Он умел использовать в своих интересах благоволение вышестоящих, точно так же как был склонен смотреть свысока на нижестоящих.
— Plutarch, Pyrrhus, 4
В 307 году, после восьми лет изгнания, Пирр наконец вернулся в Эпир. Главкий, царь иллирийцев и покровитель Пирра, вторгся в Эпир и посадил на трон своего протеже. Пирру тогда было всего одиннадцать, тогда как его двоюродному брату и царю Неоптолему уже за двадцать. Источники не сообщают нам, разделили ли они власть как совместные цари или Неоптолем был отправлен в изгнание. Последнее представляется более вероятным, поскольку Юстин утверждает, что эпироты, «сменив гнев на милость, вернули его одиннадцатилетним в царство, назначив ему опекунов, чтобы сохранить за ним трон до его совершеннолетия» (Justin, 17.3). В любом случае, после вторжения Главкия Эпир, должно быть, стал клиентским государством иллирийцев, как раньше македонцев.
События следующих пяти лет в Эпире не зафиксированы. Тем временем война в Греции окончательно повернулась против Деметрия в пользу Кассандра. Антигон, подвергшийся нападению со стороны Селевка, царя Сирии, и со стороны Лисимаха, приказал Деметрию вывести свою армию из Греции в Азию. Кассандр воспользовался ситуацией, чтобы снова вторгнуться в Фессалию и овладеть ею.
К тому времени, когда Пирру исполнилось семнадцать лет, его престол казался незыблемым. Он покинул Эпир, чтобы отправиться на свадьбу одного из сыновей Главкия. Во время его отсутствия молоссы подняли восстание, изгнали его друзей, разграбили его имущество и в качестве единоличного правителя посадили на трон Неоптолема. Его приемный отец Главкий не смог прийти ему на помощь, так как подвергся нападению пиратов. Был ли он изгнан за то, что находился в зависимости от иллирийского царя, или был свергнут восстанием низших классов, как это было с его дядей Алкетом, определить нельзя. Он был хорошо известен в древности своим высокомерным отношением к социальному дну. В любом случае, свержение было поддержано Кассандром. Какова бы ни была причина, Пирр был изгнан из Эпира во второй раз. Он бежал искать убежища у Деметрия, который ранее в 303 году женился на его сестре Деидамии.
Пирр прибыл ко двору Деметрия в Греции в 302 году. Он отправился вместе с ним, чтобы присоединиться к Антигону в Азии. Антигон и Деметрий были двумя выдающимися полководцами периода диадохов. Деметрий, в частности, был экспертом в быстро развивающейся науке осадного дела и прославился строительством массивных осадных башен. При двух царях обучение Пирра полководческому искусству несомненно, получило дальнейшее развитие. Он известен как увлеченный исследователь военных вопросов. Антигон якобы сказал, что Пирр станет величайшим полководцем своего времени, если проживет достаточно долго. Скорее всего, это была дань уважения как его теоретическим знаниям в военном деле, так и его личному мужеству. Пирр был в строю, когда Антигон, наконец, столкнулся со своими врагами в битве при Ипсе, которая произошла где–то во Фригии в 301 году. Хотя Пирр, возможно, участвовал в постоянных стычках вдоль границы с Эпиром с различными рейдерами, Ипс был его первым опытом крупного сражения. Ему было всего восемнадцать, и нет никаких сведений о том, что Эпир воевал во время его первого правления.
Ипс был одним из крупнейших и важнейших сражений во время войн диадохов. С одной стороны был Антигон с армией в 70 000 пехотинцев, 10 000 кавалеристов и семьюдесятью пятью слонами. Ему противостояла армия под командованием Лисимаха и Селевка, насчитывавшая 64 000 пехотинцев, 15 000 кавалеристов, предположительно 400 слонов и 120 колесниц с косами (Plutarch, Demetrius, 28). Антигон, как это было обычной уловкой у генералов–диадохов, сосредоточил большую часть своей кавалерии на правом фланге. Его фаланга тяжелой пехоты занимала центр, а левый фланг удерживали меньшие силы кавалерии. Слоны были равномерно распределены вдоль фронта. План Антигона состоял в том, чтобы быстро атаковать своим ударным отрядом кавалерии справа, вступить в бой с несколько меньшей вражеской пехотной фалангой в центре и закрепиться слева. Победоносная кавалерия правого крыла под командованием Деметрия должна была затем вернуться на поле боя и атаковать открытый фланг вражеской пехоты.
