Глава IV. Агафокл и Самосская хроника

Из большинства малых произведений Дуриса сохранилось немного больше одного фрагмента. Исключения составляют «Агафокл» и «Самосская хроника». Помимо Истории, биография Агафокл была несомненно самой известной из работ Дуриса. Возможно, она была популярнее Хроники, которая была не так привлекательна. Позже «Агафокл» мог составить дополнение к македонскому повествованию, но Дурис, вероятно, первоначально планировал его как отдельную работу, написанную после смерти Агафокла, когда интерес к нему был еще велик. Сицилийские тираны были модной темой среди перипатетиков. Фений из Эреса, старший Дурис и ученик Аристотеля, написал трактат о них. Несомненно, неоднозначный Агафокл был увлечением школы, которой нравилось наблюдать многие аспекты человеческой природы и политики. И за пределами школы Агафокл привлекал внимание. Присутствие Тимея в Афинах подчеркивало подвиги человека, который был виновником его длительной ссылки [1].
Эти факторы, безусловно, должны были повлиять на Дуриса, особенно во время его пребывания в Афинах. Но было несколько, более личных причин. Агафокл мог бы оказать помощь тем, кто нашел убежище в Сицилии, находясь в изгнании. Возможно, среди них была семья Дуриса. Кроме того, «пустая» тирания Дуриса, ограниченная македонянами, усиливала независимость тирании Агафокл на Западе. Он был самым могущественным греком своего времени и являл собой образец старой «свободы» и «могущества» Эллады. В своем единственном конфликте с македонянами Агафокл серьезно победил Кассандра [2]. «Новый порядок» научился смотреть на сицилийского тирана как на равного [3]. Много лет спустя, старший Сципион Африканский, возможно, повторил чувства Дуриса, когда он хвалил храбрость и мудрость Агафокла [4]. Кроме того, Дурис, похоже, был неравнодушен к знаменитым людям, которые выросли из скромного происхождения [5]. Агафокл начинал свою карьеру как простой гончар. В то время как эти наблюдения указывают на благоприятное отношение к Агафоклу, существовали грани сицилийского тирана, которые Дурис критиковал бы [6]. Агафокл никогда не равнялся высокомерию Деметрия Полиоркета, считавшего себя богом, но Дурис, религиозный консерватор, не мог одобрять чрезмерного нечестивого поведения. Возможно, самосский моралист также отметил жестокость Агафокла, хотя, являясь тоже тираном, он признавал необходимость силы. Однако нет оснований утверждать, что Дурис был враждебен по отношению к Агафоклу.
Об Агафокле не так много известно из небольшого количества фрагментов, которые, как и Македонская история, представлена пустяками [7]. Ничего не осталось из книги I, но предположительно она охватывала раннюю жизнь Агафокла, став более подробной после того, как он принял на себя тиранию в 317. Фрагменты из книги II указывают, что она рассказывала африканскую кампанию Агафокла, которая началась в 310 году [8]. Книга III, возможно, осредоточилась на подвигах тирана в Италии. Южная Италия привыкла к внешней интервенции, и Дурис привел тарентинского чемпиона, Клеонима Спартанского, который захватил 200 красивых женщин из Метапонта в 303/2. [9]. Осада Агафоклом Гиппония в 293 году была в четвертой и вероятно в последней книге [10], которая, должно быть, заканчивалась смертью тирана в 289 году.
В дополнение к немногим фрагментам, скудные остатки Oxyrhynchus Papyrus no. 2399, видимо, касающиеся событий осенью 310 года, приписаны Дурису Э. Г. Тернером. В первой колонке папируса описывается атака Карфагена на Тунет, что сильно огорчило Агафокла и его людей, в то время как остальные колонки рассказывают о попытке поднять мятеж в Сиракузах неизвестного в других источниках Диогнета. Усилия Диогнета были сорваны братом Агафокла, Антандром, по приказу которого нарушитель спокойствия был удален из собрания. Более поздние аргументы Манни предположили, что Антандр, который написал историю своего брата [11], был автором папируса. Браун также считает Антандра вероятным кандидатом на авторство из–за его важности в событиях. К. Майстер поставил под сомнение выбор как Антандра, так и Дуриса, и утверждает, что поиск источника папируса должен продолжаться. Недостаточность любого аргумента очевидна с учетом нынешнего состояния информации. Дальнейшее изучение происхождения папируса было бы малозначительным. Диодор и Юстин являются единственными источниками каких–либо последствий, которые могут содержать разделы Дурисова «Агафокла».
