В середине IV столетия до н. э., во всяком случае не позже 30-х годов, имело место одно из наиболее замечательных путешествий древности, события и слава которого с трудом умещались в сознании современников и ближайших потомков, всячески старавшихся приуменьшить как самый факт, о котором пойдет речь, так и его научное значение. Эта жестокая и странная судьба постигла Питея из Массалии, одного из самых смелых и в то же время передовых, в смысле научной подготовки, путешественников и исследователей древности.
Насколько можно судить по кратким и довольно сбивчивым сообщениям Полибия, Страбона и Плиния, из коих первые два всячески старались подвергнуть сомнению и представить в ложном свете передаваемые ими сведения, Питей проник к берегам Бретани, затем в Англию, оттуда до острова Туле, лежащего на расстоянии шести дней плавания от Англии, и, наконец, прошел вдоль северного побережья Европы до р. Танаиса.
Подобное плавание должно представляться невероятным по многим причинам: в IV столетии карфагеняне прочно владели Гибралтарским проливом, что делало практически невозможным проход через него для греческих судов; сообщения о размерах о. Британии, возводимые к Питею, резко противоречат действительности, локализация о. Туле и в древности и современной, науке вызывала оживленные споры, до сих пор не приведшие к убедительному решению вопроса; сообщение о Танаисе, впадающем в Северное море, не нуждается в подтверждении его фантастичности. И, однако, наряду со всем этим среди сообщений о Питее и о его открытиях и наблюдениях имеются и такие факты, достоверность которых не может быть поколеблена и их огромное научное значение для того времени не может быть обесценено.
Прежде всего реальная почва и практический смысл подобного предприятия для массалиотов, ведших торговлю с северо-европейскими племенами, представляются совершенно несомненными. Поиски собственных путей к британскому олову и балтийскому янтарю имели чисто практическое значение и сулили огромные выгоды. Поэтому на осуществление подобного предприятия массалиотами могли быть отпущены достаточные средства, и предприятие Питея могло осуществляться не как личная затея некоего бедняка - подобным образом не прочь изобразить его Полибий у Страбона,[1] - а как государственное и коммерчески важное начинание одного из крупнейших колониальных центров древнегреческого Запада. К тому же то, что хотя и очень отрывочно известно о Питее, характеризует его как одного из наиболее выдающихся ученых своего времени, впервые с помощью гномона определившего широту своего родного города, астрономическими измерениями которого впоследствии воспользовался Гиппарх[2] для проведения параллели через Массалию и Византии. Произведенные им вычисления поражают при этом своей относительной точностью.
Из слов того же Полибия и Страбона явствует, кроме того, что такие крупные авторитеты древней науки, как Эратосфен и Гиппарх, доверяли Питею и широко использовали его сообщения и астрономические измерения. Точно так же поступают в конце концов и другие писатели, в том числе и сами Полибий и Страбон.
Следует полагать, что почти все известия о Британии и других североевропейских местностях, относящиеся ко времени, предшествующему походам Цезаря, восходят так или иначе к Питею, суммировавшему свои впечатления и наблюдения в книге "Об океане", написанной им по возвращении из путешествия, от которой сохранились лишь весьма незначительные фрагменты, содержащие в себе к тому же вполне вероятные искажения, причиненные желанием цитировавших Питея авторов представить его данные в возможно более фантастическом свете. Все это необходимо принять в расчет при рассмотрении приписываемых Питею маршрутов и произведенных им при посещении северных стран наблюдений.
