"История" Геродота - настоящий кладезь историко-географических данных. Как и "География" Страбона, она содержит материал, позволяющий судить об успехах греческой науки на протяжении нескольких столетий.
Существенная особенность "Истории" Геродота заключается в ее большой оригинальности и художественной цельности, что затрудняет порой суждение не только о происхождении тех или иных сведений, но и стушевывает границу между фантастическим и реальным. Представления Геродота о Земле вообще и о северных странах в особенности проникнуты скептицизмом по отношению к домыслам ионийских ученых, с которыми он нередко, как мы уже могли в этом убедиться, остро полемизирует.
Критикуя и отвергая концепцию Вселенной Гекатея, Геродот, однако, не излагает никакой другой концепции, а из того, что он пишет по поводу различных частностей, можно заключить, что он ее и не имеет. Насмехаясь над ионийцами по поводу того, что они представляют Землю дискообразной (IV, 38), Геродот отвергает это представление с позиций человека, знающего, что известная земная поверхность в долготном направлении значительней по размерам, чем в широтном, но этот аргумент он нигде не приводит определенно. Хотя Геродот и не высказывает особенного доверия к им же передаваемым рассказам о плавании финикийцев и Сатаспа вокруг Ливии, однако он совершенно непреложно считает Эритрейское море (понимая под ним Индийский океан), Атлантический океан и Средиземное море одним и тем же водным пространством, окружающим с разных сторон материки Ливии и Азии.
В то же время Геродот отказывается верить в наличие северного водного пути вокруг Азии и Европы, считая его существование недоказанным. Делает он это, однако, недостаточно последовательно: рассказывая (правда, со слов Аристея Проконесского) о североевропейских племенах, Геродот упоминает о гипербореях, живущих до моря, т. е. до Северного океана (IV, 13).
Несколькими главами далее, сообщая те же сведения уже якобы со слов аргиппеев, он вместо гипербореев, в реальном существовании которых он также высказывал сомнения (IV, 36), упоминает о людях, спящих на протяжении шести месяцев в году, живущих за высокими и неприступными горами (т. е., очевидно, Рипеями), расположенными соответственно их мифической локализации также близ берегов Северного океана.
Наличие у Геродота известного скепсиса и стремления апеллировать к реальному опыту и факту, поражавшее его читателей в древности, производит должное впечатление еще и теперь. Но при более внимательном отношении к его тексту не трудно заметить, что этот скептицизм и позитивизм во многих случаях лишь кажущиеся. В действительности же Геродот весьма часто следует противоречивым источникам, не давая себе труда сколько‑нибудь сгладить эти противоречия.
Космологические представления Геродота во многом примитивны. Раскритиковав принятое у Гекатея разделение земной поверхности на три материка, он все же принимает его для собственного употребления, указав лишь не совсем внятно, что‑де, может быть, лучше было бы разделить сушу на мысы (άχται), которых в Западной Азии он указывает два: Малую Азию и пространство от Персиды до Аравийского залива, Ливию он представляет себе также в виде мыса, узким перешейком примыкающего к Азии (IV, 38 сл.). Сообщив эти соображения, Геродот тут же следом сбивается на изложение тех самых представлений, которые им перед тем были раскритикованы (IV, 42): Европа равна по длине Азии и Ливии, вместе взятым" Тем самым он возвращается к схеме Гекатея, с той, может быть, только разницей, что не считает доказанным существование к северу от Европы свободного водного пространства, сообщающегося с Атлантическим и Эритрейским внешними морями.
Мы уже упоминали о том, что Геродот разделяет мнение древнеионийской рационалистической натурфилософии о причинах солнцеворотов - причины эти он усматривает в ветрах и бурях, отгоняющих солнце от его обычного пути (II, 24 сл.). Геродот сообщает также, что в Индии бывает жарче всего в утренние часы, потому, вероятно, что, по его представлениям, солнце на востоке утром ближе всего к Земле и поэтому греет жарче (III, 24).
Представления Геродота о северо-западной Европе основаны на тех же данных, что и представления ионийцев. Мы уже упоминали, что он сомневается в существовании Касситеридских островов, а также отвергает легенды о реке Эридане, впадающей якобы в Северное море и приносящей янтарь. Геродот в данном случае мотивирует свой скептицизм тем, что имя "Эридан" греческого, а не варварского происхождения, чем‑де и изобличается его легендарность.
Геродоту известно, что р. Истр течет через весь европейский материк, подобно тому, как Нил течет через расположенный к югу от Европы ливийский материк - по своей от ионийцев перенятой склонности к геометрическим соответствиям Геродот весьма настаивает на этом сопоставлении (II, 26; 33). Верховья р. Истра он ищет в Пиренеях, хотя о существовании Пиренейского горного хребта он не подозревает, и выводит Истр от "города Пирены" в Кельтике (II, 33). Он называет ряд притоков Истра, преимущественно в его нижнем течении, которые, однако, далеко не всегда поддаются отождествлению с реальными притоками р. Дуная. В их числе, например, упомянуты Геродотом реки Альпида и Карпида - в этих именах позволительно угадывать наименования Альп и Карпат, о которых Геродот также еще ничего не знает.
Геродот имеет нередко совершенно искаженные представления о виденных им собственными глазами странах. К ошибкам Гекатея он при этом добавляет свои собственные: Геродот считает, например, что Азию с юга на север можно пересечь, идучи пешком, в три дня. Принимая во внимание, что дневной переход у Геродота в среднем равен 40 километрам (200 стадий, IV, 101), он уменьшает действительное расстояние между южным и северным побережьями Малой Азии в шесть-семь раз. Геродот полагает, что г. Синопа на южном берегу Черного моря расположен против устья р. Истра; Меотиду же он считает едва ли не равной по размерам Эвксинскому понту, тогда как в действительности Азовское море составляет лишь одну двенадцатую площади, занимаемой Черным морем.
Представляя себе Черное море в виде скифского лука, Гекатей, видимо, довольно правильно ориентировал Крымский полуостров. У Геродота же Таврика хотя и помещена на юге Скифии, но обращена на восток, ибо Перекопский перешеек, О котором Геродот, впрочем, не знает, - он сравнивает Таврику с Аттикой или с Саллентинским полуостровом и говорит вместо перешейка о рве, выкопанном потомками ослепленных скифских рабов (об этом ниже) - упомянутый перешеек служит у него восточной границей области царских скифов.
Геродот ввиду специфического интереса к "скифскому вопросу" в современной ему Элладе посвятил описанию Скифии значительную часть кн. IV своей Истории, а также отдельные места I, II, III и VII книг. В "Скифском рассказе" Геродота содержатся наиболее существенные сведения из области географии и этнографии древней Скифии, во многом подтвержденные археологическими данными. Однако сообщения Геродота - не простой и бесхитростный пересказ того, что он видел собственными глазами, каковым является, например, во многих отношениях "Анабасис" Ксенофонта - походный дневник греческого офицера, младшего современника Геродота, представляющий неоценимое значение для этнографии юго-западного Закавказья.
Пределы автопсии Геродота уловимы с большим трудом. Даже там, где он говорит, что нечто сам видел или собственными ушами слышал, он передает зачастую не самое виденное или слышанное, а свою или своего источника реакцию или толкование того или иного факта. К тому же Геродот делает это в весьма завуалированной форме, которую не всегда удается раскрыть, чтобы докопаться до истинного зерна, до реальной подоплеки его сообщений. Таким образом, όψις и ίστορίη у Геродота разделимы с большим трудом, в чем мы в дальнейшем будем иметь не один случай убедиться.
В своем описании Скифии и северных стран вообще Геродот пользовался разнородными и разноречивыми источниками. Помимо ионийской карты и "Землеописания" Гекатея, которые у него всегда были перед глазами, ему известна была, вероятно, в первоисточнике периэгеса, связываемая иногда с именем Дионисия Милетского, содержавшая описание сухого пути из Скифии в закаспийские страны и положенная в основу мифической периэгесы Аримаспеи Пс. Аристея. Поэма эта была также непосредственно и хорошо известна Геродоту и в достаточной степени повлияла на его представления о Скифии и о ее исторических судьбах. Подобно Гекатею, Геродот использовал легендарный материал весьма широко, черпая его не только из Аримаспеи, но и из храмовых легенд: делосских, малоазийских, вероятно также и местных причерноморских, слышанных им в Ольвии или от боспорских греков. Эти легенды Геродот нередко пытается рационализировать или придать им видимость реальности и историчности, причем делает он это с таким большим психологическим чутьем и искусством, что до сих пор нередко вводит в заблуждение своих читателей.
