Север в «Землеописании» Гекатея Милетского

Если на ионийских картах эпохи Анаксимандра можно наблюдать основы и начала ионийских географических представлений, то "Землеописание" Гекатея Милетского, составленное на рубеже VI‑V столетий до н. э., и сопровождавшая его, по всей вероятности, карта Вселенной представляют собой итоги того, что создала ионийская космология и география в результате навигационного и колонизационного опыта и теоретической разработки физических и философских вопросов, имеющих отношение к представлениям о Земле.
Источниками "Землеописания" (Περίοδος τής γής) послужили древние периплы и периэгесы - такого типа, как те χατάπλοι, которые мы старались усмотреть в основе каталога древнейшей Аргонавтики, а также описаний некоторых частей маршрута мифического корабля, и значительно более развитые и всеобъемлющие - вроде упомянутого перипла Эвтимена или аналогичного ему греко-финикийского перипла Средиземного моря и берегов Атлантики. Им должна была быть использована также и периэгеса по восточноевропейским и азиатским странам, аналогичная той, которой пользовался Геродот и которая получила свое отражение также и в "Аримаспее" Пс. Аристея.
Знал он, несомненно, также и сочинение, посвященное описанию экзотических североиндийских областей, а также плавание по р. Инду и Индийскому (Южному) океану, которое связывалось с именем Скилака из Карианды, не говоря уже о том, что ему были известны древнеперсидские официальные данные относительно границ и населения сатрапий Персидского царства, а также дорожники, вроде того, на основании которого Геродот описывал царскую дорогу из Сард в Сузы. Дорога эта, разно как и те области, по которым она проходила, была нанесена на карту, показанную милетским тираном Аристагором спартанскому царю Клемеону.[1] Эта‑то карта и должна была быть, по всей вероятности, картой Гекатея или по крайней мере соответствовать тому, что излагалось в его сочинении.
Если карта эпохи Анаксимандра, насколько позволяют судить те скупые данные, которые содержатся в описании Пс. Гиппократа, представляется нам лишь весьма односторонней географической схемой, то в противоположность этому карта эпохи Гекатея должна была содержать детальное изображение средиземноморских и переднеазиатских стран. Гекатеем в его "Землеописании" наряду с географическим и этнографическим был использован также и большой мифико-географический материал - были упомянуты и соответствующим образом локализованы племена гипербореев, аримаспов, исседонов и амазонок.
В представлении Гекатея суша также была окружена океаном или внешним морем. Однако Гекатей выделял в качестве третьего материка Ливию, о чем мы находим соответствующие указания у Геродота (IV, 42). Рекой, отграничивающей Ливию от Азии, у него был Нил, о чем, кроме Геродота, свидетельствует также и Пиндар.[2] Трудно сказать, соединялся ли у него Нил с океаном - в схолии к Аргонавтике Аполлония Родосского дано как будто бы подтверждение этого в свидетельстве, что Гекатей будто бы выводил аргонавтов в океан по Фасису, а из океана возвращался в Средиземное море по р. Нилу.[3] Возможно, однако, что Гекатей также предполагал некоторый волок между океанским берегом и истоками Нила, как это делали Пиндар и Геродот. Мы не знаем также, где он помещал эти истоки и, соответственно этому, как проходила граница между Азией и Ливией.
Хотя Эритрейское море (Аравийский залив) было известно Гекатею, но он должен был представлять его себе морем замкнутым, как это засвидетельствовано еще для Дамаста Сигейского, младшего современника Геродота, известного тем, что он заново переработал ионийскую карту мира, т. е., очевидно, именно карту Гекатея.[4] Так заставляет думать и самое установление границы материков по Нилу, ибо если бы Гекатею была известна связь Аравийского залива с Индийским океаном, то он провел бы границу именно здесь, так как Суэцкий перешеек был перекопан при Дарий I. Впрочем, еще спутники Александра Македонского, описавшие его поход и интересовавшиеся вопросами географии, находили истоки Нила в Индии, принимая за них реки Акесин или Гидасп,[5] несомненно, на основании древне-ионийских данных. Из этого следует, что и у Гекатея Нил должен был течь скорее всего с востока.
