укрытие для своих войск, вынудил таким образом своих, почти лишенных продовольствия, противников зимовать в местах, покрытых снегом.
С этого момента этолийцы вынуждены были спуститься с гор и дать сражение превосходящим силам противника или погибнуть от голода и холода. Но эти хитрые расчеты не оправдались. В то время как они «отчаялись в своем спасении», обстоятельства спасли этолийцев. Поскольку Антипатру было необходимо срочно переправить свои войска в Азию против Пердикки, наместник Македонии был вынужден заключить с этолийцами перемирие на возможно лучших условиях. Такое перемирие было заключено, и македоняне отложили свой замысел подчинить Этолию, а все население ее переправить в пустынный район Азии.
Жители Этолии выступали и против сына Антипатра Кассандра, который пытался использовать в борьбе с ними их недругов акарнанцев. Они выступали и против Деметрия Полиоркета, и против других диадохов. Небольшая страна этолийцев не была окончательно покорена ни одним из диадохов. Она всегда была серьезным препятствием на пути их завоевания всей Греции. В 321 г. до н.э. (не без помощи этолийцев) поднялось антимакедонское восстание в Фессалии, которое было с трудом подавлено Полисперхонтом. Недолговременным оказалось господство Антипатра в Аттике.
Даже миролюбивая политика Фокиона не могла долго удержать людей от продолжения антимакедонской борьбы. Уже в конце 320 или в начале 319 гг. до н. э. большая часть афинян начала требовать удаления македонского гарнизона из Мунихии, напоминавшего им постоянно об унизительных условиях мирного договора В первых рядах протестующих находились люди, лишенные гражданских прав со времени конституции Антипатра и вынужденные влачить тяжелое и унизительное существование, но значительная часть привилегированных «девятитысячников» также поддержала эти протесты, иначе подобное антимакедонское волнение оставалось бы слабым. Об их участии в движении может служить указание Плутарха о том, что «афиняне без конца просили Фокиона, чтобы он добился вывода македонского гарнизона».
П. Клоше считает, что это утверждение трудно объяснимо, если бы к этим жалобам не присоединились в широкой мере «девятитысячники», единственные, имевшие политические права. Поскольку Фокион упорно уклонялся от этого поручения, афиняне обратились с той же просьбой к Демаду, которого с полным нравом рассматривали как знатока македонской политики. Последний охотно согласился и вместе с сыном Демеем выехал в Македонию. Этот факт тоже может свидетельствовать о том, что антимаксдонское движение имело более широкую базу, ибо Демад вряд ли бы стал выполнять поручение афинских низов, особенно пострадавших от конституции Антипатра. Именно это обстоятельство объясняет указание Диодора о том, что афинский оратор в Македонии выставлял свое требование «соответственно инструкциям, возложенным на него народом». Такое указание древнего автора было бы лишено смысла, если бы миссия Демада не выражала желания значительной части «девятитысячников».
Плутарх отмечает, что Демад прибыл в Македонию в то самое время, когда Антипатр, уже страдая тяжким недугом, не мог вершить дела, которые захватил у него его сын Кассандр. Последний приказал схватить афинских послов и убить их, хотя они имели право личной неприкосновенности. Был убит сын Демей на глазах отца. Демад был забрызган его кровью «с головы до ног», затем убит сам, выслушав перед смертью упреки Кассандра за свое предательство.
Диодор приписывает Антипатру арест и казнь афинских послов, которые в угрожающем тоне требовали вывода македонского гарнизона из Мунихии. Антипатр также обвинил в предательстве Демада. Оно выразилось в том, что после гибели Пердикки, по словам Диодора, в его бумагах нашли письма Демада, относящиеся к весне 321 г: до н.э., в которых он умолял регента вернуться в Европу, чтобы разбить Антипатра. Следуя версии Плутарха, афинский оратор обращался не к Пердикке, а к Антигону незадолго перед смертью Антипатра, то есть весной 319 г. до н э., приглашая стратега Азии завладеть Элладой и Македонией, дела которых, как писал он, издеваясь над Антипатром, болтаются на старой и гнилой нитке. Если первая из этих версий верна, то Антипатр, осведомленный с 321 г. о предательстве Демада, долго скрывал свой гнев и только весной 319 г. до н.э. наступила расправа. Если же принять вторую версию Плутарха, то месть македонского наместника без промедления следовала за разоблачением вероломной инициативы Демада и почти одновременно с возобновлением афинских волнений. Но ни та, ни другая версия не отрицает самого факта драматической и дикой картины казни человека, который раньше проявил себя усердным служителем македонских интересов, а теперь выглядел как мученик и жертва правого дела.