Первое затруднение, с которым приходится сталкиваться при изучении данных о путешествии Питея, заключается в необходимости решения вопроса о его пути к северным берегам Атлантики. Судя по отдельным замечаниям Страбона, ссылающегося на Полибия,[3] Питей в своей книге, написанной, видимо, по образцу периплов, описывал Гадес, иберийское побережье Атлантического океана и берега Бискайского залива. В этом случае, однако, пришлось бы предположить, как это и делают некоторые современные исследователи, что Питей совершил свое плавание в качестве пассажира на карфагенском судне. Это представляется, однако, маловероятным ввиду весьма сложных и своеобразных задач, которые он перед собой ставил и для исполнения которых недостаточно было быть простым пассажиром. Кроме того, цель такого предприятия вряд ли могла быть сохранена в тайне, и Питеева разведка по части олова и янтаря могла быть совершена лишь к невыгоде и против карфагенских интересов.
Разумеется, нельзя и претендовать на окончательное решение этого вопроса ввиду той сложной политической обстановки, которая имела место в испанских водах в IV столетии-до н. э., однако заманчивым и не лишенным реальной почвы представляется другое предположение, а именно, что Питей добрался до берегов Атлантики не по морю, а по рекам Роне и Луаре. На возможность подобного пути для массалиотов указывает в своем перипле Авиен.[4] Что же касается путешествия к Гадесу и вдоль испанского побережья, то, во-первых, оно могло быть совершено вне связи с северным плаванием Питея, с другой же стороны, он мог воспользоваться для своих описаний и литературными источниками, имея под рукой перипл Гимилькона или сочинения своего соотечественника Эвтимена. Противоречит предположению о плавании Питея по рекам через Кельтику главным образом лишь то, что в его книге, видимо, не содержалось об этом сколько‑нибудь подробных упоминаний, и во всяком случае путешествие, якобы им предпринятое, не увеличило ничуть познаний греков о внутренних областях Галлии в доцезареву эпоху.
К Питею, впрочем, должно быть возведено свидетельство, заимствуемое Страбоном у Полибия (со ссылкой на Питея) о торговом городе Корбилоне, стоявшем на берегу р. Лигера (Лауры), близ ее устья. Но об этом городе уже ничего не мог узнать Сципион, собиравший среди массалиотов сведения о Британии, и другие авторы о нем не упоминают.[5] Несомненно, со значительно большими подробностями Питей сообщал об области племени остимиев, которых Страбон вслед за Цезарем называет осисмиями, населявших современную Бретань. Западную оконечность ее Страбон, со слов Питея, называет мысом Кабайон (Габайон у Птолемея).[6] Эти остимии - кельтское племя, должны быть, по-видимому, сопоставлены с эстримниками, которых Авиен помещает на северо-западе Пиренейского полуострова. Имя это имеет несомненную связь с европейскими древними местонахождениями олова и послужило основанием для наименования легендарных Эстримнидских островов, о которых у нас выше была речь.
В качестве одного из этих Эстримнидских (или Касситеридских) островов может быть принят упомянутый Страбоном, опять‑таки со слов Питея, остров Уксисама (современный Уэссан, до которого Питей плыл, или считал потребным плыть) от берегов Кельтики три дня.[7] Следует думать, что Питей побывал на острове Уксисама лично ввиду его интереса к добыче олова, равно как побывал он и в Британии, описание которой, сделанное им впоследствии, легло в основу данных, предложенных Эратосфеном, представлявшим себе Британию в качестве треугольника с обращенной к северо-востоку вершиной, основание которого было параллельно берегу Кельтики и имело протяжение, равное семи с половиной тысячам стадий. Углы основания этого треугольника образуют два мыса - Кантион на востоке и Белерион на западе, у вершины же его располагается мыс Орка, или Оркан, удаленный от мыса Белериона на огромное расстояние, равное двадцати тысячам стадий. Страбон инкриминирует Питею, в особенности преувеличение размеров Британии, передавая в то же время маловероятное сообщение, основанное, быть может, на искаженном чтении, будто Питей исходил всю Британию пешком (II, 1, 1). Трудно сказать, чем вызваны такие ошибки в определении размеров острова, принятых Эратосфеном со слов Питея. Быть может, эти размеры определялись на основании расчетов каботажного плавания с учетом длины всего берегового рельефа. А быть может, Питей и действительно представлял себе остров значительно большим, чем на самом деле, полагаясь на сообщения местных жителей, добытые через переводчиков.[8]
