Содержание. Глава 1-3. Валерий Азиатик, обвиненный Суилием и Созибием, гибнет жертвою коварства Мессалины и Вителлия и умирает весело. - 4. Сон - повод к жестокости. - 5. Против обмана адвокатов сильно домогаются закона Цинциева. - 6-7. Наградам за покровительство полагает меру государь. - 8. Несогласие у Парфов. Готарцес разбитый возобновляет силы. - 9. Заключает мир с Барданом. - 10. А тут, победителем, умерщвлен своими. - 11. Игры вековые. Домиций Нерон назначен властвовать. - 12. Мессалина влюбляется страстно в Силия. - 13. Клавдий думает совсем о другом, издает законы, обнародует новую форму литер. - 11. Об изобретателях букв. - 15. Клавдий утверждает гадателей. - 16. По просьбе Херусков дается им царем Италик. - 17. Вслед за тем раздор о нем народа и· война. - 18. Корбулон подавляет Хавков, возобновивших было войну; строго действует в отношении к воинам. - 19. Устраивает дела у Фризов, убивает Ганнаска. - 20. Усердие его умеряется Клавдием; проводит ров (канал) между Мозелем и Рейном. Даны ему почести триумфа. - 21. Также и Курцию Руфу. - 22. Ноний погибает. О зрелище гладиаторов и о квесторах. - 28. Галлы домогаются полного гражданства и - 21. покровительствуемые государем, - 25. получают, и прежде всего Эдуи. Дополнены патриции; сделана перепись. - 26. Мессалина, обезумев от любви - 27. явно выходит замуж за Силия. - 28. Приходят в смущение придворные. - 29. - 30. Нарцисс доносит об этом деле через распутных женщин. - 31. Клавдий трепещет, а Мессалина празднует Вакху; - 32. приготовляется просить через весталок. - 33. Нарцисс возбуждает медлившего государя, - 31. отклоняет просьбы, - 35-36. виновных, и в том числе Мнестера, требует наказания. - 37-38. Мессалину при нерешительности государя, без его ведома, принимает меры убить.
Совершилось все это в течении почти двух лет, в консульство: К. Валерия Азиатика, М. Валерия Мессалы, А Вителлия, Л. Випсания.

... так как она[1] была того убеждения, что Валерий Азиатик два раза бывший консулом, был некогда её[2] соблазнителем; а также сильно домогалась она его садов: начатые Лукуллом, он их украсил изящною роскошью. Для обвинения того и другого напускает Суллия. Присоединен Созибий, воспитатель Британника; он, под видом доброжелательства, должен был внушить Клавдию: "остерегаться силы и богатств, враждебных государям; главным виновником убиения Цезаря был Азиатик: не оробел перед стечением народа Римского, сознался в своем поступке и сам искал за него славы. Заслужил он этим известность в городе; слух о том распространился и по провинции, готовится он в дорогу к Германским войскам: а между тем, родясь в Виенне, опираясь на множество сильных родственников, всего удобнее он может возмутить чужестранные народы". А Клавдий, безо всякого дальнейшего исследования, поспешно посылает с воинами как бы на военные действия Криспина, префекта претория. Тот нашел Азиатика в Байях и, заключив в оковы, повлек в город. И не дали ему возможности оправдываться перед сенатом. Выслушан он в спальне: перед Мессалиною и Суилием ставили ему в вину: развращение воинов, которых он деньгами и распутством изготовил на все преступления, потом связь с Поппеей и наконец изнеженность тела. - На это, прервав молчание, подсудимый высказался: "спроси, Суилий, сыновей своих, сознают, что я мужчина". Начав защиту, растрогал в высшей степени Клавдия, а у Мессалины даже извлек слезы. Уходя из спальни, чтобы омыть их, предупреждает Вителлия, чтобы отнюдь не выпускал подсудимого; а сама спешит на погубление Поппеи, подослав людей, которые, угрожая тюрьмою, побудили ее к добровольной смерти. До такой степени не знал этого Цезарь, что немного дней спустя обедавшего у него мужа её, Сципиона, спросил: "почему он явился без жены"? "Умерла" - ответил тот. Но когда советовался об освобождении Азиатика, Вителлий, с плачем припомнив старую дружбу и то, как они вместе чтили Антонию, мать Государя, изложил потом услуги Азиатика общественному делу и недавний поход в Британнию и многое иное, по-видимому, для возбуждения сострадания, предоставил ему свободный выбор рода смерти. Затем последовали и слова Клавдия в духе того же милосердия. Советовали некоторые воздержание от пищи и медленный конец - Азиатик им сказал, что он отказывается от такой милости. После обычных, как и всегда упражнений, омыв тело, весело пировал, сказав: что честнее погиб бы он от хитрости Тиберия или вспыльчивости К. Цезаря, чем от женского коварства и бесстыдных уст Вителлия. Разрезал себе жилы: но увидя перед этим костер велел его перенести в другую сторону, "дабы густота деревьев не пострадала от жару огня". Столько у него было беззаботности и в минуту кончины. Созваны после того сенаторы и Суилий идет далее, присоединив как подсудимых всадников Римских знатных, по прозванию Петра; а причина их казни то, что дом свой давали для свиданий Валерия и Поппеи. Впрочем, одному из них поставили в вину грезы ночного успокоения: "будто бы он видел Клавдия в венке из колосьев с колосьями обращенными внутрь и будто бы он сказал, что это видение предвещает дороговизну хлеба". А некоторые передают, что видел венок из виноградных, но побелевших листьев и что он это объяснял так, что с наступлением осени умрет государь. Одно только то вне сомнения, что сонное видение, какое бы оно ни было, ему и брату условило гибель. Криспину определены: пять миллионов сестерций и украшения претуры. Вителлий прибавил миллион сестерций[3] Созибию за содействие Британнику наставлениями, а Клавдию советами. Спрошенный о мнении Сципион: "так как я разделяю образ мыслей других относительно поступков Поппеи то считайте, что я тоже говорю (об этом предмете) что и другие - ловко лавировал между он любовью к супруге и обязанностями сенатора".