Поскольку миссия Демада не принесла успеха афинянам, они вскоре после смерти Антипатра вновь объединяют свои усилия для борьбы против присутствия македонского гарнизона. Обстановка обострилась следующими обстоятельствами: во-первых, тем, что был сменен начальник этого гарнизона. По инициативе Кассандра, им стал его ставленник Никанор, которому было вменено в обязанность всеми средствами сохранить в Афинах спокойствие. Никанор не только укрепился в Мунихии, но и укрепился в Пирее. В своих действиях он опирался на авторитет Фокиона. Но этот авторитет, вследствие обострения социальной борьбы, стал быстро падать. Фокиона стали обвинять в прислужничестве Македонии, в простой измене. Эта борьба подогревалась соперничеством Кассандра и Полисперхонта в Греции. Фокион и его сторонники предстали перед народным собранием. Они были обвинены в том, что способствовали порабощению родины и «ниспровержению демократии и законов». Обвинение было поддержано Ганонидом, который был усердным патриотом. Как указывает Диодор, многие демократы, которые долгое время стояли в стороне от политической жизни, испытывали горькую злобу, горькое злопамятство по отношению к похитителям свободы. Это были не судьи, а раздраженные враги. Фокион защищался, насколько это было в его силах, и смог привлечь к себе симпатии самых близких из «присутствующих. В конечном счете, потеряв всякую надежду на спасение, он потребовал, чтобы смертный приговор был вынесен ему одному, а его сторонники были оправданы. Некоторые члены собрания пытались его защитить, но смертная казнь была принята единогласно.
Такую же бурную сцену рисует нам и Плутарх, в изложении которого имеется несколько указаний, противоречащих рассказу Диодора. Фокион, отмечает он, с трудом добился, чтобы его выслушали. Он признал себя виновным в различных беззакониях, но добавил, что его соратники не принесли никакого вреда интересам Афин и поэтому должны быть помилованы. Народ воскликнул, что они заслуживают смерти в качестве «друзей» Фокиона и последний решительно отказался от слова. Ганонид зачитал декрет, в силу которого собрание должно было высказаться поднятием рук по вопросу о виновности обвиняемых и, если их признают виновными, проголосовать за немедленную казнь. Декрет был принят единодушно. Кроме Фокиона, приговор распространялся и на четырех его друзей (среди них Пифокл, который был одним из ярых врагов Демосфена). Смертный приговор был вынесен заочно Деметрию Фалерскому, будущему главе афинского правительства, Калимедону и нескольким другим гражданам. Затем смертный приговор был приведен в исполнение. Осужденные выпили цикуту. Соответственно закону об изменниках, трупы казненных были брошены без погребения за пределами Аттики. Это произошло в апреле 318 г. до н.э.
Весь этот процесс Фокиона и трагические результаты его — свидетельство обострения политической борьбы двух основных партийных группировок и победы демократических сил над сторонниками Македонии в Греции. Эта победа не останется вечной и будет в дальнейшем в большей степени зависеть от итогов борьбы и соперничества в этой стране диадохов. Правда, после объединенных выступлений греков в Ламийской войне такого сплоченного антимакедонского движения греческих государств в эпоху диадохов уже не наблюдается. Однако отдельные разрозненные выступления в Греции имели место. Не говоря об Этолии и Афинах, которые вели постоянные войны с диадохами, то один, то другой город Греции выступал против македонских правителей. Наиболее крупными были выступления жителей Мегалоноля и Спарты. Первые, отказавшись повиноваться эдикту Полисперхонта, сумели практически объединить все слои греческого населения и подготовиться к сопротивлению. Они укрепили свой город, призвали к оружию живших в городе рабов и иностранцев.
