Методический подход Диодора к его донорам
Критика источников у Диодора
Критика предшественников является неотъемлемой частью древней историографии и есть уже у отца истории Геродота. Это часть историографического самопонимания, чтобы продемонстрировать свое превосходство и чужие ошибки. Эта процедура подчеркивает право на существование собственной исторической работы и служит не в последнюю очередь самопрезентацией. Диодор тоже использует этот механизм в своем главном прооймии, упрекая своих предшественников в неспособности представить компактную и читабельную всемирную историю. Однако, в отличие от многих своих коллег, он не нападает непосредственно на историков. Критика у него довольно общая и анонимная.
Но как Диодор действительно имел дело со своими «поставщиками»? Вопрос о критериях отбора произведений, которые должны были быть эпитомизированы и скомпилированы для его Библиотеки, уже обсуждался с использованием соответствующих примеров. Там основное внимание было уделено тому, в какой мере работающий компиляторски историк при всей своей зависимости от своих источников может считаться независимым историком. В следующем разделе рассказывается о том, как историограф информировал читателей о своих критериях, как он включал имена своих доноров в свой текст и о том, что может сказать нам его выбор как историка.
Вопреки тому, что показали исследования, Диодор неоднократно выражает свое отношение к своим донорам. Прежде всего, в третьей главе главного прооймия он не без гордости дает понять, что он сделал исчерпывающий обзор многочисленных историй. Однако среди них не было ни одной, которая действительно представила исторический материал в компактном и понятном виде. Помимо темы, Диодор также отражает здесь самооценку: его Библиотека превосходит всех предшественников.
Он хочет подчеркнуть в классическом стиле уже в начале своей работы свою собственную компетентность в историографической области. Он не называет здесь прямо по имени ни одного историка, так что можно сделать лишь предположения об авторах из намеков. Он становится более конкретным в книгах 1-5, в которых он утверждает в некоторых местах, что он прочитал соответствующие работы по отдельным подзонам. Итак, в третьей книге он вводит отступление об истории амазонок следующими словами:
«Я нашел большое количество древних поэтов и историков, а также целый ряд более поздних, которые упоминают о них. Поэтому я попытаюсь сообщить об их деяниях побольше (3.52.3).
Для историка удивительно, что среди своих доноров он перечисляет и поэтов. Но так как объектом исследования являются амазонки, а мифологическое время по Диодору создает проблемы с поиском материала, то ему пришлось задействовать и стихотворцев.
Относительно своих источников Диодор становится более конкретен в связи с историей Крита в книге 5. Здесь он перечисляет авторов, которые должны лежать в основе его сообщения, по именам: Эпименида, Досиада, Сосикрата и Лаосфенида, чем он хочет обосновать претензию на полноту своего собрания материалов для критской истории и конкретизировать ее в одно и то же время.
Разнообразие источников, которые он использует, также показывает Диодора по–другому. Следовательно, есть некоторые сообщения, в соответствии с которыми, особенно в деталях, он был обеспокоен богатством материала и вытекающими отсюда расхождениями в рассказе.
«Однако самым большим и сложным препятствием является то, что осведомители, которые записывали самые древние дела и легенды, противоречат друг другу» (4.1.1).
По–видимому, Диодору пришлось подробно консультироваться по каждой теме. По крайней мере, он пытается создать этот образ самого себя. В любом случае ясно, что он не согласен с разрозненным материалом и, похоже, не контролирует его уверенно Для Диодора это может означать только то, что в своей историографической рутине он в значительной степени избегал столкновения с различными источниками.
Следующим шагом в его подходе было, очевидно, критически изучить богатство материалов и выбрать один из множества вариантов. Это подтверждается заявлениями, например, из книги 1: «Агафархид из Книда наиболее приблизился к истине» (1.41.4). Иногда он также обещает проверить своих различных доноров:
«Теперь, когда я тщательно изучил эти связи, я попытаюсь разобраться с Салмонеем, Тиро и их потомками до Нестора, который принял участие в кампании против Трои» (4.68.1)
Иногда он, по крайней мере, намекает, что он проверял свой материал, потому что он ссылается на дополнительные знания, но тем не менее не называет имен авторов:
«Большинство из них считают, что в Понте живут только те [амазонки], которые обитают вокруг реки Термодонт. Но это неправда, ибо ливийские амазрнки жили гораздо раньше, и они также совершили выдающиеся деяния» (3.52.1).
С этими анонимными заявлениями Диодор может неоднократно рассказывать читателю, что он в основном читал и пересматривал гораздо больше материала. Но, прежде всего, подобные отрывки должны говорить о его суверенном владении материалом, поскольку он может опровергать мнение большинства как ложное. Вопрос о том, насколько всеобъемлющим было выявление источников, более интенсивно будет обсуждаться ниже. Первое, что нужно сделать, это искать критерии при выборе доноров. Характерно сообщение, которое Диодор предоставляет в рассказе о Геракле:
«Правда, однако, не видели тех, кто сообщил, что Диктинна получила свое имя от того факта, что ее преследовал Минос, который хотел изнасиловать ее, и она искала убежища в рыболовных сетях; потому что невероятно, что богиня когда–либо попадала в столь чрезвычайное положение, при котором она, дочь величайшего из богов, должна была просить помощи человека, и нет права приписывать столь великое коварство Миносу, который, согласно единодушной традиции, предпочитал справедливые принципы и стремился к похвальному образу жизни» (5.76.4).
Для него гнусно приписывать изнасилование общепризнанной позитивной фигуре вроде Миноса. Особенно характерным в отношении его способности критиковать является сообщение в третьей книге об Эфиопии и об области троглодитов:
«Этого достаточно, чтобы сказать о троглодитах. Но если кто–нибудь из моих читателей сомневается в моем описании этого образа жизни из–за странных и невероятных вещей, пусть он представит себе климатические условия, скажем, в скифской стране и у этих троглодитов. Если он увидит различия между ними, он больше не удивится» (3.33.7)
Диодор допускает сомнения в достоверности доклада. Однако в ее защиту он не предлагает никаких аргументов или заявлений от уважаемых авторов. Скорее, он просто обращается к воображению своих читателей, чтобы подтвердить свою историю. Они должны быть в курсе экстремальных условий жизни на окраине Ойкумены, чтобы доклад заслуживал доверия. Чтобы сравнить в основном неизвестных пещерных жителей Эфиопии на южном краю Ойкумены с кем–либо, он предлагает жителей другого конца, северного края — скифов. Обе окраины должны были быть чужды его средиземноморским читателям. Из всех возможных аргументов в поддержку достоверности доклада этот аргумент безусловно, является наименее благоприятным для историка.
Только в нескольких местах Диодор предлагает надежный критерий для выбора источника:
«Семь поколений спустя после него [Мойриса] жил, как говорят, Сесоозис и, как говорят, из всех прежних царей совершил самые яркие и важные подвиги. Поскольку не только историки из греков противоречат друг другу об этом правителе, но и из египтян жрецы и те, кто писал ему гимны, рассказывают о нем противоречивые сведения, мы постараемся представить самые надежные, а также то, что больше всего согласуется с сохранившимися свидетельствами» (1.53.1).
В дополнение к достоверности Диодор полагается на консенсус между донорами, то есть он замечал и сравнивал другой материал. Бывает даже, что он ссылается на особо уважаемых доноров:
«Что говорят о них [первых жителях Крита], я сейчас обобщу и присоединюсь к самым известным писателям, которые занимались историей Крита» (5.64.3).
Но Диодор снова скрывает от нас понимание своего каталога критериев: что подразумевать под «самыми известными писателями»? Он никоим образом не цитировал в качестве осведомителей классиков историописания вроде Геродота. Скорее всего, у него есть лишь несколько письменных свидетельств Геродота, а именно в сообщении о Египте и в связи с представлением персидской ранней истории. Здесь отец истории, несомненно, считался авторитетом для всех заинтересованных в историографии лиц, так что Диодор случайными упоминаниями, вероятно, скорее шел навстречу ожиданиям своих читателей.
