1. Пока происходили в Испании события, описанные выше, легат К. Требоний, которому Цесарь поручил весть осаду Массилии, с двух сторон производил осадные работы, делал насыпь, крытые ходы для воинов, строил башни. В одном месте со стороны пристани и верфей; в другом со стороны дороги, ведущей из Галлии в Испанию, к той части морского берега, которая лежит близ устья Роны. Город Массилия почти с трех сторон омывается волнами моря; только с четвертой к нему есть доступ сухим путем. И тут со стороны крепости он защищен природою и весьма высоким валом так, что осада в этом месте крайне затруднительна. Для производства осадных работ К. Требоний собирает со всей провинции большое число вьючных животных и людей, и делает распоряжение о заготовлении хворосту в всякого потребного материалу. Изготовив все, он возвел террасу в 80 футов вышины.
2. Город Массилия до того изобиловал всеми военными снарядами издревле и имел так много метательных машин, что действию их не могли противостоять никакие крытые хворостом ходы. В двенадцать футов длины бревна, окованные на конце, будучи пущены из огромных баллистов, пробивали четыре яруса плетневых крыш и втыкались в землю. А потому выстроен был портик, крыша которого состояла из бревен, толщиною в фут; под ним из рук в руки передавали материалы, нужные для довершения террасы. Впереди была устроена черепаха в 60 футов для уравнения местности; она состояла из самых крепких дерев и покрыта была всем, что только могло противодействовать метанию огня и камней со стороны осажденных. Огромные размеры работ, вышина стен я башен, множество метательных орудий - все это затрудняло действия осаждающих. Притом Альбики делали беспрестанные вылазки из города, усиливаясь поджечь вашу террасу и башни; наши воины без труда отражали их и с большим уроном принуждали отступать в город.
3. Между тем Л. Назидий отправлен был Кн. Помпеем на помощь Домицию и Массилийцам с флотом из шестнадцати судов, из коих несколько было окованных медью. Он беспрепятственно прошел через Сицилийский пролив, благодаря тому, что Курион, ничего не ожидая, не принял мер предосторожности. Назидий причалил в Мессане; сенат и главные лица города бежали, пораженные внезапным страхом; он беспрепятственно увел один корабль с верфей этого города и, присоединив его к своим судам, прямо поплыл к Массилии. Приближаясь к городу, он тайно послал вперед лодку, давая звать Домицию и Массилийцам о своем прибытии и сильно убеждал их - снова, соединясь с ним, сразиться с флотом Д. Брута.
4. Массилийцы после первого поражения пополнили число судов старыми, бывшими у них на верфях в починке и вооружили их с большим тщанием (они изобиловали гребцами и кормчими). Присоединили они сюда и рыболовные суда, сделав над ними шалаши из хвороста для защиты гребцов от неприятельских стрел; их снабдили стрелками и метательными машинами. Когда флот был изготовлен, то Массилийцы, уступая слезным мольбам стариков, матерей семейств и девушек, просивших не оставить их без защиты в такой крайности, сели на суда не с меньшим духом и надеждою на успех, как и в первый раз. Такова несовершенная природа человека, что нас равно легко может и ободрить и привесть в ужас, чего мы еще не видели и не испытали; так случилось в на этот раз. Прибытие Назидия вселило в жителей Массилии новое мужество и новую надежду. При попутном ветре они вышли из пристани, поплыли к Тавроенту, небольшому укреплению Массилийцев и соединились с Назидием. Тут они изготовили суда к бою, ободряя друг друга, в сообщили взаимно свои предположения относительно сражения. На правом крыле флота стали Массилийцы, а на левом Назидий.
5. Туда же двинулся Брут, умножив число судов своего флота: кроме прежних, сделанных в Арелате по приказанию Цезаря, он починил шесть Массалийских судов, захваченных в сражении и снабдил их всем нужным. Брут ободрил своих воинов речью, представляя им, что. они должны иметь только презрение к врагу, уже раз побежденному. Смело и в надежде на успех, выступил он в поход. Из лагеря К. Требония и возвышенных мест легко было видеть, как в городе вся молодежь, в нем оставшаяся и все старики с женами, с детьми, с общественными стражами, одни со стен простирали руки к небу, другие наполняли храмы богов бессмертных и, простершись перед их изображениями, умоляли о победе. Каждый чувствовал и понимал, что в этот день решается его участь: с флотом отправился и цвет юношества и все, что было знатнейшего в городе, сообразно общему желанию и выбору. В случае поражения, не оставалось и средств возобновить попытку к отражению неприятеля. Победа же дала бы уверенность Массилийцам спасти их город или собственными средствами, или стороннею помощью.
6. В происшедшем сражении Массилийцев нельзя было упрекнуть в недостатке мужества. Помня внушения своих соотечественников, они постоянно, казалось, имели перед собою мысль о том, что время было показать последние усилия; погибнуть в этом сражении за отечество - в их мыслях значило только немногими часами опередить судьбу, при взятии города, имеющую быть уделом всех его жителей. Когда мало-помалу между нашими судами обнаружился промежуток, то, при искусстве гребцов, Массилийцы пользовались поворотливостью судов своих. Если же нашим удавалось притянуть железною лапою неприятельский корабль, то прочие спешили к нему на выручку. Да и в рукопашном бое Массилийцы вместе с Альбиками обнаружили отличное мужество и мало чем разве уступали нашим. Из малых судов неприятель осыпал наших стрелами и они нанесли немалый вред, тем более, что против них не было взято никаких мер защиты или осторожности. Две неприятельские триремы, заметив корабль, на котором находился Д. Брут - что видно было по его отличию - устремились на него с двух сторон. Поспешно Брут успел поворотить свой корабль и тогда обе триремы налетели с такою силою одна на другую, что понесли большой вред, а у одной был пробит нос и она совершенно была повреждена. Приметив это, суда нашего флота, находившиеся по близости, устремились на поврежденные суда неприятельские и без труда потопили их.
7. Корабли Назидия почти не принесли никакой пользы Массилийцам; не долго участвовав в сражении, они удалились. Ни вид опасности отечества, ни убеждения родных не могли склонить их пожертвовать собою; а потому из них все остались невредимы. Из флота Массилийцев пять судов потоплены, а четыре взяты в плен; одно ушло вместе с кораблями Назидия, искавшими убежища в ближней Испании. Из остальных один был отправлен в Массилию с известием об исходе боя. Увидав его приближение к городу, все жители вышли на встречу. Когда же узнали о случившемся, то по городу поднялся такой вой и плачь, как будто уже он взят неприятелем. Впрочем Массилийцы, не унывая, деятельно принялись готовить все, что оставалось для защиты города.
