1. ДЕМОСФЕН

В речах оратора Исея техническая сторона афинского судебного красноречия достигла своего завершения. Язык аттической прозы получил достаточную определенность и гибкость для выражения самых отвлеченных понятий права, насколько его понимали афиняне; различные виды ораторской речи точно так же получили достаточную разработку. Последующим ораторам в этом отношении путь был расчищен: им оставалось только внимательно изучать данные образцы ораторского искусства и не столько открывать новые пути красноречия, сколько совершенствоваться и приспособлять к потребностям своей аудитории то, что уже было выработано предшественниками, поскольку им приходилось действовать не только на суде, но и в народном собрании.
И действительно, читая судебные и даже торжественные речи позднейших ораторов, мы поражаемся шаблонностью не только языка, но и приемов расположения частей речи и аргументации. Сами древние не раз отмечали это явление: при всем их желании показать отличительные особенности обычного типа судебных речей, например Демосфена, Гиперида, Динарха и др., им часто приходилось указывать на сходство их речей с речами то Лисия, то Исея, то Исократа, возводя это сходство к сознательному желанию того или другого из этих позднейших ораторов подражать своим предшественникам. Так, например, в некоторых речах Демосфена по делам опеки они видят подражание речам его учителя Исея, в речи его "Против Конона" и в разных речах Гиперида - подражание Лисию, в речах Ликурга видят прямое влияние Исократа, и т. п. В других случаях они не могут прямо указать автора речи, когда, например, не имеют каких-нибудь хронологических данных, а считают, что та или другая речь с полным правом могла бы быть приписана самым различным ораторам. Это обстоятельство, между прочим, создало путаницу и в александрийских каталогах, а оттуда и в наших собраниях речей ораторов, так как авторы некоторых речей определены крайне ненадежно; в собрании речей чуть ли не каждого оратора помещены речи, считающиеся на самом деле не принадлежащими ему. Очевидно, дело было не в сознательном подражании оратора кому-либо из предшественников, а в том, что типы речей были уже окончательно установлены и ораторы довольствовались выработанными образцами, только иногда проявляя свою оригинальность.
Таким образом, судебные речи позднейших ораторов особенного интереса не представляют. Гораздо более важны для нас политические речи, которые, однако, известны нам почти исключительно по произведениям Демосфена.
а) Биография Демосфена и его речи
Биография Демосфена нам сравнительно хорошо известна; сведения о его жизни мы получаем как из его собственных речей, так и из речей современных ему ораторов (Эсхина, Гиперида), из большой его биографии, составленной Плутархом на основании более древних источников (в изд. Дидо, стр. 1010- 1027), из более краткой биографии его, находящейся в "Биографиях десяти ораторов", приписывавшихся тоже Плутарху (в "Нравственных сочинениях" Плутарха по изд. Дидо, стр. 1028-1033), из краткой биографии Либания и некоторых других мелких биографий, из заметок в Лексиконе Свиды и у разных писателей (например, Цицерона).
Год рождения Демосфена приходится на время между 385 и 381 гг. до н. э.; всего скорее это 384 или 383 г. Отец Демосфена был также Демосфен, афинянин, человек состоятельный.
Отец Демосфена, умер, когда его сыну было всего семь лет, а дочери пять. Он оставил большое состояние: две фабрики, дом, деньги в разных торговых операциях, в общей сложности пятнадцать талантов (т. е. 22 500 рублей золотом). Все это состояние должен был наследовать, согласно афинским законам, один Демосфен. Перед смертью отец сделал завещание, в котором назначил трех лиц опекунами сирот: Афоба (сына своей сестры), Демофонта (сына своего брата) и Фериппида (своего старого друга). Однако, несмотря на выгодные условия, которыми были обеспечены все эти опекуны отцом Демосфена, они расхитили вверенное им наследство, как о том говорит сам Демосфен (в первой речи против Афоба, 15), указывая, что "никакие опекуны не грабили имущество сирот так бессовестно и так открыто". Дядя Демосфена, Демохар, пытался заступиться за сирот и вел какие-то переговоры с опекунами, но безуспешно. Вследствие этого состояние, которое было оставлено Демосфену и должно было бы в течение десяти лет при хорошем управлении удвоиться, оказалось совершенно расстроенным.
Демосфен еще до окончания опеки видел это и потому, как только достиг совершеннолетия (18 лет) и стал полноправным гражданином, потребовал от опекунов отчета. После бесплодных переговоров в течение двух лет ему пришлось начать против них судебный процесс. Он предъявил иск к одному Афобу в сумме 10 талантов. Это было при архонте Тимократе, т. е. в 364/3 г., когда Демосфену минуло двадцать лет. Дело он выиграл, но тем не менее Афоб путем разных судебных уверток уклонился от уплаты. в конце концов Демосфен, по видимому, удовольствовался получением ничтожной части наследства (дом с 14 рабами и 1/2 таланта деньгами, что составляло приблизительно 1/12 часть отцовского состояния).
Полученное Демосфеном образование не выходило за пределы обычного школьного обучения; ни философии, ни риторики в цикле изучаемых предметов не было. Тем не менее в дошедших до нас древних источниках указываются учителя Демосфена и по этим наукам. Так, учителем Демосфена по философии называют Платона, однако это известие сомнительно, как не основанное на каких-либо положительных данных. Учителем Демосфена по риторике назван в "Биографии десяти ораторов" Исократ. Относительно этого известия еще древние ученые высказывали сомнения; и действительно, общий характер речей того и другого оратора не свидетельствует о непосредственном влиянии Исократа на Демосфена, а встречающееся иногда сходство в мыслях и в способе выражения можно считать чисто случайным.
Необходимость вести с опекунами судебный процесс, который по афинским законам каждый гражданин должен был вести в суде лично, дала первый толчок к тому, чтобы Демосфен сделался оратором. О подготовке Демосфена к ораторской деятельности и о занятиях его искусством речи сохранилось несколько преданий. Насколько эти предания достоверны, судить трудно. Так, будто бы, Демосфен слушал однажды в суде превосходную защиту оратора Каллистрата, обвиняемого в измене, был свидетелем того, как Каллистрат силой своей речи изменил настроение присяжных и вышел из суда победителем, сопровождаемый общими похвалами и поздравлениями. Это событие так подействовало на Демосфена, что он захотел сам сделаться оратором. Рассказывали также, что он получил от некоторых лиц риторические трактаты Исократа и Алкидаманта (современника Исократа и ученика Горгия) и изучил их, никому об этом не говоря. Несомненно достоверными следует считать сообщения древних о том, что Демосфен учился красноречию у Исея, хотя некоторые рассказы об этом довольно сомнительны. Так, рассказывали, будто Исей ради обучения Демосфена закрыл сбою школу риторики, переселился в дом Демосфена и в течение четырех лет посвящал свои труды исключительно ему одному. Но все-таки факт обучения Демосфена Исеем надо считать достоверным. Это сообщают и Плутарх и Дионисий, который даже прибавляет, что своей известностью в последующее время Исей обязан именно тому, что был учителем Демосфена. И действительно, не только Дионисий находит в речах Демосфена сходство с речами Исея, но и мы можем заметить много следов этого сходства. Некоторые древние ученые считали даже, что речи, касающиеся опекунов, сочинены Исеем или, по крайней мере, исправлены им. Мнение о том, что Демосфен учился красноречию у Исея, тем более правдоподобно, что Исей в то время был известным логографом, специалистом именно по делам о наследствах.
Судебный процесс с опекунами, длившийся пять лет и окончившийся для Демосфена печально в материальном отношении, должен был дать ему, однако, большое нравственное удовлетворение: он, совсем еще молодой человек, одержал победу над Афобом, человеком, по видимому, влиятельным; в ходе этого процесса Демосфен произнес пять речей (три против Афоба и две против Онетора, помогавшего Афобу). Возможно он вел процессы и с другими опекунами и также выиграл их[1]. Несомненно, что Демосфен после этих процессов должен был прославиться как хороший юрист и адвокат. Во всяком случае, как говорит Плутарх в биографии Демосфена, он приобрел смелость произносить речи, достаточный навык и достиг славы и силы в судебных процессах (гл. 6). Большая часть отцовского состояния была потеряна, и необходимость заставила Демосфена, как и Лисия, использовать приобретенное им искусство слова для добывания средств к жизни. Он сделался логографом, т. е. стал писать судебные речи для других. Деятельности логографа Демосфен посвятил все третье десятилетие своей жизни, да и после этого иногда занимался ею; во всяком случае большая часть дошедших до нас судебных речей Демосфена в процессах частных лиц относится к 362-354 гг.; иногда, может быть, он выступал и сам на суде в качестве помощника - синегора (συνήγορος)[2], подобно теперешним адвокатам. Точное число судебных речей Демосфена неизвестно. Под его именем до нас дошли 42 судебные речи. Одни из них были произнесены в частных процессах, другие - в общественных; число первых - 30, считая с теми, которые сам Демосфен произнес против опекунов, число вторых-12. Но некоторые из этих речей считаются подложными, не принадлежащими Демосфену; с другой стороны, некоторые подлинные судебные речи Демосфена еще в древности могли быть потеряны. Интересно отметить, что почти все его судебные речи, касающиеся общественных дел, обвинительные.
Адвокатская деятельность не удовлетворяла Демосфена. Он желал быть государственным деятелем. Но переход от кабинетной работы адвоката к деятельности оратора в народном собрании был труден: чтобы громко говорить на открытом воздухе перед собранием в 6 тысяч человек, нужны были сильный голос, красноречие, смелость и уменье держаться. Оратор должен был быть очень сведущ в области внутренних дел, финансов, военного дела, внешней политики и т. д. Вообще, политический оратор в Афинах был не просто красноречивый человек: это был, по нашим понятиям, государственный деятель. Не занимая официально никакой должности, он присутствовал на заседаниях Совета пятисот и народного собрания, принимал участие в прениях, предлагал проекты постановлений, а для этого, конечно, мало было красноречия; нужно было иметь зрелость суждения и знание дела и людей. При таких обстоятельствах число ораторов - общественных деятелей (демагогов)[3] было невелико. Хотя в народном собрании имел право выступать каждый афинский гражданин, все же активных деятелей там было очень мало; да и эти немногие лица выступали не по всем вопросам, а один был специалистом по финансам, другой - по международным делам, третий - по коммерческим и т. п. Благодаря своему влиянию в Совете пятисот и в народном собрании эти ораторы были в Афинах своего рода министрами; они проводили свои предложения в виде постановлений ("псефизм"), и официальным должностным лицам оставалось только исполнять их. В период между 352 и 322 гг. (с небольшим перерывом) Демосфен был как бы министром иностранных дел.
Ввиду сложности функций оратора лишь у немногих хватало смелости выступать в такой роли; в этом отношении показателен разговор Сократа с Хармидом в "Меморабилиях" (III, 7), где Хармид оправдывает свое нежелание выступать в роли оратора тем, что в народном собрании часто осмеивают даже дельных ораторов. Неудачных ораторов не только осмеивали, но даже стаскивали с ораторской кафедры "стрелки" (полицейская стража в Афинах), о которых не раз упоминает Аристофан. О печальном положении неудачливых ораторов рассказывает Сократ в "Протагоре" Платона (319 С): "Если попробует давать совет кто-нибудь другой, кого афиняне не считают знатоком дела, они не принимают его мнения, а, напротив, смеются над ним и кричат до тех пор, пока пробовавший говорить или сам не отойдет вследствие их крика, или пока стрелки не стащат или не выведут его по приказанию пританов".