Поиск достоверных историков, которых Диодор косвенно обозначил как авторитетов, упоминая их регулярно, также не имеет результата, поскольку нет стандартных авторов, на которых он опирался в случае сомнений. Даже обратный аргумент не дает никаких результатов, потому что в работе нет постоянно критикуемого автора, который мог бы действовать как негативный путеводитель. Лишь единственный автор непосредственно подвергся нападению со стороны Диодора — Тимей, но только один раз и только в общей форме в прооймии 5‑й книги: он непропорционально и интенсивно критиковал своих предшественников и поэтому справедливо назван Эпитимеем. Но это утверждение ни в коем случае не удивительно, потому что Тимей из- за своих собственных острых замечаний о своих предшественниках, по крайней мере, со времен Полибия, снова и снова подвергался усиленной критике.
Следовательно, для того, чтобы разобраться в себе, он скорее соответствовал здравому смыслу, как показывает следующая цитата из более поздней части работы:
«Я счел себя обязанным более подробно обсудить этот вопрос, потому что Тимей, который критиковал историков, живущих перед ним, в самых суровых выражениях и не проявлял к ним никакой снисходительности, оказался в той области, в которой он представляет себя особо осмотрительным аудитором ненадежных свидетельств» (13.90.6).
После этого объявления можно было бы ожидать некоторую коррекцию. В каких пунктах Тимей ненадежен и как он может опровергнуть его, Диодор не говорит ни слова. Очевидно, он он уклоняется от непосредственной конфронтации с содержательными высказываниями своих источников.
Тем не менее, Диодор ссылается в некоторых местах непосредственно на предшественников, но не на основе проверенного качества. Причины разные. Например, упоминается утопическое сообщение Ямбула об идеальном обществе в Индийском океане, которое Диодор предлагает как экскурсию в конце второй книги. Сообщение заканчивается словами:
«Но Ямбул считал, что все это стоит записи, и он многое добавил об условиях в Индии, которые неизвестны остальным» (2.60.4).
Виатер интерпретирует этот отрывок как указание на то, что Диодор сравнивал Ямбула с другими текстами. Это, безусловно, так. Диодор предполагает, что ни один другой источник не имел сопоставимого «подробного» сообщения по Индии. Но решающий момент для цитирования Ямбула по имени заключается в исключительности, иначе Диодору пришлось бы искать сравнения с известными «индийскими» авторами Мегасфеном, Неархом, Онесикритом или Патроклом. И в то же время он заметил бы вымышленный характер текста Ямбула. Но, очевидно, он этого не хотел, потому что Ямбул поставляет что–то необычное. Эта уникальность побудила Диодора идентифицировать своего информатора по имени. Он хотел бы снова задокументировать свое экстраординарное собрание, которое вышло за пределы материала, найденного у классиков. Этот механизм снова вступает в игру в списке Диодора народов Азии во времена Миноса, с цитатой Ктесия в качестве источника, а также у Дионисия и истории амазонок.
Характеристика историка Диодора — это некритическое заимствование материала из работы Ктесия, которая считалась фантастической даже в древности, а также из романов Ямбула и Дионисия. Здесь не может быть и речи о сравнении или даже критическом рассмотрении доноров. Во всех трех случаях Диодор меньше озабочен историчностью сообщений, чем их уникальностью. Итак, в своей Библиотеке он также обращается к окраинам Ойкумены с необычными событиями, которые, вероятно, не были включены ни в одну другую универсальную историю. Тем самым он показывает тематическую широту, объявленную в главном прооймии, и снова подчеркивает свои усилия по поиску материалов на благо своих читателей.
Насколько мало критерии Диодора были связаны с его донорами, задокументировано дальнейшими утверждениями о его источниках для мифического периода. Так он защищает доноров своего доклада о Геракле следующими словами:
«Ибо некоторые читатели несправедливо возводят критику, когда требуют той же точности в древних историях, как и для событий нашего времени, и взяв в качестве стандарта современность, измеряют силу Геракла слабостью сегодняшних людей. Следствием должно быть то, что уникальный размер его достижений делает их описание невероятным. [4] Тем не менее, не всегда нужно смотреть на мифологические истории как на истины» (4.8.3-4).
Вопрос о том, в какой степени Диодор рассматривает мифические сообщения как исторические, здесь не следует обсуждать. Крайне важно, что он включил этот период в свою Библиотеку и посвятил ему шесть книг своей всемирной истории; прежде всего, однако, он явно требует более щадящих стандартов оценки источников этой эпохи и, следовательно, применил их в своей собственной работе. Факт, что историк Диодор еще раз не сопровождает это заявление хорошим рассказом, не нуждается в дальнейшем уточнении. По его мнению, те же более мягкие стандарты оценки также применяются к сообщениям о народах, обитающих на периферии ойкумены:
«Подобные известия не должны быть озадачивающими или неправдоподобными, поскольку серьезная историография во всем мире, в котором живут люди, сообщает о вещах, которые еще более невероятны» (3.30.2).
Диодор защищает свой рассказ об акридофагах сомнительным аргументом против критики: даже у великих историков есть утверждения, которые гораздо менее заслуживают доверия. Поэтому он, Диодор, может сообщить что–то менее достоверное. Этот тип защиты, конечно, неадекватен, но характерен для историка Диодора. Тот факт, что он также присоединяется к ряду серьезных историков, также свидетельствует о его самооценке. Наконец, если оценить представленные свидетельства, в которых Диодор выражает себя в своих собраниях материалов и критериях отбора, подтверждает все негативные суждения о нем как об историке. В ходе обсуждения стало ясно, что существует значительный разрыв между его провозглашенным утверждением и реальностью его опуса. Хотя он снова и снова ссылается на свои обширные знания материалов и на критическое рассмотрение доноров, это утверждение никоим образом не оправдано в литературной практике. Более того, материальные знания, распространяемые им, не могли быть подтверждены. Прямо–таки раскованное включение менее авторитетных доноров противодействует изображению, которое он рисует о себе. Не в последнюю очередь в смысле его концепции «Библиотеки», он хочет стать суверенным историографом, просматривающим массу материала. Не намного лучше второй аспект, критический обзор доноров: Если критерии отбора должны быть признаны вообще или ему приходится позиционировать себя на сделанных заявлениях, данные параметры являются полностью неопределенными. Затем он говорит о «вероятном» и «маловероятном», «достоверном» и «неправдоподобном», призывая к воображению своих читателей или направляя к общей правдоподобности. Несколько отрывков, в которых он говорит, что он сравнивал доноров, не очень полезны, поскольку он не называет якобы противостоящих произведений и, прежде всего, не говорит ничего конкретного об их конкретном содержании.
Это говорит только о том, что в этот момент он был в первую очередь озабочен созданием серьезной самооценки. В целом, это может означать только то, что он выписывал из своих доноров без объективных критериев отбора, по своему усмотрению и предпочтениям. Помимо субъективных критериев отбора, также удивляет, что историк Диодор не различал мифические, исторические или романические тексты, но использовал все доступные литературные источники. В любом случае отсутствует методическая концепция при работе с его донорами.
Эта практика также предлагается Диодором в третьей главе его главного прооймия. Ибо, если ни одна из нынешних историй не была достаточной для его концепции компактной, легко понятной истории мира, направленной на пользу читателя, он должен был сначала создать этого рода всемирную историю. Согласно его самооценке он также имел методологически неудовлетворительного донора и, следовательно, не предопределил параметров, которые он мог или должен был использовать при работе с его источниками. Он предпринял по собственной инициативе описание деяний людей с древнейших времен и до наших дней в едином целом (1, 3, 6-8) и в совершенно новой форме. Соответственно, Диодор не только отклоняется от какого–либо методического определения; он более или менее сознательно отрицает это для себя непосредственно в начале своей всемирной истории.
