Глава Первая. О снисхождении и милосердии

С щедростью какие пристойнее добродетели соединить можно, как снисходительство и милосердие? Потому что и оные равной похвалы требуют: из которых первая в бедности, вторая в предупреждении, а третья в сомнительных оказывается обстоятельствах. Когда же неизвестно, которую из них больше хвалить надлежит, то кажется, что предпочтение отдать надобно той, которая имя от самого божества получила.
1) Прежде же всего наиснисходительные и милосердые дела Сената представлю. Как послы Карфагенские прибыли в Рим для искупления своих пленных, то Сенат в самой скорости отдал им молодых людей безденежно, которых числом две тысячи семьсот сорок три человека было. Но такому отпуску толикого числа неприятельских воинов, презрению толь немалых денег и забвению толиких обид Пунических, думаю что самые послы удивились, и сами в себе сказали: О щедрости Римского народа, равной богов милости! О счастливого нашего выше желании посольства! Ибо какого бы мы благодеяния никогда не сделали сами, то получили. Велик и следующей был знак снисхождения Сената. Потому что как Сифацес, бывшей в свое время пребогатой Царь Нумидийский, умер в Тибуре под караулом, то Сенат положил ему учинить приличное погребение из общенародной суммы, дабы к дару жизни приложить и честь погребения. Подобное и Персею оказал милосердие. Ибо как он в Албе, где содержался, умер, то Сенат послал Квестора, которой бы из казны народной сделал ему вынос, чтоб тело Царское бесчестно без погребения не осталось. Но сие по долгу человечества неприятелям в бедном их состоянии, а притом мертвым, и Государям учинено было, а следующее приятелям в благополучном их состоянии, а притом живым, оказано. По окончании войны в Македонии Мусикан сын Масиниссин со своими конными, которых он привел Римлянам на помощь, от главного Полководца Павла к отцу отпущен будучи, по разбитии погодою его флота больной с судном своим в Брундузиум прибит был. Как о сем Сенат известился, то немедленно приказал туда Квестору ехать, которой бы исправил и покои для Мусикана и все потребное к его выздоровлению доставил, а притом на содержание как оного, так и его свиты не жалел бы денег. Так же чтоб и корабли исправлены были, на которых бы он беспрепятственно и безопасно со своими мог приехать в Африку. Сверх сего каждому конному по ливре серебра и по пятисот сестерциев дашь приказано было. Которое столь доброхотное и отменное снисхождение Сената могло сделать, что хотя бы молодой Мусикан и умер, однако отец его не столько бы о лишении оного стал печалиться. Тот же Сенат услышав, что Прусий, Царь Вифинский едет с поздравлением к оному о побеждении Персея, отправил к нему на встречу в Капую П. Корнелия Сципиона Квестором, и положил для него нанять дом в Риме из самых лучших, также довольствовать его и оного свиту из народной суммы: и в приятии его весь народ представлял одного ласкового друга. И так которой любя нас много приехал, усугубив тем более любовь к нам в свое владение возвратился. И Египет чувствовал к себе благоприятство римлян. Потому что Птоломей Царь лишен будучи престола от меньшего своего брата, для испрошения помощи в весьма малом числе слуг своих, в простом виде в Рим приехал и стал в доме у Александра Пиктора. А как о том донесено было Сенату, то оной позвав к себе младого Птоломея, сколько мог, учтиво пред ним извинился в том, что от Квестора по обыкновению предков не послал к нему на встречу, не в казенной дом его принял, и что то учинилось, не небрежением, но по случаю нечаянного и тихого его приезда. И тогда же из ратуши провел в дом казенной, и предлагал ему, чтоб он сложив с себя простую одежду, назначил день, тогда ему в Сенате быть. Но того не довольно: Сенат каждый день чрез Квестора посылал к нему подарки. Таковыми степенями благоприятства низверженного возвратил в Царское высочайшее достоинство, и сделал то, что он в Римском народе более полагал надежды, нежели в своих обстоятельствах имел страха.
2) А чтоб от всех Сенаторов приступить к объявлению о некоторых порознь. Как Л. Корнелий Сципион в продолжение первой войны Пунической взял город Олбию, который весьма храбро защищая Аннон вождь Карфагенской убит был, тогда он телу его из главной своей ставки великолепной учинил к погребению вынос. Да и сам хотел быть при погребении неприятеля, думая, что победа тогда и у богов и у людей меньше зависти иметь будет, когда более в ней снисхождения окажется.
3) Что скажу о Квинкцие Криспе, которого кротости наисильнейшие страсти, как–то гнев и слава поколебать были не в состоянии. Он Бадия Кампанянина и содержал весьма благоприятно в своем доме, и в случившейся ему болезни возможное о нем прилагал старание. От которого после той беззаконной измены Кампанян из строю на поединок вызвав будучи, и превосходя оного как телесными силами у так и крепостью духа, лучше хотел усовестить неблагодарного, нежели одолеть на поединке. Ибо он говорил ему: Что ты делаешь безумный? и куда тебя влечет слабость желания превратного? Или тебе кажется мало у что ты в народном неистовстве безумствуешь, чтоб притом особо собою сделать Одного ты из Римлян выбрал Квинкция, против которого бы неистово употребить твое оружие, которого дому ты и воздаянием взаимной чести и здоровьем твоим должен. Мне же союз дружбы и боги странноприимства, святые для нашей крови, а для вас маловажные залоги неприятельским сражением биться с тобою возбраняют. Того не довольно: Ежели б я узнал, чтоб ты в сражении войске от понуждения щита моего упал на землю, то бы наложенный уже меч, на твою шею отнял. Итак ты останешься виновным, что хотел убить своего благоприятеля, а моей вины в том не будет, когда лишу жизни неблагодарного знакомца. Чего ради ищи от другого убит быть, я тебя соблюсти желаю. Вышнее божество подало обоим достойное окончание. Потому что Бадию в сражения голова отрублена, а Квинкций от того знаменитого сражения получил себе славу.
4) Сколь за славной и достопамятной пример милосердие М. Марцелла почитать должно, которой взяв Сиракусы взошел на крепость, чтоб видеть с высоты состояние бывшего за несколько пред тем великолепнейшего, а тогда опустошенного города. Впрочем, смотря на плачевный оного случай не мог сам от слез удержаться. На которого ежели б кто взглянул тогда, его не зная, конечно б подумал, что не он одержал победу. Чего ради ты Сиракуское гражданство, при толиком своем бедствии несколько счастья имеешь: потому что, когда устоять тебе было неможно, по крайней мере спокойно под толь кротким победителем падению подпало.
5) Кв. же Метелл производи войну Целтиберическую в Испании как осаждал город Центобрику, и уже приставив к одному месту городской стены махину, [которою с землею сравнять было можно] казалось, что он немедленно шел ее разрушишь, снисходительство предпочел скорейшей победе. Ибо как Центобрийцы детей Рефогеновых, который предался Метеллу под удары махины поставили, то, чтоб дети в глазах отца своего мучительною смертью не погибли (хотя сам Рефоген говорил, что не препятствует и с погибелью детей его продолжать осаду) оставил осаду. Которым толь милосердым поступком, когда не стенами одного города, то вместо того, всех городов Целтиберических жителей овладел сердцами, и сделал то, что для приведения оных во власть Римского народа не многие осуждать, имел нужду.
6) Сципиона так же Африканского младшего снисхождение весьма ясно видеть было можно. Ибо он взяв приступом Карфагену всем Сицилийским городам дал знать письменно, чтоб оные для возвращения разграбленных Пенами украшений храмом прислали от себя нарочных, и по прежним местам оные раздали. Благодеяние богам равно приятное и человекам.
7) Сему Сципионову поступку равняется снисхождение его деда. Как бывшей при нем Квестор продавал пленных с публичного торгу, то между ими нашелся один мальчик, которой имел лицо красивое и не простой вид тела, тогда он отослал его к Сципиону. А как Сципион узнал от мальчика, что он был родом Нумидянин, что после отца своего в сиротстве остался, и воспитываем будучи у дяди своего Масиниссы, без его ведома прежде времени вступил в службу против римлян. Тогда Сципион рассудил за благо и простить ему ту погрешность, и отдать должное почтение дружеству наивернейшего Царя римскому народу. Чего ради мальчика того подарив золотым перстнем и золотыми крючками, сверх того одеждою широко пурпуровою материею обшитою, какую носили у римлян Сенаторские дети, и притом воинское Испанское платье с убранною лошадью, и дав для провождения его несколько конных, отпустил оного к Масиниссе. Ибо римляне те за важнейшие плоды победы почитали, когда они богам украшения храмов, а Государям их кровь возвращали.
8) Надобно упомянуть и о Л. Павле которой в таковых случаях был похвален. Как он услышал, что ведут к нему Персея, которой в весьма короткое время из Царя пленником учинился, вышел ему на встречу в знаках чести римских. И как он хотел пред ним стать на колени, то он не допустив его до того правою рукою, утешал оного некоторыми на Греческом языке словами. Потом введши в главную свою ставку, дозволил ему возле себя сидеть в совете. Удостоил его так же и стола с собою. Представим себе строй тот, в котором Персей побежден был, и снесем поступки, о которых объявил я, то не будут знать зрители, на что с большим удовольствием смотреть надобно. Потому что ежели за великое почитается дело победишь неприятеля, не меньше однако ж похвально, и знать сожалеть о несчастном.