8. Воины нашего легиона, находившегося на правой стороне осадных работ, убедились вследствие частных вылазок неприятельских, что весьма полезна будет им башня в виде укрепления и прикрытия, если ее выстроить кирпичную у подошвы стены города. Они уже ее сделали на случай нечаянных набегов, но в малом размере и низенькую. Она служила им убежищем; теснимые неприятелем, они его отражали отсюда; отсюда они нападали на него и преследовали. Во все стороны она вмела по 80 футов, а толщина ее стен была в пять футов. В последствии времени открылось, как обыкновенно опыт при наблюдательности человека есть лучший учитель, что эта башня принесет гораздо больше пользы, если ее прибавить в вышину; этого они достигли, делая следующим образом.
9. Когда башня выведена была до первого этажа, то стены устроили так, что концы бревен помоста были заложены кирпичами и нисколько не выказывались наружу; таким образом огню, бросаемому неприятелями, негде было прицепиться. Сверх первого этажа они вывели кирпичные стены и вышину на столько, сколько позволили крыши крытых галерей, где находились воины; над этим местом, почти по концам стен, они положили два поперечных бревна, на которых должна была висеть деревянная связь, назначенная служить крышею для башни. На эти бревна поперек положили еще бревна и прикрепили к первым деревянными гвоздями. Бревна эти были длиннее стен и выдавались из них для того, чтобы было к чему привесить покровы, служащие к отражению стрел и прочих метательных снарядов, пока под защитою этой крыши станут выводиться стены. Крышу покрыли они землею и кирпичами для того, чтобы не могла загореться; а сверху покрыли еще ее толстыми покрывалами из грубой материи, для того, чтобы стрелы, пущенные из машин, не могли пробить крышу, а камни, брошенные из катапултов, разбить кирпичей. Три покрывала, сплетенные из якорных канатов, в длину равнявшиеся стенам башни а в ширину имевшие 4 фута, были повешены со всех трех сторон, обращенных к неприятелю, на выдающихся концах поперечных бревен; дознано было неоднократными опытами, что только такого рода покрывала не могут быть пробиты ни стрелою, ни каким другим метательным снарядом. Когда таким образом уже сделанная часть башни была покрыта и защищена от неприятельских орудий, крытые ходы приняли и употребили на другое дело. Крышу же башни они приподнимали изнутри по мере того, сколько требовало производство работ по выведению стены и сколько позволяла длина покрывал. Защищенные ими и крышею, воины безопасно клали из кирпича стены башни и, сложив часть, поднимали опять крышу ее и таким образом снова открывали себе место для работ. Когда нужно было делать еще этаж, то они, как и в первом, закладывали кирпичами концы помоста и на нем опять поднимали крышу с привешенными покрывалами. Таким образом в совершенной безопасности воины наши выстроили башню в 6 этажей, оставив в ней окна, где они нужны были для метания из них стрел.
10. Когда наши убедились, что этою башнею могут быть защищены все лежащие кругом осадные работы; то они задумали сделать мускул или крытую галерею до неприятельской стены и башни; идя от каменной нашей башни на 60 футов в длину, он сделав был из толстого лесу в 2 фута толщиною. Устроен же он был следующим образом: сначала клались на землю параллельно в промежутке четырех футов два бревна одинаковой длины; в них вставлялись столбы пять футов вышины. На них укреплены были стропила, имевшие не крутой склон; по стропилам сделана была деревянная бревенчатая крыша, прикрепленная к ним гвоздями и связьми. У конца ската крыша по обе стороны сделана была деревянная решетка в четверть вышины для того, чтобы держались кирпичи, которыми сверху покрыта была кровля; вместе с кирпичами была и земля для противодействия огненным снарядам, со стены бросаемым. Сверх кирпичей мускул был покрыт кожами, для того, чтобы вода, пущенная трубами, не могла смыть земли в кирпичей на кровле; а по кожам были еще толстые покрывала для противодействия огню и камням, бросаемым осажденными. Производство работ мускула было у башни прикрыто крытыми ходами; по окончании его наши воины вдруг, к ужасу неприятеля, не ожидавшего такого случая, на деревянных катках, служащих в спуску судов на воду, пододвинули мускул к стене неприятельской; с другой стороны он примыкал к нашей кирпичной башне.
11. Жители, пораженные неожиданностью и близостью опасности, с помощью рычагов придвигают огромные камни и сбрасывают их на мускул; но крепость его была такова, что они ему не повредили и, скатившись по крыше, падали на землю. Тогда осажденные прибегли к другому средству: наполненные смолою и горючими материалами зажженные бочки, они бросают со стены на мускул, те, неудержась на его скатах, падают вниз и, с помощью длинных рогачей, отодвигаются нашими от наших работ. Между тем под мускулом воины наши ломали разрушали основание неприятельской башни. С кирпичной башни мускул защищаем был градом стрел и метательных снарядов до того, что невозможно было долее неприятельским воинам держаться на стене и башнях и свободно защищать их. Когда основание неприятельской башни было в половину разрушено, то значительная часть ее вдруг упала.
12. Остальная часть башни угрожала также падением. Тогда жители, опасаясь, как бы город не был предав разграблению, все безоружные с покрытыми головами выходят из ворот и умоляют легатов и войско с распростертыми руками о пощаде. При таком неожиданном случае, неприязненные действия прекратились и наши воины, наскучив продолжительною борьбою, готовы были внимать просьбам жителей. Они, подошед к легатам и к войску, бросились им в ноги и просили: "дать им время дождаться прибытия Цезаря; город их уже почти взят, осадные работы все приведены к концу, башня полуразрушена. А потому они не думают более о сопротивлении. До прибытия же Цезаря обстоятельства нисколько не могут перемениться в их пользу: если они не изъявят покорности, то ничто не воспрепятствует их город мгновенно предать разграблению. Если же теперь башня совершенно будет разрушена, то воинов невозможно будет удержать: алчные добычи, они немедленно ворвутся в город и разграбят его". Такие и в этом же роде речи со слезами говорили Массилийцы, как люди опытные, стараясь всячески возбудить к себе сострадание.
13. Легаты вняли мольбам горожан, отведя воинов от стен, прекратили военные действия, расставив только у осадных работ стражу. Из милосердия к жителям даровано им перемирие впредь до прибытия Цезаря; а со стен, и из наших укреплений не было пущено более ни одной стрелы. Дело казалось совершенно поконченным, а потому прежние деятельность и бдительность ослабели. И Цезарь через письма неоднократно внушал Требонию, чтобы он не брад города приступом: в таком случае воины, озлобленные бунтом жителей, упорным их сопротивлением и вследствие этого понесенными долгое время трудами воинскими, могли предать мечу всех взрослых жителей мужского пола, а они грозили это сделать, и с трудом воздержаны были от немедленного приступа к городу, сильно негодуя на Требония, так как по-видимому он воспрепятствовал им завладеть городом.
