Источники для Книги I

Реальная ценность Диодора обсуждалась учеными много лет. Самое название работы указывает, что это немного больше, чем удобная компиляция более ранних исторических сочинений. И несмотря на благородные декларации в своем введении, Диодор, кажется, вообще достиг немного большего. Едва ли ему припишешь любую новизну.
В результате много времени и усилий были потрачено в попытке приписать оригинальным авторам различные разделы истории Диодора. Первоначально считалось, что Диодор неизменно следовал за единственным автором много глав за один раз, изменяя свой источник настолько редко, насколько возможно. Однако, это мнение с тех пор было вынуждено отступить с этой чрезвычайной позиции: теперь общепринято, что, хотя Диодор опирался прежде всего на единственный источник для различных разделов работы, он также включил извлечения от других авторов.
Это, конечно, кажется, верно для многих из более поздних книг. Но было бы опасно применить столь широкое обобщение ко всей истории. Едва ли разумно предположить, что Диодор использовал, или действительно использовал тот же самый подход в написании книги I, охватывая весь диапазон египетской цивилизации, как в написании одной из более поздних книг, имеющих дело с ограниченным периодом или предметом.
Как только он достиг исторического периода, у него несомненно появился богатый материал от более ранних летописцев и историков, на которых можно было опираться. Но хотя известно, что многие из предшественников Диодора кроме Геродота писали о Египте, наше знание природы этих трудов вообще настолько ограниченно и свидетельства настолько фрагментарны, что невозможно сказать, принял ли какой-либо из них ту же самую форму как и сообщение Диодора.
И так в случае с книгой I свидетельства, из которых могут быть выведены источник или источники Диодора, остаются неудовлетворительными и неокончательными.
Однако, в результате более раннего исследования, сделанного в этой области, вообще считается, что Диодор, используя здесь ту же самую технику, что и в более поздних книгах, опирался прежде всего на Агафархида Книдского для географической информации и на Гекатея Абдерского для остальной книги. В то же самое время информация, содержавшаяся в этой книге, часто отвергается как имеющая небольшую ценность, и как состоящая, главным образом, из философского обсуждения идеального государства, с корнями греческой, а не египетской мысли. Эти заключения должны теперь быть вновь исследованы.
К сожалению, лишь немного из Агафархида или Гекатея уцелело. Агафархид представлен только несколькими фрагментами и выдержками; в то время как значительные части книги I по общему признанию заимствованы Диодором из Гекатея: многое, что заимствовано, недоказуемо и зависит от незначительной цепи рассуждений с небольшими или никакими средствами подтверждения каждого шага. Кроме того, большая часть его информации приписана Диодором самим египтянам или их священным книгам. Это, однако, не обязательно подразумевает, что он приобретал это сам из первых рук.
Почти бесспорно, что он опирается на более ранних авторов, которые в свою очередь утверждали, что приобрели свою информацию от египтян.
Возможно главная причина для отрицания, что Гекатей был непосредственным источником Диодора для большей части книги I - ее стиль. В своих более поздних книгах Диодор показывает себя как неточный и некритический эксцерптор, использующий свои источники без суждения, и иногда дублирующий события и информацию. Даже в книге I есть примеры противоречащих пассажей: 15.1 противоречит 45.4; 23 несовместимо с 97.4;61.1 противоречит и 66.3 и 89.3; и 45.1 не согласуется ни с 61.1, ни с 97.5.
Эти противоречия должны, конечно, указывать на то, что Диодор использует больше чем один источник. Но если он опирается исключительно на Гекатея, тогда эти ошибки в сопоставлении материала, очевидно типичные для Диодора, должны быть приписаны не ему, а Гекатею. Из свидетельств, хотя и ограниченных, которые мы имеем, это кажется маловероятным. Легче решить, что это Диодор поступает неадекватно при отборе и сопоставлении своего материала. Но вопросы, которые все же остаются оставшимися без ответа, состоят в том, сколько из книги I можно приписать Гекатею, и насколько точна, и следовательно, ценна информация.
Первый человек, который приписал книгу I Гекатею, был Г. Шнайдер. Более чем столетие назад в своем тезисе он отметил очевидное разделение книги I на четыре секции, и утверждал, что за исключением введения, все были из единственного источника. В поддержку этого он привел многочисленные дублирующие пассажи, которые встречаются повсюду в книге. Кроме того он полагал, что источник был греческим, а не египетским из-за перевода всех египетских вещей в греческие условия; но источником не мог быть Геродот из-за широких несоответствий между двумя сообщениями.
Как свидетельство даты источника, Шнайдер продемонстрировал, что, тогда как Геродот использовал египетские меры, Диодор использует греческие. Они уже, должно быть, поэтому использовались в Египте, но развиты вряд ли перед появлением Птолемеев. Безотносительно логики этого аргумента, на основании этого, вместе с постоянными упоминаниями о Птолемее Филадельфе и положительным упоминании о Гекатее в 46.8. Шнайдер предположил Гекатея как наиболее вероятный источник для всей книги. Очевидные анахронизмы, например, упоминание о винте Архимеда в 34.2, и ссылка на Агафархида в 41.4, он объяснил как более поздние интерполяции. Эта теория была принята на много лет с небольшой модификацией.
Е. Шварц в своей статье о Гекатее Теосском разрабатывает шаги, по которым большую часть книги I можно приписать Гекатею; и выводы, которые он делает, по большей части воспроизведены в его статье о Диодоре. Он берет в качестве отправной точки единственный пассаж, который приписан Гекатею самим Диодором: описание могилы Осимандия в 47-49. С упоминанием о председательствующем судье в 48.6 он сравнивает схожее упоминание в 75. Последнюю главу он поэтому приписывает также Гекатею, и заодно приписывает ему всю секцию о египетской культуре (70-82, 91-93), которая из-за длительного сравнения греческих и египетских учреждений, должна составлять единое целое. Упоминания о Птолемее Лаге в 46.7 и 31.7 предполагают, что это из Гекатея; и если это так, то 26.1 может также, возможно, быть приписан Гекатею, так как 26.1 упоминает и священные записи и Александра. Точно так же 43.6, 44.4, 63.1 и 69.7 касаются священных записей и могут быть взяты из Гекатея.
Но 26 обсуждает календарь, и следовательно, другие главы, содержащие календарную информацию (49.5, 50.2; 12.8, 16.1, 22.4), возможно, происходили из одного и того же источника. И 31.7 из Гекатея, как и 51.6, 73.8 и 80. 5-6, которые также упоминают большое население Египта. В то время как 69 из Гекатея, 96-98 должны также быть приписаны ему.
Эти сравнения, немногие из которых могут быть в любом случае окончательными, можно продолжать почти бесконечно, и это - метод, которым Шварц доказывает свою теорию. Но если исследовать этот процесс объективно, становится очевидно, что нет никакой логической причины, почему в каждом шаге одна или более всех глав должны быть приписаны Гекатею на основании единственного совпадающего предложения или упоминания. Это рассуждение возможно только если предполагается в начале, что Диодор не менял свой источник кроме тех случаев, когда было абсолютно необходимо. И, как было сказано, это предположение могло бы быть опасным в случае с этой книгой. В то же самое время Шварц вынужден признать существование противоречащих заявлений в книге I, но их он объясняет как различные предания, записанные Гекатеем, а не как ошибки компиляции Диодора.
В более ранней статье Шварц приписывал всю книгу I Гекатею, с единственным исключением 94-9S, где упоминания о Моисее и Сасихисе не согласуются с остальной частью книги. Он считал возможным, что 32-41 были из Агафархида, но отверг это на том основании, что так как 30-31 были из Гекатея, было маловероятно, что следующие главы были из другого источника. Однако, в более поздней статье Шварц был вынужден пересмотреть свое предположение из-за диссертации Х. Леопольди, который намеревался доказать, что 32-41 были действительно взяты из Агафархида, и заключения Леопольди были полностью приняты Шварцем.
Шварц также теперь предположил, что часть 11-27, особенно 15.6-8,17-20.5 и 27.3-6, были взяты из более позднего "Романа о Дионисе", который Диодор использовал снова в книге III.