Аналогичная стратегия принесла Александру победы при Иссе и Гавгамелах. Антигон использовал тот же план против Эвмена в битвах при Паретакене и Габиене пятнадцатью годами ранее. Однако обе эти победы были достигнуты дорогой ценой. Когда пять лет спустя Деметрий попробовал повторить то же самое при Газе, хотя и с сильным левым флангом, против более опытных Птолемея и Селевка, он потерпел сокрушительное поражение.
Дислокация противника менее ясна. Они, по–видимому, равномерно распределили превосходящую по численности кавалерию по обоим флангам и, как это было нормой, сосредоточили свою пехоту в центре. Часть слонов была рассредоточена перед их боевой линией, но большое количество, что особенно важно, находилось в резерве. Расположение их колесниц неизвестно, но они не отображены как играющие какую–либо значительную роль в битве. Каким бы впечатляющим ни было такое оружие, ни у одной эллинистической армии с ними не было проблем, как это показал Александр при Гавгамелах. Легкая пехота Александра подбила большинство колесниц, а остальные промчались, не причинив вреда, через бреши, намеренно открытые в рядах македонцев.
Как только началось сражение, Деметрий повел успешную атаку на вражескую кавалерию и быстро обратил ее в бегство. Однако он не смог удержать свои собственные войска в узде. Плутарх описывает решающий момент битвы:
«Деметрий занялся преследованием, в гордости и ликовании от успеха, настолько рьяно и неразумно, что фатально потерял день. Ибо когда, осознав свою ошибку, он хотел прийти на помощь своей собственной пехоте, он не смог, так как враг со своими слонами отрезал ему путь к отступлению (Plutarch, Demetrius, 29).
Селевк маневрировал своим резервом слонов, возможно, из 300 животных, чтобы заблокировать возвращение Деметрия на поле боя и предотвратить его запланированное нападение на уязвимый фланг и тыл союзной фаланги. Лошади его войск не хотели приближаться к слонам из страха перед их запахом и шумом. Все более встревоженный Деметрий не мог найти способ обойти этот передвижной блокпост.
Теперь союзники были в лучшем положении, чтобы использовать ситуацию, имея на поле боя превосходящее количество кавалерии. Они послали свою легкую конницу, вооруженную как луками, так и дротиками, чтобы окружить и преследовать пехоту Антигона. Они выпустили «ракеты» в сомкнутые ряды фаланги Антигона и угрожали атаковать их незащищенный правый фланг. Фаланга Антигона, теперь столкнувшаяся с атаками пехоты с фронта и с угрозами ее незащищенному тылу и флангам, начала паниковать. Вскоре целые подразделения дезертировали, еще больше подвергая нападению оставшихся. Потеря строя была гибельной для плотно сомкнутых рядов пехоты эллинистических армий. До последнего восьмидесятилетний Антигон храбро пытался сплотить свои войска. Он отчаянно ждал возвращения своего сына, который даже тогда мог спасти битву.
Плутарх драматично описывает кульминацию сражения:
«Но старый царь Антигон все еще оставался на своем посту, и когда сильный отряд врагов собрался, чтобы напасть на него, и один из тех, кто был рядом с ним, крикнул ему: «Господин, они идут на тебя», он только ответил: «А что им еще делать? Но Деметрий придет мне на помощь. И в этой надежде он упорствовал до последнего, высматривая со всех сторон приближение своего сына, пока на него не обрушилась туча дротиков, и он не упал» (Plutarch, Demetrius, 29).
