Главы 1-5

Submitted by agnostik on Втр, 02/21/2012 - 21:52

1

Так как людям даны два уклада жизни, сельский и городской, то, конечно, не может быть, Пипний,[1] никакого сомнения в том, что они не только различны местом, но и возникли в разное время. Сельская жизнь гораздо древнее: было время, когда люди жили только по селам, и городов у них не было. (2) Считают, что самым древним греческим городом были Фивы в Беотии, которые выстроил царь Огиг,[2] а в Римской области - Рим, который основал царь Ромул. Теперь, наконец, можно говорить об этом с большей точностью, чем писал Энний:

Лет семьсот протекло, немного больше иль меньше,
Как по приказу небес Рим славный основан.[3]

(3) Фивам, которые, говорят, были основаны до огигова потопа, около 2100 лет. Если ты сопоставишь этот период с началом тех времен, когда впервые взялись за обработку полей, когда люди жили в хижинах и шалашах и не знали, что такое стены и ворота, тебе станет ясно, что сельские жители старше горожан на огромное число лет.
(4) Это неудивительно: поля дала божественная природа, а города воздвигло человеческое искусство. Говорят, все искусства и науки созданы были в Греции за одну тысячу лет; поля, которые можно возделывать, всегда существовали на земле. Земледелие - занятие не только более древнее, оно и благовиднее. Не без основания предки наши старались вернуть своих сограждан обратно из города в поля: в мирное время их кормили римские селяне, в военное были им опорой.[4] (5) Не без основания назвали землю матерью и Церерой; думали, что люди, которые ее обрабатывают, ведут жизнь благочестивую и полезную и что только они одни и остались из поколения времен царя Сатурна. С этим согласуется то обстоятельство, что именно таинства в честь Цереры и называются "началами".[5] (6) Само название города Фив также ясно указывает, что нивы древнее городов: название это дано не по основателю, а по характеру земли. На старом языке у эолийцев-беотян, в Греции, холмы назывались "tebae" (придыхание опускали); а у сабинян, к которым пришли из Греции пеласги, и до сих пор говорят так. Доказательства этому сохранились и посейчас: холм, находящийся в Сабинской области по Соляной Дороге, недалеко от милевого столба у Реате зовется "teba".[6]
(7) У первых хозяев по причине их бедности хозяйство было единым и цельным: потомки пастухов, они на одном и том же участке и сеяли хлеб, и держали скот; разбогатев, они разделили эти занятия: появились земледельцы и скотоводы.[7] (8) Скотоводство включает в себя два вида, хотя никто не провел еще между ними четкой границы: это содержание приусадебной живности и скотоводство в собственном смысле. Последнее известно и весьма уважаемо; оно только и называется "разведением скота"; состоятельные люди часто для своих стад снимают в аренду или покупают пастбища. Откармливать живность при усадьбе считается занятием ничтожным; некоторые относят его к земледелию, потому что и тут дело касается содержания и выкармливания, но, насколько я знаю, никто особо и со всей полнотой не занимался этим отделом.[8] (9) Так как я думаю, что в хозяйстве есть три статьи, созданные дохода ради, то я и решил написать три книги: одну о земледелии, другую о скотоводстве, третью о домашней живности. Две я уже написал: первую - о земледелии - для моей жены Фунданий; вторую - о скотоводстве - для Туррания Нигра; оставшуюся третью - о приусадебных статьях дохода - я посылаю тебе, Пинний, потому что, мне кажется, в силу нашего соседства и дружбы, я должен написать ее именно для тебя.
(10) Твою усадьбу стоит посмотреть за ее фрески, внутреннюю отделку и прекрасные мозаичные полы, хотя ты и ставил бы ее ни во что, не будь ее стены украшены твоими сочинениями. Я же, чтобы еще больше украсить ее доходами, насколько это в моих возможностях, посылаю тебе эти страницы, вспомнив беседы, которые мы вели о совершенной усадьбе. Излагая их, начну отсюда.