Так случилось и с Демосфеном в начале его деятельности как политического оратора. Плутарх об этом рассказывает так: "Когда он впервые выступал перед народом, его принимали с шумом и смехом вследствие необычности его речи, которая, казалось, состояла из запутанных периодов и искусственных доказательств, так что слушать ее было неприятно до пресыщения. Кроме того, как говорят, у него была слабость голоса, неясность языка, короткость дыхания, которая затемняла смысл речи вследствие того, что среди периода происходил перерыв. Наконец, он оставил народное собрание. В унынии бродил он в Пирее. Там его увидел Эвном[4] из дема Трии, бывший уже глубоким стариком, и стал укорять его за то, что он, обладая даром слова, подобным Периклову, по трусости и малодушию сам себя губит, не будучи в состоянии выдержать смело шум толпы, не подготовляя себя к борьбе, а равнодушно чахнет в бездействии".
Рассказ Плутарха о другой неудаче Демосфена интересен тем, что показывает, насколько близко было ораторское мастерство к искусству актера. По словам Плутарха, друг Демосфена, актер Сатир, после неудачного выступления его перед народом предложил ему продекламировать наизусть какое-нибудь место из трагедий Эврипида или Софокла. Демосфен продекламировал. Тогда Сатир повторил те же стихи, и Демосфен понял, насколько важны для оратора и уменье произносить речи и забота о том впечатлении, какое должны произвести его слова на слушателей.
После этого Демосфен устроил себе подземное помещение для упражнения в искусстве речи; сюда он приходил каждый день и старался обработать голос и развить в себе искусство декламации. Часто он проводил там два-три месяца подряд, обрив половину головы для того, чтобы от стыда не иметь возможности даже при полном желании выходить оттуда (Демосфен, 7).
Материал для этой работы отнюдь не был отвлеченным. Вступая в деловые сношения с различными людьми и ведя с ними разговоры, Демосфен использовал эти деловые свидания для того, чтобы достичь своей цели - сделаться совершенным оратором. Расставшись со своими собеседниками, он тотчас спускался в свое помещение для упражнений и пересказывал с начала до конца все дело и приведенные в пользу его доводы. Кроме того, речи, которые ему приходилось слышать, он запоминал и излагал их в виде отдельных мыслей и периодов. Также он исправлял всевозможными способами и пересказывал другими словами то, что ему говорили или что он сам говорил. Вследствие этого он слыл за человека, не одаренного от природы большими способностями, но благодаря труду обладавшего искусством и силой речи. Важным доказательством этого считалось то, что едва ли кто слыхал, чтобы Демосфен говорил экспромтом, без подготовки; напротив, нередко бывало, что, даже когда он сидел в собрании и народ просил его выступить, называя по имени, он не поднимался на кафедру, если не обдумал и не подготовил речи заранее. По этому поводу многие ораторы-демагоги издевались над Демосфеном; между прочим, Пифей в насмешку сказал, что его доказательства пахнут ламповыми фитилями. Но сам Демосфен говорил, что человек, готовящийся к речи, - друг демократии, потому что подготовка есть признак уважения к народу; а не заботиться о том, как народ отнесется к речи, есть признак человека, настроенного олигархически, который полагается более на насилие, чем на убеждение (там же, 8).
Что касается телесных недостатков, то против них Демосфен применял упражнение, по словам Деметрия Фалерского, слышавшего об этом, как он говорит, от самого Демосфена, бывшего уже стариком. Демосфен старался изгнать неясность и картавость произношения и сделать его отчетливым; он брал в рот камешки и, держа их во рту, произносил какие-нибудь тирады; чтобы развить голос, он, бегая и поднимаясь по крутым холмам, произносил какие-нибудь речи или стихи, не переводя дыхания. У него в доме было большое зеркало; стоя перед ним, он упражнялся в декламации. Говорят, к нему однажды подошел какой-то человек и просил его быть его защитником, рассказывая, что его кто-то побил. "Нет, - сказал Демосфен, - ничего такого, о чем ты говоришь, с тобою не случилось". Тот, возвысив голос, стал кричать: "Как, Демосфен? Со мною ничего не случилось?" - "Теперь, - сказал Демосфен, - я слышу голос оскорбленного, пострадавшего человека!" Вот как важно было, по мнению Демосфена, напряжение голоса оратора и выразительное, сопровождаемое мимикой произношение для того, чтобы ему верили. Народной массе чрезвычайно нравилась декламация Демосфена, но люди с тонким вкусом находили ее низкой, неблагородной, лишенной силы. К числу таких людей принадлежит и Деметрий Фалерский (там же, 11).
В статье Псевдо-Плутарха о Демосфене есть еще некоторые сведения. Он не мог выговаривать букву "ро" (об этом говорят также Цицерон, Квинтилиан и др.). Так как во время декламации он двигал плечом, то привесил к крыше вертел или меч, чтобы страх получить укол удерживал его от лишних движений. Он ходил на берег Фалерской бухты и там упражнялся в декламации под шум волн, чтобы шум народа не внушал ему страха. Он дал актеру Неоптолему 10 000 драхм за то, чтобы тот выучил его произносить целые периоды, не переводя дыхания. Когда его кто-то спросил, что в ораторском искусстве первое, он ответил: "произношение с мимикой", что второе: "произношение с мимикой", что третье: "произношение с мимикой".
Таковы предания о подготовке Демосфена к ораторской деятельности в народном собрании и о начале этой деятельности. Насколько соответствуют. действительности эти предания, определить невозможно, но очень вероятно, что многое в них совершенно правдиво.
Наши источники не дают сведений о том, к какому периоду жизни Демосфена относятся упоминаемые здесь факты. Судя по тому, что первая из дошедших до нас речей, произнесенных самим Демосфеном в народном собрании, "О симмориях", относится к 354/3 г., когда ему было 30 лет, можно предполагать, что неудачные попытки Демосфена выступать в народном собрании были предприняты им во время третьего десятилетия жизни, когда он занимался составлением речей для других.
Как уже сказано выше, деятельность логографа не удовлетворяла Демосфена. Когда он перестал заниматься этим делом, в точности неизвестно Правда, в речи "Против Зенотемида" Демон, двоюродный брат Демосфена, приводит его слова: "С тех пор, как я начал говорить о делах общественных, я не приступал ни к одному частному делу [я не брался ни за одно частное дело]" (XXXII, 32). Об этом же говорит и Эсхин, указывая на то, что Демосфен, лишившись доверия на поприще логографии, "выскочил на ораторскую кафедру" (III, 173). Однако есть несколько речей, касающихся частных дел, которые, по видимому, были написаны Демосфеном для разных лиц уже во время его политической деятельности; одна такая речь - "против Дионисодора" (LVI) - относится даже к 322 г. - году смерти Демосфена. Даты большей части таких речей установить невозможно вследствие отсутствия в них каких-либо указаний на время их произнесения; кроме того, принадлежность некоторых из них Демосфену сомнительна. Можно предполагать, что иногда ему приходилось возвращаться к своей прежней профессии из материальных соображений.
Речи, которые составлял Демосфен для других в течение раннего периода своей деятельности, не сохранились; до нас дошли только четыре речи, относящиеся приблизительно к 359/8 г.: "Против Спудия о приданом" (XLI), "О венке за триерархию" (LI), "Против Калликла о поместье" (LV) и "Против Поликла о расходах на триерархию" (L), признаваемая, однако, подложной.
Выше отмечалось, что Демосфен, как логограф, не ограничивался составлением речей по частным делам (λόγοι δικανικοί ίοιωτικοί), но писал судебные речи и о делах государственных (λόγοι δικανικοί δημόσιοι). Таких речей дошло до нас четыре: "Против Андротиона" (XXII), 355 г.; "Против Тимократа" (XXIV), 353 г.; "Против Аристократа" (XXIII), 352 г.; "Против Лептина" (XX), 354 г. Эти речи, за исключением последней, написаны для других лиц, а речь "Против Лептина" была первой из дошедших до нас его судебных речей политического характера, которую он произнес сам, но не как главный обвинитель, а как синегор одного из обвинителей.
Эти судебные речи были для Демосфена как бы переходной ступенью к его ораторской деятельности в народном собрании.
Первой речью Демосфена, произнесенной в народном собрании в 354/3 г. (после упомянутых выше неудачных попыток), была речь "О симмориях" (XIV)[5]. В Афины проникли слухи о больших военных приготовлениях, предпринимаемых персидским царем Артаксерксом III Охом. Ораторы призывали афинян к борьбе со старым национальным врагом. Демосфен советовал не делать неосмотрительных шагов. Он считал, что надо вооружаться и для этой цели следует заново подразделить граждан на симмории, восстановить прежнюю морскую мощь Афин, а затем во всеоружии ожидать врага. Планы Демосфена о реформе афинской морской державы не встретили сочувствия в народном собрании. Почти все комментаторы, начиная от Дионисия и схолиастов и кончая Шефером и Блассом, утверждали, что Демосфен, упоминая в этой речи (§ 11) "признаваемых врагов" (τους όμολογουμένους ἐχθρους), имел в виду македонского царя Филиппа и что здесь впервые он обнаружил свою дальновидность и осмотрительность относительно истинных опасностей, грозивших Афинам. Однако это предположение слишком натянуто, и поэтому едва ли с ним можно согласиться.
За речью "О симмориях" в хронологическом порядке следует речь "За мегалополитян" (XVI), относящаяся к 353/2 г. По инициативе Эпаминонда в 371 г. был основан в Аркадии город Мегалополь, в который перешли жители нескольких десятков мелких, разрозненных прежде, селений. Такое усиление Аркадии шло вразрез с интересами Спарты. Поэтому спартанцы искали случая уничтожить Мегалополь, чтобы искоренить возникшее было политическое значение Аркадии.
Задумав осуществить такой план, спартанцы в 352 г. отправили послов в Афины с просьбой помочь им в этом деле; жители Мегалополя, со своей стороны, отправили послов в Афины с просьбой защитить их. По этому поводу в народном собрании ораторы говорили и за и против мегалополитян. Демосфен в своей речи поддержал просьбу мегалополитян, советуя афинянам не допускать завоевание спартанцами Мегалополя, чтобы тем самым не допустить преобладания спартанцев в Пелопоннесе. Трудность защиты такого предложения состояла в том, что афиняне в сражении при Мантинее (362 г.) были союзниками спартанцев против фиванцев, а мегалополитяне были союзниками фиванцев, врагов афинян. Результат речи Демосфена неизвестен, но во всяком случае афиняне не оказали военной помощи Мегалополю.
В 351 г. афинскому народному собранию пришлось решать еще один вопрос о помощи.
Результатом "Союзнической войны" (357-355 гг.) было то, что в Родосе, как и в других городах, участвовавших в этой войне, взяла верх олигархическая партия. Олигархам оказал помощь Мавсол, вассал персидского царя в Карии, который таким образом подчинил своей власти Родос. Демократы были изгнаны. После смерти Мавсола, которому наследовала его жена Артемисия, демократы обратились к афинянам за помощью. По этому поводу Демосфен произнес речь "О свободе родосцев" (XV), в которой советовал оказать им помощь. Это предложение также нелегко было провести, потому что лишь несколько лет назад родосцы вышли из морского союза с Афинами и в "Союзнической войне" отвоевали себе независимость. В доказательство своего предложения Демосфен ссылается на то, что, во-первых, родосцы-эллины, которых не следует выдавать варварам, во-вторых - демократы, которым афиняне должны помочь в борьбе против олигархов хотя бы ради своих собственных интересов.
По видимому, и это предложение Демосфена не имело успеха в народном собрании; как видно из речи "О мире" (§ 25), произнесенной Демосфеном через пять лет после этого, Родос находился под властью карийского князя, преемника Артемисии.
С 352/1 г. деятельность Демосфена тесно связана с политической историей Афин и даже всей Греции. С этого года начинается борьба Демосфена с царем Македонии Филиппом II, на которой и основана слава Демосфена как великого оратора. В этом году была произнесена им первая речь "Против Филиппа" (IV); но и тогда он еще не принадлежал к числу ораторов, обычно говоривших перед народом, как видно из того, что он противополагает себя подобным ораторам (IV, 1).
Ввиду того, что ораторская деятельность Демосфена была тесно связана с политической историей Греции IV века до н. э., необходимо дать хотя бы самый краткий очерк событий того времени.