Какова была роль Пирра в битве, источники не сообщают, за исключением того, что, хотя он был еще молод, он разбил противостоявшего ему врага и проявил блестящую доблесть. Храбрость в бою будет неизменной чертой характера Пирра на протяжении всей его жизни. Ипс вполне мог быть первым боевым опытом Пирра, и он, похоже, храбро проявил себя. Во время боевых действий ожидаемое место для молодого аристократа было бы в кавалерии, рядом с его шурином Деметрием. Это объясняло бы то, что он разгромил врага, и он, конечно же, сбежал с Деметрием после битвы. Если бы это было так, Пирр испытал бы как восторг от успешной конной атаки, так и бессилие кавалерии перед строем слонов. Этот последний урок он, по–видимому, принял близко к сердцу. Фронтин описывает его как использующего слонов для того, чтобы привести в беспорядок римскую кавалерию (Frontinus, Stratagems, 2.4.13)
Поражение и смерть Антигона при Ипсе разрушили его империю в Азии, которая была разделена между победителями — Селевком, Кассандром и Лисимахом. «И каждый взял свою долю, добавив таким образом к провинциям, которые у них уже были, области побежденных царей» (Plutarch, Demetrius, 30). Деметрий отплыл в Грецию в сопровождении Пирра. Однако он пришел в ярость, обнаружив, что большинство его прежних союзников отвернулись от него:
«Посольство из Афин встретило его просьбой держаться подальше от города на том основании, что народ проголосовал за то, чтобы не допускать к себе ни одного из царей … его гнев превысил все надлежащие границы … для него было болезненно, что афиняне разочаровали его и обманули его надежды, и что под их кажущейся доброжелательностью таилась ложь и пустота» (Plutarch, Demetrius, 30)
До этого Деметрий неуклонно следовал политике своего отца, оставлявшего греческие города без присмотра. После же, по–видимому, целой серии предательств Деметрий перешел к менее популярному, но более надежному способу «следить за порядком»: он стал размещать гарнизоны в тех городах, которые все еще контролировал. И его сыну Антигону Гонату, и Пирру пришлось перенять опыт Деметрия и усвоить его новую, более жесткую политику. Деметрий оставил Пирра командующим остатками своих союзников в Греции, и отправился воевать с Лисимахом во Фракию и в Азию.
Некоторое время спустя, в 298 или 297 году, Деметрий заключил мир с Птолемеем. По условиям договора он отправил своего сына Александра и сына Деидамии вместе со своим дядей Пирром к Птолемею в качестве заложников. Пирр произвел впечатление на египетский двор своей силой и доблестью как на охоте, так и в военных упражнениях. Годы, проведенные в изгнании, по–видимому, научили его искусно втираться в доверие к своим покровителям. В то время самой влиятельной женой Птолемея была Береника, и Пирр изо всех сил старался завоевать ее расположение. Его усилия были вознаграждены, когда он женился на дочери Береники, падчерице Птолемея Антигоне. Птолемей, без сомнения, видел в изгнанном царе полезный актив в постоянно меняющихся союзах диадохов. Кроме того, будучи потомком Ахиллеса и двоюродным братом Александра Македонского, Пирр не был бы неподходящим женихом.
В 297 году Птолемей решил помочь Пирру вернуться в Эпир и предоставил ему как людей, так и деньги. Птолемей почти наверняка извлек выгоду из ситуации, сложившейся в Европе после смерти Кассандра в том же году. После кончины покровителя Неоптолема Птолемей воспользовался возможностью, как и другие до него, посадить на эпирский трон своего человека и обрести в материковой части Греции полезного союзника. Учитывая историю вражды между семьями Кассандра и Пирра, новый македонский царь Филипп IV и Пирр вряд ли были добрыми соседями. Кроме того, союз Птолемея с Деметрием распался. Сестра Пирра умерла в 299 или 298 году, и между ним и Деметрием больше не было никаких близких семейных связей. Теперь его можно было использовать против его бывшего шурина. Пирр, вероятно, вернулся в Грецию с тем же флотом, который Птолемей послал в Афины, чтобы попытаться прорвать осаду города Деметрием.
Сообщалось, что возвращение Пирра в Эпир было принято с энтузиазмом, так как Неоптолема ненавидели из–за его сурового и произвольного правления. Опасаясь, что Неоптолем может обратиться за поддержкой к своим союзникам в Македонии, Пирр заключил с ним соглашение. Они согласились разделить царскую власть. Однако теперь, когда оба стали взрослыми, нельзя было ожидать, что такое соглашение продлится долго. Оба царя, вероятно, правильно, начали подозревать, что другой замышляет против него заговор.