Цитируемые предшественники и их функция в Библиотеке
В предыдущем разделе был изучен базовый подход Диодора к его источникам, следом пойдут многочисленные отрывки, в которых он ссылается на Тимея или на Эфора. Работы этих двух историков снова и снова рассматривались как центральные доноры Диодора для истории Сицилии до 264 г. до н. э. и для событий на родине до 340 г. до н. э. Эфор приводится в качестве осведомителя не менее 19 раз, а Тимей даже 20 раз. На третьем месте Ктесий с 13 ссылками. Большинство других историков не выходят за пределы двух–трех упоминаний.
Однако, в литературе нет консенсуса относительно зависимости Диодора от Эфора и Tимея, особенно когда речь идет о конкретных диодоровых пассажах. Простое перечисление и оценка отдельных исследовательских позиций выходит за рамки этой работы. Цель настоящего исследования не связана с подробным описанием каталогов исследований, поскольку эта проблема неразрешима не в последнюю очередь из–за фрагментарной традиции потенциально возможных доноров. Скорее, здесь возникает вопрос, почему исследование предлагает столь неравномерную картину и что это говорит нам об обращении Диодора с его донорами.
На вопрос, почему, легко ответить. Как уже было показано в вводном обзоре состояния науки, работы большинства антиковедов нацелены на поиск особого источника, который они подозревают за Библиотекой. Что касается сохранившейся второй диодоровой декады (480 - 302 гг. до н. э.), то в принципе, возникает ряд возможных доноров, поэтому в предыдущем методологическом подходе тоже должно быть аналогичное количество очевидных разгадок. Следует отметить, что для истории Сицилии и Запада альтернативой Тимею являлись и были доступны произведения Антандра Сиракузского, Антиоха Сиракузского, Дуриса Самосского, Гермея Мефимнского, Каллия Сиракузского, Филиста Сиракузского и Тимонида Левкадского, а для истории греческой родины и восточного Средиземноморья в качестве альтернативы Эфору служили опять Дурис Самосский и Феопомп с Хиоса. И это только те важные авторы, которых мы знаем сегодня. По крайней мере, эти историки цитируются как авторы Диодора в соответствующих пассажах его опуса.
Отправной точкой обсуждения вопроса об операциях Диодора с Тимеем и Эфором являются два сообщения из первых нескольких книг, в которых Диодор обещает своим читателям приемлемое обсуждение разнородных доноров:
«Узнать правду об этих вещах (о Сесострисе) непросто: необходимо, однако, не воздерживаться от представления противоречивых сообщений историков, чтобы читатели имели возможность сделать свой собственный критический анализ» (1.56.6).
«Все это мои читатели должны судить по своему вкусу» (4.47.6).
В обоих цитатах он уверенно заявляет, что хочет предложить дискуссию с разными взглядами. Отдельные точки зрения должны быть понятны читателю, чтобы тот мог составить собственное мнение. Но реальность с его источниками показывает другую картину. Случаи с Сесоосисом и аргонавтами предлагают замкнутые сообщения, которые вообще не создают каких–либо разных версий. Диодор не дает своему получателю выбора между различными вариантами. Он не мог выполнить свое интеллектуальное заявление по чисто формальной причине: ему просто не хватало необходимого места в труде.
Диодор, как и Полибий, хочет, чтобы его воспринимали как серьезного историка, который всегда очень подробно информирован, чтобы после критического рассмотрения представить читателю центральные позиции. Если в книгах 1-5 он действительно приводит то, что приближается к обсуждению разных позиций, то в идеале это выглядит как его трактат об армии Нина в его кампании против бактрийцев:
«И когда армия собралась со всех сторон, как рассказывал в своей исторической работе Ктесий Книдский, она насчитывала 1700 000 пеших, 210 000 всадников и почти 10 600 серповидных колесниц. [5] Подобное число, когда оно звучит, покажется сперва невероятным. Однако, если посмотреть на размеры Азии и множество народов, живущих там, то вскоре убедишься, что это вполне возможно: можно на мгновение забыть о кампании Дария против скифов с 800 000 человек и о полчищах Ксеркса в его походе на Грецию — то есть, если проанализировать исторические события даже в Европе, быстро возникнет мысль, что это сообщение может быть вполне правдоподобным. [6] Например, на Сицилии Дионисий из города Сиракузы сражался во главе 120 000 пеших и 12 000 конных, и для этого из одного порта было выведено 400 военных кораблей, в том числе четырех– и пятирядные. Незадолго до Ганнибала, когда римляне предвидели масштабы приближающейся к ним войны, вся Италия подготовила список способных держать оружие, граждан и союзников: общее количество было около одного миллиона. И тем не менее все население Италии вряд ли можно сравнить с общей численностью любой из азиатских стран. То же самое касается тех, кто хочет сделать выводы из ныне преобладающего малолюдства в городах о большой плотности населения в более ранние времена» (2.5.4 -7).
Приведенное здесь обсуждение основано не на доноре, но безусловно исходит от самого автора. Это подтверждается комбинированием информации из самых разных эпох и регионов, тут и Персидские войны, и Дионисий I Сиракузский, и 2‑я Пуническая война. Диодор также типично для него обращается к воображению своих читателей и завершает пассаж современным намеком на снижение численности населения в результате римских гражданских войн. Решающим является, прежде всего, содержание обсуждения. Потому что автор обсуждает не историчность похода Нина против бактрийцев, а скорее тривиальный вопрос о силе войск и достоверности цифр.
В цитируемом тексте Диодор мог бы спасти своих читателей от неэффективных дебатов о правдоподобии численных величин. Не в последнюю очередь это позволило бы ему освободить место для других, более важных вещей. Но очевидно, он не хотел отказываться от этого скорее псевдо–обсуждения. И они нередки в книгах 1-5. Их можно найти и в анонимной форме («по словам одних», «другие же говорят»), когда не упомянуты ни авторы, ни их возможные тезисы по обсуждаемому вопросу. Другой способ моделирования сравнений заключается в том, что Диодор иногда указывает, что он нашел дополнительную информацию о конкретном факте, для которого, похоже, нет текста для сравнения. Опять же, это говорит о том, что он обозревал материал. Затем он по собственному желанию предоставляет эту дополнительную информацию или игнорирует ее, говоря, что с этим аспектом не стоит делиться. В этом контексте Виатер справедливо отмечает, что Диодор тем самым делает себя судьей своего материала, очевидно для пользы читателя. Во всяком случае, остается сомнение в том, имел ли он на самом деле предполагаемые альтернативы.
Рассматривая псевдо–обсуждения во всех их проявлениях, можно понять, что они не появляются в смысле реального предметного аргумента, но скорее выполняют совершенно другую, сознательно используемую функцию: Цель автора — отдать должное пропагандируемой самооценке историка, который критикует доноров. Этот внешний эффект, который он ищет, относится к той же категории, что и его заявление о том, что он совершил длительные путешествия или, наконец, и был единственным, представившим компактную всемирную историю.
Факт, что он не мог соответствовать утверждению критически работающего историка в стиле Полибия, вероятно, имеет две причины: Для начала у него было лишь смутное представление о критической разработке источника, да он и не прилагал никаких усилий, чтобы глубже проникнуть в содержание своих доноров. Эти два аспекта продолжают выходить на первый план, как только он пытается появиться на этом поле. В качестве примера сошлемся на описание Мидийской империи во второй книге, которое он вводит словами:
«Поскольку самые древние авторы сообщают противоречивые факты об обширной империи мидян, я считаю необходимым сравнить для желающих узнать правду об исторических событиях разные сведения, сообщаемые историками» (2.32.1).
Однако, это никоим образом не сопровождается ожидаемым трактатом о мидянах, в котором противоречия в источниках, по крайней мере, в некоторой степени были бы представлены или даже обсуждены. Вместо этого в трех главах следует пересказ, основанный на Геродоте и Ктесии. Оба автора даже названы по имени как доноры. Однако объявленная презентация соответствующих источников по истории Мидии не найдена. Скорее, информация из двух доноров дополняет друг друга. Поэтому удивительным является последнее предложение этого отрывка:
«Что касается царств ассирийцев и мидян и противоречий между авторами, то об этом достаточно» (2.34.7).
