«Тимей, известный как μισοτύραννος, отчасти Lokalhistoriker, педант, любитель сенсационного и сверхъестественного, яркий пример недостоверной демонстративной историографии, созданный Полибием и современным подражанием этому подходу. Его труды вводят в заблуждение, поскольку древние авторы, за исключением некоторых историков, чаще всего вспоминали о Тимее, обращая внимание на самые необычные и странные аспекты его сочинений. Если не пытаться составить полное представление о творчестве сицилийца, ограничиваясь его политическими и культурными темами, то очевидно, что искажённое восприятие его работы также обусловлено тем, что он почти исключительно уделял внимание мифологическим, учёным и «сенсационным» аспектам, особенно в рассказах о древнейших временах».
Я думаю, что этот пассаж Р. Ваттуоне синтезирует фундаментальный вопрос относительно производства Тимея Тавроменийского, а именно тот факт, что оно было отнесено к «периферии» греческой историографии из–за интереса, проявленного древними писателями, которые в основном обращали внимание на данные анекдотического, сказочного, фольклорного и мифологического характера, а не на чисто исторические события, присутствующие в произведении.
Приступая к изучению произведения тавроменийца, справедливо будет рассмотреть, во–первых, что интересы и выборы переписчиков, возможно, не совпадали с посланием, которое тавромениец хотел передать своему читателю.
Приближение к изучению Тимея и его произведения происходит, прежде всего, из–за любопытства, вызванного новыми позициями, встречающимися в современной стадии исследований Р. Ваттуоне, в последнем вкладе К. А. Бэрона, в котором рассматривается перспектива нового и иного подхода к произведению тавроменийца, в связи с чем желательно отказаться от мнения, согласно которому оно бы сводилось к течениям эрудитского производства александрийской эпохи, а также не позволять вовлекать себя в суровое суждение о предшественнике, выраженное Полибием, основным посредником для Тимея. Учитывая эти предпосылки и разделяя идею, что Тимей был не только ученым писателем, которого, возможно, несколько опрометчиво, описала критика, я решила сосредоточиться на свидетельствах, которые могут поддержать утверждение, что сицилиец был, прежде всего, историком, и для доказательства этого аспекта я решила сосредоточить внимание на посредничестве мегалопольца. Действительно, только в передаче этого последнего можно уловить. предпочтение, отданное воспроизведению эксцерптов, содержащих, в первую очередь, информацию о методе, используемом Тимеем в историческом исследовании, с явным намерением — со стороны историка из Мегалополя — сделать их посредниками для выражения своего методологического лозунга относительно исследования и создания исторического произведения: отсюда, следовательно, наблюдение, что Полибий сосредоточил внимание своей передачи не только на данных мифологического, фольклорного, анекдотического и мифологического характера, но также — и прежде всего — на историческом, поскольку лишь он предлагал почву для размышлений относительно практики, использованной Тимеем при регистрации исторических событий.
Кроме того, я считаю важным отметить, что Полибий основывал свою критику на полемике с историографом Тимеем и, следовательно, в рамках взаимного сравнения.
Отсюда повышенная концентрация на тимеевской традиции, реализуемой Полибием в этой работе. Я попыталась подчеркнуть, что полибиевская полемика воспроизводит и делает известными фрагменты «историографа Тимея», а не «эрудита Тимея». Я считаю, что это свидетельствует о молчаливом признании Полибием историографической важности тимеевского творчества.
Помимо того, что Тимей был признан одним из главных авторитетов в области греческой историографии еще во времена Полибия, последний также продолжил историческое повествование Сикелиота. Я считаю, что признание Полибием, безусловно, непреднамеренное, историографических достоинств работы Тимея проявляется прежде всего в необходимости критики, в адрес сицилийца. Поэтому Тимей, очевидно, считался достойным участия в дебатах по историографическому методу.
Для выяснения роли «Тимея–историка» в рамках полибиева ἔλεγχος, исследование разделено на следующие части.
В первом разделе представлена общая характеристика сицилийского συγγραφεύς, с акцентом на критический портрет Тимея через призму Полибия.
Второй раздел, наиболее важный, начинается с анализа терминологии, используемой Полибием для описания произведений Тимея. Особое внимание уделяется слову ἱστορία, которое в контексте Тимея упоминается семь раз, что свидетельствует о признании Полибием его произведений как исторических. Расширенный анализ терминов в свидетельствах и фрагментах Тимея, переданных другими авторами, подтверждает, что его работы всегда воспринимались как ἱστορία, с колебаниями между единственным и множественным числом («история» и «истории»).
