ПРЕСТУПЛЕНИЕ ТАНТАЛА
Если кто из богов любит Ахейский край,
Любит Аргос святой, славный ристаньями,
Царство Истма и две гавани двух морей,
Если мил для богов вечный Тайгета снег
На высоких хребтах в зиму холодную,
Что сгущает Борей, ветер Сарматских стран,
И Зефиры весны парусоносные
Расплавляют в ручьи, рядом с которыми
Светлоструйный Алфей хладные волны мчит,
Олимпийским везде славный ристалищем, -
Оком милостивым да обратится к нам
И преступной семьи предотвратим вражду.
Деда внук своего хуже не будет пусть,
Преступленья отцов пусть не прельстят детей,
Пусть, устав от грехов, сдержит порывы зла
Вечно жаждущего Тантала грешный род.
Много было грехов. Был ни во что закон.
В роде этом ничто стал обыденный грех.
Спит в пучине морской Пелопа от руки
Царский конюх Миртил, спит, обманув царя,
Имя давши свое морю, в котором спит.
Ионийским судам памятна эта быль.
Потянувшись к отцу для лобызания,
Нечестивым мечом встречен ребенок был.
Мертвый нам к очагу - жертва незрелая, -
И десницей твоей, Тантал, разрублен был
В угощенье богам на роковом пиру.
Вечный голод отцу - плата за этот пир,
Жажда вечная. Нет кары достойнейшей
За трапезу твою, Тантал неистовый!
В бездне Тантал стоит с глоткой алкающей,
Над преступной главой много свисает яств,
Не поймаешь - скорей быстрых Финея птиц.
От плодов золотых отяжелела ветвь,
И под грузом ее гнется древесный ствол,
С лаской древо к нему тянет объятия,
Но, обманут не раз, хоть нетерпенья полн,
Он не трогает яств, голод смиряет он,
Отвращает глаза, жадные сжав уста,
Голод свой он щемит крепким кольцом зубов.
Но сокровища все роща тогда к нему
Приближает свои. Сладостные плоды
Томно дразнят его шелестом лиственным,
Голод воспламеня. Но лишь протянет он
Руки к сочным плодам в тщетном стремлении,
Вновь польстясь на обман, - весь ускользает вверх,
Полный зрелых плодов, быстроподвижный лес.
Но не легче, когда жажда сменяет глад
И когда от нее разгорячилась кровь
И огнями зажглась. Бедный, стоит, ища
Волн иссохнувшим ртом. Но, обмелевши вдруг,
Обнажая песок, тихо журчит струя,
Где-то словно смеясь. Только глотает он
Пыль сухую со дна, ветром носимую.
Перев. С. Соловьев

ВЕШАНИЕ ПИФИИ ЭДИПУ
Умоляю, безопасно разреши мне рассказать,
Что я видел, что ужасно и для слуха, и для глаз.
Еще члены цепенеют, холодеет в жилах кровь...
Лишь смиренными стопами в храм священный я вошел
И воздел с молитвой руки, призывая божество,
С двух вершин Парнаса снежных загремел ужасный гром,
Дрогнул Фебов лавр священный и кудрями закачал,
И внезапно стали воды Касталийского ключа,
Одержима Аполлоном, разметала волоса
Прорицательница-дева; лишь к пещере подошла,
Как оттуда грянул голос, слишком громкий для людей:
"Кроткие звезды тогда вернутся Кадмовым Фивам,
Если изгнанником ты оставишь источник Диркейский,
В смерти виновный царя и Фебу с детства знакомый.
Нет, не долго тебе наслаждаться ложем преступным,
Будешь с собой воевать, войну оставишь и детям,
Ты, бесстыдный, опять вернувшийся матери в чрево".
Перев. С. Соловьев

ЭРИНИИ
Предстали сестры мрачные,
Ноги их окровавлены,
В руках дымятся факелы,
Надуты щеки бледные,
Одежды погребальные
На чреслах их изъеденных.
Шумят ночные ужасы,
Гигантов кости древние,
От времени истлевшие,
Лежат в болоте илистом.
Струи, от уст бегущие,
Не ловит старец горестный,
Забыл о вечной жажде он,
Печалясь близкой тризною,
Но выступает радостно
Дардан, мой предок царственный.
Перев. С. Соловьев