5. Вследствие этого Суилий стал постоянно и строго обвинять подсудимых и много явилось соревнователей его смелой деятельности. Так как государь, сосредоточивая на себе все обязанности законов и высших сановников - подал довод (к грабительству) хищению. И вряд ли из предметов общественной торговли было что-либо так продажно, как коварство адвокатов; в такой степени что Самий, знаменитый всадник Римский, дав Суилию 400 тысяч сестерций и узнав о его сделке с противною стороною - в его же доме бросился на меч. Вследствие этого, по начину К. Силлия, назначенного консула, о могуществе и гибели которого упомяну в свое время, сенаторы встали и потребовали Цинциева закона, а им издревле предусмотрено: "дабы никто, за защиту дела, не брал ни денег, ни подарков". Потом, при ропоте тех, которым готовилось это посрамление, враждебный Суилию, Силлий сильно налег (на это дело) ссылаясь на примеры древних ораторов, которые имели в виду славу в потомстве - лучшую награду красноречия, а теперь главное из изящных искусств опозорено гнусною наемною платою; даже и верность не остается безупречною там, где имеется в виду только количество прибыли. Если бы в делах не было расчета на денежную выгоду, то и дел было бы меньше; теперь развиваются недружбы, обвинения, ненависти и оскорбления; точно также, как болезни дают деньги докторам, так развращение, порча форума доставляет их адвокатам. Пусть припомнят К. Азиния и Мессалу Аррунция и Эзернина; они достигли самого высокого положения беспорочною жизнью и красноречием. Так говорил, назначенный консул, соглашались с ним и другие, готовилось мнение, по которому должен был иметь тут применение закон о взятках. Тут Суилий, Коссуциан и прочие, видя, что постановляется уже не суждение (потому что все они были ввиду), но наказание, обступили Цезаря, прося снисхождения за то, что делалось прежде. А когда он согласился, начинают представлять ему: "кто может иметь столько самоуверенности, чтобы надеждою предвосхищать вечность славы? В делах же и событиях жизни является помощь, дабы никто, за отсутствием защитника (адвоката), не был готовою добычею людей могущественных. Да и красноречие не дается даром: оставляет свои собственные, кто посвящает себя чужим делам; многие в военной службе, а некоторые в занятии земледелием снискивают средства к жизни. Никто не станет стремиться к тому, в чем ранее не предвидит пользы. Легко было быть великодушными - Азинию и Мессале, обогатившимися добычею войн, бывших между Августом и Антонием или Эзернинам и Аррунциям, наследникам богатых семейств; но готовы и у них примеры, за какую плату обыкновенно говорили в народном собрании П. Клодий или К. Курион; а они, сенаторы, со средствами умеренными: при спокойном состоянии общественных дел, не могут искать прибыли иначе как мирными средствами. Пусть подумает и о простом народе, которому единственное средство возвышения - гражданская деятельность; если же не будет награды за занятия, то и самые занятия погибнут. - Находя все это хотя и менее честным, но все же высказанным не напрасно, Государь положил предел взысканию денежного вознаграждения до десяти тысяч сестерциев, а сверх этого размера должны были отвечать как за взятки".
8. Около этого времени Митридат, о котором я упоминал, что он начальствовал в Армении и был вызван явиться к Цезарю, по убеждению Клавдия, отправился в свое царство, полагаясь на средства Фаразмана. Он, царь Иберов и брат Митридата, давал весть, что у Парфов несогласие, недоумение насчет верховной власти, а о прочем менее важном и заботы нет. Так как вследствие многих жестоких поступков Готарцеса (он приготовил убийство брату Артабану. жене его и сыну, а оттого страх напал и на прочих) призвали Бардана. Он готовый на смелые и важные предприятия, в два дни прошел три тысячи стадий и сбил ничего незнавшего и пришедшего в ужас Готарцеса: да и не медлит - занять ближайшие префектуры; одни лишь Селевкийцы отказали ему в повиновении. Раздраженный против них как против изменивших и отцу его, более следуя влечению гнева, чем расчетам что ему было нужнее в настоящем, берется за осаду города сильного, укрепленного и заграждавшею его рекою, и стенами и с обеспеченными подвозами. Между тем Готарцес, усилясь вспоможением Дагов и Гирканов, возобновляет войну, и Бардан, вынужденный оставить осаду Селевкии, перенес лагерь в Бактрианские равнины.
9. Тут-то, когда силы Востока были развлечены в разные стороны и неизвестно было - куда они обратятся - Митридату представился случай занять Армению при содействии Римских воинов для сокрушения твердынь крепостей, между тем как Иберское войско действовало в местах ровных. Да и Армяне не оказывали сопротивления после того как разбит Демонакт префект, дерзнувший на сражение. Немного замедления причинил было Котис, царь Малой Армении, к которому обратились несколько знатных лиц, но остановлен письмом Цезаря и все обратилось к Митридату, более жестокому, чем то было в пользу его новому еще правлению. Парфские вожди уже приготовлялись к бою, как вдруг заключают союзный договор, узнав коварный замысел их соотечественников, открытый самим Готарцесом брату, и, сойдясь, сначала медлят, потом взялись правыми руками и дали друг другу клятву перед алтарем богов: "отмстить врагам за их коварство, а друг другу уступить". Бардан признан более имеющим право - сохранить власть, а Готарцес, чтобы не оставалось и тени соперничества, удалился вглубь Гиркании. По возвращении Бардана к Селевкии, она сдалась на седьмой год после её отпадения, не без стыда для Парфов, от власти коих столько времени ускользал один город.