Общие представления Геродота о Скифии существенно отличаются от гекатеевых. Гекатей, как мы помним, причислял к скифским все народности Северо-Восточной Европы и Северной Азии, а также Кавказа. Геродот же ограничивает Скифию весьма тесными рамками как с запада и востока, так и с севера. Скифская земля, по его словам, простирается от нижнего течения р. Истра и его притока Тиаранта на западе, до р. Танаиса на востоке. На север же Скифия, имеющая, по его словам, форму квадрата, простирается на 20 дней пути (IV, 101), т. е. приблизительно на 800 километров. На севере за скифской землей в направлении с запада на восток простираются земли невров, андрофагов, меланхленов, будинов (гелонов). На востоке со скифами граничат родственные им савроматы и меоты, а на юге в Таврике - тавры, которых Геродот также строго отличает от скифов.
На чем основывается проводимое Геродотом разделение северочерноморских племен на скифские и нескифские, ясным становится далеко не сразу, ввиду прежде всего чрезвычайной непоследовательности этого разделения. Так, савроматов, говорящих, по его словам, на скифском языке (IV, 117), он не считает скифами ввиду их смешанного происхождения от скифских юношей и амазонок. Остальные пограничные и названные выше племена имеют скифские обычаи и говорят, видимо, в большинстве случаев на скифском же языке. Это прямо засвидетельствовано для будинов (IV, 108), в отношении же остальных племен вопрос о языке Геродот обходит молчанием и лишь об андрофагах говорит определенно, что они изъясняются на особом, нескифском языке. Из чего во всяком случае ясно, что Геродот руководствовался вовсе не этническим признаком для выделения скифских племен из числа нескифских,[1] а также не культурно-бытовым.
Скифского языка, кстати сказать, он не знает, хотя и сообщает переводы некоторых скифских слов на греческий язык, всякий раз при этом более или менее произвольно. Из того, однако, что Геродот подчеркнуто старается представить скифов объединенными под властью царей, происходящих из племени "царских скифов", остальных скифов считающих своими рабами, а также потому, что он специально настаивает при изложении легенд о происхождении скифов на существовании у них общих предков, равно как и общих религиозных установлений, общего для всех скифов пантеона богов, следует заключить, что тем принципом, которым Геродот руководствовался при выделении скифов из числа нескифов, был принцип политический. Геродоту, однако, не удается его последовательно выдержать. В угоду своему источнику, смотревшему на скифов с другой точки зрения, Геродот причисляет к скифам саков (IV, 23) или "амиргских" скифов (VI, 64), - наименования, являющиеся, по его словам, родственными.
Делает он это после того, как решительно заявил, что за Танаисом уже не скифская земля (IV, 21). Подобные же колебания и противоречия дают себя знать у Геродота в определении племенной принадлежности некоторых царских имен. Так, Спаргапифа он называет то царем скифов (IV, 76), то царем агафирсов (IV, 78). Весьма сходное с этим имя (Спаргапис) придано им сыну массагетской царицы Томирис (I, 211).
Костяком геродотовой Скифии является сеть рек, русла которых и имена он, несомненно, имел перед глазами, начертанными на древнеионийской карте. Однако же описания этих рек, которыми он также пользовался, не всегда совпадали с данными карты, вследствие чего многие детали географии Скифии, по Геродоту, представляются неясными и некоторые данные совершенно противоречивыми. Несуразности эти, наслаиваясь в свою очередь на противоречия, содержащиеся в его источниках и имевшие, так сказать, историческое происхождение, вроде противоречий, возникавших в связи с отождествлением Рипейских гор и Кавказа и в связи с локализацией Фасиса и Гипаниса, несколько затуманивают в общих чертах все же довольно ясную картину геродотовой Скифии.
На западе Скифии Геродот называет пять северных притоков Истра: Пирет (по-скифски - Пората), Тиарант, Арар, Напарис и Ордесс (IV, 48), В следующих строках Геродот поясняет, что Арар, Напарис и Ордесс впадают в Истр между Поратом и Тиарантом, замечание, которое вызывает непреодолимые трудности при отождествлении этих имен с соответствующими наименованиями на современной карте. Следует полагать, что первое перечисление и сделанное к нему затем примечание происходят из разных источников и друг другу противоречат.
В том же порядке, как они перечислены Геродотом впервые, притоки Дуная локализуются и отождествляются следующим образом: Тиарант может быть отождествлен с современным Барладом, поскольку в недавнее время удалось установить, что в древности эта река имела свое устье в соединявшемся с Дунаем озере и, таким образом, может считаться отдельным его притоком.[2] Арар, идентичный реке Ιέρασος Птолемея,[3] отождествляется с современным Серетом. Напарис соответствует современной Яломице, а Ордесс - Арджену, довольно точно сохранившему свое древнее наименование. Утверждая, что все эти реки текут по Скифии, Геродот расширяет тем самым ее западные пределы за счет значительной части современной Венгрии. Однако он более нигде не упоминает об этой западной Скифии ни единым словом, вследствие чего вышеупомянутое его утверждение может быть сочтено опиской, основанной на использовании Гекатея, принимавшего другие, более широкие границы Скифии. Геродотова же граница может быть принята по р. Пруту, скифское имя которой служит этому действительной порукой.
Вслед за Истром Геродот называет еще семь скифских рек, которые, как он это оговаривает, замечательны тем, что доступны с моря: Тира, Гипанис, Борисфен, Пантикап, Гипакирь, Герр и Танаис. Первые три из них и последняя отождествляются без труда, в последовательном порядке с Днестром, Бугом, Днепром и Доном. Что же касается Пантикапа, Гипакири и Герра, то ввиду резких противоречий и действительных или кажущихся несообразностей их описания, локализация и отождествление этих рек связаны с большими затруднениями. Наименование Пантикапа вряд ли может быть оторвано от имени Пантикапея - столицы Боспора Киммерийского на Керченском проливе, и представляет из себя, видимо, такое наименование - местное или племенное, которое, как и другое имя - имя реки и племени Геррос, было распространено на сравнительно обширной территории.[4]
Реку Пантикап отождествляют обычно с притоком Днепра - Конкой, впадающей неподалеку от Никополя. Подобному отождествлению, однако, противоречило бы несколько указание Геродота на то, что Пантикап вытекает из некоего северного озера и сливается с Борисфеном, миновав Гилею (Полесье), которая, по его же данным, тянется вплоть до самого моря (IV, 18). Что касается до реки Гипакирь, то ее, по сопоставлению утверждения Геродота, будто она впадает в Черное море близ г. Каркинита, с данными Плиния (IV, 84) и Мелы (II, 4), следует, вероятней всего, отождествить с Каланчанским лиманом, чему, однако, опять‑таки противоречит указание Геродота на то, что Гипакирь вытекает из некоего северного озера. Труднее всего поддается локализации р. Герр, относительно которой Геродот говорит в одном случае, что она отделяется от Борисфена в том месте, до которого он известен,[5] и помещает там местность Геррос и племя герров; в другом же случае он говорит, что от р. Пантикапа до р. Герра 14 дней пути в восточном направлении (IV, 20), что явно не согласуется с его же данными, приведенными выше., и свидетельствует опять‑таки лишь о том, что Геродот использовал различные и друг другу противоречащие источники, сам, однако, не замечая их несоответствия.
На основании этих противоречивых данных имя Γέρρος можно считать засвидетельствованным для нижнего Приднепровья, для какого‑то места среднего течения р. Днепра (вероятнее всего, все‑таки не у впадения р. Ворсклы, как думают многие, а ниже порогов, поскольку Геродот не упоминает о них ни одним словом, сообщая о р. Борисфене все же достаточно подробно) и, наконец, где‑то на берегу Меотиды, неподалеку от устья Дона. Необходимо прибавить, что племя герры и реку Геррос показывает также Птолемей на Северном Кавказе у берегов Каспийского моря.[6] Если эта последняя локализация имени Геррос не является плодом какого‑либо очередного картографического недоразумения, то перед нами весьма любопытная картина распространения определенного скифского племенного имени, а чем речь будет несколько ниже, в другой связи.