ЧУМА В ФИВАХ
Ты погибло, славное Кадма племя,
С царством всем; твои опустели села,
Злополучный город, родные Фивы,
Смерть теперь, о Вакх, похищает воина,
Кто дерзал с тобой доходить до Инда
И в полях зари, в колыбели мира
Водружал святые твои знамена.
Видел он счастливых арабов в рощах
Киннамона; видел коварных парфов,
В ложном бегстве мечущих злые стрелы,
Он вступал на Красного моря берег,
Где восходит, первым лучом сияя,
Феб и жгучим пламенем опаляет
Индусов черных.
Мы, потомки непобедимых, гибнем,
Под ударом валимся злого Рока;
Вновь и вновь справляем триумфы Смерти;
Длинный ряд стремится к теням загробным,
И отряд печальный, шаги замедлив,
Не находит больше холмов могильных,
И семи ворот не довольно толпам.
Груда тел растет, и друг друга давят
1]робы гробами.
Прежде всех болезнь на овец напала:
Плохо щиплет сочные травы агнец.
Поднял руку жрец, поразить готовясь
Шею жертвы раной глубокой: слабый
Бык, блеснув золочеными рогами,
Пал мгновенно наземь, зияет в шее
Рассеченной рана большая; крови
Не видать на остром железе. Черный
Гной противный льется один из раны.
Звонконогий конь на ходу слабеет
И, ногой передней споткнувшись, наземь
Всадника валит.
На лугах валяется скот забытый,
Бык хиреет в стаде осиротелом,
В уменьшённом стаде пастух слабеет,
Умирая сам средь телят зачахшик.
Не боятся хищных волков олени,
Замолкает гневного льва рыканье,
Прежней нет свирепости у медведей,
У змеи пещерной не стало яда,
Ссохлось жало, жалобно умирает.
Леса, потерявши кудрявый убор,
Не бросают на горы прохладную тень,
Не зелены нивы от тучной земли,
Не гнется полная Вакхом лоза
Под гнетом ветвей.
Всё в мире почуяло нашу беду,
Разбив Эреба глухого затвор,
Несется толпа преисподних сестер
Со светочем адским. Смешал Флегетон
С волнами Сидонскими Стикса волну.
Высоко летая, жадную пасть
Оскалила Смерть, все крылья развив.
И бодрый, и свежий под бременем лет,
Старик-перевозчик с широкой ладьей
Едва успевает усталой рукой
Налегать на весло. И ему невмочь
Везти всё новые толпы теней.
Но мало того. Идет молва,
Что пес порвал железную цепь
И бродит в наших местах. Земля
Ревет и стонет. По рощам ночным
Блуждают громадные призраки. Лес
Кадмейский, свой снег отряхая, дрожал,
И дважды Диркею мутила кровь.
В молчаньи ночном
Уж выли не раз Амфионовы псы.
О новый, ужасный смерти вид,
Ужасней, чем смерть! По членам больным
Разливается слабость, краснеет лицо;
По коже всей легкие пятна пестрят.
Покрывается потом вся голова,
И жаркий огонь пожирает ее;
Сжигает он тела крепость вконец,
Надувает ланиты от крови; зрачки
Неподвижно стоят, и проклятый огонь
Снедает все члены; в ушах звенит;
Из ноздрей струится черная кровь,
Разорвавшая жилы. Повсюду внутри
Клокотание слышно. Несчастный бежит
И сжимает холодные камни в руках.
А кто без призора, чей дом опустел,
Устремляется к свежим ключам: от воды
Разгорается жажда сильней и сильней.
Валяются люди, припав к алтарям,
И молят о смерти: лишь это одно
Оставили боги. Ко храмам спешат
Уже без надежды на милость небес,
Только б смертью насытить ярость богов.
Перев. С. Соловьев

