VI. Архидам

Αρχίδαμος

Переводчик: 

После победы Фив над Спартой в сражении при Левктрах (371 г.) начался распад Пелопоннесского союза. В Пелопоннесе развернулось широкое демократическое движение. При содействии фиванского полководца Эпаминонда в результате его первого победоносного похода в Пелопоннес, была освобождена от многовековой зависимости Мессения (370 г.) и основан город Мессена. Однако Спарта отказалась признать de jure независимость Мессении и не подписала предложенный Фивами в 366 г. мирный договор. "Мессенский вопрос" был предметом острых политических разногласий в Греции. Софист Алкидамант взял Мессению под свою защиту.[1] Но выступлению Алкидаманта предшествовало выступление Исократа, который выражал интересы имущественной группы афинского общества, напуганной размахом демократического движения. Речь вложена в уста Архидама, сына правящего в Спарте царя Агесилая. Она служит призывом к продолжению войны ради сохранения спартанских прав на Мессению.
В античный период существовали две точки зрения на характер этой речи: 1) речь была заказана Исократу Архидамом; 2) речь является школьным риторическим упражнением. Последнюю точку зрения поддерживал Бласс, принимая время составления речи в период между 356-351 гг. до н. э. Эд. Мейер, У. Виламовиц и другие относят ее к 366/5 г. в соответствии с ее содержанием. Такая датировка несомненно правильна.
В сущности "Архидам" - агитационный памфлет, вызванный политической ситуацией того времени и направленный против демократических движений в защиту прав частной собственности состоятельных граждан.

СОДЕРЖАНИЕ, СОСТАВЛЕННОЕ НЕИЗВЕСТНЫМ АВТОРОМ
После битвы при Левктрах фиванцы совершали набеги на Лакедемон и многократно его опустошали, так что и лакедемонянки, встретив постоянно обращавшихся в бегство лакедемонян, сказали им: "Неужели мы должны вторично спрятать вас в своем чреве?". И вот (лакедемоняне) объединившись, одержали победу при Мантинее при поддержке прекрасной афинской конницы. После битвы при Мантинее лакедемоняне отправили послов к фиванцам, добиваясь у них мира. Фиванцы дали им обещание сохранять спокойствие, если они восстановят Мессену и предоставят ей автономию. В то время, как другие советовали лакедомонянам восстановить Мессену, Архидам Младший советует лакедемонянам не восстанавливать. Родословная же Архидама Младшего такова: у Зевксида родился Архидам, у Архидама - Агис, у Агиса - Агесилай, у. Агесилая - Архидам. Одни говорят, что Архидам получил речь от Исократа, послав за нею в Афины; другие же утверждают, что эта речь представляет собой риторическое упражнение Исократа на тему, какую речь произнес бы Архидам, давая совет лакедемонянам. Таково содержание речи, основа речи - фактическая, главное же в ней - польза·

* * *
(1) Быть может, некоторые из вас удивляются тому, что я, соблюдавший до сих пор установления нашего города с такой тщательностью, как, по-моему, никто другой из моих ровесников, настолько изменился, что, несмотря на свою молодость [2], выступил вперед и собираюсь дать совет относительно вещей, о которых и старшие не решаются говорить.
(2) Однако я и сейчас продолжал бы хранить полное молчание, если бы кто-нибудь из ораторов, обычно обращающихся к вам в народном собрании, сказал нечто достойное нашего города. Между тем я вижу, как одни соглашаются с тем, что велят нам наши враги, другие сопротивляются, но без достаточной энергии, некоторые же совершенно замолкли. Поэтому я поднялся, чтобы высказать свое собственное мнение относительно этого, считая постыдным ради соблюдения установленного для моего возраста положения в обществе пренебречь тем, что город вынесет решение, не соответствующее его достоинству.
(3) Я полагаю, если о других вещах людям моего возраста действительно приличнее молчать, то по вопросу войны и мира должны давать советы в особенности те, кому в наибольшей мере предстоит подвергнуться опасностям войны. К тому же способность судить о полезном присуща в такой же степени и нам, молодым.
(4) На самом деле, если было бы доказано, что старшие всегда знают, что именно является наилучшим, молодые же ни в чем не в состоянии разобраться правильно, то было бы справедливо лишить нас права давать советы. Поскольку же в умении судить о вещах верно мы разнимся друг от друга не количеством прожитых лет, а природной одаренностью и усердием, то почему бы не использовать опыт обоих поколений, чтобы вам было возможно из всех высказываний выбрать самое выгодное? (5) Я удивляюсь тому, что люди, доверяющие нам вести триэры и командовать войском [3] (хотя при ошибке в этих делах мы могли бы принести многочисленные тяжелые бедствия городу), тем не менее думают, что мы не должны высказывать своего мнения по поводу решений, которые вам надо принять. Между тем, если мы при этом исправим ваше мнение, мы принесем всем вам пользу. Если же разойдемся с вами, то, хотя и упадем в ваших глазах, не причиним вреда государству.
(6) Право же я говорю об этом не потому, что мне пришла охота произносить речи или изменить свой прежний образ жизни; но я хочу убедить вас не пренебрегать ни тем, ни другим поколением, а среди всех искать такого человека, который был бы способен дать достойный совет относительно нынешних обстоятельств. (7) Ведь с тех пор, как наш народ населяет этот город, у нас не бывало такого опасного положения и не бывало войны, которая затрагивала бы столь существенные интересы, как те, ради обсуждения которых мы собрались. Прежде мы боролись за утверждение нашей власти над другими народами, теперь мы боремся за то, чтобы не выполнять чужих повелений, а это и есть признак независимости, ради которой можно перенести все самое страшное не только нам, но и другим людям, если они не полностью лишены мужества и хоть сколько-нибудь претендуют на доблесть. (8) Я же лично предпочел бы скорее умереть на месте, не подчинившись предписанному, чем намного продлить свою жизнь сверх положенного мне срока, проголосовав за то, что нам приказывают фиванцы [4]. Ибо я, потомок Геракла [5], сын ныне правящего царя [6], и по всей видимости сам в будущем носитель такого же сана, стыдился бы остаться равнодушным к делу, которое касается и меня, а именно к тому, что землей, которую передали нам наши отцы, будут владеть наши рабы.[7] (9) Я полагаю, что и вы придерживаетесь такого же мнения, приняв во внимание следующее: до этого дня казалось, что в войне с фиванцами нас постигла неудача[8], но мы были побеждены лишь физически, вследствие ошибки командующего [9], дух же наш и ныне не сломлен. (10) Однако же если в страхе перед грядущими опасностями мы отдадим хотя бы частицу из принадлежащего нам, то поддержим хвастовство фиванцев и сами воздвигнем над собой трофеи более величественные и более славные, чем те, что были воздвигнуты при Левктрах: те трофеи - памятник нашей неудачи, эти же станут свидетельством нашей душевной слабости. Пусть же никто не убедит вас покрыть родину таким позором!