10. Затем он занял сильнейшие префектуры и домогался снова захватить Армению, но был удержан Вибием Марсом, легатом Сирии, грозившим войною. Между тем Готарцес, раскаясь, что уступил царство и призываемый назад дворянством, которому рабство в мирное время тяжеле, собрал войска; ему на встречу вышли к реке Еринду. При переходе через нее произошла упорная борьба, наконец Бардан победил и в счастливых битвах покорил все народы, жившие до реки Синда, отделяющей Дагов и Ариев. Тут-то положен предел удачным действиям, потому что Парфы, хотя победители, не любили отдаленных походов. А потому, воздвигнув памятник, свидетельствовавший о его силах и о том, что еще никто из Арзакидов не брал еще дани с этих народов - возвратился назад. Громадную славу приобрел Бардан и оттого сделался только жесточе и невыносимее для подвластных. Они, составив прежде коварный умысел, убили его неостерегшегося и занимавшегося охотою, в ранней юности стяжал он славу редкую и между престарелыми царями, если бы он столько же заботился о любви соотечественников, сколько о том, чтоб быть грозою неприятелей. Вследствие смерти Бардана пришли в замешательство дела Парфян, нерешавшихся кого принять на царство. Многие склонялись к Готарцесу, а некоторые к Мегердату, сыну Фраата, отданному нам в заложники. Потом имел перевес Готарцес, и, овладев царским дворцом, жестокостью и роскошью вынудил Парфов дослать к государю Римскому с тайными просьбами - отпустить Мегердата на отеческий престол.
11. При тех же консулах даны (вековые) столетние игры на восьмисотом году после построения Рима и на шестьдесят четвертом после того, как их дал Август. Основания, которые имели тот и другой государь опускаю, достаточно изложив их в книгах, в которых я изложил деяния императора Домициана, так как и он давал вековые игры и я при них присутствовал со вниманием облеченный саном жреца из коллегии пятнадцати и в то время претора; об этом упоминаю я не из тщеславия, но потому что коллегии пятнадцати издревле принадлежала эта забота, а сановники преимущественно исполняли обязанности обрядов. Сидел и Клавдий во время игр в цирке, когда молодые знатные люди на конях представили зрелище Троянское и между ними Британник, сын императора и Л. Домиций, через усыновление вскоре потом приобщенный к (участию) власти и прозванию Нерона. Расположение простого народа высказалось сильнее к Домицию, что и принято вместо предзнаменования. Толковали "будто в детстве окружали его драконы в виде стражей". Все это были басни в подражание иноземным чудесным явлениям, так как и он сам, уж очень далекий от уменьшения собственной славы, имел обыкновение рассказывать, что только одного ужа видел в спальне.
12. Но расположение народа оставалось при нем в память Германика, которого он был единственным потомком мужеского пола. И сострадание к матери его Агриппине росло по мере жестокости Мессалины: постоянно ей враждебная, а в то время еще раздражительнее и, если только не приготовляла новых обвинений и обвинителей, то потому что, отдавалась новой и близкой к безумию любви. Она до того воспылала страстью к К. Силию, красивейшему из молодых людей Рима, что Юнию Силану, женщину знатного рода, удалила от брачного с ним сожития для того, чтобы иметь в своей власти нераздельно обольстителя. Силий сознавал и преступление и опасность, но уверенный в гибели, если бы отказал Мессалине, питал еще некоторую надежду увернуться: потом же осыпаемый большими наградами считал утешением - дожидаться будущего и пользоваться настоящим. А она, не украдкою, но с большою свитою приходила к нему в дом, не отставала от него и когда он выходил, осыпала его богатствами, почестями; наконец, как бы уже и самая судьба изменилась, рабы, отпущенники, вся пышность государя показались при соблазнителе.
13. А. Клавдий, как бы не зная женат ли он, взяв на себя обязанности цензора, строгими эдиктами порицал: "своеволие народа в театре за то, что тот высказал бранные слова против Д. Помпония, бывшего консула (он назначал произведения на сцену), и знатных женщин". - И изданным законом обуздал притеснения кредиторов, установив, чтобы они не давали из процентов денег молодым людям семейств, рассчитывая на смерть родителей. Родниковую воду, проведя от Симбруинских холмов, ввел в город. Новые формы букв присовокупил и обнародовал, узнав основательно, что и грамотность Греков не разом началась и пришла в совершенство.
14. Первые Египтяне изображением животных старались передать умственные понятия (эти древнейшие памятники умственной деятельности человека, видны напечатленными на камнях) и они (Египтяне) выдают себя за изобретателей букв. Потом Финикияне, преобладая на море, внесли в Грецию и стяжали славу как будто бы сами изобрели то, что получили от других. Действительно есть слух, будто бы Кадм, прибывший на Финикийском флоте, был изобретателем искусства письменности для еще необразованных народов Греции. Некоторые упоминают, будто Кекропс Афинянин или Пин Фивянин, а во времена Троянские Паламед Аргивец - изобрели шестнадцать (форм) фигур букв; а впоследствии другие, в особенности же Симонид, придумали другие. В Италии Херуски выучились им от Коринфянина Демарата, а Аборигены от Аркадийца Евандра и форма письмен латинских была та же, что древнейших Греческих. Да и у нас сначала было их не много, потом прибавлены. По этому примеру Клавдий прибавил три буквы; они были в употреблении, пока он властвовал, впоследствии забыты и поныне их видно на медной доске для объявления народных приговоров, прикрепленной на площадях и храмах.