Кроме названных скифских рек, Геродот упоминает еще приток Дона-Гиргис (IV, 57), или Сиргис (IV, 123), наименование которого может быть сопоставлено с местным именем р. Яксарта - Силис, засвидетельствованным Плинием и перекликающимся с его современным наименованием - Сыр-Дарья,[7] из чего следует, весьма вероятно, что в представлениях Геродота (или, вернее, его источника) о Танаисе совмещались, как это стало в особенности распространено во времена Александра Македонского, представления о среднеазиатских реках. А это заставляет предполагать, что и самое имя Танаиса было дознано греками сначала, вероятно, через иранцев, которые, быть может, и были первоначальными виновниками соединения в одно имен и представлений о двух великих реках Европы и Азии.
Наряду с Сиргисом Геродот называет еще две реки азовского бассейна: Ликос, которая без особенного труда отождествляете" с современным Кальмиусом, и Оар, размеры которой (IV, 123 сл.) позволяют видеть в ней, быть может, смутное известие о Волге, направляемой Геродотом по ошибке в Азовское море. Из рек Северной Азии Геродот называет лишь одну - Араке, под которой он, однако, в одних случаях разумеет кавказский Араке, берущий начало в земле матиенов (1, 202) и текущий на восток, а в других, очевидно, Оке (Аму-Дарью) или Яксарт (Сыр-Дарью), поскольку тот же Араке оказывается границей массагетов (I, 201 сл.), и через него переходит Кир во время войны с этим племенем, которое Геродот, ссылаясь на "мнение некоторых" (вероятней всего, Гекатея), позволяет считать скифским.
Как уже было показано, почти все реки Северной Европы Геродот выводит из озер, явно противопоставляя эту точку зрения другому мнению, господствовавшему с древнеионийских времен, соответственно которому истоки европейских рек находятся в Рипейских горах. Противоречие между обеими точками зрения, может быть, и не так уже велико, если представить себе, что озера, из которых брали свое начало реки Восточной Европы, находились где‑то на севере, вероятно, в области тех самых северных гор, которые Геродот упоминает, не называя их имени, и которые мы отождествили с Рипеями. Соображение это может быть подкреплено тем, что истоки реки Окса Плиний, опиравшийся на древнеионийские данные, выводит из горного озера Оакса.[8] Если сопоставить это свидетельство с сообщением Геродота об озере, из которого вытекает р. Танаис (известие, опять‑таки поражавшее новейших толкователей Геродота своей кажущейся точностью), станет понятным, принимая во внимание установленное выше совмещение Танаиса и Окса-Яксарта, что представление об озерах, питавших северные реки, является не более чем выражением древнеионийского мифико-географического представления об истоках этих рек в Рипейских горах.
Реки для Геродота, как было сказано, служили главным географическим ориентиром и границами материков, стран и отдельных племен. Называемые и описываемые им скифские племена Геродот распределяет преимущественно между перечисленными выше реками, пользуясь для этого, очевидно, также и картой, на которой племенные наименования значились наряду с наименованиями рек. При описании племен Геродот использует, помимо чисто географических данных, обильный этнографический и мифологический материал. То обстоятельство, что некоторые социальные или бытовые черты в достаточно стереотипной форме повторяются в отношении нескольких племен, свидетельствует о способах обработки им этого материала. Так, обычай поедания умерших родителей вместе с мясом домашних животных рассказывается применительно к массагетам и исседонам (I, 216; IV, 26); справедливость и приоритет в священно судебных делах среди соседей приписывается исседонам, энареям и аргиппеям; счастливой и беззаботной жизнью отличаются массагеты и исседоны, а по сведениям других авторов, основывающихся на древнеионийских источниках,[9] также гипербореи - при этом о них сообщаются примерно те же подробности, что и у Геродота об аргиппеях, исседонах и массагетах.
Представляется поэтому вполне вероятным, что Геродот, отрицавший реальность гипербореев, свойственные им мифические черты связывал с другими племенными именами, в реальности которых он не сомневался, Подобно тому, как те же черты уже в Гомеровском эпосе, а позднее у авторов описаний походов Александра Македонского отмечаются в отношении абиев, галактофагов и гиппемолгов. Другие же черты социально-бытового характера, вроде упомянутых погребальных обрядов, свободы брачных отношений и равноправия полов, Геродот, видимо, также черпал из какого‑то источника, где подобные обычаи приписывались скифам вообще (быть может, из того же Гекатея), и затем на основании своих соображений приписывал их тем или иным племенам. Это подтверждается как будто бы его замечанием о том, что общность жен, приписываемая эллинами скифам вообще, в действительности свойственна лишь быту массагетов. Другие этнографические черты, характеризующие скифский быт, приписываются Геродотом тем или иным племенам ла основании толкования их племенных наименований, каковы, например, "земледельцы" (Γεωργοί) и "пахари" (Αροτήρες). Некоторые племенные наименования Геродот перетолковывает как социальные или бытовые прозвища, каковы его энареи, "слепые" (Τυφλοί) и будины-фтейрофаги ("вшееды" или "поедатели сосновых шишек"). К этим именам мы еще вернемся несколько ниже.
Описание Скифии Геродот начинает с того места ее, которое он видел собственными глазами, а именно из Ольвии, от устья рек Гипаниса и Борисфена; пункт этот он называет "срединным местом Скифии", считая, что Ольвия находится посредине между устьем Дуная и Керченским проливом (IV, 17; ср. IV, 10), что, разумеется, действительности не соответствует, ибо расстояние от устья Днепра до Керчи почти в два раза превышает расстояние от устья Дуная до Днепра. Следует, впрочем, иметь в виду, что Геродот присоединяет к Скифии также некоторое пространство к югу от устья р. Истра (IV, 99), относя к ней, видимо, и ту область, которая у позднейших авторов получила наименование "Малой Скифии".[10] Однако Геродот позволяет догадываться об этом лишь в одном месте общего описания Скифии (IV, 99) и более к этой теме не возвращается, как не упоминает он более и о той части Скифии, которая находится, по его словам, к западу от р. Прута.
Перечисление скифских племен Геродот начинает от нижнего течения р. Гипаниса. Наименование этой реки, как показано выше, перекочевало из Приазовья в Приднепровье в связи с отождествлением Кавказа и Рипейских гор ив связи с северной локализацией последних, благодаря чему некоторая прикавказская топонимика была перемещена на ионийских картах к северу и к западу. Мы убедились в реальности подобных перемещений на примере Эсхиловой географии в "Прикованном Прометее", а также при рассмотрении вопроса о кавказской локализации меланхленов и гелонов у Пс. Скилака. Геродот при этом прилагает наименование Гипанис безо всяких колебаний к Южному Бугу.[11] Он подчеркивает, что Ольвия была расположена вопреки ошибочному мнению многих эллинов не на Борисфене, а на Гипанисе (IV, 53).
Очевидно, Гипанисом называли Буг и сами ольвиополиты. Однако о том, что это отождествление не было абсолютно прочным, свидетельствует локализация Гипаниса, принятая у Страбона и Птолемея, помещающих эту реку к востоку от Борисфена[12] приблизительно в том месте, где Геродот помещает р. Гипакирь, которую, кстати сказать, ни один из этих двух авторов не называет среди рек Скифии. Вместе с именем р. Гипаниса с востока на запад была перенесена и некоторая другая топонимика. Известно, что на Гипаиисе-Кубани локализовались ионийскими мифографами скифские амазонки - савроматиды. В связи с этим мы отмечали выше наличие при устье Кубани на Боспоре соответствующую "амазонскую" топонимику и прежде всего попытку переименования самой р. Гипаниса в Термодонт.[13] Подобные же амазонские имена в качестве местных и племенных наименований находим мы и при Гипанисе-Буге, с той лишь разницей, что Геродот облекает их в завуалированную форму.
Первое из скифских племен, названное Геродотом и жившее к северу от Ольвии между Бугом и Днепром, были каллипиды. Имя это образовано им или его источником из χαλλιπίδαι, или χαλλίποδαι, - возможных эпитетов амазонок. Геродот прилагает его к эллинизированным приольвийским скифам, которых сам характеризует дополнительно как эллино-скифов Наименование это подтверждено эпиграфически в форме μιξέλληνες в ольвийском декрете в честь Протогена.[14] К северу от каллипидов Геродот помещает племя ализонов, наименование которых также выдает свое происхождение от имени амазонок,[15] искажением которого оно скорее всего и является.
