АВСОНИЙ

Автор: 
Переводчик: 
Переводчик: 
Переводчик: 

IV в. н. э.
КУПИДОН ПОДВЕРГАЕТСЯ МУКЕ
В тех воздушных полях, помянутых музой Марона,
Миртовый где отеняет лес влюбленных безумно,
Преданы страсти своей героиды, и каждая явно
Символ той смерти хранит, от которой когда-то погибла.
Бродят они по великому лесу при свете неверном,
Посреди тростниковых стволов, меж маков тяжелых,
У безмолвных, недвижных озер и ручьев без журчанья.
Никнут там, на брегах, цветы в туманном сияньи,
Юношей и царей с именами, оплаканных древле;
Эбала сын Гиацинт, Нарцисс, в себя же влюбленный,
Златоголовый Крок, разубранный в пурпур Адонис,
Саламинский Аякс, на коем стон скорби написан.
Неутешные образы слез и любви злополучной,
Давнюю скорбь приводя, и после смерти, на память,
Снова к годам, миновавшим давно, героид возвращают.
Плачет лишенная сына Семела о молнийных родах
И, колыбели спаленной тень в пустоте раздирая,
Воображаемых молний зыблет бессильное пламя.
Дар напрасно кляня, мужским счастливая видом,
Плачет Ценида, что вновь прежний свой лик восприяла.
Рану сушит Прокрида, кровавую руку Цефала,
Ей сражена, лаская. Дымную лампу из глины
Дева несет, что с башни фракийской кинулась в море.
И с туманной Левкаты готова низринуться Сафо,
Дева-мужчина, кого погубили лесбийские стрелы.
С грустным лицом Эрифила Гармонии дар отвергает,
Несчастливая мать, злополучная столь же супруга!
Вся миносская басня воздушного Крита, подобно
Некой картине, дрожит в образах легких и тонких,
За белоснежным быком идет по следам Пасифая;
Милым покинута, держит клубок в руке Ариадна;
Взор безнадежно склоняет к дощечкам отвергнутым Федра.
Петлю несет одна; другая - подобье короны;
Стыдно, что в недрах скрывалась коровы Дедала, третьей.
Сетует Лаодамия о двух ночах, что мелькнули,
В радостях недовершенных, с живым и с мертвым супругом.
Дики, с другой стороны, - в руке клинок обнаженный,
- Канака нас ужасает, Элисса Сидонская, Тисба.
Эта - с мечом отца, та - гостя, и третья - супруга!
Здесь и сама, что когда-то хранила Эндимиона
Сон на Латмийских утесах, - с факелом и в звездоносной
Диадеме своей Луна двурогая бродит.
Сотни других, лелея давнишних страстей своих раны,
Муки свои оживляют в жалобах нежных и горьких.
Вдруг посредине них, крылами стуча, рассекает
Неосторожный Амур подземного сумрака тени.
Мальчика все признали, воспоминаньем постигнув
Общего в нем врага. Хоть влажные сумерки кроют
Пояс его, на котором златые блистают застежки,
И колчан, и огни горящего факела, - всё же
Узнан он, и спешат обрушить бесплодную ярость
Женщины. Враг одинок, в чужих застигнут владеньях,
Утомленный Полет сквозь сумрак плотный стремит он;
Те же, как туча собравшись, теснят. Он тщетной защиты
Ищет, дрожа, но его в середину толпы увлекают.
В скорбном лесу они выбирают мирт знаменитый,
Ненавистный за мщенье богов (здесь когда-то Адонис,
Верный Венере, был распят отвергнутой им Прозерпиной).
И на высоком стволу они утверждают Амура.
Руки ему за спиною связав и ноги опутав
Узами: как он ни плачет, нет облегчения пытке!
Без преступленья Амур обвинен, осужден без суда он.
Хочется каждой себя оправдать, чтоб было возможно
Преступленья свои ей сделать виною другого.
Все, его укоряя, подъемлют изведанной смерти
Символы; это - оружие их, это - сладкое мщенье:
Тем за скорбь отомстить, от чего и сами погибли!
Держит та петлю; клинка та призрачный облик возносит;
Та указует пустой поток и обрывистый берег,
Ужас неистовых волн и волненью чуждое море;
Пламенем те угрожают и яростно факелы зыблют,
Что трещат без огня; разрывает Мирра утробу,
Что переполнена блестками слез, и в дрожащего бога
Мечет янтарь самоцветный слезоточивого древа.
Многие, в виде прошенья, хотят одного: насмеяться,
И под концом острия их тонкой иглы выступает
Нежная кровь, из которой выросла роза; другие
Светочей дерзкое пламя к стыдливости бога подносят.
Мать, благая Венера, сама повинная в тех же
Преступлениях, входит в это смятенье беспечно.
И, не спеша оказать поддержку теснимому сыну,
Страх его удвояет, злыми наветами новых
Подстрекая эринний. Ставит в вину она сыну
Собственный свой позор: что тайные сети супруга,
Поймана с Марсом, терпела она; что постыдные члены
Форму смешную дают Геллеспонта сыну Приапу;
Что безжалостен Эрике, что Гермафродит - полудева.
Не довольствуясь речью, бьет золотая Венера
Мальчика связкою роз, - тот, страшася горшего, плачет.
Бога избитое тело росой окропилось пурпурной
От беспрерывных ударов связанных роз, что и прежде
Алыми были, но ярче покрылись багровою краской.
Тут остыл неистовый пыл, и, видя, что кара
Больше вины, Венера себя считает виновной.
Героиды вступаются сами; теперь уж согласна
Каждая гибель свою приписать судьбине жестокой.
Благодарит их добрая мать за то, что забыли
Скорби свои, отпустив ребенку прощенные вины.
Образы ночи порой в таких виденьях тревожат
Ложными страхами сон беспокойный. От призраков этих
Освобожден, изведавший ночью немало страданий.
В час, когда сумраки сна редеют, Амур улетает
И через дверь из слоновой кости возносится к вышним.
Перев. В. Брюсов