9) Сие Л. Павла снисхождение не дозволяет мне молчать о милосердии Кн. Помпея. Он Армянскому Царю Тиграну, который и сам собою вел великие войны с римлянами, и вспомоществовал войском своим злейшему нашего гражданства неприятелю Мифридату, изгнанному из Понта, не попустил с покорным прошением долго лежать пред собою; но ласковыми словами обнадежив оного, возложил на него венец по прежнему, которой он с себя свергнул; и дав ему некоторые приказания, в прежнее возвратил счастья состояние, почитая равно за знатное дело и побеждать Царей и делать.
10) Сколь славен был оказанием снисхождения Кн. Помпей, сколь сам сожаления достойным был примером, когда не мог от других получишь оного. Потому что который Тигранову голову покрыл венцом Царским, того голова обнаженная трех венцов торжественных, в недавно покоренном собою свете не имела для погребения места. Но отделена будучи от прочего тела, не имея сруба, на котором бы ей сожженной быть надлежало, в образе дара, но беззаконного по вероломству Египта отослана будучи к победителю, в нем самом произвела сожаление. Ибо как Цесарь ее увидел, то забыв, что он его был недруг, принял на себя вид его тестя; и сколько сам, столько дочь оного оплакивали Помпея: голову же его во многих драгоценнейших ароматах сжечь приказал. Ежели бы сей божественный начальник не столько мягкосерд был, но бы Помпей, почитаемой до того подпорою римского владения [как фортуна поступает в делах смертных] не погребен остался. Цесарь так же услышав о кончине Катоновой, сказал: Что я завидую его славе, да и он завидовал его взаимно; и наследство оного сохранил детям цело. И поистине ежели бы Катону жизнь соблюдена была, то бы он немалую часть Цесаревых божественных дел составил собою.
11) Употреблял снисхождение в таковых случаях и М. Антоний. Потому что он тело М. Брута отдал для погребения отпущеннику его. А чтоб тем с большею честью сожжено было оное, то приказал наложить на него палудамент, и оставив бывшую свою к нему ненависть, не почитал его мертвого более за врага своего, но за гражданина. А как проведал, что отпущенник тот захватил к себе палудамент оной, то разгневавшись на него, в тож самое время учинил ему наказание, выговорил наперед сии слова: Что? или ты не ведал, какого мужа погребение я препоручил тебе? На храбрую и справедливую его филиппическую победу боги взирали благосклонно; но и сии происшедшие от благородного сердца слова слышали не принужденно.
Внешние
1) Воспоминанием Римских примеров вступив я в Македонию, понуждаюсь воздать хвалу Александровым нравам, которой как бесконечную славу заслужил в войнах храбростью, так отменную любовь своим милосердием. Он осматривая неутружденным проездом все народы, и по случаю морской погоды к некоторому месту пристать принужден будучи, сидя на высоких т по близости огня стоявших креслах увидел одного престарелого Македонского воина, что он окреп от чрезмерной стужи. Тогда сравнивая не состояние, но лета свои и оного, сошед со своего места, теми самими руками, которыми он силы Дариевы привел в изнеможение, скорченное от стужи тело посадил на свое место говоря: Что то возвратит жизнь ему за что у Персов казнили, ежели б кто отважился сесть на Царском престоле. И так удивительно ли, что приятно было под таким предводителем служить лет по нескольку, которой предпочитал здоровье рядового воина своему высочайшему степени? Он же, которой ни одному не уступал из смертных, но должен будучи уступить природе и фортуне, хотя уже от сильной болезни в крайней слабости находился, положен будучи на постель, подавал всем желавшим целовать правую свою руку.: Но кто б и не спешил целовать оной, которая уже мертвости наполнясь, могла обнять все войско любовью наипаче, нежели сколько сил имела. 2) Хотя снисхождение Писистрата Афинского Тирана и не так было велико, однако ж заслуживает, чтоб упомянуть и об оном. Как один молодой человек влюбясь безмерно в дочь его девицу, и встретясь с оною при всех поцеловал ее; и жена Писистратова советовала казнить того предерзкого, тогда он ответствовал: Ежели тех, которые нас любят, лишать будем жизни, то как уже поступать будет надобно с теми, кои нас ненавидят? Сии слова не пристойно бы было сказать другому, но оные произошли из уст Тирановых.
Так поступил Писистрат в обиде своей дочери, но обиду себе учиненную снес еще похвальнее. Он во время стола терзаем будучи бесконечными ругательствами от Фрасиппа своего друга, так воздержал дух свой и голос от гнева, что как бы он сам бранил при себе служащего. И как Фрасипп из–за стола уйти хотел, то он прося его дружески удерживал, наблюдая, чтоб он опасался не ушел прежде времени с банкета. Фрасипп из ума выпившись заплевал лицо ему: однако не мог еще побудить его и тем к отмщению. Сверх того Писистрат отвел и детей своих, которые было за оскорбление величества отца своего вступиться хотели. И на другой день, как Фрасипп хотел просить его, чтоб он дозволил ему понести казнь добровольною смертью, Писистрат пришед к нему и дав ему клятву, что он в прежнем с ним дружестве пребудет, удержал его от своего предприятия. Хотя бы Писистрат ничего другого достойного чести и памяти не учинил в своей жизни, однако сими поступками довольно заслужил похвалы от потомства.
3) Столь же тих был Пиррг Царь. Он услышав, что некоторые из Тарентинян будучи в банкете, говорили о нем не с должным почтением. и призвав к себе нескольких в том пиру бывших спрашивал, говорили ли они то, что он слышал? Тогда один из них сказал: Ежели бы вино у нас не все вышло, то бы то, что ты слышал, безделицею или ничем пред тем показалось, что бы мы о тебе говорить стали. Такое учтивое извинение в пьянстве и толь простое признание в правде, гнев Царской в смех обратили. Подлинно что сим милосердием и снисхождением Пиррг получил то, что в трезвом состоянии Тарентинцы его любили, а пьяные всякого добра желали. От того же высокого снисхождения происходило, что, как римские послы ехали в его лагерь для выкупа своих пленных, Пиррг, чтоб тем безопаснее они прийти могли, послал к ним на встречу Ликона Молосского. А чтоб тем более показать им чести в приеме, сам с богатоубранною конницею за воротами их встретил. Успехи Пирргова. счастия не так его повредила, чтоб он должного почтения не сделал послам тех, которые особливо тогда с ним войну имели.
4) Сего толь снисходительного поступка и достойный плод получил Пиррг в своей смерти. Ибо как он попущением богов несчастливо учинил нападение на город Аргос и Алкионей сын Царя Антиоха отрубленную его голову принес к отцу своему, которой тогда храбро оборонял городе, в веселье, как бы он некоторый наисчастливеший принес знак победы, тогда Антиох учинив жестокой выговор своему сыну, что он внезапному несчастью толикого мужа, забыв то, что с людьми случиться может, радуется чрезмерно, и подняв с земли голову, сняв со своей обвязку, обвил оную, и приложив к телу Пирргову сжег по обычаю с великой честью. Но того же довольно, приказал его сыну Елену, который к нему приведен был пленным, носить Царское украшение и поступать сходственно с его происхождением: кости же Пиррговы положив в златую урну отдал ему отвезти в Эпир свое отечество к Александру брату.
5) Как Самнитяне наше войско с Консулами при местечке называемом Кавдинскими виселицами, сдаться себе принудили, тогда Кампанцы оное, которое не только не имело при себе никакого оружия, но совсем обнажено было, как бы с победою возвращающееся, и несущее с собою неприятельские корысти с великою честью приняли. И тогда же Консулов достоинства знаками, воинов одеждою, оружием, лошадьми и съестными припасами доброхотно удовольствовав, и бедность и бесчестие римского поражения пременили. Ежели бы они такую же склонность имели способствовать нам против Аннибала, то бы не подали случай поступишь с собою так жестоко.
6) Упомянув о жесточайшем неприятеле, в окончание сей главы объявлю и о его кротости, какую он оказал римлянам. Ибо Аннибал отыскав с возможным старанием тело Емилия Павла при Каннах убитого, без погребения не оставил. Аннибал Ти. Граха коварством Луканцев убитого погреб с превеликою честью, и кости его отдал нашим войнам отвезти в отечество. Аннибал М. Марцеллу, которой с большею нетерпеливостью нежели рассудком разведывая предприятия Пенов на поле Бруттиевом убит был, надлежащей учинил вынос и убрав тело его в военное Пуническое платье и венец лавровой, на срубе возложил оное. Следовательно снисхождения приятность и в зверские умы варваров входит, суровый и лютый взор их смягчает, и гордящихся победою безмерно преклоняет. Да ему и не трудно, между оружием противным, и обнаженными отовсюду мечами, найти себе путь беспрепятственной. Оно одолевает гнев, поражает ненависть и неприятельскую кровь с неприятельскими мешает слезами. Которое и из Аннибала удивительное исторгнуло произволение в рассуждении погребения римских полководцев. Чего ради несколько более ему принесли славы Павел, Грах и Марцелл им погребенные, нежели побежденные. Потому что он Пуническою хитростью обманул их, а почтил кротостью римскою. И вы храбрые и блаженные тени не сожаления достойное погребение получили. Ибо сколь желательнее в отечестве, тем славнее за отечество умерши, великолепия последнего долга несчастьем лишась, храбростью оное снискали.