Странный вывод может быть объяснен лишь тем, что у Диодора, по–видимому, был промежуточный источник, который касался известного противоречия между Геродотом и Ктесием. С точки зрения содержания, он суммировал соответствующий пассаж своего промежуточного источника настолько компактно, что результат этого сокращения уже не соответствовал вступительным и заключительным словам. Промежуточный источник, вероятно, будет обусловлен экономически обоснованной причиной: без него Диодору пришлось бы много работать ради очень небольшого экскурса. Какая бы ни была причина для двух бессмысленных утверждений в начале и в конце отрывка, они показывают, что Диодор не придавал большого значения обсуждению содержания. Кроме того, этот пример показывает опять же, что он плохо работал как историк. Ибо либо он опустил обсуждение, чтобы сэкономить место, либо не проникал в различия между Геродотом и Ктесием и поэтому уклонялся от обсуждения или даже не видел его вообще.
Предыдущее обсуждение служило аргументарной прелюдией для лучшего понимания цитат Эфора и Тимея в Библиотеке. Следует показать, что ссылки на этих двух авторов ни в коем случае не должны были выполнять функцию конструктивно управляемого изучения его источников, а скорее сдужили, чтобы пробудить ожидания читателя серьезного историка. Двадцать точных ссылок на Тимея можно разделить на пять групп:
(1) Тимей упоминается вместе с группой других иногда анонимных историков; пример:
«Вот что рассказывают об убитых в Флегре великанах некоторые мифологи, к которым присоединился также историк Тимей» (4.21.7).
(2) Тимей иногда появляется с дополнительной информацией, которая не имеет никакого значения для описанного исторического процесса; пример:
«Расстояние [между Сицилией и южной Италией] составляет 13 стадий, как говорит Тимей» (4.22.6).
Ситуация аналогична в другом месте (13.83.2).
(3) Особо стоит цитирование историка в связи с другой цифрой; пример,
«Ганнибал, как писал Эфор, имел в общей сложности 200 000 пеших и 4000 конных; по словам Тимея, у него было не более 100 000 воинов» (13.54.5).
Иногда Диодор присоединяется к Тимею, если тот критиковал предшественников; пример:
«С другой стороны, Тимей доказывает ошибку этого историка [Филиста ], заявляя, что они [сиканы] являются аборигенами, и, поскольку он приводит много свидетельств древности этого народа, мы считаем ненужным комментировать это» (5.6.1).
(4) Только небольшое изменение может быть найдено в следующем месте:
«По его словам, Тимей все еще видел их [скульптуры в Акраганте], потому что они существовали при его жизни» (13.82.6).
(5) Другим примером этого является критика Тимея:
«Что касается этого быка [Фалариса], то Тимей утверждает в своей Истории, что его вообще не существует, но сама жизнь опровергла его. […] [6] И я был вынужден больше рассказать об этом предмете, потому что Тимей, который критиковал историков, живущих перед ним, в самых суровых выражениях и не проявлял к ним никакой снисходительности, оказался в той области, в которой он представляет себя особо осмотрительным аудитором ненадежных свидетельств» (13.90.5-6).
Факт, что Диодор ни в коем случае не заинтересован называть, казалось бы, существенный источник через регулярные промежутки времени, можно увидеть в распространенности отрывков Тимея в его всемирной истории. Цитаты появляются в основном в тесной последовательности: три раза в 4‑й, дважды в 5‑й, десять раз в 13‑й и один раз в 14‑й, 16‑й, 20‑й и 21‑й книгах. Бросается в глаза, что Тимей, например, в 12‑й и 15‑й книгах не появляется, хотя эти книги предлагают отрывки истории Сицилии.
Эфор также встроен в Библиотеку аналогичным образом. И снова поразительно, что он не появляется регулярно в отрывках по истории греческой родины, как можно было бы ожидать из–за его классификации в качестве основного источника для этих частей. Наиболее примечательным по сравнению с положением Тимея является то, что Эфор явно подвергается критике. Например, Диодор упрекает его как недостоверного донора для истории Египта. Причина очевидна, поскольку Диодор как путешественник в Египет чувствует свое превосходство по этому вопросу. Более того, он обвиняет его в том, что тот опустил мифическое время. Единственную похвалу Эфор получил за устройство материала в соответствии с предметными группами (κατὰ γένος), что будет обсуждаться более подробно.
Чтобы понять, как интерпретировать выводы Диодора, целесообразно сравнение с предшественниками, указанными Полибием и Страбоном. Поскольку эти два автора черпают помимо частей, в которых Полибий сообщает о личном опыте, также из доноров, поэтому, как и Диодор, оба они работают в компилятивном порядке. При этом оба они имеют дело с многочисленными конкретными именами с их многочисленными предшественниками, и Полибий, несомненно, более критичен. Страбон особенно часто называет свои источники по именам:
«Филохор говорит, что область Додона, как и Эвбея, называлась Эллопией; Гесиод говорит так […] Говорят, что по словам Аполлодора она была названа от болот, которые лежат возле святилища» (7.7.10 С 328).
«Размеры [Крита] установлены Сосикратом, который согласно Аполлодору очень точно рассказывает об острове, и у него он длиной в 2300, шириной же в ** стадий, так что периметр составляет более чем 5000 стадий; Артемидор приводит 4100; и если Гиероним говорит о длине в 2000 стадий и о различной ширине, он указывает на большее количество стадий, чем Артемидор» (10.4.3 С 474).
Эти ни в коем случае не редкие цитаты иллюстрируют, что Страбон цитирует свои материалы, чтобы придать больший вес своим замечаниям или больше доверия к своим материалам. В дополнение к упоминанию по имени этих информантов, цитаты также включает в себя более часто упоминаемую ссылку на название работы, иногда даже вместе с указанием книги, на которую в настоящее время ссылается Страбон. Иногда появляются даже реальные собрания цитат, в которых он позволяет слышать нескольких доноров в небольшом пространстве. Как и для Полибия, ему крайне важно, что его метод цитирования служит авторитету собственных утверждений. Поэтому Страбон упоминает в вышеупомянутом отрывке из Географии об экспертизе Сосикрата, а также ссылается на параллельное утверждение у Аполлодора.
В отличие от Страбона Полибий все чаще критиковал своих предшественников. В конечном счете, однако, это также служит его собственному авторитету. Своих доноров он дисквалифицирует примерно так:
«Но против стряпни Хереи и Сосила излишне дальше полемизировать. У них не истории, а болтовня из цирюльни или с улицы».
Этому пренебрежительному резюме предшествует краткое обсуждение проблемы Сагунта в связи с началом Второй Пунической войны. Как мы знаем из нескольких свидетельств двух дискредитированных авторов, Полибий противоречил их карфагенской, дружественной Ганнибалу тенденции. И все же он не игнорирует их, но имеет с ними дело, даже если очень неуважительно.
Подход Диодора совершенно другой. Прямой полемики в отличие от Полибия Диодор не знает. Используя пример уже упомянутого Сосикрата, можно зафиксировать сравнение со Страбоном. Диодор называет Сосикрата в 5.80.4 только как автора критской истории среди нескольких других. Здесь ничего не критикуется, как у Полибия и не подчеркивается рассуждениями, как у Страбона. Эта цитата не служит для подкрепления собственного изложения. Диодор предлагает своим читателям ожидаемое имя без каких–либо дальнейших стимулов.
Этот метод совпадает с тем, с которым мы столкнулись в цитатах Тимайоса и Эфороса в библиотеке. Авторы–доноры, которые могли бы служить для подкрепления его собственного изложения, редко используются Диодором в качестве информантов. Кроме того, вряд ли найдутся какие–либо названия работ или даже точная информация о книге, из которой он в настоящее время черпает. Информация, предоставленная с именами авторов, всегда избирательна. Практически никогда нельзя сделать утверждения о диодоровом доноре вне контекста фактической цитаты. Автор, о котором идет речь, хотя поверхностно представлен как осведомитель, в конечном счете маргинализируется необходимой тривиальной информацией или в отрывках, которые я назвал псевдо–обсуждениями. Вывод заключается в том, что Диодор не оценивает или даже не затрагивает свои источники; скорее он разбрасывается именами.