РИМ
Рим золотой, обитель богов, меж градами первый.
Перев. В. Брюсов

ЭХО ХУДОЖНИКУ
Тщетно! Что ты стремишься лицо даровать мне, художник?
Взором безвестную, ты мнишь ли богиню заклясть?
Речи и воздуха я дитя - и матерь пустого
Отзвука: голос есть, мысли же нет у меня.
Крайние звуки речей умирающих вновь возрождая,
Я, играя, свои шлю за чужими слова!
В ваших ушах я живу, повсюду входящее эхо;
Чтобы портрет был похож, должен ты звук написать!
Перев. В. Брюсов

ОБ ИМЕНИ НЕКОЕГО ЛЮЦИЯ, ВЫРЕЗАННОМ НА МРАМОРЕ
Буква одна блестит, отделенная парою точек:
Одинокая L имя дает угадать.
Дальше выбита М, да, М, - но не вся уцелела,
Камня упавшим куском верх у нее поврежден.
И, здесь кто погребен, Метелл, иль Марций, иль Марий,
Достоверно узнать не суждено никому.
Спутаны все элементы, лежат в случайных осколках,
Ничего не прочесть в этих бессвязных значках.
Смерти людей удивляться ль? И мраморный памятник гибнет,
Смертный день для камней и для имен настает!
Перев. В. Брюсов

ЭПИТАФИЯ НА МОГИЛЕ ЧЕЛОВЕКА СЧАСТЛИВОГО
Прах мой вином окропи и маслом пахучего нарда,
Путник, и пурпурных роз капни бальзам на него!
Вечную мне весну дарует слез чуждая урна:
Я только жизнь изменил, но не покончил я жить!
Радость жизни былой ни одна для меня не погибла,
Веришь ли ты, что я всё помню иль всё позабыл.
Перев. В. Брюсов

ЛАИСА, ПОСВЯЩАЮЩАЯ ЗЕРКАЛО ВЕНЕРЕ
Зеркало я посвящаю Венере, старуха Лаиса:
Вечную службу нести вечной ты вправе красе.
Мне же ты ни на что не нужно: ибо видеть,
Что я теперь, - не хочу, чем я была, - не могу.
Перев. В. Брюсов

К СВОЕЙ ЖЕНЕ
Будем жить, как мы жили, жена! тех имен не оставим,
Что друг для друга нашли в первую брачную ночь!
Да не настанет тот день, что нас переменит: пусть буду
Юношей я для тебя, девушкой будь для меня!
Если бы старше я был, чем Нестор, и если б Дейфобу
Кумскую ты превзошла возрастом, что до того!
Знать мы не будем, что значит преклонная старость!
не лучше ль,
Ведая цену годам, счета годов не вести!
Перев. В. Брюсов