Этот анализ книги I принят Ф. Якоби в его статье о Гекатее Абдерском. Он выражает сомнения, однако, относительно того, прав ли Шварц в том, что он отделил 94-95 из-за их противоречия историческому разделу. И конечно, если Шварц может принять очевидное противоречие 15.2 и 45.4 и т. д. как различные предания, записанные Гекатеем, то показалось бы небольшой причиной исключить 94-95 по схожей причине.
Следуя оригинальному подразделению Шнайдера, Якоби видит книгу I как составленную из четырех разделов: первый - theologumena (11-27) с приложением (28-29); второй - хорография (30-41); третий - история (43-68); и заключительный раздел (69-95) с приложением (96-98).
На финальной секции сосредотачивается интерес Якоби. Он полагает, что то, что показано, прежде всего, в книге в целом, есть философский подход Гекатея к идеальному государству, и что это особенно очевидно в заключительной секции. Описание египетской жизни нужно рассматривать только как отправную точку для того, что с точки зрения Якоби является Гекатеевой вариацией многих книг "о царях", которые были распространены во время Александра Великого. Полагая, что здесь мало египетской опоры, он утверждает, что мысль и мотив, которые Гекатей находит в египетских учреждениях, являются совершенно греческими по концепции, и принадлежат кроме того мысли четвертого столетия. Гекатей должен рассматриваться как защитник "просвещенного деспотизма", и его идеалом является "конституционная монархия". Его Египтиака тогда представляет практическую политику, но уникальна в применении идеального государства на реальных людях.
Возможно первым человеком, который признает, что книга I имела ценность с точки зрения египтологии, был Мейер. Он также признал, что Диодор использовал Гекатея, как прямой источник, и первоначально не выражал очень высокого мнения о Гекатее как о египетском историке, приписывая ему "более сильное и тенденциозное идеализирование". Но в более поздней статье, он пересмотрел это мнение. Обсуждая заключительный раздел книги I, он предполагает, что, хотя Гекатей писал как грек и с точки зрения его собственного времени, его общепризнанное намерение состояло в том, чтобы представить картину Египта и ее обычаев, когда страна была в разгаре своего могущества. Картина может быть идеальной; но она опиралась на память египетских жрецов и не является продуктом греческой мысли.
Следовательно, несколько лет назад большинство авторитетов не было единодушно в принятии, что в большей или меньшей степени Гекатей был прямым источником для книги I истории Диодора. Хотя люди могли бы отличаться по своим причинам верить в это, или разнились шагами, которыми они попытались доказать это, в их заключениях было небольшое различие. Но в 1961 г. В. Шперри анализирует в мельчайших деталях 7-13 из книги I и демонстрирует, что неопровержимо большая часть философской мысли Диодора и его изначального обсуждения религии принадлежит не времени Гекатея, но 1-му столетию до н. э. Последствия этого будут рассмотрены позже, но можно сказать, что свет, который это проливает на метод Диодоровой работы, может быть столь же применим к остальной части книги, как и к этим немногим главам.
Так как Гекатея нужно все еще рассматривать наиболее вероятным источником для этой книги, можно также отделить пассажи, или скорее идеи, которые могут быть приписаны ему с любой степенью уверенности.
Самый очевидный отрывок - описание могилы Осимандия, который явно, говорит Диодор, взят из Гекатея.
Нет никакой причины сомневаться относительно этого, и 47-49 могут быть определенно приписаны Гекатею. Кроме того, слова в 46.8 "многие ... среди которых и Гекатей, согласны со сказанным нами" могут предположить что предыдущие главы, возможно с 43, также взяты из Гекатея.
Здесь единственное место, в котором Диодор упоминает Гекатея по имени, что само по себе наводит на размышления. Определенные пассажи, или идеи, содержавшиеся в них, были приписаны Гекатею на основании параллелей у других авторов. В результате представление, что потребление царем вина было отрегулировано законом (70.11), приписано Гекатею Плутархом (DIO 6): "цари пили умеренно, судя по священным записям, как пишет Гекатей, являясь жрецами". И в XL 3.8, Диодор говорит относительно евреев, "(Моисей) принуждал поселенцев воспитывать детей, и так как на кормление крошек тратилось немного, то всегда народ иудеев был многолюден". Поскольку это встречается в пассаже, приписанном Гекатею самим Диодором, то 80.6 можно также быть приписать ему.
Назначать главу 11 Гекатею на свидетельстве Диогена Лаэрция 1, 10 опасно: конечно, Диоген говорит, что Гекатей записал, что Исида и Осирис были луной и солнцем соответственно, но это было широко распространенным мнением в эллинистические времена, и нет никакой причины предположить, что Диодор был обязан этой информацией какому-либо конкретному источнику. Точно так же, хотя и Диодор (13.2), и Плутарх (DIO 9) упоминают об использовании имени Амон для верховного бога, и Плутарх ссылается на Гекатея, нет никакой причины полагать, что Диодор использовал тот же самый источник. И при этом нет никакого сходства в языке, чтобы поддержать эту теорию.
Могут ли главы об основании Фив и населения Египта быть приписаны Гекатею, зависит от очень зыбкого чтения. Диодор называет основателем Фив Осириса в 15.1 и Бусириса в 45.6. Первая теория подтверждена Порфирием (Questiones Homericae (1.383): "Древний город Фивы сейчас называется Диосполисом, и говорят, что следы многих ворот видны вокруг Диосполиса. И как Катон записал, великий Диосполис, прежде чем он был уничтожен персами имел 33 300 деревень, < и 3700 арур >, и 7 000 000 мужчин, и был украшен сотней ворот. Царь Осирис укрепил его. И некоторые жрецы говорят, что он имеет сотни ворот, и из каждых 10 000 гоплитов и 1000 всадников выходят на войну, и 200 колесниц. Стефан Византийский приводит почти идентичную версию. очевидно, что Якоби здесь рассматривает "Гекатей" вместо "Катон". Но в другом месте у него вместо "Катон" "Кастор". И нужно признать, что "Кастор", вероятно, имеет более близкое сходство с "Катоном", чем "Гекатей".
Сходство между цифрами процитированного здесь неизвестного автора и Диодоровыми в 31.6 делают вероятным, что Диодор использует или этого автора, или общий источник для своей оценки населения Египта, Но если 45 может быть приписан Гекатею на свидетельстве 46.8, тогда казалось бы, что он назвал Бусириса основателем Фив. Тогда традиция, называющая царем Осириса, должна быть из другого источника, возможно из ранее названного Кастора. Но безотносительно его источника, нужно в данный момент признать определенный интеллект у Диодора, так как статистические данные, которые приписаны всеми источниками городу Фивам и которые очевидно слишком высоки, чтобы принадлежать единственному городу, Диодор очень разумно приписал всей стране Египта.
Они следовательно единственные пассажи, для которых есть минимум свидетельств того, что они, возможно, прибыли из Гекатея. Но слишком опрометчиво приписать Гекатею все секции на основании совпадающих свидетельств в единственном предложении. И трудно понять, почему Диодор не должен был назвать Гекатея в другом месте в книге, если он эксцерпирует его так усердно, особенно когда каждый видит, например, много ссылок на Ктесия в книге II.
Есть, с другой стороны, много пассажей, для которых есть, по крайней мере, равные свидетельства того, что они, возможно, прибыли от других авторов. Эти авторы располагаются от 6-го до 2-го столетий до н. э., и трудно, если не невозможно, узнать, использовал ли Диодор их прямо или через промежуточный источник. Очевидно, чем ранее дата автора, тем менее вероятно в целом, что Диодор прямо использовал его. Но из этого не обязательно следует, что позднейший из них есть автор, из которого Диодор брал другие различные сведения. Тогда трудно определить точно, где в хронологическом порядке можно провести границу между косвенными и прямыми источниками Диодора.