Ситуация достигла апогея во время религиозной церемонии в Молоссии, где цари обменивались клятвами с народом Эпира. Здесь цари обещали править в соответствии с законами, а народ обещал поддерживать царство в соответствии с теми же законами. Затем Плутарх рассказывает грязную, но достаточно распространенную среди эллинистических царей историю об обольщении, заговоре и убийстве. После клятв и жертвоприношений два царя и их сторонники обменялись подарками. Один из присных Пирра, Миртил, попросил царя передать ему в подарок несколько волов и был глубоко оскорблен его отказом. Гелон, один из сторонников Неоптолема, пригласил Миртила отобедать с ним и соблазнил молодого человека. Затем Гелон попытался убедить Миртила предать Пирра и убить его ядом. Миртил притворился, что согласен, но тайно сообщил Пирру о заговоре. Затем Гелон усугубил свою ошибку, похваставшись своим заговором перед друзьями. Это подслушала жена одного из слуг Пирра. Получив убедительные доказательства заговора Неоптолема, Пирр счел себя вправе действовать. Он пригласил своего собрата–царя на ужин и убил его. Этот поступок, по–видимому, не встретил отвращения, так как «первые люди среди эпиротов были преданы ему и хотели, чтобы он избавился от Неоптолема; также они хотели, чтобы он не довольствовался малой долей царства, а следовал своей природной склонности и стремился к большему» (Plutarch, Pyrrhus, 5).
Пирр, по–видимому, пользовался значительной поддержкой среди эпирской знати, которая одобряла как устранение Неоптолема, так и его амбициозные планы по расширению царства. Теперь он был единственным царем и прочно держался на эпирском троне в течение следующих двадцати четырех лет.
Еще одним диадохом, воспользовавшимся смертью Кассандра, был Деметрий. В 294 году он прервал свои азиатские походы и вернулся в Грецию. Он смог вернуть Афины, несмотря на вмешательство Птолемея, осадив их и заставив подчиниться голодом. В течение следующих шести лет Деметрий и Пирр будут постоянными противниками. Деметрий был одним из выдающихся персонажей эпохи диадохов. Как и у Пирра, карьера Деметрия была полна постоянных перемен. Он был наследником империи Антигона, но она была почти утрачена при Ипсе. Он оправился, чтобы захватить трон Македонии, но потерял его только из–за восстания своих собственных подданных. Он был известен тем, что по возможности предавался роскоши и веселью, которые ему не мешали, когда требовались решительные действия. Он был одним из величайших полководцев своего времени, но его незаслуженно помнят за поражения при Газе и Ипсе. Деметрий получил прозвище «Полиоркет», «захватчик городов», но его снова помнят за провал его самой знаменитой осады на Родосе. Однако он преуспел во взятии ряда городов, в том числе совершил немалый подвиг, дважды захватив Афины.
Возможно, сейчас самое время описать, как источники изображают Пирра. Плутарх дает нам физическое описание Пирра: «В выражении лица Пирра было больше страшноты, чем величия царской власти. Зубов у него было немного, но верхняя челюсть представляла собой одну сплошную кость, на которой обычные промежутки между зубами обозначались небольшими впадинами» (Plutarch, Pyrrhus, 3).
Его описывают как человека скорее устрашающего, чем благородного вида. Сохранившиеся бюсты Пирра подтверждают описание его как некрасивого мужчины. Однако, как уже было сказано, он был крепок и подтянут. Состояние зубов Пирра, возможно, было примером нарушения их срастания. Причиной может быть генетическая природа, и, учитывая склонность царских семей вступать в брак со своими близкими родственниками, такие наследственные недуги вполне ожидаемы. Однако более вероятно, что у него был кальциноз: на зубах может образоваться толстый слой твердого кальция, скрывающий щели и создающий впечатление, что у человека только один зуб.
В эпоху, когда распутство и пьянство были обычным явлением среди знати, Пирр был известен как «ведущий жизнь порядочного и благоразумного человека» (Plutarch, Pyrrhus, 4). Он также любил животных. В одном анекдоте рассказывается о том, как он спас и приручил голодную собаку, которая три дня охраняла мертвое тело своего хозяина. Предполагалось, что после смерти Пирра его ручной орел умер от голода, а любимый пес от горя прыгнул на его погребальный костер.