15. Потом Клавдий обратил внимание сената на коллегий гадателей: "как бы древнейшая наука Италии не пришла в забвение, вследствие беспечности. Нередко, при неблагополучных обстоятельствах государства, приглашаемы были люди, по наставлению которых восстановлялись обряды и на будущее время соблюдаемы были правильнее. Старейшины Етрурские, сами собою или побуждаемые сенаторами Римскими, сохранили эти знания и передали их в семейства. А теперь все это исполняется небрежнее, вследствие общего равнодушие к хорошим занятиям и распространения иноземных суеверий. Теперь в настоящем все представляется в радостном виде, по необходимо принести благодарность благоволению богов, как бы священные обряды, - предмет заботливости во времена трудные - не пришли в забвение во времена благополучия". Вследствие этого состоялся сенатский декрет: "пусть озаботятся первосвященники тем, что относительно гадателей нужно удержать и утвердить".
16. В этом же году народ Херусков просил себе царя из Рима; во внутренних войнах утратили они знатнейших лиц и остался только один потомок царского рода; держали его в Риме и назывался он Италиком. По отцу происходил он от Флавия., брата Арминиева, и мать была дочерью Каттумера, государя Каттов; сам красивой наружности, отлично владел лошадью и оружием, по отеческому и нашему обычаю. А потому Цезарь, осыпав его деньгами и дав ему свиту, убеждал: "с возвышенными мыслями взяться за наследственную почесть. Он первый, родясь в Риме, не заложником, а гражданином, отправляется на чужеземное господство". Сначала прибытие его было радостно Германцам и тем более, что, чуждый всем несогласиям, был ко всем одинаково внимателен: прославляли его, ухаживали за ним; а он то был обходителен и соблюдал умеренность, что никому не может быть противным, та и это было чаще - пускался в пьянство и распутство, приятные дикарям. Уже и у близких, и у дальних народов пронеслась о нем слава, как те, которые силу свою основывали на партиях - подозрительно смотря на могущество Италика уходят к сопредельным народам и свидетельствуют: "отнимается у Германии её древняя свобода и увеличивается влияние Римлян. Неужели до такой степени из рожденных в одной и той же земле нет никого - занять первенствующее место, кроме потомка лазутчика Флавия, возвысившегося над всеми? Вообще упоминают имя Арминия, если бы сын его, взросши в неприятелъекой земле, прибыл на царство, то мог бы внушить опасения, как зараженный чужестранными пищею, службою, образом жизни и вообще всем. Да если бы Италик и наследовал отцовский образ мыслей, то вряд ли кто когда-нибудь враждебнее отца его обращал оружие против отечества и болтов домашних".
17. Такими, и в этом роде, убеждениями собрали большие войска, а не меньшие сопровождали Италика; о нем припоминали: "не против их воли навязался он, но приглашен". И если знатностью рода превосходит он других, то пусть испытают и его доблесть - покажет ли он себя достойным дяди Арминия и деда Каттумера. Да и нечего ему краснеть за отца, что он, с согласия Германцев, вступив в отношения верности к Римлянам, ни разу их не нарушил. Лживо прикрываются словом свободы те, которые, как частные люди, изменили своему происхождению, как общественные деятели пагубны и все надежды свои возлагают, только на раздоры. - Простой народ подтверждал это усердно своими криками и в большом сражении между дикарей победил царь; потом, вследствие удач, впал он в гордость и изгнан; снова подкрепленный силами Лангобардов, и в счастье и в несчастье вредил делам Херусков.
18. Около этого же времени Хавки, вследствие отсутствия домашних несогласий и смертью Санквиния обрадованные, сделали, под предводительством Ганнаска, вторжение в нижнюю Германию. Он родом Каннинефас, долго служил у нас воином вспомогательным, потом сделался перебежчиком и для грабежа на малых судах, преимущественно опустошал берега Галлии, не безызвестный о том, что они богаты, но невоинственны. А Корбулон, войдя в провинцию с большою заботливостью, а потом и славою, началом которой был этот поход, триремы привел руслом Рейна, а прочие суда по мере того как на что они годны, привел по заливам и каналам, подавил челноки неприятелей и прогнал Ганнаска. А когда настоящее положение дел было достаточно устроено, легионы, незнакомые с трудами и занятиями и обрадованные опустошениями, поставил на старую ногу: чтобы никто не оставлял строя, и не начинал боя иначе как по приказанию; караулы, посты, обязанности службы денной и нощной, исполняемы были с оружием в руках. Говорят, что казнены смертью "один воин за то, что неопоясанный мечем подошел к валу, а другой за то, что вооруженный одним кинжалом, копал землю". Такие крайности, неизвестно может быть и ложно придуманные, брали начало от строгости вождя: это давало понять до какой степени был внимателен и неумолим к важным проступкам тот, которого считали столь строгим и в отношении к маловажным.