14. А вероломные враги искали времени и случая к измене и коварству. Несколько дней спустя, в самый полдень, когда воины наши, не ожидая ничего, ослабили свою бдительность-одни из них разошлись по разным местам, другие предавались покою после продолжительных трудов в осадных работах; оружие было сложено в кучи и покрыто - вдруг жители города устремляются из ворот и поджигают все наши работы при сильном и благоприятном ветре. Разнесенное им быстро, пламя мгновенно и разом охватило террасу, крытые ходы, черепаху, осадные орудия: все это погибло прежде, чем наши поняли в чем дело. Пораженные неожиданностью случая, они бросаются как попало к оружию; находившиеся в укреплении выходят также и бросаются на врагов. Те отступают к стенам, откуда град стрел и метательных снарядов не дает нашим преследовать; тут неприятель свободно предал огню мускул и кирпичную башню. Работы стоявшие усилий нескольких месяцев, погибли в самое краткое время, жертвою вероломства неприятелей и силы стихий. На другой день Массилийцы пытались возобновить свою попытку; в сильную бурю, обнадеженные прежним успехом, они с горючими материалами устремились на истребление другой террасы и башни. Но наши, наученные примером предыдущего дня, где они, захваченные врасплох, почти не могли сопротивляться, были совершенно готовы к отпору. Много неприятелей погибло, а прочие без успеха должны были отступить в город.
15. Требоний решился усиленными трудами воинов исполнить и возобновить все, уничтоженное неприятелем. С негодованием видели воины, что стоившее им таких великих усилий истреблено врагом, вероломно нарушившим перемирие, как бы в насмешку над их доблестью и потому были весьма огорчены; но земли для насыпи не откуда было брать. Тогда Требоний приказал срубить и привезть все деревья в Массилийской земле на далекое пространство кругом, сколько их нашли. Террасу же он начал делать дотоле небывалую из двух каменных стен, каждая толщиною в шесть футов, а промежуток между ними был равен ширине прежней террасы, сделанной из земли и дерева; на эти стены настлан был помост из бревен; где требовала того ширина пространства между стенами или непрочность лесу, поставлены были столбы н на них укреплены поперечные бревна, долженствовавшие служить укреплением помосту. Сверху положен хворост и привален землею. Таким образом, под этою террасою воины, защищенные и справа и слева ее стенами, а спереди крытыми ходами, не подвергались никакой опасности в производстве каких нужно было работ. Поспешно возникла новая терраса и благодаря усердию и трудолюбию воинов, в короткое время пополнено разрушение того, что им стоило долговременных усилий. В стене террасы оставлены где нужно было ворота, на случай вылазки воинов.
16. Неприятели никак не ожидали, чтобы те работы, которые по их понятию требовали очень много времени, в короткое время были довершены и притом в таком виде, что они сделались не доступными ни коварству, ни силе; так как в них ничего не было, что могло дать пищу огню или уступить усилиям нападающих. Они понимали, что такими же точно укреплениями и башнями может быть обнесен их город отовсюду с той стороны, где он имеет сообщение с твердою землею, в тогда им невозможно будет и держаться на стенах. Возведенные нашим войском стены, почти касались их стен так, что можно было из рук бросать туда стрелы; такая близость делала метательные орудия осажденных, на которые они весьма рассчитывали, бесполезными. При равных же с обеих сторон условиях боя со стен и башен бороться мужеством с нашими воинами осажденные чувствовали себя не в силах. А потому они решились снова прибегнуть в покорности.
17. Между тем М. Варрон, находившийся в дальней Испании, узнав о событиях в Италии, сначала сомневался в успехе Помпея и говорил о Цезаре с большим дружелюбием: "весьма ему Варрону жаль, что он вперед взял должность от имени Помпея, что теперь данное обещание верности его связывает; впрочем и с Цезарем у него не менее тесные связи дружбы. Притом по обязанности легата, которого вся сила заключается в доверии ему, не безызвестно расположение к Цезарю всей провинции и свои собственные силы". В таком духе были все его слова и он оставался в бездействии. Когда же он узнал, что Цезарь задержан у Массилия, что войска Петрея соединились с Афраниевыми, что к ним пришли сильные вспомогательные войска и поджидают еще сильнейших; что вся ближняя Испания действует единодушно; а особенно когда он услыхал о затруднительном, по недостатку съестных припасов, положения Цезаря под Илердою - о чем ему подробно и с преувеличением писал Афраний - то в он стал готовиться к войне, в пользу той стороны, на которую по видимому склонялось военное счастие.
18. Он производит набор по всей провинции, комплектует два легиона и присоединяет к ним около 30 союзных когорт, заготовляет большое количество хлеба для отсылки Массилийцам, Афранию и Помпею; предписывает Гадитанам построить десять галер, в Гиспале занимается изготовлением их в гораздо большем числе. Казну и все драгоценности, находившиеся в храме Геркулеса, переносит он в город Гадес, послав из провинции туда в виде гарнизона шесть когорт. Каию Галлонию, всаднику Римскому, родственнику Домиция, приехавшему сюда по поручению Домиция, для принятия наследства, Варрон вверил начальство над Гадесом; все оружие, какое было, общественную и частных лиц собственность приказал снести в домГаллония, а сам отзывался о Цезаре очень дурно: "что он терпит поражения; большая часть его воинов перешла на сторону Афрания; знает он об этом положительно от верных людей". Устрашенных такими слухами граждан римских этой провинции он вынудил обещать ему будто на общественные потребности девятнадцать миллионов сестерциев, 20 тысяч фунтов серебра и 120 тысяч мер пшеницы. На города, коих расположение к Цезарю было известно, он налагал особенные тягости, ставил у них войска и произносил судебные приговоры против частных лиц; за действия же в даже слова против общественного порядка, он отбирал имения в казну; жителей провинции вынуждал всех дать клятву на верность Помпею и ему Варрону. Узнав о том, что произошло в ближней Испании, он готовился к войне; план его был с двумя легионами удалиться в Гадес, собрать туда флот и весь хлеб; он звал, что жители провинции все расположены в пользу Цезаря. На острове же, имея большой запас хлеба и суда под руками, он надеялся без труда вести войну. Цезарь, не смотря на то, что многие и необходимые дела призывали его в Италию, решился не прежде оставить Испанию, как подавив в ней совершенно войну, зная, что в ближней Испании свежо было еще воспоминание о благодеяниях Помпея, поддерживавшего в ней больше связи.