В качестве альтернативы он ссылается на одного или даже на двух авторов, которые затем появляются анонимно в фразах вроде «некоторые историки говорят» или, если он хочет предложить псевдо- дискуссию, то включает слова «один говорит […], другой же сообщает». Однако, поскольку он никогда не раскрывал своего фактического автора, это дает много возможностей для спекуляций. В принципе, Диодор не хочет показывать своим читателям источники, которые он фактически использует. Например, Эфор, как известно, вставлял свой родной город Киму в свой опус при каждой подходящей и неприемлемой возможности, за что его высмеивали в древности. Поэтому, если мы найдем этот маленький азиатский город упомянутым у Диодора, иногда даже с более подробной информацией о событиях в его стенах, мы можем с уверенностью предположить, что Эфор является источником этого пассажа. Но Диодор его прямо не называет. И поскольку он действительно не хочет раскрывать свои источники, мы не можем с уверенностью сказать, сколько он взял из Дуриса Самосского, Гиероним Кардийского или Посидония.
Другим примером является очерченная техника маскировки доноров. Во второй декаде вы найдете многочисленные отрывки, в которых Диодор сообщает о творческом периоде поэтов и драматургов, или о начале, конце и объеме различных исторических трудов:
«В то же время Софокл, сын Софила и автор трагедий, ушел из жизни в возрасте девяноста лет, одержав 18 побед» (13.103.4).
«Из историков Фукидид закончил свою историю; он рассматривал в ней период двадцати двух лет в восьми книгах, или по другому разделению в девяти. Ксенофонт и Феопомп начали с того времени, когда кончил Фукидид, а Ксенофонт охватил 48-летний период, тогда как Феопомп описал греческие события более чем 17 лет и закончил свою историю — в двенадцати книгах — битвой при Книде» (13.42.5).
«Из историков Эфор Кимейский закончил свою историю в этот момент осадой Перинфа; в своем сочинении он обобщил дела греков и варваров, начиная с возвращения Гераклидов; следовательно, он охватил период почти 750 лет и написал 30 книг, каждой из которых предшествовал собственный прооймий. [6] Афинянин Диилл начал второй раздел своей истории с конца изложения Эфора и предоставил непрерывное сообщение о деяниях греков и варваров до смерти Филиппа» (16.76.5-6).
Сообщения этого рода можно найти в большом количестве. В дополнение к историкам Диодор приводит значительный список поэтов, драматургов и философов: Анаксагор, авторы фригийских стихотворений и вакхических песнопений, Антимах Колофонский, Антисфен, Арат Солейский, Аристипп Киренский, Аристофан, Аристотель, Астидам, Демокрит, Демосфен, Эмпедокл, Эпикур, Евдокс из Книда, Евполид, Еврипид, Гесиод, Гомер, Ямбул, Исократ, Каркин, Лисий, Неоптолем Парийский, Энопид Хиосский, Филемон, Филоксена из Киферы, Пиндар, Платон, Полиид, Пифагор, Симонид Кеосский, Солон, Софокл, Фалес, Телест Селинунтский и Тимофей Милетский. Упоминание этих авторов историком, по крайней мере, необычно.
У Диодора также есть историки и географы в качестве канонических авторов, или предполагаемых доноров: Агафархид Книдский, Анаксимен Лампакский, Анаксид Беотийский, Антандр, Антиох, Аполлодор, Артемидор Эфесский, Афанас Сиракузский, Афиней, Деметрий, Дионисий, Дионисодор, Диилл, Досиад, Дурис, Эфор, Эпименид, Эвгемер, Фабий Пиктор, Гекатей, Гелланик, Гермей, Геродот, Гиероним, Кадм, Каллий, Каллисфен, Клитарх, Ктесий, Лаосфенид, Матрис, Марсий, Медий, Менодот, Филин, Филист, Полибий, Псаон, Сосикрат, Сосил, Феопомп, Фукидид, Тимей, Ксенофонт и Зенон.
Диодор хочет продемонстрировать тем самым, какие авторы влились в его историческую работу, которую он разрабатывает в соответствии с его концепцией компактной и читабельной всемирной истории. Подсознательное послание состоит в том, что чтение всех этих произведений устарело благодаря его всемирной истории. Он извлек из них все, что являлось важнейшим и включил в свой опус. Диодор сказал, что информация об авторах и их работах, особенно во второй декаде, по–видимому, связана с составленным соответствующим образом хронографом.
Следует также отметить, что простое упоминание авторов не говорит много о фактическом использовании Диодором. Примечательно в этом контексте чрезвычайная осторожность Якоби. Большинство фрагментов историков, происходящих из Диодора в FGrhist, на удивление коротки. Очевидно, Якоби осознавал, что из–за названия историка по имени не обязательно и с достаточной уверенностью относить более крупные части текста Диодора к соответствующему автору.
Прежде всего, поэты и драматурги, несомненно, указывают на сигнальную функцию этих отрывков для древнего читателя. Это особенно верно в отношении приведенных цитат Гомера, Гесиода, Солона, различных досократиков, Эсхила, Еврипида, Софокла или великих аттических ораторов. Тем самым Диодор может не только выставить свои литературные знания, но и напомнить получателям о предоставляемой им услуге по объединению большого количества доноров всех видов в удобном для пользователя способе.
Именование авторов в Библиотеке дает нам сегодня ценную информацию о том, какие историки, лирики или драматурги в I веке до нашей эры были известны интересующейся литературой общественности. Довольно близки для Диодора могут быть цитаты из вакхических песнопений, а также ссылки на них. Возможно, это предпочтение связано с традицией его сицилийской родины. Ибо в 4.84.3 он сообщает, что буколика в Центральной Сицилии имеет давнюю традицию и даже в его время по–прежнему пользуется большой популярностью.
Промежуточные источники в Диодоре
Существующее исследование показало, что Диодор нашел массу материала для своей всемирной истории, но часто имел проблемы с его использованием. Если учесть, что он приводит в качестве источников своей Библиотеки без малого 80 авторов самых разных дисциплин, нужно спросить, как историографически недостаточно подготовленный и методически непрофессионально действующий Диодор сумел сориентироваться в многообразии литературы, чтобы найти соответствующий материал и организовать его по плану своей работы.
Особое значение имеют промежуточные источники, т. е. работы других компиляционных эллинистических историографов. В лице Эфора и Тимея у нас есть два выдающихся автора, неоднократно называемых важными донорами Диодора как книжные ученые. Эфор из Кимы, по–видимому, был первым историком, когда–либо отвернувшимся от классического идеала аутопсии и работающего исключительно в библиотеках. Его всемирная история от возвращения Гераклидов до конца так называемой Священной войны в 356 году основана на чистой компиляции. Тимей Тавроменийский также принадлежит к этой категории. Изгнанный около 315 года до нашей эры Агафоклом, он по собственному заявлению провел 50 лет в Афинах. Вместо политической деятельности в родном городе — его отец был там тираном — он занимался историографией. Поскольку он смог вернуться на Сицилию только при Гиероне II, то есть после 269 г., его история, которая длилась с мифических времен до смерти Агафокла в 289/288, была создана далеко от дома в Аттике. За то, что Тимей извлекал свою историю исключительно из книг, его позже упрекал Полибий. Даже о своем времени он как изгнанник не мог писать о событиях на родном острове в качестве очевидца. Поэтому Тимей должен был полагаться на посредников. Его полемика против Каллия Сиракузского, автора истории времени Агафокла, также показывает, что он прибегал к современным источникам.
О многих исторических работах Диодор, вероятно, узнал от Эфора и Тимея. Он смог охватить тем самым обширный материал, который уже был структурирован двумя известными историографами, и расширить свои знания, прочитав, упомянутых там авторов. Кроме того, Диодор получил большой импульс от критического обсуждения Тимея и его доноров.