Вообще у Гекатея следует предполагать лишь три пути для выхода во внешнее море: Геракловы столпы, Фасис и Нил. Все остальные водные бассейны, которые ему были известны, должны были соответственно этой теории представляться замкнутыми, подобно Эритрейскому морю. На юге Европы ему были известны три полуострова: Испания, Италия и Греция; на северо-западе же высился Эстримнидский мыс, у которого были расположены Касситеридские острова. Это почти и все, что было известно Гекатею о Северо-Западной Европе, населенной кельтами и лигурами, которых он вряд ли мог подразделить на более дробные и реальные племена.
Как и на карте Анаксимандра, Черное море было у Гекатея как бы продолжением Средиземного моря к востоку; на северо-востоке поместилось и Азовское море. Имея в виду, должно быть, карту Гекатея, Прокопий[6] замечает, что древние (т. е. ионийцы) противополагали на карте Фасис Гадитанскому проливу (Гибралтару). Скифия, граничившая на западе с Кельтикой, занимала всю Центральную и Восточную Европу, а также значительную часть Азии. Несомненно, от Гекатея исходит то стремление к известной геометризации Вселенной в отношении распределения главных окраинных народностей, которое мы находим у следовавшего слепо за ионийцами Эфора; населенный мир представляет собой параллелограмм со сторонами, расположенными по странам света и удлиненный с запада на восток. Северную его часть занимают скифы, южную - эфиопы. На западе помещаются кельты, на востоке - инды. Такую же точно геометризированную схему, по всей вероятности восходящую к Гекатею, кладет Геродот в основу своего описания Скифии (IV, 101): эта страна представляет собой квадрат. От Истра до Борисфена 10 дней пути, столько же от Борисфена до Меотиды, а до меланхленов, живущих к северу от скифов, 20 дней пути. Понятие Скифии Гекатей распространяет на все пространство от Кельтики до границ древнего Ирана и Индии.
Следует думать, что Стефан Византийский и некоторые другие авторы сохранили значительную часть тех племенных наименований и той топонимики, которая фигурировала у Гекатея. Известны также некоторые конкретные детали, характеризующие представления Гекатея о Скифии. Так, мы знаем через Аммиана Марцеллина, что Черное море на ионийских картах изображалось в виде составного скифского лука, тетиву которого символизировало малоазийское побережье. Что же касается до северных берегов Черного моря, то, поскольку об этом позволяют судить сохранившиеся фрагменты, Гекатей знаком с Кавказским берегом и с Боспором Киммерийским значительно лучше, нежели с западным и северо-западным побережьями. На кавказском берегу он показывает почти все те племена, что и позднейшие периплы; кораксы, колы, колхи, мосхи, матиены, бехиры, дизеры, макроны, мары, тибарены, моссиники и халибы.[7]
Быть может, впервые Гекатей называет Кавказские горы, которые у него фигурируют, видимо, наряду с Рипейскими горами, изображенными на севере, тогда как Кавказ занял свое место между Черным и Каспийским морями. Далее, ему прекрасно известен азиатский Боспор: он называет Фанагорию и остров Фанагора, также Апатур и Гермонассу и племена синдов, иксибатов и дандариев. Следует думать, что во времена Гекатея Боспор Киммерийский был колонизован и заселен преимущественно в его таманской части, наименование же Керченского полуострова "Скалистым", или "Диким" Херсонесом (Χερσόνησος τρηχέη) у Геродота должно быть отнесено за счет Гекатея, как и неосведомленность Геродота о Пантикапее, который в его время был уже цветущим городом.
Гекатей прекрасно знает Фракию, не только береговую ее часть, но и внутренние области между Гемом и Истром. Он называет ряд племен внутренней Фракии: бантии, датилепты, дисоры, энтрибы, ксанты, трисплы, котррых более поздние авторы не упоминают, вследствие чего невозможна и их ближайшая локализация. Границей Европы и Азии у Гекатея служит Фасис, но локализация этого наименования была у него недостаточно определенной или такой же двойственной, как и локализация имени Гипанис, породившая у позднейших географических писателей много и поныне еще окончательно не всегда разъясненные недоразумений.