2

Происходили выборы эдилов. Я и Кв. Аксий, сенатор, член моей трибы, подав в самый солнцепек свой голос, решили остаться тут же, чтобы проводить нашего кандидата, когда он пойдет домой.[9] "Давай, - говорит мне Аксий, - пока разбирают таблички, Воспользуемся тенью Villa publica".[10] - "Я думаю, - говорю я, - Что не только, как говорится, плохой совет хуже всего для советчика, но и благой совет следует считать благом и для того, кто советует, и для того, кому советуют".[11] Итак, мы идем и входим в Виллу. (2) Там мы застаем авгура Аппия Клавдия, сидящего на скамье; он должен был находиться здесь на тот случаи, если консулу что-нибудь потребуется.[12] Слева от него сидел Корнелий Мерула, потомок консуляров, и Фирцеллий Павон, реатинец; справа - Минуций Пика и М. Петроний Пассер. Когда мы подошли к нему, Аксий, улыбаясь Аппию, говорит: "Принимаешь нас в свой птичник, сам восседая среди птиц?".[13] (3) "Охотно, - говорит он, - и особенно тебя: мне еще и посейчас отрыгаются те птицы, которых ты гостеприимно предложил мне несколько дней назад в реатинской усадьбе, когда я ехал к Велинскому озеру разбирать спор Интерамны с Реате.[14] Но скажи, разве эта вилла, которую построили наши предки, не скромнее и не лучше твоей реатинской со всеми ее украшениями и отделкой? (4) Разве где-нибудь ты видишь здесь тую или золото? Сурик или армянскую краску? Интарсии и пестрые мозаики в полу?[15] А у тебя все наоборот. И эта вилла является общим достоянием всего народа, а та - только твоим; она построена, чтобы граждане и прочие люди могли зайти сюда с Поля,[16] а твоя - для кобылиц и ослов; она служит для дел государственных: сюда собираются толпы, созванные консулом для набора, сюда приносят для осмотра оружие, сюда цензоры приглашают народ для переписи". - (5) "А твоя усадьба на краю Марсова Поля, - говорит Аксий, - разумеется, только полезна? в ней не больше роскоши и прихотей, чем во всех реатинских усадьбах, вместе взятых? твоя вся заставлена картинами и статуями; у меня Лисипп и Антифил[17] и следов не оставили, а полольщики и пастухи оставляют их во множестве. Это не усадьба, если при ней нет большого и хорошо обработанного имения, а тут у тебя нет ни поля, ни вола, ни кобылы. (6) И чем твоя усадьба похожа на ту, которой владели твои деды и прадеды? она не видела ни сухого сена на чердаке, ни вина в погребе, ни зерна в амбаре. Если дом находится за городом, то от этого он не становится усадьбой, так же как не стали ею дома тех, кто живет за Флументанскими воротами или в Эмилианах".[18]
(7) Аппий улыбнулся: "Так как я не знаю, - говорит он, - что такое усадьба, то, пожалуйста, объясни мне это: я хочу купить у М. Сея под Остией усадьбу и боюсь, как бы мне тут не попасть впросак по неведению. Если постройки, в которых нет такого осла, как твой, - ты мне его у себя показывал, а купил его за 40000,[19] - не будет усадьбой, то я боюсь, как бы мне не купить вместо приморской усадьбы Сеев дом. (8) Меня соблазнил на покупку этой постройки Луций Мерула: он провел несколько дней у Сея и рассказывал, что не знает ни одной усадьбы, которая доставила бы ему столько удовольствия; и, однако, он не видел там ни картин, ни статуй, бронзовых или мраморных, но не видел также ни винодельни, ни жбанов для масла, ни трапетов". (9) Аксий смотрит на Мерулу и говорит: "Что же это за усадьба, если там нет ни городских украшений, ни деревенского оборудования?". А он ему: "А твое помещение в углу Велинского озера, куда не заходил ни художник, ни лепщик,[20] недостойно названия усадьбы? Его можно дать только твоему розейскому дому с его изысканной лепной работой? вы живете там совместно: хозяин и осел". (10) Аксий кивком подтвердил, что усадьба с одним только деревенским оборудованием будет так же усадьбой, как и усадьба с двумя половинами, городской п сельской, и спросил, что же из этого следует. "Как? - говорит он. - Если твое розейское имение стоит похвал за свои пастбища и по справедливости называются усадьбой помещения, где стоит и откармливается скот, то по сходной же причине должно называться усадьбой место, где откармливаемые животные приносят громадные доходы. (И) Не все ли равно, получаешь ли ты эти доходы от мохнатых или от пернатых?[21] разве слаще твой доход от волов, от которых рождаются пчелы,[22] чем от пчел, которые трудятся на пчельнике около Сеевой усадьбы? и разве ты дороже продаешь резнику своих доморощенных боровов, чем Сей от себя диких кабанов мяснику на рынок?". - (12) "А почему, - говорит Аксий, - не иметь мне всего этого у себя в реатинской усадьбе? разве у Сея мед делается сицилийским, а у меня под Реате корсиканским?[23] и кабан у него на покупных жолудях зажиреет, а у меня на даровых отощает?" - "Мерула не сказал, - говорит Аппий, - что ты не можешь обзавестись всем, что есть у Сея, но что этого у тебя нет, это я видел сам. (13) Есть два вида животноводческого хозяйства: одни заняты выпасом крупного и мелкого скота за пределами усадьбы; другие в самой усадьбе разводят кур, голубей, пчел - вообще животных, которых обычно держат в усадьбах, и о чем оставили разбросанные и отдельные заметки в своих книгах пуниец Магон, Кассий Дионисий[24] и другие писатели. Сей, по-видимому, все это прочел и поэтому получает с одной усадьбы от этой живности дохода больше, чем другие с целого имения". - (14) "Разумеется, - говорит Мерула, - я видел там целые стада гусей, кур, голубей, журавлей, павлинов, не говоря уже о множестве соней, рыб, диких кабанов и прочей дичи. Писец, его отпущенник, который прислуживал Варрону и принимал меня в отсутствие патрона, говорил, что усадьба приносит ежегодно больше 50 000 дохода". Аксий изумился. "Ты, конечно, знаешь, - говорю я, - имение моей тетки в Сабинии в 24 милях от Рима по Соляной Дороге?".[25] - (15) "Еще бы! - говорит он, - летом я обычно на пути в Реате из Рима останавливаюсь там в полдень, а когда еду оттуда зимой, то там же разбиваю лагерь на ночь". - "Так вот, в этой усадьбе есть птичник, и только из него одного, я знаю, она продала пять тысяч дроздов по три денария за штуку, так что в этот год одна эта статья в усадьбе принесла ей 60 000 сестерций, вдвое больше, чем тебе приносит твое имение в двести югеров под Реате". - "Как шестьдесят? - говорит Аксий. - Шестьдесят? Шестьдесят? Смеешься!" - "Шестьдесят, - говорю я, - (16) только, чтобы тебе добраться до такого улова, нужны тебе или публичное угощение, или чей-нибудь триумф - тогда его праздновал Сципион Метелл, - или обед коллегии;[26] им теперь, правда, нет числа, и от них вздуваются рыночные цены. Если во все другие годы ты и не дождешься такой суммы, то все-таки с птичником ты, надеюсь, не прогоришь и по нынешним нравам только редко обманешься в своих ожиданиях. Когда выдается такой год, чтобы ты не видел публичного угощения, или триумфа, или пира коллегии?". - "Да, роскошь дошла до того, - говорит он, - что в стенах Рима, можно сказать, только и знают, что пировать изо дня в день". - (17) "А разве Л. Абукций, человек, как вы знаете, высокой образованности, книги которого проникнуты Луцилиевым духом, не говорил, что его имение под Альбой всегда уступает в доходности усадьбе? Земля дает ему меньше 10 000, а усадьба больше 20 000. И он же говорил, что если бы он мог поставить усадьбу возле моря, там, где ему хотелось, то он получал бы с нее больше 100 000. Да! а разве недавно М. Катон, когда он принял опеку над Лукуллом,[27] не продал на 40 000 рыбы из его прудов?". - (18) "Мерула мой, - говорит Аксий, - возьми меня в ученики: научи приусадебному хозяйству". - "Начну учить, - говорит он, - как только пообещаешь подарок за учение". - "Согласен, согласен хоть сейчас, а то и не раз из этого самого хозяйства". Аппий: "Думаю, сейчас же в этих приусадебных стадах передохнут гуси и павлины". А он ему: "А почему вам не есть издохших рыб и птиц, раз вы все равно едите их только тогда, когда они уже дохлые?[28] Прошу тебя, однако, выведи меня на путь этого хозяйства, изложи, в чем его сущность и каков его объем".[29]

