Содержание

(1) Мантий, один из афинских политических деятелей, взяв жену и соответствии с афинскими законами,[1] имел от нее сына, который и выступает здесь в качестве истца. У Мантия была любовная связь с афинянкой по имени План-гон. Два ее сына, достигнув зрелого возраста, стали предъявлять претензии Мантию, утверждая, что он их отец. Мантий оспаривал это. Затем в силу собственного официального вызова,[2] который он сделал, поддавшись обману, он вынужден был признать их как сыновей. (2) Обстоятельства этого вызова заключались в том, что Мантий предложил Плангон сделать клятвенное заявление относительно детей, действительно ли они рождены от него; он обещал в случае принесения ею клятвы подчиниться тому, что будет там сказано. Но вызов Мантий сделал, обманутый этой женщиной, которая за большую предложенную ей сумму обещала отказаться от дачи клятвенного заявления. По словам истца, Плангон будто бы втайне поклялась Мантию, что, когда он предложит ей сделать клятвенное заявление, она откажется от этого. Вопреки обещанию она, нарушив соглашение, приняла сделанный Мантием вызов. Таким образом он был вынужден признать детей. Вскоре Мантий умер. (3) А сын его от законной жены возбуждает иск по поводу имени против одного из двух усыновленных, утверждая, что тот должен называться Беотом, как его всегда и называли, а не Мантифеем. Можно было бы подумать, что человек, который спорит по поводу имени, неугомонный сутяга. Однако же в речи убедительно показано, что если у двух братьев одинаковые имена, это приносит вред государству и частным лицам.

