Если генерал, или простой капитан, употребит всех своих людей для взятия позиции, он может быть уверен, что она будет взята обратно контратакой четырех человек с капралом, двигающихся вместе. Следовательно нужны поддержки, резервы.
В видах действительного наблюдения и ответственности, от рот до бригад поддерживающие войска должны быть одной роты, одного батальона, одной бригады, смотря по обстоятельствам. Каждая бригада должна иметь две линии, каждый батальон — своих стрелков, и т.д., и т.д.
Система сохранения, по возможности, дольше резерва и введения его в дело, когда неприятель истощил свой, должна прилагаться сверху донизу; всякий батальон должен иметь свой резерв, всякий полк свой; его следует держать твердо и сильно.
Какое расположение, при нынешнем скорострельном оружии, требуется для пехоты, чтобы она могла избежать кавалерийской атаки во фланге (если станут стрелять в четыре раза скорее, если стрельба будет более дальняя, то потребуется в четыре раза меньше людей для обеспечения пункта против кавалерии)? Небольшими группами, выдвинутыми на расстоянии ружейного выстрела, следовательно, фланкирующимися, оставляемыми при движении вперед, — но для этого требуются твердые люди, наблюдающие за тем, что происходить в тылу.
Французские офицеры более самолюбивы, нежели солидны. Перед опасностью они теряются, колеблются, теряют память и голову, и, чтобы выйти из беды, кричат: Вперед, вперед! Вот одни из мотивов, по которым шереножный порядок столь труден, в особенности со времени действий в Африке, где многое предоставляется инициативе солдата.
Шеренга, следовательно, идеал недостижимый в современных войсках, но к которому надо стремиться, а мы от него все удаляемся. Затем, при недостатке привычки, природа берет верх. Где же средство против этого? Оно заключается в организации, устанавливающей солидарность посредством взаимного знакомства всех, от высшего до низшего, и этим делающей возможным тот надзор, который столь сильно влияет на самолюбие француза и т.д. Самолюбие, бесспорно, есть могушественнейший двигатель наших солдат. Они не хотят прослыть трусами в глазах своих товарищей, они или прячутся или идут вперед и тогда желают отличиться. Но так как после всякой атаки шеренга (не учебная шеренга, но соединение с начальником, движение вместе с ним) не существует больше, вследствие беспорядка, присущего у нас всякому наступательному движению под огнем, то брошенные люди, выйдя из-под глаз своих товарищей, своего начальника, лишенные их поддержки, недвижимы более чувством самолюбия, и держаться не могут. Малейшая контратака обращает их в бегство. Действие шеренги чисто нравственного характера. Тот, кто приписывает ей полезное материальное действие против солидных войск — ошибается и бывает побит. Одни стрелки наносят вред, и наносили бы еще больший, если бы умели их употреблять.
Организация легиона маршала Саксонского замечательно доказывает, насколько сильна была забота о столкновении и желание, чтобы оно господствовало над огнем.
Приказ короля, от 1-го июня 1776 года, говорит следующее, стр. 28: «Так как опыт доказал, что в бою три шеренги стреляют стоя, н так как намерение его величества заключается в желании предписывать лишь то, что может быть исполнено перед неприятелем, то он приказывает, чтобы при стрельбе люди первой шеренги не становились на колени и чтобы все три шеренги стреляли одновременно».
Маршал Гувион С. Сир утверждает, без преувеличения можно сказать, что третья шеренга теряет в деле четвертую часть людей ранеными. Это исчисление не особенно велико, когда идет речь о войсках, дравшихся под Люценом и Бауценом. И маршал упоминает об удивлении Наполеона, когда он увидал огромное число раненых людей в руку до локтя, и т.д. Странно это удивление Наполеона и невежество его маршалов, не умевших объяснить этих ран. Главный врач Ларрей, по осмотру этих ран, один оправдал наших солдат, обвинявшихся в добровольном изувечении себя.
Такие раны были, вероятно, не особенно многочисленны, если они не были раньше замечены; и это может объясниться только тем, что молодые солдаты 1813 года инстинктивно жались друг к другу в шеренге, и что прежде солдаты инстинктивно же образовывали промежутки, чтобы стрелять. Или в 1813 году этих молодых людей заставляли, вероятно, стрелять дальше, чтобы рассеять их и удержать в шеренге, и их редко рассыпали в стрелки из опасения лишиться их, тогда как прежде пошереножный огонь был, вероятно, более редким, так как стрельба предоставлялась исключительно стрелкам.
Удивляешься, находя у такого человека, как Гибер, обладающего практическими идеями, по многим предметам, длинное рассуждение, доказывающее, что офицеры его времени ошибочно рекомендовали целить низко, потому что эти приказания смешны для всякого, кто знает траекторию ружейной пули. Эти офицеры были правы: они возобновили предписания Кромвеля, потому что, также как и он, знали, что в бою солдат всегда стреляет слишком высоко, ибо он не прицеливается, а ружье, когда его опирают в плечо, стремится, вследствие своей формы, стволом кверху (так или иначе, но это бывает всегда). Гибер говорит, что видел, как во время учения у пруссаков все пули ложились впереди в 50 шагах. С оружием этого времени и при тогдашнем способе боя, такой результат был бы великолепным, если бы прусские пули ложились в 50 шагах перед неприятелем, вместо того чтобы перелетать через его головы.
Под Мольвицем у австрийцев выбыли из строя более 5.000 человек, а у пруссаков более 4.000.
Изобретение огнестрельного оружия уменьшило потери побежденных в сражениях, усовершенствование его еще уменьшило, и с каждым днем уменьшает их. Это похоже на парадокс; но цифры на лицо, и размышление указывает тому, кто умеет мыслить, что это неизбежно. Действительно, я думаю, что в прежнее время держались под огнем потому, что не умели подвигаться.
Австрийцы в Италии производили шереножный огонь по команде против кавалерии. Производили ли они таковой? Нет: они стреляли, не дожидаясь команды, неправильно, открывали пальбу рядами. Результата был бесплодный. При пальбе двухшереножной, только первая может стрелять горизонтально; иного, впрочем, и требовать нельзя; вторая шеренга может стрелять только на воздух; огонь этот бесполезен при наших набитых ранцах, и когда люди поднимают локоть выше плеча. Нельзя ли сделать ранец более плотным и менее широким? Нельзя ли разомкнуть первую шеренгу и поставить вторую в шахматном порядке? Пальба шеренгами должна производиться только против кавалерии.
Одна шеренга будет лучше двух, потому что она не будет стеснена задней. Поэтому полезной и действительной стрельбой может быть только одношереножная стрельба сомкнутых стрелков.
Войска в сомкнутом строе могут служить только для нравственного действия, для атаки, демонстрации. Если они желают произвести настоящее действие, действовать пальбой, то надо стать в одну шеренгу.