Искать источники в краткой истории Агафокла Юстина (Трога) практически невозможно. Однако враждебные вступительные замечания дают понять мнение Юстина относительно сицилийского тирана и указывают на влияние Тимея. Тем не менее, следует учитывать возможность того, что страстная и эмоциональная сцена смерти Агафокла принадлежит Дурису[12].
В то время как использование Дуриса Юстином (Трогом) остается вопросом, нет сомнения, что Диодор залезал к нему. Фрагмент из двадцать первой книги приводит Дуриса как источник информации о том, что римляне убили 100 000 этрусков, галлов, самнитов и их союзников в 295[13]. Два других отрывка у Диодора, хотя и не отождествлялись с каким–либо автором, очень похожи на дурисовы фрагменты. Они касаются Ламии, мифологической красоты Ливии и Клеонима, спартанского оппортуниста, который помогал тарентинцам.
Сравните:

Diodorus XX.41.3: При подошве камня была пространная пещера, вокруг которой которой росли плющ и тис. В пещере, как рассказывают, жила царица Ламия, женщина исключительной красоты, но из–за ее лютого характера ее лицо превратилось в звериное, ибо когда у нее умерли дети, она, весьма горюя и завидуя материнству других женщин, велела отнимать из их объятий младенцев и тут же убивать.

Photius–Suda s.v. Lamia (Schol. Aristoph. Vesp. 1035) (J 76 F17): Дурис во второй книге «Ливики» пишет, что была прекрасная женщина Ламия, и когда с ней сошелся Зевс, Гера из ревности погубила ее дитя от него, поэтому от горя та стала безобразной и, похищая детей у других, убивала».

 

Сравните:

Diodorus XX.104.3f.: так как метапонтцы не хотели покориться, Клеоним вместе с луканцами стал разорять метапонтские земли вторгнуться на земли метапонтцев и, улучив время, напал на них и устрашил. И хотя он вошел в город не как неприятель, он взыскал с горожан шестьсот серебряных талантов, вместо же заложников взял двести девушек не столько для бльшей верности, сколько для удовлетворения своей похоти. Оставив лаконскую одежду, он проводил время в развлечениях и порабощал тех, кто не хотел ему сдаваться по договору.

Athenaeus XIII.605DE (J 76 F18): Спартиат Клеоним, взяв у метапонтцев двести знатнейших и красивейших женщин и девушек …

 

Поскольку нет сомнений, что Диодор использовал Дуриса в повествовании об Агафокле, эти два отрывка также могут быть отнесены к нему с некоторой уверенностью. Клеоним особенно отражает привычные Дурисовы черты — избыточность и роскошь — а отказ Клеонима от простого спартанского наряда напоминает действие Павсания в костлявом фрагменте Дуриса [14]. Следовательно, вопрос, который необходимо учитывать при изучении истории Диодорова Агафокла, заключается не в том, присутствует ли там Дурис, а в том, насколько он там присутствует.
А. Ф. Ройзигер в прошлом веке предположил Дуриса в качестве источника Диодора для повествования об Агафокле, и с тех пор было много исследований. Шуберт, Шварц, Де Санктис, Лакур и многие другие обдумали проблему источника. Они пришли к разным выводам, которые были с пользой каталогизированы в недавнем анализе Майстера. Комбинация Дуриса и Тимея была мнением большинства среди критиков, но консенсус не обязательно равен истине, особенно когда рассматриваются осложнения, предлагаемые историей Агафокла. Поэтому крайне важно пересмотреть эти сложности, чтобы определить степень «притязаний» Дуриса на Диодорово сообщение о сицилийском тиране.