К числу амазонских наименований в Прибужье должно быть отнесено, вероятно, также и наименование Гипполаева мыса (Ιππόλαος - "конный народ", амазонки), причем необходимо обратить внимание и на то, что на этом мысу Геродот помещает храм Деметры, или Матери богов (Кибелы), локализация которого также, видимо, связана с указанной топонимикой, а может быть, кроме того, и специально с устьем р. Гипаниса. С этим храмом Кибелы, или Деметры, Геродот связывает, видимо, и легенды о Геракле и Ехидне (местной богине плодородия, ипостаси той же Кибелы), а также и об энарее и жреце Кибелы Анархарсисе, хотя в качестве места действия для той и другой легенды он указывает соседнюю с мысом Гипполая местность Гилею. Не следует забывать и того, что в параллель к геродотовой легенде о живущей в пещере Ехидне и Геракле существует переданная Страбоном легенда о пещерной богине близ устья Гипаниса-Кубаии, которую он называет Афродитой Апатурой, связывая ее в легенде равным образом с Гераклом.[16]
Вполне допустимо, что легенда о племенных божествах плодородия (получивших те или иные греческие имена в ее эллинизированных редакциях) была перенесена с Кубани на Днепр вместе с именем Гипаниса, что, разумеется, не исключает реального существования и тут и там аналогичных культов. Если разноречивые детали приднепровского и прикубанского вариантов легенд о Геракле могут объясняться разницей в культовых представлениях, то изменение имени амазонок на ализонов произведено было Геродотом или, вернее, его источником ввиду невозможности удержать на Днепре легендарное имя, прочно связавшееся с областью Кавказа.
При описании Гипаниса смесь реальных представлений, связанных с впечатлениями от Южного Буга и литературных данных, относящихся к Гипанису-Кубани, выступает весьма отчетливо и из рассказа об Эксампее, горьком источнике, впадающем в Гипанис, толкование имени которого Геродотом, как "Святые пути", приводит нас опять‑таки к ассоциациям с культом Великой матери и амазонок. Но не менее интересно и другое. Подобного источника, как известно, нет в природе. Горечь воды в Буге на некотором расстоянии от моря объясняется проникновением морской воды в его устье. Рассказ же об Эксампее относился первоначально к Гипанису-Кубани, о чем свидетельствует параллельная версия, переданная Витрувием.[17] Причина горечи воды в источнике, портящем вкус воды в Гипанисе, по Витрувию, - находящийся в нем минерал сандарака, или современный реальгар, содержащий до 70% мышьяка, употреблявшегося для изготовления бронзы. Реальгар имеется на Кавказе,[18] но совершенно отсутствует в Приднепровье.
К северу от ализонов Геродот помещает племя скифов-пахарей, а по другую сторону Днепра, к востоку на три дня пути, скифов-земледельцев, носивших также у местных греков наименование борисфенитов. Эти земледельцы-борисфениты жили вдоль левого берега Днепра на 11 дней пути, т. е. почти на все известное по течению этой реки пространство. Относительно значения этих почти одинаковых по смыслу наименований Γεωργοί и Αροτήρες было высказано немало догадок, пока, наконец, прототипы этих наименований, точнее - их скифских оригиналов, греческой этимологизацией которых они являются, не были обнаружены П. Н. Ушаковым в поименованных урартскими надписями и локализуемых в области Кавказа племенных наименованиях ariteri и нескольких других, образованных от общего корня gurg.[19]
Вероятность высказанного Ушаковым предположения подтверждается тем, что имена колхов, гениохов, мосхов и других кавказских племен представляют собой греческие перетолкования местных наименований, что доказывается посредством тех же урартских надписей, в которых засвидетельствованы племенные имена kulcha, igani, muska, причем в случае с Ηνίοχοι мы имеем такую же этимологизацию, как и в случае с Αροτήρες и Γεωργοί перенесение которых с Кавказу в Приднепровье могло быть также связано с перенесением имени р. Гипаниса.
Степные пространства к востоку от скифов-земледельцев до р. Танаиса Геродот делит между скифами-кочевниками и царскими скифами; границей между ними является р. Герр, локализация которой, как мы уже указывали, весьма затруднительна ввиду противоречивых сообщений Геродота.
Что касается скифов царских, то это наименование необходимо прежде всего сопоставить с царскими сарматами Страбона[20] и царскими гуннами Приска Панийского.[21]
Подобное обозначение, как выясняется из данного сопоставления, прилагалось к тому племени, вожди которого держали в своих руках военную власть от имени всего племенного союза. Не исключено, что этот термин ввели по отношению к скифам иранцы, потому что он прилагался, несомненно, к закаспийским скифам-сакам, - обстоятельство, необходимо следующее из замечания Геродота о том, что выше иирков к востоку живут скифы, отделившиеся от царских скифов и пришедшие в эти области (IV, 22).
Обращает на себя внимание не совсем, впрочем, понятная связь имени царских скифов с наименованием реки, местности и племени Геррос: река Герр образует границу племени царских скифов, могилы которых находятся в местности Геррос на Днепре. В той местности живут скифы-герры - самое удаленное на север из подвластных царским скифам племен. Как уже указывалось, эти герры у Птолемея помещены вместе с одноименной рекой в Прикаспии, что и может служить восточной границей распространения их имени, связанного с территорией, занятой царскими скифами или во всяком случае являвшейся территорией их перекочевок. Рассмотренными именами исчерпывается у Геродота перечисление племен, населяющих Скифию. Однако при пересказе легенд о происхождении скифов Геродот называет и некоторые другие, скифские племенные имена, не указывая, однако, их локализации. Одно из этих наименований - сколоты - он объявляет общескифским и бывшим якобы в ходу у самих скифов. Геродот замечает также, что наименование "сколоты" происходит от имени некоего царя. Подтверждения этому в других источниках не имеется, если не считать того, что у Помпея Трога, опиравшегося на многие древние источники,, назван скифский царь Сколопит,[22] чем во всяком случае подтверждается историчность этого племенного имени, которое, впрочем, будучи связано с такими кавказскими племенными именами, как колы и колхи, вряд ли может быть признано-скифским и тем более общескифским, с Геродотовой точки зрения.
С названными кавказскими племенными именами, с прибавлением к ним еще, пожалуй, также и имени кораксов должно быть сопоставлено и имя младшего из сыновей первого скифского человека и царя Таргитая, Колаксая. Имя самого Таргитая в свою очередь связывается с другим скифско-меотским именем - Тиргатао, дошедшим через Полнена,[23] и должно быть сопоставлено с племенным именем тирегетов,[24] локализующимся по нижнему течению Тиры (Днестра). Наименования племен, произошедших от сыновей Таргитая - авхатов, катиаров траспиев и паралатов, звучат частично в несколько измененном виде в Плиниевых авхатах, котиерах, атарнеях и азампатах,[25] которых, он локализует в области Кавказа, прибавляя в одном случае, что верховья р. Гипаниса лежат в области авхатов.[26] Авхатов; и котиеров Плиний упоминает еще также среди закаспийских племен[27] со ссылкой на автора периэгесы среднеазиатских стран, полководца Антиоха великого - Демодаманта. Однако эти племенные наименования, если они принадлежали первоначально области Кавказа, могли оказаться в Средней Азии по ошибке, таким же путем, как и многие из кавказских наименований у Птолемея, о чем речь будет идти ниже.
Как бы то ни было, анализ племенных наименований, фигурирующих в первом варианте легенды о происхождении скифов, рассказанной Геродотом (IV, 5), показывает, что легенда эта сложилась в прикавказских областях, символизируя собой попытку произвести от общего корня названные выше племена, потребность в чем могла появиться лишь в результате объединения этих племен в политический и религиозный союз. Вариант той же легенды передает Диодор (II, 43), у которого сыновьями первого человека и царя - Скифа - объявляются Пал и Нап. Эти имена сопоставляются с упомянутыми Плинием племенными наименованиями палеев и напеев, также упомянутых дважды: в гл. 21-22 кн. VI "Естественной истории" они фигурируют в области Кавказа под именем напры, напей и при этом сообщается, что авхаты и атарнеи истребили танаитов и напеев.