Три пассажа могут в конечном счете относиться к Гелланику; но его раннее времяделает невероятным, хотя не невозможным, что Диодор консультировался бы с ним прямо. В 13.3 Диодор сообщает историю открытия огня и не следует обычной греческой традиции, согласно которой Прометей украл огонь у богов и дал его человечеству. Здесь Гефест обнаруживает дерево, пораженное молнией, и приглашает человечество наслаждаться преимуществами огня. Эта версия подтверждена Цецем (Lykophron, 227): "От пораженного молнией дерева был обнаружен огонь на Лемносе, как пишет в сочинении об основании Хиоса Гелланик". Гелланик может также быть источником для 94.2, по поводу Залмоксиса: "Гелланик в "Варварских обычаях" говорит, что родившись эллином, он раскрыл таинства фракийским гетам и сказал, что ни он сам не умрет, ни те, кто с ним, но они обретут все блага". Диодор пишет, что его законы были божественно вдохновлены Гестией, и этот факт предполагает, что он верит, что Залмоксис не был сам бог (как Геродот говорит), но был скорее обожествленный смертный (как думает Гелланик). Но это может протянуть свидетельства слишком далеко. То же самое верно для сходства между 15.8, где открытие виноградной лозы, как говорят, было сделано в Египте, и местом у Афинея (I, 344): "Гелланик же говорит, что в Плинфине, городе Египта, был впервые обнаружен виноградник".
Есть признаки многих других авторов, которых, возможно, использовал Диодор. В 10.1, например, он утверждает, что египтяне были первыми людьми, которые появились на свет, "благодаря плодородию страны и природе Нила". Эта идея отражена в Schol. Apoll. Rhod., IV, 257-262: "Гиппид считает, что вследствие температуры воздуха и крайней плодовитости нильской воды египтяне были первыми людьми". Но сравнительно ранняя дата Гиппида (вероятно, 5-е столетие до н. э., хотя это не является бесспорным) делает вероятным, что эта традиция в любом случае была бы довольно широко распространена ко времени Диодора. То же самое верно о комментарии Диодора о древности Фив (15.1), который можно сравнить с Schol. Apoll. Rhod., IV, 257-262c: "Кажется, сперва были основаны Фивы". С другой стороны, заявление Диодора в 82.3, что египетские врачи были вынуждены лечить в соответствии с изданным законом, кажется, подтверждено только пассажем у Аристотеле в Политике (III, 10): "в Египте врачу дозволено было отклоняться от установленных там медицинских методов только по истечении четырех дней после начала лечения больного; если же он делал это раньше, то поступал так на свой страх". Нет никаких египетских свидетельств, чтобы поддержать это заявление, и мне, и каждому придется принять здесь прямую связь между Аристотелем и Диодором.
Большая часть гл.28, кажется, в конечном счете основана на "Тимее" Платона. Следовательно, описание разделения государства на (три) категории (28.4) повторяет Tim. 24A: "прежде всего сословие жрецов, обособленное от всех прочих, затем сословие ремесленников, в котором каждый занимается своим ремеслом, ни во что больше не вмешиваясь, и, наконец, сословия пастухов, охотников и земледельцев; да и воинское сословие, как ты, должно быть, заметил сам, отделено от прочих, и членам его закон предписывает не заботиться ни о чем, кроме войны". Конечно, идея, что афиняне были колонистами египтян, и осоенно саисцев, возможно, родилась у Платона, но он записывает это как веры египтян, а не афинян. Теория была позже широко принята, и трудно знать, из которого источника Диодор взял свою информацию. Возможно из Феопомпа: (Proclus in Plat. Tim., 21E: "Каллисфен и Фанодем пишут, что афиняне были предками саисцев, Феопомп же напротив говорит, что афиняне были их колонистами. Платоник Аттик считает, что Феопомп извратил историю из клеветы, ибо при нем прибыли некоторые из саисцев и возобновили родство с афинянами. Когда у египтян вследствие гнева богов от градов и бурь пострадала некая часть земли, то и афиняне испытали то же, что и египтяне, притом первые считали себя колонистами последних, как говорят и другие, и в Трикаране Феопомп"). То, что колхи были египетскими колонистами, должно быть, также было довольно широко распространенной концепцией: (Schol. Apoll. Rhod., IV, 277-278a): "И Скимн говорит в "Азии", что колхи поселенцы египтян, и Геродот во второй книге упоминает об обычае обрезания, тканье холста и говорит, что они пользуются законами египтян".
19.1 - возможно один из самых важных пассажей в книге I с точки зрения света, который он проливает на источники Диодора. Здесь Диодор рассказывает историю Прометея, но в версии, которая не имеет отношения к обычной греческой традиции. Однако, в Schol. Apoll. Rhod., II 1248 мы находим свидетельства той же самой интерпретации: "Но Агрет говорит в тринадцатой книге сочинения о Ливии, что орел, казалось, ел печень Прометея, потому что река под названием Орел уничтожила лучшие земли Прометея, и что многие говорили, что печень была плодородная земля. Когда Геракл отвел реку, прорыв каналы, он, казалось, отделил Прометея от Орла и освободил его от цепей". К сожалению, время Агрета неизвестно, и помещается экспериментально в 3-е или 2-е столетие до н. э. Если он жил в 3-м столетии, тогда есть возможность, что у Гекатея, возможно, был некоторый контакт с ним. Если он жил во 2-м столетии до н. э., то Диодор не может следовать здесь Гекатею, и может вполне использовать Агрета, что могло бы быть подтверждено пассажем Диодора IV 26.3, который очень похож на Schol. Apoll. Rhod. IV 1396, где как источник также приводится Агрет, и предполагается, что Диодор, возможно, хорошо знал о работе Агрета. Но I 19.1 и IV 26.3, кажется, пришли к Диодору не через тот же самый промежуточный источник, так как история Прометея в I 19.1 отличается от истории Прометея в IV 15.2. Следовательно, IV 26.3 по-видимому была интерполяция из мифографического источника Диодора для IV 2 или иначе есть, по крайней мере, разумный шанс, что Диодор прямо использовал Агрета в каждом случае.
Определенным количеством своей информации Диодор, кажется, обязан Манефону, хотя прямо ли или косвенно обязан, невозможно сказать. Отрывок 12-13.2 о меньших богах близко напоминает Fr. 83 (Loeb ed.) Манефона, записанный Евсевием.
Объяснение египетского года, данное Диодором в 26, может ясно равняться с F 1 Манефона (Loeb): "1. Они (Тифон и Гор) были первые, кто получил власть в Египте. После этого царства передаются от одного к другому в непрерывной последовательности до Битеса, через 13 900 лет. Год я беру лунный, то есть, состоящий из 30 дней: то, что мы сейчас называем месяцем, египтяне использовали ранее, как год.... 4. Но, по правде говоря, целиком владычество о котором говорят египтяне - власть богов, полубогов, и душ умерших насчитывает 24 900 лунных лет, что составляет 2206 солнечных лет". И F 2 из Синкелла: "Евсевий Памфил, говорит следующее в своей Хронике: Что касается богов, полубогов, духов мертвых, и смертных царей, то египтяне имеют длинный ряд глупых мифов. Самые древние египетские цари, действительно, утверждали, что их годовой лунный цикл состоял из тридцати дней, в то время как полубоги, следовавшие за ними, дали годам имя horoi, которые были протяженностью три месяца". Но это, кажется, не встречается больше нигде. На первый взгляд казалось бы маловероятным, что ученый египтянин вроде Манефона распространит схожую теорию. Но фактически это становится вероятным, если каждый вспомнит, что Манефон жил во время периода, который поощрял рационалистические объяснения невероятного, и что его официальная история, возможно, была предназначена, чтобы сделать египетское прошлое приемлемым и даже вероятным для греческих правителей.
Но это неизбежный факт, что ценность Манефона для Диодора лежала бы в его исторической хронологии. Все же сообщение Диодора о египетской истории не имеет не малейшего сходства с Манефоновым. По-видимому поэтому Манефон не может быть непосредственным источником для 26, потому что трудно полагать, что Диодор, вообще знакомый с историческими писаниями Манефона (в противоположность другим его работам), возможно, проигнорировал их полностью за исключением этого изолированного пассажа. В результате Диодор, возможно, брал информацию из промежуточного источника, который не мог тогда быть Гекатеем; или его информация может происходить, например, из Евдокса, непосредственно или через полностью различный промежуточный источник.