ЗАКЛИНАНИЕ
Заклинаю тени мертвых и подземных всех богов,
Темный дом глухого Дита и тебя, слепой хаос,
Смерти мрачные пещеры в преисподних берегах,
Души! Казни позабывши, собирайтесь к нам на брак,
Иксион, пади на землю! Стань недвижно, колесо!
Пусть и Тантал беззаботно пьет Пиренскую струю.
Пусть Сизиф свой камень скользкий катит вспять средь
вечных скал.
Также вы, кого терзает тщетный труд дырявых урн,
Соберитесь, Данаиды: здесь работа есть для вас.
Пусть достанутся все казни тестю мужа моего.
И на зов моих заклятий, ночи ясная звезда,
Подымись в зловещем виде, ликом тройственным грозя.
Колесница Гекаты, я вижу, плывет...
Не такая, какую на небе ночном
Она гонит, сияя полным лицом,
Но как будто низринута с чистых небес
Фессалийских колдуний заклятьем ночным,
Приближает она к омраченной земле
Свой ущербный, зловещий, краснеющий серп.
Так разлей же печальный и бледный твой луч,
Устрани ты народы! На помощь тебе,
О богиня сетей, пусть звенит и гремит
Коринфский кимвал - драгоценная медь,
Тебе приношу на кровавой траве
Торжественный дар;
Тебе зажигаю ночные огни,
Похитивши светоч из самых могил.
Тряся головой,
Со склоненною выей тебя я зову.
Для тебя повязала я кудри мои
Погребальным венцом; для тебя потрясу
Я печальную ветвь от стигийской волны.
Для тебя поражу мои руки ножом,
Обнажив, как менада, дрожащую грудь.
Пускай моя кровь потечет на алтарь!
Привыкайте, о руки, мечи обнажать,
Привыкайте струить дорогую мне кровь!
Каплет влага святая из раненых рук.
А что слишком я часто тревожу тебя
Мольбами и чарами, ты мне прости.
Причина того, что так часто тебя
Я зову, Персеида, всё та же всегда:
Всегда Язон.
Окрась же одежду Креузы теперь,
Чтоб, как только ее наденет она,
Ползучее пламя прошло до костей.
В сияющем золоте заперт огонь
Потаенный и жгучий; его мне вручил
Прометей, заплативший за кражу огня
Терзанием вечным утробы своей,
И искусству владеть тем огнем научил.
И Мульцибер тайные дал мне огни,
Сокрывши их тонкою серой от глаз.
И молнии жгучие я собрала
От низверженных с неба останков твоих,
Мой родной Фаэтон; и Химеры
Я имею огонь.
Есть огонь у меня и из груди быка,
Колхидского стража; смешала их все
Я с желчью Медузы и тайное зло
Велела хранить.
Усиль мои яды, Геката, храни
В дарах моих скрытое семя огня.
Пусть обманут и зренье, и руки они,
Пусть жар проникает и в жилы, и в грудь;
Пусть члены расслабятся, кости чадят;
Пусть пламя в кудрях новобрачной жены
Превосходит сиянье венчальных свечей!
Заклятья услышаны; трижды вдали
Геката пролаяла грозная: вот
Она посылает святые огни.
Перев. С. Соловьев

МЕДЕЯ-МСТИТЕЛЬНИЦА
(РЕВНОСТЬ)
Разъярена любовью,
Кровавая менада,
Куда летит? Какое
Готовит злодеянье?
Лицо пылает гневом,
И гордой головою
Она грозит престолу.
Ну кто бы мог поверить
В изгнание ее?
Пылают взором щеки,
Но бледность гонит краску;
И бледность, и румянец
Сменяются мгновенно.
Туда, сюда несется,
Как, потерявши деток,
Тигрица в роще Ганга
Блуждает, разъярясь.
Ни гневом, ни любовью
Медея не владеет,
Теперь перемешались
Любовь и гнев. Что ж будет?
Кбгда поля пелазгов
Колхидянка покинет,
Освободив от страха
Семью царей и царство?
О Феб, без промедленья
Гони коней по небу.
Пусть ночь сойдет благая!
Вождь ночи, Геспер ясный,
Потопит страшный день.
Перев. С. Соловьев

СТРАСТЬ ФЕДРЫ
О, сбросьте с плеч пурпурно-золотые
Одежды! Прочь багрянец Тира, прочь
И шелк, что серы с веток собирают.
Пусть узкий пояс стягивает грудь,
Прочь ожерелье! Жемчуг белоснежный -
Морей индийских дар - моих ушей
Пусть не тягчит! Рассыпанные кудри
Не знают ассирийских ароматов
И, в беспорядке падая на плечи,
Послушны будут прихоти ветров.
С колчаном в шуйце, фессалийский дротик
Десницей потрясая, я помчусь.
Была такою матерь Ипполита,
Когда, оставивши холодный Понт,
Она гнала отряды диких дев,
Аттическую землю попирая,
Простым узлом закручены власы
Свободные, щитом лунообразным
Покрыта грудь! Такой помчусь в леса.
Перев. С. Соловьев