Далее, при перечислении племен, живущих на р. Яксарте, они появляются вновь, как палеи и напей, и при этом говорится, что первые были поголовно истреблены последними. Перед нами, таким образом, совершенно несомненный пример того, как кавказские племенные имена, локализовавшиеся по р. Танаису, переносились ввиду отождествления Танаиса и Яксарта в Среднюю Азию или, наоборот, из Средней Азии на Кавказ (ср. ниже), н при этом переносились не только самые имена, но и связанные с ними легенды об уничтожении одного племени другим. Имя напы звучит, кроме того, в засвидетельствованном Стефаном Византийским (s. v. Νάπις) для азиатской Скифии наименовании поселения Напида, а имя Пал должно быть сопоставлено с именем исторически засвидетельствованного царя Палака, сына Скилура, и с наименованием города или укрепления Палакия в Крыму.[28]
Наконец, еще одно скифское наименование предстает у Геродота в совершенно завуалированном виде. Для его выяснения необходимо обратиться к рассказу об ослеплении скифами своих рабов, содержащемуся в самом начале кн. IV.
По этому рассказу (IV, 2), скифы ослепляют всех своих рабов из‑за молока, переработкой которого те занимались. Слова Геродота: "вот из‑за чего скифы ослепляют..." - предполагают какое‑то объяснение, которого, однако, в тексте нет. Остается или предположить здесь лакуну, или принять за объяснение следующее далее замечание о том, что скифы "не земледельцы, но кочевники", вследствие чего им, вероятно, трудно было присматривать за рабами.
Мотивы ослепления, так же как и история потомства этих рабов, должны быть отнесены к числу легендарных сюжетов, имеющих широкое распространение. Весьма близкий этому рассказ передает Помпей Трог[29] о спартанских парфениях - детях гелотов и свободных женщин, родившихся во время первой Мессенской войны. Аналогичный рассказ связан с историей утверждения второй династии царей финикийского Тира.[30]
Рассказывая о столкновении возвратившихся из азиатского похода скифов с потомками "слепых" рабов, Геродот упоминает о том, что последние для своей защиты выкопали широкий ров от Таврических гор до Меотийского озера в том месте, где оно наиболее широко (IV, 3). Ров этот служил восточной границей области царских скифов (IV, 20). Тот же легендарный рассказ в очень близкой, но все же, видимо, заимствованной из другого источника форме, содержится в отрывке из Домития Каллистрата,[31] автора II‑I столетий до н. э., родом из Гераклеи Понтийской.[32] В упомянутом отрывке речь идет об области Тафра, окруженной рвами, вырытыми потомками скифских рабов, в то время, когда их господа воевали с фракийцами. Эту область, по словам Домития Каллистрата, населяло племя сатархеев.
Об области Тафра и о ее локализации мы узнаем еще из Страбона, сообщающего о племени тафриев (VII, 3, 19), живущих на берегу Каркинитского (или Тамиракского) залива. Совершенно несомненно, что Тафра Каллистрата и тафрии Страбона - имена, возникшие в связи с представлением о рве (τάφρος), о котором упоминает Геродот. Они прилагались, очевидно, к тому самому племени, которое он называет потомками слепых, а Домитий Каллистрат идентифицирует с сатархеямн. При локализации, какую сообщает тафриям Страбон, о рве речь может идти скорее всего применительно к Перекопскому перешейку, который перекапывался, вероятно, неоднократно как в древности, так и в более поздние времена. Локализация эта подтверждается надписью II в. до н. э., найденной в Крыму, близ Симферополя (на месте Неаполиса Скифского) и содержащей ex voto Ахиллу, владыке острова Белого, за победу над сатархеями.[33]
Сопоставление всех этих данных позволяет заподозрить известную связь сатархеев со "слепыми" через тафриев и предположить, что все три наименования имели в виду одно и то же скифское племя, обитавшее у Перекопского перешейка и Каркинитского залива. При этом не трудно себе представить, как сатархеи могли обратиться в тафриев: помимо некоторого чисто фонетического сходства наименований, в образовании второго из них большую роль должно было играть представление о рве, шедшем через перешеек от моря до моря, в той местности, где обитало племя. Это же обстоятельство послужило, очевидно, и основанием для возникновения легенды о потомках скифских рабов, оборонявшихся с помощью рва от возвратившихся из похода скифов. Что же касается до того психологического пути, на котором возникла ассоциация наименований "тафрии" и "слепые", то надо иметь в виду, что греческое τυφλός означает не только "слепой", но также "болотистый" (применительно к местности τυφλή χωρία) и "замкнутый", не имеющий протока, применительно к водному бассейну.
Местность, о которой идет речь, расположенная по берегам Сиваша (Гнилого моря), вполне соответствует этим понятиям. Наименование Τυφλόί, следовательно, будучи перенесено с местности на ее обитателей, могло возникнуть точно таким же образом, как и наименование Τάφριοι. Для того чтобы осмыслить непонятное вне указанной связи пламенное наименование Τυφλόί, Геродот и обыграл его с помощью легенды об ослеплении скифами своих рабов. В том, что это наименование прилагалось также и к известной части скифов, по представлению Геродота не должно было содержаться противоречия, так как скифские племена почитались рабами у скифов царских (IV, 20). Подтверждение такого хода мысли находим в замечании схолиаста ко "Всадникам" Аристофана,[34] полагающего, что τυφλός служит синонимом μολγός и что‑де эти Μολγός, по словам Геродота, живут выше Скифии.
Сопоставление Τυφλόί и Μολγός в устах древнего схолиаста интересно тем более, что у Геродота указанного свидетельства нет, а дело идет, очевидно, о Ιππεμολγοί - гомеровых гиппемолгах. Существенно и то, что в упомянутой схолии Τυφλόί сопоставляются именно с "доителями", т. е. с теми пастухами конских табунов, которых Геродот, вероятней всего, и имел в виду в своем рассказе о слепых скифских рабах.
После всего сказанного ничто уже как будто не мешает думать, что геродотовы "слепые" или по крайней мере их потомки - это жившие у Сиваша сатархеи, считавшиеся пастухами и доителями кобылиц, по традиции, совершенно независимой от Геродота. Такими их изображает во всяком случае Валерий Флакк, заимствовавший свои этнографические данные у Помпея Трога.[35]
Подобного же рода перетолкованием племенного наименования является сообщение Геродота о поедающих сосновые шишки будинах. Мы уже говорили выше, что имя Φθειροψάγοι засвидетельствовано как племенное наименование для Западного Кавказа. Сообщающий о фтейрофагах Страбон локализует их к северу от Колхиды, и эту локализацию (опять‑таки с ложной ссылкой на Геродота) уточняет Арриан, помещающий племя фтейрофагов близ черноморского берега, у селения Нитики, километрах в тридцати к северу от города Питиунта (современной Пицунды), названного так по обилию вокруг него сосны особой породы (πύτις φθειροποιός)[36] , известной и в настоящее время, шишки которой, по словам Теофраста, считались съедобными.
Ссылка Арриана на Геродота[37] позволяет сопоставить страбоновых фтейрофагов с геродотовыми гелонами-будинами и с телонами Пс. Скилака (§ 80). Следует полагать, что во всех случаях речь идет об одном и том же племени гелонов, локализованных Геродотом на севере Скифии, по тем же причинам, по каким он перенес туда и меланхленов, поименованных у Пс. Скилака рядом с гелонами. Геродоту было известно также и другое их имя, приданное ввиду наличия в их местности съедобных шишек. Именно так следует объяснять замечание Геродота о том, что будины, живущие по его локализации в степных или во всяком случае лишенных того специального сорта сосны пространствах между Доном и Волгой, питаются сосновыми шишками XIV, 109). Оторванность же этого имени от первоначальной почвы привела к тому его перетолкованию, которое засвидетельствовано Страбоном и Аррианом: фтейрофаги назывались так от их нечистоплотности и грязи, т. е. имя их понималось уже не как "пожиратели сосновых шишек", а как "вшееды". Возможно, что именно это значение имел в виду уже и Геродот.
Нечто подобное обнаруживается также и при обращении к имени энареев, которых Геродот характеризует как кастрированных жрецов-гадателей Великой богини плодородия (I, 105; ср. IV, 67). Энарейство Геродот изображает, с другой стороны, как некую специфически скифскую "женскую болезнь", насланную на скифов божеством за разграбление ими храма Афродиты в Аскалоне. Энареев Геродот называет также андрогинами (IV, 67), сближая их тем самым с представлением об амазонках, не доводя, впрочем, подобных сопоставлений до конца.