Тремя крупными современными историками Агафокла помимо Дуриса были Тимей, Каллий и Антандр, брат Агафокла. Диодор имел случай упомянуть всех четырех и даже записал свое мнение о работах Тимея и Каллия. В конце повествования об Агафокле, Диодор обвиняет Тимея в искажении его рассказа из–за личной вражды [15], в то время как Каллий осуждается за излишнее энтузиазм [16]. Как критика Диодора влияет на оценку его источников, определить сложно. Это, конечно же, не означает, что, поскольку Дурис и Антандр не порицаются, их следует рассматривать в качестве основных «поставщиков» повествования. Для Дуриса, по крайней мере, скорее всего, произойдет обратное. Единственное очевидное преимущество Диодора в использовании Дуриса заключалось в том, что работа последнего из четырех книг была короче, чем 22 книги Каллия [17], и ее было легче просмотреть. Но Тимей, которого Диодор цитирует по имени чаще, чем кого–либо из других [18], написал только пять книг по Агафоклу [19], и сообщение Антандра могло быть столь же коротким. Что важноее, Дурис не был сицилийцем и находился в наименее выгодном положении, чтобы собрать подробную информацию об Агафокле. Независимо от того, насколько хороши его осведомители, на Самосе он был слишком далеко от событий и никогда не мог сравниться свидетельствами с очевидцами Каллием и Антандром. У Тимея тоже, в Афинах, наверняка были родственники и друзья, все еще находившиеся на Сицилии, которые знали превратности Агафокла. Сам историк предположительно вернулся на Сицилию после смерти тирана. Маловероятно, что Диодор зависел бы от «внешнего» автора, который наверняка воспользовался бы хотя бы одним из трех лучше осведомленных сицилийских авторов или был значительно хуже их. Кроме того, как сам сицилиец, Диодор, естественно, был бы неравнодушен к сицилийским писателям [20]. Признание отдельных элементов Дуриса в повествовании является недостаточным основанием для утверждения, что Дурис был главным источником Диодора. Сообщение должно было бы в целом благоприятствовать Агафоклу, и ему пришлось бы выдвигать на первый план неумеренное поведение — особенно роскошь и пьянство. Оно продемонстрировало бы уважение Дуриса к богам и было бы наполнено академическими и фривольными мелочами, а также драматическими случаями. Хотя большинство этих элементов присутствует где–то в тексте, за исключением постоянной ссылки на богов, они недостаточно обширны, чтобы автоматически указывать на Дуриса. Это особенно верно, так как в частях сицилийского повествования есть компоненты, которые предшествовали Агафоклу и не могли быть из Дуриса [21]. Тимей был эмоционально вовлечен в свой рассказ о тиране, и Браун обнаружил много общего между ним и Дурисом. О Каллии ничего не известно, кроме того, что он благоприятствовал Агафоклу. Невозможно узнать, какую информацию он несет в повествовании. Антандр также является проблемой. Ни одна часть его работы не уцелела. Можно было бы предположить, что, как у брата Агафокла, его сообщение было бы благоприятным. Предполагать так опасно. Часто демонстрируется, что братья не обязательно должны нравиться друг другу. Из того, что мало известно об Антандре, выделяются несколько моментов, которые могли повлиять на тон его Истории. До того, как Агафокл захватил власть, Антандр был сиракузским стратегом, тогда как его брат был только хилиархом [22]. Антандр был заменен его братом, который, возможно, был моложе его. В другом месте, Антандр называется прямой противоположностью Агафокла в смелости и энергии [23]. Если это правда, то возникает вопрос о том, какое воздействие оказала на него ужасная бойня сиракузян, проведенная по приказу Агафокла [24]. В этих случаях Антандр, возможно, испытывал ревность и чувство вины. Вклад Диодора и, возможно, других в рассказ нужно также рассмотреть в конечном итоге. В свете всех этих осложнений недавние доблестные попытки Т. Орланди и К. Майстера присвоить Дурису отдельные пассажи у Диодора крайне сомнительны.