Речь

(1) Клянусь богами, граждане судьи, я возбудил этот иск против Беота не из-за склонности к сутяжничеству; я знал, что многим покажется странным, что я возбуждаю иск из-за того, что кто-то претендует на одинаковое со мной имя; однако же, учитывая последствия, которые могут произойти, если я этого не исправлю, мне было необходимо передать дело на ваш суд. (2) Если бы он утверждал, что является сыном другого человека, а не моего отца, то справедливо было бы считать, что я не в меру усердствую, придавая значение тому, как кто себя хочет называть. Но этот человек возбудил дело против моего отца и, собрав вокруг себя шайку сикофантов, включая Мнесикла, которого вы все, вероятно, знаете, известного Менекла, который добился осуждения Нинос,[3] и еще нескольких им подобных, утверждал в своем иске, что он его сын от дочери Памфила,[4] что он терпит горькие обиды и стоит перед утратой отечества. (3) А мой отец (да будет сказана, граждане судьи, вся правда) опасался разбирательства в суде, где он мог столкнуться с человеком, обиженным им где-нибудь в другом месте в связи с его политической деятельностью. Вместе с тем отец был обманут матерью этого Беота, которая поклялась, что, если он предложит ей сделать клятвенное заявление относительно этих детей, она откажется, и после этого все между ними будет улажено. Отец внес для нее в качестве залога деньги третьему лицу[5] и на этих условиях призвал дать клятву. (4) Она же, приняв его вызов, клятвенно подтвердила, что не только этот Беот, но и его брат являются детьми моего отца. После того, как она так поступила, отцу пришлось ввести их во фратрию[6] - у него не было другого выхода. Он сделал это, усыновил их, буду краток об этих промежуточных событиях, а в праздник Апатурий[7] внес их в списки фратеров: моего противника под именем Беота, а его брата под именем Памфила. Я уже был внесен в списки под именем Мантифея. (5) Отец умер до внесения их в списки дема.[8] Беот, явившись на собрание членов дема, вписал себя, но не под своим именем, а под именем Мантифея. Я покажу вам, какой отсюда проистекает вред для меня прежде всего, а затем и для вас. Но сперва я в подтверждение своих слов представлю свидетелей.
(Свидетели)
(6) Итак, вы услышали от свидетелей, под какими именами отец внес нас в списки. А теперь, поскольку мой противник не считает нужным этому подчиняться, я докажу, что возбудил против него судебное дело по необходимости и с полным правом. Не такой уж я бестолковый и неразумный человек, чтобы, согласившись после их усыновления отцом удовлетвориться одной третью наследства,[9] которое принадлежало мне целиком, спорить теперь по поводу имени, если бы не то, что изменить свое имя было бы бесчестно и трусливо, а носить одинаковое с ним имя по многим соображениям невозможно.
(7) Во-первых, если говорить об общественных интересах прежде, чем о частных, каким образом государство, если это понадобится, возложит на нас какую-либо обязанность? Члены филы, клянусь Зевсом, поступят как и в других случаях: избирая хорега,[10] гимнасиарха,[11] гестиатора[12] или для исполнения какой-нибудь другой литургии, они выберут Мантифея, сына Мантия, из дема Форик.[13] Кто же поймет, выбирают ли они тебя или меня? Ты, разумеется, скажешь, что - меня, я - что тебя. (8) А если после этого вызывает архонт или какое-либо другое должностное лицо, к чьему ведению это относится? Мы не подчиняемся, не исполняем литургии.[14] Кто из нас должен понести установленные законом наказания? Каким образом поступят стратеги, если будут составлять списки симморий[15] или назначать триерарха? А если будет военный поход, кому будет ясно, кто из нас двоих призван в войско?[16] (9) А если какие-либо другие должностные лица, например, архонт, архонт-басилевс, афлофеты,[17] назначают одного из нас для исполнения литургии, по какому признаку можно будет определить, кто из нас назначен? Очевидно, клянусь Зевсом, они припишут - "сын Плангон" - если речь пойдет о тебе, а если обо мне - имя моей матери. Но слыхано ли когда-нибудь и на основании какого закона, чтобы можно было сделать такую или какую-нибудь другую приписку, сверх имени отца и названия дема? А поскольку то и другое у нас обоих совпадает, получится большая путаница.
(10) Приведем другой пример. Если Мантифей, сын Мантия из дема Форик,[18] приглашается в качестве судьи на состязаниях, как нам поступить? Уж не пойти ли нам обоим? Кто поймет, приглашен ты или я? Зевс свидетель! Если город по жребию[19] изберет на какую-нибудь должность, например, члена Совета, фесмофета или другую, как определить, кто из нас избран? Разве только на бронзовой табличке,[20] словно на каком-либо другом предмете, будет особый знак. И даже в этом случае большинство не будет знать, кому из нас двоих она принадлежит. Ведь он, разумеется, скажет, что избрали его, я - что меня. (11) Нам останется только один выход - обратиться в суд. Город, разумеется, по поводу каждого из этих случаев созовет судебное заседание, но мы при этом лишимся общего и равного для всех права - исполнять должность, если на тебя пал жребий: будем бранить друг друга, и должность получит тот, кто окажется более убедительным оратором. И не лучше ли нам избавиться от этих досадных осложнений, чем продолжать вражду и взаимные поношения? Ведь они неизбежно возникнут, когда мы будем оспаривать друг у друга должность или что-нибудь другое. (12) А что, если (ибо нам следует рассмотреть все возможности) один из нас получит должность, убедив второго, кому она досталась по жребию, уступить ее? Не получится ли при этом, что один человек участвует в жеребьевке с двумя табличками? И неужели нам дозволено будет безнаказанно сделать то, за что по закону полагается смертная казнь? Ты скажешь: "Но мы, разумеется, не способны на такое". Я в этом уверен, по крайней мере, относительно себя. Но нехорошо, чтобы существовала даже возможность подвергнуться такому серьезному обвинению, если можно этого избежать.