Македония - суровая горная страна, лежащая к северу от Греции. Издревле она была населена племенами разного происхождения. Цари ее вели род свой от аргосских Гераклидов и стремились распространить среди своих подданных греческое образование. Но это влияние греческой культуры коснулось только высшего сословия - аристократии, которая в Македонии играла большую роль, ограничивая до известной степени патриархальную царскую власть.
Главными занятиями народа были война, охота и скотоводство.
В 360 или 359 г. царем македонским стал Филипп II, отец Александра Македонского. Он провел свою юность заложником в Фивах, где имел возможность познакомиться с положением ослабленных войнами и внутренней борьбой государств Греции, а также оценить и изучить фиванскую военную организацию, введенную вождем фиванской демократии Эпаминондом. Став царем Македонии, хитрый и дальновидный Филипп решил воспользоваться благоприятными условиями и получить гегемонию в Греции. Он начал с того, что, по образцу фиванского войска, создал сильную, хорошо организованную армию. В 358 г. афинские союзники - Родос, Хиос, Кос, Византий - отпали от союза с Афинами; после этого события афиняне вели с ними войну (так называемую "Союзническую"), но неудачно: им пришлось признать независимость союзников (355 г.). Воспользовавшись этими затруднениями афинян, Филипп завоевал города Амфиполь, Пидну, Потидею на побережье Фракии (357-356 гг.) и ждал только удобного случая вмешаться во внутренние дела Греции. Такой случай ему вскоре представился: в Греции началась так называемая "Священная война" из-за покушения Фив на независимость соседней Фокиды (355 г.). Так как в начавшейся войне фиванцы не могли одолеть фокидцев, то они призвали на помощь Филиппа, который победил фокидских наемников (352 г.) и занял Фессалию, утвердившись, таким образом, у самых ворот Греции. Захватническая политика македонского царя стала вызывать серьезные опасения афинян. Они снарядили флот, заняли Фермопилы и тем заставили Филиппа отступить. Тогда Филипп снова направился во Фракию. В ноябре 352 г. в Афины пришло известие, что он осаждает город Герайон-Тейхос, находящийся вблизи Херсонеса Фракийского, и что поэтому афинским владениям и колонистам, жившим на этом полуострове, грозит большая опасность. Обладание проливами (Геллеспонтом и Боспором) было для афинян жизненным вопросом, так как с северного берега Понта (Черного моря) вся Греция снабжалась хлебом. Это известие вызвало в Афинах панику, и народное собрание постановило послать туда флот с войском из афинских граждан. Но пока делались приготовления к этой экспедиции, пришло известие о болезни и даже смерти Филиппа. В связи с этим афиняне отменили или отсрочили снаряжение флота. Слух о смерти Филиппа оказался ложным, но тем не менее все лето 351 г. афиняне провели в бездействии и только в сентябре 351 г. послали во Фракию небольшую эскадру под начальством Харидема.
Весной 351 г., в то время как Филипп был занят делами во Фракии, Демосфен произнес первую речь "Против Филиппа". Эта речь была началом целого ряда речей, имеющих темой борьбу с Филиппом и потому называемых "филиппиками". Их можно разделить на две группы. К первой относятся: "Первая филиппика" (IV), 351 г. и три "Олинфских речи" (I, II, III), 349/48 г.; эти "филиппики" были произнесены до мира 346 г. За ними следует вторая группа "филиппик": "О мире" (V), 346 г., "Вторая филиппика" (VI), 344 г., "О положении дел на Херсонесе" (VIII), 341 г., "Третья филиппика" (IX), 341 г. Таким образом, всего восемь речей; кроме того, три речи считаются не принадлежащими Демосфену: "Четвертая филиппика" (X), "О Галоннесе" (VII), речь "В ответ на письмо Филиппа" (XI). К "филиппикам" же относят "Письмо Филиппа" (XII), так что всех "филиппик" получается двенадцать[6].
Какое именно событие послужило поводом к произнесению "Первой, филиппики", нам не известно, и в самой речи указаний на это нет. Филипп в это время находился далеко от Греции, и поэтому непосредственной опасности для Афин не было, но, как видно из начала речи, в народном собрании вопрос об опасности со стороны Филиппа неоднократно обсуждался. Это указывает на то, что в промежуток между осенью 352 г. и весной 351 г. произошла перемена в отношении афинян к Филиппу. Демосфен в этой речи упоминает о "бедственном положении", о робости афинян перед наглостью Филиппа, о мнении некоторых граждан, что Филиппа "трудно одолеть" (§§ 2-4), и т. п.
Интересно сравнить "Первую филиппику" с произнесенной почти одновременно речью "О свободе родосцев". В последней Демосфен упоминает о Филиппе, как о человеке, вызывающем к себе, по крайней мере у известной части народа, презрительное равнодушие. В "Первой филиппике" оратор с самого начала предполагает, что все упали духом от успехов Филиппа, что об этих успехах велось уже немало дебатов и что он, Демосфен, не колеблется выступить публично, так как советы более старых ораторов истощены и оказались бесполезными. Такая перемена афинян, и в частности Демосфена, в отношении к Филиппу может быть объяснена только какими-либо событиями, давшими возможность яснее увидеть опасность, грозившую со стороны Филиппа. По речам Демосфена можно даже проследить, как у него постепенно вырабатывалось представление о такой опасности.
Первое упоминание о Филиппе у Демосфена мы находим в речи "Против Лептина", 354 г.: "Чем руководились те, которые предали Пидну и другие места Филиппу?" (63). В речи "За мегалополитян" никакого упоминания о Филиппе нет. В речи "О свободе родосцев" (24) Демосфен говорит о нем: "Я вижу, что некоторые из вас часто с пренебрежением относятся к Филиппу, как к человеку, ничего не стоящему, и боятся [персидского] царя, как сильного врага для тех, кому он захочет быть врагом". Этот отзыв о Филиппе совершенно не соответствует "Первой филиппике". На этом основании правильнее думать, что речь "О свободе родосцев" была произнесена раньше "Первой филиппики"[7].
Таким образом, довольно вероятным является предположение, что и сам Демосфен долгое время не признавал опасности со стороны Филиппа, считая его мелким варварским князьком, и только ко времени произнесения "Первой филиппики" увидел эту опасность.
Когда в 351 г. Демосфен выступил с "Первой филиппикой", он сразу же стал в оппозицию к македонской партии. Ему пришлось бороться с миролюбием этой партии по отношению к Филиппу, с раздачей государственных денег[8] народу вместо употребления их на военные надобности, с нежеланием населения исполнять гражданские обязанности - лично нести военную службу и делать денежные взносы на войну. Демосфен постоянно требовал: 1) чтобы теорик использовался на военные нужды; 2) чтобы люди состоятельные, на которых государством возложены денежные повинности, неукоснительно их исполняли; 3) чтобы афинские граждане были обязаны лично участвовать в войне, а не предоставляли ведение войны одним наемникам. Но эти требования Демосфена были непопулярны; если даже народное собрание и выносило какое-либо постановление в духе его советов, то оно на практике или совсем не исполнялось, или исполнялось только частично.
В первый период своей политической деятельности (351-346 гг.) Демосфен был одинок. Ему пришлось бороться на два фронта: против самого Филиппа и против своих сограждан, фактически помогавших Филиппу своим бездействием. Но с течением времени вокруг Демосфена образовалась партия патриотов, среди которой были два выдающихся оратора - Ликург и Гиперид. Эту партию можно назвать "антимакедонской".
"Первая филиппика" содержала программу, которой Демосфен оставался верен до конца жизни. Через двадцать два года после этого Демосфен в своей последней большой речи "О венке" с полным правом мог сказать про себя: "Я умел различать события при их зарождении, заранее постигнуть их и заранее сообщить свои мысли другим" (XVIII, 246).
Задача Демосфена состояла в том, чтобы свести афинский народ с того ложного пути, по которому вел его Эвбул со своими приверженцами. Демосфен стремился показать ошибочность их политики и прискорбные ее последствия. "Бедственное состояние, - говорил Демосфен афинянам, - наступило вследствие полнейшего вашего бездействия" (2). Между тем "никакие враги не страшны для вас, пока вы деятельны" (3). "Филипп, опьяненный успехами, питает, в своей гордыне, смелые мечты, потому что не видит людей, готовых помешать ему, и потому что гордость его растет вместе с удачами" (49). "Сам по себе он не остановится, это ясно, разве только кто другой задержит его". "Будущее, - объясняет Демосфен, - зависит от нас самих, и если мы не захотим теперь вести войну с Филиппом вдали отсюда, то, наверное, будем вынуждены вести ее здесь" (50). Но советы оратора не были приняты народным собранием.
Интересы государства волновали Демосфена гораздо более, чем его личные дела. В 353/2 или, по Дионисию, в 349/8 г. у него произошло столкновение с афинским гражданином Мидием, который публично его оскорбил. Готовясь к судебному разбирательству, Демосфен составил, хотя и вчерне, речь "Против Мидия" (XXI), которая, однако, так и не была им никогда произнесена.
В это время события развертывались вокруг пограничного с Македонией города Олинфа, стоявшего во главе союза фракийско-халкидских городов. Олинфяне ранее находились в союзе с Филиппом, который для них отвоевал у афинян город Анфемунт, и участвовали в войне против афинян. Однако с течением времени олинфяне стали относиться к Филиппу с подозрением и прекратили войны с афинянами. Филипп счел олинфян нарушителями договора и начал против них военные действия. Те через послов обратились к афинянам за помощью. В связи с этим Демосфен произнес три "Олинфские" речи (349/8 г.) В своей "Первой Олинфской" речи (I) Демосфен поддерживает олинфских послов. Денежные средства, необходимые для войны, говорит он, можно было бы изыскать. Демосфен намекает на теорик; ему приходилось ограничиваться намеком, потому что существовавший закон запрещал использование этих денег на военные нужды. Афиняне, убежденные Демосфеном, постановили оказать помощь олинфянам, но отправка вспомогательного отряда замедлилась. Чтобы поднять дух народа, Демосфен выступил со "Второй Олинфской" речью, в которой указывал на слабые стороны Филиппа. По выражению Демосфена, "удачи Филиппа заслоняют на время его характер, потому что удачи способны прикрыть собой пороки, но достаточно малейшего потрясения - и характер обнаружится в своем настоящем виде". В "Третьей Олинфской" речи (III) Демосфен осуждает самонадеянность афинян и предлагает отменить закон, запрещающий использовать "зрелищные деньги" на военные нужды.
Возможность задержать наступление Филиппа, оказав помощь олинфянам, была упущена афинянами. Среди самих же олинфян нашлись предатели, открывшие Филиппу городские ворота и предоставившие в его распоряжение 500 конных воинов. Падение Олинфа (348 г.) произвело сильное впечатление на афинян. Была сделана запоздалая попытка создать против Македонии коалицию греческих государств с Афинами во главе, однако эта попытка не имела успеха.
Филипп отпустил без выкупа некоторых афинских граждан, взятых им в плен в Олинфе; возвратясь на родину, они уверяли сограждан, со слов самого Филиппа, что он желает быть другом афинян. Афиняне отправили к Филиппу посольство для переговоров о мире и союзе, назначив послами десять человек, в том числе Филократа, Демосфена и Эсхина.
Вскоре в Афины прибыли уполномоченные с письмом от Филиппа. После обсуждения в народном собрании условий мира, по предложению Филократа, в 346 г. был заключен мир и союз с Филиппом ("Филократов мир"). По условиям этого мира Афины сохраняли свои поселения на севере, но Фракийское побережье почти целиком переходило под власть Филиппа. В Македонию было послано афинское посольство в прежнем составе, чтобы получить от Филиппа клятвенное подтверждение. За это время бесповоротно определилось расхождение Демосфена со сторонником промакедонской политики Эсхином. Эсхин в торжественной речи просил Филиппа разрешить спор относительно Дельфийского святилища и сломить высокомерие фиванцев, чем невольно содействовал планам Филиппа. Демосфен, напротив, сопротивлялся всем попыткам Филиппа посеять рознь между эллинскими государствами. В июле 346 г. посольство, наконец, вернулось в Афины, опять-таки с письмом от Филиппа, составленным в благожелательном тоне.