3

Мерулу эта просьба не отяготила. "Прежде всего, - говорит он, - хозяин должен быть хорошо знаком с той живностью, которая может жить и кормиться в усадьбе и около нее - хозяину на пользу и радость. В хозяйстве этом есть три отдела: птичники, парки и рыбные садки. Под птичником я разумею помещения для всяких птиц, которых обычно держат в стенах усадьбы. (2) Парком, пожалуйста, не считай такого места, где живут одни зайцы, как это было у наших прапрадедов: это огороженные пространства возле усадьбы, где за изгородью содержатся лесные животные. Рыбными садками я называю пруды с пресной или соленой водой, которые находятся тоже около усадьбы и откуда рыба не может уплыть. (3) Каждый из этих отделов распадается, самое меньшое, на две части: первая занята существами, которые довольствуются одной сушей, - таковы павлины, горлицы, дрозды; вторая - теми, которые не довольствуются одной сушей, а требуют и воды - это гуси, чирки, утки. Предмет второго отдела - животные, за которыми охотятся, принадлежат тоже к двум разным видам: к одному относятся дикий кабан, коза, заяц; к другому - существа, живущие тоже за пределами усадьбы - это пчелы, улитки, сони. (4) Имеется также два вида и в третьем отделе: есть рыбы, живущие в пресной воде, и есть морские. Чтобы создать эти три отдела с их шестью частями, Требуются специалисты тоже трех видов: птицеловы, охотники и рыбаки. Ты можешь, правда, купить у них разную живность; твои рабы будут тщательно ухаживать за ней в период от спаривания и до появления приплода, который ты вырастишь и откормишь для отправки на рынок. Кое-что можно заполучить для усадьбы и без сетей птицелова, охотника или рыбака, например соней, улиток и кур. (5) Из этих существ предметом ухода стали .прежде всего те, кого содержат в усадьбе: не только римские авгуры выращивали кур для ауспиций;[30] это делали и хозяева у себя в деревне. Затем стали держать около усадьбы за загородкой животных, чтобы на них охотиться, и возле поставили пчельники; пчелы первоначально жили под карнизами крыш. И наконец, в третьих, начали устраивать рыбные садки и пускать туда рыб, пойманных в реках. (6) Приусадебное хозяйство во всех его трех отделах пережило два периода: для первого характерны старинная простота и умеренность, для второго - роскошь последующего времени. В первом периоде, в старину, у наших предков было два вида птичников: внизу по двору бродили куры, π доходом от них были яйца и цыплята, а высоко в башнях или на крыше усадьбы жили голуби. (7) Теперь птичники переменили имя; они зовутся "ornithones";[31] нёбо хозяина, требующее лакомых кусков, заставило выстроить для павлинов и дроздов помещения большие, чем были когда-то целые усадьбы. (8) То же самое и с остальным: отец твой, Аксий, не приносил с охоты в парке ничего, кроме какого-нибудь зайчишки. И огораживали тогда маленький участок, а теперь для многочисленных кабанов и коз стеной обводится множество югеров. Когда ты купил, - говорит он мне, - у М. Пизона[32] его тускульское имение, разве там в парке не было множества кабанов? (9) Рыбные садки были раньше только с пресной водой, и в них не держали никакой рыбы, кроме squali и mugiles.[33] А теперь не найдется ни одного привередника, который не сказал бы, что ему все равно, полон ли его пруд этими рыбами или лягушками. Помнишь, когда Филипп завернул к своему приятелю Уммидию в Казине и тот поставил Перед ним прекрасного окуня из твоей речки, он его попробовал, Выплюнул и заявил: "Чтоб я пропал! я подумал, что это рыба!"[34] (10) И как у наших современников раскинулись роскошные парки, так и садки их протянулись до моря, и туда загнали целые стаи морских рыб. Не по ним разве названы Сергий Ората и Лициний Мурена? Кто не знает прославленных рыбных садков Филиппа, Гортензия, Лукуллов?[35] Так что, Аксий, ты скажи, откуда, хочешь, чтобы я начал?".

4

"Я, - говорит он, - хотел бы, чтобы ты начал, как говорят солдаты, post principia,[36] т. е. с нынешних времен, а не со старых, потому что с павлинов получают сейчас дохода больше, чем с кур. II я не стану скрывать, что я прежде всего хочу услышать об ornithon: дрозды сделали это слово синонимом дохода. Шестьдесят тысяч Фирцеллни[37] разожгли мою жадность". - (2) "Есть, - говорит Мерула, - два вида ornithon: один устраивают ради удовольствия - наш Варрон выстроил себе такой под Ка-зином,[38] и многим он полюбился, - другой ради дохода: у рыночных торговцев есть такие огороженные дворы и в Риме и в деревне; чаще всего они арендуют птичники в Сабинском округе, где в силу природных условий водится много дроздов. (3) Лукулл захотел создать третий вид птичника, в котором соединялись бы оба первых. Он и выстроил его в Тускульском имении: под одной крышей поместил и птичник и триклиний, где рассчитывал с приятностью обедать, смотря и на жареных птиц, уложенных на блюде, и на пойманных, порхавших вокруг окон. Выдумку эту признали бесполезной. Не столько радуют глаз птицы, порхающие у окон, сколько доставляет неприятности запах, бьющий в нос.