Обсуждение Диодором мифа о Бусирисе поднимает некоторые интересные проблемы. Во-первых, миф не появляется как сложное целое: в 67.11 он описывает ранний египетский обычай убийства чужеземцев и нечестивость Бусириса как фикцию, придуманную из-за игнорирования египтянами нормальных обычаев. Это подтверждено Страбоном (XVII 80.2): "По словам Эратосфена, обычай изгнания чужеземцев является общим для всех варваров, и все же египтян обвиняют в этом из-за мифов о Бусирисе, сочиненных в Бусиритском номе, так как позднейшие писатели хотели возвести на [жителей] этой местности ложное обвинение в негостеприимстве, хотя, клянусь Зевсом, никогда не существовало никакого царя или тирана по имени Бусирис". Но Диодор дает более рациональное объяснение в 88.5, которое место, кажется, обязано чем-то Манефону. Здесь он предполагает, что миф основан на жертвоприношении на могиле Осириса "красных" мужчин, большинство которых, должно быть, были неегиптяне. Это подтверждено Плутархом (DIO, 73): "А в городе Илифии, как пишет Манефон, заживо сжигали людей, которых называли Тифоновыми и, провеивая их пепел, рассеивали и уничтожали его". Дополнительная информация Диодора, что Бусирис был местом могилы Осириса ( 85.5), засвидетельствована Евдоксом, согласно Плутарху (DIO, 20): "Евдокс утверждает, что хотя в Египте называют много гробниц Осириса, его тело покоится в Бусирисе".
Эти фрагменты предполагают ритуальную человеческую жертву на могиле Осириса, который обряд в более поздние времена, когда человеческие жертвоприношения отменили, был преобразован в легенду о Бусирисе как цареубийце.
Но ясно, что Диодор не использует тот же самый источник для других глав о Бусирисе, Кажется, в любом случае есть путаницао том, был ли Бусирис реальным человеком или просто городом, хотя Диодор, кажется, приходит к заключению, что это было первоначально названием города и было перенесено на мифического царя. Однако, он приводит две отдельной этимологии имени. В 85.5 он производит название города от bous (бык) на том основании, что Изида собрала рассеянных члены Осириса в деревянного вола. В 88.5, однако, он утверждает, что Бусирисом по-египетски называлась могила Осириса, что фактически верно. Кроме того, этимология, данная в 85.5 может быть обязана своим существованием факту, что Нут, богини неба, часто появлялась на саркофагах в форме коровы. Точность 88.5 и возможное недоразумение в 85.5 проясняют, что у соответствующих источников для этих пассажей было знание и египетского языка и египетской цивилизации. Фактически невозможно, что только один источник должен рассматриваться, если это не принять. что Гекатей, как иДиодор, был неспособен коррелировать свой материал, или что Диодор перестроил свой исходный материал скорее более свободно, чем обычно принимается.
По предыдущим страницам замечено, что в большинстве случаев пассажи, на которых может постулироваться возможный источник, принадлежат первым или последним разделам книги, которые имеют дело с египетской религией и цивилизацией. Центральные разделы по географии и истории стоят особняком. Они имеют вид композиционных блоков, в отличие в частности, от последнего раздела, который представляет собой конгломерат различных предметов. Стоит попытаться проанализировать четыре раздел по отдельности.
Первый раздел (11-29) видится Якоби как состоящая из theologoumena, вместе с приложением (28-29). Как уже сказано, 7-13 были предметом подробного исследования Шперри. В результате его исследования Шперри приходит к заключению, что эти главы, далекие от того, чтобы быть взятыми из Гекатея, являются фактически продуктом философской мысли 1-го столетии до н. э. Сообщение Диодора о рождении мира, кажется, пример "разделительных" космогоний, которые были развиты во время этого периода, и согласно которым четыре элемента были отделены от изначального хаоса. В то же самое время Шперри видит влияние стоической и платонической мысли 1-го столетии до н. э. В своем взгляде Диодор не использует прямой философский источник для этого раздела, или по крайней мере не тот, который уцелел. Философские элементы в его сообщении - вообще смесь, более совместимая с теорией, что автор прочитал различные версии создания мира и пытается объединить их в своего рода сводное сообщение. Наиболее вероятным прямым источником для этого раздела, считает Шперри, был бы Посидоний, стоик с интересами к учению Платона; но от него сохранились только фрагменты, которых недостаточно для доказательства теории. Конечно, как утверждает Шперри, Диодор вряд ли опирался бы в общем вводном разделе своей работы на автора, так далеко отдаленного по времени, как Гекатей. И все же этому очевидно противоречит факт что 13, несомненно, кое-чем обязан Манефону, почти столь же отдаленному по времени. Но допуская это, Шперри приписывает эту главу вместе с предыдущими поздней эллинистической мысли. Единственное объяснение этого парадокса состоит в том, что 7-9 формируют общее введение, в то время как следующие главы начинают сообщение о Египте. Но даже если Диодор не эксцерпировал здесь Гекатея, то все еще остается, как признает Шперри, вопрос, действительно ли он отражает Гекатея, увеличил ли его сообщение или модернизировал его, или использовал ли он другого автора, который эксцерпировал или модернизировал Гекатея. Шварц и Якоби считают, что 15.6-8, 17-20.5 и 27.3-6 - из "Романа о Дионисе". Это вряд ли будет иметь место для 27, однако, надпись, цитируемая в ней, является хорошо заверенным гимном Исиды. Но несомненно части theologoumena находятся под влиянием мифа о Дионисе. Проблема состоит в том, чтобы решить, где оканчивается египетское сообщение об Осирисе и начинается греческое сообщение о Дионисе.
С эллинистических времен Осирис и Дионис были настолько тесно связаны, что отдельные о них мифы, которые были в любом случае похожи, стали легко комбинироваться. Конечно, описание открытий Осирисом виноградной лозы и плюща и его путешествия во всем мире больше обязаны греческой, нежели египетской мысли. И все же она не совсем греческая.
Главы 14-15.6, кажется, содержат смесь греческой и египетской мыслей. Глава 16, которая обсуждает Гермеса или египетского Тота, предполагает равную смесь представлений из обеих стран, хотя баланс перевешивает в пользу Греции, поскольку в египетской мифологии Тот не имел никакой связи со спортом или музыкой. Но упоминание в 18.3 о практике отращивания волос во время пребывания за границей, пока не совсем доказанной египетскими источниками, кажется, вообще не была греческого происхождении. И при этом Дионис обычно не связывался с охотой на слонов (20.2), тогда как египетские цари с ней связывались. И ссылка на Маронею в 20.2 предполагает претензию на нее Египта. Этот город был завоеван Птолемеем III, и оставался под египетским правлением до 200 до н. э., когда его захватили македонцы. Пока он не был объявлен свободным в 167 до н. э. римлянами, он оставался яблоком раздора. Предполагается далее, что источник для этой главы, возможно, жил между временем Птолемея III и 167 до н. э. Конечно, здесь, кажется, египетская точка зрения. Точно так же упоминания о египетском происхождении Македона (в 18.1 и 20.3), предполагают, возможно, попытку установить египетское происхождение Птолемеев, попытка, которая, могла бы быть более симптоматичной для Гекатея, чем для любого последующего автора.
21-22.6 и 25.2-7 кажется, представляют почти полностью египетскую мысль эллинистической эры. Глава 23 остается загадкой: она не имеет фактически отношения к греческим историям о Кадме, но одинаково маловероятно, если не невозможно, что эта история должна иметь египетское происхождение. Можно сказать лишь, что египетское происхождение Кадма засвидетельствовано Гекатеем. Глава 24 может видеться как попытка рационализировать историю Геракла, и она является, вероятно, греческой. Глава 26 очевидно происходит из Манефона, прямо или косвенно.