Вследствие того, что от "Землеописания" Гекатея сохранились хотя и многочисленные, но ничтожные по размерам фрагменты, называющие преимущественно лишь отдельные географические имена, восстановление более общей картины северных стран, по Гекатею, является целом весьма проблематичным и трудным. Кое‑что может быть получено из геродотовой критики ионийских географических представлений, кое‑что угадывается в его позитивном изложении, и, однако, всего этого оказывается недостаточно. Известной заменой этой утраченной навеки общей картины причерноморских стран, начертанной некогда Гекатеем, могла бы, может быть, служить та художественная периэгеса окраинных областей Вселенной, которую влагает в уста Прометея Эсхил. Она, с одной стороны, отражает, несомненно, как мы это показали выше, мифико-географическую картину, построенную в периэгесе Аримаспеи Пс. Аристея, с другой же - она отражает взгляды и представления Гекатея, старшего современника Эсхила, географическая схема которого оказала глубокое влияние на многие поколения не только ученых писателей, но и художников.
Схематическая и с историко-географической точки зрения весьма отвлеченная картина Северного Причерноморья, набросанная Эсхилом, заслуживает тем не менее самого пристального изучения в надежде на то, что из нее могут быть почерпнуты какие‑либо данные для реконструкции древнеионнйских географических представлений, а также, может быть, и для расшифровки представлений более поздних, но основанных на возникших еще в ионийскую эпоху недоразумениях, не поддающихся пока что вразумительному истолкованию.
Описание северных и иных стран, которое дает Эсхил в "Прикованном Прометее",[8] довольно смутно, и путь, проделанный бегущей от преследования Геры Ио, сбивчивый. Поэт ведет ее по направлению к солнечному восходу - сначала к скифам, потом к халибам и, наконец, приводит ее к реке "Буйной" (ϓβριστής), вдоль которой он ее заставляет идти до самых истоков у кавказских снежных вершин. Перевалив через них, Ио поворачивает к югу и, пройдя через земли скифских амазонок, которым впоследствии надлежит переселиться к реке Термодонту, достигает Киммерийского перешейка у Меотийского пролива. Покинув Европу, Ио переправляется в Азию, сообщив этим своим действием проливу имя Боспора. В другом месте Эсхил (ст. 427 слл.), еще более суммарно очерчивая путь Ио, сообщает о том, что ее страдания оплакивают колхидянки, скифы у Меотийского озера и народ Аравии, жилища которого расположены близ Кавказа.
Чтобы разобраться в этой весьма необычной географической обстановке, необходимо представить себе, что Эсхил перенес по каким‑то причинам значительно к западу Кавказ, а вместе с ним и некоторую прикавказскую номенклатуру, в частности имя халибов, локализовавшихся Гекатеем в юго-западном Закавказье. И Кавказ, и вытекающая из его горных вершин река "Буйная" оказываются на европейской (в античном понимании этого слова) территории, т. е. на западном берегу Боспора Киммерийского.
Кавказ, следовательно, нужно представить себе в соответствии с этой картиной на севере Восточной Европы, а реку "Буйную" - впадающей в Черное море где‑либо в районе Днепровско-Бугского лимана. Амазонки, живущие к юго-востоку от этого перемещенного Кавказа, конечно, не кто иные, как известные из других источников савроматиды,[9] которых легенда локализовала в низовьях Дона и на Кубани.
Как видим, представления Эсхила о северочерноморских странах оказываются противоречащими не только действительности, но также и тем данным, какими располагала, по обычному мнению, древнеионийская наука, поскольку об этом позволяют судить основанные на ионийских источниках позднейшие периплы и землеописания. Кавказ высится к северу от Черного моря и к западу от Азовского моря, в Черное море впадает текущая с Кавказа река, которой Эсхил присвоил необычное и другими авторами незасвидетельствованное наименование. Эсхил сознательно (а отчасти, может быть, и бессознательно) схематизировал и исказил ту географическую картину, которая возникала в его представлении на основании данных Пс. Аристея и в особенности Гекатея. В этом искажении, разумеется, должна быть своя логика, которую и было бы весьма интересно обнаружить.