Глава Вторая. О благодарности

Знаки и дела изъявляющие благодарность и неблагодарность представить я намерение принял, дабы добродетель и порок самим сравнением о них мнения получили достойную награду. Но как благодарность и неблагодарность противным намерением различаются, то и я по моему расположению разделю оные: и первое дам место таким делам, которые похвалу, а не порицание заслуживают.
1) И чтоб начать от дел народных. М. Кориолана, которой принял было намерение учинить нападение на отечество, и привед пред городские ворота великое Волское войско угрожал Римскому владению разорением и опустошением, Ветурия мать и Волумния жена его не допустили своим прошением произвести толь беззаконного предприятия в действо. В честь которых Сенат весьма щедро пол женский снабдил преимуществами. Потому что определил, чтоб мужчины встречаясь женщинами давали им дорогу, признавая, что более спасения в женском прощении, нежели в оружии тогда состояло: и к прежним ушей украшениям новое различие в головных повязках придал. Позволил так же носить пурпуровое платье и золотые ожерелья. Сверх сего построил храм Фортуны женской на том самом месте, на котором Кориолан был убежден прошением, свидетельствуя новоизобретенным богопочитанием свою за получение благодения благодарность.
Подобную оказал Сенат благодарность и во время второй войн Пунической. Ибо как Фулвий Капую держал в осаде, и две женщины того города, а именно Вестия Опидия одна хозяйка и Клувиа Факула непотребная женщина благоприятство свое Римлянам оказать всеми мерами старались, то первая из них каждый день за целость нашего войска жертву приносила, а другая пленным римским войнам непрестанно пищею служила. И как тот город приступом взят был, то Сенате не только свободу, но и имения возвратил оным изъясняясь, что ежели б они еще более в награждение себе потребовали, то бы он и в том не отказал им. Удивительно, что Сенаторы в толикой радости имели время двум подлым женщинам воздать свою благодарность, а притом в такой скорости.
2) Так же где можно более найти благодарности, как в тех молодых римлянах, которые при Консулах Навцие и Минуцие добровольно пошли в службу, дабы Тускуланам, коих границами Еквы овладели, учинить собою помощь. Потому что они за несколько пред тем месяцев весьма постоянно и мужественно владение римского народа защищали. Того ради, что со всем новое, дабы не показать отечество свое неблагодарным, сами из себя набрав составили войско.
3) Великой опыт благодарности народа на К. Фабие Максиме видеть можно. Ибо как он по пятикратном с великою пользою республики отправлении Консульского звано скончался, тогда народ один другого упреждая складывал деньги чтоб тем более и великолепнее была сделана помпа при его погребении Пусть кто осмелится умалять награждения добродетели, видя, что храбрые мужи счастливее погребаются, нежели ленивые жизнь препровождают
4) Но Фабию и в жизни его с великою славою воздана благодарность. Когда он был Диктатором, то простой народ своим мнением, чего никогда не бывало прежде, дали такую же власть над войском Главному начальнику над конницею Минуцию, который разделив войско со своею половиною особь в Самнитской земле с Аннибалом и сразился. Но как он безрассудно вступил в сражение и несчастнейшего должен был ожидать окончания, то Фабий приспев к нему на помощь сохранил оного от погибели. По которой причине как Минуций наименовал отцом Фабия, так хотел, чтоб и легионы его защитником своим признавали: и сложив с себя тяжесть равной власти, начальство свое над конницею, как долг велел, подвергнул Диктаторской власти, и безрассудного народа погрешность изъявлением своей благодарности исправил.
5) Столько же поступил похвально и Кв. Теренций Кулеон, которой происходил от рода Преторов, и между первейшими Сенаторами был знатен. Ибо он превосходным примером за колесницею Сц. Африканского старшего шел во время его триумфа. Потому что он пленен будучи Карфагенянами, им возвращен был оттуда, и имея и голове своей шапку следовал за оным. Ибо Кулеон виновнику своей свободы как Патрону в получении собою от него благодеяний по достоинству присутствии всего народа изъявил свое признание.
6) За Фламиниевою же колесницею, которой отправлял триумф полученной над Царем Филиппом победы не один, но две тысячи граждан римских шли в шапках, которых он в войны Пунические обманом захваченных и находившихся в Греции в неволе, старанием своим собрав в прежнее возвратил состояние. Сугубое в тот день Главнокомандующий имел украшен торжества своего, представляя вместе зрелищем народу и неприятелей собою побежденных, и граждан освобожденных. Которых свобода для всех сугубо была приятна, сколько потому, что толь многие спаслись, не меньше и для того, что столь благодарные желаемое состояние свободы получили.
7) Метелл же Пий [благочестный] твердою любовью изгнанному из отечества отцу своему столь же славное слезами, сколько другие победами получив проименование, не постыдился будучи Консулом просить народ за Кв. Калидия Кандидата Преторского чина, потому что он будучи Трибуном простого народа закон выдал для возвращения отца его в гражданство. Но того довольно: Он всегда называл его Патроном своего дома, и рода. Впрочем, таковым своим поступком первенству своему, которое он имел по общему всех мнению, ни малого не сделал ущерба. Потому что он не по униженности, но в знак благодарности далеко нижнему себя человеку превеликою услугою особенное свое подклонил достоинство.
8) К. же Мария не только отменное, но надмерное было стремление к оказанию благодарности. Он двум Камертинским Когортам которые с удивительною храбрстью против неприятелей Цибров стояли, во время самого сражения невзирая на содержание союза дал право Римского гражданства. В таковом своем поступке он извинил себя справедливо и изрядно говоря: Что в громе оружия не мог слышать слов права. И поистине время было такое, в которое более надлежало защищать, нежели наблюдать законы.
9) За Марием всюду последует Сулла о похвале споря: Ибо он будучи Диктатором перед Помпеем, которой когда и никакого не имел чина, снимал шапку, вставал со стула, и сходил с лошади у изъясняясь в собрании, что он то делает непринужденно; памятуя, что Помпей будучи еще восемнадцати лет войском отца своего вспомоществовал стороне его. Много знаменитого с Помпеем, но не знаю удивительнее сего случалось ли что–либо, когда он Важностью благодеяния принудил забыть о себе Суллу.
10) Между знатными можно поместить и подлых, когда они благодарны. Как М. Корнут Претор по повелению Сената делал распоряжения для погребения Гирция и Пансы, тогда исправлявший при погребении и сжигании тел разные должности люди предлагали без всякой платы и потребные к тому вещи и свой услуги. Потому что Гирций и Панса за республику воюя лишились жизни. И неотступным своим прошением истребовали, что приуготовление к погребению с платою одного сестерция на них положено было. Оных похвалу, придав к тому закон, состояние умножает более, нежели умаляет. Потому что они прибыток презрели живучи из прибытка.
Внешние
Пусть извинив позволят мне чужестранные цари объявить о себе после людей толь подлых, которых или не надлежало касаться, или неинако, как на последнем месте домашних примеров поставить было должно. Но как честные дела и самого нижнего степени людьми произведенные в забвении не остаются, то пусть оные хотя особенное занимают место, дабы с одними соединены, а другим предпочтены быть не казались.
1) Дарий, как еще Царем не был, полюбив платье бывшее на Силосонте Самосце, и смотря пристально на оное сделал то, что он предупреждая его прошение с охотою подарил ему оное. В рассуждении сего подарка сколь благодарная мысль. в Дария вселилась, показал то Царем учинившись. Ибо не только город, но весь остров по прошению Силосонта оставив невредимым, оному отдал. Потому, что не на цену вещи было смотрено, но случай чивости и почтен был; и более то в рассуждение принято было, от кого, я не к кому шел подарок.
2) Мифридат также Царь Понтийский весьма оказал себя благодарным: потому что за одного Леоника ревностнейшего защитника своего здравия, которой во время морской баталии хитростью Родян в полон захвачен был, на обмен всех неприятельских отдал пленных, почитая лучше в том от ненавистнейших себе людей быть обманутым, нежели много ему заслужившему не воздать благодарности.
3) Народ римской столь много щедр был, что Царю Атталу подарил Асию, Но и Аттал со своей стороны справедливостью духовной доказал свою благодарность, отказав ту же Асию Римскому народу. И так ни первого щедрости, ни последнего помнящего столько оказанное себе благодеяние толь малыми числом слов похвалить не можно, Ибо сколько величайших городов и подарено дружески, и возвращено добросовестно было.
4) Но не знаю, неотменно ли исполнено было благодарности залогами Масиниссино сердце. Потому что он благодеянием Сципиона и Римлян дружбою, также умножением и разширением границ своего владения усилясь, память знаменитого дара, снабден будучи от богов продолжительною старостью, соблюл твердо. До того, что не только Африка, но все народы, о нем знали, что он всегда более доброжелательствовал Корнелиеву роду и Риму, нежели самому себе. Ибо как Карфагеняне утесняли его войною, и он едва мог защищать свое владение; при всем том Сципиону Емилиану, что он был внук старшего Сц. Африканского великую часть хорошего Нумидийского войска отдал весьма охотно, чтоб отвел оное в Испанию к Консулу Лукуллу, от которого Емилиан послан был для испрошения помощи; и предпочел настоящей своей опасности давно оказанное себе благодеяние. Он же ослабевая уже в старости своей великое Царства своего богатство пятьдесят четыре сына по себе оставляя, и лежа на постели близ смерти просил письменно М. Манлия, чтоб он к нему прислал Сципиона Емилиана находившегося у него в команде, почитая за счастливую свою кончину, когда он в объятиях его отдаст последнее дыхание и завещание сделает. Однако как смерть предупредила приезд Сципионов, то Масинисса жене своей завещал и детям: Что на земли народ Римской, а из оного Сципионов сведом о его последнем произволении, и что он все, как есть оставляет до Сципионова приезда, чтоб при разделении Царства они его посредником имели: и что он положит, то бы они равно как завещанное духовною, ненарушимо и свято хранили. В таких и столь различных случаях Масинисса всегда постоянно свое усердие к Римскому народу и Сципионову дому соблюдая, продолжил жизнь свою до ста лет. Сами и сим подобными примерами благодетельство человеческого рода растет и умножается. Они возжигающие то факелы. Они побудительные шпоры, для которых оно горит желанием к вспомоществованию и услугам. И поистине за превеликое и достаточнейшее богатство то почесть можно, которое употреблено на раздаяние благодеяний. А как оные мы свято почитать положили, то теперь о нерадении об них в поношение, чтоб тем наблюдение их учинишь приятнее, представим.