Главы 28-29 отделены Якоби как приложение, обсуждающее колонизацию мира, и в особенности Греции, египтянами. Платон первым представил на обсуждение эту теорию, но тема стремительно разрабатывалась, пока даже афиняне очевидно не приняли свое собственное египетское происхождение. Невозможно, однако, определить источник Диодора с уверенностью. Он приписывает суждения в 28-29 самим египтянам, но как это ни парадоксально, в 29.5-6 он отказывается записать египетское сообщение, потому что оно не засвидетельствован никаким знаменитым историком. По-видимому это указывает, что его информация взята из греческого источника, а не из египетского. И все же, так как он делает запись широко распространенной колонизации египтян в 28.1-4 (которая тема очевидно не подтверждена каким-либо историком, которого он считает достоверным), его источником вряд ли будет Гекатей.
Второй раздел, 30-41, обсуждает географию Египта и происхождение ежегодного наводнения Нила. Несмотря на очевидные вовлеченные трудности, Шнайдер первоначально попытался приписать эту секцию с остальной частью книги Гекатею. Он попытался объяснить фразу "последняя причина" в 39.7 и ввод Агафархида в 41.4 в том смысле, что Эфор высказался по проблеме последним, и следовательно мнение Агафархида было вставлено в текст Диодора кем-то позже. Упоминание о винте Архимеда (34.2) и описание канала, законченного Птолемеем II (33.11-12), должны также считаться интерполяциями.
Так как эти главы могут только быть приписаны Гекатею, то если так много интерполяций приняты как поздние вставки, кажется разумным предположить, что он фактически не источник для этой секции. Но любая попытка идентифицировать источник осложнена фактом, что большая часть информации, содержавшейся в этих главах, должно быть, была общеизвестна. Геродот охватилбольшую часть этого в его собственной книге по Египту; и фактически 34, которая описывает растения Нила и упоминает ячменное пиво, хлеб из лотоса и касторовое масло, можно сравнить с Геродотом II 92-94, где они описаны более полно. Бесспорная информация может происходить в конечном счете из Гекатея Милетского, но Диодор вряд ли использует его прямо, а не через промежуточный источник. Однако, также маловероятно, что Диодор непосредственно использовал Геродота для этой секции: если бы он сделал так, то можно было бы ожидать, что между этими двумя авторами намного более близкая связь, чем фактически есть. С другой стороны, сообщение о животных Нила у Диодора в 35 напоминает Геродота II 70f.
Herod. II 68: Из всех известных нам живых существ это животное из самого маленького становится самым большим. Ведь яйца крокодила немного крупнее гусиных и детеныш соответственно величине яйца вылупляется маленьким. Когда же он вырастает, то достигает длины в 17 локтей и даже более.
Diod. 35.1: Из этих животных крокодил достигает огромнейшего размера из самого маленького вначале, так как это животное откладывает яйца, размером примерно с гусиное, но после того, как детеныш вылупился, оно вырастает до шестнадцати локтей.
Herod. II 71: Наружный вид их вот какой: это четвероногое животное с раздвоенными бычьими копытами, тупорылое, с лошадиной гривой и выдающимися вперед клыками, с лошадиным хвостом и голосом, как у лошади, величиной с огромного быка. Кожа гиппопотама такая толстая, что, когда высохнет, из нее делают древки для копий.
Diod. 35.8: Животное называемое "лошадь" не менее пяти локтей роста, четвероногое и парнокопытное, как буйвол; оно имеет клыки больше, чем у диких кабанов, по три на каждой стороне, уши, хвост и издаваемые звуки отчасти похожи на лошадиные, но туловище, в целом, напоминает слоновье, а его шкура прочнее всякого другого зверя.
Сообщение Диодора об этих животных также напоминает сообщение Аристотеля (Hist. Anim., V, 33, 558a 17-24), который, кажется, в свою очередь брал из Геродота. Аристотель, однако, изменяет хвост "лошади", сохраненный Диодором. Вероятно, поэтому, источник Диодора опирался в свою очередь на Геродота, а не на Аристотеля.
В главах 37-41 Диодор отвергает теории своих предшественников о происхождении Нила, и эта секция также показывает некоторую близость с Геродотом. В результате в 37.7 Диодор приписывают египетским жрецам теорию, что Нил берет свое начало в Океане. Но Геродот (II 21), приписывает ту же самую теорию неназванному автору, которым по свидетельству Schol. Apoll. Rhod. IV 259, как предполагается, является Гекатей Милетский. Теории, приписанные Диодором Фалесу и Анаксагору, также встречаются в Геродоте (II 20). Но Диодор, конечно, не следует за сообщением Геродота дословно, который момент (несмотря на то, что Диодор имел привычку перефразировать свои источники в своем собственном стиле) предполагает, что он использовал промежуточный источник, хорошо знакомый с Геродотом.
Теория, которая приписана Агафархиду (41.4), не оригинальна. Proclus in Plat. Tim., 37b говорит: "Другие, подобно Эратосфену, утверждают, что вода в Ниле прибывает от проливающихся в воды реки дождей ... Эратосфен же вообще отрицает необходимость дальнейшего выяснения причин подъема Нила, поскольку добравшиеся до истоков Нила путешественники ясно видели идущие там ливни, так что мнение Аристотеля на сей счет подтверждается". Schol. Hom. Od. IV 477: "Среди многих говорящих о подъеме Нила первым Гомер сказал истиннейшую причину, назвав его бегущим с неба, потому что он наполняется от бесконечных летних сильных дождей в Эфиопии". Страбон (XVII 1.5) почти повторяет: "что разлив реки происходит от дождей, не подлежит изучению, и этот вопрос не требует свидетелей, о которых упоминает Посидоний. Например, он говорит, что Каллисфен считает летние дожди причиной разливов, хотя Каллисфен заимствовал это утверждение у Аристотеля, Аристотель же - у Фрасиалка Фасосца (одного из древних физиков), а Фрасиалк - у кого-то другого, а этот последний у Гомера, который называет Нил "бегущим с неба". Раз так много авторов представляли на обсуждение ту же самую теорию, тогда нужно, конечно, признать, что наиболее вероятным человеком, объявшим это как новое объяснение, придуманное Агафархидом, является сам Агафархид. В этом случае, по крайней мере, для 37-41, окончательный источник, возможно, есть Агафархид, которому прямо или косвенно следовал Диодор.
Это было предложено Х. Леопольди в его тезисе об Агафархиде, в котором он попытался установить, что этот автор был прямым источником для всего географического раздела (32-41).
Заключения Леопольди не могут быть приняты без оговорок, но многие из его аргументов, могли бы одинаково хорошо использоваться для доказательства, что Артемидор, который, как известно, широко использовал Агафархид, является прямым источником.
Вроде бы несомненно, что 37-41 взяты из Агафархида, или прямо, или через посредство Артемидора.
Леопольди доказывает это тремя шагами. То, что пассаж не может быть приписан Диодору, ясно из главного несоответствия, которое могло только быть скопировано некритически им из его источника. В 37.4 он изливает презрение на исследования Эфора, и в 39.13 он говорит: "ни при каких обстоятельствах читатель не может надеяться найти строгой точности у Эфора, когда увидит, что по многим вопросам он уделяет истине столь мало внимания". Эти два пассажа явно не согласуются с фактом, что в своих более поздних книгах Диодор значительно использовал Эфора. Можно прийти к заключению поэтому, что источник Диодора в этом пункте определенно стремился к точности, или по крайней мере немного пользовался Эфором. Это совместимо с характером особенно Артемидора, у которого, как известно, была страсть к точности. Кроме того его умаление Эфора засвидетельствовано пассажем в Страбона (III, 1.4): "Что же касается Геракла, то, по словам Артемидора, на мысе нет ни его святилища (как неправильно сообщает Эфор), ни алтаря ему и т. д."
Главы 37-41, кроме того, сами неопровержимо показывают, что они были взяты из единственного источника. В них постоянно отмечаются "ошибочные мнения" других авторов (38.3, 6; 39.11, 13; 4I.3), и подчеркивается, что только мнение Агафархида является приемлемым. Теория Геродота (37. 11), которая могла бы быть верна, отвергается, потому что она "безосновательна"; с другой стороны теория Агафархида не должна быть отклонена, потому что есть много парадоксов в природе.