Мы уже знаем, что реальной основой представления о легендарных Рипейских горах для древних греков мог послужить, вероятней всего, только Кавказ с его высочайшими, дикими и покрытыми вечным снегом вершинами. Других подобных гор в поле зрения греков в VI столетии до н. э. не было. Мы знаем также, что и самое имя Рипеев связывается с Кавказом через библейские имена Рафа и Рифат, локализуемые по указанию "Книги юбилеев" именно на Кавказе. Эта древневосточная локализация Рипеев перешла к ионийцам, о чем свидетельствуют Помпоний Мела и Плиний, изображавшие Рипейские горы как продолжение Кавказского хребта. К тем же древневосточным космологическим представлениям восходит и то мнение, которое о Рипейских горах высказывал Аристотель,[10] ссылаясь при этом на многих ионийских ученых (πολλοί τών άρχαίων μετεορολόγων). Он изображает Рипейские горы как возвышенность на севере земной поверхности, за которую на ночь прячется Солнце.
Подобные взгляды сохранялись еще и значительно позже. На знаменитой древнеримской карте мира Випсания Агриппы[11] Рипейские горы были изображены тянущимися вдоль северной оконечности обитаемой земли, от Атлантического до Восточного (Эойского) океана.
Вероятней всего, именно эти представления о Кавказских горах как о мифических северных Рипеях и послужили причиной того, что Эсхил перемещает Кавказский хребет в северозападном направлении. Следует думать, что опору для этого Эсхил нашел если не в самом тексте Гекатея, то в распространенной и общепринятой древней мифологической традиции. Скорее всего следует предположить, что именно Гекатей впервые разделил эти понятия - Рипеи и Кавказ, поместив первые к северу от второго, а Эсхил в силу укоренившейся традиции перенес новое имя вслед за ассоциирующимся с ним более привычным с востока на север.
Геродот также не называет по какой‑то причине имени Рипейских гор в своей истории, но, рассказывая о северных соседях скифов, упоминает про неприступные горы на северо-востоке, за землями аргиппеев и исседонов, у подошвы которых лежат безвестные страны и живут фантастические люди, в существование которых он не верит.[12] Если проследить локализацию аргиппеев, исседонов, аримаспов и гипербореев у Помпония Мелы, Плиния и других, основывающихся на древнеионийских хорографиях и периэгесах авторов, то становится ясно, что расположение всех этих мифических племен связано так или иначе с представлением о Кавказе. Поэтому, надо полагать, Геродот и не упоминает о Рипейских горах, оставляя непоименованными те горы, где живут аргиппеи, исседоны и гипербореи, что он смущен их тождеством с Кавказом, имя которого должно быть незадолго перед тем было введено в литературу Гекатеем или его источником - авторами периплов, услыхавших его от милетских мореплавателей.
Следующий вопрос, возникающий перед исследователем эсхиловой географии Северного Причерноморья, заключается в распознании реальной реки, представляемой поэтом под именем "Буйной". Древний схолиаст полагает, что это был Араке, на основании сходства этимологии того и другого наименования.[13] Однако принятие этого предположения внесло бы дополнительные противоречия и искажения в географические представления Эсхила: Араке не впадает в Черное море, а в этом случае необходима река, связанная своими истоками с Кавказом (или с Рипейскими горами), а своим устьем с Черным морем. Гораздо более подходящей для сопоставления с рекой ϓβριςτής Эсхила является, несомненно, древний ϓπανις, наименование, как известно, прилагавшееся к двум северочерноморским рекам - Кубани н Бугу, которое также весьма тесно связано и с именем Φάσις (ср. переходные формы: ϓπασις, ϓφασις) прилагавшимся к реке, разделявшей, по Эсхилу же,[14] европейский и азиатский материки.
Приложение имени Ттгаук; к Кубани и Бугу одновременно создавало неопределенность и неустойчивость его локализации - неустойчивость, которая прослеживается вплоть до Птолемея,[15] помещающего Гипанис между реками Борисфеном и Каркинитом, т. е. примерно как раз там же, где заставляет впадать в море реку ϓβριςτής Эсхил.