5

"Я расскажу о том, Аксий, о чем, по-моему, тебе больше всего хочется узнать: о таком птичнике, который устраивают ради дохода, и откуда берут жирных дроздов (где их берут, тебе неважно). Делают сводчатое помещение или перистиль,[39] крытый черепицей либо сетями; такой большой, чтобы там можно было держать несколько тысяч дроздов; (2) некоторые пускают к ним еще и других птиц, например ортоланов и перепелок, которых, когда они зажиреют, продают по дорогой цене. Вода в это помещение должна поступать по трубе, и лучше, если она тихонько струится по узеньким желобкам, которые легко протереть; если вода стоит лужами, то она скорее загрязняется и становится вредной для питья. Вода, переливающаяся через эти желобки, должна вытекать прочь через трубу, чтобы птицы не страдали от грязи. (3) Дверь к ним ведет низенькая, узкая, лучше всего такого устройства, которое зовется "coclia"[40] (такую обычно устраивают в клетке для боя быков); окна редкие, через которые нельзя увидеть ни деревьев, ни птиц снаружи: пойманные птицы при виде их от тоски начинают худеть. Света должно входить лишь столько, чтобы птицы видели, где им сесть, где находится пища, где вода. Кругом дверей и окон надо гладко оштукатурить стены, чтобы ни мышь, ни какое-либо другое животное не могли проникнуть внутрь. (4) Внутри этого здания по стенам набивают много колышков, на которые птицы могут сесть, а кроме того, к стене прислоняют жерди и к ним поперек, в виде ступенек, прибивают через небольшие промежутки еще другие: получается нечто в виде сидений в цирке и в театре. Внизу на земле находится вода, которую птицы могут пить; для еды кладутся ко-лобки, скатанные обычно из винных ягод и полбяной муки. Дней за двадцать перед тем, как взять дроздов, их начинают кормить щедрее: кладут колобков больше и кормят мукой помельче. Есть в этом помещении и клетки; клетки эти с несколькими этапами, и они служат дополнением к жердям. (5) Насупротив их сторож складывает мертвых птиц, чтобы отчитаться в их числе перед хозяином. Когда потребуется из этого птичника взять подходящих дроздов, то их выпускают в крохотный птичник, сообщающийся с большим дверью и лучше освещенный: его называют "seclusorium". Когда потребное количество птиц перелетит туда, их всех убивают, (6) Делается это в отдельном месте и тайком, чтобы остальные птицы при виде этого не пали духом и не перемерли, когда это еще невыгодно продавцу. Дрозды не высиживают птенцов, как другие перелетные птицы, например аисты в полях и ласточки на крышах. Дрозды не делают этого ни там, ни здесь; хотя они и носят мужское имя, но на самом деле это самки. То же самое и с дерябами,[41] у которых имя женское, хотя они и самцы.
(7) "Птицы есть перелетные, например ласточки и журавли, и есть зимующие, например куры и голуби. Дрозды принадлежат к перелетным; ежегодно прилетают они в Италию из-за моря около осеннего равноденствия и улетают обратно к весеннему равноденствию.[42] Горлицы и перепелки улетают в другое время огромными стаями. Это можно наблюдать на ближайших островах: Понтиях, Пальмарии и Пандарии. Попав туда в первый перелет, птицы остаются там на несколько дней, чтобы отдохнуть, и делают то же самое, когда летят через море из Италии".[43]
(8) Аппий говорит Аксию: "Если ты посадишь в такой птичник пять тысяч птиц и случится публичное угощение или триумф, то 60 000. о которых ты мечтал, ты можешь сразу же отдать под большие проценты".[44] Тут он обратился ко мне: "Расскажи о птичнике другого типа, который, как слышно, ты устроил удовольствия ради у себя под Казином: говорят, ты далеко оставил за собой не только изобретателя подобных птичников, нашего друга М. Ленея Страбона (он первый устроил у себя в Брундизии в перистиле беседку, где держал пойманных птиц и кормил их через сетку), но и большие сооружения Лукулла в его тускульском поместье".[45] (9) Я ему: "У меня[46] под городом Казином есть речка, которая протекает через усадьбу, прозрачная и глубокая, с каменной набережной,[47] шириной в 57 футов: из одной части усадьбы в другую[48] переходят по мосткам. От острова, расположенного в устье реки, где в нее впадает другая, и до истока, где находится место, посвященное Музам, расстояние равно 950 футам.[49] (10) Вокруг речки по берегам идет дорожка[50] шириной в десять шагов, а от нее в сторону поля[51] находится место для птичника, огороженное с обеих сторон, справа и слева, высокими стенами.[52] Между ними находится птичник, который напоминает по форме дощечку для письма с держалкой,[53] - это четырехугольник шириной в 48 и длиной в 72 фута, а круглая площадка держалки занимает 27 футов. (11) Кроме того, есть дорожка, прочерченная как бы по нижней рамке доски,[54] в середине которой находятся заставы и через них выход на площадку.[55] С порога, с правой и с левой стороны, находятся портики с колоннами из камня по фасаду, а за ними в середине рассажены низенькие кустики,[56] от верха стены и до эпистиля портик затянут сетью из конопли, также и от эпистиля до стилобата.[57] Портики полны птицами всяких видов,[58] которым еду бросают через сеть; вода к ним втекает узеньким ручейком.
(12) "Вдоль внутренней стороны стилобата, направо и налево от середины до верхнего края прямоугольной площадки, находятся один против другого два нешироких, продолговатых прудка; они параллельны портикам. Только между этими прудками лежит проход, тропинка, по которой только и можно дойти до круглой беседки, находящейся за площадкой. Это ротонда с колоннадой, совсем как в здании Катула,[59] только с колоннами вместо стен. За этими колоннами[60] идет роща, посаженная руками человеческими; ее большие деревья образуют сплошную крышу, оставляя просветы внизу между стволами: все огорожено высокими стенами. (13) Между наружными каменными колоннами ротонды и внутренними, равными первым по числу, но тонкими, сосновыми,[61] имеется промежуток шириной в пять футов.
"Между наружными колоннами вместо стены находится густая сетка из сухожилий, через которую можно видеть рощу и то, что там,[62] но через которую птицы не могут пробраться. За внутренними колоннами вместо стены растянута сеть, какая бывает у птицеловов.[63] В промежутке между внутренними и наружными колоннами идут одни над другими ступеньки, нечто вроде маленького театра для птиц; ко всем колоннам приделано множество карнизов, где могут сидеть птицы.[64] (14) За сетью находятся всевозможные птицы, главным образом певчие, например соловушки и дрозды. Вода им наливается по желобку, а корм кидается под сетку.
"Стилобат, на котором стоят колонны, покоится на мраморном основании, которое поднимается на один и три четверти фута над скамьей,[65] сама же скамья поднята фута на два над бассейном; шириной она футов пять, так что гости могут ходить между подушками[66] и колонками. Пониже скамьи есть прудик с берегами. обделанными камнем на один фут, и посредине его маленький островок. Вокруг выдолблены и доки:[67] гнезда для уток. (15) На островке есть колонка, а внутри ее ось, на которую в качестве столовой доски надето колесо со спицами, причем вместо обода прилажена изогнутая доска с высокими краями вроде тамбурина шириной в 2 1/2 Фута, а глубиной в ладонь.[68] Один единственный раб поворачивает ее таким образом, что все, что приготовлено для пищи и питья, можно одновременно предложить всем гостям. (16) Перед скамьей, с той стороны, где обычно вешают ковры,[69] утки выходят поплавать в бассейне, из которого ручей бежит в оба упомянутых мной прудка: рыбки плавают взад и вперед. А вот холодная и горячая вода находятся на деревянном ободе, который служит столом и надет, как я говорил, на концы спиц. Стоит повернуть кран и вода к услугам гостя.[70] (17) Внутри под куполом[71] одна и та же звезда описывает круг по основанию гемисферы, показывая, который час (Люцифер днем, Геспер ночью).[72] На верху того же полушария, вокруг вертикальной оси, расположен круг восьми ветров, как на часах, устроенных циррестийцем[73] в Афинах; стрелка, торчащая на оси, движется от нее к окружности и касается того ветра, который дует;[74] можешь узнать это сидя внутри".
(18) Пока мы разговаривали, на Поле вдруг раздается крик. Мы, старые воробьи в делах выборных, не удивились этому, зная, как расходятся страсти у избирателей. Все-таки нам захотелось узнать, что происходит, когда является Пантулей Парра[75] и рассказывает, что схватили какого-то человека, который бросал в урну таблички в то время, когда их разбирали. Благожелатели кандидатов поволокли его к консулу. Павон поднялся с места, потому что говорили, будто захвачен "страж"[76] его кандидата.