Глава Третья. О неблагодарности

1) Сенат с построителем вашего города, будучи от оного на высочайший возведен достоинства степень поступил в ратуше недостойно, и не почел за беззаконие лишишь того жизни, которой Римской империи дал жить вечно. О грубом том и зверском веке, кровью основателя своего нечестиво оскверненном, сколько бы потомство ни оказывало почтения своим предкам, утаить однако ж не может.
2) За сим неблагодарным заблуждающей мысли погрешением последовало приличествующее раскаяние нашему гражданству. Камилл наиприятнейшее приращение силе римских и известнейшая оборона нашего гражданства, которого он утвердил спасение и благополучие умножил, не мог однако ж препроводить своей жизни счастливо. Потому что он от Л. Апулия Трибуна простого народа как обманщик в похищении Веиенской добычи на суде позван будучи, жестокими, или лучше сказать нечувствительнейшими мнениями в ссылку был Послан. А притом в такое время, когда он превосходного своего сына в юношеском его возрасте лишился, и когда наипаче надлежало утешать его печали, нежели умножать его несчастье, Однако отечество забыв его превеликие заслуги с погребением сына соединила отцову ссылку. Но скажут, что Трибун народный доносил в недоимке казны пятнадцати тысяч ливр: ибо в такой сумме дело состояло? Сумма крайне невелика в рассуждении того, что народ римской толикого начальника лишился. Не умолкли еще первые о неблагодарности жалобы, как другие оказались. Сц. Африканский старшей сотренную и сокрушенную Пуническою войною республику, или почти уже истощившую кровь свою и умирающую, учинил обладательницею Африки. Которому за преславные дела его граждане платя обидами, довели наконец до того, что он лучше хотел жить в простой деревне и при пустом болоте. И Сципион той добровольной ссылки горест возвестил преисподним, завещав изобразить на своей гробнице следующие слова: ТЫ НЕБЛАГОДАРНОЕ ОТЕЧЕСТВО И КОСТЕЙ МОИХ В СЕБЕ НЕ ИМЕЕШЬ. Что может быть сей нужды недостойнее или жалоба справедливее, или отмщения умереннее! Не хотел, чтоб в том отечестве сохранен был его пепел, которое он не допустил обращену быть в пепел. И так город Рим сие чувствовал мщение за свою неблагодарность, которое подлинно было больше нежели нападение Кориоланово. Тот страхом, а сей стыдом отечества привел в чувство, на которое он по великой своей твердости в истинном к нему усердии не хотел произносить и жалоб, как по своей смерти. Ежели Сципион претерпел много, то думаю я, чтобы он мог тем утешаться, что случилось с его братом, которого несчастья были виною Антиох им побежденный и Асия покоренная во власть римского народа, так же триумф великолепнейший, что он в похищении казны осужден будучи веден был в темницу.
Ни чем не меньше был добродетелен и Сципион младший, да и в смерти несчастлив столько же. Ибо он два города Нуманцию и Карфагену опасные империи Римской истребив вовсе нашел в доме своем похитителя жизни, а на площади не мог сыскать кто б отомстил смерть его. Кому неизвестно что Сципион Насика столько заслужил похвалы внутрь отечества, сколько на войне вне оного, приобрели оба Сципионы Африканские храбростью? Который исхитив из смертоносных рук Ти. Граха гражданство, не допустил оному погибнуть. Однако и он по несправедливейшему о своих заслугах граждан мнению под именем посольства в Пергам удалился: и остатки своей жизни препроводил в оном, не имея ни малейшего желания свое отечество видеть.
В том же еще имени обращаюсь; ибо еще не все Корнелиева рода жалобы представил. Как П. Лентул преславной гражданин республики собранной на горе Авентинской К. Грахом с Злочестивым предприятием строй ревностным и храбрым сражением, получив великие раны обратил в бегство, то за сражение оное, которым Лентул закон, спокойствие и вольность в прежнем удержал состоянии, получил такую награду, что должен был немедленно оставить город. Ибо он от зависти и поношения принужден был испросив от Сената отъезд свободный и в речи своей говоренной к народу прося богов бессмертных, дабы ему никогда к неблагодарному отечеству не возвращаться, отправился в Сицилию, и там препроводив все время жизни получил просимое собою. И так пять Корнелиев столько ж представляют собою известнейших примеров неблагодарного отечества. Однако они добровольно оное оставляли. Агала же, который будучи главным начальником над конницею Сп. Мелия домогавшегося Царем учиниться лишил жизни, за. соблюдение граждан вольности ссылкою наказан.
3) Впрочем сколь умеренно на Сенат и народ, которые поступили наподобие бури, негодовать должно, столь частных людей неблагодарные поступки больше поносить надлежит. Потому что они в полном своем разуме, когда можно им было рассуждать как о том, так и о другом свободно, беззаконие предпочли добродетели. Ибо сколь жестоко я много нечестивого Секстилия поносишь должно? что он К. Цесаря, которой его сколь ревностно, столь счастливо оправдал в величайшем преступлении, и которой во время бывших от Цинны гонений бегая, в случае общего бедствия искал убежища себе в поместье Тарквиниевом, и принужден был просить его чтоб он взаимно оказал ему благодеяние, от вероломного стола своего и домашних алтарей скверных повлекши бесчеловечному победителю предать на смерть не убоялся. Представим, что хотя бы он был на него и доносителем, но когда в общенародном бедствии сделался его униженным просителем и пад на колени молил его о столь плачевной себе помощи, то и тогда показалось бы бесчеловечно от себя отогнать оного. Но Секстилий не доносчика своего, а защитника лютейшей неприятеля наглости своими руками представил на жертву. И когда он то учинил опасаясь сам смерти, то недостоин жизни, когда же в надежде награждения, то смерти весьма достоин.
4) Но чтоб перейти к другому делу сходному с сим неблагодарностью; М. Цицерон К. Попилия родом Пикенца, по прошению М. Целия защитил толиким же старанием как и красноречием, и бывшего в опасности по весьма сомнительному своему делу отправил в его отечество благополучно. Сей Попилий, которому Цицерон ни делом, ниже словом никакой не учинил обиды, после того сам просил М. Антония, употребить его к тому, чтоб посланного Цицерона в ссылку нагнав лишить жизни. И как истребовал себе от оного ту ненавистнейшую службу, то в великом веселии поспешно отправился в, Каиету, и мужу, которому, я оставляю то, что он был высочайшего достоинства, особливо был виновник его спасения, и которого за оказанное благодеяние отменно ему почитать надлежало, приказал протянуть шею: потом не медля ни мало главу римского красноречия и мирного времени преславную десницу отрубил с крайним его спокойствием. И с тою ношею, как бы с превеликою добычею в город возвратился поспешно. Как он вез с собою то беззаконное бремя, то не пришло ему на ум, что он везет ту голову, которая о соблюдении некогда его головы народ просила. Чтоб сему чудовищу учинишь достойное поругание, то науки не сильны. Потому что кто бы мог толь плачевной сей случай описать по достоинству, другого нет Цицерона.
5) Каким образом я приступлю к тебе Помпей В. недоумеваю. Ибо и на великость твоего счастья, которое в свое время все земли и моря блистанием своим наполняло, взираю, и знаю, что падение его было больше, нежели я могу представить. Но хотя и молчать буду, однако смерть Кн. Карбона [который защитил тебя тогда, когда ты будучи еще весьма молод об имении отца твоего пред народом имел дело] по повелению твоему убитого, в мыслях народа всегда представляться будет, не без некоторого твоего нарекания, Потому что ты тем своим неблагодарным поступком более угодил Сулле, который тогда был весьма силен, нежели поступил по сродной тебе стыдливости.
Внешние
1) А как я об]явил о своих неблагодарности, то чтоб сторонние нас в том не упрекали: Карфагеняне Аннибала, которой доставляя им целость и победу столько полководцев и войск побил наших, что хотя бы он столько числом побил рядовых воинов, то бы и тем великую заслужил славу, из отечества своего изгнали.
2) Не произвел в свет Лакедемон ни более, ни полезнее мужа, как Ликург был; которому, сказывают, и Аполлон Пифийский в ответе сказал: Что он не знает, к смертным ли его, или к богам причислить. Однако его ни непорочность жизни, ни весьма твердая любовь к отечеству, ни полезнейшие изданные им законы не могли освободить от злобы граждан своих. Ибо часто в него каменьями бросали, в одно время от разъяренного народа был извержен, так же лишен глаза, а наконец из отечества своего был изгнан. Как же могут поступать другие города, когда уже Лакедемон, которой постоянством у скромностью и важностью своею отменную похвалу заслуживает, сделался неблагодарным к толь много заслужившему себе мужу.
3) Ежели отнять от Афинян Фесея, то или не будут более Афины, или не столь славны. Он рассеянных по деревням и полям жителей собрал в одно общество, и жившему порознь, а притом по сельски народу дал вид и образ наивеличайшего гражданства. Он же будучи еще весьма молод, уничтожил бесчеловечные повеления Царя Миноса. Пресек необузданную Фиванцев гордость. Вспомоществовал детям Ираклиевым; и храбростью соединенною с крепостью сил телесных всех чудовищ и злодеев число умалил. Однако, как он изгнан был от Афинян, кости его мертвого остров Сцирос, которой недостоин был его и изгнанного, иметь в себе удостоился. Что же Солон! которой столь славными и столь полезными Афинян снабдил законами, что ежели бы они всегда по них поступать хотели, то бы владение их было вечно: который Саламину как неприятельскую крепость, бывшую по близости своей Афинянам опасною, возвратил им: который первый приметил тиранию Писистратову в самом её начале, и один говорить осмелился явно, что надобно для уничтожения её принять оружие. Он ушед из Афин, препроводил старость свою в Кипре: и ему так же в отечестве своем, которому он оказал услуг много, погребену быть не случилось. Приятнее бы Афиняне сделали Милтиаду, когда б по одержании им победы над тремястами тысяч Персов на поле Марафонском, тогда же послали в ссылку, а не в темнице и в оковах умереть принудили. Но Афинянам, как думать надобно, то казалось недовольно, чтоб тем окончат свою лютость над весьма заслужившим мужем. Они тело его, столь поносно умереть принужденного до тех пор хоронить не хотели, как на сына его Кимона те оковы наложили. Что сие только наследство, то есть темницу и оковы, получил сын великого полководца, и имевший сам таковым учиниться по времени, Кимон тем мог хвалишься. Аристиду так же, почитавшемуся примером правоты всей Греции, и отменным образцом постоянства, велено было из отечества выехать. Счастливы Афины, что по его изгнании могли еще найти или доброго мужа или любящего отечество гражданина, потому что с Аристидом тогда вся святость удалилась. Фемистокл из числа тех, к которым отечество неблагодарно было, пример знаменитейший, соблюд оное и учинив славным, изобильным и всей Греции главою, столько чувствовал к себе его ненависть, что имел нужду прибегнуть к милосердию Ксерксову, которого он от него не заслуживал; потому что разбил его пред тем незадолго. Фокион же теми дарованиями, которые почитаются сильнейшими к смягчению человеческого сердца, а именно красноречием и невинностью снабден будучи изобильно, не только на мучительное орудие от Афинян возложен был, но по смерти своей в стране Аттической не нашел ни малой частицы земли для прикрытия своего тела, брошен будучи по повелению вне тех пределов, в которых он был гражданин превосходнейший. И так ничто не препятствует приписать то народному безумию, когда общим согласием величайшие добродетели наказуются как бы жесточайшие преступления, и благодеяния платятся обидами. Что самое хотя и везде, но тем более в Афинах терпимо быть не может, в которых против неблагодарных суд уставлен. И праведно: потому что тот взаимный договор, благодетельствовать и получать благодеяния, без которого едва в жизни обойтись можно, нарушает и уничтожает, кто своему благодетелю должной благодарности воздать не хочет. Следовательно, какое заслуживают поношение те, которые имея справедливейшие права, но нечестивейшие умы, лучше по своим злым нравам, нежели законам поступать хотели. Ежели бы благоволением богов могло то учиниться, чтоб превосходнейшие мужи, которых приключения я теперь представил, держась закона неблагодарных наказателя, отечество свое на суд пред другое гражданство позвали, конечно бы тот народ разумный и многоречивый таковым челобитьем своим сделали немым и безответным. Огни твои, разделенные, и рассеянные по полям хижины сделались столпом Греции. Сияет Марафон Персидскими трофеями: Саламина и Артемисии возвещают о погибели Ксерксова флота: наисильнейшими руками разрушенные стены восставляются с большею красотою: Виновники же сих дел где жили и где мертвые покоятся, ответствуй! Ты Фесею на малом морском камне быть погребену, Милтиаду умереть в темнице, а Кимона надеть на себя отцовские оковы; Фемистокла же победителя объять побежденного колени, а Солона с Аристидом и Фокионом оставив свои домы бежать неблагодарное принудило. Напротив того, как ты наш пепел бесчестно и бедно рассеяло, Едиповы кости убийством отца, и супружеством с матерью своею оскверненные, в самом Ареопаге почтенном судилище божеских и человеческих прений, и высочайшей защитницы Минервы крепости, посвятив им в честь жертвенники как бы наисвятейшие почитаешь. Или тебе приятнее чужих беззакония, нежели своих добродетели. И так рассмотри закон, которой ты под клятвою наблюдать обязано; и когда заслужившим тебе много не хотело дать должного награждения, то обиженных удовольствуй справедливо. Молчат безгласные их тени связанные необходимостью смерти, но не молчит язык всякого, и в поношение забывающих благодеяние Афин говорить всегда будет свободно.

