Введение

29 августа 2008 года «Франкфуртер альгемайне цайтунг» представила новую электронную книгу «Киндл». На иллюстрации было прокомментировано: «В новой электронной читалке можно хранить до двухсот книг — библиотеку в коробке». То, что это было революционное нововведение, нечего и говорить. Но концепция никоим образом не является новой для исследований о Диодоре. Более 2000 лет назад историограф из сицилийского Агирия опубликовал всемирную историю, в которой он руководствовался схожими идеями. Его Библиотека должна была предоставить удобную для пользователя компактную сборку исторических событий с самого начала человечества до его собственного времени, то есть всемирную историю в истинном смысле этого слова. Диодор не был знаком с использованием флеш–памяти, но он обозревал литературу в море книг, сжимал материал и загружал информацию в удобном для читателя формате. Итак, была ли задумана Библиотека Диодора как электронная книга о древности, которая должна привлечь как можно больше читателей благодаря своей компактной и удобной для чтения форме? Удивительно мало сказано о мотивации автора и методах его работы, хотя мы имеем дело с трудом, который изучается антиковедением более 200 лет, не в последнюю очередь потому, что уцелевшие остатки его истории в 40-томном объеме оставили нам одно из крупнейших связных произведений древней историографии. Большинство исследований посвящено критическим вопросам, связанным с источником, или касается конкретной эпохи или региона его всемирной истории. С другой стороны, если вы ищете исследований, в которых основное внимание уделяется автору и его опусу в целом, то поиск в основном сводится к работам Сакса и Амбальо. Исследования до сих пор были сосредоточены на материале, предоставленном Диодором, а не на его универсальной истории как на работе sui generis, прежде всего потому, что соблазнительно рассматривать его Библиотеку как своего рода резервуар в значительной степени утраченной историографической литературы этой эпохи из–за ее времени возникновения в конце эллинизма. Диодор — единственный способ для историков и филологов восстановить большие части утраченной эллинистической историографии.
Это исследование имеет целью добраться до Диодора–автора, мотивов его писательства и способов работы с материалом. Поэтому оно не начинается с обычного поиска «доноров», у которых он черпал сведения. Скорее, новый подход заключается сперва в реконструкции его биографии (Vita). Вопреки утверждению Тацита не написано ни одной исторической работы sine ira et studio. Следовательно, ни одна не может быть разумно воспринята и интерпретирована без дальнейшего понимания ее автора. Поэтому в первом разделе рассматриваются биографические параметры, которые могли повлиять на работу и ее намерение в целом. Современных свидетельств о личности Диодора у нас нет. Отсюда вся информация должна быть взята из самой работы. Более того, так как Диодор не дает утверждений о себе в сохранившихся для нас отрывках, то может быть создан лишь биографический скелет. Однако, на мой взгляд, этих основных данных достаточно, чтобы пролить свет на автора. Второй шаг, который в то же время ведет от Vita Диодора к работе — это конфронтация с названием его всемирной истории. Является ли термин «Библиотека» изначальным и какова его цель? Особенно в связи с наименованием других исторических работ, следует показать, что это, казалось бы, общее название, безусловно, связано с программным заявлением.
Следующий третий раздел посвящен теме критики источников, традиционной топовой дисциплины исследований Диодора, и делится на три части: первая — это анализ методов историографической работы в Библиотеке. Тематические исследования используются для обсуждения того, в какой степени автор, который пишет свою историческую работу исключительно из доноров, имеет возможность обрести свой индивидуальный «почерк». Речь идет об изучении методического подхода Диодора к работе с его источниками и поиске точек, где он может быть признан независимым автором. Исходя из этого, необходимо тогда изучить его общие критерии при обработке своих доноров. В общем, дискуссия предполагает не оправдывать Диодора, а скорее поможет глубже понять его историографическую деятельность. После этого нужно спросить о цели, которую Диодор преследовал своей Библиотекой. В то же время взгляд обращается к программным заявлениям в его прооймиях, а также к его фундаментальному способу представлять исторические процессы и их протагонистов.