Сохранившиеся анекдоты не свидетельствуют о какой–либо большой глубине знаний Пирра в науках, за исключением того, что касается военных вопросов. Он, однако, не был совсем необразованным, поскольку, по слухам, он написал мемуары и ряд военных трактатов, которые римляне и греки читали еще столетия спустя. Плутарх утверждает, что Пирр всегда «изучал и размышлял о военных делах, считая их самой царственной областью знаний, остальное он считал простыми достижениями и не ценил их» и «подразумевая, что царю подобает исследовать и понимать только такие вопросы» (Plutarch, Pyrrhus, 8). Это отсутствие интереса к другим искусствам, особенно к дипломатии в отношениях с союзниками, дорого обошлось Пирру во время его правления.
Эта концентрация на военных вопросах и отсутствие других интересов якобы приводят к скуке, когда приходится жить в мире и править своим народом. По слухам, он находил «утомительным до тошноты, если он не причинял вреда другим или не терпел его от чужих рук, и он, как и его предполагаемый предок Ахиллес, не выносил безделья, поскольку оно: «сердце съедало его; не у дел оставаясь, он тосковал, ведь влекли его клич боевой и сраженье» (Plutarch, Pyrrhus, 13; Homer, Iliad, 1.491ff.).
Этот беспокойный дух дорого обошелся и Пирру. Он докажет, что способен одерживать победы, но не сможет закрепить свои завоевания, прежде чем начнет искать новую завоевательную кампанию.
Плутарх также рассказывает о двух мифах, касающихся очевидной способности царя излечивать проблемы с селезенкой:
«Он приносил в жертву белого петуха и, пока больной лежал на спине, осторожно нажимал правой лапкой на селезенку. И не было никого настолько безвестного или бедного, который не получил от него эту целебную помощь, если бы попросил. Царь также забирал петуха после того, как приносил его в жертву, и эта награда была ему очень приятна. Далее говорится, что большой палец его правой ноги обладал божественной силой, поскольку при кремации огонь не тронул и не повредил его, тогда как остальная часть его тела сгорела» (Plutarch, Pyrrhus, 3).
Чудесные способности Пирра к исцелению не уникальны. Вера в то, что умение исцелять «возложением рук» у людей, обладающих божественными навыками, конкретно у царей, императоров и священников, была широко распространена в древнем мире. Короли Англии торжественно «возлагали руки» еще в конце семнадцатого века. Эти мифы следует рассматривать в более широком контексте начала дарования божественных полномочий царственным правителям в эллинистическом мире. Все началось с восточного похода Александра и, скорее всего, с его визита к египетскому оракулу в Сиве. К концу своего правления Александр, по–видимому, потребовал божественных почестей от греческих городов. Поначалу к таким убеждениям и требованиям относились с отвращением и даже с насмешкой. Афинский оратор Гиперид расценил это как высокомерие и нападение на традиционные религиозные институты. Более приземленные македонские пехотинцы высмеивали его веру в то, что он сын Зевса. Во время одного мятежа они сказали ему «с сарказмом, что в следующий поход пусть он захватит с собой своего отца» (Arrian, Anabasis, 7.8; Hypereides, Funeral Speech, 31). Тем не менее, в течение одного поколения афиняне проголосовали за почитание Антигона и его сына Деметрия как богов–спасителей, а вскоре после этого родосцы присвоили тот же божественный статус Птолемею.
Общая картина, которая складывается о Пирре, представляет собой человека с жгучими амбициями, почти полностью поглощенного сражениями и военными делами. Он якобы был добр к близким друзьям, умел очаровать покровителей, но проявлял отчужденность и высокомерие к тем, кто был внизу социальной лестницы. Однако всегда следует проявлять большую осторожность, пытаясь оценить характер отдельных людей на основе анекдотов, рассказанных древними авторами. Это в еще большей степени относится к делу Пирра, поскольку большая часть этого материала взята из одного источника — из биографии Плутарха. Следует соблюдать осторожность, когда такие анекдоты используются для получения исторической информации, поскольку писатели римского периода использовали такие анекдоты, чтобы подчеркнуть предполагаемый характер своего героя. Оценка их точности и надежности для авторов часто была менее важна, чем их содержание.