Из всех возможностей (а их много), только два отрывка действительно имеют сильное оправдание для включения в компанию с другими, приписываемыми Дурису. Один из них, приведенный ранее, касается неспособности историков должным образом зафиксировать прошлое [25]. Другой содержит слишком много дурисового, чтобы не происходить из него:
«Агафокл, победив в немного дней неприятелей на суше и на море, совершал жертвоприношения богам и готовил роскошные пиры для друзей и, оставив за кубками царское величие, сделался ниже всякого простого человека, чтобы заполучить любовь народа, как он поступал обычно. Позволив же каждому говорить за вином свободно, он хотел выведать, кто что о нем думает, тем более что вино выводит наружу ничем не прикрытую истину. Был он сам от природы забавник и телодвижениями умел изображать других людей настолько похоже, что в народных собраниях подшучивал над сидевшими близ себя и иных передразнивал так, что народ смеялся, словно видел перед собой комедианта или фигляра. В собрания же он ходил один, чем намного отличался от тирана Дионисия ….. Он не скрывал, что был горшечником, чтобы показать, что он из самого низкого состояния дстиг вершины величия и т. д.» [26].
Причины отнесения этого отрывка Дурису следующие. Агафокл поднимается из скромного состояния. Дурис отметил, что у Эвмена, Бианта и Сократа был скромный старт. Агафокл отдает должное уважению к богам, поскольку Дурис, религиозный консерватор, так хотел. Пассаж содержит анекдотический материал, который характеризует разделы «Деметрия». Дурис говорил о Дионисии как о тиране в другом месте [27], а большая золотая чаша Филиппа [28] напоминает золотую чашу Агафокла. Дурис предупреждал об опасностях неумеренности. Здесь не Агафокл, которого соблазняет вино, но тот, кто соблазняет других этим, указывая на его силу и слабость своих товарищей. Обман, применяемый Агафоклом, не свидетельствует о неодобрении автором поведения тирана, но объясняется тем, что подобные меры необходимы для сохранения тирании. Как сам тиран, Дурис понимает, что к чему. Агафокл называется «шутом» и «клоуном». Это не обязательно уничижительные термины, но могущие относиться к незнатному происхождению тирана, и они обязательно привлекли бы внимание перипатетика. Эти многие дурисовы характеристики препятствуют приписать этот отрывок Тимею, который, хотя и отмечал незнатное происхождение Сократа [29], осудил Агафокла как атеиста [30]. Кроме того, в отрывке нет оскорбительного тона, какой мог ожидаться от обвинений Диодора и Полибия в дегенеризаации Тимеем характера Агафокла, а скорее в нем выдвигаются на первый план подробные сведения о сложной индивидуальности тирана. Если бы весь рассказ Агафокла о Диодоре напоминал характер вышеприведенного отрывка, было бы мало сомнений в том, что сообщение основано на Дурисе. Но это не так. Этот отрывок и все другие, которые могут быть разумно связаны с Дурисом, содержат вспомогательный материал, не имеющий особого отношения к повествованию [31].
Те ученые, которые пытались идентифицировать отдельные отрывки из истории Агафокла, слишком стремились различать «конкретные» черты среди этих четырех историков. В конечном итоге, их выводы могут быть доказаны верно, и даже оригинальный тезис Ройзигера, что Дурис несет ответственность за весь рассказ, может быть обоснован. Однако, исходя из того, что обсуждалось здесь, Дурис был всего лишь одним из четырех источников, используемых Диодором, и, как несицилиец, он, вероятно, использовался дополнительно, для колорита.
«Самосская хроника», вероятно, была самой ранней из исторических работ Дуриса. Главной мотивацией, несомненно, были гордость и патриотизм. Македонцы лишили самосцев инициативы в эллинистическом мире, и было важно создать произведение «родной» истории, чтобы сплотить людей. Дурис, возможно, написал «Хронику» после своего возвращения из Афин, где «аттидографы» разжигали споры по поводу истории города. Какое влияние эти аттидографы оказали на Дуриса, оценить сложно. Начиная с Гелланика в пятом веке, они записывали афинскую историю в форме, которая была склонна рационализировать и модернизировать мифическую историю. Их патриотизм иногда заставлял их искажать или преувеличивать события. Поскольку аттидографы рассматривали историю города в соответствии с их собственными убеждениями, политическими или другими, одни и те же случаи трактовались по–разному. Летописец был не столько озабочен исторической точностью, сколько тем, как приспосабливать материал к своей конкретной интерпретации. Очевидно, хроника Дуриса также искажала исторические факты в интересах патриотизма, поскольку Плутарх обвинил его в манипулировании историей, чтобы дискредитировать Перикла и Афины [32]. Несомненно, между летописями двух городов было много общего — природа местной истории гарантировала бы это. Но Дурис не обязательно нуждался бы в афинских моделях, так как у Самоса была традиция местных историков, восходящая к Азию.