Глава Четвертая. О любви и почтении к родителям

Но оставив неблагодарных о благочестных говорить будем. Ибо несколько больше мы удовольствия получить можем, упражнялся в делах приятных, нежели ненавистных. И так теките в объятия к нам благоуспешные родителей чаяния, счастливо распространившиеся отрасли, которые то делаете, что как вас в свет произведшие после не сожалели, так и других производить в свет детей заохачиваете.
1) Кориолан муж великого духа, весьма благоразумный и много республике услуг оказавший неправеднейшим осуждением доведен будучи прибегнул к Вольскам, которые тогда римлянам неприятели были. Добродетель везде в великом почтении бывает. И так куда он пришел укрыться, там в скором времени получил власть верховную. И вышло, что которого для спасения своего граждане своим предводителем иметь не хотели, того погибелью угрожавшим вождем против себя имели. Потому что он часто поражая наши войска, простирая далее свои победы, наконец подвел сильное войско под самые наши стены. Чего ради народ, горделивый тот ценитель добра своего, которой не простил винному, принужден был изгнанного просить с покорностью. Отправленные к нему послы никакого успеха не имели. Посланные потом жрецы в своем уборе равномерно без всякого действия возвратились. Сенат не знал что делать; народ трепетал; мужчины равно и женщины оплакивали наступающую свою погибель. Тогда Ветурия мать Кориоланова взяв с собою Волумнию жену его и детей пошла в Вольской лагерь. Как сын усмотрел ее, то сказал: Одолело и победило гнев мой отечество употребив её прошение; которой, что она меня родила, тебя дарствую, хотя ненавижу справедливо: и тогда же Римское поле от неприятельского войска очистил. Следовательно, сердце горестью нанесенной себе обиды, надеждою получения победы, благопристойностью, чтоб не отказаться от принятия должности и страхом смерти наполненное, любовь к родившей испразднила: и вид одной матери жестокую войну превратил на мир спасительный.
2) Та же любовь воспалив Сц. Африканского старшего, которой едва из отрочества лет вышел, к учинению помощи отцу своему мужественною силою ополчила. Ибо как он будучи Консулом близ реки Тицина несчастливое имея сражение с Аннибалом жестоко был ранен, то Сципион став между им и неприятелем соблюл тем жизнь отца своего. И ему ни молодость лет, ни новость службы, ни несчастливого сражения окончание, ужасающее и старого воина, воспрепятствовать были не сильны заслужить венец сугубо славной освобождением Главного полководца, а притом отца своего от самой смерти.
3) О помянутых преславных примерах римское гражданство слышало, а следующей видело своими главами. Л. Манлия строгого в повелениях, Помпоний Трибун простого народа на суд пред народ позвал, за то, что он побуждаем будучи благоуспешным случаем ко вступлению с неприятелем в сражение сверх законом положенного времени продолжил свою команду. И что сына своего отменных качестве юношу употребляя в сельскую работу не допускал до народной службы. А как о том молодой Манлий сведал, то не медля ни мало поехал в город, и по утру пошел прямо в дом Помпониев: которой думая, что он пришел к нему для того, чтоб донести в чем–либо на отца своего поступавшего с ним суровее, нежели должно было, приказал всем выйти из покоя, чтоб тем свободнее он без посторонних говорить мог. Молодой Манлий получив удобный случай к произведению своего предприятия в действо, обнажив меч, которой он принес скрыто, принудил Помпония клясться, что он от дела отца его отстанет. И от того воспоследовало, что Манлий суда освободился. Похвальна любовь оказываемая кротким родителям. Но Манлий чем имел отца жестокосерднее, тем похвальнее помог ему в беде сей: потому что к люблению его кроме любви врожденной никакого он не имел от него ласкового побуждения.
4) Сей любви подражая М. Котта, в тот самой день, в который он надел на себя совершенный возраст означающую одежду, как только из Капитолия вышел, К. Карбона, который некогда осудил отца его, самого на суд позвал: и обвинив оного довел самого до осуждения, оказав свой разум и начав счастливо юношеской возраст преизящным делом.
5) К. так же Фламиний повеления отца своего почитал много. Ибо как он будучи Трибуном простого народа закон о разделения поля Галлического поголовно издал, чего Сенат не хотел сделать, и стоял упорно, однако он не только прошению и угрозам его противился сильно, но не убоялся и собранного войска, которое Сенат хотел употребить против его, ежели он того не оставит. Впрочем, как уже Фламиний на Ораторском месте в собрании народа объявил оной, и отец не дозволил ему того делать, тогда он повинуясь приказанию отца своего, который впрочем тогда никакого в гражданстве не имел звания, сошел с места, не слыша ни малейшего шума к своему поношению, что он собрание народное оставил.
6) Великие сии действия сильной любви к родителям, но не знаю не по всему ли сильнее и мужественнее Клавдии Вестальной девицы был поступок. Которая увидя, что отца её во время отправления им триумфа Трибун простого народа ухватя нагло тащил с колесницы, с удивительною поспешностью став посреди их удержала оного от нанесения отцу своему обиды. И так в одном триумфе следовал отец в Капитолиум, а в другом дочь его в храм богини Весты. И разобрать было не можно, кому из них больше похвалы отдавать надлежало, тому ли которой шел с победою, или которой любовь спутешествовала.
7) Простите мне наидревнейшие горны и отпустите огни вечные, когда я от вашего священнейшего храма отойду по порядку моего сочинения в место более нужное нежели знаменитое нашего города. Особливо что ни в каком несчастье и никакою подлостью цена любви к родителям не умаляется; но напротив того тем истиннее оказывается, чем беднее предмет бывает. Некоторую вольную женщину Претор осудив в уголовном деле поручил Триумвиру в темнице лишишь ее жизни. По отведении оной в темницу главной над стражею, тронут будучи жалостью не лишил ее тогда же жизни; а притом дозволил ходить к ней дочери, осматривай накрепко, чтоб она не пронесла чего есть к ней, думая, что она и сама умрет с голоду. И как уже прошло дней, несколько, то он сам в себе рассуждая, какая бы тому была причина, что она жива так долго, и надзирая прилежнее над дочерью, увидел, что она выняв грудь свою молоком голод матери своей облегчала. О сей толь удивительной новости он объявил Триумвиру, Триумвир Претору, а Претор собранию судей представил, и тем испросил прощение той женщине. Куда не проходит и чего не изыскивает любовь к родителям, которая для сохранения жизни матери новое нашла средство? Ибо что может быть необыкновеннее и что неслыханнее как матери сосцами своей дочери быть питаемой? Подумал бы может быть кто, что то против естества вещей сделано; ежели бы не первый закон естества был любить родителей.
Внешние.
1) То же и о любви к родителям девицы Перо думать должно. Которая отца своего Конона в подобном несчастий и равномерно содержавшегося в заключении, бывшего уже в глубочайшей старости, как младенца приложив к своей груди кормила. Останавливаются и в изумление приходят люди смотря на картину сие представляющую и удивлением своим настоящему изображению состояние давно случившегося приключения возобновляют; думая у что они в тех нечувственных членов начертаниях видят тела живые и дыхание имеющие. Чему надобно произойти и в мыслях тронутых описанием несколько сильнейшим живописи у чтоб вспомнить о давно прошедших, как о случившихся недавно.
2) Не умолчу и о тебе Кимон, что ты погребение отцу твоему добровольными хотел купить узами. Особливо что хотя ты после был и гражданин и полководец, однако несколько более получил похвалы, в темнице, нежели в Сенате. Потому что ты прочими твоими добродетелями единственно великое удивление, любовью же к родителю сверх того общей любви заслуживает весьма много.
3) Упомяну также и о вас братья, которые имели дух благороднее своего происхождения. Ибо вы рождены будучи в Испании в весьма низком состоянии, для пропитания родителей дух свой истощевая знатною прославились смертью. Потому что вы договорясь с Пациеями, что когда убийцу отца их Епаста Тирана своего народа истребите, то бы в случае смерти вашей двенадцать тысяч нуммов отдано было родителям вашим, не только отважились на славное дело, но великодушным и храбрым концом совершили. Ибо теми же руками Пациеям отмщение, Епасту наказание, родителям пропитание, а для себе славную смерть снискали. Чего ради вы в гробницах ваших и ныне живете, потому что сочли лучше продолжишь старость родителей, нежели своей дожидаться.
4) Известнее всем следующие две пары братьев, Клеов и Витон, Амфином и Анап: первые, что сами везли мать свою для отправления священного служения Юноне: другие что отца и мать несли на себе сквозь пламя горы Етны. Однако из вас ни те ни другие не имели намерения за родителей лишиться жизни.
5) И так я не оставляю без похвалы и Аргивян, и не лишаю славы заслуживших оную поступком своим при горе Етне, но вывожу в свет и не столько всем известную за подлостью любовь к родителям помянутых братьев Испанцев, так, как и о Скифов любви к родителям свидетельствую охотно. Ибо как Дарий некогда со всеми своими силами вступил в страны их и то они помалу от оного отступая дошли до последних степей Асии. Потом чрез посланных от него спрашиваны будучи; когда они остановятся, или какое начало сражения сделают? ответствовали: Что они ни городов ни полей пахотны не имеют, за которые бы им надобно было биться. Впрочем, как они до кладбища своих однокровных дойдут, то он узнает, каким образом сражаются Скифы обыкновенно, Сим одним ревностным ответом лютый и варварский народ от всякого в зверстве своем поношения себя очищает. И так щедрое вещей естество есть первой к таковой любви наставник, которое не требуя слов и наук собственными тайными силами любви к родителям сердца детей исполняет. Следовательно, к чему ж учение потребно? Чтоб умы просвещеннее, а не лучше делать; потому что истинная добродетель более рождается с нами, нежели науками насаждается.
6) Ибо кто скитающихся на своих телегах, прикрывающих тела свои листвием, и на подобие зверей сырым питающихся мясом научил так ответствовать Дарию? Конечно то самое естество, которое и немого сына Кресова для соблюдения отца своего жизни внезапно снабдило речью. Как по взятии Киром Сардов один из Персов не зная его стремился спешно убить оного, тогда сын его как бы забыв о том, что ему при рождении его судьба не дала речи, и закричав, чтоб он не убил Царя Креса, удержал тем нанесенной уже меч над его выю. Таким образом который до времени для себя нем был, тот проговорил для спасения отца своего.
7) Та же любовь во время войны Италианской Пинкенского Юношу именуемого Пултоном силою духа и тела ополчила, столько, что как он осажденного своего города охранял против неприятеля проход в вороты, и римской полководец плененного отца его пред глазами оного поставив приказал обступить воинам с обнаженными мечами, угрожая, что он убьет его, ежели он не пропустит его в город, сам собою старика из рук римлян вырвал, изъявив тем любовь сугубую, а именно, что сохранил и отца своего и не сделался предателем отечества.