КРАСАВЕЦ ИППОЛИТ
Словно ураган убежал он бурный,
И быстрей, чем Кор, прогонявший тучи,
И быстрей огня от звезды падучей,
Что, упав, влечет за собой по небу
След лучезарный,
Пусть сравнит молва, что дивится былям,
Всех былых веков красоту с тобою, -
Так же ты красой превосходишь смертных,
Как когда луна, оба рога сжавши,
Блещет во весь диск на померкшем небе
И плывет всю ночь в колеснице быстрой.
Рдеет в мраке лик непорочной Фебы,
Затмевает он свет от звезд далеких.
Словно Геспер ты, разносящий сумрак,
Вестник ночи, волн лишь струей омытый,
Но и темный мрак прогоняет ночи
Люцифер - он же.
Ты, колеблющий тирс, Либер из Индии,
Вечно - юноша бог с длинными кудрями,
Виноградным копьем тигров пугающий,
Увенчавший чело митрой восточною,
Ипполита тебе не победить кудрей.
Слишком много ты мнишь о красоте своей.
Ведь молва разнесла между людьми, кого
Федры нашей сестра Бромию предпочла.
Смертным всем красота - благо неверное.
Мало цвесть ей дано времени на земле,
Быстро падаешь ты на роковом пути.
Нет, скорей, чем луга, в пору весеннюю
Красовавшиеся, опустошает зной,
Нет, скорей, чем когда летний ярится жар
И коротких ночей быстро летят часы,
Увядают в полях лилии бледные, -
Упадают с главы кудри любезные
И на нежных щеках вянет румяный цвет.
Да, уносит красу каждый протекший день.
Мимолетна краса: хрупкому кто, мудрец,
Благу верит когда? Пользуйся им, пока
Можно. Рушит тебя времени быстрый шаг,
Каждый будущий час хуже прошедшего.
Что в пустыни бежишь? Ведь красоте в глуши
Не укрыться от глаз: в роще глухой тебя
В час полдневный, когда солнце палит с небес,
Окружит, веселясь, страстных толпа наяд -
Любо им увлекать юношей в холод вод.
И дриады лесов твой потревожат сон,
Что привыкли в горах гнаться за панами.
Иль, со звездных небес обозревая мир,
Заприметит тебя дева ночей, луна,
И не сможет катить свод лучезарный челн.
Ведь недавно зардел девы лучистый лик,
А не тмило его облако ни одно.
Ведь встревожены мы этим затмением,
Полагали, что здесь власть фессалийских чар,
И ударили в медь. Но оказался ты
Наших страхов виной: ведь, увидав тебя,
Свой царица ночей остановила бег.
Если будет щадить холод твое лицо,
Если реже его будут палить лучи,
Засияет оно мрамором Пароса.
О, как мужественен твой благородный вид,
Что за гордость видна в складке густых бровей!
Можно с Фебом сравнить твой лучезарный лик:
Непокорны гребням, волны его кудрей
Украшают чело и ниспадают с плеч.
Лоб суровый тебе, кудри короткие
В беспорядке идут. Можешь воинственных
Ты богов побеждать силой-дородностью.
Юной силою мышц равен Гераклу ты,
Шире грудью, чем Марс, войны ведущий бог.
Если б ты захотел на спину сесть коню,
То десница твоя, Касторовой ловчей,
Обуздала б коня лучшего в Спарте всей.
Натянувши ремень пальцами первыми,
Силы все напряги и направляй копье:
Даже критский стрелок, ловкий в метаньи стрел,
Так далёко не шлет легкий тростник стрелы.
По примеру парфян если захочешь ты
В небо стрелы метать, то ни одна назад
Не вернется пустой: в теплый вонзясь живот,
Из среды облаков с птицей она падет.
Да, немногим мужам (обозревай века)
Красота принесла счастье. Пускай тебя
Минет зависть богов. Пусть красота твоя
Переступит порог старости роковой.
Перев. С. Соловьев