Эта строгость особенно применима при чтении Плутарха, поскольку он писал биографии, а не историю. Для Плутарха случайное замечание или шутка могут рассказать о характере его героя больше, чем любой из его подвигов. Отбор свидетельств Плутархом еще больше искажается его методом спаривания жизнеописаний, который повлиял на его выбор материала. Его выбор включать или не включать действия зависел от того, соответствуют ли они его предвзятым взглядам на характеры его подопечных. Темы его биографий часто определялись в начале работы и подчеркивались при сравнении Жизней. К сожалению, сравнение между Пирром и Марием утеряно, но можно увидеть, что некоторые замечания в «Марии» отражают комментарии в «Пирре»: «Поскольку он (Марий) был от природы мужественным и любил войну и получил подготовку к военной, а не к гражданской жизни, его характер был жестоким, когда он пришел к власти». Возможно, даже более показательны для подведения итогов обеих Жизней «невнимательные и легкомысленные люди, которые позволяют всему, что с ними происходит, ускользать от них с течением времени. Ничего не удерживая и не сохраняя, они теряют удовольствие от своего нынешнего процветания, воображая, что впереди будет что–то лучшее. И все же они отвергают свой нынешний успех, как будто он их не касается, и ничего не делают, кроме как мечтают о будущих неопределенностях».
Следует иметь в виду возможность того, что Плутарх преувеличил эти черты Пирра, чтобы сопоставить их с чертами Мария, или наоборот.
Прочно утвердившись на троне, Пирр начал обдумывать множество амбициозных планов, в частности расширение своего царства за счет соседей. Неизвестно, каковы были конкретные полномочия эпирского царя, кроме того, что он, безусловно, был главнокомандующим вооруженными силами, но это была его самая важная роль. Свидетельства обмена клятвами с народом и свержения Алкета из–за его сурового правления подразумевают, что у царя были как гражданские, так и военные функции. Хотя эллинистические цари действительно выполняли важные законотворческие и судебные функции, они были прежде всего военачальниками. Завоевательные спецоперации играла важную роль в легитимизации их лидерства.
Военный успех, особенно после смерти Александра Македонского, имел решающее значение для личного престижа и права на власть. Но вооруженное завоевание было не просто средством установления престижа; это был также метод накопления большего количества территорий. Контроль и эксплуатация сельскохозяйственных земель по–прежнему оставались основным источником богатства во всем эллинистическом мире. Успешная кампания может привести к огромному грабежу. Например, Птолемей III в Третьей сирийской войне 246/5 года получил 40 000 талантов добычи, что можно сравнить с годовым доходом Птолемея II в 14 800 талантов. Огромные богатства, награбленные Александром, все еще были свежи в памяти диадохов. Записано, что завоевание Александром Азии принесло 120 000 талантов только от взятия Персеполя (Porphyry of Tyre 260 F42, F43; Diodorus, 17.71.1; Curtius, 5.6.11). Хотя такие цифры впечатляют, это был одноразовый, ненадежный источник средств. Завоевание новых областей было единственным надежным методом увеличения доходной базы правителя. Без денег армию невозможно ни собрать, ни содержать. По словам Цезаря, «были две вещи, которые обеспечивали, защищали и увеличивали власть — солдаты и деньги — и они зависели друг от друга … и если одной из них не хватало, другая пропадала» (Cassius Dio, 42.49). Короче говоря, чем больше царство, тем больше доходная база, тем больше армия.
Часто утверждалось, что главной причиной войн после 315 года было желание Антигона претендовать на верховную власть и объединить империю Александра Македонского под своим собственным руководством. Эти притязания сравниваются с предположительно более скромными и региональными амбициями других диадохов, в частности Птолемея и Кассандра. Такие аргументы, по–видимому, игнорируют действия обоих. В разное время они вторгались в Киликию и Ликию и вели военные действия в Греции, пытаясь завоевать города, контролируемые как их врагами, так и бывшими союзниками. Борьба за раздел царств Антигона и Кассандра после их смерти не демонстрирует какой–либо тенденции к чисто региональным интересам со стороны какой–либо из оставшихся в живых династов династий. Сама природа македонского лидерства и эллинистического царствования требовала, чтобы все основные участники стремились к доминирующему положению или рисковали быть уничтоженными.