Глава Пятая. О любви братней

За любовью к родителям ближайшим степенем следует любовь братняя. Особливо как по достоинству за первой залог любви почитается, когда мы премногие и превеликие благодеяния получаем, то за ближайшей полагать должно, когда мы получаем оные с другими купно. Ибо сколь приятно для всякого то воспоминание! Что я жил в том же доме, когда еще не родился: в той же колыбели препроводил время младенчества: тех же самих называл родителями, и такие же за меня всегда от них воссылаемы были обеты: равную от знатности предков получил славу, любезна жена, милы дети, друзья приятны и ближние дороги: однако любовь к оным не должна истощевать любви к первым.
1) И сие говорю, свидетельствуясь Сципионом Африканским, которой хотя был и крайней друг Лелию, однако просил Сенат с покорностью, чтоб отнятую жребием провинцию от своего брата не отдавал оному, обещав ехать Легатом в Асию к Л. Сципиону, будучи старший брат к младшему, храбрейший к несильному, преславный к не имевшему еще ни какой славы, и что всего более, получившей уже проименование Африканского, к незаслужившему еще прозвания Асийкого. И так он из славнейших тех проименований одно сам получил, а другое доставил брату. Одного триумфа торжественную одежду сам надел, а другого отдал брату: и служа под командою, был больше, нежели брат его с оною.
2) М. же Фабий Консуле по побеждении в славном сражении Етрусков и Веиев предложенного себе с великим удовольствием от Сената и народа не принял триумфа: потому что в том сражении К. Фабий брат его бывший Консул храбро бьючися убит был. Коликая, думать надобно, горячность любви к своему брату обитала в том сердце, для которой он мог отказаться от толь великой делаемой себе чести?
3) Сим примером древность, а следующим наш век славится: в котором случилось видеть союз любви братней прежде в Клавдиевом, а потом в Юлиевом роде, служившей красотою оным. Ибо толикую любовь начальник и отец нашего гражданства имел в сердце своем к Друсу своему брату, что, как он будучи в Тицине, куда по побеждении неприятелей проехал, дабы объять своих родителей, услышал, что брат его в Германии находится в жестокой болезни и опасности жизни, в самой скорости и великом страхе оттуда уехал. Путь же с каким продолжал поспешением и опасностью, из того усмотреть можно, что он перескакав Алпийские горы и переправяся чрез Реин едучи днем и ночью на переменных лошадях двести тысяч шагов сквозь недавно завоеванную варварскую землю, имея только при себе одного Антабагия проехал. Но ему тогда в превеликой труд и опасность вдавшемуся и людей при себе неимевшему святейшее божество любви братней, боги споспешествующие превосходным его добродетелям и наивернейший хранитель Империи римской Юпитер спутешествовали. И Друс со своей стороны, хотя он уже был ближе к смерти, нежели чтоб изъявишь ему долг свой, когда уже бодрость духа и телесные силы в нем погасли, в ту самую минуту, которая жизнь и смерть разделяет, повелел легионам со своими знаменами идти на встречу, чтоб они его предводителем своим поздравили. Приказал также на правой стороне поставить Преторскую ставку, хотя тем показать что он был и Консул и Главнокомандующий. И в одно время отдал место и величеству своего брата, и лишился жизни. Хотя я и знаю, что после их никакого другого, кроме особливого примера любви двойничных братьев Кастора и Поллукса пристойнее положить не можно.
4) Впрочем, не всегда преславным полководцам по истине не будет противно, когда я в сей главе вмещу случай безмерной любви одного воина к своему брату. Ибо он служа под командою Кн. Помпея, как один воин из Серториева войска в сражении весьма жестоко с ним бился, то он убив его напоследок, лежащего начале грабить. Но как узнал, что то был родной брат его, то много и долго богов укоряя за дарование несчастной победы, перенес тело его в свой лагерь, и покрыв драгоценною одеждою, возложил на сруб для сожжения. А потом подложив огонь, тогда же и тем же мечем, которым убил своего брата пронзил и самого себя: и пад на труп его отдал и себя на сожжение с ним вместе. Можно было жить по неведению то учинившему: однако он, чтоб наипаче оказать любовь свою, нежели пользоваться извинением посторонних, не хотел по смерти братней и сам в живых оставаться.

Глава Шестая. О любви к отечеству

Ближайшие союзы крови повествованием о любви детей к родителям и братней удовольствованы. Остается теперь предложить примеры любви к отечеству: которой величеству и власть родителей равняющаяся богов власти, повинуется, и любовь братняя спокойно и охотно уступает по важной причине. Потому что по истреблении одного дома общество невредимо остаться может; с падением же города надобно неминуемо и всем домам погибнуть. Но что нам о том говорить? Любовь к отечеству некоторые столь великую имели, что с потерянием своей жизни свидетельствовали оную.
1) Брут первый Консул с Арунтом, сыном лишенного царства Тарквиния гордого, в сражении так на лошади сразился, что по ударении с равно сильным стремление друг друга копьем, оба получи смертельные раны полумертвые пали. Приложу к сему достойно, что вольность римскому народу великого стояла.
2) Как в самой средине площади земля внезапным и велики зевом разверзлася, и от прорицателей в ответ получено было: что тот провал тем наполнен быть может, чем Римский народ особливо силен. Тогда Курций будучи и духом и родом наиблагороднейший юноша истолковав, что гражданство наше храбростью и оружием особливо прочие превосходит, и убравшись в воинской убор сел на лошадь: потом ударив шпорами крепко стремглав бросился в ту пропасть. На него все граждане, один пред другим в почесть плоды бросали, и вскоре то место прежней свой вид возвратило. Великие после и славные на площади римской мужи были; однако до ныне нет ни одного примера, которой бы славнее был сего по любви к отечеству. Итак отдая ему первенство в славе подобной пример теперь представлю.
3) Как Генуций Ципп Претор будучи одет палудаментом из городских ворот вышел, то случилось с ним новое и неслыханное чудо. Ибо на голове его внезапу как бы роги показались: и ответ он получил от прорицателей следующей: Что он Царем будет, ежели в городе возвратится. Но Ципп чтоб того не последовало, добровольно и навсегда от отечества своего удалился. Достойна таковая любовь к отечеству, что принадлежит до истинной славы, седьми Царям предпочтена быть. В знак сего приключения, лицо медное в те ворота, из которых он вышел было, вставлено было, иг названо Равдусхуланским: потому что римляне прежде зеленую медь называли randum.
4) Генуций похвалы сея, которой более едва снискать можно, делает преемником Елия Претора. Ибо как он суд производил сидя в своем месте, то на голову ему сел дятел, и прорицатели утверждали, что ежели он сохранит его, то дом оного будет в наисчастливейшем состоянии, а Республика в наибеднейшем; а ежели убьет, то противное последовать имеет, Генуций тогда же при Сенаторах загрыз его. Вследствие чего он вдруг семнадцати воинов из своего рода, мужей отменной храбрости в происходившем сражении при Каннах лишился, а республику по времени взошла на высочайший степень силы и славы. Сим примерам Сулла, Марий и Цинна без сомнения как глупым смеялись.
5) Как Деций, которой первый был Консулом из своего рода, во время войны с Латинами увидел, что строй римской пришел в слабость и почти совсем разбит был, то он обет сделал торжественно, чтоб за соблюдение республики положить свою голову. И не медля ни мало понудив свою лошадь в средину неприятельского войска, ища отечеству спасения, а себе смерти ворвался; и побив многих, потом сам заметан будучи оружием пал сверх оных. От которого ран и крови воспоследовала нечаянная победа.
6) Один бы был образец такого предводителя, ежели бы он не имел сына соответствовавшего себе духом. Потому что он в четвертом своем Консульстве следуя примеру отца своего подобным обетом равно жестоким боем и сходственным концом жизни упадающие, и почти погибшие силы нашего гражданства восставил. Чего ради распознать трудно, полезнее ли для себя римское гражданство Дециев полководцев живых имело, или их потеряло. Особливо что жизнь оных, не допустила ему быть побеждену, а смерть сделала, что оно неприятелей победило.
7) Сципион Африканской старшей хотя за республику и не умер, однако удивительною бодростью сделал, что она не погибла. Ибо как ваше гражданство поражением воспоследовавшим при Каннах пришло в крайнее бессилие, и казалось быть добычею победителю, чего ради остатки разбитого войска помышляли с Л. Метеллом Италию оставишь, тогда Сципион будучи начальником некоторого числа войска, притом весьма молод, обнажив меч свой, и угрожая всем смертью, принудил клясться, что они отечества своего никогда не оставят: и ревность к отечеству не только сам показал в полном виде, но удалившуюся от сердец прочих возвратил по прежнему.
8) Доселе я говорил о каждом порознь, а теперь о всех вообще представлю, коликою и коль равною гражданство наше к отечеству любовью пылало. Как во вторую войну Пуническую казна до того истощилась, что оной не доставало для исправления богам служения, и откупщики пришед сами к Ценсорам советовали, чтоб они все к войне потребное так располагали, как бы Республика деньгами была изобильна, а они с своей стороны все становить будут, с тем, что до окончания войны не потребуют денег; то и господа за слуг тех, которых Семпроний Грах по случаю бывшего при Беневенте сражения отпустил на волю, не хотели от полководца требовать платы: В лагере же ни конный ни сотник не просил жалованья. Мужчины и женщины сколько золота и серебра ни имели, так же и дети знаки благородства, все снесли для облегчения времени нужды. Не хотел никто пользоваться благодеянием Сената, которой бывших в службе прежде уволил от податей, но все оные с крайнею охотою исправляли. Ибо знали, что по покорении Веиев, как под именем десятины, которую обещал Камилл, надобно было посылать золото к Аполлону Дельфскому, а достать оного столько было не можно, то женщины снесли в казну свои уборы. Подобно также слышали, что как во время осады Капиполии обещано было заплатить Галлам сто ливр золота, то те же женщины складкою своих украшений дополнили количество оного. И так сколько собственным благоразумием, столько примером древности наставляемы будучи почитали, что ничего для отечества жалеть не должно.
Внешние
1) Теперь внешних примеров такого ж свойства коснусь. Кодр Царь Афинский, как Аттическая страна многочисленным неприятельским войском приведена будучи в бессилие, огнем и оружием была опустошаема, не надеясь более на человеческую помощь прибегнул к Оракулу Аполлона Дельфского, желая знать чрез посланных, каким способом он той жестокой войны освободится? Аполлон ответствовал: что она так кончится, когда он приятельскою рукою убит будет. О сем ответе не только в Афинах, но и в неприятельском лагере слух разнесся. По чему приказе был отдан и в неприятельском войске, чтоб всяк ранить Кадра опасался. А как Кодр о сем приказании проведал, то сложив с себя Царские знаки и надев обыкновенное рядового воина платье, с намерением попал на неприятельскую команду, посланную доставать лошадям корму: и, одного на оной ударив косою, понудил тем убить себя. Которого смертью Афины спаслись от погибели совершенной.
3) От того же источника усердия к отечеству проистекал и дух Фрасивулов. Как он город Афины желал освободить от ненавистнейшей власти тридцати тиранов, и с малым числом людей предпринимал толикой важности дело, а между тем некто знав о его намерении сказал ему: Сколько Афины получив тобою вольность благодарить тебе будут! Ответствовал: О когда бы споспешествовали мне в том боги, чтоб, сколько я им благодарностью обязан, казался воздать оную. Которым своим желанием испроверженной тирании дело тем более учинил похвальным.
3) Фемистокл же, которого храбрость победителем, а обида отечества главным полководцем Персидским учинила, чтоб не допустишь себя воевать прошив отечества, принесши жертву и взяв наполненной сосуд кровью воловьею выпил: и пред самим жертвенником как некоторая любви к отечеству преславная жертва мертв пал. Сим достопамятным своим окончанием жизни то сделал, что Греция не имела нужды в другом Фемистокле.
4) Следует пример того же рода. Как между Карфагеною и Киринеею произошел превеликий спор о межах посреди лежащей земли, то напоследок положено было с обоих сторон, в одно время послать молодых людей, и место, на котором они сойдутся, почитать за границу обоим народам. Но сей договор со стороны Карфагенян два брата Филены вероломством своим нарушили. Они пошед с места прежде положенного часа, а притом скорым ходом ушли далеко. А как выбранные со стороны Киринеан молодые люди о том дознались, то долго жаловались на обман их, а напоследок трудностью договора решить вознамерились обиду. Ибо говорили, что тогда они то место почтут за границы, гжели Филены зарыть себя на оном согласятся. Но следствие намерению их не соответствовало. Потому что они тогда же отдали им свои тела зарыть в землю. Которые как пределы своего отечества, нежели жизнь продолжить лучше хотели, то покоятся счастливо распространив руками и костьми своими владение Пенов, Но где теперь гордой Карфагены высокие стены? где морская слава, знатные гавани? где флот для всех берегов страшный? где толикие пешие войска? где толикая конница? где те духи, которые безмерным Африки пространством были не довольны? Все сие фортуна на двух Сципионов разделила. Но Филенов знаменитого дела память ниже погибель самого отечества истребила, И так нет ничего, исключая добродетели, чтоб мы умом и трудом нашим могли приобрести бессмертного.
$) Но сия любовь исполнена младости жара. Аристотель же последние остатки своей жизни в престарелых и морщливых своих членах, в глубочайшем учения спокойствии едва соблюдая, весьма сильно о сохранении своего отечества старался; так, что когда уже оно неприятельским оружием с землею было сравняно, лежа на постели Афинской исторгнул из рук Македонских оное разоривших. Таким образом не столько о том известно, что Александр взял и разорил Стагиру, как то, что возвратил оную Аристотель. Откуда явствует, сколь ревностную и сколь безмерную любовь к отечеству всякого состояния и всякого возраста люди имели, и со святейшими естества законами множество удивительных и сложных согласовалось примеров.