Промежуточные источники и их значение для работы
Существование и важность промежуточных источников в качестве руководства для работы над его всемирной историей будет объяснена ниже в двух последовательных этапах. Первая мысль относится к ее функции, вторая к другим возможным промежуточным источникам помимо уже принятых.
Наиболее подробное и подробное обсуждение отдельно взятой темы в сохранившиеся части всемирной истории Диодора можно найти в 1‑й книге. В главах с 37 по 41 историк вводит многочисленные теории, объясняющие наводнение Нила. В этом природном явлении он наверняка смог привлечь к себе внимание публики. Обратившись к этому вопросу, Диодор не только оправдал ожидания своих читателей, но и экскурс также дал ему возможность произвести положительное впечатление. Соответственно, он представляет свои замечания:
«Наша нехватка определенных знаний о наводнении реки [Нил] велика, хотя философы и историки пытались объяснить его причину. Мы предоставим обзор их мнений, чтобы, с одной стороны не слишком удлинять отступление, но, с другой стороны не пропустим ни одного мнения» (1.37.1).
За этим введением следует объявленный обзор соответствующих авторов с их тезисами о наводнении Нила, помимо Геродота, отца всех египетских рассказов, Гелланика, Кадма, Гекатея, Ксенофонта, Фукидида, Эфора, Феопомпа, Фалеса, Анаксагора, Еврипида, Демокрита Абдерского, Энопида Хиосского и, наконец, Агафархида из Книда.
На факт, что Диодор действительно не искал предметного обсуждения отдельных тезисов, он указывает, ссылаясь на предполагаемую краткость своего доклада, что является очевидным, так как отступлениям в принципе не разрешается превышать количественную структуру. Однако, если бы Диодор действительно хотел сохранить краткость своего доклада, он удовлетворился бы общей ссылкой на различные тезисы и мог лишь более внимательно рассмотреть версию, которую он считал подходящей. Вместо этого он обсуждает природное явление, которое многие авторы уже пытались объяснить, но обсуждает подробно. Этот подход существенно отличается от того, как если бы Диодор имел дело с различными взглядами с точки зрения содержания. Это говорит о том, что историк принял уже развернутую дискуссию по этой теме, которую он включил в эпитомизированной форме в свою работу.
Существует много свидетельств того, что донором для этого отрывка является Агафархид Книдский, потому что комментарии Диодора о разливе Нила заканчиваются, как уже сказано, намеком, что в объяснении разлива Нила книдиец подошел к истине ближе всех. После этого утверждения он приводит его версию. Заявление об Агафархиде привело к исследованию широко признанного тезиса о том, что именно он стоит за докладом Диодора; единственным спорным фактором является степень зависимости.
При более внимательном изучении всей дискуссии можно заметить, что Диодор не просто использовал структуру аргументации своего донора, но и редактировал и дополнял ее. Разумеется, первый этап обработки является результатом эпитомизации донора. Прежде всего, однако, можно идентифицировать дополнения, которых, конечно, не было у донора, то есть в промежуточном источнике, но возникли из Диодора. Прежде всего замечается неуклюжая ссылка на Фукидида и Ксенофонта. Агафархид, конечно, не упомянул в своем обсуждении этих двух авторов, которые не комментируют тему разлива. Кроме того, в 1.40 Диодор переходит к «философам в Мемфисе», их объяснению этого природного феномена и, наконец, к трехстороннему разделению ойкумена, а также к сферической форме земли — замечаниям, которые неуместны в связи с наводнением Нила. Вставка лучше всего объясняется пребыванием Диодора в Мемфисе. Возможно, он получил эту информацию во время своей поездки в Египет, о чем он говорит в этой 40‑й главе.
При рассмотрении подхода Диодора появляется следующая картина: он, по- видимому, использовал промежуточный источник для получения информации о конкретной ситуации. Он выдергивал этот текст, если он подходил ему концептуально и обогащал его альтернативным материалом. Поэтому он мог блистать по популярной теме подробными знаниями, которые уже были собраны другим. Этот подход был не необычным, но широко распространенным в древности, примером которого является Плутарх. Кроме того, дополнительный и менее гармоничный встроенный материал Диодора иллюстрирует, как он пытался превзойти свой промежуточный источник, с лучшими намерениями, но ненадлежащим образом включая добавления. Несмотря на всю ошибочность метода, можно сделать следующие выводы: Диодор использовал промежуточный источник как материальную основу, но также был открыт для других тематически более или менее хорошо обдуманных работ. Поэтому он не зависит исключительно от уже скомпилированной универсальной истории. Через промежуточный источник он сначала получал ориентацию в массе литературы, чтобы иметь возможность лучше включать дополнительный материал в свою повествовательную нить. Эта процедура обнаруживается и в других местах Библиотеки.
Параллель с экскурсом о наводнении Нила можно найти в контексте истории о ливийских амазонках, атлантах, ливийском Дионисе и аргонавтах:
«Я обнаружил множество древних поэтов, а также историков и целый ряд более поздних писателей, которые о них упоминают. Поэтому я попытаюсь сообщить об их подвигах в больших масштабах. Я согласен с Дионисием, который изложил историю аргонавтов, историю Диониса и множество других древних событий» (3.52.3).
Опять же, Диодор указывает на разных предшественников, называет свой источник, на этот раз Дионисия, и сигнализирует, что он эпитомизировал его. Различия с Агафархидом состоят в том, что Диодор называет своего информатора Дионисия прямо вначале, а у книдийца обработанные предшественники остаются анонимными, и мы получаем в дальнейшем тексте лишь сообщения вроде «сказания сообщают» или «некоторые историки говорят». Были ли эти доноры вообще или какие за ними скрываются имена, не имеет отношения к нашим рассуждениям. Скорее, важно то, что Диодор считал Дионисия полезным промежуточным источником и использовал его соответственно. Как и в предыдущем примере, здесь ясно, что Диодор не только эпитомизировал своего донора, но и добавлял дополнительный материал. В 61‑й главе есть вставка, которая, вероятно, восходит к нему:
«Однако критские рассказы не совсем соответствуют моему докладу, о чем я подробно расскажу в трактате о Крите. Сообщали, что Крон управлял Сицилией, Ливией и Италией, короче говоря, под его правлением были западные части мира. Везде он контролировал замки и стратегически важные места гарнизонами, и поэтому по сей день на Сицилии и в районах запада слишком крутые горы названы в его честь Крониями» (3.61.3).
Этот отрывок уже указывает на критский экскурс из пятой книги Библиотеки и прежде всего предлагает ссылку на сицилийские географические названия, что является свидетельством текстового плана Диодора и, следовательно, не относится к промежуточному источнику. Снова и снова эти пятнышки дают понять, что он отнюдь не вполне привязан к своему донору.
Третий пример также не отклоняется от схемы использования и редактирования промежуточного источника. На этот раз это сообщение в 5‑й книге по истории Крита:
«То, что нам передали [авторы критской истории], мы сейчас подытожим, консультируясь с самыми известными критологами» (5.64.2).
За этим вводным предложением следует сообщение преимущественно с анонимными ссылками на различных доноров. Названы только Эфор, Гесиод и Гомер. Критский экскурс завершается в 80‑й главе следующими словами:
«Поскольку большинство историков, имеющих дело с Критом, отличаются по своим взглядам, не следует удивляться тому, что мы выдвигаем вещи, которые не согласуются с каждым из них, поэтому мы следовали за теми, кто приводит достоверные сообщения и заслуживает особого доверия. Так что мы частично зависим от Эпименида, который написал божественную доктрину, частично от Досиада, Сосикрата и Лаосфенида» (5.80.4).