Питей, видимо, не ограничился одними этими географическими сообщениями. Скорей всего именно из его описания Британии заимствовал Диодор Сицилийский свои данные о добыче олова бриттами недалеко от мыса Белерион, в юго-западной части острова, о мирном и дружелюбном характере туземцев, связанных с заморскими торговцами металлом тесной и многовековой связью.[9] В шести днях плавания к северу от мыса Оркан Питей помещал остров Туле, который являлся, по его словам, северным пределом Вселенной, так как на расстоянии еще одного дня плавания к северу кончается реальный и доступный человеческому восприятию мир - там нет уже ни воды, ни земли, ни воздуха, а некая смесь всех этих стихий, напоминающая "морское легкое", где невозможно ни ходить пешком, ни плыть на корабле.[10]
О положении острова Туле и о значении описанных Питеем удивительных явлений к северу от Туле и в древности и в новые времена было немало споров. Страбон склонен считать все это выдумками Питея, в том числе и самый о. Туле, о котором ничего не сообщают побывавшие в Британии и пользующиеся его доверием люди,[11] которым, однако, известны другие наименования островов близ Британии. Все же ввиду того, отчасти, что имя острова Туле известно также и многим другим древним авторам, а Тацит отождествляет его с неким островом к северу от Британии, расположенным севернее Оркад - островов, открытых морской экспедицией Агриппы,[12] отчасти же потому еще, что описание Питея изображает Туле как обитаемую землю, расположенную под определенной широтой, в новой науке высказано немало гипотез, с помощью которых можно было бы согласовать с реальностью данные Питея. Сравнительно не так давно знаменитый полярный исследователь Фритьоф Нансен высказался за то, что Туле - это Норвегия, и именно средняя ее часть у Тронхеймского) фьорда, положение которого вполне подходит к Питеевым данным о двух-трехчасовой продолжительности летних ночей в Туле. То обстоятельство, что Норвегия не является островом, не имеет, по мнению Нансена, значения, ибо Скандинавия еще в средние века, вплоть до XI‑XII столетия, продолжала считаться островом.[13] Однако на основании указания Тацита относительно вероятного приложения имени Туле Агриппой к одному из Шетлендских островов, расположенных к северу от Англии, многие новейшие исследователи отождествляют Туле с Мейнлендом - крупнейшим островом названной группы, хотя раздавались голоса и в пользу Исландии и даже Гренландии.
Страбон отрицал возможность существования обитаемой земли под столь высокими широтами. Критикуя сообщения Питея о Туле, которые он считает вымыслом, Страбон замечает, что, сколько ему известно, даже и в Британии, расположенной значительно южнее Туле, условия жизни настолько суровы, что ее следует считать границей обитаемого мира. Плиний называет ряд островов к северу от Британии: Скандию, Думну, Верги и самый большой из них Беррику, также отождествляемую нередко с о. Мейнленд, откуда, по его словам,[14] имеют обыкновение плавать в Туле. Это свидетельство подтверждает, быть может, правильность предположения Нансена, хотя вероятней всего то, то Питей не заходил сам в столь отдаленные северные воды, плавание по которым могло быть связано с большим риском, а сообщал о Туле, равно как и о северных пространствах за Туле, со слов обитателей северной Кельтики или Британии, в чьих рассказах содержалось несомненно немало легендарных сведений о неизвестных северных пределах. Недаром Плиний в указанном выше месте сообщает, основываясь, вероятно, также главным образом на сообщениях Питея, что к северу от Туле находится "свернувшееся" море, называемое некоторыми писателями Кроновым. Это сопоставление Северного моря с легендарным Кроновым океаном, мыслившимся греками в потустороннем мире, отвечает более всего тем сказочным представлениям о дальнем севере, какие возникали из впечатлений Питея. Последние же основывались на легендах и баснях, еще и ранее звучавших в рассказах финикийских мореплавателей о чудесах Атлантического океана и об ужасах πεπυγγυία θαλασσα, т. е. того же "свернувшегося" непереплываемого моря, легенда о котором имеет в своей основе, быть может, не что иное, как отдаленное представление о северных морских льдах.