(13) Пусть так. Но могут сказать: "Все это касается вреда для государства. А чем это мешает лично тебе?" Посмотрите же, насколько большой вред это приносит мне, и обоснованно ли то, что я говорю. Окажется, что этот вред гораздо серьезнее, чем то, о чем вы уже услышали. Вы все знаете, что мой противник пользовался услугами Менекла, пока тот был жив, и его компании, а теперь общается с людьми, нисколько не лучшими, чем те; у него одинаковые с ними стремления и он хочет создать о себе впечатление опасного человека. И, клянусь Зевсом, он, возможно, такой и есть. (14) Допустим, что он с течением времени попытается действовать, подобно им (я имею в виду обвинения в государственных преступлениях, доносы, предание суду, аресты[21]), а затем из-за какого-нибудь из этих действий будет приговорен к штрафу[22] (много превратностей в делах человеческих и при случае вы умеете призвать к порядку даже очень ловких людей, когда они превысят меру). На каком основании он, а не я, будет внесен в списки государственных должников? Мне могут сказать: "Но, господи, ведь все будут знать, кто из вас двоих задолжал". Прекрасно. (15) Ну, а если, что вполне может случиться, пройдет время, а долг не будет уплачен, какая гарантия, что его дети, а не мои, будут внесены в списки должников, если у нас совпадают и имя, и отчество, и фила, и все остальное.
Другой случай. Если кто-нибудь возбудит против него иск о незаконном лишении имущества[23] и заявит, что ко мне не имеет претензий, затем выиграет дело и зарегистрирует своего должника. Почему бы ему вписать его, а не меня? (16) Ну, а если Беот не уплатит каких-либо взносов по эйсфоре?[24] Или с этим именем окажется связанным судебный иск или очень дурная слава? Кто в народе будет знать, к кому это относится, если имеются два Мантифея, дети одного и того же отца? А если его обвинят в уклонении от военной службы, в том, что он участвовал в хоре в то время как должен был быть в походе? И действительно, совсем недавно, когда другие отправились в Тамины,[25] он остался здесь для участия в празднике Кувшинов[26] и был еще здесь во время Дионисий,[27] выступая в хоре. Все те из вас, которые находились в это время в Афинах, видели это. (17) Когда же наши воины вернулись из Эвбеи, он был вызван в суд по обвинению в дезертирстве, а мне как таксиарху филы[28] пришлось принять исковое заявление против носителя моего имени и отчества. И если бы не случилось так, что не было денег для оплаты судьям,[29] я бы бесспорно передал это дело на их рассмотрение; оказалось, что урны тогда уже были запечатаны, иначе я бы представил вам свидетелей.[30]
(18) Ну, а если бы кто-нибудь обвинил его в незаконном присвоении гражданских прав?[31] Ведь он со многими враждует и ни для кого не является секретом, каким образом отца вынудили усыновить его. Ведь вы, когда мой отец отказывался признать его сыном, решили, что правду говорит его мать. Но после того как он, добившись усыновления, оказался столь неприятным человеком, вы, может быть, измените свое мнение и решите, что правду говорил мой отец.
А что же будет, если он, опасаясь осуждения за лжесвидетельство[32] в связи с услугами, которые он оказывает людям своего окружения, не явится в суд и дело будет решено в его отсутствии?[33] Неужели, граждане афинские, вы не понимаете, какое огромное зло - всю жизнь разделять репутацию такого человека и ответственность за его поступки? (19) Вы можете увидеть, что я не напрасно опасаюсь того, о чем сказал вам. Ведь он уже несколько раз привлекался к суду и, хотя я был совершенно непричастен к предъявленным ему обвинениям, подозрения пали и на меня; когда вы голосованием избрали меня на должность, он пытался на нее претендовать и много других серьезнейших неприятностей выпало на мою долю из-за того, что мы носим одно и то же имя. В подтверждение каждого из этих случаев я представлю вам свидетелей.
(Свидетели)
(20) Вы видите, граждане афинские, к каким тягостным последствиям приводит такое положение. Но если бы даже это не было сопряжено ни с какими неприятностями и не оказалось, что нам совершенно невозможно носить одно и то же имя, все равно, я думаю, сохранилась бы несправедливость: с одной стороны, он владеет частью моего имущества благодаря усыновлению, на которое отец был вынужден согласиться; с другой - меня лишают имени, которое отец дал мне по своему желанию и без принуждения с чьей бы то ни было стороны. Думаю, что это несправедливо.
А чтобы вы знали, что отец не только внес меня в списки фратрии так, как было засвидетельствовано, но и дал мне это имя, когда справлял десятый день моего рождения,[34] огласи вот это свидетельство.
(Свидетельство)
(21) Вы слышите, граждане афинские, что я ношу это имя в течение всей жизни, а моего противника отец, когда его вынудили это сделать, внес в списки фратрии под именем Беота. И вот я охотно спросил бы его в вашем присутствии: "Если бы отец не умер, как бы ты поступил при записи в дем? Ты что, не позволил бы записать себя Беотом? Но ведь было бы бессмыслицей добиться с помощью судебного дела права записи в дем, а потом препятствовать этому. А если бы ты позволил ему, отец, разумеется, записал бы тебя в дем под тем же именем, что во фратрию". Клянусь Землей и богами, поистине чудовищно уверять, что некто является его отцом, и в то же время иметь наглость отменять то, что тот сделал при жизни.