В виде варианта Диодор приводит ссылки на многочисленные источники с противоречивыми утверждениями не в начале, а в конце своего экскурса. В свою очередь, он предлагает не справочный источник, а группу авторов по критской истории. Мы очень мало знаем о большинстве цитируемых авторов, в основном только то, что они писали критскую местную историю в эллинистические времена. Шварц предположил, что Диодор сочинил свое критское эссе никак не из богатства исторических работ, но извлек его из «собрания Κρητικά». Якоби считал автором этого промежуточного источника Лаосфенида, в чью работу был включен материал других авторов.
В этом случае Диодор, видимо, не хотел упоминать о своем промежуточном источнике. Предположительно, из–за изобилия материала он не мог снабжать тот или иной пассаж из критской истории ссылкой на автора, известного ему по имени. Поэтому он собрал всех авторов, включая ключевой промежуточный источник, в заключительном предложении. Важным для нашего аргумента является то, что Диодор также воспринял различных доноров через промежуточный источник и включил их в перефразированной форме в Библиотеку.
Как и в предыдущих двух случаях, Диодор также добавил свое в критский экскурс. Так в 5.66.5 он говорит о римлянах и их культе Крона (Сатурн), а также о поклонении ему карфагенян, и сообщает в 5.69.3 в связи с началом возделывания зерновых культур, что раньше это произошло на Сицилии, чем на Крите. Вероятно, мы можем приписать оба дополнения Диодору без дальнейшего обсуждения, поскольку их, конечно же, не было в критской местной истории.
Это приводит к аналогичному сценарию во всех трех примерах: Диодор использовал промежуточные источники для своей всемирной истории, перефразируя их и обогащая их собственной информацией. Однако, в какой пропорции он взял материал из промежуточных источников, и как и в какой степени включил в свой текст другие источники, все это неясно. Ясность кажется преобладающей лишь в одном пункте: в написании своей универсальной истории он использовал язык своего времени, как показал Палм.
Применение этого результата к истории греческой родины в книгах 11-15 облегчает понимание того, как Диодор занимался своим промежуточным источником Эфором. Его универсальная история предложила ему исторический путеводитель, в котором он изначально ориентировался на тематику, которую он при необходимости эпитомизировал и в которую включал экскурсы из альтернативных источников. Он также мог получать подробную информацию об отдельных фактах через авторов, упомянутых Эфором. Эти авторы, возможно, включали беотийских историков Дионисодора и Анаксида, упомянутых в 15.95.4. И, наконец, опять становится ясно, что для Диодора промежуточные источники были своего рода компасом в море историографических работ.
Не только с точки зрения содержания, но и на лингвистическом уровне Диодор, похоже, вдохновлялся Эфором, как Палм предполагает:
«Многие черты, которые Эфор и ДС имеют сообща и которые также появляются в других частях, где Эфор не был источником, заслуживают внимания, и не как свидетельство того, что ДС рабски зависит от своего донора, а скорее как знак, что эфоров и диодоров стили во многих случаях просто совпадают, если последний не является прямым подражанием первого».
Что Диодор восхваляет Эфора в прооймии пятой книги за лингвистическую форму, не удивительно. Это указывает на то, что используемые им крупные промежуточные источники на разных уровнях оказали влияние на Библиотеку.
Работа со скомпилированными источниками поставила Диодора в удобное положение, так как он имел возможность использовать большие объемы материала в восстановленной форме в качестве основы для его текста и мог расширять его по желанию, используя дополнительные источники. Как уже было показано, у него была совершенно другая творческая свобода. Благодаря выбору его промежуточных источников и преднамеренному включению альтернативных источников, он смог придать своей исторической работе желаемое намерение. Тем не менее, Диодор часто не может реализовать этот подход с умением и объединить своих различных доноров по–настоящему гармонично, что свидетельствует о его недостатках в писательстве.
Помимо Эфора и Тимея, Агафархида из Книда можно рассматривать в качестве еще одного важного промежуточного источника для Диодора. Ибо этот тезис говорит о том, что за пределами уже приведенного экскурса о Ниле Агафархид еще дважды привлекается Диодором в качестве осведомителя и снова с тривиальной дополнительной информацией.
В соответствии с биографическими данными, переданными Фотием, Агафархид жил в середине II века в Александрии. Там он работал сначала как грамматик и стал чтецом и секретарем Гераклида Лемба. Тот был влиятельной фигурой при дворе Птолемея VI Филометора и во время Шестой Сирийской войны в качестве посланника заключил с Антиохом IV перемирие. Поскольку сам Гераклид был активен в историографическом поле, секретарь Агафархид мог, конечно, использовать ресурсы Музея.
В то время как большая часть исследований о нем сосредоточена на его работе о Красном море и ее восприятии Диодором, здесь основное внимание будет уделено его истории Азии в десяти книгах и истории Европы в 49 книгах. С какого момента эти работы начались, не известно из нескольких сохранившихся фрагментов. По словам Якоби, по крайней мере можно сделать предположения о конечной точке: история Европы, вероятно, закончилась Персеевой войной 168 г., для истории Азии следует предположить сопоставимую хронологическую конечную точку.
Еще одним аспектом использования Диодором Агафархида в качестве «промежуточного источника» является географическое разделение Библиотеки. Диодор различает свои театры действий на Европу и Азию и по древней ионийской традиции делит Ойкумену на два континента. Это разделение отнюдь не считалось само по себе разумеющимся, поскольку в 5‑м веке проводилась доктрина трех континентов из Европы, Азии и Ливии/Африки. На этом фоне заметно, что Диодор с его географическим разделением пространства действия на Европу и Азию точно соответствует аналогичной концепции Агафархида в его двух историографических работах.
Интересны теперь отрывки в работе, где Диодор не следует этой доктрине двух континентов, тем самым структурно отклоняясь от картины своего донора. Это без исключения происходит в отрывках истории его родного острова Сицилия. В этих разделах, в которых описываются конфликты между сикелиотами и пунийцами, Ливия выступает как независимый политико–географический термин в качестве африканского владения Карфагена. Доктрина двух континентов потребовала бы относить Ливию к Азии. Несмотря на то, что мы не знаем, как Агафархид пространственно позиционировал историю пунийцев в своей работе, распорядок Диодора не соответствует его географической системе.
Другое структурирование в описании сиракузско–карфагенских отношений показывает, что Диодор использовал еще одного донора. Впору, конечно, подумать о Тимее. Тот служил ему для истории Сицилии до смерти Агафокла преимущественно в качестве промежуточного источника и, конечно же, противопоставлял Сицилию пунической территории в Северной Африке в качестве театра действий. Во всяком случае, Диодору, чьи географические знания были не очень хороши в целом, не удалось правильно согласовать своих доноров, расходящиеся в этой точке, вместе с их географическими основными константами. Предположительно он вообще не воспринимал расхождение, иначе ему пришлось бы относить африканские владения Карфагена к Азии, как у Агафархида. Однако очень неудобное сопоставление двух географических систем говорит в пользу того, что при описании конфликта с Карфагеном Диодор отклонился от своего уже избранного источника с системой двух континентов.
Насколько устойчивым был принцип организации Агафархида, все еще можно увидеть из главного прооймия Библиотеки. Ибо при упоминании о своих путешествиях в 1.4.1 историк говорит о том, что он «посетил большую часть Азии, а также Европы». Интересно, что Ливия и Африка также пропали как автономные субъекты, хотя Диодор должен был быть достаточно осведомлен по этому вопросу во время пребывания в Египте, и он мог бы отметить автономность Ливии в теории трех континентов своего времени.
Одним из последствий восприятия Агафархида может быть ссылка Диодора на Аполлодора из Афин. В главном прооймии он объявляет, что он следует этому автору в хронологических вопросах (1.5.1). Кроме того, он еще два раза ссылается на Аполлодора, так что мы можем рассматривать использование его Хроники. На этом фоне удивительно, что Aполлодор отвергается исследователями как информатор Диодора. С одной стороны, летопись живущего во II веке до нашей эры афинянина не отстояла достаточно далеко по времени, с другой стороны, она не содержала датирования по Олимпиадам, используемого Диодором в Библиотеке.