Будучи на севере, Питей производил измерения широты, которыми опять‑таки воспользовался Гиппарх для проведения соответствующих параллелей. Из указаний Страбона следует заключить, что Питей определил высоту Солнца в четырех пунктах, соответствующих 48, 54, 58 и 61 градусам северной широты.[15] Расчеты по определению широты были произведены, вероятно, Эратосфеном или Гиппархом, но полуденная высота Солнца над горизонтом могла быть получена лишь посредством измерения на месте; его‑то и должен был произвести с помощью гномона Питей. Вряд ли его данные были очень точны. Что касается самой северной из указанных Питеем точек, то ее следует представить себе лежащей у полярного круга, так как в этом смысле может быть понято сообщение Страбона о том, что, согласно Питею, близ Туле линия летнего солнцеворота соприкасается с полярным кругом.[16] Что же до остальных четырех точек, широта которых была определена на основании данных Питея, то первая из них совпадает с широтой о. Уэссана, вторая соответствует мысу Фламберо на восточном берегу Англии, третья - северной оконечности Шотландии и четвертая - наиболее удаленному к северу пункту Шетлендских островов. Так как надо все же полагать, что сведения об острове Туле, лежащем не то у полярного круга, не то несколько к югу от него - на широте Шетлендских островов, основаны скорее всего на отвлеченных и полулегендарных данных об островах Северного моря, собранных Питеем в Британии, точная локализация его также мало вероятна, как и локализация Эстримнидских островов, предания о которых были рассмотрены выше. Измерения высоты Солнца, произведенные Питеем для этих широт, могли в конце концов основываться также на показаниях жителей Британии, плававших на север. На этого же рода показаниях основывается сообщение Гемина,[17] содержащее отрывок из сочинения Питея и, таким образом, свидетельствующее его собственными словами о том, что северные варвары указали ему то место, "куда Солнце удаляется на покой". Из дальнейших слов этого отрывка следует заключить, что определенность этого пункта обусловливалась краткостью северных ночей, продолжавшихся всего три или местами даже два часа, так что Солнце исчезало за горизонт на самом незначительном пространстве.
К числу наблюдений Питея, произведенных им в северных странах, может быть также отнесено и сохраненное Гиппархом, со ссылкой на Питея, определение пункта Северного полюса на небе, в котором нет никакой звезды, но который образует состоящими к нему ближе всего звездами почти правильный четырехугольник. Этими звездами были β Малой Медведицы, а также α и χ Дракона. Точка Северного полюса в середине IV в. до н. э. была ближе всего к звезде β Малой Медведицы, в то время как ныне она удалена от звезды α этого созвездия лишь на градус.
По возвращении из Британии, как об этом со слов Полибия сообщает Страбон (II, 4, 1), Питей прошел по северному берегу Европы вплоть до р. Танаиса. Наряду с этим, вызвавшим большие недоумения сообщением, которое Страбон, как и прочие исходящие от Питея сведения, объявляет ложью, сохранились и другие, более определенные свидетельства о его путешествии и наблюдениях у северных берегов Кельтики. Так, Диодор и Плиний с его слов сообщают о "скифских" берегах и островах, близ Кельтики на Северном океане, где в больших количествах собирается местными жителями янтарь. Естественно, что побывавший у северных берегов Кельтики Питей интересовался также обстоятельствами происхождения янтаря - важной статьи древней торговли Западного Средиземноморья с северо-европейскими странами.