Полисперхонт подошел к городу с многочисленным войском и слонами, рассчитывая с их помощью одержать победу над мегалонолитами. Но жители города смело оборонялись. Когда во время его штурма была неприятелями пробита брешь в стене, часть жителей продолжала сражаться на последних развалинах стел, в то время как другие установили полисады внутри бреши и восстанавливали стены. Они сумели отразить атаку занимавших деревянную башню солдат, а их лучники и пращники ранили многих врагов. Наступившей ночью Полисперхонт отвел свои войска в лагерь. На следующий день он снял осаду бреши, чтобы бросить туда слонов; но один старый солдат Александра, некий Дамий, набросал в неглубокие рвы широкие доски с гвоздями. Когда слоны устремились вперед, они проткнули свои ноги гвоздями и были атакованы с фланга лучниками и копьеносцами; обезумев от боли, слоны внесли беспорядок в ряды атакующих и принесли им смерть. Македонянам пришлось снять осаду, однако некоторая часть их войск была оставлена под стенами Мегалоноля (весна — лето 318 г. до н.э.). Не менее значительным было и выступление Спарты, которая в период диадохов находилась в довольно плачевном состоянии. Тем не менее диадохам не удавалось ее завоевать. Даже Деметрию Полиоркету, после взятия Афин в 298 г. до н.э. с большим войском направившемуся к Спарте, удалось нанести ей два поражения, но взять ее он не смог.
Итак, народно-освободительная борьба греков против Македонии в эпоху диадохов принимала довольно большие размеры. Отсутствие сплоченности, раздробленность выступлений способствовали их поражению. Борьба не принесла им полного освобождения от македонского засилья, но мешала диадохам в их политике захватов, затрудняла их борьбу за власть. Характерной чертой народно-освободительного движения греков является то, что она была неразрывно связана с классовой борьбой в греческих государствах. Именно эта особенность наложила, в свою очередь, отпечаток на все антимакедонское движение в эпоху диадохов.
Другим районом антимакедонских выступлений на Балканах была Фракия, где сложился единый антимакедонский фронт во главе с царем Севтом. Еще во времена Александра македонский стратег во Фракии Мемнон, посчитав себя достаточно сильным, взялся за оружие и начал воевать с Антипатром. Последний двинулся со всем войском во Фракию и начал войну с Мемноном, которую закончил «кое-как». Во времена диадохов брожение во Фракии приняло еще более опасные размеры. Царь одрисов Севт III призвал свой народ к оружию против Лисимаха. Уже весной 322 г. до н.э. после короткой, но кровопролитной битвы с Севтом он был вынужден отступить. Это положение сделало весьма уязвимой македонскую границу. Тем более, нельзя было исключить, что примеру Севта последуют племена севера и иллирийцы: восстали также некоторые племена молоссов, следуя начавшимся в Греции движениям.
Особенно сильными антимакедонские движения были в некоторых городах Фракии и у туземных союзников. В 313 г. до н.э. вспыхнуло восстание черноморских городов под предводительством города Каллатиса. Жители этого города, расположенного на берегу Понта Эвксинского изгнали македонский гарнизон, который Лисимах давно поставил там, и освободили Истрию и другие соседние города. Истрия, расположенная выше Каллатиса, возле устья Дуная, Одесос и Аполлония, находившиеся южнее, также действовали; затем эти города объединились, чтобы вместе бороться с тираном, налоговая система которого была очень тяжелой. По Диодору, который является основным источником описываемых событий, к этому союзу примкнули соседние скифы и фракийцы. А. Фол допускает, что и Месембрия также участвовала в этом восстании.
Лисимах был вынужден быстро реагировать, чтобы антимакедонские выступления не приняли еще больших размеров и не затрудняли его положения во время важных событий в Азии. Быстро преодолев Фракию и ущелья Гемоса, он разбил лагерь возле Одесоса, который вскоре капитулировал. Истрия вскоре последовала этому примеру, хотя не отступила без боя. Затем победитель двинулся на Каллатис. Скифы и фракийцы пришли на помощь своему греческому союзнику с большой армией. Но Лисимах застал врасплох фракийцев, сумел разделить противников, победил скифов в открытом сражении, многих убил, остальных преследовал, отбросив их в свою страну.