19. Впрочем, такая гроза различно подействовала на воинов и на врагов: у наших увеличивалось доблести, а у дикарей поубавилось дерзости. И народ Фризиев, после возмущения, начавшегося поражением К. Апрония, неприязненный или неискренний в верности, дав заложников, поселился на, землях, назначенных Корбулоном. Он же установил им сенат, сановников, законы; а чтобы они не уничтожили его распоряжений - усилил гарнизон. Он послал соблазнять старейших Хавков к покорности и вместе нельзя ли хитростью подействовать на Ганнаска; и не безуспешны и не бесчестны были коварные замыслы против перебежчика и нарушителя верности. Но убийство его взволновало умы Хавков, а Корбулон подал повод к возмущению, насколько он доброю у одних пользовался славою, настолько у других мрачною: "зачем он вызывает неприятеля? Неудача обратится на дело общественное, если же бы он стал действовать счастливо, то опасен в мирное время замечательный человек и в высшей степени неприятен государю недостойному". А потому Клавдий воспретил дальнейшие действия силою в Германии и даже отдал приказание все вооруженные посты перевести по сю сторону Рейна. Это письмо императора отдано Корбулону, когда уж он устроивал лагерь на неприятельской земле. Он, пораженный неожиданностью и хотя представилось его уму многое вместе: - опасение со стороны императора, презрение дикарей, насмешки союзников, не сказал ничего более кроме слов: "счастливы были прежние вожди Римские!" и подал знак к отступлению. А, впрочем, чтобы воины не оставались праздными, он провел между Маасом и Рейном канал на протяжении 23 миль, для того чтобы избегнуть непостоянства вод океана. Впрочем, Цезарь, отказав в возможности весть войну, благосклонно дал знаки триумфа. И не много спустя Курций Руф достиг той же почести за то, что он на Маттиакском поле открыл пещеру, где нашлись жилы серебра. Добыча была скудная - и не на долго, а для легионов труд со вредом - вырывать ходы, сверху снимать тяжести и внизу копать землю. Изнуряемые такими работами воины - так как по многим провинциям приходилось им выносить подобное, составили безыменное письмо, от войск и в нем просили императора - кому он будет вверять войска, тому пусть заранее даст почести триумфа.
21. О происхождении Курция Руфа - о котором некоторые утверждали даже, что он сын гладиатора, не стану приводить ложных показаний, да и вникать в истину как-то совестно. Когда он возмужал, то, находясь в свите квестора, которому досталась Африка, когда в городе Адрумете ходил один по портикам среди дня опустелым, явилось перед ним подобие женщины природы выше человеческой и услышал он слова: "ты, Руф, придешь в эту провинцию проконсулом". Ободренный в своих надеждах таким предзнаменованием, отправился в Рим и деньгами друзей, а также и своим острым умом получил квестуру, а потом и при знатных соискателях волею государя получил претуру и Тиберий низость его происхождения прикрыл следующими словами: "мне кажется, что Курций Руф сам от себя родился". Продолжительная после того старость; к высшим с жалкою лестью, с низшими надменен, а с равными тяжел в обращении, достиг власти консула, знаков триумфа и наконец управления Африкою; там и помер и тем исполнил предвещание судьбы.
22. Между тем в Риме безо всякой явной причины, да и впоследствии такой открыть не могли, Кн. Ноний, всадник Римский, найден опоясанным мечем в кружке явившихся приветствовать государя. Когда его терзали пытками, то относительно себя не скрывал, а соучастников не назвал, неизвестно утаивая ли их (или таковых и не было). При тех же консулах П. Долабелла подал мнение: "гладиаторское зрелище через все года должно совершаться на деньги тех, которые получат квестуру". У предков это было наградою добродетели и всем гражданам, если они располагались на добрые средства, дозволено было домогаться должностей; даже и возраст не принимался в расчет, так что в ранней юности получали и консульство, и диктатуру. Что же касается до квесторов, то они учреждены еще при господстве царей, что доказывает закон, утвержденный народом по куриям, на который ссылается Л. Брут. Консулам оставалась власть выбирать их; пока наконец и эта почесть стала зависеть от народа. Сначала избраны Валерий Потит и Емилий Мамерк в шестьдесят третьем году по изгнании Тарквиниев для заведования всем, что до войны относится; потом, по мере развития дел, прибавлены двое, которых деятельность ограничивалась Римом. Потом удвоено число, когда Италия уже платила подати и присоединились платежи пошлин из провинций. Вслед за тем, по закону Суллы, двадцать выбраны для пополнения сената, которому он передал судебную часть и, хотя всадникам она была возвращена, однако квестура по достоинству кандидатов или уступчивости тех, которые давали ее, давалось даром, пока по мнению Долабеллы, стала как бы с торгов продаваться. При консулах А. Вителлие и Л. Випсание, когда толковали о пополнении сената и старейшины Галлии - которая называется Комата, (долговолосая) - давно уже получившие права союза и гражданства Римского, испрашивали право получать в городе почести, то об этом предмете был большой разнообразный толк. Разными доводами старались подействовать на государя; одни утверждали, что: "не до того изнемогла Италия, чтобы не быть в силах своему городу доставить сенат. Прежде пополняли туземцев единокровными народами, и не раскаивалась в том издревле республика. Не привести ли еще примеров, как старинными нравами природа Римлян возбуждала их на добродетель и славу? Разве мало, что Венеты и Инсубры вторглись в курию, если будет введено туда целое сборище чужеродцев, как (готовое) порабощение? Какая же еще почесть будет для остальных людей знатных или если найдется какой бедный сенатор из Лациума? Наполнят все те богачи, которых деды и прадеды, вожди враждебных народов войска наши поражали оружием и силою; божественного Юлия осаждали у Алезии. Это все недавнее, а что же, ежели коснуться памяти тех, которые собственными руками Капитолий и жертвенники Римские ... воспользовались бы, конечно, наименованием гражданства; и следует бросать на поругание почести сенаторов, отличия должностных лиц".