(22) Когда дело разбиралось у арбитра, он осмелился сделать бесстыднейшее заявление, будто отец справил ему десятый день рождения, как и мне, и дал ему это имя; он представил свидетелей, которых никогда не видели в обществе моего отца. Но, я думаю, все вы хорошо знаете, что никто не справлял бы десятый день рождения ребенка, если бы не считал себя его отцом; и что, напротив, тот, кто уже справил этот праздник и проявил отцовскую любовь, не осмелится потом отрицать свое отцовство. (23) Даже если бы он за что-нибудь разгневался на мать детей, он не возненавидел бы их, если бы считал своими. Ведь обычно бывает так, что муж и жена, поссорившись друг с другом, примиряются ради детей, а не ненавидят своих общих детей из-за взаимных обид. Однако же, если он будет на это ссылаться, можно увидеть, что он лжет, не только из приведенных доводов, но и из того обстоятельства, что прежде, чем он заявил претензию на родство с нами, он ходил в филу Гиппофонтиду для участия в хоре мальчиков.[35] (24) Но кто из вас поверит, что его мать послала его в эту филу, претерпев, по его словам, так много от моего отца, зная, что он справил ее сыну десятый день рождения, а затем отрекся от него? Я думаю, что никто. Ведь тебе равным образом можно было ходить в Акамантиду,[36] в филу, которая соответствовала бы твоим претензиям на это имя. В подтверждение моих слов я представлю вам в свидетели тех, кто вместе с ним ходили в филу, и тех, кто знает об этом.
(Свидетели)
(25) Таким образом, соверщенно ясно, что этот Беот приобрел себе отца и вместо филы Гиппофонтиды оказался в Акамантиде лишь благодаря клятве своей матери и простодушию моего отца, предложившего ей дать эту клятву. Однако он не довольствуется этим, и помимо возбужденных против меня раньше необоснованных процессов он привлек меня к суду два или три раза, требуя денег. Между тем всем вам, я думаю, известны деловые качества моего отца. (26) Я не буду об этом говорить. Но если клятвенное заявление матери моих противников соответствовало истине, то эти процессы с полной очевидностью изобличают Беота как сикофанта. Ведь если мой отец был так расточителен, что, состоя в законном браке с моей матерью, содержал еще и другую женщину, чьими сыновьями вы являетесь, и нес расходы на два дома, мог ли он при таком образе жизни оставить после себя деньги?
(27) Мне хорошо известно, граждане афинские, что этот Беот, не имея никаких веских доводов, прибегнет к тем, которые использует обычно, а именно, что отец ущемлял его, поддавшись моим уговорам, и что он как старший имеет право носить имя деда по отцу.[37] Ответ на это вам лучше выслушать в немногих словах. Ведь я его знал, когда он еще не был моим родственником, и смотрел на него как на любого другого, считая, что он моложе меня, притом значительно, - по крайней мере, на вид. Я, разумеется, не настаиваю на этом в качестве довода (это было бы наивно). (28) Но если бы спросить Беота: "Когда ты добивался участия в хоре филы Гиппофонтиды и еще не утверждал, что являешься сыном моего отца, какое имя, по-твоему, ты тогда должен был носить?" Если бы ты сказал, что - Мантифея, то не мог бы тогда обосновать это своим старшинством по отношению ко мне. Как бы ты мог претендовать на имя моего деда, когда не считал даже, что принадлежишь к моей филе? (29) К тому же, граждане судьи, никто из вас не знает счета наших лет (я скажу, что мне больше, он - что ему),[38] но все вы хорошо понимаете, какой способ расчета правилен. Что я имею в виду? Надо считать с того момента, как отец их усыновил. Ведь он внес меня в списки дема под именем Мантифея раньше, чем его ввел во фратрию. Таким образом, не только возраст, но и справедливость бесспорно требуют, чтобы я носил это имя по праву старшинства.
(30) Об этом довольно. А если бы кто-нибудь спросил тебя: "Скажи мне, Беот, на каком основании ты принадлежишь к филе Акамантиде и к дему Форик, являешься сыном Мантия и владеешь частью оставленного им наследства?" У тебя не было бы другой возможности ответа, кроме как: "Мантий усыновил меня при жизни". А если бы тебя спросили: "Есть ли у тебя какое-либо доказательство в подтверждение этого?" Ты бы ответил: "Он ввел меня во фратрию". А если бы дальше спросили: "Под каким именем он записал тебя?" Ты бы ответил: "Беота". Ведь именно под этим именем тебя ввели во фратрию. (31) Поистине возмутительно: благодаря этому имени ты получил и гражданские права, и часть оставленного моим отцом наследства, а теперь стремишься, отказавшись от этого имени, заменить его другим. Представим себе, что отец, воскреснув, предложил бы тебе или сохранить то имя, под которым он тебя усыновил, или объявить своим отцом кого-нибудь другого. Разве не сочли бы его требование справедливым? Так вот именно об этом я тебя сейчас прошу - или записать себя сыном другого отца, или сохранить то имя, которое отец дал тебе. (32) Ты, клянусь Зевсом, можешь сказать, что это имя было дано тебе с намерением нанести обиду и оскорбить. Однако же, когда отец отказывался их признавать, они многократно заявляли, что родичи матери этого Беота нисколько не хуже, чем родичи моего отца. Беот - это имя брата его матери. Когда же отца стали вынуждать, чтобы он ввел их во фратрию, куда я уже был введен под именем Мантифея, он представил моего противника под именем Беота, а его брата - под именем Памфила. Укажи мне, наконец, афинянина, который дал своим двум детям одно и то же имя. Если ты сможешь это сделать, я соглашусь с тем, что отец дал тебе имя Беота, желая тебя принизить.[39] (33) Впрочем, если ты вел себя таким образом, что после того как заставил себя усыновить, не заботился о том, чтобы быть приятным отцу, то ты оказался не таким, каким должен быть сын по отношению к родителям; в таком случае ты заслуживал бы не только принижения, но и смерти.[40] Нелепым было бы, если бы законы об отношении к родителям имели силу против детей, которых отец считает своими, и оказывались недействительными против тех, которые заставили себя усыновить вопреки отцовской воле.