Есть 17 фрагментов, которые можно смело отнести к Самосской хронике. Они ничего не говорят о физическом характере работы, за исключением того, что в ней было по крайней мере две книги [33]. Дурис уделил особое внимание Самосской и Пелопоннесской войнам. Это понятно, если эти два события так сильно затронули Самос пятого века. Что касается Самосской войны, Дурис писал, что ее причиной была Аспазия [34], что пленные обеих сторон клеймились [35] и что Перикл жестоко обошелся с пленными самосцами [36]. Пелопоннесская война привела Алкивиадa на Самос и, как о предке Дурис, должно быть, сказал о нем все. Он упомянул об инциденте с увечьем Герм в 415 году [37], отметил соблазнение Тимеи [38] и описал драматическое прибытие Алкивиада в Афины в 408 году [39]. Лисандр, победивший афинян и восстановивший самосскую олигархию, также засвечен [40]. В ходе своего исследования, которое, по–видимому, не было полностью ограничено Самосом, Дурис уже проявлял разнообразные интересы, которые характеризовали бы его более важные истории. Он записал надгробную надпись Ферекида Сиросского [41] и информацию о жертвоприношении, установленном в храме Геры Аримнетом, сыном Пифагора [42]. Он также обсуждал длинные волосы [43] и роскошь самосцев [44], местную религию [45], древнюю границу между Приенской и Самосской территориями [46], тирана Поликрата [47] и причины афинского платья и внешнего вида [48]. Он неправильно, но доходчиво утверждал, что Геродот и его дядя Паниасис были самосцами [49]. Остальная часть хроники, вероятно, содержала аналогичный материал.


[1] Tимей был изгнан из Сицилии Aгафоклом (Diodorus XXI.17.1 (J 566 T4a)). Он жил в Афинах в течение пятидесяти лет (Polybius XII.25h.1 (J 566 F34)).
[2] Diodorus XXI.2.1ff. В 299 Агафокл боролся с Кассандром за обладание Коркирой и победил. Он позже дал остров как приданое для брака его дочери с Пирром (Plutarch Pyrrhus IX.1).
[3] Агафокл принял титул царя в 304, следуя примеру диадохов. Среди диадохов Деметрий, с которым он заключил союз в 291, имел с Агафоклом самый близкий контакт (Diodorus XXI.15). Дочь Агафокла, Ланасса, вышла замуж за Деметрия после своего неудачного брака с Пирром (Plutarch Pyrrhus X.5). Власть тирана была явно признана «восточными правителями», и даже Деметриевыми льстецами, которые возвеличивая Деметрия за счет других царей, именовали Агафокла «Повелителем Островов» (Plutarch Demetrius XXV.5).
[4] Polybius XV.35.5.
[5] Дурис писал, что Эвмен (Plutarch Eumenes I. I (J 76 F53)), Биант (Diogen Laertius I.82 (J 76 F76)), и Сократ (Diogen Laertius II 19 (J76 F78)) имели скромное происхождение. Только фрагмент из «Эвмена» достаточно обширен, чтобы восстановить мнение Дуриса, которое, конечно, не было отрицательным. Нет никакой очевидной причины, почему Дурису не понравились бы Биант или Сократ, так как у обоих были безукоризненные характеры.
[6] Личная пристрастность Тимея к Агафоклу заставляла его преувеличивать недостатки тирана, за что Диодор и Полибий его отчитывают (Diodorus XXI.17.1ff.; Polybius XII.15.1ff.). Однако, Диодор (XXI.17.4) и Полибий (XII.15.1) оба соглашаются, что Агафокл был нечестив.
[7] Фрагменты «Агафокла» содержат информацию о ливийской флейте (Athenaeus XIV.6183C (J76 F16)); о Ламии, мифологической красоте Ливии (Photius–Suda s.v. Lamia (Schol. Aristoph. Vesp. 1035) (J76 F17)) и о Клеониме Спартанском, который захватил 200 метапонтских женщин (Athenaeus XIII.605DE (J 76 F18g). Они упоминают красивую рощу около Гиппония (Athenaeus XII.542A (J 76 F19)), рассказывают, откуда пришло высказывание «Эврибат, ни на что не годный» (Suda s.v. Eurybatos (J 76 F20)); и называется похотливая Пенелопа, которая родила Пана (Scholia in Lycophronem 772 (J 76 F21)). Римляне победили этрусков и их союзников (Diodorus XXI.6.1f. (Exc. Hoesch. p.490 N); и Tzetzes Lycophron 1378 (J 76 F56ab)), фокусник Нимфодор первым высмеял регийцев за их трусость (Athenaeus I.19EF (J 76 F57)), Полифем воздвиг храм Галатеи около Этны из–за хорошего пастбища для скота и большого количество молока (Scholia in Theocritum VI f p.189.18 Wendel (J 76 F58)); и большинство сицилийских городов были названы в честь рек (Stephanus Byzantius s.v. Akragantes (J 76 F59)).
[8] Athenaeus XIV.61BBC (J 76 F16); Photius–Suda s.v. Lamia (Schol. Aristoph. Vesp. 1035) (J 76 F17).
[9] Athenaeus XIII.605DE (J 76 F18).
[10] Athenaeus XII.542A (J76 F19). Существует некоторая путаница относительно того, происходит ли фрагмент 19 из книги IV или книги X. Поскольку события до 303/2 (F18), включая предшествующие 317 году, были охвачены только в трех книгах, маловероятно, что потребовалось бы еще семь книг, чтобы достичь 293 года, когда действие рассматриваемого фрагмента состоялось. Книга IV является более возможным местом для фрагмента. Сомнительно, что другая книга была необходима, чтобы повествовать о событиях до смерти Агафокла в 289. Якоби говорит: «Число книг едва ли больше четырех и никак не десять».
[11] Diodorus XXI.16.6.
[12] Justin XXIII.2. Описание смерти Агафокла у Юстина (Трога) особенно продолжительно, учитывая краткость остальной части повествования и гораздо более драматично, чем рассказ Диодора (XXI.16.4f.). Добавление Юстином жены Агафокла и детей–младенцев — отличный пример невинного страдания, столь часто встречающегося в трагедии, и забота о деталях при изображении последнего расставания с семьей служит только эмоциональным интересам. Поскольку Агафоклу было по меньшей мере 72 года, когда он умер (Diodorus XXI.16.5), история о том, что у него были дети–младенцы, должна быть подозрительной (хотя это не исключено). Все эти признаки указывают на то, что источник информации здесь Дурис.
[13] Diodorus XXI.6.1f. (Exc. Hoesch, p. 490 w); и Tzetzes Lycophron 1378 (J 76 F56ab). Тот факт, что Дурис приводится здесь для римских, а не для сицилийских дел, не представляет серьезной проблемы. В конечном итоге информация должна быть получена из «Агафокла». Дурис также говорил о Клеониме Спартанском в той же работе (Athenaeus XIII.605DE (J 76 F18)). Деятельность Клеонима в интересах тарентинцев была направлена в основном против луканцев и римлян, хотя он собирался атаковать и Агафокла в Сицилии (Diodorus XX.104.1ff.). Не может быть сомнения, что Диодор знал и использовал Дурисова «Агафокла».
[14] Athenaeus XII.535E (J 76 F14).
[15] Diodorus XXI.17.1ff.
[16] Diodorus XXI.17.4.
[17] Diodorus XXI.16.5.
[18] Диодор цитирует Тимея три раза (XX.79.5; XX.89.5; и XXI.16. 5). Другие упомянуты только однажды: Дурис (XXI.6.1f).; Каллий (XXI.16.5); и Антандр (XXI.16.5).
[19] Diodorus XXI.17.3.