Двусмысленность, связанная с локализацией Гипаниса, была Эсхилу в его художественных целях, несомненно, на руку. Следует предполагать, что текст Гекатея содержал (с большей или меньшей степенью выразительности) эту двойственную локализацию реки Гипаниса. Вероятней всего, среди рек, берущих начало в Рипейских горах, наряду с Истром, Борисфеном, Танаисом была названа Гекатеем также и р. Гипанис. Вторично же она могла быть названа среди рек, берущих начало в Кавказских горах.
Совершенно ясно к тому же, что какое‑то время представление о Гипанисе-Кубани совмещалось с представлением о Танаисе-Доне, истоки которого поэтому некоторые древние географы вплоть до Теофана Митиленского упорно показывали на Кавказе[16] или в Рипейских горах, в чем, как мы убедились, нет никакого противоречия. Если же этого не делает Геродот, утверждающий, что Танаис берет начало из некоего верхнего озера[17] - известие, поражающее позднейших комментаторов своей кажущейся достоверностью, - то это может быть только потому, что на его представления о Танаисе повлияли данные об азиатских реках Яксарте и Оксе, к которым в древности также неоднократно прилагалось имя Танаиса,[18] и истоки которых, в частности истоки Окса, указывались в горном озере Оаксе.[19] Имя Гипанис объединяет, таким образом, в себе представление не только о Фасисе, но и о Танаисе.
Этим самым снимается и еще одно кажущееся противоречие у Эсхила. Мы уже знаем, что в "Прикованном Прометее" Эсхил проводит границу между Азией и Европой по Киммерийскому Боспору, переплыть который заставляет он Ио. И этому не противоречит схолиаст Дионисия Периэгета (adv. 10), указывающий на то, что Эсхил в "Освобожденном Прометее" и Софокл в "Скифах" называют реку Танаис границей материков. И, однако, в отрывке из "Освобожденного Прометея", сохраненном Аррианом,[20] границей Азии и Европы названа, как известно, река Фасис. Геродот приводит обе версии: одни‑де считают границей Европы и Азии р. Фасис, другие же Танаис и Киммерийские переправы.
Следует думать, что обе эти версии наличествовали уже и в тексте Гекатея, во всяком случае их следует предполагать известными Эсхилу; это явствует из эпитета δίδυμος (двойной, двойственный), прилагаемого им в указанном отрывке из "Освобожденного Прометея" к понятию евразийской границы (τέρμων).
Бóльшую древность следует приписать, вероятно в качестве пограничной реки, Фасису (сравните противопоставление Нила и Фасиса в качестве разделяющих материки рек у Пиндара).[21] Однако отождествлять этот древнейший Фасис приходится не с Рионом и даже не с Доном, а с Кубанью, устье которой стало известно грекам одновременно с Боспором Киммерийским и за которой сохранилось имя, почти равнозначное имени Фасиса. Перенесение же понятия границы материков на р. Дон (Танаис) и отождествление Фасиса с Рионом - явление более позднее, на что, впрочем, уже было указано выше.
Современных толкователей Геродота поражает достоверность его сведений о Каспийском море, как о замкнутом бассейне, стоящая в противоречии с представлениями александрийских географов, возродивших, как обычно полагают, древнеионийскую точку зрения на Каспийское море, как на залив Северного (Кронийского, Амальхийского) или Восточного (Эойского) океана.[22] К сомнениям на этот счет позднейшая наука пришла, очевидно, потому, что a priori представлялся нелепым взгляд, соответственно которому фантастические данные александрийских географов о Каспийском море были бы шагом вперед по сравнению с позитивной и соответствующей географической действительности осведомленностью Геродота. Он будто бы располагал в отношении кавказских стран сведениями более достоверными, чем у его непосредственных предшественников, и из них прежде всего у Гекатея, а также и чем у его преемников, вплоть до Птолемея, впервые, может быть, показавшего на своей карте устья рек Волги, и Урала.