24. Но такие и в этом роде речи не подействовали на государя и немедленно он их оспаривал и, созвав сенат, начал так: "предки мои (из коих древнейший Клавз, происхождения Сабинского одновременно принят и в гражданство Римское и роды патрициев) побуждают меня действовать также по отношению к общественному делу, перенося сюда, что где-либо было лучшего. Мне не безызвестно что Юлы из Альбы, Корункании из Камерия, Порции из Тускула и не пускаясь в исследование глубокой древности, в сенат призываемы были из Этрурии, Луканий и всей Италии. Потом она радвинулась до самых Альпов, так что не только отдельные личности, но земли, племена срастались в единство имени с нами. Тут-то обеспечено было спокойствие и внутри государства и усилились мы против внешних врагов, как жители той стороны Пада приняты в гражданство, как под предлогом развести легионы по лицу земли, прибавлены сильнейшие из жителей провинций - тут-то изнемогавшему государству оказано пособие. Приходится ли нам раскаиваться, что Бальбы из Испании и люди не менее замечательные перешли к нам из Нарбонской Галлии? Остаются потомки их и в любви в этому отечеству нам не уступают. Что же другое погубило Лакедемонян и Афинян, хотя они и сильны были оружием, что они побежденных устраняли от себя как чужеродцев?'А основатель наш Ромул обладал такою мудростью, что большую часть народов в один и тот же день имел врагами и потом согражданами. Пришельцы над нами царствовали. Сыновьям отпущенников поручать государственные должности - явление не недавнее, как большинство ошибочно полагает, но случалось и прежде в народе Римском. Но мы сражались с Сенонами, а Вольски и Эквы никогда не воздвигали против нас враждебного строя! Мы взяты были Галлами, но мы и Тускам (Этрускам) давали заложников и вынесли иго Самнитов. Впрочем, если принять в соображение все войны, то ни одна не приведена к концу в промежуток времени более краткий, как война против Галлов, и затем утвердился мир постоянный и верный. Уже, сливаясь нравами, занятиями и сродством с нами, пусть лучше вносят к нам золото и богатства свои, чем имеют их отдельно. Отцы достопочтенные! все установления, которые ныне считаются древнейшими, были новыми: должностные лица из плебеев после патрициев; латиняне после плебеев; прочие народы Италии после латинян. И теперешняя мера будет иметь за себя право древности и теперь мы ее подкрепляем, а тогда она сама будет примером".
25. За речью государя последовало сенатское определение и первые Эдуи приняты в город с правами сенаторства; сделано это вследствие древности союза и потому, что одни из Галлов пользуются именем братства в отношениях к народу Римскому. В эти же дни Цезарь принял в число патрициев из сенаторов самых старых и тех, которые происходили от знатного рода, так как уже немного осталось семейств, получивших название от Ромула старейших родов, и от Л. Брута младших родов. Даже и те уже перевелись, которыми дополнил диктатор Цезарь по Кассиеву закону, а государь (собственно первенствующий) Август законом Сениевым. Приятные эти обязанности в отношении к делу общественному, принимаемы были с большою радостью цензора. Озабоченный тем, как удалить из сената лиц ославившихся пороками - употребил лучшее средство мягкое и вновь изобретенное, чем применил старинную строгость, внушая: "пусть каждый подумает сам о себе и просит о праве "оставить это сословие. Легко они получат на то дозволение и вместе он предложит и об удаленных и об уволенных, для "того, чтобы приговор цензоров и стыд добровольно удаляющихся, одновременно действуя, смягчили позор. Вследствие этого Випсаний консул доложил: что Клавдий должен быть назван отцом сената, так как название отца отечества слишком общее, а новые заслуги в отношении дела общественного должны быть почтены словами еще небывшими в употреблении". Но сам (Клавдий) остановил консула, как слишком угодливого и произвел перепись, но которой граждан сочтено 6.944.000. Тут только возымело конец незнание о том, что происходило у него в доме. Немного спустя вынужденный расследовать и наказать преступления жены, потом воспламенился сам на кровосмесительный брак.
26. Уже Мессалине наскучила легкость её преступных связей и она пускалась в степень распутства, дотоле еще неведомого. Даже сам Силий понуждал ее - положить конец притворству: или самая судьба влекла его к этому безумию или он в самых опасностях находил единственное средство помощи против грозящих опасностей. "Так как не до того дошло, чтобы им дожидаться старости государя; только у невинных и планы безвредные, а в явных преступлениях можно рассчитывать только на смелость: есть и соучастники, у которых те же опасения. Он холост, бездетен, готов на ней жениться и усыновить Британника. За Мессалиною останется то же могущество, но только прибавится безопасность, если они предупредят Клавдия, столько же не принимающего никаких мер предосторожности против коварных замыслов, сколько и готового на гнев". Равнодушно приняты эти слова, не из любви к мужу, но из опасения как бы Силий, достигнув верховной власти, не пренебрег развратною женою и преступление, в затруднительном положении им одобренное, потом не оценил бы по истинному его достоинству. Но страстно пожелала она названия супружества по громадности бесславия, а для людей, пустившихся во все это - высшая степень наслаждения. И не дожидаясь долее, как только пока Клавдий отправился в Остию на жертвоприношение, совершила, исполнила все торжественные обряды бракосочетания.
27. Не безызвестно мне, что сочтут за сказочную выдумку, что когда-нибудь люди могли дойти до такой самоуверенности, что в городе, где все знали и ни о чем не умалчивали, назначенный консул сошелся с женою государя в день заранее объявленный, призвав свидетелей для подписи как бы в деле законного (обеспечивающего участь детей) брака; они выслушивали слова предвещаний, молились богам, приносили им жертвы. Потом разлеглись они среди пирующих: поцелуи, объятия, и ночь проведена со всей безграничною свободою супружества. Но решительно ничего не прибавлено к этому истинно удивительному событию, а все передано с записанного стариками, что они сами слышали.