(34) Так вот, вреднейший Беот, лучше всего прекрати вести себя подобным образом; если же ты не согласен на это, то по крайней мере, во имя Зевса, последуй такому совету: перестань возводить на меня лживые обвинения, довольствуйся тем, что получил гражданские права, имущество отца. Никто не пытается лишить тебя этого, во всяком случае не я. Ты утверждаешь, что являешься моим братом; так вот, если ты будешь вести себя как положено брату, люди поверят, что ты в родстве со мной; если же будешь строить козни, возбуждать процессы, завидовать, оговаривать, то о тебе подумают, *ιτο ты, вторгшись в чужую семью, относишься к ее членам как к посторонним людям. (35) Наконец, если ты действительно был сыном моего отца, а он отказывался тебя признать, не моя это вина. Ведь не мне подобало знать, кто его сыновья, а его делом было указать мне, кого я должен считать братом. Так вот, в течение того времени, когда он не признавал тебя сыном, я тоже не считал тебя родственником, но после того как он сделал это, я тоже признаю тебя братом. Чем это доказывается? Ты после смерти отца владеешь долей наследства. Ты допущен к семейным святыням и обрядам.[41] Никто не отстраняет тебя от них. Чего же ты хочешь? Но если он скажет, что претерпевает большие обиды, будет плакать, сокрушаться и обвинять меня, не верьте его словам (ведь это и неуместно на процессе совсем по другому поводу), учтите, что с тем же успехом он может возбудить судебное дело, нося имя Беота. (36) Зачем же тебе спорить? Для этого нет никаких оснований. Перестань так враждебно относиться к нам. Что касается меня, то я не питаю вражды к тебе, так как и теперь, да будет это тебе известно, я скорее в твоих интересах добиваюсь в суде, чтобы у нас с тобой не было одного и того же имени. Не считая других случаев, достаточно ведь и того, что, услышав это имя, обязательно спросят, который же из двух, поскольку будут два Мантифея, сына Мантия, и если это касается тебя, конечно, скажут: "Тот, которого отец признал, повинуясь принуждению". Зачем тебе стремиться к этому?
Теперь возьми и прочти эти два свидетельства, подтверждающие, что отец дал мне имя Мантифея, а ему - Беота.
(Свидетельства)
(37) Наконец, я намерен показать вам, граждане афинские, что вы не только поступите в соответствии с данной вами клятвой, если проголосуете в мою пользу, но и что мой противник сам себя осудил, признав, что ему полагается по справедливости именоваться Беотом, а не Мантифеем. Ибо, когда я возбудил дело против Беота, сына Мантифея, из дема Форик, он сперва признал себя ответчиком и клятвенно подтвердил просьбу об отсрочке:[42] но в конце концов, когда ему уже невозможно было уклоняться, он допустил, чтобы арбитры вынесли против него решение в его отсутствие, и посмотрите, во имя богов, как поступил. (38) Он опротестовал исполнение вынесенного заочно решения, назвав себя при этом Беотом. Между тем ему следовало с самого начала допустить, чтобы совершилось рассмотрение дела против Беота, если это имя не имело к нему никакого отношения, и не выступать под этим именем с протестом против принятого в его отсутствие решения. О каком же решении будет просить вас, давших клятву, человек, который сам признал, что его законное имя Беот? В доказательство правдивости моих слов возьми для меня его встречную жалобу[43] и исковое заявление.
(Встречная жалоба. Исковое заявление)
(39) Правда, если он может указать закон, по которому дети вправе сами давать себе имена, то вы правильно бы поступили, приняв решение в его пользу. Однако же закон, который вы все знаете не хуже меня, дает родителям право не только сначала дать имя детям, но, при желании, и отменить его позднее и публично отказаться от них. Я же показал, что отец, который по закону имел это право, дал моему противнику имя Беота, а мне - Мантифея. Как же вы можете проголосовать иначе, чем в мою пользу?
(40) Более того, ведь вы поклялись, что в случаях, не предусмотренных законом, будете судить, руководствуясь соображениями наибольшей справедливости; если бы даже не было никакого закона относительно предмета нашего спора, то и тогда, проголосовав за меня, вы поступили бы справедливо. Дал ли кто-нибудь из вас одно и то же имя двум своим детям? Или кто, у которого пока еще нет детей, сделает это в будущем? Разумеется, никто.
(41) Итак, ваш священный долг применить и к нам то, что вы считаете правильным, когда дело касается ваших собственных детей. Поэтому я, опираясь на справедливейшие доводы, на законы, на данную вами клятву, на признание другой стороны, обращаюсь к вам, граждане афинские, с умеренной и, думаю, справедливой просьбой, в то время как притязания моего противника не только неумеренны, но и неслыханны.