ПАМЯТИ ТЕТКИ ЭМИЛИИ ЛРИАЛИИ
Память твою я, тетка Дриадия,
Ныне на жалобный лад,
Сын сестры твоей, сын почти что твой,
Благоговейно пою.
Радости свадьбы, брачные факелы
Смерть у тебя отняла.
Ложем супружеским, ах! погребальные
Стали носилки тебе!
Ты на мне изучала, Дриадия,
Мудрость, как матерью быть.
Ныне, как сын, тебе песнею этою
Горестный долг отдаю!
Перев. В. Брюсов

ПАМЯТИ ТЕТКИ ЮЛИИ ВЕНЕРИИ
Жизнь ты быстро покинула, тетка Венерия,
И тебя воспою в песне кратко размеренной,
Чтобы здесь, на земле, пепл твой мирно покоился,
Чтобы легкой стопой в тишь Эреба спустилась ты.
Перев. В. Брюсов

К ГАЛЛЕ, УЖЕ СТАРЕЮЩЕЙ ДЕВУШКЕ
Я говорил тебе: "Галла, мы старимся! годы проходят.
Чресла используй свои: девственность старит скорей!"
Ты не вняла, и подкралась шагами неслышными старость,
Вот уже возвратить дней, что погибли, нельзя!
Горько тебе, и клянешь ты, зачем не пришли те желанья
Прежде к тебе, иль зачем нет больше прежней красы!
Всё ж мне объятья раскрой и счастье, не взятое, даруй:
Если не то, что хочу, то, что хотел, получу!
Перев. В. Брюсов

КАКОЙ Я ХОЧУ ВОЗЛЮБЛЕННОЙ
Той я хочу, кто не хочет; кто хочет, той не хочу я.
Ищет побед над душой, не насыщенья любовь.
Те, кто доступны, - противны, а недоступных - забуду:
Душу мою ни терзать, ни насыщать не хочу.
Ни опоясанной дважды Дианы, ни голой Цитеры!
Страсти нет у одной, слишком ее у другой!
Мне бы понравилась та, кто, лукаво мне предлагая
Скромную ласку, сама к ласкам меня не звала.
Перев. В. Брюсов

К НИМФАМ, ПОХИТИВШИМ ГИЛА
Пылайте, страстные наяды, Любовью яростной и тщетной:
Тот отрок - будет он цветком!
Перев. В. Брюсов

НА ПРЕЛЕСТНОГО МАЛЬЧИКА
Колебалась природа, мужчину создать или деву:
Создан, прелестный, был ты - мальчик мой, дева почти!
Перев. В. Брюсов

РОЖДЕНИЕ РОЗ
Это было весной, и ласково, колющим хладом
Веял день, возвращен алой рукою зари.
Ветер, свежий еще, предшествуя коням Авроры,
Упредить призывал зноем пылающий день.
Я бродил по дорожкам в саду, через все перекрестки,
Чтоб усладиться вполне раннего утра порой.
Видел я, как роса, Замерзшая в иней, висела
Там на никлой траве, здесь на стеблях овощей,
Как на широких кочнах играли округлые капли,
Отяжелевшие вновь весом небесной воды.
Видел я, как смеялися девы, Пестума дети,
Орошены росой, с утренней новой звездой;
Как на росистых кустарниках редкие перлы белели,
Осуждены на смерть, в свете всходящего дня.
Кто угадает: Аврора румянец ли роз похищает
Или дает, и заря алостью красит цветы?
Та же роса, тот же цвет и утро то ж у обеих,
У звезды и цветов; мать их, Венера, одна!
Может быть, сходен и их аромат? но в далях воздушных
Свой развевает заря, ближний нам легче вдыхать.
Общая им - цветам и звездам - богиня Киприда
Повелела иметь тот же пурпуровый плащ!
Миг подходил, когда цветов набухшие почки
Быстро, одна за другой, были раскрыться должны.
Та зеленеет, покрыта листиков шапочкой тесной.
Та через тоненький лист красный являет намек.
Гордый та раскрывает верх своего обелиска,
Освободив острие алой своей головы.
С темени та совлекает сборки лишней одежды,
В жажде себя проявить сотней своих лепестков.
И поспешает раскрыть богатство смеющейся чаши,
Выставляя ряды алых, сомкнутых кругов.
Та, что горела огнем волос багряных недавно,
Бледная, вот обмерла, сонм лепестков обронив...
Я дивился, как быстро грабит бегущее время,
Видя, как блекли цветы, еле успевши расцвесть.
Вот, пока говорю, опали червленые кудри
Пурпурной розы: земля красным обрызгана вкруг.
Все эти виды, и эти рожденья, и все измененья -
День их единый явил, кончил единый их день!
Как мы имеем, Природа, что прелесть цветов так мгновенна:
Чуть их взорам явив, ты похищаешь дары.
День сколько длится единый-жизнь столько длится для розы:
К юности ранней ее краткая старость близка.
Ту, чье рожденье встречала только что алая Эос,
Вечером возвратясь, видит старухой она.
Пусть же назначено им погибнуть в короткое время:
Сами они, уходя, род свой стремятся продлить!
Дева! Розы сбирай, пока новы, пока молода ты:
Помни, что возраст и твой столь же поспешно летит!
Перев. В. Брюсов

К МРАМОРНОЙ СТАТУЕ ВАЛЕНТИНИАНА МЛАДШЕГО
Ныне из мрамора лик твой изваян, мы видим, когда же
Августом сделает брат, будешь из золота ты.
Перев. Ю. Дьяков

ЗАЯЦ, СХВАЧЕННЫЙ МОРСКИМ ПСОМ
Некогда заяц в Тринакрии выбежал к берегу моря,
Псами гонимый, и там пойман был псом он морским.
Заяц воскликнул: "Враги у меня на земле и на море,
Верно, и в небе они, если меж звездами Пес!"
Перев. Ю. Дьяков

НА СМЕРТЬ КРАСАВИЦЫ
Три всего было Хариты, а с Лесбией стало четыре.
Только угаснет она - три всего будут опять.
Перев. Ю. Дьяков

СКУЛЬПТУРНАЯ ГРУППА "СЛУЧАЙНОСТЬ" И "РАСКАЯНИЕ"
Кто изваял это? - Фидий. Тот Фидий, который Палладу
Сделал, Юпитера. Я - третье творенье его.
Я божество "Случайность". Немногим и редко известна.
- На колесе ты зачем? - Стать мне на месте нельзя.
- Крылья зачем на ступнях? - Я летуча; Меркурия помощь
В счастье могу задержать, если того захочу. -
Кудрями скрыто лицо... - Чтоб меня не заметили. - Что же
Лыс твой затылок совсем? - Чтоб не поймали меня.
- Спутница кто у тебя? - Она скажет. - Открой же мне, кто ты?
- Я божество, но меня и Цицерон не назвал.
Я божество, за дела и за то, что не сделано, кары
Требую, лишь бы карать. Я "Метаноей" зовусь. -
Ну, а зачем же оно с тобою? - Когда улетаю,
С теми, кого обошла, всё ж остается оно.
Ты, вопрошатель, и сам, коли ты с вопросами медлишь,
Скажешь, что я у тебя здесь ускользнула из рук.
Перев. Ф. Петровский

НА ИЗОБРАЖЕНИЯ РИТОРА РУФА
1
Ритора Руфа стоит здесь статуя. - Не сомневаюсь:
Нет у нее языка, нету совсем и мозгов.
Оцепенела, глуха и слепа - ну всё как у Руфа!
Разница только в одном: сам-то помягче он был.
2
Кто говорящим тебя, но немым на картине представил?
Руф, расскажи мне! Молчишь? Право, как вылитый ты!
3
Видишь ты Руфа портрет, как вылитый. - Где же сам Руф-то?
- Он выступает. - А как? - Молча, как этот портрет.
4
Я лицом красив и нем я. Знать желаешь, кто я? - Да.
- Портрет я Руфа, ритора Пиктавии.
- Мне б хотелось, чтоб сам ритор это подтвердил. - Нельзя.
- А что? - Да ритор ведь портрет портрета сам.
5
Ритор изваян здесь Руф. - Коль из камня, то Руф несомненно.
А почему? - Да всегда каменным был он и сам.
Перев. Ф. Петровский

"КНИДСКАЯ ВЕНЕРА" ПРАКСИТЕЛЯ
Книдскую раз увидав Венеру, сказала Киприда:
- Голой, уверена я, зрел ты, Пракситель, меня.
Нет я не зрел, да и грех; но железом ведь все мы ваяем,
А над железом вся власть Марсу Градиву дана.
Зная ж, какою мила Киферея владыке, железный
Этот резец изваял точно такою ее.
Перев. Ф. Петровский