19. Вследствие этого, Цезарь, отправив в дальнюю Испанию два легиона под начальством К. Кассия, трибуна народного, сам спешит вперед с отрядом в 600 всадников большими переходами, разослав повсюду вперед приказание к назначенному дню - должностным лицам провинции и старейшинам всех городов собраться в Кордубе. Когда об этом узнали по всей провинции, то каждый город поспешил немедленно отправить туда к назначенному времени часть сената; каждый гражданин римский сколько-нибудь значительный не преминул явиться к сроку. Собравшийся в Кордубе сейм по собственному побуждению запер ворота города для Варрона, и расположил военных людей по стене и башням для стражи и обережения. Когда в город случайно вошли две когорты из так называемых колонических[1], то сейм удержал их в городе в виде гарнизона для его защиты. В то же время жители Кармона[2], значительнейшего города во всей провинции, выгнали от себя три когорты, оставленные было Варроном в крепости в виде гарнизона, и заперли ворота города.
20. Тем более спешил Варрон с легионами к Гадесу; видя чрезвычайное усердие жителей провинции к Цезарю, он опасался как бы они не преградили ему путь. Уже он сделал большую часть дороги, когда получил из Гадеса письменное известие, что старейшины города, узнав о распоряжения Цезаря относительно сейма в Кордубе, согласились за одно с трибунами когорт, находившихся там в гарнизоне: Галлония изгнать из их города, а его и остров отдать во власть Цезаря. Задумав так действовать, они сказали Галлонию, чтобы он убирался из города, пока может это сделать безопасно для себя; если же он этого не сделает, то они сами распорядятся, как знают. Галлоний в страхе должен был покинуть Гадес. узнав об этом, один из двух Варроновых легионов, носивший название туземного[3], оставил лагерь в глазах самого Варрона; подняв свои значки, он удалился в город Гиспалис и спокойно, безо всякого вреда для жителей, расположился по главной площади и портикам. Граждане римские, находившиеся в этом городе, до того довольны были поступком этого легиона, что с величайшею охотою пригласили к себе воинов по домам и оказали им гостеприимство. Испуганный такими событиями, Варрон располагал было, изменив дорогу, идти в Италику[4]; но от приверженцев своих получил уведомление, что ворота города заперты. Видя, что путь ему прегражден отовсюду, Варрон послал сказать Цезарю, что он готов сдать свой легион тому, кому он прикажет. Цезарь посылает к Варрону Секс. Цезаря и приказывает ему принять легион от него. Сдав легион, Варрон прибыл в Цезарю в Кордубу; тут он ему отдал верный отчет в общественных издержках, вручил остальные деньги, сколько их было, и сообщил ему сведения обо всех имевшихся у него запасах хлеба и судах.
21. Цезарь на сейме в Кордубе благодарил всех вообще: граждан римских за то, что они пеклись об удержании города в своих руках; Испанцев за то, что они изгнали от себя военные отряды; жителей Гадеса за то, что они расстроили планы неприятелей и отстояли свою независимость; а трибунов и сотников, прибывших туда для защиты города, за то, что они своим мужеством поддержали добрые намерения граждан. Деньги, обещанные Варрону гражданами римскими на общественные издержки, Цезарь им простил; возвратил имения, отобранные Варроном за возмутительные разговоры прежних владельцев. Раздав некоторым лицам общественные и частные награды, он обнадеживает всех своею благосклонностию на будущее время. Пробыв два дня в Кордубе, Цезарь отправляется в Гадес; тут он приказывает деньги и достопримечательные вещи, снесенные было из храма Геркулесова в дом частного лица, отнести опять в храм: начальство над провинциею вверяет К. Кассию и дает ему четыре легиона; а сам с судами, изготовленными Варроном и Гадитанами, по приказанию Варрона, в короткое время приходит в Тарракону. Там дожидались прибытия Цезаря посольства почти со всей ближней Испании. Тут, следуя своей всегдашней политике, Цезарь осыпал некоторые города частно и публично почестями; потом он оставил Тарракону и сухим путем прибыл в Нарбонну, а оттуда в Массилию. Здесь он узнал, что в Риме прошел закон о диктаторе, и что он, Цезарь, претором М. Лепидом назначен диктатором.
22. Массилийцы, измученные всеми бедствиями, терпя самую крайнюю нужду в продовольствии, побежденные в двух морских битвах, несли поражение в частых вылазках; к тому же присоединилось сильное моровое поветрие вследствие долговременного заключения и перемены пищи (они все вынуждены были питаться рожью и просом, испортившимися от давнего времени, с какого этот хлеб был заготовлен на подобный случай). Башня их упала, стена представляла почти одну груду развалин, надежды на подкрепление или пособие не было ни откуда, все кругом признавало власть Цезаря; а потому они решились на этот раз чистосердечно покориться. За несколько дней до того А. Домиций, узнав о расположении Массилийцев к сдаче, взял три корабля; на двух сели его приближенные, а на третьем он сам; пользуясь бурною погодою, они вышли из пристани. Увидав их, наши корабли, ежедневно по приказанию Брута стоявшие настороже перед пристанью, подняли якори и бросились их преследовать. Корабль, на котором находился Домиций продолжал бежать и пользуясь сильною непогодою, скоро исчез из виду; а остальные два судна, испуганные преследованием наших судов, возвратились в пристань. Массилийцы, по данному им приказанию, вынесли из города оружие и машины военные; корабли вывели из верфей и пристани и выдали деньги, находившиеся в общественной казне. Когда жители Массилии исполнили все эти условия, то Цезарь пощадил их город в уважение более его древности и известности, чем заслуг в отношении к нему; он оставил в гарнизоне там два легиона; прочие отослал в Италию, а сам отправился в Рим.
23. В то же время К. Курион отправился из Сицилии в Африку. Питая уже с самого начала пренебрежение к войскам П. Аттия Вара, он взял с собою два легиона из четырех, вверенных ему Цезарем и 500 всадников. Два дня и три ночи провел он в плаваньи, и наконец пристал к месту, называемому Аквилария[5], расстоянием от Клупеи[6] в 22 милях: оно находится между двух мысов и в летнее время представляет довольно удобную стоянку для судов. Л. Цезарь сын с десятью галерами стоял у Клупеи, дожидаясь прибытия неприятеля; галеры эти взятые у морских разбойников, были по приказанию П. Аттия исправлены и починены в Утике для этой войны. Видя многочисленность флота Курионова, Л. Цезарь ушел с моря, пристал к берегу и, бросив трирему, вытащенную на берег, пешком отправился в Адрумет (город этот защищал К. Консидий Лонг с одним легионом); прочие суда Цезаревы по его удалении нашли себе убежище также в Адрумете. М. Руф квестор преследовал Л. Цезаря с двенадцатью кораблями, которыми он прикрывал транспортные суда Куриона и, увидав брошенную на берегу трирему, спустил ее на воду и потом с флотом возвратился к Куриону.