(11) Между тем наши союзники с чрезмерным рвением советуют нам, отдав Мессению, заключить мир. И по справедливости вы могли бы негодовать на них еще в большей степени, чем против тех, кто с самого начала отпал от нас [10]. Ведь отказавшись от нашей дружбы, они обрекли на гибель свои собственные города, ввергнув их в гражданские распри, междоусобную резню, установив у себя негодный политический строй[11], а нынешние наши союзники намереваются причинить зло нам. (12) Ту славу, которую наши предки приобрели за семьсот лет [12] в многочисленных опасностях и передали нам, - эту славу они уговаривают нас тотчас отбросить. Разве могли они придумать несчастье для Лакедемона более унизительное и ужасное, чем это! (13) Они дошли до такого бесстыдства и приписывают нам такое малодушие, что после того, как сами не раз просили нас воевать ради защиты их территорий [13], считают, что мы не должны идти на риск ради Мессении; для того чтобы спокойно возделывать свою собственную землю, они пытаются убедить нас, будто нам следует уступить врагу часть нашей земли. Больше того, они еще грозятся, если мы не пойдем на это, заключить с врагами сепаратный мир! (14) Я же полагаю, что без их участия предстоящее нам испытание станет не настолько тяжелее, насколько прекраснее и почетнее в глазах всех людей, так как попытка бег чужой помощи, собственными усилиями спасти себя и одолеть врагов согласуется с прочими деяниями Спарты.
(15) Прежде я никогда не находил удовольствия в речах, напротив, всегда считал, что тот, кто тратит время на слова, менее способен на дела. Теперь же я ничего не ценил бы выше способности изложить свои мысли о предмете нашего обсуждения так, как мне хочется. Ибо в настоящих обстоятельствах я надеюсь именно таким образом принести величайшую пользу нашему городу. (16) Прежде всего, я думаю, нужно вам объяснить, каким образом мы овладели Мессенией и по какой причине вы поселились в Пелопоннесе, будучи в древние времена дорийцами. Поэтому я начну издалека, чтобы вы поняли, что [14] они пытаются отнять у вас ту землю, которой вы владеете с не меньшим правом, чем остальной территорией Лакедемона.
(17) После того как Геракл преставился, превратившись из смертного в божество, его сыновья из-за могущества их врагов[15] были обречены на многочисленные странствования и опасности. Когда же Эврисфей умер, они поселились среди дорийцев. Их потомки в третьем поколении[16] пришли в Дельфы, желая о чем-то вопросить оракул. Однако Аполлон не дал ответа на заданный вопрос, а велел им идти в землю их отцов. (18) Обдумав это изречение бога, они решили, что им принадлежит, во-первых, Аргос по праву наследования, ибо после смерти Эврисфея они оказались единственными потомками Персея[17], во-вторых, Лакедемон в качестве дара, ибо когда лакедемонский царь Тиндарей[18], после того как его сыновья Кастор и Полидевк перестали существовать среди людей, был лишен власти, Геракл вернул его в Лакедемон и получил эту область в качестве награды за оказанное благодеяние, а также из-за родства между ним и сыновьями Тиндарея[19]; (19) в-третьих, им принадлежит Мессения по праву победителя, ибо Геракл, ограбленный Нелеем и его сыновьями (за исключением Нестора), отнявшими у него коров, которых он увел у Гериона из Эритеи[20], захватил Мессену силой, виновных убил,, а Нестору вверил город, считая его разумным за то, что он, несмотря на свою молодость, не принял участия в преступлении отца и братьев. (20) В таком смысле истолковав изречение Аполлона, они, взяв в союзники ваших предков, составили войско, причем отдали тем, кто последовал за ними, в общее владение свои собственные земли, а от них взяли себе[21] в качестве избранной награды право на царскую власть. Затем они укрепили это соглашение взаимными клятвами в верности и отправились в поход. (21) Я не буду тратить времени на описание опасностей и различных событий, как не имеющих отношения к данному вопросу. Победив на войне жителей тех местностей, о которых было сказано, они разделили свои царства на три части[22]. И вот вы, жители Спарты, вплоть до нынешнего дня сохраняете верность клятвам и договорам, которые вы заключили с нашими предками. (22) Поэтому и в прошлом вам жилось лучше, чем другим эллинам, и в будущем ваши дела, нужно полагать, будут обстоять лучше, чем теперь, если вы останетесь верны себе. Мессенцы же дошли до такого нечестия, что коварно убили Кресфонта, основателя их государства, господина этой страны, потомка Геракла, их предводителя. (23) Его сыновья, избежав опасности, оказались в, нашем городе в качестве просителей, умоляя заступиться за умершего и предлагая нам страну. Снова вопросив бога и получив указание принять ее и отомстить убийцам Кресфонта, вы осадили мессенцев и так овладели этой страной.
(24) Конечно, я не во всех подробностях изложил наши изначальные права, ибо сейчас не время углубляться в предания, так что мне пришлось предпочесть более краткий рассказ более ясному. Тем не менее я полагаю, из сказанного для всех стало очевидным, что той землей, которая нам принадлежит по всеобщему признанию, мы владеем на основании такого же права, как и той землей, которая является предметом спора: мы живем в этой земле, потому что она была дана нам Гераклидами, потому что так приказал Аполлон и благодаря победе над ее обитателями; и Мессенией мы владеем на основании такого же дара Гераклидов, получив ее таким же образом и с соизволения того же бога. (25) Разумеется, если мы настроены так, чтобы не возражать ни по одному пункту, даже если бы нам приказали покинуть Спарту, то было бы излишним беспокоиться и о Мессении. Однако если никто из вас не согласился бы жить, лишившись отечества, то и относительно Мессении следует придерживаться такого же мнения. Ибо. мы можем выдвинуть одни и те же законные основания и привести одни и те же доводы в пользу обладания той и другой территорией.
(26). Ведь вам хорошо известно, что имущество, как частное, так и общественное, считается наследственным и бесспорным, если находилось в руках владельца в течение длительного времени[23]. Мы же овладели Мессенией раньше, чем персы основали свое царство и утвердили свою власть над материком [24], и раньше, чем были основаны некоторые из эллинских городов. (27) И несмотря на это, фиванцы предоставляют Азию персидскому царю на том основании, что она является его наследственной собственностью, хотя персидскому царству нет еще и двухсот лет, от нас же они отнимают Мессению, хотя мы владеем ею вдвое дольше[25]. Совсем недавно они разрушили Феспии и Платею[26], а Мессену они намерены отстроить заново и заселить, хотя истекло четыреста лет со дня ее разрушения, причем и то, и другое делается вопреки клятвам и договорам [27]. (28) Хотя бы они вернули в Мессену настоящих мессенцев! Конечно, и в этом случае они поступили бы несправедливо, но по крайней мере обидели бы нас под более благовидным предлогом. Но они поселяют у наших границ илотов! Так что самым ужасным является не то, что мы лишимся этой земли вопреки нашему праву, но то, что мы увидим, как наши собственные рабы стали ее господами.