Во второй части главы проводится анализ, с переводом и комментариями, свидетельств и фрагментов Тимея, переданных Полибием. Основное внимание уделяется информации о содержании и методах исследовательской практики Тимея. Материал организован по темам, что позволяет выделить шесть представительных групп, отражающих тимеевские темы в полибиевской интерпретации, несмотря на неполноту информации из–за фрагментарности произведения самого Полибия. Для изучения фрагментов использовалось издание Феликса Якоби «Die fragmente der Griechischen Historiker».
В третьей главе представлена схема тем, присутствующих в интерпретации Тимея другими авторами из собрания Якоби, что помогает оценить уникальность полибиевской традиции через сравнение с выбором других античных авторов.
Таким образом, главная цель этого исследования заключается в демонстрации ценности и уникальности созданной Полибием тимеевской традиции, исходя из которой я считаю более плодотворным начать изучение произведения Тимея, включая анализ присутствующих в нем методологических аспектов. Передача Полибием произведения сицилийского историка, несмотря на свою полемическую и критическую направленность, является единственной, которая предлагает возможность уловить некоторые черты метода, которые были присущи «Tимею историку», признанному Полибием и все же столь критикуемому, в рамках литературного жанра, который, по сути, последний осознавал как разделяемый с предшественником.
Основная цель этого исследования заключается в демонстрации ценности и уникальности посредничества Тимея, созданного Полибием, из которого, по мнению автора, следует исходить при изучении труда Тимея, включая анализ методологических аспектов, присутствующих в нём. Посредничество Полибия о трудах сицилийского историка, хотя и в рамках полемики и критики, является единственным, которое предлагает возможность выявить некоторые из методов, которые были присущи «Тимею–историку», признанному Полибием и всё же столь критикуемому, в рамках литературного жанра, который, в конечном счёте, Полибий осознавал как общий с предшественником. Р. Ваттуоне подчеркивает, что интерес древних писателей сосредоточен на анекдотических и мифологических элементах, в то время как историческая составляющая остается в тени. При изучении Тимея важно учитывать, что доступные материалы отражают интересы древних авторов, которые могли не совпадать с намерениями самого историка. Изучение Тимея вызвано новыми подходами в современных исследованиях, особенно работами Р. Ваттуоне и К. А. Бэрона, которые предлагают иной взгляд на его творчество. Они предлагают пересмотреть мнение о том, что его работа ограничивается эллинистической ученой традицией, и не поддаваться негативной критике Полибия, основного источника о Тимее. Согласившись с тем, что Тимей был не только ученым–писателем, я сосредоточилась на доказательствах его роли как историка. Анализ посредничества Мегалополита показывает, что он предпочитал извлечения, содержащие информацию о методах Тимея в историографии. Полибий, в свою очередь, акцентировал внимание не только на мифологических, но и на исторических данных, что позволяло ему критиковать Тимея в контексте равного соперничества. Таким образом, в этом исследовании основное внимание уделяется традиции Тимея, представленной Полибием. Подчеркивается, что полемика Полибия раскрывает прежде всего «Тимея–историка», а не «Тимея–эрудита», что свидетельствует о скрытом признании исторической значимости произведений Тимея. Несмотря на то, что Тимей был признан одним из величайших авторитетов в греческой историографии во времена Полибия, его выбор продолжать исторический рассказ Тимея может быть интерпретирован как переработка решения начать свой нарратив с места, где прервался Арат из Сикиона. Я считаю, что непреднамеренное признание исторических достоинств Тимея проявляется в критике, которую Полибий выразил к Сицилийцу, считая его достойным участия в обсуждении методов историографии.
Выводы Работы Тимея Тавроменийского недооцениваются из–за их связи с мифологией и фольклором, а не с историей. Тимей был не только эрудитом, но и историком, и его подход к истории заслуживает внимания. Современные исследования Тимея часто сосредоточены на его мифологических и фольклорных элементах, в то время как его исторические работы остаются в тени. Однако, при изучении Тимея в центре внимания должен быть именно исторический аспект. Для понимания исторического подхода Тимея подчеркивается важность традиции, созданной Полибием,. Он утверждает, что Полибий не просто использовал работы Тимея как источник мифов и легенд, но и как пример исторического метода. Полибий часто использует термин «история» для описания работ Тимея, что указывает на их историческую направленность. В заключение Р. Ваттуоне призывает к более глубокому изучению исторического подхода Тимея и его влияния на историографию. Он считает, что традиция, созданная Полибием, может помочь нам лучше понять и оценить вклад Тимея в историю.