* * *

Эта и последующая XL речи посвящены тяжбе между двумя сводными братьями - сыновьями известного политического деятеля Афин IV в. до н. э. - Мантия из дема Форик. Поводом для процесса явился спор из-за имени. Своему сыну от законной жены Мантий дал имя Мантифея по своему отцу. Вынужденный признать двух детей своей возлюбленной - афинянки Плангон, Мантий вписал их во фратрию под именами Беота и Памфила. Он умер, не успев внести Беота в списки дема (Памфил еще не достиг положенного возраста). Беот сам записался в дем, но уже под именем Мантифея. Он утверждал, что является старшим сыном Мантия и потому вправе носить имя деда по отцу. (Беот - имя брата Плангон). В результате получилось два Мантифея, оба сыновья Мантия из дема Форик. Сын законной жены возбудил иск по этому поводу, обосновав его тем, что Беот присвоил себе имя Мантифея вопреки воле отца, записавшего его во фратрию как Беота. Он убедительно показывает в своей речи, к каким неприятностям это может привести для него лично и насколько неудобно и государству (при привлечении к общественным повинностям, военной службе и др.). Однако, как мы узнаем из следующей речи (XL), дело было проиграно. Существование двух Мантифеев, сыновей Мантия из дема Форик, засвидетельствовано и в надписях. Эта речь показывает, какое большое значение придавалось в Афинах преемственности в семье путем передачи тех же имен из поколения в поколение. Принадлежность речи Демосфену не вызывает сомнений. Датируется она примерно 345 г. до н. э.

[2] Проклесис — официальное предложение одной из сторон спора другой представить документальные доказательства, клятвенно подтвердить свои утверждения, выдать раба для допроса под пыткой и др.

[3] Ср. Речь XL. 9. Нинос — жрица, казненная по обвинению в том, что приобщала афинян к чужеземным культам. Это каралось смертной казнью. Факт казни жрицы без упоминания ее имени приводится в XIX речи Демосфена (О преступном посольстве) (§ 281). Историк I в. до н. э. Иосиф Флавий приводит казнь жрицы как пример нетерпимости афинян в вопросах религии (Против Апиона. II. 37).

[4] Памфилом звали отца Плангон.

[5] Если спорящие стороны договаривались, что одна из них уплатит другой определенную сумму при условии, что та выполнит свои обещания, подлежащие уплате деньги отдавались на временное хранение третьему лицу. Ср. Антифон. VI. 50; Исократ. XIII. Т.

[6] Фратрия — древний институт, включавший первоначально группу родственных семей. После реформ Клисфена и распределения всех афинян по демам члены одной и той же фратрии могли оказаться в разных демах. Фратрия утратила политическое значение. Но сохранилась ее роль в семейной и социальной жизни. Детей уже в раннем возрасте представляли фратрии и вносили в ее списки. Здесь впервые фиксировалось имя ребенка. Фратрии имели свою внутреннюю организацию, общее имущество, свои культы.

[7] Апатурий — афинский праздник, справлявшийся фратриями в течение трех дней в месяце Планопсионе (октябрь — ноябрь). В последний день праздника афиняне представляли членам своей фратрии детей и жен, введенных в дом в текущем году. Отцы и мужья приносили положенные жертвы и угощали членов фратрии.

[8] В список дема ληξιαρχικόν γραμματει̃ον вносились афинские юноши, достигшие восемнадцати лет. С этого момента они являлись гражданами. Дем был основной первичной ячейкой полиса, здесь велся учет его гражданского состава.

[9] Наследство в Афинах делилось поровну между сыновьями. После признания Мантием сыновей Плангон своими детьми они получили право наследовать ему наравне с сыном от законной жены.

[10] Хорегия — одна из литургий, к которым привлекались богатые афиняне. Хорег должен был подобрать участников хора, оплачивая из своих средств из обучение, костюмы, помещение для занятий. Хореги, избранные филами, ведали сперва подготовкой к исполнению дифирамбов — хоровых песен в честь Диониса. Хорегов для трагических и комических представлений избирали сперва архонт-эпоним (для праздника Дионисий) и архонт-басилевс (для праздника Леней). С середины IV в. до н. э. выделение хорегов для комедий также стало прерогативой фил. См. Аристотель. Афинская полития. 56. 7; Аристофан. Птицы. 1403-1404; Лисий. XXI. 1-5; Антифон. VI. 11; Плутарх. Фокион. 19. Демосфен. Речь XX (Против Лептина). 19; XXI (Против Мидия), hypoth. II. 13-14, 16, 61.