Демосфен предостерегал афинский Совет и народ от всяких иллюзий насчет дальнейших намерений Филиппа, но его не хотели слушать. В речи "О мире", произнесенной им осенью 346 г. (V), он также отзывается враждебно о Филиппе (недаром и эту речь причисляют к "филиппикам"). Некоторые из древних ученых неосновательно сомневались в принадлежности этой речи Демосфену, считая, что только в ней одной Демосфен защищает мир с Филиппом. Но доводы в пользу мира у него совсем не те, какие выдвигали приверженцы Филиппа. Демосфена заботит неподготовленность Афин, легкомысленно склонных ввязаться в войну, имея против себя и амфиктионов[9]. В этом отношении особенно примечательны заключительные слова речи "О мире": "Было бы глупо и чрезвычайно досадно предпринимать войну теперь против всех народов из-за пустого призрака (σκια) в Дельфах, когда мы проявили необычайную уступчивость в отношениях к отдельным народам, хотя в то время дело шло о наших кровных, насущных, нуждах".
Виновниками печального положения, в котором очутились Афины, Демосфен считал тех, кто внушил народу необоснованные иллюзии насчет Филиппа, и прежде всего оратора Эсхина.
Между тем Филипп воспользовался миром, чтобы упрочить свое положение, особенно на море. Происходившие же в это время раздоры между пелопоннесскими государствами давали ему удобный повод для вмешательства в их дела. По предложению Демосфена, афиняне, чтобы отвлечь пелопоннесцев от Филиппа, отправили в Пелопоннес посольство, в котором участвовал и сам Демосфен. По возвращении Демосфен произнес свою "Вторую филиппику" (VI), 344 г., касающуюся специально отношений с пелопоннесскими государствами и, в частности, с Арголидой и Мессенией. По мысли Демосфена, в распри эллинов не должно допускать вмешательства посторонней державы. Если в Элладе руководящая роль должна принадлежать кому-нибудь, то, разумеется, лишь афинянам, показавшим свою стойкость и непреклонность в борьбе с персами и защищавшим интересы всех эллинов.
Рассказывая во "Второй филиппике" о своем посещении Пелопоннеса, Демосфен говорит: "Чего вы добиваетесь? -спросил я [мессенцев]. - Свободы. - Но разве вы не видите, что Филипп - злейший враг ее, хотя бы по своему титулу? Ведь всякий решительно царь и владыка - ненавистник свободы и законов" (23-25). Демосфен призывает греков к единению, "пока гроза еще собирается и не наступила, пока еще мы можем понять друг друга" (35).
К филиппикам причисляется также речь "О Гелоннесе" (VII), 344 г., на самом деле принадлежащая не Демосфену, а Гегесиппу, стороннику антимакедонской партии. Филипп отнял у морских разбойников занятый ими маленький остров Галоннес, принадлежавший прежде афинянам. Афиняне потребовали от Филиппа возвращения им этого острова. В ответ на это Филипп прислал письмо (не дошедшее до нас), в котором указывал, что остров теперь принадлежит ему по праву, но что он согласен подарить его афинянам. Речь "О Галоннесе" и является ответом на письмо Филиппа. Оратор доказывает, что хотя Филипп отнял остров у разбойников, все-таки он не принадлежит Филиппу и потому Филипп должен не подарить, а возвратить его афинянам. По этой же причине афиняне не могут согласиться с предложением Филиппа передать это дело на рассмотрение третейского суда. В речи даются ответы и на другие вопросы, затронутые Филиппом в письме.
Ко времени между 348 и 343 гг. относятся еще пять небольших логографических речей, по характеру изложения признаваемых подлинно демосфеновскими. Эти речи следующие: речь "Против Беота относительно присвоения имени" (XXXIX); речь "Против Пантенета" (XXXVII), где дело идет о покупке и продаже рудника; речь "Против Эвбулида" (LVII), в которой некто, исключенный из дема, апеллирует к суду гелиастов, Эвбулид же, как демарх, привлекается к ответственности; речь "Против Навсимаха и Ксенопифа" (XXXVIII), составленная для сыновей Аристехма; тематически она соприкасается с первым процессом Демосфена против опекунов, с той только разницей, что здесь под защиту берутся как раз интересы опекуна или, по крайней мере, его детей; речь "Против Конона относительно оскорбления действием" (LIV), по своей теме напоминающая речи древних ораторов; в ней молодой человек Аристон обвиняет Конона в нанесении ему побоев.
Работа логографа не препятствовала политической деятельности Демосфена. В 343/2 г. он произнес речь "О недобросовестном посольстве" {XIX), в которой обвинял Эсхина в том, что его донесения по возвращении из второго посольства были ложны, а его советы враждебны афинскому народу; Эсхин, по мнению Демосфена, был подкуплен Филиппом; и Эсхин и его соучастники не выполнили, как послы, данных им инструкций; их поведение было на руку Филиппу, который в своих интересах воспользовался проволочкой. Демосфен утверждает, что Эсхин в своем докладе лгал и помешал афинянам узнать правду от самого Демосфена. Эсхин принимал участие в ликовании по поводу разрушения крепостей и городов афинских союзников. "Вы получили золото, вы предали родину! - восклицает Демосфен, обращаясь к Эсхину и его соучастникам. - Недаром, - продолжает он, - можно было видеть, как Эсхин однажды ночью выходил из дома, в котором помещался Филипп. Да и при отъезде посольства Эсхин имел встречу с Филиппом наедине в течение целого дня и ночи. Как предатель Фокиды, Фракии, Фермопил, Геллеспонта, словом, всех важных позиций, Эсхин многократно заслуживает смерти".
Распространившееся повсюду предательство Демосфен сравнивает с эпидемической болезнью (259). Будучи, видимо, вполне убежден в продажности Эсхина, Демосфен приводит, однако, лишь доводы морального порядка, а фактических доказательств у него нет. И хотя в своей речи он не раз требует смертной казни, все же можно думать, что Эсхину угрожала на самом деле не столько смерть, сколько атимия (лишение гражданских прав).
Однако убедительность ли речи Эсхина была тому причиной или же содействие таких влиятельных лиц, как Эвбул и Фокион, но Эсхин был оправдан, хотя и незначительным большинством голосов.
Перед афинянами встала неотложная задача: надо было упрочить положение Афин. Во Фракийский Херсонес афиняне послали своих поселенцев, а для их защиты - военный отряд под начальством стратега Диопейфа. Спор о земельных наделах повлек за собою конфликт с Филиппом, оберегавшим права своих союзников. Филипп обратился к афинянам с угрожающим посланием. В ответ Демосфен произнес речь "О положении дел на Херсонесе" (VIII), 342/1 г. Демосфен неустанно доказывает афинянам, что цель Филиппа - уничтожение демократии: "Ему ненавистны больше всего наши свободные учреждения; ...ему ведь прекрасно известно, что если он покорит своей власти все народы, прочно владеть чем-либо он не будет до тех пор, пока у вас [афинян] существует народоправство" (40-41). "Зачем же, - восклицает оратор. - мы уклоняемся от борьбы? Почему медлим? Когда, граждане афинские, решимся мы исполнить наш долг? Скажут, наверное: когда будет нужно. Но то, что называется нуждою народа свободного, не только уже настало, но и давно прошло, а следует молиться богам о том, чтобы отвратить от нас нужды рабов. Чем же отличается одна нужда от другой? Тем, что для человека свободного крайняя нужда - это стыд за то, что творится кругом, и более тяжкой нужды я и назвать не могу, а для раба - побои и телесные истязания: даже упоминать о такой нужде непристойно" (50-51) - Демосфен предлагает не уступать настояниям Филиппа. Правда, о формальном объявлении войны Филиппу еще не было речи, но такое решение, видимо, назревало.
Найдут ли афиняне себе поддержку среди остальных эллинов или же разложение эллинских государств так велико, что они не видят в Филиппе общего врага, которого надо во что бы то ни стало отразить, - такие сомнения мучили Демосфена, когда он вскоре после речи "О положении дел на Херсонесе" обратился к афинскому народу со своей "Третьей филиппикой" (IX), 341 г., самой прославленной из всех его "филиппик". Ни в одной речи Демосфена не изобличаются с такой силой беззакония и насилия Филиппа и продажность его афинских приспешников, как здесь. Недаром, по преданию, сам Филипп, читая речи Демосфена, направленные против него (а из них самая главная, по замечанию Дионисия, как раз "Третья филиппика"), сказал: "Если бы я слышал Демосфена, я сам бы подал голос за него, как за вождя в борьбе против меня". В этой речи патриотизм Демосфена расширяется от афинского до общеэллинского. Противопоставление былого величия и нынешнего падения афинян, по мнению Демосфена, должно воодушевить их к действию. Соблюдает ли Филипп мир или ведет войну, - об этом судить надо не по его собственным словам, а по фактам. С того дня, как он уничтожил фокидцев, он ведет необъявленную войну. Дело касается не только Херсонеса или Византии, но всех эллинов. Этот "враг обойдет все народы, подобно приступу лихорадки или другой какой болезни, хотя бы в настоящее время некоторым и казалось, что опасность еще далека" (29). Демосфен скорбит об утрате прежних доблестей эллинов: "Теперь все эти блага проданы как бы на рынке на чужбину, а взамен их ввезены смертоносные болезни Эллады". "Вам надлежит, - призывает Демосфен афинян, - и умом и сердцем возненавидеть тех ораторов, которые говорят перед вами в пользу Филиппа, и помнить, что невозможно одолеть врагов государства, пока остаются безнаказанными их пособники в самых недрах его. Клянусь Зевсом и всеми богами, вы не сможете это сделать, потому что дошли до такой глупости, или безумия, не знаю уж и чего (часто на меня нападает страх при мысли о том, уж не влечет ли какое божество наше государство к гибели), до такого безумия, что по слабости вашей к злословию, завистливым нападкам, к насмешке, вы предлагаете говорить продажным людям, хотя бы иные из них и сознавались в своей продажности, и еще смеетесь, когда они поносят своих противников. Как это ни прискорбно, но еще прискорбнее, что вы предоставили этим людям бо́льшую безопасность в руководстве государственными делами, нежели тем, которые говорят в ваших интересах. А между тем, посмотрите, сколько несчастий влечет за собой склонность прислушиваться к голосу подобных ораторов" (53-55). Еще более опасается Демосфен пассивности афинян и их угодливости перед Филиппом: "Мне страшно становится, клянусь Зевсом и Аполлоном, при мысли, ...что вы решите, будто сделать что-либо вы уже не в силах. Но да минует нас, граждане афинские, такая участь: лучше тысячу раз умереть, нежели исполнить каприз Филиппа и выдать ему кого-либо из ваших ораторов-заступников" (65). "Если бы даже все другие народы согласились идти в рабство, мы и тогда должны бороться за свободу!" (70) - восклицает оратор.
Призывы Демосфена на этот раз возымели свое действие. Афиняне отправили послов с целью объединить эллинов: Гиперида - к родосцам и хиосцам, Демосфена - в Византий. Наконец, к весне 340 г. афиняне, эвбейцы, мегаряне, коринфяне, ахейцы и др. составили коалицию на началах автономии участников. Демосфен сумел убедить афинян не настаивать на гегемонии. Теперь Демосфен, вместо прежней своей роли орагора от оппозиции, становится руководителем афинской политики. За свои заслуги перед афинским народом он был, по предложению Аристоника, на Дионисиях увенчан золотым венком.