После этого Лисимах пошел осаждать Каллатис, на помощь которому Антигон послал армию и флот под командованием Павсания и Ликона. Последний проник в Понт, тогда как Павсаний собирался раскинуть лагерь на Боспоре, недалеко от Гиерона. Двинувшись на него, Лисимах столкнулся с фракийским царем Севтом III, союзником Антигона, который удержал ущелья Гема. Ценой больших потерь Лисимах преодолел их и разбил Павсания, часть войск которого он присоединил к своей армии. Несмотря на все это, Каллатис держался еще долго, но, лишенный союзников, он не был в состоянии удерживать свои позиции.
Далеко не полные сведения Диодора рисуют нам войны, которые вел Лисимах с задунайскими гетами. Об этих войнах мы имеем отрывочные сведения и в некоторых других источниках. Хотя все они в основе своей противоречивы, они не оставляют сомнения в том, что борьба была довольно тягостной для Лисимаха, армия которого испытывала страдания из-за нехватки продовольствия: его друзья посоветовали ему выпутаться из этого дела и оставить всякую надежду на спасение внутри своего лагеря, но он ответил, что считает несправедливым покинуть свою армию и друзей и обеспечить себе позорное спасение. В конечном счете, геты взяли Лисимаха в плен. Царь гетов Дромихет, оставивший после себя славу ловкого и умеренного политика, устроил побежденному царю весьма благодушный прием и проводил его со своими детьми в город Гелис.
Но, вдохновленная другими чувствами, толпа гетов умоляла Дромихета выдать им побежденного, чтобы казнить его. Дромихет отклонил их просьбу, стараясь убедить их, что они должны быть заинтересованы в сохранении жизни Лисимаха; если бы они его убили, то другие, еще более могущественные и опасные цари захватали бы власть, которую он имел, но, пощадив его, они приобретут его уважение и вследствие этого вернут территории, некогда им принадлежавшие, притом, не подвергаясь большой опасности. Дромихету удалось спасти Лисимаха, которому он преподнес диадему и отпустил в свое царство, возвратив перед этим территории, которые Лисимах отобрал у него в ходе войны.
Эти указания Диодора в общем подтверждаются и Страбоном, который утверждал, что царь гетов в эпоху преемников Александра захватил живым Лисимаха, который выступил против него походом. Однако Лисимаху удалось спастись, встретив великодушное отношение со стороны варвара. На такой позиции стоит и Плутарх.
Несколько иную версию излагает Павсаний. Лисимах пошел войной на Дромихета и на гетов, так как он столкнулся с людьми, опытными в военном деле, кроме того, и во много раз превосходящими его численностью, то сам он, попав в крайне опасное положение, бежал, сын же его Агафокл, в первый раз участвовавший вместе с ним в походе, попал в руки гетов. Потерпев и в дальнейшем неудачи на войне и считая плен своего сына делом немаловажным, Лисимах заключил мир с Дромихетом, уступив гетскому царю часть своей области по ту сторону Истра (Дуная) и скорее под давлением необходимости выдал за него замуж свою дочь. Другие же говорят, что в плен попал не Агафокл, а сам Лисимах и был спасен Агафоклом, заключившим ради него такой договор с гетским царем.
В данном случае для нас не так важно, кто попал к гетам в плен - Лисимах или Агафокл — и кто кого выручил - отец сына или сын отца. Важнее другое - а именно: то, что войско Лисимаха и он сам подверглись серьезной опасности, и поэтому Лисимах вынужден был идти на уступки, что говорит о силе сопротивления этому диадоху. Кроме того, известно, что война с Дромихетом точно не датирована. Существуют разные датировки этого события. Все они колеблются между 293 и 291 гг. до н.э. Этот факт свидетельствует о том, что Лисимах на всем протяжении своего правления вынужден был бороться с освободительным движением народов. В сущности все его походы против них кончились позорным провалом.