[11] Гимнасиархия — литургия, связанная с организацией атлетических состязаний. Ср. Речь XXXV (Против Лакрита), 48; Андокид. I. 132.

[12] ε̉στιάτωρ — исполняющий литургию ε̉στίασις, заключавшуюся в организации на свои средства угощения для членов филы во время праздников Дионисий и Панафиней. Ср. Речь XX (Против Лептина). 21.

[13] Форик — дем филы Акамантиды.

[14] Здесь проявляется характерное для периода кризиса полиса стремление богатых граждан уклониться от привлечения к общественным повинностям, связанным с тратами из личных средств.

[15] Для привлечения к чрезвычайному военному налогу — эйсфоре все афинские налогоплательщики с 378/377 г. до н. э. делились на симмории, на каждую из которых приходилась равная доля налога. После 357/356 г. до н. э. система симмории была распространена и на триерархию: 1200 состоятельных афинян были распределены на двадцать симмории, которые в равной мере несли бремя этой дорогостоящей литургии. См. Аристотель. Афинская полития. 61, 1; Ср. Речи XIV (О симмориях); XXI (Против Мидия). 157; XXVIII (Против Афоба). 4; XLVII (Против Эверга и Мнесибула). 22.

[16] Для участия в том или ином походе из числа гоплитов стратеги отбирали требуемое число воинов. Списки мобилизованных выставлялись возле статуи эпонима каждой филы. Ср.: Лисий. IX. 4. 15; Аристотель. Мир. 1181 и след.

[17] Десять афлофетов — по одному от каждой — филы ведали музыкальными и атлетическими состязаниями во время праздника Панафиней.

[18] См. выше, примеч. 14.

[19] Должности в Афинах замещались или посредством выборов (голосованием) или по жребию. В последнем случае кандидат, прошедший по жребию, должен был пройти проверку — докимасию. См. Аристотель. Афинская полития. 45. 3; 49. 1; 55. 2-3; 60.1. См. также: Речь XX (Против Лептина), примеч 80.

[20] το χαλκίον — бронзовый жетон, дававшийся афинскому гражданину с указанием его имени, отчества и дема. Он использовался при участии в жеребьевке на замещение какой-либо должности.

[21] Перечислены четыре основные формы процедуры при уголовных процессах — γραφαί, φάσεις, ε̉νδείξεις, α̉παγωγαί.

[22] В Афинах IV в. до н. э. широко распространена была практика привлечения к суду по различного рода обвинениям. Это коренилось в существовавшей там правовой системе. Но общественное мнение было враждебно по отношению к доносчикам — сикофантам. Так, если обвинитель не получал при голосовании судей одной пятой их голосов, он подвергался штрафу, и это отражалось на его репутации.

[23] δίκη ε̉ξούλης. Этот иск возбуждался против тех, кто насильственно изгонял кого-нибудь из его владения или препятствовал овладеть имуществом, на которое тот имел право (например, в результате судебного приговора). Такого рода процесса посвящены XXX и XXXI речи Демосфена (Против Онетора).

[24] Эйсфора — чрезвычайный налог с имущества, взимавшийся на военные нужды по специальному решению народного собрания. Впервые к эйсфоре прибегли в 428/427 г. до н. э., во время Пелопоннесской войны. См. Фукидид. III. 19, 1. В IV в. до н. э. эйсфору взимали довольно часто. См. также примеч. 16.

[25] Тамины — область на о. Эвбея, куда в 349 г. до н. э. по просьбе тирана Эретрии Плутарха направился афинский отряд под командованием Фокиона. Афиняне оказались в весьма трудном положении, когда против них выступили Каллий и Тавросфен из Халкиды, поддерживаемые Македонией. Военные действия завершились в 348 г. до н. э. победой афинян, но она далась с большим трудом. Упрек Беоту, что он уклонился от этого похода, должен был настроить против него судей. См. Речь V (О мире). 5; XXI (Против Мидия), 132-133; 161-165; Эсхин. III. 86-88; Плутарх. Фокион. ХII-ХШ.

[26] Так называемые Хои — возлияния в честь умерших — совершались во второй день праздника Анфестерий, 12-го числа месяца Анфестериона (восьмой месяц афинского календаря, соответствующий второй половине февраля — первой половине марта).