Филипп, между тем, старался обеспечить себе морские пути. Византий, связанный с Афинами союзом, послужил тем пунктом, в борьбе за который негласная война афинян с Филиппом перешла в открытую; объявление войны состоялось поздней осенью 340 г. Демосфен, в качестве начальника морского дела, провел, несмотря на сопротивление богачей, новое, более справедливое распределение повинностей по снаряжению кораблей, соответственно имущественному цензу; в 339 г. ему удалось осуществить и свой давнишний проект использования "зрелищных денег" на военные нужды. К сожалению, речь Демосфена, с помощью которой ему удалось склонить сограждан отказаться от этих денег, не дошла до нас, как и другие речи этого важного периода деятельности Демосфена. Византию была оказана большая помощь со стороны союзников, так что Филипп вынужден был снять осаду с Византия и вернуться в Македонию. Но своего плана покорения Греции он не оставил и в конце 339 г. прошел через Фермопилы и занял Элатею на границе Беотии. Это произвело большое впечатление в Афинах, так как дальнейшие намерения царя теперь стали ясны каждому. Угрозами и обещаниями старался Филипп склонить на свою сторону Фивы, у жителей которых еще была жива старая вражда к Афинам. Но Фивы выступили не на стороне Филиппа, а вместе с афинянами; это было заслугой Демосфена, тогда же немедленно отправившегося в Фивы и применившего там все искусство своего красноречия. Пелопоннесских союзников Филиппа удалось нейтрализовать. Войско эллинов вступило на территорию Фокиды; в небольших стычках оно одержало победу. Демосфену опять был присужден в знак почета золотой венок. Но затем военное счастье изменило эллинам; в августе 338 г. в сражении при Херонее, где сам Демосфен был в числе гоплитов, они были разбиты, а остатки их войска бежали.
В Афинах после сражения при Херонее подняли голову сторонники Македонии. Но популярность Демосфена была так велика, что именно ему было поручено произнести похвальное надгробное слово в честь павших в битве при Херонее. До нас этот его эпитафий не дошел (помещаемый в собрании сочинений Демосфена эпитафий на самом деле не принадлежит ему).
В 337 г. Демосфен внес в народное собрание предложение отремонтировать и усовершенствовать укрепления города и гавани. Дело это было, как обычно, распределено между 10 филами. Фила Демосфена, Пандионийская, выбрала его самого "стеностроителем" (τειχοποιος), и он получил из казны около 10 талантов. Кроме того, Демосфен потратил немало и своих собственных средств (3 таланта). Поэтому некто Ктесифонт внес в Совет пятисот предложение наградить Демосфена золотым венком с провозглашением об этой награде на ближайших Дионисиях. При тогдашней обстановке такое событие приобретало характер политической демонстрации против Македонии, поскольку дело шло об укреплении афинских оборонительных сооружений. Предложение Ктесифонта было опротестовано македонской партией, в частности Эсхином, и дело о награждении Демосфена венком было отложено. Осенью 336 г. Филипп был убит одним из своих приближенных, Павсанием. Демосфен и антимакедонская демократическая партия в Афинах ликовали. Однако это ликование было напрасным. Сын Филиппа, Александр Македонский, быстро подавил антимакедонское восстание в Фивах, от афинян же потребовал выдачи главарей антимакедонской партии: Демосфена, Ликурга, Гиперида и других, но по ходатайству оратора Демада отменил это требование. Для предпринимаемых Александром военных действий против персидского царя Афины должны были снарядить немало судов.
Македония торжествовала новую победу над Грецией. При такой политической обстановке македонская партия в Афинах сочла уместным возобновить против Демосфена отложенный было процесс по поводу награждения его венком. Это было тем удобнее, что процесс был направлен с виду не прямо против Демосфена, а всего лишь против предложения незначительного лица - Ктесифонта. Предложение Ктесифонта было уязвимо с чисто юридической стороны: закон запрещал награждать венком тех должностных лиц, которые еще не отдали отчета о своей деятельности, а как раз в таком положении находился Демосфен. Процесс, на котором присутствовало много граждан и иностранцев, происходил осенью 330 г. Заседание суда было проведено следующим образом: выступление обвинителя, выступление обвиняемого и заключительное обсуждение. Ктесифонт, в случае признания его предложения противозаконным, рисковал, по букве закона, всем, потому что при удовлетворении жалобы на внесение противозаконных законопроектов (γραφἠ παρανομων) не было предела наказанию, в действительности же дело скорее грозило штрафом не более как до 2 мин (50 руб. золотом). Сам Ктесифонт, сказав несколько слов, обратился с просьбой, чтобы разрешили выступить Демосфену. Таким образом, процесс стал заключительным актом поединка между Эсхином и Демосфеном.
На речь Эсхина "Против Ктесифонта" Демосфен ответил речью "О венке". Композиционно она делится на четыре части: вступление, подготовительную часть, главную часть и эпилог. Своим построением эта речь отличается от обычного типа судебных речей, в которых второй частью бывает рассказ (δίήγησις), здесь, естественно, отсутствующий, так как эта речь ответная и существо дела уже известно судьям. Все дело Демосфен ведет так, что заставляет слушателей считать его юридически-правовое обоснование несущественным; главное в этом процессе - это его политическая и моральная сторона, вследствие которой он превращается в процесс, касающийся не только афинян, но и всех эллинов. По мысли Демосфена, обсуждению подлежит эллинская политика в недавнем прошлом; лишь в этой связи следует рассматривать и его собственную деятельность.
Прежде чем перейти к доказательству, что предложение Ктесифонта имеет основание, Демосфен опровергает выпады Эсхина: "Если вы [афиняне] знаете меня таким, каким Эсхин злостно представил меня (а я ведь провел свою жизнь не в другом каком-либо месте, а среди вас), то не дайте мне произнести ни одного слова, хотя бы вся моя политическая деятельность была вполне безукоризненна, но встаньте и произнесите тотчас обвинительный против меня приговор. Если же вы узнали во мне человека, гораздо лучшего, чем Эсхин, и гораздо лучшего происхождения,... то и во всем другом не верьте Эсхину, ибо ясно, что он одинаковым образом выдумал все" (10). Если Демосфен действительно был таков, продолжает оратор, каким его рисует Эсхин, то Эсхину следовало бы уже давно выступать не по поводу предложения Ктесифонта, а непосредственно после каждого преступления, якобы совершенного Демосфеном. Что же касается заключения мира 346 г., то Эсхин, соучастник Филократа, обвиняет Демосфена как раз в том, в чем он сам виноват, т. е. в измене. Афиняне, покинутые всеми в своей борьбе с Филиппом, были вынуждены пойти на мир, но не Демосфен был его инициатором. После заключения мира медлительность афинского посольства, с которой Демосфен тщетно боролся, позволила Филиппу занять Фракию. Эсхин обольщал афинский народ лживыми обещаниями Филиппа, между тем как Филипп захватил Фермопилы и Фокиду. Стало быть, не кто другой, как Эсхин, повинен в этих несчастиях. Следствием его изменнической деятельности было то, что фессалийцы и фиванцы "стали считать Филиппа другом, благодетелем, спасителем" (43). Но кончилось тем, что он поработил их. Изменникам родины, таким, как Эсхин, пришлось не лучше: использовав их в своих интересах, Филипп отбросил их, как ненужное более орудие. Неверно похваляется Эсхин, будто он и до сих пор остается проксеном Александра: он не более, как наемник Александра.
Далее Демосфен переходит к оправданию предложения Ктесифонта. Он обрисовывает историческую обстановку той поры, когда он приступил к политической деятельности. Среди эллинов, разъединенных политикой Филиппа, одни лишь афиняне с их славным прошлым могли соперничать с македонским царем и бороться с ним. Благодаря Демосфену были предприняты походы для освобождения Эвбеи. Эсхин, напротив, принимал неприятельских послов как "радушный хозяин". "Эти люди, которых с их несправедливыми и коварными предложениями государство отвергло, как врагов, были твоими друзьями... Ты клевещешь на меня и говоришь, что я молчу, получив деньги, и кричу, когда истрачу их. Да, ты не делаешь этого, но ты кричишь, хотя имеешь деньги, и никогда не перестанешь кричать, если вот эти судьи не заставят тебя замолчать, объявив тебя сегодня бесчестным человеком" (82). В ту пору, подобно нынешнему предложению Ктесифонта, было постановлено увенчать Демосфена золотым венком, и Эсхин не выступал против. "Филипп был вытеснен с Эвбеи войсками, правда, вашими, - говорит далее Демосфен афинянам, - но вследствие моей политики и моих, сделанных вам тогда, предложений, - да, я считаю это моим делом, хотя бы треснули от крика вот эти мои противники" (87). "Кто не дозволил, чтобы Геллеспонт перешел в то время в чужие руки? Вы, а под словом "вы" я разумею государство. А кто и говорил, и советовал, и действовал в пользу государства, одним словом, посвятил себя этим делам с самоотвержением? - Я" (88). Упомянув о своем участии в оказании помощи Византию и в реформе триерархий, Демосфен касается юридической стороны предложения Ктесифонта. Демосфен никогда не возражал против обязательства дать отчет, но это обязательство не распространяется на те добровольные пожертвования, которыми и было вызвано предложение Ктесифонта. Неужели же закон, позволяющий народу принимать дары, станет препятствовать, когда народ пожелает за это отблагодарить? Эсхин, выступая против этого, является, тем самым, врагом демократии. Демосфен припоминает поступки Эсхина за время мира: Эсхин пытался укрыть одного поджигателя, подосланного Филиппом; содействовал Пифону, послу Филиппа; имел тайные встречи с Анаксином, шпионом Филиппа. Эсхин причинил эллинам много бед. Филипп искал способа проникнуть в глубь Эллады; он немедленно вторгся бы в Аттику, если бы Демосфен не противопоставил ему союз Афин с Фивами; изменническая же деятельность Эсхина помогла Филиппу занять Элатею, что Демосфен старается обосновать и документально (154-159).
На этом речь Демосфена "О венке" получает, на первый взгляд, свое завершение. Но особенность композиции этой речи в том, что, не довольствуясь изложенным, оратор снова дает анализ политических событий и своей роли в них, чтобы тем самым окончательно разбить своего противника. Демосфен говорит, что он пытался сблизить Афины и Фивы, но изменники, в том числе и Эсхин, мешали этому; в результате Филипп занял Элатею. "Был вечер, когда кто-то прибыл к пританам с сообщением, что Элатея захвачена. Сейчас же одни из них вскочили,' не докончив обеда, и стали выгонять всех из палаток на городской площади и зажигать их, другие же послали за стратегами и стали звать трубача; весь город был полон смятения" (169), - так описывает Демосфен волнение, почти панику в Афинах при известии о взятии Элатеи. В этой обстановке Демосфен, обеспечив союз афинян с фиванцами, отвратил удар от Афин (169-187).
Об Эсхине Демосфен говорит далее, что когда предпринимается полезное, Эсхин безмолвен; если же что-нибудь не удается, Эсхин тут как тут: он, "словно перелом кости или судорога, приходит в движение, чуть только телу плохо" (198).
"Итак, - замечает оратор, - если бы я захотел говорить, что я довел государство до достойного его предков образа мыслей, то, естественно, всякий мог бы упрекнуть меня. Я же объявляю, что подобные решения всецело принадлежат вам, и доказываю, что и до меня государство имело этот образ мыслей, но некоторое участие в служении государству при каждой из предпринятых мер я приписываю и самому себе" (206). В Фивах Демосфен боролся против послов Филиппа. Начало военных действий было удачно для афинян. По предложению Демомела и Гиперида, Демосфен был награжден венком, и Эсхин тогда не протестовал. В отношении к последовавшим событиям Эсхин подобен медику, который прописывает лекарство тогда, когда больной уже умер и погребен. Ответственность за поражение не может лежать на Демосфене. Народ не сомневался в его патриотизме: недаром Демосфену продолжали поручать должности, доказывающие доверие к нему народа.
Переходя к заключению, Демосфен опровергает довод Эсхина, будто печальная личная судьба Демосфена была причиной несчастий Афин. По мнению Демосфена, Афины хотя и любимы богами, но, конечно, также подвержены несчастиям, общим всему человеческому роду, и личная судьба Демосфена здесь не при чем.