24. Курион, послав вперед к Утике Марка с судами, сам двинулся с войском туда же; через два дня похода он прибыл в реке Баграде; тут он оставил с легионами легата К. Каниния Ребила, а сам с конницею отправился вперед для осмотра места, носящего название Корнелиевого лагеря[7], представлявшего большое удобство для устройства там лагеря. Оно состоит из прямого горного хребта, вдающегося в море, круто спадающего на обе стороны; только к стороне Утики скат представляет некоторую отлогость. По прямой линии это место от Утики расстоянием не более мили, но тут идет в море ручей: разливаясь широко, он образует топкое место, которое если объезжать, то до Утики будет шесть миль.
25. Рассматривая местность, Курион увидал и лагерь Вара, примыкавший к стенам города у ворот, называемых Беллическими, и сильно укрепленной природою позиции. С одной стороны она упиралась в самый город Утику, с другой в театр, находившийся перед городом и представлявший большую массу построек. Доступ в лагерю был вследствие того и узок и затруднителен. Курион заметил большое движение по всем дорогам, идущим к городу: шли большие обозы и гнали стада вследствие внезапной тревоги от нечаянного приближения неприятеля к городу. Немедленно послал Курион конницу разграбить обозы и захватить их, как военную добычу. В то же время из города для защиты высланы шестьсот Нумидских всадников, к которым Вар присоединил четыреста пеших; войска несколько дней тому назад, были присланы в Утику в виде вспоможения от Царя Юбы; узы наследственного гостеприимства связывали его с Помпеем; с Курионом же была давнишняя вражда за то, что Курион, в бытность свою трибуном народным, издал закон об отобрании у Юбы царства в собственность народа римского. Обе конницы схватились одна с другою: Нумиды не могли выдержать первого натиска наших и, потеряв убитыми 120 человек, остальные удалились в лагерь к городу. Когда прибыли к Куриону галеры, то он послал сказать судам, стоявшим в числе двух сот в Утической гавани с грузами разного рода: "что он поступит неприязненным образом теми из них, которые тотчас не приплывут в Корнелиеву урочищу". Получив это приказание, суда, находившиеся в Утике, немедленно снялись и отправились к назначенному месту; вследствие чего в нашем лагере открылось изобилие во всем.
26. Распорядясь таким образом, Курион возвратился в свой лагерь у Баграды, и восклицаниями всего войска провозглашен Императором. На другой день он повел войско к Утике и стал лагерем подле города. Работы по укреплению лагеря не были еще приведены к концу, когда всадники, расположенные на карауле, дали знать, что к Утике приближается многочисленное пешее и конное войско, присланное на помощь городу царем Юбою. Действительно, к той стороне поднимались облака пыли и вдруг открылся первый строй. Курион, взволнованный неожиданностью этого события, послал вперед свою конницу, выдержать первый напор неприятеля и замедлить его движение, а сам, поспешно отозвав легионы от лагерных работ, выстроил их в боевом порядке. Всадники между тем вступили в сражение и прежде чем легионы построились в назначенном для них порядке, вспомогательные царские войска пришли в смятение и обратились в беспорядочное бегство: они шли в рассыпную, не ожидая нападения. Конница неприятельская почти не понесла никакого урону, поспешно берегом отступя в город, но пехота много потеряла убитыми.
27. В следующую ночь два марсийских сотника с двадцатью двумя из своих воинов перебежали из Курионова лагеря к Аттию Вару. Чистосердечно ли сами убежденные в этом мнении, или желая услужить Вару (мы охотно верим тому, чего желаем и свои собственные чувства легко надеемся передать другим), как бы то ни было, они твердо уверяют, что все войско Куриона не расположено в нему, что главное теперь заключается в том, как бы приблизиться к войску и завести с ним переговоры. Вследствие этого, на другой день рано утром, Вар выводит свои легионы из лагеря; Курион последует его примеру и оба войска стоят в одной и той же долине, один против другого, в боевом порядке, отделенные небольшим пространством места.
28. В войске Вара находился Секс. Квинктилий Вар, тот самый, который, как мы выше упоминали, находился в Корфинии: будучи отпущен Цезарем, он удалился в Африку. Войско же Куриона состояло из тех самых легионов, которые покорились Цезарю несколько времени тому назад в Корфинии: за переменою немногих сотников, воины были все те же. Пользуясь этим, Квинктилий начал обходить воинов Куриона в умолять их - $1вспомнить о прежней присяге, данной Домицию, которую он принимал, быв в должности квестора; не обнажать меча на тех, которые несли одну и ту же участь, терпели одно в тоже облежание; не сражаться за тех, от которых в насмешку получили они презрительное наименование перебежчиков". Намекнул он несколько на надежду награждения, которого они в праве будут ожидать от его щедрости в случае, если они последуют за ним и за Аттием.
29. Несмотря на эти убеждения, войско Куриона не обнаруживало своих истинных намерений и таким образом и тот и другой вождь отвел свои войска в лагери. В лагере Куриона господствовало смятение вследствие самых разнообразных мнений и толков. Каждый останавливался на каком нибудь предположении и к тому, что слышал от других, присоединял что нибудь свое, отзывавшееся чувством робости. Иногда то, что выдумано было одним, распространясь между многими, казалось произведением нескольких лиц; все толковали в том духе: "война между гражданами; всякий волен свободно действовать, как ему вздумается и следовать той стороне, какой пожелает". Легионы же были те, которые еще недавно были совсем противной партии (они увлечены были на сторону Цезаря готовностью, с какою покорялись ему муниципии) и состояли из людей разных мнений (тут были и Марсы и Пелигны, однокашники тех, которые ушли к Вару в предыдущую ночь); из воинов иные весьма неохотно слушали легкомысленные толки товарищей; другие же выдумывали разные слухи, чтобы показать, что они внимательнее и деятельнее других.
30. Вследствие этого собран военный совет, на котором обсуждают, как следует поступить при таком крайнем положении дел. Одни были того мнения, что надлежит идти приступом на лагерь Вара, так как ничего не может быть вреднее праздности для своевольных воинов. Притом утверждали они, "что лучше в открытом бою ждать всего от личного мужества каждого, чем отдать себя на истязание, быв оставленными своими воинами". Другие полагали, "что в третью стражу ночи надобно отступить в Корнелиево урочище, что с течением времени воины образумятся; а если бы и случилось что-нибудь важное, то большое число судов, собранных там, сделает отступление в Сицилию и свободным и безопасным".