Глава Седьмая. О любви и снисхождении родителей к детям

Пусть снисхождение отеческой любви, даст свободу детям, чтоб они с помощью их доброжелательства принесли плоды приятные.
1) Фабий Руллиан бывший пять крат Консулом, и как всеми добродетелями, так и оказанными заслугами муж удивления достойной, не отказался ехать Легатом к Фабию Гургету своему сыну, для приведения к окончанию войны трудной и опасной; имея воевать почти одним духом без тела. Потому что он по глубокой старости своей способнее был лежать на постели, нежели воевать. Он же за превеликое почел удовольствие за торжественною колесницею своего сына верхом ехать, которого он маленького во время своих триумфов на руках имел: и на него смотрели не как участника той помпы, но как на усугубителя.
2) Хотя Цесеций по состоянию своему и не столько был знатен, но равную имел любовь к сыну. Как Цесарь одолев всех своих внешних и внутренних неприятелей принуждал его отказаться от своего сына, что он будучи Трибуном простого народа с Маруллом своим товарищем приводил его в ненависть у народа, якобы он хочет учиниться самовластным, тогда Цесеций ответствовал ему таким образом. Скорее ты Цесарь всех детей от меня отнимешь, нежели я сам отгоню от себя одно из оных. Имел же он сверх его двух сыновей изрядных, которых охотно обещал Цесарь в степенях достоинства возвысить. Сего отца хотя высочайшая милость божественного начальника и обнадеживала, однако кто скажет, чтоб таковое его дерзновение не было выше человеческого разума, когда он тому противился, которому весь свет повиновался.
3) Но не знаю, Октавий Балб не нежнее ли и не горячее ли был к своему сыну. Он будучи от Триумвиров назначен в ссылку, как в задние двери ушел тайно из своего дому, и уже удачное имел начало в своем побеге, но обманувшись услышанным по близости криком, и почет, что внутрь его дома убивают его сына, сам пришел на ту смерть, которой было избегнул, предав себя на убийство войнам. Без сомнения он более почитал ту минуту, в которую ему случилось увидеть сына своего живого, нежели соблюдение своей жизни. Несчастные же глаза сыновни, коими надобно было видеть испускающего дух отца своего, которой любя его безмерно, добровольно сам на смерть возвратился.
Внешние
1) Впрочем чтоб представить приятнее для сведения примеры. Антиох, сын Царя Селевка влюбясь безмерно в мачеху свою Стратонику, но зная, сколь гнусною он пылал любовью, беззаконную ту бывшую в сердце своем любовную рану закрывал молчанием. Таким образом два различные страдания в одной внутренности его заключившиеся, безмерная страсть любви и в высочайшем степени наблюдаемая им должность и почтение причинили ему опасную чахотку. Он лежал на постели умирающему подобен: плакали кровные и ближние: отец повергши себя от печали на землю размышлял о смерти одного своего сына, и о беднейшем чрез лишение детей своем состоянии: и вид всего двора был печальный, а не Царский. Но сию печаль проницанием своим разогнал Лептин астролог, или как другие пишут, Ерасистрат медик. Ибо он сидя близ Антиоха приметил, что, как Стратоника вошла в покой тот, то показался у него в лице румянец, и дыхание стало порядочнее, а как она вышла, то бледностью лице его покрылось, и помалу опять задыхаться начал, тогда Лептин прилежнейшим наблюдением проник в самую истину. Особливо как Стратоника вводила и опять выходила, то он брал его руку, и щупая ему неприметно, из биения знал, которое то делалось сильнее, то слабее, узнал, какою болезнью он одержим был, и не медля открыл то отцу его. Селевк любезнейшую свою супругу уступил своему сыну. Что же он в любовь впал, то думал, что фортуне так было угодно: а что он таить ее готов был до самой смерти, то стыдливости его приписывал. Представим себе в мыслях, старика, Царя и любовника, то увидим, сколь много трудности снисхождение любви отеческой преодолело.
2) Но Селевк свою супругу, а Ариобарсан уступил сыну своему Каппадокийское Царство в присутствии Кн. Помпея. Как он вошел к нему в трибунал, и прошен им был сесть в Курульные кресла, то усмотрев, что сын его по сторону с писарем, не по чести своей занимал место, не мог того видеть, чтоб он сидел на нижнем, как он месте; но тотчас встал с кресел и наложил на него венец свой, говоря ему, чтоб он туда перешел, откуда он встал. Потекли у сына его из очей слезы, задрожали от страха члены; спал венец с головы его: и он не мог идти туда, куда ему отец приказывал. Но что почти превосходит веру: Отец, который отдавал Царство, был Весел, а сын, который принимал, был печален. И сей толь приятной спор конца не имел бы, ежели бы к отцовскому хотению Помпей не употребил своей власти. Потому что он сына и Царем нарек, и приказал венец принять, и на отцовском том месте сесть принудил.