Теперь Пирру предстояло стать активным участником этой борьбы. Плутарх описывает предположительно грандиозные масштабы своих экспансионистских целей, утверждая, что после аннексии всей Италии он хотел завоевать Сицилию, Карфаген, Ливию, Македонию и всю Грецию. По крайней мере, грандиозные планы Пирра имели предел. Поэт Алкей Мессенский утверждает, что после завоевания суши и моря Филипп V планировал совершить поход на сам Олимп (Plutarch, Pyrrhus, 14; Anthologia Palatina, 9.518). Более реалистичная оценка вполне могла бы заключаться в том, что все диадохи стремились доминировать над всем македонским и греческим миром, а также над всеми, кому они могли навязать себя. Утверждать обратное, по–видимому, означало бы ошибочно принимать необходимость за политику.
Как и другие диадохи, Пирр попытается расширить свое царство с помощью военной силы. Инструментом, который он собирался использовать, была эпирская армия. Фукидид описывает эпирскую армию пятого века как типичный племенной набор; дезорганизованная, храбрая, когда все шло своим чередом, но легко обескураженная. «Хаоны, преисполненные уверенности в себе и имеющие высочайшую репутацию храбрецов … бросились вперед вместе с остальными варварами», но «паника охватила хаонов … было видно, что они отступили» (Thucydides, 2.81). Таков был греческий стереотип о воине–варваре. В какой–то момент в течение следующего столетия эпирская армия, несомненно, под влиянием своего македонского соседа, претерпела радикальные изменения.
Четвертый век был периодом великих военных преобразований и перевооружения греков. Фиванские командиры Пелопид и Эпаминонд произвели революцию в тактике, увеличив глубину фаланги тяжелой пехоты (гоплитов) до пятидесяти человек и используя косой подход, атакуя на одном фланге и не атакуя на другом. Используя эту тактику, они сокрушили мощь спартанцев своей ошеломляющей победой при Левктрах (371) и сыграли вничью во второй битве при Мантинее (362). Они также разработали боевое применение кавалерии, которая ранее использовалась в основном для прикрытия продвижения пехоты и для защиты ее флангов. В битве при Киноскефалах (364 г.) Пелопид использовал свою кавалерию в качестве ударной силы против флангов вражеской фаланги гоплитов. При Мантинее Эпаминонд приказал своим конным войскам атаковать фланги и тыл вражеских гоплитов.
Афинский полководец Ификрат также экспериментировал с пехотным снаряжением, вооружив свои легкие войска четырехметровым копьем, более длинным, чем традиционное трехметровое копье гоплита, чтобы увеличить их меньшие щиты и позволить им эффективно сражаться в пешем строю. Эта комбинация более длинного копья и меньшего щита, скорее всего, послужила прототипом для появления македонской пехоты, вооруженной пиками. Филипп все это время был заложником в Фивах и наверняка знал о событиях в Фивах. Он также был другом семьи Ификрата.
В какой–то момент правления Филипп предпринял тщательную реорганизацию и перевооружение македонской армии. Традиционно македонская пехота считалась теперь почти бесполезной, и цари часто выходили на поле боя во главе только кавалерийских сил. Филипп смог превратить их в дисциплинированную силу, вооруженную щитом меньшего размера, чем у традиционного греческого гоплита, и более длинной, 5,5‑метровой пикой (сариссой), которой орудовали обеими руками. Утверждалось, что эти изменения произошли во времена правления Александра, а не при Филиппе. Однако свидетельства двух источников показывают, что почти наверняка их ввел Филипп. Феофраст сообщает нам длину пики во времена Филиппа, а Полиэн, описывая подготовку его пехоты, утверждает, что «Филипп приучил македонян к постоянным упражнениям, как в мирное время, так и на службе: так что он часто заставлял их идти триста стадий, неся с собой свои шлемы, щиты, поножи и сариссу» (Polyaenus, 4.2.10; Theophrastus, Historia Plantarum, 3.12). Казалось бы, непостижимо, что Филипп тренировал свою пехоту оружием, которым они не пользовались.