Гротескно, в стиле древней аттической комедии, изображает Демосфен жизнь Эсхина. Припоминая неудавшуюся актерскую карьеру Эсхина, Демосфен не упускает случая заметить, что даже зрители били таких плохих актеров: "У вас была непримиримая и постоянная война с зрителями, и ты получил от них немало побоев" (262). "Пусть же теперь прежде всего боги, а затем и вот эти судьи погубят тебя злой гибелью, тебя, плохого гражданина и плохого актера" (267).
Возвращаясь к политическим судьбам Афин, Демосфен утверждает, что обвинения Эсхина относятся и к народу, который согласен с политикой Демосфена, и даже к самому Эсхину, который своевременно не протестовал против этой политики. Кроме того, следует различать преступления, ошибки и несчастия: ставить несчастие в вину, словно преступление, это значит только клеветать. Эсхин предостерегал слушателей от воздействия красноречия Демосфена, но Демосфен парирует и этот до"вод очень тонким замечанием, в действии которого на слушателей он, как опытный оратор, уверен: "Пусть будет так; допустим, что я красноречив, но ведь я вижу, что главным образом от слушателей зависит влияние оратора" (277) Демосфен говорит, что народ знает своих друзей. Не кого другого, а именно его, Демосфена, избрал народ для произнесения надгробного слова павшим в битве при Херонее. Отвергая политику Демосфена, Эсхин лишает афинский народ его величайшей славы. Истинные виновники несчастий эллинов - это изменники, подкупленные Филиппом. Независимость родины они принесли в подарок и Филиппу и Александру, но Афины благодаря Демосфену не являются их соучастниками. Если бы в каждом эллинском городе был такой деятель, как Демосфен, эллины и до сих пор были бы свободны. Между тем какую пользу принес Эсхин? "Где ты проявляешь пылкость, где светит твое светило? Когда нужно сделать что-нибудь во вред согражданам, тогда твой голос громко раздается, тогда у тебя хорошая память, тогда ты бесподобный актер" (313). Не следует умалять заслуги Демосфена, сопоставляя его с великими людьми прошлого. Демосфена надо сравнивать с современниками: поэты, атлеты получают венок, если они побеждают состязавшихся с ними.
Речь заканчивается, подобно своему началу, молитвой об искоренении вредных людей, об избавлении от угрожающих ужасов, о даровании "спасения неколебимого"; два последних слова - "спасение неколебимого" - должны в духе народных религиозных представлений служить хорошим предзнаменованием.
Речь "О венке" отличается живостью и разнообразием аргументации, но главные ее достоинства - это пафос и торжественность.
Красноречивые доказательства неправоты Эсхина возымела свое действие. Эсхин был побежден, покинул Афины и переехал на жительство на остров Родос. Был ли Демосфен действительно увенчан на ближайших Дионисиях, об этом молчат и писатели и надписи. Быть может, эта формальность уже не имела значения, поскольку Демосфен выиграл процесс. Но побежденный Эсхин пытался апеллировать к более широкому кругу лиц: он издал свою речь "Против Ктесифонта". То же самое сделал и Демосфен. Можно, однако, думать, что устная форма обеих речей не вполне совпадала с изданным текстом.
После отъезда Эсхина из Афин Демосфен, как человек, пользовавшийся доверием сограждан, стал еще более влиятельным лицом в государстве. Фактически он был руководителем всех дел (ἐπιστάτηγς τῶν ὄλων πραγμάτων). После этого до 325/4 г. мы не имеем никаких сведений о жизни Демосфена, и ни одной его речи после речи "О венке" до нас не дошло (кроме нескольких, которые считаются подложными). Во время индийского похода Александра (327-324 гг.) в Афинах внешне царило спокойствие, но под этим внешним спокойствием тлела ненависть к иноземному владычеству; распри македонской партии и афинских патриотов могли вновь вспыхнуть при первом удобном случае, каким и явилось дело Гарпала (325/4 г.).
Гарпал, казначей Александра Македонского, бежал в Афины с шестью тысячами наемников, захватив с собой царские сокровища. Целью Гарпала было разжечь войну против Македонии. По предложению Демосфена, не находившего момент удобным для такого выступления, Гарпал сначала не был допущен в Афины, но потом явился туда в качестве изгнанника, "умоляющего о защите" (ίκέτης). Тогда Македония потребовала его выдачи, но это требование было отклонено Демосфеном. Гарпала взяли под стражу, а деньги его в сумме до 700 талантов были помещены на сохранение в Акрополь впредь до распоряжения Александра. При сдаче обнаружилась пропажа половины этих денег. Было постановлено, что все лица, принимавшие от Гарпала деньги на сохранение или в виде взятки, должны возвратить их и что Ареопаг должен заняться расследованием этого дела. Но денег так никто и не вернул, Гарпал же, между тем, бежал. Демосфен, против которого также стали раздаваться обвинения, просил расследовать и его собственную деятельность и одновременно выступил против распоряжения Александра относительно возвращения на родину изгнанников: мера эта казалась ему несовместимой с достоинством Афин. К этому времени обстановка сложилась так, что против Демосфена оказались обе партии - и македонская и антимакедонская; первая была широко представлена в Ареопаге. Антимакедонская партия, возглавляемая Гиперидом, находила, что взятием Гарпала под стражу Демосфен упустил прекрасную возможность поднять восстание против Македонии. Ареопаг вынес решение о том, что Демосфен утаил до 20 талантов из денег Гарпала. Против всех утаивших деньги Гарпала было возбуждено судебное дело. Среди обвинителей выступил и Гиперид. Демосфен был присужден к штрафу в 50 талантов; так как он не мог внести такой огромной суммы, то был посажен в тюрьму, откуда ему скоро удалось бежать. После этого он жил на острове Эгине и в Трезене.
Виновность Демосфена в процессе Гарпала ни в коем случае нельзя считать установленной. Напротив, отсутствие прямых улик, его жизнь и деятельность, весь его моральный облик свидетельствуют в его пользу. Самое большее, что можно допустить, - это то, что если он действительно взял деньги у Гарпала, то они были употреблены им на государственные надобности.
Через несколько месяцев после осуждения Демосфена, летом 323 г., умер Александр Македонский. Известие о его смерти вызвало восстание греков. Гиперид и Леосфен возглавили афинян. Афиняне решили начать войну против Македонии для восстановления свободы Греции и призвать все греческие государства примкнуть к ним. Демосфен по собственному желанию присоединился к афинским послам и, отправившись в Пелопоннес, убеждал пелопоннесские государства вступить в союз с афинянами. Узнав об этом, афиняне пригласили Демосфена возвратиться в отечество; за ним был послан в Эгину военный корабль. Он приехал в Пирей с торжеством: навстречу ему вышли архонты, жрецы и граждане.
Начатая против Македонии война ("Ламийская") приняла сначала благоприятный для греков оборот, но потом, в сражении при Кранноне в Фессалии в августе 322 г. союзники были разбиты македонянами, которыми командовали Антипатр и Кратер, полководцы Александра Македонского, и афинянам пришлось просить мира. Мир был заключен на очень тяжелых условиях для греков; в числе условий победителями было выставлено требование о выдаче всех ораторов, побуждавших афинян к войне против Македонии, в особенности Демосфена и Гиперида. Они бежали из Афин, и народное собрание заочно приговорило их к смертной казни. Этот приговор отдавал их в руки врагов; Антипатр и его агенты позаботились о том, чтобы привести приговор в исполнение.
Антипатр послал на розыски бежавших ораторов некоего Архия, бывшего прежде трагическим актером. Архий взял отряд воинов и отправился на Эгину, где искали убежища в храме Эака Гиперид, Аристоник, Гимерей (брат Деметрия Фалерского) и другие. Он силой вывел их из храма (хотя это считалось оскорблением святыни) и отправил к Антипатру, который предал их мучительной смерти. В числе казненных не было Демосфена, так как он отделился от товарищей и уехал на маленький остров Калаврию (около берега Арголиды), где нашел себе убежище в храме Посейдона. Архий вместе с воинами приехал в Калаврию, окружил храм и, не решаясь силой вывести Демосфена из столь священного храма, стал убеждать его добровольно отдаться во власть Ангипатра, который не сделает ему вреда. Демосфен ему отвечал: "Никогда не мог ты подействовать на меня своей игрой, как актер, и теперь не подействуешь ты на меня своими обещаниями". Тогда Архий в гневе стал грозить ему. "Теперь, - сказал Демосфен, - ты говоришь мне, как оракул с македонского треножника, а до этого играл роль, как актер. Подожди немного: я сделаю последние распоряжения своим домашним". После этого он вошел внутрь святилища, поднес к губам трость, которой писали древние, и прикусил ее, В трость заранее был положен яд, и Демосфен всосал его. Потом он накрылся плащом и наклонил голову. Воины, стоявшие у дверей, смеялись над ним, как над трусом. Архий опять подошел и стал уговаривать Демосфена встать, обещая примирить его с Антипатром. Почувствовав, что яд начинает действовать, Демосфен раскрыл лицо и сказал: "Теперь играй скорее роль Креонта из трагедии ["Антигоны"] и брось мое тело непогребенным; я, дорогой Посейдон, выхожу еще живым из твоего храма, а Антипатр и македоняне не оставили даже твоего храма неоскверненным". С этими словами он пошел нетвердым шагом, но у алтаря упал и умер. Так скончался Демосфен 12 октября 322 г. до н. э.
Спустя 42 года после смерти Демосфена (в 280 г.), по предложению его племянника Демохэра, афиняне воздвигли бронзовую статую Демосфена со следующей надписью:
Εἴπερ ἴσην γνώμῃ ῥώμην, Δημόσθένης, εἶχες,
Οὔποτ᾿ ἄν Ἑλλήνων ἦρξεν Ἄρης Μακεδών
"Если бы мощь, Демосфен, ты имел такую, как разум,
Власть бы в Элладе не смог взять македонский Арей".
(Перев. М. Е. Грабаръ-Пассек)
б) Политические взгляды Демосфена
Демосфен - безусловный сторонник демократии. По его мнению, существует только одна форма истинного государства, а именно, демократическое, народное государство, государство правовое, потому что в демократий господствует или, по крайней мере, должен господствовать только закон. "Как повелевает закон: ... вот что соответствует демократии", - говорит Демосфен в речи "Против Андротиона" (XXII), написанной для некоего Диодора. Во всех других государствах личная воля одного или нескольких лиц сильнее закона, - все равно, будет ли то монархия или олигархия, т. е. классовое господство плутократов. Демосфен считает, что "всякий царь и тиранны есть нечто враждебное свободе и противное законам" (VI, 25). Монархия и тиранния рассматриваются им как явления равнозначащие. Монархия есть не что иное, как доведенная до крайности олигархия, враг всех народных интересов. Поэтому как по отношению к монарху, так и по отношению к олигархам, раз они стремятся к неограниченной власти, сторонник демократии должен проявлять полнейшее недоверие: "Есть единственная общая охрана у народов рассудительных, данная самой природой, благотворная и спасительная для всех, в особенности для демократий против тираннов. Что это за охрана? Недоверие" (VI, 24). "Ничего не существует на свете, чего следовало бы остерегаться в такой же мере, как того, чтобы дать возможность одному человеку стать могущественнее массы" (XIX, 296). "Народ, который попадает в зависимость от царя, перестанет быть свободным и обратится в раба" (I, 23).
Несмотря на то, что Демосфен был таким горячим сторонником демократического строя, он не одобрял слепо всех действий афинской демократии. Он боролся против злоупотреблений, которых, по его мнению, не замечали сограждане, против предрассудков и страстей, руководивших их решениями, но боролся по большей части безуспешно.