Как мы убедились выше, в более древние времена треки располагали лишь чисто легендарными данными о р. Эридане, близ устья которой родится янтарь, да обладали смутными сведениями о тех путях, по которым он проникал в Средиземноморье. Поэтому все более точные сведения об этих местах, сообщаемые Диодором, а также Плинием, без особых колебаний могут быть отнесены к Питею. Последний, несомненно, полагал, что к востоку от Кельтики, границу которой он помещал на Эридане-Рейне, начинается Скифия. Германские племена еще не обособились в IV в. до н. э. от смешанной кельтическо-скифской среды, к которой принадлежало тогдашнее население Центральной Европы.[18] Скифо-сарматский и кельтский этнический элементы и в более позднее время, во II‑I столетиях до н. э., в эпоху древ негерманского этногенеза, были весьма значительны не только к югу, но и к северу от русла р. Дуная и играли в этом этногенезе весьма существенную роль.[19] Нет поэтому ничего удивительного в том, что Диодор и Плиний причисляют к Скифии те берега Северного моря, которые, по словам Полибия, были обследованы Питеем.
Наименования эти вводили многих новейших комментаторов Диодора и Плиния в заблуждение, и считалось, что Питей посетил или по крайней мере получил сведения о прибалтийских странах, которые и более поздними авторами, например Птолемеем, относились к Скифии. Однако различные признаки указывают на то, что страна янтаря, описанная Питеем, не лежала так далеко на востоке. Плиний, очевидно, на основании своих собственных или чьих‑либо еще позднейших соображений называет германским племя гвинонов, живших, по словам Питея, на низменном и заливаемом приливом побережье Северного моря, которому он дает наименование Ментономия, или (по более правильному чтению) Метуонии;[20] видимо, ту же самую местность имеет в виду Плиний и в другом месте,[21] называя ее на сей раз Баунонской Скифией и ссылаясь при этом на Тимея, сведения которого также должны были восходить к Питею.
На расстоянии одного дня плавания от названного побережья находится остров, на который в весеннее время волны выбрасывают янтарь, происходящий из "свернувшегоса" моря. Жители острова употребляют его в качестве топлива и для продажи. Плиний, придает этому острову янтаря имя Абалус, другими авторами засвидетельствованное как Абалция, Балтия, Басилея и Глессария. Если в последнем из этих наименований звучит в латинской передаче соответствующее англосаксонскому glaer (французское clair) древнекельтское наименование янтаря glaesum, то прочие наименования этого острова представляют из себя варианты какого‑то местного имени, в котором мы вправе слышать отголосок имени Балтики. Диодор, называющий остров Басилеей и передающий о нем сведения, аналогичные тем, которые содержатся у Плиния, добавляет, что жители острова переправляют янтарь на континент, откуда он посредством торговли доставляется в средиземноморские страны.[22]
Что касается до отождествления этих труднолокализуемых местностей, то к вышеизложенным описаниям Диодора и Плиния более всего подходят в качестве Метуонии современная Ютландия, а в качестве острова Абала - Гельголанд, отвечающий условиям как по своему положению на море на расстоянии одного дня пути от материка, так и по нахождению на нем янтаря. Хотя, разумеется, в данном случае, как и в случае с о. Туле, речь могла идти о более или менее отвлеченных и легендарных представлениях, основанных, однако, скорее всего именно на указанных только что реальных данных. Вообще же о. Абал, быть может, не более реален, чем те Электридские (т. е. Янтарные) острова, которые Аполлоний Родосский по связи их с устьем р. Эридана поместил в глубине Адриатического моря,[23] но которые ассоциируются также и с островами у берегов Фрисландии.