28. А потому все домашние государя пришли в ужас, а в особенности те, у кого была власть, а при перевороте и больше за себя опасений, уже не в тайных беседах, но явно роптали: "пока актер осквернил ложе государя, конечно, причинен был этим позор; но до развода было еще далеко; теперь молодой человек знатного рода, красивой наружности, сильного ума, в недалеком времени консул - увлекается более значительными надеждами; да и не скрыто - что остается после такого брака?" Конечно овладевали ими и опасения, когда они соображали: как тупоумен Клавдий и привязан к жене и что много смертных казней совершено, по приказанию Мессалины". С другой стороны самое легкомыслие императора придавало уверенность: "если только они возьмут верх самою гнусностью преступления, то можно погубить осужденную и без суда. Но в том то и опасность - если будет выслушана защита, то как бы слух Клавдия не остался замкнутым и для самого признания". И прежде всего Каллист, о котором я уже упоминал, говоря об убийстве К. Цезаря и исполнитель казни над Аппием - Нарцисс и Паллас, бывший в то время в наибольшей милости Клавдия, толковали: "тайными угрозами не отпугнуть ли Мессалину от любви к Силию, а прочее все скрыть?" Потом из опасений, как бы самих не повлекли на гибель, отступаются: Паллас - из трусости, Калмит, опытный в делах и предшествовавшего двора, считал безопаснее основать власть более на осторожных чем на решительных планах. Упорствовал один Нарцисс и только в том изменив план действия, чтобы каким-нибудь словом не предупредить ее знанием обвинения и обвинителя, сам подстерегал случая и так как Цезарь долго замедлил в Остии, то Нарцисс двух женщин легкого поведения, к телесной связи с которыми наиболее привык Клавдий - убедил деньгами, обещаниями и усилением влияния когда ниспровергнута будет жена - взять на себя донос.
30. Вследствие этого Кальпурния (так звали любовницу Цезаря), когда представился случай быть с ним наедине, бросилась к его ногам и воскликнула: "Мессалина вышла замуж за Силия"; вместе с тем спрашивает она Клеопатру, которая стояла тут же дожидаясь: знает ли она об этом? и когда она подтвердила, требует: вызвать Нарцисса. - Тот стал говорить: "прося прощение за прошлое, что скрывал от него относительно Векция и Плавция, да и теперь не стал бы указывать на одни любовные интриги и не требует он назад ни дома, ни рабов, ни прочих принадлежностей состояния. Пусть он ими наслаждается, а возвратит жену, уничтожит брачный договор". Знал ты, спрашивает тут Клавдия Нарцисс, о твоем разводе? А бракосочетание Силия видели и народ, и сенат, и воины, и если не будешь действовать поспешно, то новобрачный завладеет городом.
31. Тут-то призывает лучших друзей своих: первого спрашивает начальника хлебной части Туррания, потом Лузия Гету, которому вверено было начальство над преторианцами. Когда те признались, наперерыв прочие шумят: "пусть отправляется в лагерь, утвердит за собою преторианские когорты и прежде озаботится обезопасить себя, чем мстить". - Довольно верно, что такая робость овладела Клавдием, что он много раз спрашивал: да в его ли руках еще власть? Частный ли человек Силий? А Мессалина, более чем когда-нибудь предавалась сладострастию, в самой середине осени, празднует в своем доме подобие уборки винограда. Давят виноград прессом, текут потоки вина; а женщины, опоясанные кожами, припрыгивают, как Вакханки, приносящие жертвы, или неистовствующие. Сама, с распущенными волосами, потрясает тирсом; а подле Силий, опоясанный плющом, в котурнах (театральной обуви) кривляется головою, а вокруг раздается своевольный хор. Говорят, что Векций Валент, из шалости, забрался на превысокое дерево и когда его спросили: что он видит? отвечал: грозную тучу, идущую от Остии. В самом ли деле показалось ему так, или случайно вырвавшееся слово обратилось в предзнаменование.
32. Между тем уже не слух, но вестники со всех сторон являются, донося, что известно Клавдию и идет он готовый на мщение. Вследствие этого Мессалина удалилась в Лукулловы сады, а Силий, скрывая свой страх, на форум для исполнения своих обязанностей. Когда и другие расходились было в разные стороны, явились сотники и заключали в оковы как кого находили в общественном ли месте или в потайном. Впрочем, Мессалина, хотя самое несчастье исключало возможность действовать обдуманно - немедля решилась идти на встречу и показаться мужу, что часто ей служило пособием и приказала, чтобы Британник и Октавия спешили в объятия отца. А Вибидию, старейшую из дев Вестальских упросила: "добиться аудиенции у великого первосвященника, и испросить помилование". А между тем всего в сопровождении трех лиц (такая вдруг сделалась около неё пустота), прошла пешком все пространство города и на телеге, в которой возили сор при очищении садов, отправилась по дороге, ведущей в Остию; ни в ком не возбуждая сострадания, до такой степени пресиливало безобразие её преступных действий. Тем не менее не без опасений было и у Цезаря: Гете, префекту претория, он не совсем доверял, как человеку равно легкомысленному и в честном и дурном. А потому Нарцис, призвав тех, у которых было то же опасение, утверждает: "нет другой надежды на безопасность Цезаря, как расположение воинами на один этот день передать кому-либо из отпущенников и себя предлагает, что он на себя возьмет. А для того чтобы Клавдия дорогою в город не склонили к состраданию Л. Вителлий и П. Ларг Цецина, просит сесть в одних с ним носилках, чего и достигает".