ТЕЛКА МИРОНА
1
Телка я. Медным резцом родитель Мирон меня сделал,
Но не издельем себя - созданной я признаю:
Бык покрывает меня, мычит соседняя телка,
Вымя телята мое тянутся в жажде сосать.
Не удивляйся, что я ввожу в заблуждение стадо:
Стада хозяин и сам в пастве считает меня.
2
В вымя холодное что ж ты матери медной, теленок,
Тычешься и молока просишь у меди зачем?
Я и его бы дала, когда бы меня изваяли
В части наружной - Мирон, в части же внутренней - бог.
3
Что понапрасну, Дедал, изощряешься в тщетном искусстве?
Лучше в меня заключи ты Пасифаю свою.
Если быка приманить настоящей ты хочешь коровой,
Самой живою тебе создал корову Мирон.
4
Ты в заблужденьи, бычок, к сосцам моим приникая:
Не дал мне молока мастер искусной рукой.
5
Дальше паси свое стадо, пастух, чтобы меди Мирона,
Словно живой, не угнал вместе с коровами ты.
6
Телка при виде меня замычит; на меня, вожделея,
Кинется бык, и пастух в стадо погонит меня.
7
Медная, право, мычать могла бы корова Мирона,
Но опасается тем мастера снизить талант.
Ведь как живую ваять - это истинно жизни ценнее,
Ибо не бога совсем - мастера дивны дела.
8
Медной стояла я здесь: убили корову Минервы,
Не перелила в меня душу богиня ее.
Стала теперь я двойной - частью медной, а частью живою:
Это художник создал, то, говорят, - божество.
9
Бык, тебя вид обманул; зачем ты меня покрываешь?
Не Пасифаино я сооруженье тебе.
10
Еще не село солнце, но уж под вечер,
Когда пастух домой вел телок с пастбища,
Свою оставя, он меня гнал, как свою.
11
Одну случайно телку потерял пастух,
А счетом надо всех вернуть, -
И вот он жаловаться стал, что вслед другим
Идти я заупрямилась.
Перев. Ф. Петровский

"ВЕНЕРА" АПЕЛЛЕСА
Только что выйдя из волн родимого моря, Киприда
Здесь предстоит. Апеллес сделал ее. Посмотри:
Обе закинув руки, она волосы влажные сжала,
Пену соленой воды с прядей снимая сырых.
Нас превзошла, - говорят Юнона и Дева-Паллада,
- Ты, о Киприда, и мы дань отдаем красоте.
Перев. Ф. Петровский

ИЗОБРАЖЕНИЕ ДИДОНЫ
Я та Дидона, чей лик, как видишь ты, путник, прекрасен
И удивительно схож с обликом внешним моим.
Я таковою была, но Мирон исказил мою душу,
А сладострастьем порок жизни моей не пятнал.
Ибо меня ни Эней, ни другие не знали троянцы,
Флот илионский к брегам Ливии не приставал.
Ярости брата бежав и оружия дерзкого Ярба,
Я сохранила, поверь, смертью невинность свою,
Сердце пронзивши себе; и меч поразил меня чистый,
А не безумье совсем и не жестокая страсть.
Так я скончалась и, жизнь сохранив непорочной, за мужа
Я отомстила и смерть, город построив, нашла.
Что же, завистная, ты предала меня, муза, Мирону,
Чтоб запятнал клеветой он мою женскую честь?
Вы же, прочтя обо мне, доверяйте историкам больше,
Чем воспевающим страсть и похожденья богов
- Лживым поэтам: они исказители правды и падки
Мерзость людскую в стихах переносить на богов.
Перев. Ф. Петровский

МЕДЕЯ ТИМОМАХА
Как захотел Тимомах на картине представить Медею
С мыслью ужасной детей собственных смерти предать,
Труд несказанный ему был представить различные чувства
Матери, что у нее страстно боролись в душе.
Гнев сочетается в ней со слезами и жалость - со гневом:
Видишь, как в том и в другом то и другое сквозит.
Этой довольно борьбы, ибо детской пролитие крови
Дело матери рук, а не твоих, Тимомах.
Перев. Ф. Петровский

К ЖИВОПИСЦУ О ПОРТРЕТЕ БИССУАЫ
Биссулы не передашь ни воском, ни краской поддельной;
Не поддается ее природная прелесть искусству.
Изображайте других красавиц, белила и сурик!
Облика тонкость руке не доступна ничьей. О художник,
Алые розы смешай, раствори их в лилиях белых,
Цвет их воздушный и есть лица ее цвет настоящий.
Если, художник, писать ты намерен нашу питомку,
Надо искусством тебе Кекропа пчел превзойти.
Перев. Ф. Петровский