С точки зрения Леопольди окончательное свидетельство, что Агафархид - источник для этого пассажа, обеспечивается "исключительно небрежением Диодора". В 39.7 встречается предложение: "Эфор, который предлагает последнее объяснение, стремится привести правдоподобные аргументы, но, как видно, отнюдь не достигает истины". Леопольди явно следует толкованию этого пассажа Шнайдером, и утверждает, что, если бы Диодор писал этот раздел сам, он упомянул бы теорию Агафархида как самую недавнюю. Если, однако, Агафархид - источник, он мог бы справедливо назвать Эфора автором "последнего объяснения". Но терминология Леопольди поднимает проблему правильной интерпретации "последнего объяснения". Если это интерпретировать во временном смысле, то Леопольди прав в своем предположении. Но интерпретация "последнего" как "самого недавнего" является сама по себе подозрительной. Более точный перевод мог бы быть "самый последний" без любого акцента на временной аспект. Теория Эфора является несомненно самой странной из предложенных. Если "последнее" не означает "самое недавнее", нет больше причины отстаивать Агафархида, а не Артемидора в качестве источника Диодора для этой секции. Однако, к настоящему времени существует мало причин сомневаться относительно общих заключений Леопольди.
Следующий шаг в аргументе Леопольди должен доказать, что 32-36 проистекает из того же самого источника, что и 37-41. Он обсудил бы смену источника для 32 на свидетельстве 31.9: "Но эти темы мы изложим подробно чуть позже, а сейчас мы будем говорить о природе реки и особенностях страны". Но можно равно постулировать более раннюю смену источника на основе 29.6: "Что же касается представлений египтян, связанных с богами, пусть сказанного будет достаточно, поскольку мы стремимся соразмерять объем сочинения, но в отношении страны, Нила и всего остального достойного внимания, нам следует в каждом случае вкратце приводить кое-какие факты". Так как Леопольди принимает. что 30-31 взяты из Гекатея (основываясь на чрезвычайно сомнительном чтении Порфирия, Quaest. Hom. Ilias IX, 383, см. выше), он вынужден прийти к заключению, что смена источника происходит в начале 32, хотя географическая секция действительно фактически начинается с 30. Он потом предполагает. что если 37-41 можно приписать Агафархиду или Артемидору, то можно приписать им и все 32-41. Но это - не безоговорочное предположение, и оно по-видимому основано на методике Диодора в более поздних книгах. Все же Леопольди полагает, что его предположение доказано, когда в 33.11 он находит упоминание о Птолемее Филадельфе. Верно, что это - царь, постоянно называемый Агафархидом в De Mari Erythraeo, но одинаково верно, что автор, описывающий столь известное строительство как канал до Арсинои, естественно назвал бы его строителя.
Леопольди пытается укрепить свою теорию, доказав, что так как Диодор II 11.2 цитирует Агафархида и Артемидора, и поскольку последний использовал De Mari Erythraeo Агафархида (см. Страбон XVI 4.5-4.20), тогда он также может быть использовал Агафархидовы "Азиатские истории". Эфиопские обычаи у Страбона (XVII, 2.1-2.3) напоминают Diodorus III 6-11, и Страбон поэтому здесь, возможно, использовал Артемидора, которому он часто следует. Но слова Страбона о Мероэ напоминают текст Diodorus 1,33.1. Поэтому, по мнению Леопольди, все эти пассажи в конечном итоге - из "Азиатских историй". Но следует отметить, что Мероэ не упоминается подробно в Diodorus III 6-10, хотя он был главным городом Эфиопии, темы книги.
Что более важно, ничего из Strabo XVII 2.2, кроме Мероэ, нет в Diodorus I 33, хотя этого вполне можно было ожидать: Диодор в III 3.2 описывает рост Египта из аллювиальных отложений Нила, который пассаж он почти наверняка включил бы в I 30 ff., если бы он использовал тот же источник. Поэтому нельзя считать определенным, что Агафархидовы "Азиатские истории" или Артемидор есть источники, о которых здесь идет речь, или что все три отрывка, в конечном счете, из одного источника.
До этого пункта в его аргументе свидетельства Леопольди одинаково действительны и в поддержку Агафархида и в поддержку Артемидора как источника для этой секции. Его заключительное свидетельство, что это - фактически Агафархид, а не Артемидор, зависит от несходства между описаниями Нила у Артемидора и Диодора. Сообщение последнего не имеет абсолютно никакой связи с Артемидоровым, как зарегистрировано Р. Стихлом. Отсюда Леопольди утверждает, что Диодор, должно быть, следовал "Азиатским историям" Агафархида. Это необоснованно, так как единственные существующие свидетельства описания Агафархидом Нила находятся у Фотия, о чьем сообщении нельзя сказать, что оно больше походит на описание Диодора, чем на Артемидорово.
Кроме того, сомнительно, взяты ли 32-41 из единственного источника. Главы 37-41, кажется, отдельная единица. Это поддержано словами, которыми они представлены (37.1): "Поскольку очень трудно объяснить подъемы и спады реки, многие философы и историки взялись изложить причины этого; по этому поводу мы будем говорить кратко, с тем чтобы не делать наше отступление слишком долгим, но и не упустить записать то, что всем людям будет любопытно узнать". Кроме того, информация, содержавшаяся в 37-41, больше не встречается в книге I нигде, тогда как многое в 32-36 повторяется: 33.5 = 50.3; 34.6 = 43.5; 35.6 = 89; 35.7 = 87.5; 36.6 = 87.2; 34.10 = 20.4, и в последнем примере совпадение дословное.
Казалось бы, Агафархида можно считать окончательным источником для 37-41, хотя, возможно, непосредственным источником Диодора был Артемидор. Можно заметить также, что нет никаких реальных свидетельств приписать 32-36 и 37-41 к тому же самому источнику. Действительно, Диодор определенно называет 37-41 отступлением (37.1). С другой стороны трудно предположить альтернативные источники для 30-36 с какой-либо степенью уверенности. Было замечено, что большая часть материала сопоставима с Геродотом, но различия в деталях слишком велики, чтобы предположить, что он был непосредственным источником Диодора. И хотя 33.1 напоминает Strabo XVII 2.2, нет никакого определенного свидетельства, что параграф происходит в конечном итоге из Агафархида или Артемидора, так как Страбон не называет своего источника. Так же 33.9 f. напоминает Strabo XVII 1.25, но второе, как можно доказать, не из Артемидора.
В настоящее время кажется самым безопасным прийти к заключению, что Артемидор был, вероятно, непосредственным источником для 37-41, и, возможно, он был главным источником для 30-36, хотя это нельзя доказать независимым рассуждением.
Третий раздел, 43-68, несомненно базируется в конечном счете на Геродоте. В то же самое время есть ссылки на других авторов (Ктесий в 56.5; "иные пишут" в 63.5). Более важно описание могилы Осимандия в начале этой секции, и явно взятое из Гекатея. Фактически 43-50 можно отделить от остальной части секции, как предоставляющие главным образом, историческое описание Фив, и не имеющие отношения к сообщению Геродота. Но 51-68 настолько близки к Геродотовой версии истории Египта, по крайней мере в общих чертах, что не может быть сомнения, что они основаны на ней.
Одинаково не может быть сомнения, что Диодор не обращался непосредственно к Геродоту за информацией. Самые слова о Геродоте показывают его презрение к "рассказыванию басен" последним: 69.7: "оставим все то, что наговорили Геродот и иные, писавшие о делах египетских, решив, по своему почину предпочесть истине побасенки и, ради развлечения придумывать мифы"; 66.10: "Некоторые из древних историков сообщают" (историю сообщает Herodotus II 151); 59.2: "он лишился зрения, то ли из-за наследственности, то ли, как баснословят некоторые, из-за непочтительного отношения к реке" (=Herodotus II 112).