Несомненно, что именно скифские ассоциации заставили Питея упомянуть в связи с берегами Северной Европы имя реки Танаиса. Однако трудно представить себе в точности, что именно он хотел этим сказать: то ли в угоду возникшим в IV столетии до н. э: теориям о бифуркации таких рек, как Истр и Эридан, он предположил в одной из североевропейских рек северный рукав Танаиса, то ли он употребил это имя лишь в качестве символа евразийской границы, имея в виду дать понять этим своим читателям, будто его осведомленность простиралась до северо-восточного предела Европы. Всего вероятнее второе из возможных истолкований слов Полибия, сообщившего о том, будто Питей утверждал, что им исследованы европейские берега от Гадеса до Танаиса. Но не исключается и первое толкование, в силу которого пришлось бы представить себе, что Питей принял за Танаис какую‑либо из рек, впадающих в Северное море. А так как его осведомленность ограничивалась, видимо, лишь незначительным пространством к востоку от Рейна, то вероятнее всего было бы представить себе, что в качестве северного устья р. Танаиса должно было фигурировать устье р. Эльбы.[24]
Как уже было указано в начале этой главы, авторы, отрицавшие достоверность сообщений Питея, основывали свои представления о североевропейских странах в конце концов все‑таки на данных того же Питея, в сопровождении лишь некоторых оговорок. Так поступал и широко использовавший Питея (через Полибия) Страбон, оказавшийся, однако, несколько справедливей к нему, чем его названный только что посредник. Высказав целый ряд, и при этом далеко не всегда безосновательных, сомнений в истинности или точности питеевых данных, он под конец отдает ему должное в том хотя бы, что тот сообщил много ценных астрономических сведений, а также и сведений, касающихся условий жизни и быта североевропейских племен. Эти сообщения этнографического характера не могут не поразить своим удивительным соответствием северному быту и, следовательно, не могли быть вымышлены, но подчеркивают лишний раз добросовестность Питея как исследователя и наблюдателя. Страбон сообщал о странах Северной Европы, как о местностях суровых и бедных в природном отношении, где мало домашних животных и плодовых растений. Население их, по его словам, питается преимущественно просом, а также дикими плодами и кореньями. Там, где есть хлеб и мед, из них приготовляется питье, заменяющее северным жителям вино. Молотьба хлеба производится в больших закрытых строениях, куда складываются хлебные колосья. Так делается из‑за обилия дождей и скудности солнечного тепла, не допускающего сушки и молотьбы на открытых токах.[25] Сведения эти вполне соответствуют тому, что узнали о северных народах римляне, столкнувшиеся с галльскими и германскими племенами впервые в результате походов Цезаря и войн, ведшихся при Августе и более поздних императорах. Они характеризуют Питея как внимательного наблюдателя, быстро ориентировавшегося в совершенно чуждых и новых для тогдашнего грека условиях жизни Европейского Севера.
Таким образом, уже Страбону было вполне ясно то, чего еще не-в состоянии были оценить многие из его предшественников, а именно, что Питей оказал своими измерениями неоценимые услуги географии, чем сумели воспользоваться лишь самые выдающиеся из его ближайших потомков - Эратосфен и Гиппарх. Он обогатил греческую науку сведениями о столь отдаленных северных странах, находившихся еще совершенно вне поля зрения тогдашних образованных людей, что его сообщения не были приняты на веру, а объявлены ложью и выдумкой. Это недоверчивое отношение к рассказам Питея в соединении зачастую с непониманием того, о чем в этих рассказах шла речь, привело к значительным искажениям собственных его слов в позднейшей их передаче, мешающим и теперь еще оценить с достаточной точностью размеры и результаты его исследований.
Непосредственным же результатом сообщений Питея было то, что он, не уничтожив полностью скептического отношения, установившегося со времен Геродота, к возможности познания северных стран, все же возродил интерес к легендам о Северном океане, в реальности которого со всеми его чудесами после плавания Питея трудно было более сомневаться. А это в свою очередь создало почву для возникновения новых представлений о величине и форме обитаемой земли и послужило пищей для развития географических легенд и создававшегося на их материале эпоса.

---

[1] Strab., II, 4, 2.
[2] Strab., II, 1, 12.