[27] Подразумеваются Большие Дионисии, праздник в честь Диониса, справлявшийся в Элафеболионе (девятый месяц афинского календаря, соответствующий второй половине марта и первой половине апреля). Во время Дионисий происходили театральные представления.

[28] Обвинение кого-нибудь в дезертирстве (γραφή λιττοταςίου) подавалось таксиарху, командовавшему военным контингентом филы. Он должен был провести расследование и передать дело в суд.

[29] Судьи в это время получали три обола за каждое судебное заседание. Суд состоял обычно из пятисот судей, оплата которых стоила казне двести пятьдесят драхм в день (обол равен 1/6 драхмы). Это свидетельство очень любопытно: если казна испытывала недостаток в денежных средствах, деятельность судов временно прекращалась.

[30] О сосудах, куда при подготовке дела к суду помещались документы и свидетельства каждой из сторон, см. Речь XXXVII (Против Пантэнета), примеч. 17. Из этого места речи видно, что после того как урны запечатывались, никаких новых доказательств нельзя было представлять.

[31] Такое обвинение и последовавший за ним процесс назывались γραφή ξενίας. Признанному виновным грозила продажа в рабство.

[32] δίκη ψευδομαρτυριω̃ν. Решение афинского суда было окончательным и не подлежало апелляции, но проигравший процесс мог привлечь к суду свидетелей другой стороны, обвинив их в даче ложных показаний. Если обвинение подтверждалось, свидетель подвергался частичной атимии, то есть лишению некоторых гражданских прав. Такого рода процессам посвящены Речи XLV и XLVI (Против Стефана), автором которых считается Аполлодор. Ср. Андокид. I. 7; Лисий. X. 25; Эстам. I. 85.

[33] Речь может идти о случае, когда Беот, пообещав кому-нибудь из своих дружков выступить свидетелем по возбужденному им иску, подведет их, не явится вовремя и из-за отсутствия дело будет проиграно. За это его могли привлечь по δίκη λιτιομαρτυρίου — иск против свидетеля за неявку. Ср. Речь XLIX (Против Тимофея). 19. Но если бы он явился и дал показания, другая сторона могла бы привлечь его за лжесвидетельство. См. предыдущее примеч.

[34] На десятый день после рождения ребенка отец приносил жертву, угощал членов семьи и в присутствии всех родственников давал имя ребенку.

[35] К филе Гиппофонтиде принадлежали отец и братья Плангон, матери Беота и Памфила.

[36] Дем Форик, к которому принадлежал Мантий, отец Мантифея и его сводных братьев, входил в филу Акамантиду. Ср. примеч. 13.

[37] В Афинах существовал обычай называть старшего сына именем деда по отцу. Этому придавалось особое значение, если у деда не было других детей.

[38] Это заявление чрезвычайно любопытно. Ведь известно, что афинские юноши, достигшие восемнадцати лет, вносились в списки по демам, что в соответствии с этими списками граждане привлекались на военную службу. Однако оратору и в голову не приходит, что можно использовать это для определения старшинства. В афинском суде роль официальных документов значительно уступала роли свидетельских показаний.

[39] По предположению Жерне, Беот считал данное ему имя оскорбительным из-за того, что в это время в Афинах с презрением относились к беотянам. Однако, как следует из контекста речи, Беот обосновывал право носить имя Мантифея своим старшинством в семье Мантия, а присвоение ему имени Беота — по дяде с материнской стороны — подчеркивало незаконное происхождение. Заметим кстати, что суд отклонил протест Мантифея, и Беот сохранил имя, на которое претендовал.

[40] Дурное отношение к родителям сурово каралось в Афинах. По свидетельству Аристотеля, при докимасии — проверке кандидата на должность архонта — в числе прочих задавался вопрос, исполняет ли он свой долг по отношению к родителям. Архонт-эпоним принимал к рассмотрению дела о дурном обращении с родителями (Аристотель. Афинская полития. 56. 6).

[41] Допуск к участию в семейных (ίερὰ καὶ ό̉σια (жертвоприношения и обряды) был свидетельством принадлежности к семье. Ср. Речь XLIII (Против Макартата). 51. По мнению Жерне (примечание к данному месту), допуск к ό̉σια равнозначен признанию наследственных прав.

[42] Ответчик в частном процессе мог добиться отсрочки, подтвердив с помощью скрепленного клятвой свидетельства (υ̉πομωσία), что не может явиться по уважительной причине. Ср. Речь XLVIII (Против Олимпиодора). 25.

[43] Если решение было вынесено арбитром в отсутствие ответчика, последний мог его опротестовать. Протест, или встречная жалоба (α̉ντίληξις) должен был включать убедительные причины неявки. Ср. Речь XXI (Против Мидия). 90.