[20] Нельзя отрицать, что Диодор, который описал свою родину как «величайший и прекраснейший из всех островов» (XIX.1.7) и посвятил столько труда своей истории, был патриотом. Поэтому он хотел бы использовать сицилийские источники, когда было возможно. Если бы повествование об Агафокле организовал не Диодор, но более ранний автор, последний, возможно, был бы еще более склонен консультироваться с сицилийскими источниками. К. Дольче («Diodore e la storia di Agatocle») выступал за наличие посредника между современными историками Агафокла и Диодором. Манни ввел Силена, прокарфагенского сицилийского историка. Для кого–то вроде Силена, который наблюдал за своей родиной, поглощаемой Римской империей, чувства патриотизма были бы чрезвычайно сильны. Создавая свою сицилийскую историю, Силен почти не касался бы Дуриса, однако Уолбэнк дает довольно негативную оценку гипотезы Силена. Теория посредника не нова. К. Боттин предположил Агафархида Книдского.
[21] Диодор XIV.73-74‑хороший пример. Эти отрывки касаются заключительных этапов победы Дионисия над карфагенянами в 396 году и включают в себя элементы драмы, эмоциональности, благочестия и другие характеристики, которые можно приписать Дурису, если бы не было известно, что он не присутствует в этой части повествования Диодора.
[22] Об Aнтандре как полководце, см. Diodorus XIX.3.3 (J 565 T1); об Агафокле как хилиархе см. Diodorus XIX.3.1.
[23] Diodorus XX.15.1 (J 565 T3).
[24] Diodorus XX.72.1ff. (J 565 T4).
[25] Diodorus XX.43.7.
[26] Diodorus XX.63.1ff.
[27] Athenaeus 535E (J 76 F14).
[28] Athenaeus 155D (J76 F37b).
[29] Cyrillus Adversus Iulianum VI p.208 (J 566 F15).
[30] Diodorus XXI.16.5, где обвинение в нечестивости сделано при совершенно негативном отношении к характеру Агафокла и наиболее вероятно происходит из Тимея, который упомянут по имени в том же самом пассаже.
[31] Отрывки о римской победе (XXI.6.1f.) и Клеониме (XX.104.3f.) касаются италийских дел. Информация о Ламии (XX.41.3) содержится в ненужном отступлении о местном фольклоре. Замечания о том, что историки не смогли должным образом зафиксировать прошлое (вдохновленные, возможно, частично действиями Агафокла и Бомилькара, т. е. XX.43.1ff), являются перерывом в повествовании, которое отражает личные убеждения о составлении истории (XX.43.7). Анекдотический пассаж об Агафокле (XX, 63.1ff.) внезапно отступает в подробные черты характера тирана — отклонение от общего прямого повествования.
[32] Plutarch Pericles XXVIII.1ff. (J 76 F67).
[33] Фрагменты 22‑й (Diogenes Laertius I.119f.) и 23‑й (Porphyry Vita Pithagorae 3) происходят из второй книги. Нет ничего, чтобы подтвердить, что работа была длиннее, если не принять исправление «в двенадцатой книге» для фрагмента 24 (Scholia М. in Euripidis Hecubam 934).
[34] Harpocration s.v. Aspasia
[35] Photius–Suda s.v. Samion o demos estin os polygrammatos.
[36] Plutarch Pericles XXVIII.1ff. (J 76 F67).
[37] Harpocration s.v. Andokidou Hermes (J 76 F68).
[38] Plutarch Agesilaus III.1f. (J 76 F69).
[39] PIutarch Aicibiades XXXII.1ff. (J 76 F70).)
[40] Athenaeus XV.696E (J 76 F26); и PIutarch Lysander XVIII.3f. (J 76 F71).
[41] Diogenes Laertius I.119f. (J 76 F22).
[42] Porphyry Vita Pythagorae 3 (J 76 F23).
[43] Proverbiorum Codex Parisinus graecus 676 (S: Bresl. Phi]. Abh. II.2.80) (J76 F62); cf. Diogenes Laertius VIII.47f.
[44] Athenaeus XII.525EF (J 76 F60).
[45] Stephanus Byzantius s.v. Gorgyra.
[46] Inschriften Priene 37.107 (J 76 F25).
[47] Zenobius Proverbia V.64 (J 76 F63).
[48] Schoiia М in Euripidis Hecubam 934 (J 76 F24).
[49] Suda s.v. Panyasis (J 76 F64).