[1] Варрон не называет личного имени Пипния. Может быть, это тот Тит Пипний, которого упоминает Цицерон (ad fam. XIII. 61) как человека, с которым он находился в самых тесных дружеских отношениях.
[2] Огиг — сын Беота, а по другой легенде — Посидона, основатель Фив беотийских, которые назывались по его имени Огиговыми и считались древнейшим городом. При нем, как повествует легенда, случился потоп, заливший Беотию и названный позже «огиговым»; он предшествовал тому, после которого уцелели только Девкалион и Пирра (Ov.Met. 1.315 сл.). Считали, что огигов потоп случился за 1040 лет до основания Рима.
[3] Стихи Энния взяты из его «Аннал», в которых была изложена история Рима от Энея и до времени автора. Говоря о большей точности, Варрон имеет в виду установленную им дату: 751 г. до н. э.
[4] О тяге сельского населения в города см. II praef. 3. — Рукописи дают дважды «alebantui»; в переводе принята конъектура Эллиса: allevubanlur.
[5] Церера — «создательница». Serv. к Georg.1.7: «Церера получила свое имя от созидания»: Var.II.V.64: «...она Церера, ибо „дает пищу“ (cibaria), как говорит Энний, и „рождает плоды“». — Сатурн — древиеиталпйскин бог, покровитель сева; под влиянием греческой религии Сатурна отождествили с Кроносом, который царствовал в золотое время человечества, когда все были счастливы и чисты. Сатурн был сделан древним царем .Нация и создателем высокой культуры; вся Италия была названа но нем «Сатурновоп землей», и «Сатурново царство» стало далеким временем простой, счастливой, непорочной жизни. — Элевсинскпе таинства, справлявшиеся в честь Деметры, были поставлены в связь с началом цивилизации, и, таким образом, слово «initium», которое имеет значение «начало», слало обозначать «тайное священнослужение», «таинство». Элевсинские таинства проникли в Рим в 496 г. до н. э., когда Церера была отожествлена с Деметрой.
[6] Беотию заселили эолийцы. одно из трех племен, на которые делился в древности греческий народ. Язык беотян представлял собой смешение эолийского диалекта с дорийским. — Пеласгами называли в древности доисторическое население Греции. — О Соляной Дороге см. I. 14, прим. 4. — Римская миля около 1.5 км. — Варрон, сам уроженец Сабинской области, находил влияние сабинян на Рим повсюду: в языке, религии, быте (см.: М. Collar!, Le Sabinisme de Varroii. BEL, 1952. 30, стр. 69 — 70). «Холм» (miliarius clivns) — «холм в милю длиной»: перевод Гупера предположительный и не очень удачный. Мнение Шнейдера (ad loc), что это холм, на котором стоял милевой столб, совершенно неприемлемо. Сторр-Бест (стр. 243) предложил читать: «холм недалеко от милевого столба у Реате».
[7] У Варрона была злосчастная страсть к систематизации, которая требовала дробления на части. Возможно, что какое-то число римских дельцов занималось исключительно скотоводством, арендуя для своих стад государственные пастбища и приобретая собственные, но нельзя, конечно, считать обе хозяйственные области настолько разграниченными, что одна исключала другую.
[8] Третья книга Варронова «Сельского хозяйства» занимает совершенно особое место  во всей  сельскохозяйственной литературе  древнего  Рима.
О том, как фрагментарен Катон, знает каждый, кто держал в руках его книгу; советы Колумеллы рассчитаны на то, чтобы ими можно было пользоваться в самой разнообразной обстановке, и это обстоятельство уничтожает возможность прикрепить эти советы к географически конкретной местности. Варрон рассказывает о целой сельскохозяйственной отрасли (промышленное птицеводство), важной и доходной, причем мы присутствуем при самом ее возникновении, нам указаны места, где она возникла, охарактеризован потребитель, па которого рассчитывает хозяин птицеводческой фермы. Любопытнейшие подробности, касающиеся устройства таких ферм, сведения о рыночных ценах, красочные черточки, выхваченные из повседневной жизни тогдашнего времени — все это сообщает этой книге ценность исключительную, которую не могут умалить даже ее недостатки.
А они есть. Чем бы они ни объяснялись: глубокой ли старостью самого писателя (Варрон писал «Сельское хозяйство», когда ему шел девятый десяток), отсутствием ли собственного непосредственного опыта в тех вопросах, которые он разбирает, но пропусков, недомолвок, неясностей у него больше, чем следует. Представить себе отчетливо картину италийского промышленного птицеводства во всех подробностях на основании одного Варрона нельзя; нужно неизменно обращаться за комментариями к Колумелле. И тут возникает одна довольно большая опасность.
Промышленное птицеводство, возникшее в середине I в. до н. э., продолжало жить и развиваться и в дальнейшем. Было бы большой ошибкой относить все подробности в организации птицеводства, о которых рассказывает Колумелла, на счет развития и усовершенствования этого дела в его время. Только в том случае, когда Колумелла и Варрон говорят по-разному (ср., например, описание курятника у одного и у другого), можем мы судить о том, насколько птицевод I в. н. э. стал опытнее и осведомленнее в своем деле. Молчание Варрона о каком-либо пункте и подробный рассказ Колумеллы о нем же отнюдь не доказывают, что только птицеводы — современники Колумеллы занялись данным вопросом, а птицеводы конца республики ничего по этому поводу не знали.
[9] Эдилами назывались римские магистраты, ведавшие главным образом городским благоустройством. Они следили за состоянием улиц и общественных зданий, надзирали за рынками, ведали даровой раздачей хлеба. На них же лежала и забота об организации некоторых праздников. Выбирали их в трибутных комициях, т. е. в народных собраниях, где голоса подавались по трибам: это были определенные округа, к которым первоначально и был приписан по месту жительства каждый гражданин. Уже в последнем веке республики, однако, трибы утратили свое географическое значение: триба становится наследственным достоянием семьи, и члены ее, куда бы они не переезжали, оставались в составе своей прежней трибы. Всего триб было 35. — Было в обычае, чтобы друзья кандидата, одержавшего победу на выборах, провожали его домой.
[10] Голосование происходило таким образом: каждый гражданин получал дощечку, на которой писал имена своих кандидатов, после чего опускал ее в особый ящик, отдельный для каждой трибы. Кандидат, за которого высказалось большинство триб, оказывался избранным. Ящики находились под охраной особых лиц, официальных, rogatores, и частных, custodes. Выемку табличек (diribitio) производили приставленные к этому diribitores. Villa publica — общественное здание, выстроенное за чертой города на Марсовом Поле в 434 г. до н. э. (Liv.IV.22). Об использовании ее см. § 4 этой же главы. — Конец фразы от «quam privati...» до «aedificemus nobis» безнадежно испорчен и потому оставлен без перевода.
