[1]
Пифей, о котором говорит Плутарх в этой главе, идентичен Пифею [2] в Истории Геродота. Однако большая часть рассказа Плутарха совершенно независима от Геродота и действительно уникальна. Давайте сначала рассмотрим версию Геродота.
Пифей, сказочно богатый лидиец времен вторжения Ксеркса в Грецию, представлен нам историком в двух коротких, но весьма эффектных сценах (7.27-29, 38-39). В первой описываются его богатство и услуга царю: он устраивает пир для всего персидского войска; вспоминается, что он подарил Дарию золотой платан и золотую виноградную лозу; и он предлагает свое огромное состояние Ксерксу на ведение войны (царь позволяет ему сохранить свои деньги и добавляет свой собственный подарок). Но во второй сцене Пифей просит Ксеркса освободить его старшего сына от похода против Греции, чтобы тот утешал его старость. Ксеркс был настолько взбешен этой просьбой, что приказал убить мальчика, разрубить его тело пополам и положить обе части по обе стороны дороги, а войско двинулось на войну между ними.
Богатство Пифея и гнев Ксеркса часто вспоминаются у классических авторов. Плиний (Naturalis historia 33.10 [47]) упоминает платан и виноградную лозу, обед и просьбу Пифея. Другие упоминают только его огромное богатство, [3] платан, [4] гнев Ксеркса. [5] Все эти истории происходят из Геродота.
Плутарх поверхностно, но в полном согласии с Геродотом говорит о гостеприимстве Пифея к Ксерксу, его просьбе о брони для сына и гневе Ксеркса. Однако основная часть его повествования посвящена двум другим историям, даже не упомянутым Геродотом, которые являются скорее народной сказкой, чем историей. Согласно первой легенде, Пифей добывал золото в своем городе, заставляя горожан работать на его рудниках и не обращая внимания ни на что другое, даже на земледелие. Его мудрая и добрая жена, однако, была тронута горем народа и составила план, как заставить его осознать бессмысленность своей страсти. Она приказала ювелирам воспроизвести все виды пищи в золоте, и когда Пифей садился есть, она подавала ему только эти золотые имитации. Так, она голодом заставила Пифея осознать свою глупость, так что впоследствии ему требовалась лишь пятая часть его подданных для работы в шахтах.[6]
Во втором рассказе Плутарха глупость Пифея — это полное отречение от мира, живая смерть. Эта история вводится кратким изложением рассказа Геродота о гневе Ксеркса, к которому Плутарх добавляет важную деталь: после того как Ксеркс убил одного сына, остальные четверо пали в походе против Греции, так что Пифей остался бездетным. Разочаровавшись в жизни, но не желая умирать, Пифей удалился в гробницу посреди реки, где он жил, отрезанный от людей, питаясь едой из лодки, которую ежедневно спускала вниз по реке его жена. Он также доверил ей управление городом, и, по словам Плутарха, она управляла им превосходно.
Совершенно очевидно, что эти две фольклорные истории у Плутарха совершенно независимы от рассказа Геродота. Геродот не только о них не упоминает, но в его рассказе отсутствует даже тон упрека в смертельном безумии. Однако отрывок, соединяющий эти два эпизода, очевидно, взят из Геродота. Указывая на смерть других сыновей Пифея, Плутарх дает более эффективную мотивацию для следующей истории.
Первая история о Пифее очень близка к теме хорошо известной легенды о Мидасе и золотом прикосновении. Однако нет необходимости предполагать вместе с У. Али, что это рационализированная версия этой легенды. Геродот знал об историческом Мидасе, сыне Гордия и царе Фригии (1.14, 35, 45), и о чудесном македонском розовом саду, где он поймал Силена (8.138), но не более того.
Впервые мы слышим о мидасовом даре золотого прикосновения во времена Августа от Конона (FGrHist 26 F 1, 1) и Овидия (Metamorphoses 11.85-145). Геродот приводит один полностью разработанный рассказ о Пифее, но, возможно, были и другие. Богатство и культура Лидии, а также Фригии способствовали развитию народных легенд о фигурах ее вождей, и рассказ о Пифее, найденный у Плутарха, возможно, возник независимо наряду с рассказами Геродота о Пифее, Крезе и Мидасе. То, что эти сказки имеют общие элементы или влияют друг на друга, вполне естественно. Али далее предполагает, что легенда о Пифее была записана Ксанфом Лидийским, отмечая явно вымышленное и романическое качество некоторых его историй, а также ионийскую форму имени Пифея, использованную Плутархом. Особенно интересен в качестве примера моралистической народной сказки того типа, о котором рассказывает Плутарх, анекдот Ксанфа о прожорливом царе: однажды ночью он съел свою жену во сне, а проснувшись, обнаружил, что ее рука, все, что от нее осталось, еще у него во рту (FGrHist 765 F 18). Однако, поскольку Плутарх никогда не цитирует Ксанфа и учитывая количество утерянных ионийских историков, которые, возможно, привели эту историю, попытка назвать источник Плутарха остается умозрением. Версия Плутарха об уходе Пифея в гробницу зависит от мотивации повествования Геродота об обращении с Пифеем со стороны Ксеркса. Отсюда, возможно, здесь приводится рассказ автора, возможно, местного историка, который писал после Геродота и расширил его, добавив материал из народной легенды. Однако возможно также, что эти истории были записаны без упоминания о Геродоте и лишь позднее объединены с его более известным рассказом либо Плутархом, либо более ранним автором.
Объем истории, содержащийся в повествовании Геродота и Плутарха, неясен. Али рассматривает рассказ Геродота как легенду, возникшую после персидской войны, потому что затмение, которое, по словам Геродота, предшествовало второй встрече Пифея с Ксерксом, должно быть датировано 478 годом. Однако для истории Пифея затмение не имеет существенного значения, и Геродот вполне мог установить эту связь сам, после того как ему неверно сообщили, что в Сардах было затмение, когда там находился Ксеркс. Нет никаких оснований сомневаться в историчности Пифея, хотя в отсутствие каких–либо подтверждений со стороны Геродота мы не можем быть уверены, что он был внуком Креза, как утверждали в своих комментариях к Геродоту (7.27) Штейн и Макан. Утверждение Плутарха, что Пифей в самом деле был правителем города Пифополя [7] и владельцем золотых приисков, вполне возможно, верно. Наказание сына Пифея, приведенное у Геродота и подхваченное Плутархом, возможно, является дублетом наказания Дарием Эобаза перед его походом в Скифию (4.84). Здесь типичная история о персидском тираническом правлении и она, возможно, не имеет под собой никакой фактической основы.

---

[1] Первая часть этой главы — одна из историй из Mulierum Virtutes, использованных Полиэном в Strategemata (8.42).
[2] Написание имени различно: Puthis (genitive Putheo) у Плутарха; Puthios у Геродота; Puthes (genitive Puthou) у Стефана Византийского; Putheas в схолиях к Аристиду; Pythis у Плиния; Pythius у Сенеки.
[3] Stephanus of Byzantium s.v. Pythopolis (источник которого подсчитал, что деньги, предложенные Пифеем Ксерксу, равнялись бы примерно шести дарикам на человека); Suidas s.v. Apartian; Basil, Sermo de legendis librisgentilium 8 (Migne, Patrologia Graeca 31, 585c); Eustathius comm. to Iliad. 2.865; Tzetzes Chiliades 1.926-929.
[4] Scholiast to Aristides Panathen. 129, 8 (III, p. 147 Dindorf).
[5] Seneca De ira 3.16.4.
[6] Эта история пересказана в цветистой прозе ритором XII века Никифором Василаки (Progymnasmata 2.3 [Walz, Rhetores Graeci I, 430-432]). Он не называет имени Пифея, но воздает долг Плутарху в заголовке: «История, которую рассказывает также Плутарх в параллельных (жизнеописаниях)».
[7] Пифополь подразумевает связь с рекой Пифополит, что подтверждается Стефаном Византийским (s.v. Pythopolis).