31. Куриону не понравилось ни то, ни другое мнение: одно ему казалось слишком робким, а другое слишком дерзким; одно заставляло прибегать к постыдному бегству, а другое предлагало бой даже при неблагоприятных условиях местности: "Как можем мы, говорил Курион, с некоторою основательностью рассчитывать на успех в нападении на неприятельский лагерь, сильно укрепленный и природою и искусством? Что же тогда будет, если мы будем отбиты с большим уроном? Разве полководцы не снискивают расположения воинов удачными действиями а чрез несчастные не теряют ли совершенно их привязанность? Перемена лагеря повлечет за собою ничто иное, как постыдное бегство, упадок духа в войске и совершенное его расстройство. Не надобно показывать добросовестным людям, что сомневаются в их верности, а злонамеренным, что их опасаются; тогда ослабеет усердие первых, а дерзость последних усилится. Мы собираемся действовать так, как будто мы убеждены в нерасположении к нам нашего войска; а я так полагаю, что слухи об этом или вовсе неосновательны, или далеко не имеют той степени важности, какую мы им приписываем. Да$1$2$3 если это и так, то не лучше ли это скрыть в показать, что мы ничего не замечаем, чем поддерживать нашими подозрениями. В этом случае слабые стороны наших воинов, как и раны телесные, мы должны прикрывать, дабы не ободрить врагов наших. Притом нам советуют отступление ночью: вероятно для того, чтобы изменниках было свободное поде действовать. Если на кого либо из них еще имел влияние страх или стыд, то ночь уничтожит в них всякое сомнение. Не так много во мне самонадеянности, чтобы я, без надежды на успех, стал атаковать неприятельский лагерь, но и не так робок, чтобы прежде времени оставить борьбу. Прежде я истощу все средства и изберу такой образ действия, с коим вероятно вы будете совершенно согласны".
32. Распустив совет, Курион собирает воинов. он напоминает им "расположение, которое они показали Цезарю у Корфиния; благодаря ему, а равно и деятельной их помощи, он в короткое время покорил большую часть Италии. Вашему примеру - сказал Курион - последовали все муниципии. Вы оказали величайшую услугу Цезарю и навлекли сильнейшее нерасположение противной стороны. Помпей, не будучи побежден ни в одном сражении, вынужден был без боя оставить Италию вследствие вашего поступка. Цезарь, постоянно оказывавший особенное ко мне расположение, поручил моей заботе важнейшие провинции Сицилию и Африку, без которых невозможно удержать ни Рим, ни Италию. Есть люди, убеждающие вас оставить меня. Конечно, что может быть желательнее врагам нашим, как в одно и то же время и нас окутать в свои сети, и вас сделать орудиями гнусного преступления? В негодовании на вас советуют они вам изменить тем, которые признают себя всем одолженными вам, и пристать к тем, которых гибели вы же были орудием. Разве до вас не дошел слух о подвигах Цезаря в Испании, как он разбил два войска и двух лучших полководцев, покорил своей власти две провинции и все это в течении не более, как сорока дней с того времени, как сошелся с неприятелем? Если со всеми силами они не в состоянии были бороться, то что же они могут сделать теперь, побежденные? Вы, избравшие сторону Цезаря в то время, когда еще неизвестен был исход борьбы, теперь ли последуете за побежденными, когда вам предстоит пожинать награды за ваши прекрасные действия? Они скажут, что вы изменили им, выдали их, напомнят вам про прежнюю присягу. Но кто покинул: вы ли Л. Домиция или Л. Домиций вас? Не он ли вам изменил, когда вы готовы были стоять за него до последней крайности? Тайно от вас он искал спасения бегством. Оставленные своим вождем, не взысканы ли вы благодеяниями Цезаря? Не тот ли вам напоминает о святости присяги, кто сам с себя сложив должность и бросив ее знаки, частным лицом сам достался в руки неприятеля? Это уж будет неслыханное доселе заведение, если, пренебрегши присягу, которою вы теперь связаны, вы возвратитесь к той, от которой вы освобождены изъявлением покорности со стороны вашего бывшего вождя и опасностью жизни, в какой вы находились. Но вы, я убежден, не имеете ничего сказать против Цезаря; все ваше неудовольствие на меня. Конечно, нечего мне говорить о моих в отношении к вам заслугах: они далеко не соответствуют и моему к вам расположению и тому, чего вы в праве ожидать. Но всегда воины по окончании войны ждут наград за свои подвиги; а в чью пользу будет она окончена, я полагаю, вы сами не имеете сомнения. Успехи теперешнего похода в том виде, как он есть, надобно приписать, если не нашей деятельности, то по крайней мере счастию. Может быть вам неприятно, что и привез сюда войско в целости, не потеряв ни одного корабля? Что самым прибытием обратил в бегство флот неприятельский? Что в двух сражениях конницы, происходивших два дня сряду, мы одержали победу? Что я из пристани и из рук неприятеля исторг двести нагруженных судов и довел неприятеля до того, что он не дерзает думать о сопротивлении ни на море, ни на суше? Может быть такими успехами и такими вождями вы пожертвуете корфинийскому позору, Италианскому бегству, покорению Испаний и тому из африканской войны, что вы уже видели. Я гордился названием воина Цезарева, вы нарекли меня императором. Если вы раскаиваетесь в том, снимите с меня этот титул, отдайте мне мое прежнее звание, но не доведите до того, чтобы честь, вами данная, обратилась мне в посрамление".
33. Тронутые этою речью, воины не раз перерывали ее криками, показывая тем, как им горько быть подозреваемыми в измене. Когда же Курион окончив уходил из собрания, то все окружив его, убеждая не терять к ним доверия и немедленно вступить в бой, который докажет их верность и мужество. Таким образом убедясь в расположении воинов, Курион положил как можно скорее решить дело сражением и воспользоваться для него первым удобным случаем. На другой день он выводит войска из лагеря и выстраивает их в боевом порядке на том же месте, где и накануне. И Аттий Вар с своей стороны вывел войска или с целью подговаривать ваших воинов, или может быть ли с тем, чтобы дать сражение в случае, если это будет возможно при благоприятных для него условиях.