[11] Авл Геллий сообщает (IV.5) в пояснение этой поговорки следующее: в статую одного римского героя ударила молния, и по этому поводу пригласили из Этрурии гаруспиков (о них см. I. 40, прим. 8). Враждебно настроенные к Риму, они нарочно дали плохой совет, были уличены, сознались и были наказаны. После этого, рассказывают, по всему городу дети распевали: «Плохой совет советнику на гибель».
[12] Авгурами именовались жрецы, на обязанности которых лежало - вопрошать богов, угодно им то или другое государственное начинание, и истолковывать их волю, обнаруживаемую в разных знамениях (полет птиц; поведение священных кур при засыпке корма: если они с жадностью на него набрасывались, это было счастливейшим предзнаменованием; голоса животных и проч.). Авгур должен был присутствовать на комициях, чтобы подать совет по поводу событий, которые могли нарушить правильное течение выборов (припадок эпилепсии, гроза, молния без грома).
[13] Аксий имел право назвать окружение Аппия Клавдия «птичником», так как все его собеседники носят «птичьи» имена: Мерула — «дрозд», Павон — «павлин», Пика — «сорока», Пассер — «воробей».
[14] Цицерон писал Аттику (IV.15) в 54 г.: «... реатинцы привезли меня в свою Темпейскую долину, чтобы я защищал их в споре с жителями Интерамны перед консулом и десятью легатами. М. Курий, прорыв гору, отвел Велинское озеро в Нар. Это осушило Розейскую долину, оставив в то же время достаточно для нее влаги. Я жил с Аксием». — Озеро Велин представляет собой одно из больших болот (Reatini Paludes), которые когда-то образовала в окрестностях Реате река Велин. Их воды Курий Дентат (цензор 272) отвел в Нар, избавив таким образом долину Реате от постоянной угрозы затопления и заболачивания.
[15] «Туя» — citrus (Callitris quadrivalvis) — драгоценное дерево, росшее преимущественно в Мавретании (западный Алжир и Марокко) и достигавшее огромных размеров. Ствол его распиливали на толстые круги, которые служили в качестве досок для стола; обычно подставкой для такого круга служила колонка из слоновой кости. Столы эти стоили огромных денег. Плиний рассказывает, что Цицерон заплатил за такой стол полмиллиона сестерций (XIII.92). — Армянская голубая краска ценилась очень дорого: фунт ее (римский) стоил 300 сестерций (Pl.XXXV.47). Сурик стоил дешевле — фунт 70 сестерций (Pl.XXXIII.118), но был «очень почтенной, даже священной краской»: им красили лицо Юпитера в праздничные дни и триумфаторов на время триумфального шествия. — Мозаичные полы появились в Риме во II в. до н. э. Чрезвычайно интересны эти данные о роскошном убранстве загородных усадеб, которые являлись центром сельскохозяйственной деятельности и видели «сухое сено на чердаке, вино в погребе и зерно в амбаре». Раскопки под Помпеями дали нам возможность воочию познакомиться с тем, что представляли собой усадьбы богатых граждан такого скромного городка, каким были Помпеи (усадьбы Азеллиев. Попидия Флора, усадьба № 30). Не следует, однако, думать, что времена, когда считалось достаточным обмазать стены и пол составом из глины и резаной соломы, замешанным на отстое оливкового масла (Cat.128), прошли безвозвратно. У того же Аксия была другая усадьба, которую не видел «ни художник, ни мастер-штукатур».
[16] Т. е. с Марсова Поля.
[17] Лисипп — скульптор и Антифил — художник; знаменитые мастера, современники Александра Македонского.
[18] Флументанские ворота — ворота в Сервиевой стене, приблизительно против Капитолия, около Тибра. Вблизи от них находился дом знаменитого оратора Гортензия. — Эмилианы — другой пригород в южной части Марсова Поля, впервые здесь упоминаемый.
[19] О дорогих реатинских ослах см. II. 8, прим. 2.
[20] Имеется в виду не простой штукатур, а мастер штукатурного дела, умеющий украсить карнизы и потолки лепной работой, а стенам придать вид выложенных из мрамора.
[21] В подлиннике: «получаешь ли ты доход от овец (propter oves) или от птиц» (propter axes).
[22] См. II. 5, прим. 5.
[23] Сицилийский мед считался лучшим медом; корсиканский был настолько горек, что его невозможно было есть, потому что пчелы собирали его с полыни (Dioscor.II.102; Isid.XX.3).
[24] О Магоне и Кассии см. I. 1, прим. 12.
[25] О Соляной Дороге см. I. 14, прим. 4.
[26] Epulum — угощение, которое устраивали магистраты пли частные лица в общественном месте, например на форуме, и на которое приглашалось обычно большое число лиц. Поводом для устройства такого пиршества служили праздники, цирковые игры, триумфы, поминки. Триумфатор угощал граждан в храме Геркулеса. Лукулл, справляя триумф, роскошно угостил жителей не только Рима, но н соседних деревень (Phit.Luc.37); на пиру, который Цезарь устроил по поводу своего триумфа в 46 г., угощалось все мужское население Рима и было поставлено 22 тысячи столов (Plut. Caes.55). — Ремесленники с давних пор объединялись в общества, коллегии; члены общества собирались время от времени для обсуждения своих дел, и собрания яти обычно сопровождались устройством общего обеда. Кроме того, бедняки, желавшие обеспечить себе пристойное погребение, объединялись в «похоронные общества»; члены их платили ежемесячный взнос в кассу коллегии, и деньги эти шли па погребение членов коллегии, оказание помощи семье умершего и устройство поминального обеда.
[27] Это сын Луция Лукулла, сражавшегося против Митридата; опекуном его был его дядя но матери, Катон Утический, который в полном соответствии со своим характером сразу же избавил своего подопечного от излишней роскоши, продав его пруды.
[28] Аппий язвительно намекает, что «подарком за учение» будет издохшая птица.
[29] О приусадебном птицеводстве и крупных птицеводах того времени, упомянутых в зтой главе, см. мои «Очерки.. .», стр. 1.12 — 154.
[30] Об авгурах см. III, 2, прим. 4.
[31] Ornithon — слово греческое: «птичник». О греческом влиянии на организацию промышленного птицеводства см. мои «Очерки...», стр. 152, 153.
[32] М. Пупий Пизон Кальпурниан, консул 61 г.
[33] Плиний помещает головлей — mugiles — в число морских рыб (XXXII.149), но, по словам Колумеллы (VIII.16.1), их уже давно приучили жить в пресной воде. Брэм пишет, что «головлевые рыбы живут как в пресных водах, так и в мелких морских бухтах, заливчиках и других береговых участках моря... Древние, хорошо знавшие этих рыб, соединили все виды, встречавшиеся в Средиземном море, под одним общим именем „mugiles) (А. Э. Брэм. Жизнь животных, т. VIII, СПб., 1895, стр. 167, 168). Что касается squalus, то Плиний относил его, следуя Аристотелю, к селахиям, т. е. к рыбам живородящим (IX.78), которые все живут в море. Что разумел под «squalus» Варрон, неизвестно. II Сторр-Бест, и Гупер перевода не дают.
[34] Знаменитый английский филолог XVIII в. Бентли полагал, что Ум-мидий, здесь названный, одно и то же лицо с Уммидием, прославленным богачом и скупцом, о котором вспоминает Гораций (Sat.Ll.95 — 100). — Л. Марций Филипп — консул 91 г. Цицерон хвалил его многочисленные остроты (Brut.47.173; de or.III.l). Колумелла, рассказывая о том же эпизоде за столом у Уммидия, замечает, что и поступок, и слова его свидетельствовали только о его пристрастии к роскоши (VIII. 16.3). Рыбные пруды Филиппа Варрон упоминает далее в числе знаменитейших.