(29) Из последующих рассуждений вам станет еще яснее, что и ныне мы терпим страшную несправедливость и прежде на законном основании владели Мессенией. Ведь не раз и в прошлом нам угрожали опасности, и мы бывали принуждены заключать мир, так как находились в худшем положении, чем наши противники[28]. (30) Однако несмотря на то, что договоры тогда заключались в обстоятельствах, при которых невозможно было притязать на какие-либо преимущества, и возникали разногласия во некоторым другим пунктам, все же ни персидский царь, ни город Афины никогда не упрекали нас в том, будто мы владеем Мессенией противозаконно. Можно ли найти более убедительное решение спора относительно права, чем признание наших врагов, да еще в обстановке, неблагоприятной для нас?
(31) Что касается оракула, который является, как все Согласятся, наиболее древним, наиболее беспристрастным и достойным доверия, то он признал наше право на Мессению не только тогда, когда сыновья Кре- сфонта отдали ее нам и он велел принять дар и помочь обиженным, но и позже, когда война затянулась, и обе стороны направили послов в Дельфы. Противники наши молили бога о спасении, мы же вопросили оракул о том, каким способом в кратчайший срок овладеть городом. Нашим противникам бог не дал ответа, так как их просьба не была справедливой, нам же указал, какие следует принести жертвы и откуда призвать помощь[29]. (32) Можно ли представить свидетельство более авторитетное и более ясное, чем это? Во-первых, очевидно, что мы получили эту землю от ее владельцев (ничто ведь не мешает снова кратко перечислить факты); во-вторых, мы овладели ею в результате войны, а в те времена большинство городов именно так основывались; далее, изгнав тех, кто поступил нечестиво с сыновьями Геракла, причем преступники справедливо были изгнаны за пределы обитаемой земли; наконец, и длительность владения, и суждение наших врагов, и изречения бога - все вместе подтверждает, что земля эта законно принадлежит нам. (33) Каждый из этих фактов достаточен сам по себе для опровержения доводов тех, кто осмеливается обвинять нас в том, будто мы из корыстолюбия не заключаем мира теперь или из притязаний на чужую территорию вели войну против Мессении тогда. Пожалуй, можно было бы привести еще больше доводов в пользу права нашего владения, однако, я полагаю, и сказанного достаточно.
(34) Те, кто советует нам заключить мир, говорят, что людям разумным не следует иметь одинаковый взгляд на вещи при счастливых и при несчастных обстоятельствах, но надо принимать решения соответственно данному положению дел, приспособляться к ходу событий и не ставить себе целей свыше возможностей. При нынешних же тяжелых обстоятельствах следует стремиться скорее к полезному, чем к справедливому. (35) Что касается всего прочего, то с этим я согласен, но никто не мог бы убедить меня считать что-либо более полезным, чем справедливость. Ведь я вижу, что и законы ради нее издаются и благородные мужи ревнуют о ней, и благоустроенные государства больше всего о ней заботятся, (36) также исход всех бывших войн определялся не в соответствии с силой, а в соответствии с правом. Словом, жизнь людей вообще порочностью разрушается, добродетелью же сохраняется. Так что пусть не падают духом те, кто готов сразиться за правое дело, а скорее пусть опасаются насильники и те, кто не умеет соблюдать меру при удаче. (37) Затем следует принять во внимание и следующее: мы все в настоящее время держимся одинакового мнения о том, что справедливо, относительно же того, что именно для нас полезно, мы спорим. Если налицо два блага, причем одно из них совершенно ясное, другое же сомнительное, то разве не поступили бы вы смешно, если бы общепризнанное благо отвергли, а спорное решили бы предпочесть, в особенности когда выбор имеет такое важное значение? (38) Ведь следуя моим предложениям, вы не должны отказываться ни от одной пяди своих владений, и вы не покроете позором наш город, но сможете надеяться, что, борясь за правое дело, вы будете сражаться лучше, чем ваши противники; следуя же предложениям сторонников заключения мира, вы немедленно отказываетесь от Мессении; [30] допустив с самогона- чала себе во вред эту ошибку, вы, быть может, не достигнете ни полезного, ни справедливого, словом, ничего из того, чего вы ожидаете. (39) И ведь совершенно еще не ясно, достигнем ли мы прочного мира, если и выполним предписания. Я думаю, Для вас не тайна, что все люди имеют обыкновение обсуждать справедливые условия договора с теми, кто защищает свои права; к тем же, кто слишком охотно подчиняется приказам, предъявляют еще большие требования, чем было первоначально задумано. Так что тот, кто настроен воинственно, получает лучшие условия мира, чем легко идущие на соглашения. (40) Однако чтобы не казалось, будто я слишком долго рассуждаю на эту тему, я, отложив в сторону все подобные соображения, обращусь к прямым доказательствам своей мысли. В самом деле, если бы никогда не случалось народу после неудачи воспрянуть духом и одолеть своих врагов, то, естественно, и у нас не было бы надежды одержать на войне победу; если же, напротив, часто бывало, что более сильная сторона оказывалась побежденной более слабым противником и ведущие осаду погибали от рук осажденных[31], что удивительного, если и наши нынешние дела примут другой оборот?
(41) Я не могу привести подобного примера из истории нашего города, так как на его территорию никогда еще не вторгался враг, превосходящий нас силой[32], но существует много свидетельств тому в истории других государств, в особенности же Афин. (42) Мы найдем, что они вызвали упреки со стороны эллинов из-за своей власти над другими государствами, но обрели добрую славу у всех людей, отразив наглых захватчиков.
Если бы я захотел остановиться на опасностях, которым они подвергались в древности в борьбе против амазонок, фракийцев или пелопоннесцев[33], которые вторгнулись на их землю под предводительством Эврисфея, то, пожалуй, показалось бы, что я говорю о слишком стародавнем и далеком от нынешних дел. Но кто же не знает, с какого несчастья они начали войну с персами, чтобы подняться затем до такого процветания? (43) Ведь только они из всех эллинов, живущих за пределами Пелопоннеса, хоть и видели, что сила варваров непреодолима, не стали обсуждать их требований и тотчас предпочли разрушение своего города - рабству. Покинув страну и считая своим отечеством свободу, они разделили с нами опасности; после этого они испытали такую перемену судьбы, что, утратив на несколько дней свои владения[34], затем на долгое время установили свою власть над другими. (44) Не только; на истории этого города можно показать, как отважное сопротивление врагам является источником великих благ. Тиран Дионисий, например, однажды оказался в окружении осаждавших его карфагенян; не было никакой надежды на спасение; когда же он, подавленный трудностями войны и враждебным отношением граждан к нему, решил спастись бегством, отплыв на корабле, один из его друзей решился сказать ему: "Прекрасный саван - единоличная власть".[35] (45) Пристыженный этими словами, Дионисий изменил свое намерение и, возобновив войну, уничтожил великое множество карфагенян, а над гражданами установил еще более твердую власть, приобретя могущество, значительно превосходящее первоначальное. Закончил он жизнь как единоличный правитель, передав сыну тот же сан и власть, которыми пользовался сам.
(46) Подобным же образом поступил и македонский царь Аминта. Потерпев поражение в битве с живущими по соседству варварами, лишившись всей Македонии, он сперва задумал покинуть страну, чтобы спасти жизнь, но услышав, как кто-то восхвалял Дионисия за действия, о которых я рассказал, подобно ему изменил свое решение, захватив клочок земли и оттуда призвав помощь, он за три месяца овладел всей Македонией. Остальное время он царствовал и умер в глубокой старости [36];
(47) Если бы мы захотели перечислить все подобные случаи, то утомились бы, вы - слушая, а я говоря об этом. Все же припомним еще событие, связанное с Фивами. То, что произошло в прошлом, могло бы огорчить нас, зато будущее внушает лучшие надежды. В самом деле, они имели смелость выдержать наши вторжения[37] и угрозы, а затем удача настолько изменила их положение, что они, находившиеся в прошлом под нашей властью, теперь считают себя вправе отдавать нам приказания.
(48) Тот, кто, наблюдая подобные перемены обстоятельств, думает, что с нами это не произойдет, - совсем неразумен. Поэтому нам следует быть стойкими в настоящее время и с мужеством смотреть в будущее. Ведь мы знаем, что государства преодолевали подобные несчастья благодаря правильному государственному устройству и опыту в военном деле. Но никто не посмеет отрицать, что военным опытом мы превосходим других эллинов, государственный же строй только у нас именно таков, каким он должен быть. При таких предпосылках невозможно, чтобы мы не оказались в лучшем положении, чем те, кто не заботился ни о том, ни о другом.
(49) Существуют же, однако, люди, которые осуждают войну и указывают на сопряженный с нею риск. Для подтверждения они приводят много различных примеров, в том числе из нашего собственного опыта. Они выражают удивление, как некоторые решают довериться столь трудному и рискованному средству. Я же знаю, что многие народы именно в результате войны достигли большего процветания, другие же в результате мира потеряли то, чем обладали прежде. (50) Война и мир сами по себе - ни добро, ни зло, но результат того и другого неизбежно будет соответствовать тому, как повести себя при соответствующих условиях и обстоятельствах. Тот, кто преуспевает, должен жаждать мира, так как при мире возможно сохранить на наибольший срок свое благополучие, напротив, в несчастных обстоятельствах следует обратить свои помыслы к войне, ибо вследствие вытекающих из нее беспорядков и новшеств скорее всего случаются перемены. (51) Я боюсь, однако ж, как бы не оказалось, что мы поступаем как раз наоборот: когда у нас была возможность жить в довольстве, мы вели больше войн, чем того требовала необходимость, когда же мы очутились перед неизбежностью риска, мы захотели покоя и рассуждаем об осторожности. Между тем народ, желающий быть свободным, должен остерегаться договоров, заключаемых по предписанию, так как они близки к рабскому подчинению. Он может идти на мир либо нанеся поражение врагу, либо уравняв с его силами свои силы. В соответствии с тем, как будет закончена война, будут находиться и условия мира.
(52) Обдумав это, следует не связывать себя слишком поспешно постыдными соглашениями. Пусть не покажется, что судьбу отечества мы решаем более легкомысленно, чем другие вопросы. Вспомните: в прошлом, если один единственный лакедемонянин приходил на помощь какому-нибудь городу наших союзников, который подвергся осаде, то все соглашались, что именно ему город бывал обязан своим спасением. О большинстве подобных мужей можно услышать от стариков. О самых же знаменитых из них я сам хочу вам рассказать. (53) Педарит[38], например, приплыв к Хиосу, спас город. Брасид же вступил в Амфиполь, отобрал небольшое число осажденных и в битве одержал победу над осаждавшими[39], несмотря на их многочисленность. Наконец, Гилипп, придя на помощь сиракузянам, не только их спас, но и захватил в плен те вооруженные силы, которые их теснили на суше и на море [40]. (54) Так разве же не постыдно, что между тем как в прошлом каждый из нас в отдельности был в состоянии защитить чужие города, в наше время мы все вместе не можем и даже не пытаемся спасти наш собственный город? И разве не постыдно, что, сражаясь в защиту других, мы наполнили Европу и Азию трофеями, а в защиту собственного отечества, столь открыто оскорбляемого, мы, как это все видят, не дали ни одного достойного упоминания сражения? [41] (55) И, наконец, в то время как другие города [42] выдерживали крайности осады, отстаивая господство нашего государства, мы не хотим даже небольших страданий ради того, чтобы освободить себя от необходимости действовать вразрез со своим правом. Разве это не постыдно? И хотя всем известно, что мы и теперь еще выращиваем коней для ристаний, мы, тем не менее, готовы заключить мир, как люди, доведенные до крайней степени бедности и нуждающиеся в самом необходимом. (56) Плачевнее же всего будет, если мы, слывущие самыми стойкими среди эллинов, проявим при обсуждении нашего положения больше малодушия, чем другие. Существует ли народ, достойный упоминания, который, потерпев поражение в одной единственной битве и испытав одно единственное вторжение [43] в свою страну, так трусливо согласился бы подчиниться всем предъявляемым требованиям? И мог ли бы подобный народ сохранить присутствие духа при длительных неудачах? (57) Мессенцы в течение двадцати [44] лет подвергались осаде, борясь за эту землю, так разве не упрекнут нас все, если мы так скоро потеряем ее на основании договоров и не вспомним о предках, но, убежденные словами, откажемся от той земли, которую они приобрели великими трудами?
(58) Но некоторых это обстоятельство ничуть не тревожит, и они, потеряв всякий стыд, дают нам советы, следуя которым город покрыл бы себя бесчестьем. Эти люди так ретиво побуждают нас отдать Мессению, что имеют дерзость подробно доказывать слабость нашего города и силу врагов. Они предлагают нам, своим политическим противникам, ответить, откуда же мы ожидаем помощи, призывая к войне? (59) Я же полагаю, что самой сильной, самой верной союзницей является справедливость во всех поступках (так как благоволение богов, вероятно, на стороне справедливых, если можно судить о предстоящем на основании прошлого); далее, нашими союзниками являются хороший государственный строй и разумная умеренная жизнь, а также готовность до последней капли крови сражаться с врагами и убеждение, что больше всего следует опасаться дурной славы у сограждан. Все эти качества присущи нам в большей мере, чем другим людям. (60) Эти качества я считал бы на войне более ценными союзниками, чем подкрепление тысячами воинов. Действительно, я ведь знаю, что и те, которые первыми из нашего народа пришли в эту страну, одержали верх над другими не благодаря своей численности, а благодаря тем доблестям, о которых я рассказал. Вот почему недостойно испытывать страх перед врагами из-за их многочисленности. Напротив, нам следует мужаться, видя, что мы так стойко перенесли несчастья, как еще никогда никто из эллинов,, и сохранили верность издревле установленным законам и обычаям. (61) А другие между тем, как мы видим, не в состоянии справиться даже со своей удачей и уже приведены в замешательство[45]; одни захватывают города своих союзников, те оказывают им сопротивление, иные спорят со своими соседями о пограничных землях, иные более завидуют друг другу, чем воюют против нас [46]. Так что я удивляюсь тем, кто ищет союзника более сильного, чем ошибки наших врагов.
(62) Если же нужно сказать и относительно помощи извне, то найдутся, я полагаю, многие желающие поддержать нас. Прежде всего я сошлюсь на афинян [47]. Хотя они и не во всем на нашей стороне, но ради нашего спасения сделают все, что угодно. Существуют и другие эллинские города, которые относятся к несчастьям, постигшим Спарту, как к собственным. (63) Наконец, тиран Дионисий [48], царь Египта [49], правители на территории Азии [50] охотно придут нам на подмогу, каждый сообразно со своими возможностями. Кроме того, состоятельные люди из эллинов, обладающие влиянием и стремящиеся к наилучшему государственному строю[51], хотя еще не объединились между собой, но их сочувствие на нашей стороне, так что, естественно, я могу возлагать большие надежды на их содействие в будущем.
(64) Я думаю, что и простой народ в Пелопоннесе и та демократия[52], которую мы все считаем наиболее враждебно настроенной к нам, уже стремятся к нашему заступничеству: ведь их отпадение не осуществило ни одну из их надежд; вместо свободы они получили обратное: потеряв лучших из своей среды, они оказались в зависимости от худших из сограждан, вместо автономии - самое ужасное беззаконие. (65) Раньше они ходили вместе с нами походом против врагов, теперь они видят, как враги вторгаются на их собственную территорию; раньше они только по слухам знали о распрях, происходивших в других местах, теперь чуть ли не ежедневно у них у самих происходят государственные перевороты. Несчастье настолько их всех сравняло, что никто не в состоянии распознать, кто из них находится в самом худшем положении. (66) Нет ни одного неповрежденного города, нет ни одного города, который не пострадал бы от своих соседей[53], так что поля опустошены, города разграблены, государственный порядок и законы, при которых жители этих городов когда-то были счастливейшими из эллинов, уничтожены[54]. (67) Они относятся друг к другу с таким недоверием и с такой враждебностью, что сограждан боятся более, чем врагов. Вместо бывшего при нашей власти единодушия и взаимной имущественной поддержки, они дошли до такого распада связей между собой, что люди состоятельные охотнее бросили бы свое имущество в море, чем оказали бы помощь нуждающимся, а бедные меньше обрадовались бы находке клада, чем возможности силой захватить имущество богатых. (68) Прекратив жертвоприношение на алтарях, люди, точно жертвенных животных, закалывают друг друга[55]. Сейчас можно встретить больше изгнанников из одного города, чем прежде из всего Пелопоннеса. И хотя я рассказал о множестве бедствий, постигших Пелопоннес, в действительности их гораздо больше. Ибо не существует таких ужасов и страданий[56] на свете, которые не встретились бы здесь. (69) Одни ими уже сыты по горло, другие вскоре пресытятся и будут искать избавления от них. Не воображаете же вы, что люди согласятся и впредь жить[57] в таких условиях? Ведь если некоторые устают и в благополучии, смогут ли они стойко выдержать длительный период бедствий? Так что не только в случае войн мы окажемся победителями, но если мы сохраним спокойствие и выдержку, вы увидите, как они изменятся и будут считать союз с нами своим спасением. Вот какие надежды я питаю.
(70) Я так далек от того, чтобы выполнить хоть что-нибудь из требований наших врагов, что если бы даже ничего не осуществилось из этих надежд и ниоткуда не пришла бы помощь, а напротив, некоторые эллины обидели бы нас, другие же остались бы равнодушными, я и в этих обстоятельствах не изменил бы своего решения. Я подверг бы себя всем опасностям войны, прежде чем пойти на это соглашение. Ведь мне было бы стыдно и в том случае, если бы я обвинил наших предков, будто они отняли землю у мессенцев противозаконно, и в том случае, если б я признал, что они завладели ею правильно и подобающим образом, а мы, вопреки нашему праву, согласились на какую-нибудь уступку относительно нее. (71) Итак, ни того, ни другого не следует делать, а нужно обдумать, как повести войну соответственно с достоинством нашего города и не покрыть позором как лжецов тех, кто имеет обыкновение петь нам хвалу. Напротив, мы должны проявить себя так, чтобы превзойти все хорошее, сказанное о нас. (72) Таким образом, я полагаю, в дальнейшем не случится ничего хуже того, что мы терпим, сейчас. Наоборот, враги наши примут такие решения и совершат такие ошибки, в результате которых положение наше улучшится. Но если бы все же мы обманулись в своих надеждах и нас стали бы теснить со всех сторон, и мы оказались бы не в силах даже город свой удержать, пусть и ужасно то, что я намерен сказать, все же я не поколеблюсь высказать это прямо[58], ибо мои соображения более достойны стать известными эллинам и более соответствуют нашему образу мыслей, чем советы, которые нам[59] дают некоторые люди.
(73) Я заявляю, что следует отослать из Спарты наших родителей, наших жен, детей и прочее население, одних в Сицилию, других в Кирену или на материк. Все их там встретят с радостью и щедро наделят землей, а также прочими средствами существования, отчасти выражая свою благодарность за полученные ранее одолжения, отчасти в расчете на нашу благодарность за оказанные услуги. (74) Оставив тех из нас, кто хочет продолжать борьбу и способен носить оружие, следует покинуть город и все наше имущество за исключением того, какое мы будем в силах унести с собой, затем занять опорный пункт, как можно более надежный и благоприятный для ведения войны, совершать набеги, грабить и разорять врагов как на суше, так и на море до тех пор, пока они не прекратят спор относительно принадлежащего нам. (75) Если у нас хватит отваги на это, если мы не станем колебаться, вы увидите, как те, кто сегодня диктуют нам условия, придут к нам с мольбами и будут просить нас принять обратно Мессению и заключить мир.
Какое из пелопоннесских государств могло бы выдержать такую войну, которая, вероятно, возникла бы, если бы мы того захотели? Какое из них не было бы охвачено изумлением и страхом перед собравшимся войском, которое совершило такие дела, которое воодушевлено справедливым гневом против виновников этих крайних мер, доведено до отчаянной решимости и презрения к собственной жизни? (76) Перед войском, которое к тому же было бы свободно от повседневных забот и занято исключительно войной, перед войском, похожим во всем на отряд наемников, но обладающим такой доблестью и такой подготовкой, как ни одно кем-либо созданное войско? Перед войском, независимым от какой бы то Ни было государственной власти, способным располагаться под открытым небом, передвигаться в любом направлении? Перед войском, которое легко оказывалось бы в соседстве с кем бы ни захотело, и которое всякую местность, пригодную для ведения войны, считало бы своим отечеством? (77) И вот я думаю, стоит только облечь в слова подобный план и сделать его известным среди эллинов, как враги наши придут в смятение, а в особенности, если мы будем к тому же принуждены привести его в исполнение. Представьте себе (78) их душевное состояние, если сами они окажутся в тяжелом положении, а нам не смогут причинить вреда? Если они увидят свои собственные города в осаде [60], между тем как наш город в результате принятых мер никогда не испытает подобного несчастья? И если к тому же они увидят, что нам легко снабжать себя средствами к существованию из собственных запасов и из военной добычи, им же, напротив, трудно, так как не одно и то же заботиться о подобном войске или прокормить население города?
(79) Но самым горьким было бы для них сознавать, что наши домашние живут в полном довольствии и видеть, как их собственные семьи повседневно нуждаются в самом необходимом и однако ж быть не в силах облегчить их страдания; видеть, что, обработав поля, они теряют и семена, и урожай, но понимать, что оставив землю невозделанной, они совсем не смогут выдержать войну. (80) Но, может быть, сплотившись и создав общее войско, они станут преследовать нас и препятствовать тому, чтобы мы причиняли им вред. Однако же, чего мы могли бы пожелать более горячо, чем встретить выстроившихся против нас для сражения в той же неудобной местности людей недисциплинированных, отовсюду набранных и повинующихся разным командирам? Не потребовалось бы большого труда, чтобы быстро заставить их принять бой в условиях выгодных не им, а нам. (81) Не хватило бы оставшейся части дня, если бы мы попытались перечислить все преимущества, которые получили бы при подобном образе действий. Ведь всем известно, что мы одержали верх над эллинами не благодаря размерам нашего государства и не численностью населения [61], но тем, что установили государственный порядок по образцу войска, хорошо организованного и охотно повинующегося своим командирам. Итак, если мы введем у себя во всей чистоте тот строй, простое подражание которому уже приносило пользу, то, несомненно, мы легко одолеем наших противников.
(82) Мы также знаем, что основатели этого города вступили в Пелопоннес, имея в своем распоряжении лишь небольшое войско и тем не менее подчинили себе много могущественных городов. Так вот, было бы полезно последовать примеру наших предков, и после того, как мы потерпели неудачу, вернуться к началу нашего пути и попытаться возвратить себе почет и власть, которыми мы обладали прежде. (83) Но всего позорнее было бы, если бы зная о том, как афиняне покинули свою землю ради свободы других[62], мы ради собственного спасения не посмели бы бросить свой город; в то время как мы должны были бы давать другим пример подобных поступков, мы даже не захотели бы следовать примеру афинян. (84) И вот что еще более достойно осмеяния: фокейцы, спасаясь бегством от власти персидского царя, покинули Азию и основали новое поселение в Массалии, мы же дошли до такого малодушия, что готовы подчиниться приказу тех, над которыми неизменно властвовали в прошлом. (85) Не следует, однако, сосредоточивать свое внимание на том дне, в который мы были бы вынуждены отослать от нас самых близких нам людей. Нет, нам следует смотреть вперед[63] и представлять себе то время, когда мы, одержав победу над врагами, восстановим наше отечество, вернем назад наши семьи и докажем всем, что и сейчас мы пострадали не по справедливости и в прошлое время справедливо предъявляли права на первенство.
(86) Дело обстоит следующим образом. Я внес эти предложения не с тем, чтобы мы уже теперь их осуществили, и не потому, что нет иного пути спасения, но желая внушить вам убеждение, что и эти несчастья и еще более тяжелые следует выдержать, прежде чем подписать относительно Мессении договор, какой нам приказывают. (87) Я бы не призывал вас к войне так усердно, если бы не видел, что мир, к которому приведет осуществление моих предложений, стал бы почетным и прочным, а мир, к которому приведут предложения кое-каких советчиков, будет не только позорным, но и недолговечным. Ведь если мы поселим возле нашей границы илотов и станем смотреть сквозь пальцы на то, как их город крепнет, кто же не понимает, что мы будем вовлечены в непрестанные волнения и опасности? Так что рассуждающие об осторожности не замечают, что обеспечивают нам мир на короткое время, а войну готовят на вечные времена. (88) Я бы поставил перед этими людьми такой вопрос: во имя чего, по их мнению, следует отдавать свою жизнь в сражениях? Не тогда ли, когда враги предъявляют нам требования, противоречащие нашему праву, отсекают кусок нашей земли, освобождают наших рабов и поселяют их на той земле, которую оставили нам наши отцы, а нас не только лишают собственности, но вдобавок ко всем бедам подвергают бесчестью?
(89) Я же считаю, что ради защиты наших прав возможно перенести не только войну, но изгнание и смерть. Лучше умереть с доброй славой, которой мы всегда пользовались, чем жить в позоре, который навлечем на себя, выполнив то, что приказывают нам. Коротко говоря, лучше быть уничтоженными, чем стать посмешищем наших врагов. Люди, пользовавшиеся таким почетом, обладавшие таким высоким образом мыслей должны выбрать одно из двух: либо занимать первое место среди эллинов, либо погибнуть, не сделав ничего низменного, но завершив свою жизнь доблестным концом!
(90) Поняв это, нужно отбросить малодушие и не слушаться союзников, которые прежде подчинялись нашему руководству; самостоятельно рассмотрев положение вещей, выбрать не то, что легче для них, а то, что достойно Лакедемона и наших прошлых деяний. Ведь об одном и том же не все должны судить одинакового каждый в соответствии с теми принципами, которые с самого начала положил в основу своей жизни. (91) Никто не упрекнул бы эпидаврийцев, коринфян или флиасийцев за то, что они только и думают, как сохранить жизнь. Лакедемонянам же не пристало думать о сохранении жизни любыми средствами. Им следует предпочесть смерть со славою бесславному спасению. Ибо тем, кто ревнует о доблести, надлежит больше всего заботиться о том, чтобы не совершить чего-либо постыдного. (92) Ведь малодушие государств не в меньшей степени проявляется в подобных решениях, чем в опасностях войны. То, что происходит на поле боя, в значительной мере есть дело случая, но решение, принятое здесь, является свидетельством нашего образа мыслей. Так что нам следует прилагать усилия к достижению победы не в меньшей степени здесь при предстоящем голосовании, чем в борьбе с оружием в руках.
(93) Удивительно, что некоторые люди готовы отдать жизнь ради собственной славы, но меняют мнение, когда дело касается нашей общей славы. Между тем ради нее стоит все претерпеть, чтобы наш город не был опозорен и не утратил почетного положения, которое он занимал при наших отцах. (94) Хотя на нашем пути стоят многочисленные и тяжкие препятствия, которые должны быть преодолены, больше всего нам следует остерегаться того, чтобы не показаться трусами, идущими на уступки врагам вопреки своим правам. Стыдно было бы увидеть, как те, кто был удостоен чести главенствовать над эллинами, выполняют чужие приказания. Насколько бы мы оказались хуже наших предков: они готовы были идти на смерть, желая подчинить других своим приказаниям[64], а мы не осмеливаемся подвергнуть себя риску даже для того, чтобы избавиться от необходимости исполнять чужие повеления.
(95) Пришлось бы краснеть также и при мысли об Олимпийских играх и о других торжественных празднествах, на которых каждый из нас бывал в большей степени предметом зависти и восхищения, чем атлеты, заслужившие победу на соревнованиях. Кто же из нас осмелится посетить их, если вместо прежнего уважения он почувствует к себе презрение, вместо восхищения, заслуженного доблестью, привлечет к себе общее внимание вследствие своей трусости? (96) И вдобавок ко всему он увидел бы, как наши рабы приносят в дар богам первинки плодов от той земли, которую завещали нам каши отцы, и совершают жертвоприношения пышнее, чем мы, да еще услышал бы едкие насмешки над нами, естественные в устах тех, кто раньше находился в самом тяжелом рабстве, а теперь подписывает договоры наравне со своими господами. Нет слов, чтобы выразить, как жестоко страдал бы каждый из нас, видя(все это. (97) Вот обстоятельства, которые надо обсудить теперь, чтобы не возмущаться, когда уже нельзя будет ничего поделать. Нет, вам нужно уже сейчас подумать, чтобы ничего подобного не произошло. В прошлом мы не допускали свободы слова даже для свободнорожденных[65], а теперь на виду у всех терпим дерзости со стороны рабов. Не постыдно ли это? (98) Если мы такое допустим, то окажется, что в прошлом мы бахвалились, а по природе ничем не отличались от других людей и только напускали на себя суровость и важность. Не дадим же повода для хулы тем, кто привык нас хулить, напротив, попытаемся опровергнуть их доводы, совершая деяния, подобные подвигам предков.
(99) Вспомним же о тех, кто сражался против аркадян у Дипеи[66]: они, построенные лишь в одну шеренгу, поставили тысячи трофеев. Вспомните о тех трехстах воинах, которые в битве при Тирее[67] одержали победу над всем войском аргивян, и ту тысячу воинов, которые направились к Фермопилам навстречу врагу; (100) ; столкнувшись с семью сотнями тысяч варваров, они не обратились в бегство и не потерпели поражения, а полегли там, где стояли в строю, с такой доблестью, что самое искусное похвальное слово не может подняться до величия их подвига. (101) Вспомнив обо всем этом, будем еще энергичнее вести войну, не станем выжидать, не избавит ли кто-либо другой нас от этих бедствий. Раз они случились при нас, мы сами должны попытаться положить им конец. Людям благородным следует при подобных обстоятельствах показать свое превосходство над другими людьми. (102) Ведь счастливые обстоятельства прикрывают пороки даже Негодных людей; напротив, в несчастье быстро обнаруживается истинная сущность каждого человека. Так что теперь мы, спартанцы, должны, показать, лучше ли других мы взращены и воспитаны для доблести.
(103) Нет ничего невероятного в том, что найдется счастливый исход из нынешнего) трудного положения. Вам должно быть хорошо известно, что много раз происходили события, которые сначала воспринимались как несчастья и вызывали всеобщее состраданье к пострадавшим, а позже оказывались причиной величайших благ. (104) К чему говорить далее? Мы и сейчас можем найти, что государства, занимающие первые места в Элладе, я имею в виду Афины и Фивы, достигли своего процветания не во время мира. Напротив, потерпев поражение на войне, они затем снова поднялись, и с этого времени одно из них является гегемоном эллинов, другое же достигло в настоящее время такого могущества, какого никто не мог предвидеть. Не в спокойствии, а в борьбе рождаются почет и слава. (105) К ним-то следует и нам стремиться и ради них не щадить ни тела, ни души, ни своего добра. Ибо если мы восторжествуем и будем в состоянии вернуть нашему отечеству то положение, которое оно занимало до своего падения, то. наши деяния вызовут больше восхищения, чем подвиги предков, и мы не оставим нашим потомкам возможности превзойти нас в мужестве. Мы доставим немалые трудности тем, кто, желая воздать нам хвалу, будет искать слов, достойных свершенного нами. (106) Наконец, вы должны помнить, что внимание всего мира обращено к этому собранию и к решению, которое вы примете здесь. Пусть же каждый из вас почувствует себя так, словно она на сцене театра перед лицом всей Эллады готов Показать свою истинную сущность.
(107) И все же принять верное решение просто. Если мы захотим отдать жизнь за правое дело, то не только заслужим почет и уважение, но и обеспечим себе в будущем прочный мир. Если же испугаемся риска, то обречем себя на постоянные тревоги. (108) Итак, ободряя друг друга, отблагодарим отечество, вскормившее нас[68], и не останемся равнодушными к тому, что Лакедемон подвергается оскорблениям и унижению. Не обманем надежды, возлагаемые на нас нашими друзьями, не покажем себя людьми, ценящими жизнь выше доброго имени.
(109) Взвесив все, мы поймем, что благороднее обменять свое смертное тело на бессмертную славу и, отдав жизнь, которая нам Отпущена на немногие только годы, приобрести добрую славу, которая станет вечным достоянием наших потомков, нежели, цепляясь за миг жизни, покрыть себя великим позором. (110) Но, думаю, особенно горячо устремятся ваши помыслы к войне, если в своем воображении вы представите себе, будто вас обступили ваши родители и ваши дети, одни, призывая вас не посрамить ни имени Спарты, ни тех законов, в которых мы были воспитаны, ни памяти тех битв, которые произошли при них, а другие, требуя назад землю, перешедшую нам от наших предков, и господствующее положение среди эллинов, и военную гегемонию, которую мы сами получили в наследство от наших отцов. Ни слова не сможем мы сказать в ответ, ибо как отрицать справедливость требований и тех, и других.
(111) Я не знаю, о чем следует еще подробно распространяться, укажу только на то, что хотя этот город испытал очень много войн и опасностей, однако никогда враги не ставили трофея над нами, если военное руководство находилось в руках царя из нашего дома. Разумным же людям следует относительно грядущих опасностей слушаться советов тех людей,, под руководством которых они одерживали в битвах победы.


[1] К сожалению, речь Алкидаманта не сохранилась.
[2] Спартанцам в возрасте до тридцати лет запрещалось появляться в общественных местах (Plut., Lyc., 25).
[3] Архидам командовал войском в битвах в 371 г. и в 368 г. См. Xen., Hell, VII, 1; VI, 4.
[4] Требования Фив опирались на условия так называемого Анталкидова мира (Xen., Hell., VII, 1, 36—37; ср. Isocr., Paneg., 176).
[5] Спартанские цари считались потомками Геракла (см. Isocr., Paneg., 62).
[6] Архидам получил царскую власть после смерти своего отца Агесилая в 361 г.
[7] Спартанцы, захватив Мессению, превратили ее жителей в бесправных илотов (см. Pans., IV, 23,1; 24, 2). Отпадение Мессении от Спарты возвращало им свободу.
[8] Имеется в виду битва при Левктрах (371 г. до н. э.).
[9] Ответственность за поражение в битве при Левктрах возлагалась на царя Клеомброта.
[10] Имеются в виду аркадяне, действовавшие в союзе с Фивами в 370 и 369 г. против Спарты (см. Xen., Hell., VI, 5, 23), аргосцы и элейцы.
[11] Гражданские распри и политические перевороты в это время имели место в Аркадии, Аргосе, Сикионе, Элиде, Флиунте (см. Xen., Hell., VII, 1-4). Под «негодным» государственным строем Архидам понимает демократию.
[12] «Семьсот лет» — округленное число для периода с 1104 г., традиционной даты захвата Спарты сыновьями Геракла, и временем Архидама.
[13] В особенности Коринф и Флиунт (см. Xen., Hell., IV, 4, 7 и 15).
[14] ὄτι вместе с G. Mathieu и G. Norlin, διότι — Benseler.
[15] Ср. Isоcr., Paneg., 54-58.
[16] См. Apollod., Bibl., II, 8; Paus., V, 3.
[17] Согласно традиции Сфенел, отец Эврисфея, и Электрион, отец Алкмены, — сыновья Персея.
[18] Тиндарей, сын Периереса и дочери Персея Горгофоны, царь Лакедемона, был лишен власти и изгнан своим сводным братом Гиппокоонтом и его сыновьями (см. Αpоllоd., III, 10, 5).
[19] Кастор и Полидевк — сыновья Зевса (по другой версии только Полидевк). Таким образом, они в родстве с сыном Зевса Гераклом (см. Αpоllоd., III, 11, 2).
[20] Эритея, мифический остров вблизи Гадеса, местопребывание Гериона. Увод коров Гериона — десятый подвиг Геракла на службе у Эврисфея (Арollod., II, 5, 10).
[21] По Ambr. αὑτοῖς — это чтение принимают Benseler и Mathieu; Norlin — αὑτοί.
[22] Завоеванные царства распределили по жребию. Аргос достался Темену, Прокл и Эврисфей, братья–близнецы, получили Лакедемон, Кресфонт — Мессену (см. Apollod., II, 8, Paus., IV, 3).
[23] Это положение не имело юридической силы, но являлось моральным предписанием.
[24] Кир стал правителем Персии в 559 г.
[25] См. Paus., IV, 4.
[26] Платея была разрушена около 372 г., Феспии вскоре после этого (см. Diоd., XV, 46, 4; Ael., Var. VI, 3, 1).
[27] Имеются в виду условия Анталкидова мира (Isосr., Paneg., 115).
[28] Никиев мир 421 г. (Thuc., V, 18), Анталкидов мир и сепаратный мир между Афинами и Спартой (Xen., Hell., VI, 2, 1).
[29] По преданию Афины во время второй Мессенской войны послали в Спарту поэта Тиртея в ответ на просьбу об оказании помощи (Paus., IV, 15).
[30] Мессения фактически получила независимость в 369 г. Оратор имеет в виду признание нового государства de jure.
[31] Вместе с Mathieu и Norlin опускаю καταδεεστέρων.
[32] До похода Эпаминонда 369 г. ни один противник не совершал победоносного вторжения в Спарту.
[33] Ср.. Isосr., Paneg., 56-63 и 68.
[34] Вместе с Mathieu τῆς αὑτῶν.
[35] Т. е. «прекрасно сохранить власть вплоть до дня смерти».
[36] Аминта (399—370 гг.), отец Филиппа, потерпев поражение в борьбе с иллирийцами, затем выиграл войну в 393 г. (Diоd., 42, 3).
[37] Агесилая в 394, 378, 377 гг., Фебида в 382 г., Клеомброта в 378 и 376 гг.
[38] Педарит — спартанский гармост на Хиосе в 412 г. (Thuc., VIII, 55, 3).
[39] В 482 г. Брасид погиб под Амфиполем (Thuc., V, 8-11).
[40] Гилипп, посланный Спартой в 414 г. на помощь Сиракузам, осажденным афинянами, одержав победу, захватил в плен афинские вооруженные силы вместе с командующим ими Никием.
[41] Со времени битвы при Левктрах.
[42] Например, Феспии. См. Xen., Hell., VI, 3; Ρaus., IX, 14; Diоd., XV, 57 и 69.
[43] Имеется в виду вторжение Эпаминонда зимой 370/369 г.
[44] В первой Мессенской войне 743—724 (Рaus., IV, 13, 4).
[45] Ср. Xen., Hell., VII, 1, 23 и далее.
[46] См. Ed. Meyer, Geschichte des Altertums, V, § 954.
[47] Xen., Hell., VII, 4, 1—3.
[48] Имеется в виду Дионисий Младший, унаследовавший после смерти отца в 367 г. единоличную власть и продолжавший его политику, благоприятную для Спарты.
[49] Персия находилась в союзе с Фивами, а фараон добившегося на время самостоятельности Египта, Тах, поддерживал Спарту (Xen., Ag.,11, 27).
[50] Например правитель Карии Мавсол.
[51] οι βέλτιστοι — термин, обозначавший сторонников аристократического строя, τά βέλτιστα πράγματα аристократический строй, подобный спартанскому (Xen., Hell., V, 2, 6).
[52] τόν δῆμον — преимущественно обозначает сторонников демократического строя. См., например, Thuc, VI, 89.
[53] Benseler: ποιήσαντας вопреки рукописной традиции ποιήσοντας, которую принимают Mathieu и Norlin. Контекст показывает, что оратор сообщает о совершившихся несчастьях, а не о предстоящих.
[54] Ахейцы (Polyb., II, 38, 6) и мантинейцы (Аel., Var., II, 22) заслужили известность своими законами. В результате походов Эпаминонда и движений народных масс эти законы были уничтожены. О политических переворотах см. Xen., Hell., VII, 1,44; Diod., XVI, 65.
[55] Возможно, оратор имеет в виду события в Коринфе 399 г. (Xen., Hell., IV, 4, 3) или в Аргосе 371 г. (Diоd., XV, 58) См. также Ρaus., VII, 25.
[56] ὂτι τῶν, δεινῶν вместе с Mathieu и Norlin.
[57] Benseler μένειν, Mathieu и Norlin μενεῖν.
[58] Ср. Thuc., I, 81.
[59] Придерживаюсь чтения Norlin.
[60] πολιορκίαν — Mathieu и Norlin.
[61] Число полноправных спартиатов не превышало 10 тыс.
[62] Принимаю чтение Mathieu: τῶν ἂλλων ελευθερίας.
[63] Norlin: χρόνους без εύθὐς.
[64] «Войной, а не речами предпочитают они разрешить недоразумения» (Тhuс., II, 46, 2).
[65] См.. Thuc., VIII, 84.
[66] В центральной Аркадии в 472/471 г.
[67] Битва, которую имеет в виду оратор, произошла около 545 г., но Исократ комбинирует два эпизода ради вящей славы спартанцев (Her., I, 82).
[68] Выражение άποδοῦναι τά τροφεῖα обозначает религиозный и гражданский долг по отношению к родителям, с которыми здесь отождествлено отечество.