Есть дальнейшие случаи ( 53.1, 64.1 и 13), где Диодор не называет автора, которого он дискредитирует, но где рассматриваемый человек должен, конечно, быть Геродотом. Это отношение могло бы напомнить о Манефоне, который, как думают, писал частично с целью дискредитации Геродота. Но, как уже было сказано, эта секция вообще не имеет отношения к историческим писаниям Манефона, тогда как она близко согласуется с писаниями Геродота. Якоби предполагает, что попытку дискредитации истории Геродота следует скорее отнести к Гекатею, который должен был достичь этой цели для того, чтобы сделать свою собственную версию общепринятой.
Однако, Диодор также включает в свою историческую секцию многое не встречаемое у Геродота. Так, например, в 58.2 Диодор сообщает, что Сесоозис впрягал в свою колесницу царей вместо лошадей - история, неизвестная Геродоту. И имя дочери Сесоозиса, Атиртис, происходит только из Диодора. Должно также отметить, что в 53.1 Диодор говорит, что, так как греки и египтяне столь противоречиво рассказывают о Сесоозисе, он представит сообщение, которое лучше всего согласуется со свидетельствами памятников. Это может предположить, что его источник достаточно свеж, чтобы позволить греческим вариациям легенды о Сезострисе умножаться. Конечно, это устраняет возможность того, что он использовал Геродота непосредственно.
Опять Диодор, кажется, пытается рационализировать дикие истории, принятые более ранней эрой. Объяснение, что сын Сесоозиса стал слепым в результате акта нечестия, отвергнуто им в пользу объяснения, что он унаследовал физическую конституцию своего отца (нам говорят, что сам Сесоозис ослеп в старости).
И легенда, что Протей мог менять свою внешность по желанию, объяснена им как непонимание обычая египетских правителей ношения знаков отличия в виде животных. В 63.8 Диодор отвергает удивительное объяснение "некоторых египтян", что насыпи из соли и щелока, на которых были установлены пирамиды, были уничтожены позволением реке течь по ним и растворить их: это является слишком фантастическим, чтобы быть вероятным.
Иногда имена царей немного отличаются от Геродотовых. Наиболее заметные различия находятся в написании имени царя 4-й династии, Хуфу. Геродот расшифровывает его как Хеопс, но Диодор (63.2) использует имя Хеммис, и предполагается, что у источника Диодора была информация непосредственно от египтян.
То же самое верно для его упоминания о Хабрюе (64.1: "После смерти этого царя (Хеммиса) его брат Хефрен вступил на престол и процарствовал пятьдесят шесть лет, но некоторые говорят, что это был не брат, но его сын, по имени Хабрюй"
Фактически за Хуфу не следовал Хефрен; они отделены Раджедефом, которому Хефрен был братом.
Ясно, что Диодор записывает другую традицию, и возможно, что прямо или косвенно он обязан этой информацией египетским жрецам.
Хотя списки царей у этих двух авторов совпадают по большинству вопросов, есть несколько имен, которые зарегистрированы только одним из них. Так, в истории Диодора, Амасис и Мендес (или Марр) зарегистрированы как правившие между Сесоозисом II и Протеем, тогда как в версии Геродота Протей следует за Фероном, сыном Сесостриса, непосредственно. И в то время как Геродот ставит Аниса и Сета между Шабакой и двенадцатью правителями, в сообщении Диодора эти двенадцать правителей следуют сразу за Шабакой после двухлетнего периода анархии.
Вдобавок Диодор, кажется, перемещает материал, который встречается у Геродота. Так, история Псаммиса и элейцев, которая включена в историческую часть Геродота (II 160), помещена Диодором в его раздел о законодателях (95.1). Но царь здесь не Псаммис, но Амасис. И тогда как Диодор продолжает сообщать о деловых отношениях между Амасисом и Поликратом (95.3), Геродот приписывает это не Псаммису, а Амасису и включает историю в III 40. Кроме того, сообщение о восстании в господство Псамметиха (Геродот II 30) восстанавливается Диодором в его верной хронологической позиции.
Ясно, Диодор должен использовать сообщение, основанное на геродотовом, или иначе он сам коррелирует два или больше источника, одним из которых является Геродот. Нужно признать, что в свете очевидного умаления Диодором Геродота, последнее кажется маловероятным. Альтернативным кажется то, что Диодор брал всю свою историческую секцию из источника, который в свою очередь базировал свое сообщение на Геродоте, но включил дополнительную информацию.
Например, 66.3-6 должны по-видимому происходить в конечном счете от Геродота, так как Pliny, Nat. Hist., XXXVI, 13 цитирует только его в качестве автора теории, что Лабиринт был построен Двенадцатью; в котором случае 61 не может прибыть из Геродота, но из более точного источника. То, что этим источником мог быть Гекатей, как Якоби предполагает, поддерживается определенным количеством свидетельств: историческая секция содержит элемент философских или идеалистических размышлений например о смертной казни (65.3 ff.), и об отношениях между правителем и подданными (54.1-2, 64.9), которые размышления могли бы связываться с Гекатеем. Но вообще предполагается, что Гекатей предназначал свою работу для вытеснения Геродота, и если это так, трудно понять, почему он должен был так широко использовать сообщение Геродота.
Остается возможность, что Диодор комбинирует автора Геродотовой школы с автором Манефоновой. Вероятно, от последнего идет враждебное отношение к Геродоту, начало которому, кажется, положил Манефон. Или эти два гипотетических автора могут фактически быть одним писателем; Плутарх в трактате "Об Изиде и Oсирисe", как полагают, использовал в частности пока еще неопознанный источник, который включал и Гекатея и Манефона. В предварительную поддержку этого есть единственный случай в исторической секции Диодора, где словарь Диодора имеет более близкое сходство с Манефоновым, чем с Геродотовым:
Herodotus 55.8: К тому же, на каждой стеле был изображен половой орган: у воинственных народов - мужской, у слабых и покорных - женский, ибо, как полагал Сесоосис, по главнейшему органу потомкам станет ясен дух каждого из народов.
Manetho 34: На стелах (колоннах) он изображал половые органы: храбрым народам - мужские, а трусливым - женские. Соответственно, он почитался египтянами как следующий после Осириса.
Слова Геродота не имеют отношения к какому-либо из более поздних сообщений. С другой стороны, сходство между Манефоном и версией Диодора ни в коем случае не достаточно близко, чтобы быть окончательным.
Четвертый и последний раздел книги I, охватывающий все аспекты египетской цивилизации, замечателен. Именно эта секция, как обычно полагают, является сутью Гекатеева описания идеального государства. На протяжении всего изложения, как представляется, существует общий скрытый контраст между египетским и греческим государствами (74.6-7; 76.1; 73.5; 92.5; 93.5; 81.7). Но в представлении и Шварца и Якоби реалии египетской цивилизации должны рассматриваться просто как отправная точка для постижения ее политии, и в результате оба критика отвергают историческую ценность сообщения. Действительно, никакого отношения к исторической ценности эта секция не имеет вообще: здесь очевидная картина идеального государства в представлении греческой мысли 4-го столетия до н. э. Предполагается, что 70-71 в особенности должны интерпретироваться как концепция Гекатеевой утопии, построенной на основе греческой политической теории. Кроме того эта картина царства, как предполагается, типична для Птолемея I и его двора.
Но с этим не согласен Мейер. Он считает этот тренд совершенно чуждым текстам. Признавая, что источник - Гекатей, он утверждает, что намерение последнего состояло в том, чтобы описать Египет в разгар его могущества (ср. 71.5, 72.6) и что его описание произошло от египетских жрецов, а не от греческой философии. Тесная связь между жрецами и царем достигла своего пика в Новое Царство, когда Фивы стали фактически автономным государством, управляемым первосвященниками, полностью затеняя монархию, и это может хорошо быть основанием для сообщения Диодора. Связь между жрецами и царем сохранилась до последнего времени, и даже Птолемеи поддерживали ее видимость. Но едва ли можно предположить, что Гекатей видел в дворе Птолемея I свое представление об утопии.