[35] Сергий Ората — изобретатель отопления теплым воздухом в банях (Val.Max.IX.l.l; Pl.IX.168) — «первый устроил в заливе у Бай садки для устриц, еще при ораторе Крассе до начала Марсийской войны [90 г.]. Побудило его к этому не чревоугодие, а корыстолюбие: эта выдумка приносила ему большие доходы» (Pl.IX.168). Любимой рыбой его была aurata (в народном произношении orata), очень вкусная рыба, живущая в Средиземном море и в озерах, соединяющихся с морем (Sparus auratus Val. — дорада); по словам Марциала, вкусны были только дорады, питавшиеся ракушками из Лукринского озера (XIII.90): так назывался морской залив у Бай, отделенный плотиной от моря. Ората разводил устриц на продажу и ловил дорад для себя. — Лициний Мурена — претор 113 г. до н. э., стал первый устраивать садки для мурен. Мурены — вид морского угря, длина которого достигает иногда 1.5 м, а вес доходит до 6 кг. Мясо мурены очень ценилось в Риме; считается очень вкусным и поныне. — Лукулл — талантливый полководец, прославившийся своей мягкостью в управлении провинцией Азией (84 — 80 гг. до н. э.), своим богатством и своей образованностью. «Он прорыл гору возле Неаполя, затратив на это больше денег, чем на постройку усадьбы, и пустил морскую воду [в свой пруд]... По смерти его из этого пруда продали рыбы на 40 000 сестерций» (Pl.IX.170). — Гортензий — знаменитый оратор, современник Цицерона.
[36] «После первых рядов» (principes — солдаты первого ряда в строю); Варрон употребляет эти слова в смысле «не с начала».
[37] Фирцеллия — тетка Варрона с материнской стороны (см.Ш.2.14 — 15).
[38] Под Казиyом было много масличных плантаций, а дрозды очень любят маслины.
[39] Перистилем назывался дворик, окруженный портиками. Черепицей можно было покрыть эти портики, черепица и была в это время обычным кровельным материалом в Италии, а дворик затянуть сеткой, чтобы птицы не вылетели. Такой перистиль, однако, никак не вяжется с описанием птичника в § 3. По всей видимости, этот последний (полутемное сводчатое помещение) предназначался для дроздов, которых держали на продажу; перистиль, затянутый сетью, устраивали «удовольствия ради»: очень вероятно, что у Лукулла под Тускулом был именно такой.
[40] Слово это значит «раковина», затем «винт». Тут, по-видимому, оно употреблено (единственный раз) в смысле «дверь-вертушка».
[41] Варрон различает turdi (мужской род) и merulae (женский род). Грамматические категории не соответствуют настоящему полу птиц; turdi — это самки, a merulae — самцы: это заявление Варрона совершенно не соответствует действительности. Переводя turdi — «дрозды» п merulae — «дерябы» (вид дроздов), переводчик только хотел сохранить разницу грамматического рода, имеющуюся в подлиннике.
[42] Эти строки позволяют определить вид дрозда, которого имеет в виду Варрон: это Turdus pilaris L.; он прилетает в Италию в октябре и улетает па север в мае.
[43] Понтия (теперь Isola di Ponza) — остров в Тирренском море, в 12 км от берега; вокруг него находилась целая группа маленьких островков, которые назывались «Понтийскими островами». Пальмария (теперь Palmaruola) — в 3 км к западу от Понтии; Пандатерия (теперь Vandotena) — островок в 15 км к востоку от Понтии.
[44] Постараемся представить себе помещение для дроздов, описанное Мерулой. Это каменное сводчатое строение с малым количеством окон-щелей и низенькой дверью-вертушкой: такая дверь не дает возможности птице улететь и не впускает в птичник света, так как хозяин убежден, что в густых сумерках дрозды не заскучают по свободе и вольному воздуху. В стены вбито множество кольев, на которые садятся птицы; кроме того, к стенам приставлены лестнички, служащие для топ же цели, и расставлены клетки, разделенные на этажи «в дополнение к жердям». Хозяин, по-видимому, стремился густо набить свой птичник. Можно думать, что в этих условиях птицы гибли во множестве; сторож должен был складывать мертвых в одном месте и отчитываться в их числе перед хозяином: хозяин боялся, что сторож начнет сам продавать дроздов, объясняя их убыль гибелью птиц.
Интересно посмотреть, насколько усовершенствовалось птицеводство за промежуток времени, отделяющий Варрона от Колумеллы. У Колумеллы (VIII.10) дрозды живут в помещении, которое залито солнцем и не загромождено; чтобы пойманные птицы не скучали, к ним пускают ручных дроздов. У Варрона дроздов кормят винными ягодами, которые толкут с, полбяной мукой вместе; и Колумелла не отказывается от этого корма, но он советует разнообразить пищу и прибавлять к просу семена и листья растений, которыми эта птица привыкла питаться на воле. Вода у Варрона стоит в узеньких открытых желобах, у Колумеллы — в закрытых посудинках (о них подробнее см. в главе о курах).
[45] «Птичник устроил первый М. Лепий Страбон, всадник, в Брундизии и держал в нем самых разных птиц. По его примеру мы начали держать под запором существа, которым природа назначила в удел небо» (Рl.Х.141). О птичнике Лукулла см. III. 4. 3.
[46] О птичнике Варрона под Казином писали много, стараясь как-то его реально представить, — задача трудная, ибо описание любой постройки без ее плана дает широкий простор для множества предположений без всякой уверенности в том, что они верны. Трудность «восстановительных работ» еще увеличивается, если, как в данном случае, текст сбивчив, неясен, а иногда просто испорчен. Поэтому немудрено, что птичник Варрона восстанавливали на много ладов. Наиболее убедительным представляется реальный комментарий к этому сооружению Варрона, которым он, видимо, очень гордился, сделанный совместно архитектором Шарлем Дез Анж и классиком-филологом Жоржем Сером (Ch. des Anges et С Seure. La voliere de Varren. Revues de Philologie, 1932, t. VI, стр. 217 — 290). Следую их комментарию.
[47] Горная речка, сильно разливавшаяся при таянье снегов и при зимних .ливнях и потому заключенная в каменную набережную.
[48] Из «городской половины» в «деревенскую».
[49] 950 шагов — 280 м. — Что представляло собой «место, посвященное Музам», сказать нельзя: может быть, это была открытая беседка, может быть, домик или павильон, закрытый с трех сторон.
[50] «Дорожка», перевожу этим словом латинское ambulatio, означающее «место для прогулки, над которым нет крыши»: считалось, что гулять по таким местам здоровее, чем под крытыми портиками (Cels.1.2). Дорожка, по которой прогуливались, шла, конечно, не по открытому для жаркого южного солнца месту: у Петрония (126) она проходит по лавровой роще; у Плиния Младшего — среди кустов (V.6.17). И у Варрона, вероятно, ее осеняли деревья.
[51] Т. е. в сторону не усадьбы, а имения, полевых угодий, принадлежавших к этому имению.
[52] Стены эти огораживают не самый птичник, а место, где он находится.
[53] Она имела такую форму:

[54] Как доска для письма вставлена в рамку, так и площадка, где находится птичник, обрамлена, как увидим дальше, портиками по бокам и какими-то сооружениями вверху и внизу: может быть, колоннадой, может быть, невысокой стеной. Дальше идет место, безнадежно испорченное.
[55] Сор предложил вместо cavcae — «клетки» — рукописи читать caviae — «заставы», «барьеры», справедливо указывая, что клеткам в том месте, о котором говорит здесь Варрон, быть невозможно.
[56] Перед нами портик обычного вида с одним рядом колонн, за которым находилась стена. Между этой стеной и колоннадой рассажены кустики.
[57] Конопляная сеть затягивает весь портик: от верха стены до архитрава колоннады и оттуда вертикально надает вниз до самого пола. Стилобат — высокая платформа, на которой стоят колонны.
[58] Стоит отметить, что породы этих птиц Варрона совершенно не интересуют: он занят постройкой, а не ее обитателями.
[59] Об этом «здании Катула» (aedes Catuli) мы не имеем никакого представления. По словам Варрона, это здание представляет как бы некое подобие круглого храма Весты с наружной колоннадой. Варрон в своем tholos заменил стены внутренней колоннадой.
[60] Выражение неточное. Роща идет, конечно, за внешней колоннадой; между тем речь только что шла о внутренней, и слова «за этими колоннами» естественно отнести именно к ней.
[61] Abies — это красная сосна. Плиний (XVI.195) пишет, что из этого дерева делали мачты и реи. О сосновых колоннах читаем только у Варрона.
[62] Вряд ли можно было что-нибудь хорошо разглядеть через такую сетку, тем более находясь от нее на расстоянии 5 футов.
[63] Мы плохо знакомы с сетями античных птицеловов. Люазель (G. Lоisеl. Histoire des Menageries, I, стр. 95) полагает, что петли в этих сетях были относительно широкие, но делали их из мягких, очень тонких, но крепких ниток. Птица, попавшая и эти петли, «увязала» в них, если можно так выразиться. Эта тонкая сеть давала зрителю иллюзию того, что птицы находятся на свободе: этого эффекта и добивался Варрон.
[64] Невозможно представить себе в промежутке между двумя рядами колонн некое сплошное ступенчатое сооружение: оно закрыло бы частично колоннаду и всякий вид на рощу. «Театр» для птиц представлял собой ряд консолей, приделанных к колоннам одни над другими, причем разной длины: внизу самые длинные, чем выше, тем короче.
[65] Словом «скамья» я перевожу, следуя Серу, «falere». Последнее встречается четырежды только в этом параграфе и только у Варрона. «Falere» похоже на имя прилагательное среднего рода от существительного «fala»; Варрон любил заменять имена существительные произведенными от них субстантивированными прилагательными среднего рода. «Fala» же означает: 1) башни, которые строят осаждающие для защиты от оружия и: всяких снарядов, которые мечут со стен; 2) деревянные подмостки для зрителей. В нашем тексте «falere» — место, где для гостей устроены ложа. Поскольку это ротонда, то «falere» представляет собой подобие сигмы, той полукруглой софы, которая бывала в римских столовых. Иногда это каменная платформа в виде полукруглой скамьи (R. С a gnat — V. Chapot. Manuel darcheologie romaine, 1912, стр. 288 и 360, fig. 151 и 192; D.-S. fig. 1703).
[66] Culcita — это подушки, которые клали прямо на землю и па них ложились: нечто вроде небольшого тюфяка.
[67] Эти сводчатые ниши над прудом напоминали Варрону доки, куда заводили суда для починки, и дали ему повод для шутки, которую создает пояснение слова «navalia» (верфи, доки) словом «stabula» (утиное гнездо). Читатель, связавши со словом «верфь», «док» представление о чем-то большом, вдруг оказывается перед норами для уток.
[68] Перед нами стол, но стол необычный: он вертится и доска в нем не покрывает всей его круглой поверхности. Доска эта «полая, как тамбурин», идет по кругу вместо обода; она снабжена высокими краями, не позволяющими вываливаться посуде с кушаньями и напитками, которую туда ставят. Сравнение с тамбурином помогает представить себе это устройство.
[69] Коврами был завешен мраморный выступ над скамьей. Обычно ковры вешали по вертикальной стороне ложа, но в данном случае это было невозможно, так как тут были выбиты гнезда для уток, которым нужно было предоставить свободу входа и выхода.
[70] На ободе-доске, где стояли кушанья и напитки, помещались и сосуды, одни с горячей, другие с холодной водой, снабженные кранами. Раб поворачивал колесо, и нужный сосуд оказывался перед гостем.
[71] Купол, о котором идет речь, покрывает не всю ротонду, а только внутреннюю колоннаду (сосновые тонкие колонны). Купол этот представляет собой полушарие (hemispherium), экватор которого покоится на этих колоннах. По размерам он должен совпадать с кругом, который образует их антаблемент. Такое расположение обязательно для экваториального круга (infimum hemispherium; hemispherium medium — это полюс полушария), иначе зрители не увидят ни его, ни звезд.
[72] Варрон знал, что это одна и та же звезда, называемая только разными именами. Механизм действовал одинаково днем и ночью, хотя ночью вряд ли кто сидел в птичнике.
[73] По словам Витрувия (1.6.11), этого уроженца города Цирры (в Фокиде, Греция) звали Андроником.
[74] Это ветры, дующие с четырех сторон горизонта и из промежутков между ними. Они были изображены на афинской «Башне Ветров». Каждый ветер у Варрона была также представлен особой фигурой, которую стрелка действительно «трогала».
[75] Парра — вероятно, пугач; во всяком случае птица зловещая. Прозвище, подходящее человеку, принесшему злую весть.
[76] Т. е. человек, которого приставляли к охране урн лица заинтересованные, в первую очередь, конечно, сами кандидаты. Подобное поведение «стража» бросало, конечно, тень на самого кандидата. См. III.2, прим. 2.