34. Частый был после этого слух, что между тем как государь говорил различно, то обвиняя жену в преступлении, то обращаясь воспоминанием к союзу с нею и детству детей, Вителлий ничего другого не сказал, кроме: вот дело! вот преступление! - Настаивал, впрочем, Нарцисс открыть двусмысленности низложить истину вполне, но ничего не добился кроме слов обоюдных, которые могли быть растолкованы куда бы ни склонилось счастье; примеру Вителлия следовал и Ларг Цецина. Уже была в виду Мессалина; она кричала, чтобы выслушал мать Октавии и Британвика; а обвинитель шумел, упоминая о Силие и бракосочетании; вместе он передал Клавдию записку о любовных похождениях Мессалины, чтобы только дать глазам его другое направление. Немного спустя, когда он входил в город, явились бы перед ним общие дети, если бы Нарцисс не отдал приказания их увести. Вибидий не мог сбить и она с большим негодованием требовала, чтобы не губил свою жену беззащитную. А потому он отвечал: выслушает ее государь и даст возможность оправдаться от обвинения, а пока пусть девица уходит и займется святынею". - Удивительно было при таких обстоятельствах молчание Клавдия: Вителлий походил на ничего незнающего; все повиновалось отпущеннику; он отдает приказание "отворить дом соблазнителя и повесть туда императора". И прежде всего в передней зале указывает на изображение отца Силия, уничтоженное сенатским определением; потом на все, что из дедовского достояния Неронов и Друзов поступило сюда как цена позора. Разгневанного и разражавшегося угрозами, приказывает нести в лагерь, где воины уже были приготовлены в сбор. Тут, по внушению Нарцисса, сказал коротенькую речь, потому что стыд сдерживал огорчение, как оно справедливо ни было. Дружный раздался в когортах крик; желали они знать имена виновных и наказать их. Силий подведен к трибуналу, не пытался ни защищаться, ни тянуть время, просил: ускорить смерть. Такою твердостью побудил он и знатных всадников Римских усердно желать скорейшей смерти. Нарцисс приказывает влечь на казнь Тиция Прокула, которого Силий дал стражем Мессалине. Векция Валента, предлагавшего показания и сознавшегося и из соучастников Помпея Урбика и Соуффея Трога. Да и Деций Кальпурниан, префект стражей, Сульпиций Руф, заведовавший играми, Юнк Виргилиан сенатор, подверглись тому же наказанию.
36. Один Мнестер принес замедление; разорвав платье, кричал он: пусть взглянет на следы розог и вспомнит слова, которыми он отдал его в полное распоряжение приказаний Мессалины. Других вина от подкупа, или значительности надежд, а ему от нужды: да и никто бы не погиб бы раньше его, если бы Силий стал во главе вещей. Тронут был этим Цезарь, готовый к милосердию, но отпущенники его убедили: "не заботиться об актере когда уже казнено столько знатных людей; добровольно ли или вынужденно он сделал такую важную вину - нисколько к делу не относится". - Не принято также оправдание Травла Монтана, всадника Римского. Скромно проводил он молодость, но красивой наружности, призван был нарочно и в течение одной ночи смущен был Мессалиною одинаковыми соблазнами и на похоть, и на пренебрежение. Суллий Цезонин и Плавций Латеран помилованы от смерти; этот последний за отличные заслуги его дяди, а Цезонин нашел себе защиту в самом пороке, так как он в том гнусном обществе, терпел страдательную роль женщины. Между тем Мессалина в Лукулловых садах старалась протянуть жизнь с некоторою надеждою, а иногда и раздражением; с такою надменностью вела она себя даже в крайнем положении. Да и не поспеши Нарцисс её убийством, гибель обратилась бы на обвинителя. Потому что Клавдий возвратясь домой, смягченный своевременным обедом, разгорячась вином, приказывает идти и дать знать несчастной (говорят он употребил именно это слово), чтобы она на другой день явилась для защиты своего дела. Слыша это, опасались того, что гнев утихает, любовь возвращается или в случае замедления, всего более близкой ночи и воспоминания о брачном ложе жены. Бросился Нарцисс и извещает сотников и трибунов, находившихся тут же: совершить убийство; таково приказание императора. Блюстителем и исполнителем назначен из отпущенников Евод. Он поспешно отправился в сады и нашел там Мессалину, растянувшуюся на земле и при ней сидела мать Лепида. Она не дружна была с дочерью в её цветущее время, но последние грустные её обстоятельства подвинули на сострадание. Она убеждала: не дожидаться убийцы; жизнь прошла и теперь не остается ничего более искать кроме честной смерти. Но в душе, испорченной вожделениями, не было ничего честного: а слезы и жалобы вырывались бесполезные. Напором приходящих растворились двери и явился трибун молча, а отпущенник понося ее сильною и рабскою бранью".
38. Тут только впервые прозрела она судьбу свою, взялась за железо, но без успеха второпях придвигала она его к горлу и груди; а ударом трибуна пронзена; тело отдано матери. Клавдий пировал когда ему принесено известие, что Мессалина погибла, не упоминая: от собственной ли или от чуждой руки. Да он и не спросил, а потребовал чашу и исполнил все как следует на пиршестве. Да и в последующие дни не подал никаких знаков ненависти, радости, гнева, печали, вообще ничем не обнаружил сколько-нибудь человеческого чувства ни тогда, когда видел радость обвинителей и печаль сыновей. Забывчивости его помог сенат, постановив определение, чтобы имя и изображение (Мессалины) были уничтожены во всех местах общественных и частных. Нарциссу определены: отличительные знаки квесторские, совершенно незначительные для возвышения того, который и так уже действовал сильнее Палланта и Каллиста. Конечно все это было честно, но должно было послужить исходом самому худшему, к большому горю.