Глава Восьмая. Которые жестоко со своими детьми поступали

1) Вышепомянутые отцы были Комической приятности, а следующие Трагической суровости. Л. Брут равен был славою Ромулу, потому что сей город, а он вольность римлян создал. Он детей своих, которые испроверженную. и гордую власть Тарквиниеву восстановить хотели, имея власть верховную, поймав, и пред Трибуналом высекши розгами, потом привязав к столбу приказал им отрубить головы. И так он оставил отеческую любовь, чтоб поступить, как Консулу было должно; и лучше хотел без детей жить, нежели чтоб не наказать за преступление учиненное против всего народа.
2) Его последуя примеру Кассий сына своего, которой будучи Трибуном простого народа первый о разделении полей закон издал, и многими другими делами в угождение народу учиненными имел его себе обязанным, как он ту власть сложил с себя, пригласив в совет ближних и друзей своих, домовно осудил его, что он домогался Царской власти. И секши оного приказал лишить жизни, а имение его собственное посвятил Церере.
3) Т. же Манлий Торкват, которой кроме многих изящных дел редкого своего достоинства, в праве гражданском и первосвященников звании весьма был искусен, в подобном случае думал, что нет нужды и в совете ближних. Особливо как Македоняне на сына его Д. Силана, управлявшего их провинциею, чрез посланных Сенату жалобы приносили, то он просил Сенаторов, чтоб они никакого о том определения не делали, пока он сам Македонян и сына своего дело рассмотрит. А как на то Сенат и приехавшие с жалобами согласились весьма охотно, то он принявшись за дело рассматривал его дома, и целые два дни разбирал обе стороны; а на третьи весьма обстоятельно и прилежно выслушав, такое положил мнение: Как я уверен точно, что сын мой Силан брал с союзников деньги, то я сужу его недостойным Республики и моего дома, и в самой скорости удалиться глаз моих повелеваю. Толь прискорбным для себя мнением отца своего Силан поражен будучи не хотел на свет смотреть более и в следующую ночь удавился. Исполнил уже Торкват строгого и справедливого судии должность, удовольствована республика, и Македония отмщение получила и могла, казалось, смягчиться смертью сыновнею, которой не терпя стыда сад себя лишил жизни, отцовская жестокость: однако он и при погребении не был. Когда особливо везли сыновнее тело, и некоторые уговорить его хотели, то он слов их как бы не слышал. Потому что сидел в прихожем покое, в котором стоял портрет имеющей вид свирепый того жестокого в повелениях Торквата. Притом разумнейшему мужу на ум и то приходило, что портреты предков с титлами на тот конец в прихожем становятся покое, чтоб их добродетели потомки не только читали, но и подражали оным.
4) М. же Скавр сияние и красота отечества, как близ реки Афесы римские конные сильным устремлением Цимбров в бег обращены будучи и оставив Проконсула Катула в Рим в чрезмерном страхе прибежали, послал сказать своему сыну, которой в том побеге так же нашелся: что он желательнее убитого его в сражении встретит кости, нежели оказавшегося в толь гнусном побеге увидит. И так ежели еще в нем сколько–нибудь стыда осталось, то чтоб он сделавшись со всем на него непохожим убегал взора отца своего. Ибо он напоминанием своей молодости, какого ему сына или любить или ненавидеть было должно, к тому приводим был. По получении такого известия молодой Скавр мужественнее против себя нежели против неприятеля употребил меч свой.
5) Не с меньшим мужеством А. Фулвий муж Сенаторского чина отвлек шедшего на сражение сына, как Скавр поносил своего бежавшего со сражения. Потому что он его, которой будучи молод, разумом, учением и видом превосходил многих своих сверстников, но злым советом вступив с Катилиною в дружбу, по безрассудному своему стремлению спешил в его лагерь, возвратив с половины дороги казнил смертью, выговорив прежде такие слова. Что он родил его не для Катилины против отечества, но для отечества против Катилины. Можно было до окончания войны междоусобной в заперти содержать его. Впрочем, в таком случае писали бы о нем, что то дело было отца осторожного, нежели строгого, как теперь объявляется.

Глава Девятая. Которые умерено поступали с оказавшимися в преступлениях детьми своими

Но дабы сию непреклонную и жестокую суровость тишайшие отеческие нравы сожаления своего смешением растворили, то я с наказанием соединю прощение.
1) Л. Геллий, прошедшей все степени достоинств кроме Ценсуры, в чрезвычайных преступлениях своего сына, как то, что он имел кровосмешение с мачехою своею, и помышлял убить самого его, почти узнав достоверно, не хотел однако ж наказать его тогда же, но употребив в совет себе почти весь Сенат, и представив бывшие в том подозрения, позволил сыну своему от них очищать себя. И по прилежнейшем разобрании дела, по мнению собрания и своему собственному простил оного. Ежели бы он безмерною яростью побуждаем будучи поспешил употребить против него свою жестокость, то бы сам учинил беззаконие, нежели наказал его за нанесенную себе обиду.
2) Кв. же Гортенсий, которой в свое время был украшением римского красноречия, удивительное в рассуждении сына своего оказал терпение. Ибо как ему неистовство оного столько подозрительно, и скверная жизнь до него была ненавистна, что желал лучше иметь наследником по себе Мессалу сына сестры своей, и защищая оного в преступлении, что он обольстил судей в некотором деле, сказал судившим: Ежели бы они его осудили, то бы оставалось ему единственно внучатами утешаться. Сим мнением, которое он употребил и в своей речи, изъявил он что сын ему служил более, мучением, нежели увеселением. Однако, чтоб не нарушишь естества порядка, не внучат, но сына наследником по себе оставил. Поистине умерен он был в страстях своих, потому что и живой поступкам его неложное свидетельство, и мертвой надлежащую честь отдал крови.
3) Так же поступил и Фулвий человек знатного рода и великих достоинств со своим сыном, которой был еще прежнего скареднее. Потому что как он просил помощи от Сената, чтоб намерившейся убить его и для того скрывавшейся сын оного чрез Триумвира был сыскан, и по повелению Сенаторов он был пойман, то Фулвий не только не допустил его сделать бесчестным, но умирая все отказал оному, учинив наследником, на то невзирая, каков он к нему был, но какова он родил для себя.
4) К милосердым поступкам мужей великих придам подлого отца новый и необыкновенный вымысел. Как он услышал, что сын его хотел убить оного, и не мог себя в том уверить, чтоб истинный сын его мог дойти до такого степени злодеяния, то отведши жену свою, наедине просил ее усильно, чтоб она не таилась более, но сказала, что или тот малой подложный, или она с другим прижила его. А как она в том стояла и клялась, что он не должен в том подозревать ни мало, тогда отец тем уверясь, отвел сына в отдаленное пустое место, и дав ему меч, которой он принес с собою скрыто, протянул свою шею говоря: Что ни в отраве ни в кинжале, чтоб отца своего лишить жизни, теперь он не имеет нужды, От сего отцова поступка, не помалу, но с великим стремлением правая мысль в сердце молодого сына вступила, и он тогда же бросив меч, Ты, сказал, живи родитель: и ежели столько еще великодушен, что позволяешь желать твоему сыну, то живи и меня долее. Но только прошу не считать моей к тебе любви малою, что она от раскаяния происходит. О пустыня, которая сильнее была крови, леса! спокойнее отеческого дома, меч! которой действительнее мог возбудить любовь к отцу в сыне, нежели самое нежное воспитание, и благодеяние счастливее, что отец на смерть подклонил голову, нежели, что сын жизнь получил от оного.

Глава Десятая. Которые смерть детей своих мужественно сносили

Упомянув о отцах, которые причиняемые себе от детей своих обиды терпеливо сносили, теперь объявлю о таких, которые смерти сынов своих спокойно сносили.
1) Как Гораций Пулвилл будучи Первосвященником посвящал храм на горе Капитолинской великому Иовишу, и во время произношения собою торжественных слов держа верею рукою услышал, что сын его умер, не отнял ни руки своей от оной, дабы не учинить остановки в посвящении толикого храма, ниже вид свой от народного богопочитания склонил к своей печали, чтоб не показать, что он исправлял долг отца, а не Первосвященника: но, вынеси, сказал вестнику, тело; и не придав ничего более, окончал порядочно молитвы.
2) Пример знатный, но не меньше славен и следующий. Емилий Павел в одно время счастливейшего, а в другое беднейшего отца представлял собою весьма ясно. Ибо он из четверых сынов своих прекрасных и превосходных качестве, двух по праву усыновления уступив в род Корнелиев и Фабиев, сам себя лишил их, других двух фортуна его лишила: из которых один четырьмя днями упредил триумф отца своего смертью, а другой видим будучи на торжественной колеснице чрез три дня умер. И так, которой прежде сыновьями до того богат был, что дарить мог, вдруг остался бездетен. Сей случай с какою Павел снес твердостью, в речи своей, которую он о делах собою учиненных говорил к народу, придав такое заключение, изъяснился, Когда я, Римляне, в великом успехе нашего счастия опасался, чтоб фортуна какого зла не умыслила, то молил В. Иовиша, Царицу Юнону и Минерву, чтоб они, ежели какое несчастье Рижкому народу претерпеть было должно, на мой дом оное обратили: что и воспоследовало самим делом. Ибо они вняв моему прошению, то сделали, чтоб вы о моем случае сожалели, а не я воздыхал о вашем.
3) Придав еще один пример домашний в чужих слезах обращаться буду. Марций Рекс старший, бывшей консулом вместе с Катоном лишился сына, которой его любил много, и подавал о себе надежду; и что печаль его умножало не мало, один он у него был. И как он чувствовал в себе, что смерть его крайне оного терзает, и снедает конечно, то печаль свою великим рассудком удержал так, что по сожжении его трупа пошел в Сенат прямо, и Сенаторов, которым по закону в тот день присутствовать надлежало, созвал. Но ежели бы он не умел печали своей снести мужественно, то бы в один день не мог разделиться и на отца печального, и ревностного Консула, исправляя обе должности беспрепятственно.
Внешние
1) Перикл начальник Афинский в четыре дня преизрядных двух сыновей своих в младом их возрасте лишился. В те самые дни он не переменив ни мало обыкновенного своего вида, говорил речь в собрании столь же твердым голосом, как и всегда. Сверх того по обыкновению своему имел венец на голове своей, дабы по причине домашней своей печали не показать никакой в себе отмены против прежнего. И так не без причины толикой крепости дух дошел до того, что проименован был Иовишем Олимпийским.
2) Ксенофонт же, что принадлежит до Сократова учения, второй будучи по Платоне высочайшим красноречием, услышав вовремя торжественного жертвоприношения, что из двух сыновей его один именем Грилл убит в происходившем сражении при Мантинее, для того уставленного богам почитания не оставил, но тем довольствовался единственно, что сложил венец с себя. А как он знать хотел, каким образом сын его умер, и услышал что бьючися храбро лишился жизни, тогда и венец надел на себя; свидетельствуясь тем самим божеством, которому приносил жертвы, что он больше от храбрости сыновней веселия, нежели от смерти чувствует печали. Другой бы оставил жертву, опроверг жертвенники, и оросив слезами благовония рассыпал. Но Ксенофонт в богослужении и телом неподвижим и благоразумием духа непоколебим был. Ибо он думал, что о том, который в печаль вдается, более сожалеть должно, нежели о умершем уже.
3) И Анаксагора не можно в молчании оставить. Потому что он услышав о смерти своего сына, сказал возвестившему: Ты мне не новое и не неожиданное сказываешь: особливо что я произвел его в свет, знал, что он смертен. Такие слова добродетельные мужи от младых лет наполняся весьма здравых наставлений произносят: которые ежели кто действительно слухом своим понял, то знать будет, что с тем детей родить должно, дабы помнить, что естество вещей и приять и отдать дух жизни в ту же минуту повелеть может. И как никто не умирает, кто не родился, равным образом никто и жить не может, чтоб не умереть со временем.