Образ историка в наше время первоначально был очень позитивным. В издании Питера Весселинга (Амстердам 1746) даже изображена аллегорическая фигура Диодора, которого Клио, муза истории, ведет на Парнас. Однако, с появлением источниковедения солнце Диодора Сицилийского, которое, согласно Стивену, затмило все другие светила на историческом небе, угасло. Вместо неумеренных похвал наступила разрушительная критика. Мнений девятнадцатого века, осуждающих Диодора, легион. Но основная проблема исследований Диодора заключается в том, что в этот расцвет позитивизма Диодор клеймился как некритический компилятор и зависимый автор и что это восприятие по–прежнему ощущается и сегодня. Диодоровская обработка исходного текста принималась без дальнейшего обсуждения в качестве факта и полностью снимала вопросы о литературных знаниях, потенциальных ресурсах, критериях отбора и, в конечном итоге, композиционном принципе автора. Изучение Диодора характеризовалось огромным интересом к его донорам — в конце концов, хотелось реконструировать как можно больше потерянных эллинистических исторических работ — и одинаково большим неинтересом к передатчику и его методам оформления с другой стороны. В качестве примера можно привести цитату из Ваксмута: «Соответственно, эта «история мира» оказывается совокупностью эксцерптов, нелепо соседствующих друг с другом. Это просто Βιβλιοθήκη ἱστορική, как Диодор назвал свою работу сам, то есть сборник различных исторических работ (конечно, в выдержках), а не новая независимая книга». С Ваксмутом соглашается и Шварц с его статьей о Диодоре в Паули–Виссова. Еще в 1967 году Мейстер говорит о «довольно зависимом компиляторе», который «рабски зависит от своих доноров». В недавних исследованиях эта точка зрения по–прежнему представлена энергично Стилиану и умеренно Ансоном и Хау.
Первое изменение в диодороведении появилось в первой половине двадцатого века, когда критически важные методы значительно дифференцировались. Однако, в соответствии с духом девятнадцатого столетия текстовый корпус Библиотеки использовался с целью разбить как можно больше текста для эллинистического историка, который должен был быть реконструирован. В 1981 году Хорнблауэр утверждала, что ей удалось проследить большие объемы книг 18-20 к Гиерониму Кардийскому; впрочем, Ройс уже достиг сопоставимого результата в 1876 году; за ним последовали множество других немецкоязычных исследователей. Аналогично Малиц в 1983 году пытался выявлять Посидония в последней декаде, что, однако, должно оставаться спекулятивным из–за ее фрагментарности.
Этого рода работы совсем не редкость во второй половине XX века, но даже без точной количественной оценки можно сказать, что значительная часть исследований о Диодоре по–прежнему резонирует с позитивистским духом девятнадцатого века. Лишь поздние исследования выступают за более дифференцированную или даже за более положительную оценку историка и приходят к выводу, что он никак не действовал без личного творчества. Они отказываются от теории единого источника и позволяют Диодору использовать разные источники для одной эпохи, что уже достаточно для идентификации независимого историописания. Впрочем, их внимание также сосредоточено на донорах и их обработке. В недавних исследованиях, особенно у Сулимани, выдвигается теория нескольких источников.
Хотя теория нескольких источников в основном является первым шагом на пути к более детальному рассмотрению критериев отбора компиляторски работающего автора, продолжало доминировать мнение, что Диодор не выходил за рамки коллажеподобных конспектов более древних исторических изложений и что у него не было в текстовом дизайне ничего собственного. Шварц явно выразил это так: «Компиляция Диодора — работа, которую нельзя назвать книгой».
Свежий подход в диодороведении ознаменовали работы Палма в 1955 году о языке историка, Шперри в 1959 году о философском фоне Библиотеки и Павана в 1961 году об индивидуальности теории истории у Диодора. Это стало основой для принципиально новых исследований Сакса в 1990 г. и Амбальо в 1995 г. Труды Сакса имели наибольший резонанс не в последнюю очередь потому, что в отличие от Амбальо или Шаму он публиковался на английском языке, как и работы испанцев Камачо Рохо и Ленса Туэро получили мало международного внимания.