[3] Polyb., II, 4, 1, сл.
[4] Avien., Ora marit., 151.
[5] Strab., IV, 2, 1.
[6] Ptolem., Geogr., II, 8, 1.
[7] Strab., I, 4, 5.
[8] Возводимые к Питею, сообщаемые Диодором (V, 21) и оспариваемые уже Страбоном (I, 4, 3) данные о величине Британии настолько не соответствуют реальности, что Штихтенот (D. Stichtenoth. Pytheas von Marseille, Weimar, 1959, стр. 75 сл.), основываясь на словах Плиния (NH, IV, 102), равно восходящих к Питею, толкует эти данные так, будто Питей прилагал к собственно Англии наименование Альбион, а под Британией понимал огромное треугольное пространство, обнимавшее также Ютландию и чуть ли не весь Скандинавский полуостров (см. приложенную в конце книги Штихтенота карту). Подобное толкование может быть признано справедливым в том смысле, что цифры Питея, относящиеся к Британии, имели в виду смутные данные об обитаемых странах северо-запада Европы вообще.
[9] Diоd., V, 22. Любопытно, что в рассказе Диодора о добыче олова в Британии (V, 22, 2), опиравшемся, видимо, так же, как и соответствующий рассказ Плиния (NH, V, 4), на Питея, через Тимея, которого в своем тексте прямо называет Плиний, сообщается об острове, поименованном Иктис, на который британские аборигены якобы перевозят добытое ими олово (видимо, для его продажи.) При этом Диодор помещает остров Иктис по соседству с Британией (προχειμένην τής Βρεττανιχής) и объявляет его доступным сухим путем во время отливов, на основании чего остров этот обычно отожествляется с маленьким островком Св. Михаила в Маунтсбей в Корнуэлле, соответствующим всем этим условиям (С. Н. Оldfаthеr. Diodorus of Sicily, III, London, 1934, стр. 137, прим. 3). Однако Плиний помещает этот остров в шести днях плавания introrsum - т. е., очевидно, к югу от Британии, явно путая его с Касситеридскими островами, а не с островом Туле, как считал Мюлленгоф (A. Müllenhoff. Deutsche Altertunekunde, I, Berl., 1893, стр. 471), поскольку об о. Туле у Плиния как раз перед этим шла речь. Впрочем, один из новейших комментаторов Питея - Штихтенот (D. Stichtenoth. Pytheas von Marseille. Weimer, 1959, стр. 83) считает шесть дней плавания до о. Иктиса именно от Туле и отождествляет его с южной частью Англии - Корнуэллом.
[10] Strab., II, 4, 1.
[11] Strab., I, 4, 3.
[12] Tacit., Agr., 10.
[13] F. Nansen. Nebelheim, т. I, Leipz., 1911, стр. 47 сл.
[14] Plin., NH, IV, 104.
[15] Strab., II, 4, 4.
[16] Strab., II, 5, 8.
[17] Gemin., Elem. astron., VI, 8 сл.
[18] Ср. Г. Чайльд. У истоков европейской цивилизации. М., 1952, стр. 542 сл.
[19] S. Vernadski. Der Sarmatische Hintergrund der germanischen Völkerwanderung. «Saeculum», 2, 1951, Heft 3, стр. 340 сл.
[20] Plin., NH, XXXII, 11.
[21] Plin., NH, IV, 94.
[22] Diod., V, 23, 1 сл.
[23] Apoll. Rhod., Argon., IV, 505.
[24] Штихтенот (назв. соч., стр. 31) в противоречие с прежними исследователями, ограничивавшими осведомленность Питея западной Балтикой, полагает, что его Танаис должен быть отождествлен не с Эльбой, например, а с Невой, поскольку устье ее лежит у крайнего предела Балтики, а Питеев‑де Танаис надо понимать в смысле восточной границы европейского пространства.
[25] Strab., II, 5, 5.