34. Между обоими войсками, как мы выше сказали, была долина хотя не очень обширная, но представлявшая скаты крутые или затруднительные для перехода. Каждая из двух враждебных сторон ждала, чтобы войска другой первые спустились в эту долину, чтобы потом напасть при благоприятных для себя условиях местности. На левом крыле Аттия вся его конница и, находившиеся в ее промежутках, легковооруженные воины начали спускаться в долину. Увидя это, Курион послал на встречу неприятелю конницу и две когорты Марруцинов. Даже первого натиска наших не выдержала неприятельская конница и, дав поводья коням, искала убежища у главной массы армии. Легковооруженные воины, брошенные на произвол судьбы своею конницею, были окружены нашими и избиты. Войско Вара, обращенное в ту сторону, видело поражение и бегство своих. Тут легат Цезарев Ребял, взятый Курионом с собою из Сицилии за его опытность и знание военного дела: "ты видишь, - сказал он Куриону, что неприятель в ужасе; чего же ты медлишь воспользоваться благоприятным случаем"? Тогда Курион, обратясь к воинам, напомнил их вчерашние обещания, приказал им следовать за собою, а сам бросился первый. Переход через долину был до того затруднителен, что воины взбирались на крутизну на плечах своих товарищей. Воины Аттиевы были поражены ужасом вследствие поражения и бегства своих и не думали о сопротивлении, полагая, что они обойдены уже нашею конницею. Итак, не подпустив наших на расстояние стрелы, брошенной из лука, они не дождались их и всею массою обратились в бегство, ища убежища в своем лагере.
35. Во время бегства неприятелей некто Фабий, родом Пелинг, простой воин из задних рядов Курионова войска, нагнав передний отрой бегущих неприятелей, громким голосом звал Вара, показывая, что он из числа его воинов и имеет нечто ему сказать. Слыша неоднократный зов, Вар заметил это и остановился, спрашивая Фабия, кто они и что ему нужно. Тогда тот нанес ему мечем рану в неприкрытое ничем плечо; удар этот для Вара едва не был смертельным; впрочем он успел прикрыться щитом от покушения Фабиева, который был окружен неприятелями и погиб. Многочисленные беглецы в смятении столпились у ворот лагеря; тут произошла такая давка, что более погибло здесь воинов, чем во время сражения и бегства. Не трудно было бы тут овладеть неприятельским лагерем; многие из беглецов уходили прямо в город. Но укрепления лагеря и самая местность делали затруднительным занятие его; притом Курионовы воины, идя на сражение. не взяли с собою предметов, нужных для приступа к лагерю. А потому Курион отвел войско назад в лагерь, потеряв убитым только одного Фабия; неприятель же понес урон убитыми около 600 ч. и 1000 человек ранеными; они все и еще много других, притворившихся ранеными, по удалении Куриона, от страха искали убежища из лагеря в городе. Вар, видя это и замечая общий упадок духа в войске, оставил в лагере одного трубача и несколько палаток для виду, а сам в третью стражу ночи тихонько сперешел со всем войском из лагеря в город.
36. На другой день Курион предпринял осадить Утику и окружить ее валом. Большая часть жителей города в долговременном наслаждении миром, отвыкли от ужасов войны и расположены были в пользу Цезаря вследствие некоторых его в отношении к ним благодеяний; притом в городе были собраны люди с разных сторон; впечатление ужаса от прежних сражений было велико. Все явно толковали о сдаче и просили П. Аттия, чтобы он своим упорством не подвергал всех опасности. Когда дела находились в таком положении, вдруг прибыли послы от Царя Юбы, отправленные им вперед с тем, чтобы дать знать о его приближении к городу с многочисленным войском и советовать упорно обороняться. Это обстоятельство несколько ободрило устрашенных граждан.
37. Известие о приближении Юбы дошло до Куриона, но сначала он ему не верил, до того надеялся на содействие счастия: по письмам и слухам уже известно было в Африке об удачных действиях Цезаря в Испании. Обнадеженный всем этим, Курион полагал, что Юба не осмелится против него действовать. Наконец достоверно узнал он, что Царь Юба стоит с войском менее, чем в двадцати пятя милях от Утики. Тогда Курион, оставив свой лагерь у города, удалился в лагерь на Корнелиевом урочище, приказав туда свозить хлеб и материалы, потребные для укреплений; немедленно он послал в Сицилию приказание остальным двум легионам и всей коннице спешить в Африку. Лагерь здесь был удивительно хорошо приспособлен для ведения войны; укрепленный местностью, он мало требовал содействия искусства, находился вблизи от моря, изобиловал водою и солью, большое количество которой уже заготовлено было и свезено сюда из ближайших соловарен. Множество деревьев давало в избытке лес и дрова, а окрестные плодородные поля доставляли большое количество хлеба. Вследствие этого Курион, с общего с своими приближенными совета, решился здесь дожидаться прибытия прочих своих войск и отсюда вести войну.
38. Все это было так устроено и план для будущих действий одобрен с общего совета, когда некоторые перебежчики из города принесли известие, будто Царь Юба остался в своих владениях, задержанный пограничною войною и несогласиями с жителями Лептиса[8], и что к Утике приближается только полководец его Сабура с небольшим войском. Легкомысленно поверив этому слуху, Курион изменяет свое намерение и решается немедленно дать сражение. Много к этому содействовала юношеская пылкость его, жажда славы, удача прежних действий, надежда, что счастие и тут его не оставит. Как бы то ни было, в ту же ночь он высылает конницу к реке Баграде, у которой стал лагерем Сабура, о котором прежде дошел слух, с неприятельским войском. Но за ним непосредственно следовал Царь Юба со всеми войсками, и стал позади Сабуры только в шести милях. Всадники ночь провели в дороге и ударили на неприятелей рассеянных и не ожидавших нападения. Нумиды не изменили и тут своему варварскому обычаю и стояли как попало безо всякого устройства и порядка. Застав их сонными и рассеянными в беспорядке, наши всадники убивают многих; остальные в ужасе бросаются бежать. После этого удачного нападения, конница наша возвратилась к Куриону, ведя пленных.