ГОРЕ КАССАНДРЫ
(Хор)
Со слезами слезы отрадно смешать,
Сокрытая скорбь терзает и жжет.
Отрадно оплакать родных сообща.
Да и ты, хоть и твердая дева и скорбь
Умеешь терпеть, не сможешь одна
Оплакать такую большую беду.
О нет! Ни печальный ночной соловей,
Что весною на ветке зеленой поет
И об Итии плачет на сотни ладов;
Ни Фракийская ласточка, что сидит
На крыше высокой и целый день
Болтливо щебечет о мужнем грехе,
Не смогут достойно оплакать судьбу
Семьи твоей бедной; но даже сам
Белоснежный лебедь на берегах
Танаиса и Истра, когда пред концом
Последнюю, сладкую песню поет;
Ни птица морей Альциона, чей стон
Сливается вечно с роптанием волн
Над Кейком мертвым, не веря волнам,
Когда тишина на просторе морском,
Смела и робка, в зыбучем гнезде
Она согревает птенцов; ни толпа
Кибелиных женообразных жрецов,
Что руки терзают себе и под вой
Пронзительных флейт поражают себя
Ударами в грудь, чтоб оплакать смерть
Фригийского Аттиса! Меры нет,
О Кассандра, слезам. То, что терпим мы,
Уж всякую меру давно превзошло.
Перев. С. Соловьев

ПЕРВЫЙ ПЛАЧ ОКТАВИИ
1
Лучезарная гонит Аврора с небес
Созвездья ночные, встает Титан,
Сияя кудрями, и миру вновь
Возвращает день.
О ты, отягченная бременем бед,
Привычные стоны опять начинай.
Превзойди же рыданьем морских Альцион,
Превзойди Пондиона крылатых детей.
Ведь судьба твоя много тяжеле, чем их.
О мать моя, слез моих вечных родник
И первая бедствий причина моих,
Печальные дочери стоны услышь,
Если чувства остались у мертвых теней.
О, если бы древняя Клото рукой
Порвала мою нить до того, когда я
Увидала, несчастная, раны твои
И лицо, обагренное кровью густой.
О свет, роковой всегда для меня.
С той самой поры
Ты мне ненавистней, чем темная ночь.
Я терпела от мачехи злой и вражду,
И приказы, и лютые взоры ее.
Ведь она, ведь она Эриннией злой
Мой брачный, стигийский мой факел несла
И тебя погасила, несчастный отец,
Которому весь покорялся мир
За пределом морей,
Перед кем повернули британцы тыл,
Незнакомые ранее нашим вождям,
Свободный народ.
От козней супруги, - увы мне, - отец,
Ты раздавлен лежишь, и рабствует дом
Тирану со всеми твоими детьми.
2
Нет, раньше свирепых я львов побежду
И яростных тигров, чем сердце смогу
Тирана смягчить.
Ненавистна ему благородная кровь,
Он богов и людей презирает равно
И сам не вмещает фортуны своей,
Что ему даровала злодейства ценой
Нечестивая мать. Пусть стыдно ему,
Что от матери страшной он в дар получил
Империю эту; пускай отплатил
Он смертью за этот великий дар,
Но мать сохранит и за гробом своим
Великую славу в грядущих веках.
Перев. С. Соловьев

ВТОРОЙ ПЛАЧ ОКТАВИИ
КАЗНЬ
Куда меня тащите? О, почему
Уйти мне в изгнанье царица велит,
Коль, насыщена множеством бедствий моих,
Оставляет мне жизнь? Если ж казнью она
Увенчать желает печали мои,
Что ж завидно жестокой, что я умру
На родимой земле?
Но надежд никаких на спасение нет.
Несчастная, вижу Неронов корабль:
Когда-то взошла на него моя мать,
Теперь же, от ложа царя прогнана,
Взойдет на него и супруга-сестра.
Увы, благочестье утратило трон,
Нет больше богов:
Эринния злая над миром царит.
Кто может достойно оплакать мои
Несчастья? В печальную песнь соловья
Перелились бы слезы рыданий моих.
О, если бы мне даровала судьба
Соловьиные перья! На быстрых крылах
Улетела бы я далеко, далеко
От ужасных людей и от казни моей,
И в пустынной дубраве, на тонком сучке
Я б качалась, будила безмолвную тишь,
Разливая по рощам унылую трель.
Перев. С. Соловьев