В любом случае Сакс отделился от чисто связанных с источником вопросов и попытался вопреки прежней традиции установить независимость Диодора как историка, чтобы освободить его от клейма бессмысленного компилятора. Основное внимание Сакс уделяет диодорову Прооймию, которому он, в отличие от Кунца и других исследователей, придает вид концептуального заявления и стремится доказать его как духовное достижение историографа. Кроме того, по словам Сакса, в библиотеке концептуальная ориентация произведения может быть определена различными лейтмотивами, в которых он видит сознательное решение историка. Примерами являются вера Диодора в прогресс цивилизации, в единство Ойкумены и прежде всего его позитивный образ Цезаря.
В связи с обсуждением целей Библиотеки Сакс также занимается Vita Диодора и приходит к выводу, что симпатизант Цезаря провел всю свою литературную карьеру в Риме. Ярроу и Вирт даже расширили этот тезис до предположения, что Диодор должен был состоять в одной группе авторов вместе с Вергилием, Горацием или Саллюстием и мог контактировать с римскими элитами. Однако этот контакт, вероятно, не остался бы неотраженным в работе. В любом случае первоначальный тезис Сакса предопределен предполагаемым результатом, согласно которому всемирная история Диодора — это работа, направленная на Рим и, прежде всего, на Цезаря. Он не может дать убедительных свидетельств о его пребывании в Риме в течение нескольких лет и, как следствие, доказать формирующего влияния Рима на взгляд Диодора на историю. В конце концов, его работа пытается повернуть центральные точки критики Диодора на 180 градусов и переосмыслить их как преимущества. В дальнейшем некоторые соображения из–за неадекватной уверенности в данных источников приводят к ложным выводам, как будет показано позже в изображении Цезаря.
Виатер выбрал альтернативный путь. Его тезис состоит в том, что Диодора следует расценивать не как бессмысленного компилятора, а как современного историографа: «Можно показать, что Диодор сознательно применял компиляцию как историографический метод, потому что видел в ней современный способ работы, который отвечал требованиям историографа его времени». Он изучает исследовательское мнение конца 19‑го и начала 20‑го века, но дает ему положительную коннотацию. Виатер проектирует образ целеустремленного автора, который, в отличие от Полибия, рассматривает технику компиляции в качестве подходящего и современного историографического метода: «Современный» историк Диодор может черпать из хорошо укомплектованных библиотек. Благодаря широкому спектру уже накопленных знаний и сопоставлению материала подобный подход в конечном итоге позволяет получить лучший обзор и, следовательно, лучшие результаты. Не в последнюю очередь, историограф избегает риска что–то упустить во время поиска материала или нажить себе узкий кругозор.
В дополнение к перипетиям в изучении Диодора, изложенным здесь, в последние годы наблюдается еще одна тенденция, при которой отдельные аспекты Библиотеки (например, мифология, Сицилия) рассматриваются в отрыве от общего контекста. Без какого–либо обсуждения источника предполагается, что Диодор является серьезным и, прежде всего, в своих свидетельствах, беспроблемным историком.
В заключение следует отметить, что в последние десятилетия в диодороведении началось принципиально новое направление. Моммзеновский образ «убогого писца» был развеян, и Диодор теперь пытается сосредоточиться на роли историка, который работает с большой осторожностью. И не только он: даже в отношении других историографов вроде Ливия, Аппиана или Плиния, которые также подверглись остракизму в расцвет критики источников в девятнадцатом веке, можно увидеть сдвиг парадигмы. Примечательно, что в соответствующих дискуссиях закладываются классические филологические подходы, в то время как литературно–исторические теории приобретают большее влияние на дискуссию. Вероятно, наиболее важным результатом описанных здесь исследований о Диодоре является то, что только если следить за всей работой, могут быть достигнуты значительные новые и устойчивые результаты. Это единственный способ обсудить утверждения об общей технике работы и намерении работать независимо от вопроса о донорах. Здесь начинается настоящее исследование.