39. Курион вышел со всеми войсками в четвертую стражу ночи, оставив в лагере для ганизона пять когорт. Прошед шесть миль, встретил он свою конницу и узнал о происшедшем сражении. На вопрос Куриона кто начальствует в лагере у Баграды, пленные отвечали: "Сабура". Об остальном Курион не спросил, спеша походом; обратясь к ближайшим воинам, он им сказал: "видите показания пленных подтверждают слова перебежчиков. Царя самого здесь нет; силы неприятелей небольшие не могли выдержать нападения нашей немногочисленной конницы. Поспешите же туда, где вас ждет слава и добыча; время уже подумать о награде, какая следует за ваши заслуги". Действительно подвиг конницы заслуживал похвалу, особенно если сравнить несоразмерность сил обеих сторон; а всадники наши еще преувеличивали его, как обыкновенно наши действия нам кажутся выше похвалы. они показывали свою добычу, выводили пленных пеших и конных; воины наши всякое замедление на пути считали отсрочкою верной победы. Ревность воинов вполне соответствовала надеждам Куриона. Он приказывает всадникам следовать за собою и как можно ускоряет движение, чтобы застать неприятеля еще неопомнившимся от поражения. Всадники, утомленные походом, продолжавшимся всю ночь, не могли поспевать за войском Куриона и многие отставали на походе, что впрочем нисколько не могло убедить Куриона замедлить свое движение.
40. Юба, получив от Сабуры донесение о ночном нападении конницы Куриона, послал ему на помощь две тысячи Испанских и Галльских всадников, находившихся в числе телохранителей при его особе и самую надежную часть пехоты; а сам немедленно двинулся вперед со всем остальным войском и шестьюдесятью слонами. Он догадывался, что Курион незамедлит следовать за своею конницею. Сабура выстроил в боевой порядок свои пешие и конные войска, приказав им сначала будто в испуге отступать, доколе он недаст сигнала к битве, и не предпишет, как нужно будет действовать. Курион видя, что отступление неприятелей оправдывает его мнение о расстройстве их войска и считая признаком бегства, спустился с своим войском с возвышенного места в открытое поле.
41. Долго преследовал таким образом Курион неприятеля; наконец видя, что воины его выбились из сил от похода, сделав шестнадцать миль, он остановился. Сабура, дал приказание и своим воинам остановиться, обходил их ряды и ободрял их. Впрочем он пеших поставил подалее только для виду, а в дело послал всю конницу. Курион не потерял присутствия духа; он убеждает своих всю надежду на спасение полагать в одном лишь мужестве. Пешие его воины, не смотря на свою усталость и всадники, не смотря на свою немногочисленность и утомление, не обнаруживали недостатка ни в усердии, ни в мужестве; не смотря на то, что она числом были не более двух сот, прочие же отстали на походе. Куда они делали натиск, то сбивали неприятеля с этого пункта, но преследовать далеко бегущих они не мог ли, а равно и принудить к быстрому бегу своих утомленных коней. Конница неприятельская с обоих флангов теснила войско наше и, зайдя ему в тыл, нападала оттуда на воинов наших, обращенных туда задом. Когда наши когорты, выходя из фронта, бросались в атаку, то Нумиды, свежие и бодрые силами, увертывались от нападения; когда же когорты отступали на прежнее место, они обходили их в отрезывали им путь к соединению с остальным войском. Таким образом равно опасно было для наших воинов и, стоя на месте, оставаться в рядах и бросаться в атаку, чтобы решить дело рукопашным боем. Неприятельские войска все умножались, получая от Царя подкрепления; наши же совершенно изнемогли от усталости. Раненые не могли ни выйти из рядов, ни быть отнесены в безопасное место; со всех сторон грозила неприятельская конница. Тогда наши воины, отчаясь в спасении по всегдашней привычке людей в подобных обстоятельствах, оплакивали свою неизбежную смерть или поручали свои семейства попечению тех, которым может быть удастся каким нибудь случаем избегнуть опасности; везде раздавался плач, и ужас был всеобщий.
42. Курион видел, что устрашенные воины его не внимают более ни его увещаниям, ни мольбам, а потому, взявшись за последнюю надежду на спасение, велел своим воинам всеми силами устремиться на близ лежащие высоты и стараться их занять; во там уже стояла конница, посланная туда Сабурою. Тогда наши совершенно расстроились в отчаянии: одни погибают, стараясь в бегстве найти спасение, другие - оставаясь на своих местах. Кн. Домиций, начальник конницы, имея около себя небольшой отряд, советовал Куриону спастись бегством в лагерь. Курион отвечал, что никогда не дерзнет он показаться на глава Цезарю, утратив войско, им вверенное: он погиб сражаясь. Немногие всадники ушли с места битвы; те же, которые от усталости коней своих не могли следовать за войском, а были на дороге, видя издали поражение нашего войска, удалились без вреда в лагерь. Пешие же воины погибли все до одного.
43. Узнав об этом, квестор М. Руф, которому Курион вверил начальство над лагерем, убеждал своих воинов не терять присутствия духа, но те умоляют его переправить их немедленно на судах в Сицилию. М. Руф согласился исполнить желание воинов и предписывает всем кормчим судов к вечеру прислать все лодки к берегу. Ужас до того был велик, что одни утверждали: вот войска Юбы, другие: вот идут легионы Вара; заверяли, что видят уже пыль от движения их по дороге. Все это были одни пустые слухи. Иные опасались, что вот приплывет флот неприятельский. В таком смятении каждый помышлял только о себе; находившиеся на военных судах спешили отплыть; видя их бегство, примеру их не замедлили последовать кормчие транспортных судов. Немногие ладьи явились только вследствие приказания. На берегу была теснота от воинов; они спешили друг перед другом садиться в лодки, так что некоторые от тяжести груза сели на дно; другие, опасаясь подобной участи, не решались пристать в берегу.
44. Вследствие этого весьма немногие воины и отцы семейств, которые или умели возбудить к себе сострадание и участие, или вплавь достигли кораблей, или спаслись благополучно бегством в Сицилию. Остальное войско при наступлении ночи отправило к Вару послами сотников, изъявляя готовность покориться ему. На другой день Юба, увидав их когорты перед городом, сказал, что это его добыча; большую часть воинов он велел побить, немногих отобрав отослал в свою землю. Вар жаловался, что Юба сделал его клятвопреступником, но противиться ему не смел. Юба на коне въехал в город Утику, в сопровождении многих сенаторов, в числе которых находился Сер. Сульпиций и Лициний Дамазипп; несколько дней пробыл он в Утике, распоряжаясь и отдавая приказания, а потом со всеми войсками удалялся в земли своего царства.

---

[1] Так называемых, потому что они были набраны в колониях.
[2] Город Бетики в малом расстоянии от Гиспалиса.
[3] Legio Vernacula — этот легион состоял из вольноотпущенников и рабов, родившихся в доме их господина.
[4] Ныне Севилья, la Vieja, в Андалузии.
[5] Этот город не существует более. Он находился на конце Меркуриева мыса, ныне Доброго (Cap Bou)
[6] Ныне Квиспиа.
[7] Так названного в честь П. Корнелия Сципиона, стоявшего тут в войну с Карфагенянами.
[8] Город Африки, в небольшом расстоянии от Адрумета.