Необычайная осведомленность Геродота по сравнению с остальной географической литературой древности могла бы объясняться лишь тем, что он располагал более достоверными данными, почерпнутыми из каких‑либо иранских источников, но при этом остается непонятным, почему этими же сведениями не воспользовались писатели эпохи Александра Македонского и диадохов, находившиеся в более тесном соприкосновении с иранским культурным миром, чем Геродот? Эратосфен, подытоживший результаты, добытые географической наукой IV столетия до н. э., также не преминул бы воспользоваться этими данными. Тем более, что знания Эратосфена о Каспийском море основывались на сведениях, полученных Патроклом, навархом царя Селевка Никатора, плававшим по Южному Каспию в 80-х годах III столетия до н. э.[23] Все это не помешало Эратосфену, также как и его источнику Патроклу (почему, - об этом речь подробно будет идти ниже), принять Каспийское море за залив океана. Но каковы же были представления о Каспийском море Геродотовых предшественников - ионийцев и прежде всего Гекатея?
В точности это неизвестно, так как отрывки "Землеописания", относящиеся к этому предмету, не позволяют высказать сколько‑нибудь категорическое суждение.
Геродот весьма настойчиво в полемической форме дважды указывает на то, что Каспийское море является замкнутым бассейном, не соединяющимся ни с каким другим морем (1, 203, IV, 40). Эта полемика была направлена, как считалось, против Гекатея, так как представление о морях, как о заливах океана, возводится иногда к ионийцам. Однако мы помним, что Гекатей, также как и значительно позднее его Дамаст,[24] считал Эритрейское море замкнутым, а спутники Александра Македонского искали истоки Нила в Индии,[25] на основании чего мы заключили, что Нил у Гекатея течет с востока. Именно такие представления и отображают строки Эсхила,[26] в которых Прометей указывает Ио путь от аримаспов, локализующихся у Рипейских гор, на крайнем северо-востоке Скифии[27] к эфиопам, живущим на границе Азии и Ливии, у истоков р. Нила. При этом ни слова не говорится о том, что Ио должна переплыть Каспийский залив океана, лежащий на ее пути, а лишь миновать шумящее море. Из сказанного следует скорее всего, что Каспийское море представлялось Эсхилу так же, как позднее и Геродоту, морем внутренним, замкнутым, и не потому, однако, что ему или его географическому источнику был известен этот реальный факт, а скорее всего из тех теоретических соображений, на которые уже указывалось выше, а именно, что все бассейны, за исключением средиземноморского, разделявшего материки, не должны были иметь сообщения с океаном. Эти представления, характерные для ионийской географии и так ярко выраженные Эсхилом, необходимо отнести также и к Гекатею, сохранившиеся фрагменты которого убеждают в том, что, по его мнению, с океаном соединялись лишь две разделявшие материки реки - Фасис и Нил.[28] Таким образом, и для Гекатея Каспийское море скорее всего должно было являться замкнутым бассейном, что, впрочем, косвенным образом может быть выведено и из его собственных слов во fr. 173, где говорится, что Каспийское (Гирканское) море окружено высокими горами (περίτήν ϓρχανίαν θάλασσαν).
Следовательно, и полемика Геродота, настаивающего на замкнутости каспийского бассейна, направлена, по-видимому, вовсе не против Гекатея, а против тех неизвестных предшественников Эратосфена,[29] которые, быть может, еще и в рамках древнеионийской науки выдвинули предположение о внутренних морях, как о заливах океана. Впрочем, и по этому поводу следует подозревать известные противоречия в тексте самого Гекатея. Геродот, ссылаясь на ионийцев, в одном случае приписывает им (а следовательно, и Гекатею) древнемифологическое представление об океане как об омывающей Вселенную реке (II, 21), с чем согласуется и указание на то, что эллины‑де полагают, будто бы водным путем можно проникнуть с востока на запад вдоль северной оконечности мира, но не могут этого доказать (IV, 8).
Кроме того, Геродот, явно на основании результатов путешествий Эвтимена из Массалии и Скилака из Карианды, предполагаемых известными также и Гекатею, утверждает, что Средиземное, Атлантическое и Эритрейское моря суть одно и то же (I, 202). Последнее замечание позволяет утверждать, что в эпоху Геродота представление о Средиземном и Эритрейском морях, как о частях океана, было уже в ходу. Вполне допустимо, что кем‑либо, по аналогии, было высказано подобное же предположение и в отношении Каспийского моря, которое Геродот и оспаривает, при этом не только с "эмпирических", т. е. основанных на реальном знании, позиций, но и с позиций чисто теоретических и в данном случае достаточно консервативных.