Подобно Геродоту, и Пс Гиппократ[38] старается объяснить состояние энареев (анареев) как болезненное и пространно объясняет его причины. Между тем у Птолемея мы узнаем о скифском племени санареев близ Каспийского моря,[39] на южном берегу которого Страбон помещает анариаков, известных своим инкубационным (т. е. производимым в состоянии сна) оракулом - религиозным установлением, характерным для культа женского божества плодородия. К тому же описание Геродотом энареев как скифских жрецов-гадателей может быть сопоставлено с характеристикой племени аргиппеев, как священного среди своих соседей народа, разбирающего споры и распри и оказывающего приют изгоям. Все эти черты, характерные в равной мере для культа божеств плодородия, с их храмами-убежищами, оставляют мало сомнений в том, что в имени энареев следует видеть племенное наименование, подобно анариакам к аргиппеям, связанное, как и имя древнеперсидских магов или элевсинских эвмолпидов, с определенным культом.
Ближайшими восточными соседями скифов и племенем, родственным по происхождению и по языку, Геродот называет савроматов. О происхождении их он рассказывает легенду, понятную в связи с теми культовыми представлениями и этнографическими фактами, которые были разобраны выше, при рассмотрении легенды об амазонках. Рассказ Геродота о встречах скифских, юношей и амазонок совершенно подобен и основывается на тех же реминисценциях группового брака, как и рассказ Страбона, основанный на сообщении Теофана Митиленского, о встречах амазонок и северокавказских гаргареев. Передавая эту легенду, Геродот сообщает скифское наименование амазонок: Οίόρπατα, что он переводит как "мужеубийцы" (IV, 110). С помощью древнеиранских ассоциаций приводимое им скифское имя сближают с греческим γυναιχοχρατούμενοι - "женоуправляемые",[40] но, может быть, не менее справедливо было бы сопоставить геродотовых Οίόρπατα со скифским же племенным наименованием "азампаты", засвидетельствованным Плинием,[41] и рассматривать его как таковое же.
Савроматов Геродот помещает к северу от Азовского моря, по восточному берегу р. Дона (IV, 21). Это указание позволило современным исследователям ассоциировать с именем савроматов те скифские курганы, которые тянутся от нижнего Дона до Южного Приуралья. Однако Геродот и тут себе противоречит. По другому свидетельству, заимствованному, вероятно, из более древнего источника, земли, через которые протекают реки Лик, Оар, Танаис и Сиргис, т. е., если принять указанные выше отождествления перечисленных наименований, от Волги до Донца, оказываются занятыми меотами (IV, 123). Имя это в устах древнеионийского географа, послужившего в данном случае источником для Геродота, имело, вероятно, лишь территориальное, а не племенное значение и было распространено на земли вокруг Меотиды вообще. В качестве племенного собирательного (χαί Μαιτών πάντων, т. е. "и всех меотов") оно засвидетельствовано эпиграфически уже для IV столетия до н. э.[42] применительно к восточным берегам Азовского моря.
Те же боспорские надписи сообщают и отдельные племенные имена этих меотов. Северными соседями савроматов Геродот называет будинов - наименование этого племени связывается, как мы видели, тесным образом с именем гелонов. Геродот упоминает о деревянном городе Гелоне в земле будинов (IV, 108), который на своем пути через Скифию сожгли персы (IV, 123). В этом городе, говорит он, все деревянное: и жилища и храмы эллинских богов. Будины совершают оргиастические празднества в честь Диониса. Помимо уже установленного выше факта переноса Геродотом прикавказской топонимики на север, к Рипейским горам, будинов связывает с Кавказом как неотделимость их от гелонов, так и указание на то, что они φθειροφαγέουσι, так равно и их дионисийские празднества. О дионисийских празднествах жителей кавказского берега Черного моря сообщает Дионисий периэгет, называя их собирательным именем камаритов.[43] Что же касается деревянных храмов и городов, то не лишне в этой связи вспомнить о деревянных укрепленных поселениях и башнях дрилов и моссиников, описанных Ксенофонтом.[44] За будинами к северу простирается пустыня,[45] которую Геродот распространяет на все северное неизвестное пространство.[46] Она призвана служить рационалистическим коррективом к ионийским представлениям о Северном океане, в существовании которого Геродот, как мы видели, сомневается. Народы, живущие к востоку от будинов и от выше названной северной пустыни, являются уже соседями амиргских скифов, или саков, которых мы сопоставили с saka taumawarga древнеперсидских надписей и которых Геродот называет частью племени царских скифов (IV, 23). Имена тамошних племен - фиссагеты, иирки и аргиппеи - заимствованы им, очевидно, из некоей древней лериэгесы, описывающей сухопутную дорогу из Причерноморья в Закаспийские страны и лежавшей также, вероятно, и в основе псевдоаристеевой "Аримаспеи".[47] Имена эти являются, очевидно, скифскими и первое из них - фиссагеты - должно быть в первую очередь сопоставлено с племенными именами массагетов и фисаматов, последнее из коих подтверждается также эпиграфически в Ольвийском декрете в честь Протогена.[48] Имя иирков засвидетельствовано Плинием[49] и Помпонием Мелой[50] в форме Tyrcae и Тигсае, что позволяет их сопоставить с Οΰργοι Страбона, а может быть, также и с Γεωργοί Геродота и с уграми и обрами древнерусской летописи.
Во всяком случае параллели подобному имени широко засвидетельствованы на всем пространстве Скифии. Имя аргиппеев (аримфеи, или аремфеи, Плиния и Мелы)[51] должно быть сопоставлено с именем скифской богини Аргимпасы-Афродиты,[52] одной из местных ипостасей женского божества плодородия, которую Геродот возводит в общескифское божество, а также, может быть, с упоминавшимся выше племенным именем азампатов и с наименованием Εξαμπαίος, толкуемым Геродотом, как мы помним, также в определенном религиозном смысле. Описывая эти племена, Геродот наделяет их антропологическими и этнографическими чертами, характерными для североазиатских и прикаспийских мест. В особенности в этом отношении типично описание внешнего ввда и образа жизни аргиппеев.
Сходство с позднейшими кочевническими народностями Северного Каспия и Алтая идет вплоть до того, что употребление в пищу сока птичьей (дикой) вишни, или черешни, которую Геродот называет понтиком (IV, 23), свидетельствуется этнографией XIX в. у башкиров и казахов, а для наименования этого сока - άσχυ - находят параллель в позднейшем татарском атши (кислый). Однако наряду с подобными данными чисто этнографического характера Геродот наделяет аргиппеев и совершенно другими чертами, идущими, несомненно, от легенды и культа того божества, с которым аргиппеи, как мы показали, связаны своим именем. Это народ справедливый по преимуществу, их не обижает никто из людей, беглецы находят у них защиту и пристанище; они разбирают споры, возникающие между их соседями.[53]
Обращает на себя внимание сходство этой характеристики с характеристикой исседонов у Геродота же и гипербореев у других авторов. Кое‑что из того, что отличает аргиппеев, характерно также и для энареев - жрецов богини плодородия. Мы уже и выше обращали внимание на то, что легендарные черты присваиваются Геродотом наряду с реальными и этнографически правдоподобными различным скифским племенам, в том числе и массагетам, соседям исседонов, на которых Геродот переносит некоторые легендарные черты их быта, связанные с представлением о добываемом в их стране (или по соседству с ней) золоте.
Скифов Геродот считает пришельцами с востока, потесненными массагетами (IV, 11) и потеснившими в свою очередь киммерийцев, которые из‑за этого принуждены были удалиться в Малую Азию.
Киммерийцев же Геродот склонен считать автохонным населением Восточной Европы, в частности Боспора Киммерийского. Геродот при этом обнаруживает прекрасное знакомство с топонимикой Боспора (который вообще, как и Кавказ, остается вне поля его зрения) и называет Киммерийские стены (валы), Киммерийские переправы (Портмеи) и местность Киммериду (IV, 12) - наименования, подтверждаемые позднейшими авторами, в частности Страбоном, называющим Киммериду и Киммерик на Боспоре (в связи с последним пунктом речь идет также н о вале, XI, 2, 5), и Стефаном Византийским, знающим у устья Меотиды местечко Портмий, или Портмиду.[54]
Выше уже была речь о том, что представление об изгоняющих киммерийцев скифах принадлежит Пс. Аристею, излагавшему в этом случае версию, посредством которой святилища Аполлона объясняли грекам причины вторжения киммерийцев в Малую Азию. Была также речь и о происхождении киммерийской топонимики на Боспоре и о действительной локализации имени киммерийцев на основании ассирийских данных. Следует добавить, что Геродот, как, впрочем, и другие авторы, а также и восточные источники, путает и смешивает киммерийцев и скифов. Так, говоря о скифском походе в Азию, он имеет в виду, несомненно, киммерийский поход. Чувствуя это и сам, он объясняет появление скифов в Азии преследованием ими киммерийцев.
Двадцативосьмилетняя дата господства скифов в Азии[55] также скорее всего должна быть отнесена к киммерийской хронологии.[56] А скифов, дошедших, по словам Геродота, до Сирии (I, 105), хроника Набонида называет киммерийцами. Легенду, передаваемую Геродотом, о гибели скифов на пиру, устроенном для них Киаксаром (I, 106), Страбон (XI, 8, 4) в слегка измененном виде рассказывает о саках, совершавших, подобно киммерийцам и трерам, походы и в Переднюю Азию и в Каппадокию, где их после произведенного ими грабежа и пира истребили персидские полководцы. Из этого следует, во-первых, что Страбон, говоря о саках, имеет в виду, может быть, киммерийцев, известных в Каппадокии и из других источников,[57] а во-вторых, что легенды и рассказы, сообщенные Геродотом о европейских скифах, в действительности относились к скифам (и киммерийцам) азиатским.[58]
К такого рода смутным или легендарным данным Геродота о киммерийцах присоединяется также рассказ о киммерийских царях (в которых следует видеть племенных вождей-жрецов), перебивших друг друга, когда им предстояло уйти из родной земли, и похороненных близ р. Тиры (IV, И). Эта легенда, связанная, быть может, с каким‑либо реальным курганным некрополем в низовьях Днестра, по-видимому, имеет черты широко распространенных легенд о царях-жрецах божеств плодородия, вступающих между собой в ритуальное единоборство, кончающееся смертью одного из борющихся. Классическое выражение этой легенды содержится в преданиях о rex nemorensis арицийской Дианы в Италии, у Геродота же отголосок той же легенды находим в рассказе о священном золоте (IV, 7), охраняемом царями-жрецами, избираемыми на годичный срок и заменяемыми, вероятно, также посредством единоборства.
В противоречие утверждениям о прибытии скифов в Европу из Азии находится замечание Геродота о том, что часть Скифии между Дунаем и Каркинитским заливом именуется коренной и "старой" Скифией (ή άρχαίη Σχυθίη, IV, 99), с которой граничит Таврика, населенная таврами до Скалистого, т. е. до Керченского полуострова. О том, что геродотовы тавры, которых он строго отличает от скифов, и им же упомянутые в иносказательной форме Τυφλοί до известной степени одно и то же, следует из того, что земля их, по Геродоту, начинается от Каркинитского залива, т. е. как раз от того рва, который был выкопан потомками слепых. От этого рва (τάφρος) образовалось, быть может, и имя тавров и наименование всего полуострова (ή Ταυριχή), чему помогло, вероятно, отождествление местной богини плодородия с Ифигенией и Артемидой, которую самое называли Ταυροπόλος или Ταυριχή.
В заключение следует сказать, что из кавказских народов Геродот называет в качестве персидских данников, кроме уже известных через Гекатея тибаренов, мосхов, моссиников и макронов, также алародиев и саспиров. Последних он знает по карте или в периэгесе, ведущей из Передней Азии в Индию, и замечает по этому случаю, что между Колхидой и Индией находятся лишь саспиры да мидийцы.
Имя саспиров, локализующееся в кавказских горах, к востоку от Колхиды, звучало позже в Саспиритиде - области Великой Армении, а еще позже сохранилось в местном наименовании Испир на верхнем Чорохе.
Повествуя о происхождении колхов, Геродот настаивает на тождестве их языка с египетским, на сходстве их обычаев и общности антропологического типа. Весь этот псевдонаучный арсенал понадобился ему для обоснования и истолкования легенды о походе мифического египетского фараона Сезостриса (у других авторов Везоса),[59] в облике которого соединились черты Рамзеса II, Аменхотепа III и других фараонов нового царства, в Европу.
Колхида была привлечена к этой легенде, вероятней всего, потому, что речь тут шла о границах Европы и Азии, т. е. о реке Фасис. В оправдание и подкрепление этой истории, входившей в состав легендарно-исторического багажа ионийских логографов, сообщавших о походах ассирийского царя Нина,[60] эфиопского царя Теарко[61] и египетского Сезостриса,[62] Геродот привлек все, что было можно, вплоть до колхидского льняного полотна, которое, однако, по каким‑то причинам называется у него сардоническим (сардским, II, 105).
Геродот приводит суммарные измерения величины Каспийского моря, о характеристике которого, как замкнутого бассейна, речь была выше: длина его выражается в одиннадцати, ширина восьми днях плавания (1, 203). Весьма любопытно при этом, что географическое понятие "длины" (μήχος) связано у Геродота с представлением о долготном направлении - Европа, по его словам, в длину (μήχεϊ) равна Азии и Ливии, вместе взятым (IV, 45). А это означает, что Каспийское море, по Геродоту, так же как и по Птолемею, оказывается раза в полтора длиннее в долготном, а не в широтном направлении - аберрация, причину которой следует искать скорее всего в условностях древней картографии, изображавшей (на картах-дорожниках) мир вытянутым в долготном и укороченным в широтном направлении.
Такова грандиозная по своим средствам и материалу картина древней Скифии и соприлежных с ней северных стран, начертанная Геродотом. Изложение его, как мы видели, полно разнообразных противоречий, вольных и невольных искажений, завуалированно-легендарных подробностей. Это все же не мешает ему быть наиболее содержательным источником сведений о северных странах, и изучение геродотова "Скифского рассказа" все более и более раскрывает его богатства и его реальное содержание. Интенсивные археологические исследования на территории древней Скифии оживили и подтвердили рассказ Геродота богатейшими данными из области материального быта и искусства скифов.
Скифские археологические памятники со своей стороны содействуют объяснению и пониманию Геродота. Они свидетельствуют прежде всего о том, что геродотов рассказ нельзя понимать буквально, без критики.
Если мы не будем пытаться толковать и объяснять неясные места повествования Геродота, мы никогда не освободимся от тех многочисленных противоречий и несообразностей, которые его наполняют.
Если мы не постараемся понять зависимость Геродота от разноречивых источников, с одной стороны, от его позиции по отношению к ионийской натурфилософии, мифографии и этнографии, с другой, если мы не поймем, что при описании европейских скифов Геродот, зачастую не отдавая себе в этом отчета, пользовался данными, относящимися к скифам закаспийским, а также, описывая скифов своего времени, приводил сведения, относящиеся к временам давно прошедшим, мы не поймем тогда толком даже того, почему столь яркое и детальное описание скифского погребального обряда, какое дает Геродот (IV, 71 сл.), не находит себе точного подтверждения в скифских курганах между Днепром и Доном, а ярко документируется данными раскопок больших скифских курганов на Алтае,[63] равно как не поймем и того, почему границы названных им скифских племен не укладываются на современную археологическую карту.

---

[1] Этот принцип приписывает, однако, Геродоту М. И. Артамонов в своей работе «Этногеография Скифии» («Записки Ленинградского университета», серия исторических наук, т. 13, 1949).
[2] P. — W., RE, VI, XI, 762.
[3] Ptolem., Geogr., III, 8, 2.
[4] У Пс. Скимна (стр. 850) Пантикапом именуется Керченский пролив; такое же значение имеет это наименование, по-видимому, и у Евстафия в схолии к Дионисию периэгету (ad v. 311). Ср. M. Vasmer. Untersuchungen über die ältesten Wohnsitze der Slaven, I, Leipz., 1923, стр. 73. В. И. Абаев производит наименование Пантикап от древнеиранского pante(i) (в Авесте panta, русское — путь). См. его Осетинский язык и фольклор, М. — Л., 1949, стр. 175.
[5] Ср., однако, IV, 56; VI, 53, где Геродот сообщает, будто Борисфеи известен на 40 дней плавания, что противоречит его же собственным словам о протяженности Скифии к северу всего на 20 дней плавания и обычно исправляется на 14 дней; Г. Штейн (Н. Stein. Herodotos, II, 2, Berl., 1902, стр. 54) доказывает неправомерность подобной эмендации.
[6] Ptolem., Geogr., V, II, 2.
[7] Plin., NH, VI, 49; ср. VI, 20.
[8] Plin., NH, VI, 48.
[9] Plin., NH, IV, 89 сл.
[10] Strab., VII, 4, 5.
[11] Перенесение прикубанской топонимики к Южному Бугу продолжалось и значительно позднее. Равеннский аноним показывает населенный пункт Дандарий на побережье Меотиды близ устья Кубани, связанный с именем племени дандариев (Geogr. Rav., p. 369, 15), и также близ Ольвии, на Буге (р. 177, 11).
[12] Strab., VII, 3, 17; Ptolem., Geogr., III, 5, 2.
[13] Plut., Pomp., 35; Eustath. ad Dion. Perieg., 772.
[14] IOSPE, 12 , 16.
[15] Ср. Strab., XII, 3, 21: «некоторые пишут «алазонов», а другие «амазонов»«…
[16] Strab., XI, 2, 10; ср. «Из истории северочерноморских культов». СА, 1960, № 4, стр. 48 сл.
[17] Vitruv., De archit., VIII, 3, 11.
[18] Рачинское месторождение. А. Бетехин. Минералогия. М., 1950, стр. 63.
[19] См. ВДИ, 1946, № 2, стр. 42; ср. также Οϋργοι у Страбона, VII, 3, 17.
[20] Strab., VII, 3, 17.
[21] Prisc. Pan., fr. 1.
[22] Just., II, 4, 1.
[23] Pol., Strat., VIII, 55.
[24] Strab., VII, 3, 1. Таргитая в качестве сына Зевса-Папая отождествляет со скифским Гераклом Б. Н. Граков (Скифский Геракл. КСИИМК, XXXIV, 1950, стр. 7 сл.), а за ним М. Ф. Болтенко (Herodoteanea. Матерiали з археологii пiвнiчного Причерномор’я, III, Одесса, 1960, стр. 33 сл.). Именем своим он может быть также сопоставлен со скифским Аполлоном-Гетосиром (во фракийской форме Сирегет, засвидетельствованной как в греческой — θεός Σουρεγέθγς О. Wejnreich, Athen Mitteil, XXXVII,. стр. 19, № 88, так и в латинской — heros suregethes. N. Mateescu. Ephemeris Daco‑Romana, 1, 1923, стр. 159-эпиграфике). Это еще больше утверждает Таргитая в качестве бога-героя и эпонима племени тирегетов. Живучесть и распространенность этого имени в среде степных евразийских племен свидетельствуется наличием его у авар в VI столетии н. э. и еще позже в монгольском народном эпосе, в форме Тургатай. См. М. Ф. Болтенко, назв. работа, стр. 40.
[25] Plin., NH, VI, 22.
[26] Plin., NH, IV, 89.
[27] Plin., NH, VI, 50. Скифских конников авхов и их вождя-эпонима Авха знает Валерий Флакк (Argon., VI. 60 сл.), а Птолемей (Geogr., V, 8, 27) называет область Авхиду, связанную, несомненно, с этим же племенным именем.
[28] Strab., VII, 4, 7.
[29] Just., III, 4, 8.
[30] Just., VIII, 3.
[31] Steph. Byz., s. v. Τάφραι.
[32] FHG, IV, стр. 353.
[33] IOSPE, 12 , № 244.
[34] Aristoph., Equit., 936.
[35] Val. Flacc., Argon., VI, 145: ditant sua mulctra Satarchen.
[36] Theophr., Hist. plant., II, 2, 6.
[37] Arr., PPEux., 27.
[38] Hippocr., De aëre etc., 22.
[39] Ptolem., Geogr., V, 9, 25.
[40] См. Б. Н. Граков, ВДИ, 1947, № 3, стр. 101 сл.
[41] Plin., NH, VI, 20.
[42] IOSPE, II, 10, 11 и др.
[43] Dion. Perieg., 701слл.
[44] Xenoph., Anab., V, 1, 2 слл. Здесь не лишне напомнить о легендах, рассказывающих об эллинском происхождении ахеев, гениохов, зигов и некоторых других «ахейских» племен северокавказского побережья. Strab., XI, 2, 12. Легенда об эллинском происхождении гелонов скорее всего основывается на сходстве их племенного наименования с древней формой имени эллинов: геллы, селлы, гелоты.
[45] Herod., IV, 22.
[46] Ср. Herod., IV, 18 и 20.
[47] Существование такого пути, а следовательно и каких‑либо известий о нем уже в VI столетии до н. э., позволяют предполагать также и некоторые археологические данные о торговых сношениях западной Скифии с Приуральем. См. Б. М. Граков. «Чi мала Ольвiя торговельни звязки з Приураллям». «Археологiя», 1952, стр. 42 сл.
[48] IOSPE, 12 , 16.
[49] Plin., NH, VI, 19.
[50] Mela, I, 116.
[51] Plin., NH, VI, 34; Mela, I, 117.
[52] Herod., IV, 59.
[53] Herod., IV, 23.
[54] Steph. Byz., s. v. Πόρθμιον.
[55] Herod., I, 106.
[56] Ср. H. Stein, Herodotos, I, стр. 127.
[57] Herod., IV, 12.
[58] Присутствие киммерийцев-скифов в Азии подтверждается археологическими раскопками 1956 г. Во фригийском Гордионе (R. S. Joung. Gordion. Am. Journal of Archaeology, 61, 1957, № 4, стр. 319), где отмечен слой пожарища, хронологически совпадающего с киммерийским нашествием. Оборонительные стены Гордиона выдержали сильные атаки со стороны киммерийцев, судя по большому количеству найденных в них бронзовых наконечников стрел скифского типа, в большинстве случаев двуперых. Большое количество двуперых скифских стрел отмечено также при раскопках близ так называемого монумента Мидаса (E. Haspels. PhrygieIII. Céramique ettrouvailles diverses. Paris, 1952, табл. 42а). Впрочем, киммерийцы в Гордионе и вообще в Малой Азии могут быть уловимы не только по следам причиненных ими разрушений. Так, некрополь Гордиона в 1955 г. Дал курганное погребение с двумя конскими скелетами. В инвентаре — бронзовая прорезная бляшка, предметы конской сбруи (AJA, 60, 1956, № 3, стр. 266, табл. 96, рис. 56-58). Хотя восточноанатолийский погребальный обряд знает для более раннего времени спорадически сопровождающие захоронения животных (большей частью, однако, парциальные), это захоронение, не являясь одиноким в некрополе Гордиона, настолько приближается к скифскому обряду, что может быть предположительно отнесено к числу киммерийских. Киммерийско-скифским является, может быть, и найденный в Гордионе кусок чешуйчатого панциря из спекшихся и перержавленных железных пластинок (Anatolian Studies 1, 1951, стр. 9 сл.). Следы киммерийских разрушений обнаружены раскопками в Смирне, где в 1950 г. В развалинах сооружения культового характера найдено много скифских стрел. Разрушение довольно точно датируется последними десятилетиями VII столетия по коринфским керамическим фрагментам. В Богазкеё мы опять‑таки находим в изрядном количестве двуперые скифские стрелы, некоторые из них с бородкой (K. Bittel und H. G. Güterbock. Boghazköy I. Neue Untersuchungen in der Hethit. Hauptstadt, 1935, стр. 53 и табл. II). Еще далее к востоку, на Султантепе, раскапывался храмовый комплекс, видимо разрушенный совместными халдейско-скифскими усилиями близ 610 г. до н. э. Об этом свидетельствует, в частности, одно из немногочисленных погребений (№ 3), найденных близ храма, содержащее скелет в скорченном положении, с двумя трехперыми бронзовыми скифскими стрелами и железной поясной пряжкой, а также с костями лошади (S. Lloyd and N. Gökce. Sultantepe. Anatolian Studies III, 1953, стр. 27 сл.)
[59] Ср. Just., I, 1, 4.
[60] Diod., I, 2.
[61] Strab., I, 3, 21.
[62] Plin., NH, XXXIII, 52.
[63] С. И. Руденко. Культура населения Горного Алтая в скифское время. М. — Л., 1953.