Последующие главы этой секции, имеющей дело со структурой египетского общества, все поддержаны в какой-то мере египетскими текстами. Действительно, они во многих случаях настолько точны (например, 75 о процедуре суда; 82. 1-2 о профилактике болезней), что можно только предположить, что у источника Диодора была информация непосредственно от египтян. Это особенно верно для главы по бальзамированию (91): в нескольких моментах этот пассаж совпадает с сообщением Геродота, но в основном дополняет его. В результате невозможно поверить, что Диодор здесь вообще использовал сообщение Геродота. Трудно полагать, что Геродот получил свою информацию кроме как по слухам; конечно, нет ничего, чтобы предположить, что он фактически присутствовал при процессе бальзамирования. Но в то время как путешественник эллинистической эры, возможно, вполне имел доступ к древним записям, или по крайней мере к жрецам, отвечающим за них, описание Диодора начального ритуала paraschist определенно производит впечатление свидетельства очевидца. Если бы этот ритуал все еще исполнялся в эллинистический период, и это не просто сообщение, взятое из более древних записей, то жреца Манефона можно было бы вполне считать наиболее вероятным свидетелем зрелища. В любом случае странно, что Геродот абсолютно не упоминает о этом.
Из заключительных двух тем в этом разделе обсуждающая египетских законодателей (94-95) была первоначально отделена Шварцем от остальной части книги как не являющаяся работой Гекатея. Хотя Якоби выражал сомнения относительно этого, фактически кажется маловероятным, что Гекатей написал 95.5-6, хвалящие персидского Дария и порочащие Птолемеев как правителей. Так едва ли вероятно мог писать Гекатей, сочиняющий в начале македонского правления. Здесь скорее отражается поздний родной национализм или, возможно, позиция самого Диодора.
Главы 96-98, несмотря на легкую несуразность их структуры, безусловно связаны с предыдущими разделами в книге. Постоянно упоминаются греческие туристы в Египте, и возможно, тот факт, что последним из них упомянут Евдокс (IV век до н. э.) дает предположить, что источником информации является Гекатей.
Как было замечено, 37-41 и возможно 30-36 могут быть отделены от остальной части книги и приписаны Агафархиду или Артемидору. Но выводы касательно остальных свидетельств безрезультатны. Авторы, которым можно приписать другие представления и пассажи - Агрет, Ксенагор, Манефон и Эратосфен вместе с неизвестным источником главы 20 - жили после Гекатея, так что если рассматриваемые пассажи, можно сказать, возникли у них, то они не могли встречаться в сообщении Гекатея. Даже гимн Исиде (27) не может быть датирован с уверенностью, но не позже 1-го века до н. э.
Как будет замечено из комментария, у большой части информации Диодора есть гораздо больше поддержки со стороны египетских текстов и археологических свидетельств, чем предполагалось ранее. Этимологии, например, в главе 11, совсем не продукт поздней эллинистической философии, как часто считается, и вполне могут быть подлинными египетскими этимологиями; даже если они не являются древними по происхождению, они, возможно, были изобретены самими египтянами еще тогда, когда их собственное знание истинного значения их иероглифов почти пропало. Аналогично слова, обсужденные в 17.5, 28.4, 88.5, 96.8 все основаны на знании египетского языка, которого, насколько мы можем сказать, однако, Диодор совсем не знал, хотя в III 4 он обсуждает египетскую письменность.
Хотя III 4, вероятно, взята из Агафархида или Артемидора, источник или источники в книге I, должно быть, были хорошо знакомы с египетской цивилизацией и, должно быть, также достигли определенного понимания египетского языка, что говорит в пользу Манефона и Гекатея.
Но если историческую секцию нужно рассматривать как работу из одного и того же источника, как и в остальных частях книги, это поднимает значительную проблему.
Во-первых, история Египта продолжается только до времени Амасиса (Яхмос II, 569-526 до н. э.) в согласии с сообщением Геродота. Трудно видеть, почему Гекатей должен использовать Геродота вообще, так как он, казалось бы, был в состоянии получить точную информацию о других темах от египтян; и тем более почему он должен завершить свой сообщение более чем за двести лет до своего собственного времени. Можно было бы естественно ожидать, что он завершит свою историю завоеванием Египта Александром, отметив тем конец одной эпохи и начало другой. Утверждение, что он тактично воздерживается от описания завоевания Египта и персами и греками, в целом не отвечает на вопрос. Верно, что упоминание в 20.3 о македонцах как о потомках Осириса может быть просто случайным; но есть несколько упоминаний о персидском завоевании в 46.4, 58.4, 95.4. И тогда как последнее из них встречается в главе (95), уже упомянутой как маловероятной быть основанной на Гекатее, первое (в 46) происходит во введении к описанию могилы Осимандия, и вполне может быть взято из Гекатея. Однако, нигде нет прямого упоминания об Александре как о завоевателе Египта, хотя он несколько раз упомянут как его правитель, и это может наводить на размышления. Но свидетельства в лучшем случае отрицательны.
Немного пассажей с некоторой уверенностью можно приписать самому Диодору: 83.8, который приводит рассказ очевидца о линчевании римлянина за убийство кошки; 69.2 и 77.1, которые подчеркивают использование исторической информации; 44, где Диодор упоминает о собственном посещении Египта во время Птолемея XI, и 50.6, где он говорит: "Поэтому, с этого времени, начали умаляться Фивы, и возрастать Мемфис, вплоть до времени царя Александра, ибо, после того, как он основал себе соименный город на море, все последующие цари Египта считали для себя делом чести заботиться о его возрастании". Это заявление, очевидно, не Гекатея, Если эти пассажи можно приписать самому Диодору, разумно предположить, что есть другие схожие пассажи, включенные в текст, которые не могут быть идентифицированы, так как они не содержат очевидно поддающегося датировке материала. Этот отрывок, однако, не принадлежит самому Диодору, но взят из кого-то жившего много позднее времени
Александра и может быть использован в поддержку теории более позднего автора, комбинирующего Гекатея и Манефона, предположенного выше.
Как было сказано, вообще предполагается из свидетельств его более поздних книг, что Диодор был небрежным автором, эксцерпирующим некритически и протяженно различные источники, и вносящим оригинальные идеи как можно меньше. Именно это предположение позволяло принять теорию, что Гекатей был его единственным источником фактически для всей книги I. Но основываясь на структуре и стиле, можно сказать, что книге I не хватает определенного единства. Она разделена на четыре главных секции (религия, география, история и обычаи), но в каждом разделе материал представлен запутанным способом, с опережающими, повторяющимися, противоречивыми и хронологически неуместными фактами. Полное впечатление - то, что Диодор сначала разделил свою книгу мысленно на четыре главных темы для обсуждения, а затем собрал свой материал для каждой секции. В результате съедобные плоды Нила перечислены в зоогонии (10.1), географии (34) и ранней истории (43.1). Фивы упомянуты под религией (15.2), историей (45.4) и в списке греческих путешественников в Египте (97.7). Бокхорис обсужден под историей (45.2, 65.1), обычаями (79.1) и среди законодателей (94.5). Примеры дублированных пассажей многочисленны. Противоречащие пассажи, некоторые из которых были упомянуты выше, будут тогда объяснены фактом, что Диодор собирал свою информацию относительно каждого предмета больше, чем из одного источника.
Эта гипотеза не должна обязательно лишить законной силы теорию, что Гекатей, возможно, был источником для большой части книги I. Но невозможно приписать ему главную часть книги, не признавая, что он ответствен за многочисленные повторы и противоречия, и у нас нет никаких свидетельств, что они были характерны для его писанины. Слишком легко приписать автору, большая часть работы которого потеряна, пассажи, альтернативный источник которых не сразу очевиден. Кроме того, не может быть проигнорировано, что определенные пассажи вполне могли возникнуть у авторов значительно поздних, чем Гекатей, и что сам Диодор ответствен за другие. Безопаснее затем прийти к заключению, что в книге I Диодор брал из Агафархида или Артемидора для 37-41 и возможно для части 30-36, в то время как для остальной части книги он несомненно немного использовал Гекатея Абдерского, в то же самое время включая в структуру своего собственного строительства материал других широко различных авторов.