По мнению Демосфена афинский народ слишком легко позволяет увлекать себя пустыми словами (XX, 3; XXIII, 95; XXIV, 51-52); часто награждает высокими почестями людей недостойных (XXIII, 200-203) и принимает неразумные решения (XV, 16); в любой момент ему можно предложить новые законы, и они принимаются им без надлежащего рассмотрения (XX, 91; XXIV, 142; XXIV, 17-38). Суды рассматривают дела без прежней строгости: одной-двумя хорошими остротами виновный может расположить судей в свою пользу (XXIII, 204-206). В народном собрании выносится много решений, которые не проводятся в жизнь, так как никто не хочет исполнять своих обязанностей (XIV, 15; XV, 1). Большинство граждан отказывается от права голоса в народном собрании, а слушает лишь то, что говорят ораторы (XXII, 30; XXIII, 5). Ораторы же обманывают Совет и народное собрание, стараются вкрасться в их доверие, совсем не обращая внимания на благо государства и на его добрую славу. Они расхищают общественные деньги (XXII, 67): казна пуста, а они из нищих становятся богачами и ведут пышную и веселую жизнь (XXIII, 208-209). Есть целая шайка таких негодяев, которые за деньги могут продать все (XXII, 37, 36, 38); за деньги они готовы внести на обсуждение и поддержать любое предложение (XX, 132; XXIII, 146, 184, 185, 201); в самих Афинах они защищают дело врагов (XV, 31-33). Поэтому разумные решения или отвергаются. или исполняются в недостаточной степени (XXIV, 95).
Однако, хотя Демосфен хорошо видел и понимал недостатки афинской демократии, он не терял мужества и не уставал наставлять и ободрять афинский народ. В самом деле, - говорил он, - у граждан есть рассудок и добрая воля, которыми нужно только хорошо руководить. При своих финансовых средствах, прекрасном войске и флоте, Афинское государство может еще занимать господствующее положение в Греции. Афинян можно легко увлечь, но все же они разумны и подчиняются благородным решениям (XV, 1); афинянам присущи мягкость и человеколюбие (XXII, 51; XXIV, 24); их государство управляется не жестокостью и произволом, но согласно законам и постановлениям граждан (XXIV, 152); все граждане пользуются одинаковыми правами и неограниченной свободой слова (XV, 18; XXII, 31; XXIV, 59).
Демосфен горячо любил свое отечество и преклонялся перед былым величием Афин (XX, 11-14, 64; XXII, 57, 64 и др.). Такое же отношение к своей родине он старается внушить и афинянам, ставя в пример подвиги предков и приветствуя такие решения своего времени, как защита демократической партии на острове Родосе (XIV, 1; 41; XI, 35). Всеми силами настаивал Демосфен на охране основ государства - законов и судов. Старые, испытанные законы не должны необдуманно изменяться; судебные решения не должны терять своей силы (XX, 89-92; XXIII, 64-81; XXIV, 152- 156; 216-217). До какой степени, говорит Демосфен, могло бы возвыситься Афинское государство, если бы все граждане старались содействовать общему благу (XX, 154). Считая, что господство на море обеспечивает благостояние и могущество Афин, Демосфен призывает афинян поддерживать хорошее состояние военного флота, равного которому нет ни у кого из греков, усиливать его и следить, чтобы его наличные силы постоянно были в готовности (XXII, 12-16). В связи с этим следует преобразовать симмории (т. е. податные разделения граждан): если каждый будет обложен налогами соответственно его имуществу, тяжесть налогов и личных повинностей уменьшится. Если при этих условиях все граждане будут исполнять свой долг перед государством, Афины смогут служить для всех эллинов защитой в опасности.
Будучи искренним и убежденным патриотом, Демосфен с самого начала своей политической деятельности, как в судебных речах, так и в народном собрании, открыто и смело выступает против всех, кто не согласен с его взглядами.
В вопросах внешней политики Демосфен первоначально не примкнул ни к одной из существовавших в Афинах политических партий. Он полагает, что призвание Афин - охранять права и безопасность разделенных раздорами эллинов (XIV, 5, 12, 36-40; XVIII, 18), не допускать чрезмерного усиления ни Спарты, ни Фив (XV, 4; XXIII, 102), оберегать слабых от угнетения и всегда защищать притесненных (XV, 2-4, 21, 30; XVI, 14, 32). Целью Демосфена было доставить Афинам гегемонию, поддерживая равновесие между государствами Греции (XXIII, 102), чтобы ни в коем случае не допустить подчинения эллинов власти иноземцев (XIV, 6). Но вместе с тем Афинам не следует без нужды начинать войну, а надо поддерживать мир с персидским царем и предоставить ему свободу действий в его царстве. Афины должны держаться оборонительной политики, всегда будучи вооруженными, готовыми к борьбе и способными оказать решительное сопротивление всякому врагу (XIV, 11, 38, 41; XV, 6, 28-29). Демосфен говорит, что все должны присоединиться к этой справедливой и честной политике, хотя иные сделают это только потому, что будут стыдиться открыто высказаться за неправое дело (XVI, 24).
Но не все честные стремления Демосфена достигли цели. Войны с Персией, правда, удалось избежать, но в Пелопоннесе, во Фракии, на Родосе афиняне не поняли своей задачи, а беспечность их в решительные минуты привела к тому, что путь в Грецию македонскому царю Филиппу, поставившему себе целью стать гегемоном Эллады, оказался открытым.
в) Речи, приписываемые Демосфену
Под именем Демосфена до нас дошло 60 речей: 26 по государственным вопросам δημόσιοι и 34 по делам частных лиц - ἰδιωτικοί. Кроме того, в собрание сочинений Демосфена включено и "Письмо Филиппа", так что с ним общее число произведений достигает 61. При обзоре жизни и деятельности Демосфена были разобраны те речи, подлинность которых не возбуждает никаких сомнений. Из оставшихся речей одни безусловно ему не принадлежат, другие являются спорными. Не принадлежат Демосфену следующие сочинения: упомянутое "Письмо Филиппа" (XII); речь "О Галоннесе" (VII), которую ранний неизвестный редактор сочинений Демосфена поместил в число его речей: "Четвертая филиппика" (X); ее принадлежность Демосфену была заподозрена уже в древности. Предполагают, что редактор сочинений Демосфена, хронологически недалеко отстоявший от времени Демосфена, нашел в документах покойного ряд набросков, присоединил к ним места из других его речей и таким образом составил эту "Четвертую филиппику".
Равным образом подложны: речь "В ответ на письмо Филиппа" (XI), принадлежащая не Демосфену, а историку и ритору Анаксимену (современнику Александра Македонского), как стало известно из найденного в Египте комментария Дидима к речам Демосфена; "О распорядке" (XIII); "О договоре с Александром" (XVII) и "Эпитафий" (LX), произведение, по мнению Дионисия и Либания, весьма слабое.
Все перечисленные речи представляют собой вариации на темы сочинений Демосфена; они вращаются в кругу его идей и повторяют их, не внося существенно нового и не равняясь с ними стилистически. Слава Демосфена была велика, а в античности поставить на своем произведении имя прославленного писателя было не актом подлога или дерзости, но проявлением скромности; автор отказывался от своего сочинения в пользу более знаменитого имени. То же самое случилось и с приписываемыми Демосфену речами и судебного и частного порядка; они не одинаково близки к манере письма Демосфена. Среди них выделяются в виде особого цикла шесть речей, составленных для Аполлодора или, быть может, самим Аполлодором. Это - вторая речь "Против Стефана" (XLVI); "Против Каллиппа о деньгах" (LII); "Против Никострата" (LIII); "Против Тимофея" (XLIX); "Против Поликла" (L); "Против Неэры" (LIX); "Речь против Мантифея (Беота) о материнском приданом" (XL) дублирует подлинную речь против Беота. В речи "О венке" Демосфен обзывает Эсхина "трагическим Феокрином" (§ 313), имея в виду, что имя "Феокрин" стало нарицательным для обозначения доносчика-сикофанта. И вот среди псевдодемосфеновых речей имеется и речь "Против Феокрина" (LVIII). Другим сикофантом, против которого выступали и Демосфен и Гиперид, был Аристогитон. Из двух речей "Против Аристогитона" (XXV и XXVI) вторая, очевидно, подложная; что же касается первой, то она, возможно, подлинная. По крайней мере Плутарх и некоторые другие древние ученые считали, что она принадлежит Демосфену. Если Демосфен действительно был ее автором, то эту речь следует приурочить к концу его жизни.
Последний разряд составляют речи, бесспорно не принадлежащие Демосфену: "Против Зенофемида" (XXXII); "Против Фениппа" (XLII); "Против лжесвидетельства Эверга и Мнесибула" (XLVII); "Против Лакрита" (XXXV); "Против Леохара" (XLIV); для двух речей - "Против Макартата" (XLIII) и "Против Олимпиодора" (XLVIII) предполагается общий автор, "точно так же как и для цикла из трех речей, касающихся торговых дел: "Против Апатурия" (XXXVIII); "Против Формиона" (XXXIV) и "Против Дионисодора" (LIII). Весьма сомнительна принадлежность Демосфену речи "Эротик" (LXI). Эта небольшая вещь выдержана скорее в манере изложения Исократа: в первой части описываются телесные и духовные преимущества юности, во второй части содержатся призывы к занятиям "философией".
Кроме того, в собрание сочинений Демосфена входят еще сборник вступлений к речам, произнесенных Демосфеном в народном собрании, и 6 писем. Из 56 вступлений, входящих в сборник, 5 совпадают с теми вступлениями, которые имеются в речах Демосфена, а именно: вступление № 7 совпадает со вступлением к речи "О симмориях"; № 27 - со вступлением к речи "За родосцев"; № 8 - "За мегалополитян"; № 3 - первой "Олинфской"; № 1-а - "Первой филиппики". Эпилог "Первой филиппики", переделанный во вступление, также нашел себе место в этом сборнике. По содержанию все эти вступления относятся к первой половине деятельности Демосфена (до 349 г.); они представляют собой "общие места": увещания соблюдать тишину, обещания говорить кратко и дельно, порицания пустословных и дерзких ораторов. Подобные сборники вступлений имелись у Антифонта и у Фрасимаха.
Письма же, наоборот, тематически относятся к позднему периоду жизни оратора. Большинство исследователей отвергает их подлинность. 1-е письмо - "О единомыслии" - содержит призывы в связи с войной, предпринимаемой после смерти Александра; 2-е- $1О своем возвращении"; 3-е - "О сыновьях Ликурга, взятых под стражу"; 4-е- "О поношении со стороны Ферамена"; здесь почти все мысли и чуть ли не целые выражения взяты из речи "О венке"; 5-е - "К Гераклеодору", бывшему ученику Платона, - содержит похвалу Платону и ходатайство за некоего Эпитима, являющегося другом автора; 6-е письмо- "К Совету и народу афинскому": это - сопроводительная записка вестнику, сообщавшему об одной битве в Пелопоннесе.
Если, таким образом, в собрание сочинений Демосфена включается немало произведений, ему не принадлежащих, то, с другой стороны, там нет нескольких речей, которые известны по заголовкам, приводимым древними, как, например, речь "Против Пифона" (которой Демосфен гордился), "К фиванцам", "Против Сосикла" и др. Конечно, политический деятель такого масштаба, как Демосфен, имел поводы для произнесения значительно большего количества речей, чем то, которое значится в собрании его сочинений; но речи эти, не будучи никем записаны, так и исчезли, сам же Демосфен издавал в виде брошюр лишь то, что ему представлялось особенно важным.