Противоречивая смесь положительных знаний и легендарных представлений характерна, очевидно, для Гекатея не в меньшей степени, чем для Геродота. Гекатеевы представления об океане
при всей кажущейся стройности его космологической схемы вряд ли отличались последовательностью и цельностью. Во всяком случае то обстоятельство, что Геродот то упрекает его в приверженности к легенде, то, видимо, на него же опирается при изложении наиболее важных результатов ионийского навигационного опыта, показывает, как в представлениях Гекатея об океане наряду с реальными и положительными данными уживались легендарно-поэтические идеи о мифическом всеобъемлющем потоке, окружающем эйкумену и отделяющем царство живых от царства блаженных. О живучести подобных чисто мифологических представлений и о их роли в построении древних космологических систем достаточно ярко свидетельствуют те рассуждения об океане, как об источнике всякой влаги, содержащиеся в Тимее Платона и влагаемые им в уста Сократа (3, p. 24Е сл.). И если создается впечатление, что Геродот находится значительно впереди жившего на рубеже V и IV столетий Дамаста в отношении реальности представлений об Эритрейском море, то, во-первых, он Эритрейским морем достаточно неопределенно называет то Красное море (Аравийский залив) в собственном смысле слова, то восточную часть Индийского океана или вообще Индийский океан,[30] а, во-вторых, находясь в отношении Эритрейского моря под впечатлением сообщений о путешествии финикийцев при фараоне Нехо и при Ксерксе вокруг Ливии, он считал, очевидно, перенесение подобных представлений на Каспийское море ничем не обоснованным новшеством.
Категорически отвергая легенду об океане-реке, обтекающей Вселенную, придуманную, по его словам, Гомером, и критикуя основанную на подобных же представлениях об океане древне-ионийскую карту Вселенной,[31] Геродот в то же время не предлагает ничего взамен и, несомненно, сам находится в плену у тех же представлений. Так, например, сомневаясь в возможности водного пути вдоль северных стран (IV, 8), он несколькими строками ниже при изложении содержания Аристеевой Аримаспей (IV, 13) сообщает о том, что земля гипербореев простирается до моря, т. е. до Северного океана, в существовании которого, так же как и самих гипербореев, он как будто бы только что сомневался.
В результате нашего рассмотрения можно было убедиться, что Эсхил в своем "Прометее" нарисовал вовсе не произвольно искаженную картину северных стран, но именно такую, какую определяло состояние науки его времени; на севере Европы в воображении тогдашних греков высились Рипейские горы - Фни же Кавказские, дознанные сперва под их древневосточным именем (библейский Рифат) и открытые затем вновь и познанные реально ионийскими мореплавателями. В этих горах берет свое начало река (Гипанис-Фасис), отделяющая европейский материк от азиатского. Эсхил изменил ее наименование на "Буйную", может быть, лишь потому, что хотел под этим новым, но звучащим не чуждо для тогдашней черноморско-кавказской географии именем объединить разноречивые данные о Гипанисе, Фасисе и Танаисе.
Халибы оказываются у Эсхила в Европе потому, что они должны были туда последовать за Кавказом, и еще потому, что для него они племя скифское[32] и должны быть локализованы по соседству со скифами. В этом отношении Эсхил также был прямым последователем ионийцев и Гекатея, который, как мы знаем, распространяет имя скифов на все северочерноморские и североазиатские племена без исключения. Для него скифами являются равно и массагеты[33] и исседоны.[34]
Представление об амазонках ионийцы привезли с собой в Северное Причерноморье из Малой Азии, но так как там амазонки в VI столетии до н. э. существовали преимущественно лишь в области культа и в культовой легенде, а в Скифии греки их увидали, так сказать, живьем, то естественно, что Эсхил, а до него, вероятно, и Гекатей поспешили перенести "родину" амазонок из Каппадокии в Скифию, опираясь при этом на легендарную ионийскую этнографию, которой, как мы видели выше, отдают значительную дань также еще и Геродот и Пс. Гиппократ. Азия находится в непосредственном соседстве и соприкосновении с Европой. Эсхил подчеркивает это тем, что живущие у Кавказа колхи оказываются у него по соседству с арабами - жителями Азии, в античном представлении об этом материке, а также и тем, что от аримаспов на северо-востоке Европы Ио держит прямой путь к эфиопам, живущим на границе Азии и Ливии.
Начертанная нами со слов Эсхила картина северных стран опирается на ту схему, какую предложил в своем "Землеописании" Гекатей. Из этой схемы со всеми ее противоречиями и искажениями реальной географической действительности становится более понятна также и позиция Геродота по отношению ко многим географическим проблемам его времени, о чем речь будет еще впереди, а также разъясняются и те традиционные заблуждения древней географии, которые с удивительным упорством удерживались в хорографической литературе и картографии вплоть до Птолемея. Реальный географический и этнографический материал, которым располагал Гекатей, не всегда укладывался в его схему к вступал с ней в отмеченные выше противоречия. Об этом материале позволяют отчасти судить рассмотренные выше Гекатеевы фрагменты и намеки, содержащиеся в тексте Геродота. Следует указать при этом, что в отношении Скифия, так же как и в отношении Фракии, на что уже было нами обращено внимание, в распоряжении Гекатея имелись факты, оказавшиеся вне поля зрения его преемников, отчасти, вероятно, потому, что они утратили свое политико-географическое значение. Так, например, Гекатей называет скифские племена матикетов, гипаниссов, иамов,[35] а также сообщает наименования поселений Кардесс и Исеп,[36] которые, видимо, прекратили свое существование в VI столетии до н. э., не фигурируют поэтому у более поздних авторов и не поддаются локализации и отождествлению.
Таким образом, полученные нами данные позволяют, по-видимому, судить с достаточной полнотой не только о реальном материале, вошедшем в состав "Землеописания" Гекатея, не только о том, что прибавили, но также и о том, что утратили из его научного багажа более поздние авторы. Мы можем составить себе, кроме того, и известное представление, несмотря на фрагментарность наших данных, также и о его общих идеях и об общей картине скифского севера, как она преломилась у Эсхила и Геродота в их географических концепциях северных стран.


[1] Herоd., V,53 сл.
[2] Pind., Isthm., II, 41 сл.
[3] Schol. Apoll. Rhоd., IV, 259.
[4] Strab., I, 3, 7.
[5] Arr., Anab., IV, 1, 2.
[6] Procop., Bell. Goth., IV, 6.
[7] Ср. Ps. Scyl., 77 сл.
[8] Aesch., Prom, vinct., 705 слл.
[9] Steph. Byz., s. v. Άμαζόνες.
[10] Aristot., Meteorol., II, 114.
[11] Plin NH, VI, 33 сл.
[12] Herоd., IV, 25.
[13] Schol. vet. ad Aesch. Prometh., 717.
[14] Aesch., Prometh. liber., 192.
[15] Ptolem., Geogr., III, 5, 2.
[16] Strab., XI, 2, 2.
[17] Herоd., IV, 57.
[18] Aristot., Meteorol., I, 13; ср. Ps. Scymn., 870 сл.
[19] Plin., NH, VI, 52.
[20] Arr., PPEux., 19 (fr. 192).
[21] Isthm., II, 41 сл.; ср. Herod., IV, 45.
[22] Ср. Plin., NH, VI, 36.
[23] Strab., II, 1, 17; XI, 7, 1.
[24] Strab., I, 3, 1.
[25] Strab., XV, I, 25.
[26] Aesch., Prom, vinct., 805 слл.
[27] Herоd., IV, 13 сл.
[28] Fr. 339; противоречие этому, кроющееся во fr. 187, в Schol. Apoll. Rhоd., IV, 284, основано, быть может, на позднейшем отождествлении Фасиса с Рионом, во всяком случае оно подлежит устранению, ср. F. Jacoby, P. — W., RE, VII2, 2704.
[29] Strab., II, 5, 18.
[30] Herod., II, 8, 11; III, 30 и др.
[31] Herod., IV, 36.
[32] Aesch., Sept., 728.
[33] Herod., I, 201.
[34] Hecat., fr. 168.
[35] Hecat., fr. fr. 156, 162, 167.
[36] Hecat., fr. fr. 157, 158.