Разрешение этой проблемы может заключаться в том, что в хронологическими вопросах Агафархид руководствовался у одновременно работающего в Александрии Аполлодора. Возможно, Агафархид черпал из первых частей его хронологической работы, так что Диодор использовал Аполлодора через свой промежуточный источник Агафархида. Датирование по олимпиадам могло бы быть дополнением от самого Диодора из одного или нескольких источников.
Возможно, через Агафархида Диодор также познакомился с новой предметной областью, ранее неизвестной в греческой историографии: социальной историей. Тем самым, изображение человеческих страданий в египетско–эфиопских рудниках без сомнения восходит к Агафархиду (3.12-13). Легко представить, что Диодор, переживший социальные потрясения на своем родном острове после великих рабских войн, был привлечен этой темой и охотно включил ее в свой контент. Описания социальных страданий встречаются снова и снова в его работе, особенно в книгах, посвященных войнам с рабами на Сицилии.
Прямую параллель с египетско–эфиопским докладом о рудниках можно найти в пятой книге библиотеки. Здесь историк описывает страдания горных рабов на Иберийском полуострове в сочетании с явным упреком в адрес эксплуаторов–римлян. Насколько эта тема, возможно, волновала его, можно также увидеть из того факта, что в случае с его родным городом Агирием он прямо ссылается на то, что свободные и рабы живут здесь в гармонии (4.24.6).
В результате существует достаточно много подсказок для возможности обозначать Агафархида как дальнейший промежуточный источник. Предположительно Диодор также использовал другие промежуточные источники для времени ориентировочно после 168 г., когда он больше не мог полагаться на работу Агафархида. Можно назвать Посидония. Но с ним из–за плохой сохранности требуется осторожность. Кроме того, следует упомянуть Александра Полигистора, который, по информации Суды, имел очень широкое творчество. Он был с 82 до нашей эры в Риме, так что, конечно, писал там до Диодора. Для деяний Помпея, то есть истории восточного Средиземноморья в I веке до нашей эры подходит греческий автор Феофан Митиленский.
Работа Диодора без промежуточных источников
В дополнение к книгам Библиотеки, для которых Диодор мог ссылаться на скомпилированные промежуточные источники, в его всемирной истории также есть части, в которых подобных ссылок, по–видимому, не было. Это относится прежде всего к книгам о мифическом времени. Здесь, по–видимому, Диодору приходилось прокладывать себе путь, заполняя повествования ткань без помощи компиляционного предшественника, который уже сделал для него эту заботливую работу.
Результат этой независимой работы показывает некоторые характеристики, которые мы не находим в книгах об историческом времени и, которые косвенно делают убедительным использование промежуточных источников в качестве руководства. Отправной точкой аргументации является критика Диодором некоторых предшественников, которые в своих работах опустили мифические времена:
«Я слишком хорошо знаю, что те люди, которые составляют древние мифы, сталкиваются с большими трудностями в процессе написания: Во–первых, длительный временной интервал между описываемыми событиями затрудняет поиск сведений и создает для авторов большую путаницу. Во–вторых, хронологическое датирование событий не позволяет получить точную информацию и заставляет читателя мало думать об истории. Кроме того, красочное изобилие героев, полубогов и других людей с их генеалогиями превращает изложение в трудно разрешимую задачу. Однако, самым большим и сложным препятствием является то, что осведомители, которые записывали древнейшие истории и мифы, противоречат друг другу. [2] Вот почему наиболее уважаемые поздние историки, учитывая упомянутые трудности, не озаботились древней мифологией и вместо этого приступили к изложению событий нового времени» (4.1.1-2).
В этом отрывке Диодор выделяет две группы авторов. Прежде всего он упоминает древних писателей, которые занимались мифическим временем и которые столкнулись с тремя центральными проблемами: большим временным расстоянием, отсутствием хронологии эпохи и неоднородностью материала. Эти слишком большие противоречия у доноров привели к тому, что мифическое время особенно проблематично. Интересным для нашего аспекта, который будет здесь обсуждаться, является прежде всего итоговая критика второй группы авторов, «более поздних историков».
Названы по именам Эфор и дополнительно Каллисфен и Феопомп. Последнего Диодор упрекает в том, что тот опустил мифическую эру и начал свою историю лишь с возвращения Гераклидов (16.14.3). Кажется, что Диодору не приходит в голову, что для этого решения могли быть и другие причины. Ясно, что здесь можно увидеть наивную критику историков, которая понятна только по следующим словам:
«Но я придерживался противоположного взгляда, взяв на себя труд повествования и полностью обратившись к древним мифам; ибо герои, полубоги и многие другие храбрые люди совершили много великих дел, и потомки почитали их отчасти жертвами наравне с богами, и отчасти героическими почестями из–за этих общих заслуг, но всех вместе голос историографии отметил на вечные времена должной похвалой» (4.1.4).
Конечно, весь этот пассаж не свободен от проблем. Диодор критиковал историографические нравы своих предшественников, чтобы покрасоваться перед читателями. Он взял на себя работу и усилия, от которых Эфор и другие отступили. Еще раз, это сообщение дает понять, что он ожидает от читателя должной благодарности за это достижение. Но этого недостаточно как объяснения. Много лет спустя, при разработке главного прооймия, он снова и снова поднимал эту идею, ссылаясь на то, что многие историки опустили мифическое время из–за больших препятствий, связанных с этим материалом.
Критика Диодором Эфора, которую он широко использовал в книгах 11-16, представляет для нас особый интерес. Факт, что он считает его лишь представителем «более поздних историков», предполагает, что Диодор много работал над написанием своих книг о мифическом времени потому, что ему просто не хватало промежуточного источника. Это предположение подтверждается критикой Феопомпа, о котором мы знаем, что он придавал большое значение мифам. По–видимому, Диодор обнаружил мифологические отрывки у обоих авторов, но не настолько структурированные, чтобы эффективно использовать их самому. Его поиск промежуточного источника, который обработал бы вместо него разнородные и противоречивые мифы древних авторов, а он бы их легко употребил, не увенчался успехом, и поэтому он раскритиковал тех, у кого он искал, в прооймии 4‑й книги. Когда он уже написал три книги и уже мог предвидеть на основе своих прогрессирующих исследований, насколько проще ему будет иметь в последующих разделах скомпилированный промежуточный источник и руководство в историографическом материале, он написал эту критику — не в последнюю очередь с целью подчеркнуть свои собственные достижения.
На этом фоне объясняется идиосинкразическая структура первого раздела Библиотеки. Первые пять книг очень неструктурированы по форме и содержанию и, прежде всего, не соответствуют объявлению в главном прооймии. Вместо объявленной мифической истории дотроянского периода Диодор предлагает яркое сочетание географии, этнологии, героической истории, утопий и т. д.
Кажется, что автор уяснил этот недостаток, так что он дважды извиняется в этом разделе работы. Тем самым он указывает, что для этой эпохи нет тех же стандартов оценки, что и для исторического времени и, более того, он не нашел надежной хронологии для мифического периода и поэтому должен был отказаться от нее в книгах 1-6.
Отсюда Диодор часто использует в книгах 1-6 формулировки вроде λέγεται, λέγουσι, φασί, μυθολογεῖται или μυθολογοῦσι, которые мы находим в книгах 11-20 гораздо реже. Эти анонимные ссылки на доноров должны интерпретироваться в том смысле, что автор хотел дистанцироваться от контента, как будто он в конечном счете не был уверен.
В целом стало ясно, что Диодор в книгах 1-5 не имел промежуточного источника в качестве ориентирующего гида, так что ему приходилось обрабатывать эвристику текста и структурировать материал под свою собственную ответственность. Возможно, он не был доволен результатом, потому что он осознавал свои литературные и методологические ограничения при практическом изучении оригиналов. Это подтверждается его captatio benevolentiae в 1.6.1, согласно которому настоящая мифологическая часть работы является только сокращенной версией, а полная разработка должна быть произведена в другом месте. В этом контексте он должен также признать многогранные преимущества промежуточных источников, что явно облегчило бы работу.