г) Язык и стиль Демосфена
Язык Демосфена - чистый аттический язык его времени. Он не употребляет ни архаизмов, ни поэтических слов, не образует сам новых слов, как делает, например, Фукидид. Как заметил еще Дионисий ("О силе Демосфена", стр. 1124, 18 сл.), в речах, произнесенных Демосфеном в народном собрании, слог более высокий, чем в судебных речах, составленных им для частных лиц, где он иногда употребляет выражения народного разговорного языка, поговорки и т. п. Пристрастие Демосфена к Фукидиду обнаруживается в употреблении им некоторых оборотов, особенно свойственных языку Фукидида, например инфинитива с членом, прилагательных среднего рода в смысле отвлеченных существительных. Из-за таких оборотов некоторые из его ранних речей, как, например, речь "О симмориях" (XIV), так же темны, как речи у Фукидида. Очень часто Демосфен употребляет несколько синонимов для выражения одного и того же понятия; цель такого повторения - заставить слушателей обратить внимание на это понятие. Таких примеров у Демосфена много: λεγέτω καὶ συμβουλευέτω- $1пусть говорит и советует" (IX, 76); ἤδεσθαι καὶ χαίρειν - "радоваться и веселиться" (XIX, 140); κλαίειν καὶ δακρύειν - "плакать и лить слезы" (XXI, 187); ῥῄματα καί λόγους - "слова и речи" (XVIII, 308) и др. Для этой же цели Демосфен оставляет среди фразы около важных по значению слов слова с малым значением: клятвы ("клянусь богами"), формулы ("как я думаю"), обращения ("афиняне!") и т. п., благодаря чему важные слова более выделяются.
Согласно учению Исократа, Демосфен избегает "зияния"; в более ранних речах он соблюдает этот закон строго (хотя все-таки с исключениями), но впоследствии нередко делает отступления от него, особенно в конце предложения перед остановкой в произношении.
Ученые нового времени отмечают в языке Демосфена еще одну особенность, которая показывает его стремление к благозвучию: он избегает скопления кратких слогов и потому не допускает постановки рядом более двух кратких слогов; исключения, впрочем, есть. Благодаря такому построению фразы у него преобладают долгие слоги.
Расположение слов в предложении в древних языках более свободно, чем в новых западноевропейских; русский язык в этом отношении близок к древним. У Демосфена расположение слов очень свободно: части какого-нибудь смыслового сочетания нередко бывают отделены одна от другой. Это делается до известной степени под влиянием логического ударения: на первом и на последнем месте предложения ставятся слова, имеющие логическое ударение; но сильно влияло на расстановку слов и стремление к благозвучию: надо было расставить слова так, чтобы не получалось "зияния", скопления кратких гласных, неприятного для слуха сочетания согласных и т. п.
Что касается ритма речи, то у Демосфена не наблюдается резко выраженного тяготения заключать фразу некоторыми излюбленными сочетаниями слогов, как это было, например, у Цицерона; у Демосфена фраза может оканчиваться разными ритмами, но все-таки особенно он любил окончания ("клаузулы"), состоящие из кретика со спондеем (-U---), например πᾶσι καὶ πάσαις, и из хорея со спондеем (-U--), например πᾶσιν ύμίν, как указывает Квинтилиан (IX, 4, 73), ссылаясь на начало речи "О венке".
Древние критики, как Дионисий Галикарнасский и Цицерон, высоко оценивают симметричность периодов Демосфена, но анализа деления его периодов на члены (κῶλα) Не дают и правил построения ораторских периодов на основании примеров из речей Демосфена не выводят. Нам трудно проникнуть в тайны построения речей Демосфена по периодам и членам, главным образом потому, что размеры самого члена (κᾶλον) не могут быть установлены с полной определенностью. С уверенностью можно сказать лишь то, что в ораторской речи соблюдались особые правила ритма, а ритм, по мнению такого тонкого критика, как Дионисий, "есть нечто, могущее пленять слух более всех чарующих средств" ("О силе Демосфена", гл. 39, стр. 1071, 18).
Из фигур речи, фигур мысли и тропов, применяемых и другими ораторами, следует отметить у Демосфена его любовь к повторению одного и того же слова в начале нескольких фраз, следующих одна за другой (анафора): "покровителями эллинов были вы семьдесят три года, покровителями были спартанцы двадцать один год" (IX, 23); мастерское пользование сопоставлением противоположных слов, с которыми соединен и контраст мысли (антитеза). Излюбленным примером демосфеновой антитезы была сравнительная характеристика его самого и Эсхина в речи "О венке": "Ты учил грамоте, а я ходил в школу; ты приготовлял посвящения, а я был посвящаем; ты танцевал в хоре, а я содержал хор; ты был писарем, а я заседал в народном собрании; ты был актером на последних ролях, а я был зрителем; ты скверно играл, а я свистал" (XVIII, 265). Антитезы Демосфена производили такое впечатление на слушателей, что Эсхин высказывает опасение, как бы "некоторые из афинян не были увлечены его коварными, злыми противоположениям [антитезами]" (Эсхен II, 4).
Из фигур мысли можно отметить особенно частое употребление Демосфеном риторического вопроса, обращенного к слушателям или даже и самому себе: "что же является причиной всего этого?" (III, 30); "зачем же я это теперь говорю?" (VI, 31).
Употребляя риторические украшения в большей степени, чем предшествующие ораторы, Демосфен избегает шаблонности и стремится к разнообразию, вследствие чего Дионисий сравнивает его с мифическим Протеем. Не подражая никому из предшественников, он тем не менее усвоил лучшие свойства их языка и стиля. По мнению Дионисия, стиль Демосфена не принадлежит ни к одному из признаваемых риторикой стилей, а представляет смешение их ("О силе Демосфена", гл. 8 - 975, 16 и 9).
Конечно, совершенства одной формальной стороны речи недостаточно, чтобы быть великим оратором. Речи Демосфена производят сильное впечатление главным образом своим глубоким содержанием, возвышенностью и благородством мыслей, патриотизмом, бескорыстием и подлинным пафосом.
В политических речах Демосфена иногда бывает трудно понять связь между отдельными предложениями и их отношением к целому. Поэтому возникал даже вопрос, лежит ли вообще в основании политических речей (демегорий) Демосфена какой-либо план и допускается ли в них точное и определенное расчленение; в них даже предполагали нечто вроде "лирического беспорядка", который прежде считался принадлежностью классических од.
Но такое мнение далеко не верно. Как показали более тщательные исследования в этом направлении[10], политические речи Демосфена построены даже строже и однообразнее, чем судебные. К ошибочному заключению о беспорядочности построения политических речей Демосфена приводило то, что в них он применяет расположение частей, не соответствующее обычным правилам риторики. Центральное место в демегориях Демосфена занимает так называемая πρόθεσις, т. е. главное положение, которое служит основанием для всей аргументации и которым определяется весь распорядок речи, тогда как в судебных речах эта часть ставится в начале, после вступления Непосредственно предшествующая ей часть имеет целью подготовить к ней слушателей и заменяет собой то, что в судебных речах выполняет "рассказ" - διήγησις, narratio. Непосредственно следующая за ней часть, самая обширная, должна содержать основания, по которым выставленное оратором предложение рекомендуется или считается необходимым и составляет "доказательства" (πίστεις). Если присоединить к этому еще необходимое во всякой речи "вступление" (προοίμιον) и "заключение" (ἐπίλογος), обыкновенно краткое, то и получатся обычные в судебных речах пять частей, но только иначе расположенные. План этот во всех его подлинных речах выдержан.
При чтении речей Демосфена мы не можем себе представить полностью того впечатления, которое они производили на слушателей при произнесении их самим оратором. Необходимо помнить, что огромное значение при этом имела жестикуляция (ὺπόκρισις), которая особенно развилась в IV веке, когда от оратора требовалось больше живости, чем в прежние времена. Произношение речи с ее ритмом и пафосом было похоже на пение[11].
О том впечатлении, которое производили на слушателей речи Демосфена, можно судить хотя бы по следующему рассказу. Когда оратор Эсхин, проиграв процесс по обвинению им Ктесифонта в незаконном предложении наградить Демосфена венком, удалился в изгнание на остров Родос, он прочел жителям Родоса свою речь "Против Ктесифонта". Они удивлялись, каким образом он мог не выиграть процесса после такой речи. Но Эсхин ответил им: "Вы не удивлялись бы, если бы слышали речь Демосфена в ответ на мою речь" ("Биографии десяти ораторов" Псевдо-Плутарха, 9).
О силе красноречия Демосфена с восхищением говорит Дионисий Галикарнасский в большой статье под заглавием "Об удивительной силе красноречия Демосфена": "Когда я беру в руки какую-нибудь речь Демосфена, я прихожу в экстаз; разные чувства влекут меня то туда, то сюда, и сменяются во мне: я чувствую недоверие, беспокойство, страх, презрение, ненависть, сострадание, благожелательность, гнев, зависть - во мне сменяются все чувства, какие владеют человеческим сердцем... Если нас, отделенных от него таким огромным пространством времени и не имеющих никакого отношения к тогдашним событиям, он так увлекает, так властвует над нами, и мы идем, куда нас ведет его речь, то какое впечатление должен был он тогда производить на афинян и прочих эллинов во время подлинных состязаний, касавшихся их лично, когда он сам произносил свои речи с тем достоинством, которым обладал, высказывая свои чувства и уверенность души" (гл. 22).
Так оценивал Демосфена знаменитый греческий ритор эпохи Августа.
Современники же, под обаянием красноречия Демосфена были склонны судить о нем согласно им же самим высказанному положению: "Не слово и не звук голоса ценно в ораторе, но то, чтобы он стремился к тому же, к чему стремится народ, и чтобы он ненавидел или любил тех же, кого ненавидит или любит родина".


[1] Псевдо–Плутарх 844D.
[2] Хотя закон требовал, чтобы каждый сам вел свое дело в суде, но на практике обе стороны часто приглашали на помощь себе когонибудь (или даже нескольких) из друзей, если не надеялись на свои силы и красноречие; при этом сам обвинитель или обвиняемый говорил только краткое введение, а основную речь произносил синегор.
[3] Первоначально слово «демагог» не имело того одиозного смысла, какое оно получило впоследствии.
[4] Эвном — один из учеников Исократа.
[5] Симмории были организованы в 378 г.; 1200 наиболее богатых граждан были разделены на 20 симморий по 60 человек в каждой. Каждая симмория делилась на известное число синтелий, из которых каждая должна была снарядить один корабль. Во времена Демосфена эта организация оказалась не вполне удовлетворительной, и Демосфен предложил преобразовать ее.
[6] Впоследствии слово «филиппика» стало употребляться в смысле суровой инвективы, гневной обличительной речи. Однако у самого Демосфена «Филиппики» не особенно отличаются таким свойством: характер Филиппа в них редко затрагивается, тон их довольно мягкий по сравнению с «филиппиками» Цицерона против Антония или с описанием характера Филиппа и его двора у историка Феопомпа. Мало того, Демосфену иногда даже приходится хвалить Филиппа, ставя афинянам в пример его деятельность и способности..
[7] По общепринятому мнению, речь «О свободе родосцев» была произнесена после «Первой филиппики». Но вообще датирование речей Демосфена ненадежно.
[8] Т. е. так называемого «теорика» (зрелищных денег), введение которого приписывается Периклу. Первоначально теорик выдавался только бедным афинским гражданам для покупки марок, или билетов на театральные представления по праздникам в честь Диониса в размере двух оболов (стоимость дневного содержания одного человека). Впоследствии теорик стал выдаваться в Афинах всем гражданам и по другим праздникам и все в большем и большем размере. Во времена Демосфена, по закону, предложенному афинским финансистом и демагогом Эвбулом, теорик достиг наивысшего размера. Эвбул предложил все излишки государственных доходов и остатки от расходов передавать в кассу «зрелищных денег» для раздачи народу без удержания хотя бы части остаточных сумм на военные нужды. Эвбул, принадлежавший к умеренно–олигархической группе, был, подобно оратору Эсхину, одним из самых ревностных приверженцев Македонии. Он считал, что союз с Македонией улучшит афинские финансы и повысит экономическое благосостояние афинян, позволив увеличить сумму раздаваемых гражданам денег.
[9] Т. е. членов союза (амфиктионии) греческих племен для защиты Дельфийского святилища. Во времена Демосфена Дельфийская амфиктиония была уже не столько религиозным, сколько политическим и международным союзом.
[10] П. Юпатов. Демосфен. Планы первых четырех филиппик в связи с изложением их содержания. Рига, 1896.
[11] Авл. Геллий X, 19, 2.
Ссылки на другие материалы: