В эпоху Августа у философии в Риме хорошая репутация и хорошая аудитория, но нет ни одного крупного представителя. Вергилий и Гораций свидетельствуют об интересе к эпикуреизму, Вергилий и Овидий - к пифагорейству, все они и в особенности Манилий - к стоицизму. Ценность философии для изучения своего предмета подчеркивает даже архитектор Витрувий (ср. 1,1,7). Выдающиеся любители - Ливий и Август, которые мимоходом пишут о философии, но вряд ли надеются при этом увековечить себя в данной области.
Типично для эпохи - смещение акцентов. В первые годы принципата первую скрипку играют подчеркнуто рациональный вопрос практической этики и несколько более эмоциональный - политический. Под знаком отвращения к политике с течением времени усиливается, с одной стороны, стремление к натурфилософскому познанию, а с другой - растет стремление получить помощь в практической жизни (вплоть до диеты) и обрести утешение с легким мистическим оттенком.
Сколь изысканна публика, столь посредственна специальная литература: по погибшим книжкам "болтливого Фабия" или "Криспина с гноящимися глазами" (Hor. sat. 1, 1, 13 сл.; 120 сл.), как и по 220 томам Стертиния (Ps. - Aero, Hor. epist. 1,12, 20)[1] даже и поклонники Стой вряд ли проронят слезу. Более крупные фигуры - Секстин, которые пишут по-гречески. Они создают в традиции древней Стой и кинизма трезвые жизненные правила[2], которые подходят практичному уму римлян старого закала (Romani roboris secta: Sen. nat. 7, 32, 2). Учение, в соответствии с которым Юпитер не более могуществен, чем хороший человек (Sen. epist. 73, 12), тоже согласуется с римским жизнеощущением. Вкусу эпохи, уже склоняющемуся к мистицизму, еще более отвечает успешный Сотион[3]; он проповедует неопифагорейское вегетарианство и производит этим впечатление на стареющего Овидия и юного Сенеку. Папирий Фабиан, который под влиянием Секстиев обращается от риторики к философии, сочиняет на латинском языке Civilia, Causae naturales и De animalibus. Это источник Плиния Старшего и учитель Сенеки Младшего, который его чрезмерно хвалит (epist. 100, 9). Лучшие в этом скромном ряду[4] более привлекают своей индивидуальностью, нежели писательским талантом. Для философов это даже комплимент.

---

[1] Криспин, кажется, был и поэтом, что не означает, будто его философские произведения были написаны в стихах (Porph. Hor. sat. 1,1, 120); Псевдо—Акрон (см. выше) предполагает, как представляется, для Криспина и Стертиния стихотворную форму, однако это следует подвергнуть сомнению; произвольной терминологией (queens, queentia) отпугивает своих читателей некий Сергий Плавт (имя не вполне надежно; см. Quint, inst. 8, 3, 33; ср. 2, 14, 2).
[2] Напр., ежевечерняя проверка своей совести (Sen. dial. 5, 36, 1) и вегетарианство, но из рациональных соображений, а не по причине переселения душ (Sen. epist. 108, 18).
[3] J. Stenzel, Sotion 3, RE 3 А 1, 1927, 1238—1239.
[4] Нужно назвать еще Л. Крассиция и Корнелия Цельса (см. главу о ранней императорской эпохе); вообще ср. также L. Duret, Dans l’ombre des plus grands: I. Poetes et prosateurs mal connus de l’epoque augusteenne, ANRW 2, 30, 3, 1983, 1447-1560.