Точное время проведения реформ Филиппа установить сложнее. Традиционная точка зрения состоит в том, что он сделал это почти сразу же, как только вступил на престол в 359 году. Ключевой отрывок находится у Диодора, который описывает, что одним из первых действий правления Филиппа было улучшение организации его войск, и, «снабдив людей соответствующим боевым оружием, он проводил постоянные маневры с вооружением и состязательные соревнования. Действительно, он разработал компактный порядок и снаряжение фаланги» (Diodorus, 16.3).
К сожалению, Диодор не упоминает о появлении пики. Слово, которое он использует для описания пехоты, puknotes, использовалось более ранними авторами для описания более традиционных гоплитов и более поздними авторами при упоминании пикинеров. Нигде в царствование Филиппа источники не описывают македонскую пехоту с использованием сариссы. В битве с фокейцами в 353 году македонская фаланга описывается как сражающаяся издалека дротиками. Археологические исследования обнаружили следы наконечников пик, относящихся к битвы при Херонее в 338 году и ни одного к осаде Олинфа в 349 году. Это привело к предположению, что первоначальная реформа Филиппа просто превратила македонскую пехоту в традиционных вооруженных копьями гоплитов, а более позднее перевооружение произошло между 349 и 338 годами.
Известно, что при необходимости, обычно при штурме городов или сражениях на труднопроходимой местности, македонская пехота сражалась дротиками, а не своими более громоздкими пиками. В битве с фокейцами в 353 году македоняне атаковали крутые скалистые холмы именно в такой ситуации. Вопрос об Олинфе более проблематичен. Хотя большая часть сражений происходила у городских стен, Диодор упоминает о двух сражениях, которые происходили за пределами города (Diodorus, 16.53). Возможно, ни один македонский пехотинец не участвовал в боевых действиях, поскольку Филипп известен тем, что по возможности предпочитал использовать наемников, чтобы сохранить своих более ценных македонцев. В целом может показаться, что более распространенная точка зрения является самой простой и по своей сути более вероятной. Проведение одного периода перевооружения в начале правления Филиппа и еще одного через десять или более лет кажется излишне сложным делом. Отсутствие какого–либо подробного описания использования пики в бою во время кампаний Филиппа, вероятно, является результатом скудости каких–либо подробных описаний сражений Филиппа в наших источниках.
Появление более длинного оружия изменило характер боя пехоты. Традиционный бой гоплитов предполагал схватку на очень близком расстоянии, буквально щит к щиту. Гоплиты противника не только наносили удары копьями, но и толкали щитами. Если одна сторона не сломается, схватка может перерасти в укусы, удары ногами и кулаками. Борьба с пикой была совсем другой. Длина сариссы позволяла ей выступать за пределы первой шеренги на пять метров. Приближаться к бою грудь в грудь теперь было невозможно. Если бы обе стороны были так вооружены, они бы стояли порознь и фехтовали своими пиками.
Длина нового оружия давала фаланге пикинеров значительное тактическое преимущество перед пехотой, которая не была так вооружена, поскольку она не могла приблизиться на расстояние, на котором ее оружие могло действовать. Это привело к тому, что для преодоления стены копий стали использоваться всевозможные методы. Один из них состоял в том, чтобы рубить пики мечами. Другой, более экстремальный метод состоял в том, чтобы схватить наконечники копий руками и попытаться сделать их бесполезными. Один командир приказал своим войскам первой линии «не использовать свое оружие, но обеими руками хватать вражеские копья и крепко держать их … благодаря этому маневру Клеонима длинная и грозная сарисса пришла в негодность и стала скорее помехой, чем опасным оружием» (Polyaenus, 2.29.2).
Эта тактика была, возможно, успешной только потому, что она применялась в проломе в стене, и македонская фаланга, возможно, не могла выстроиться. Плутарх описывает более обычную ситуацию на поле боя:
«Ибо римляне пытались обрубить длинные копья врагов мечами, или оттеснить их щитами, или схватить и отбросить их руками, в то время как македоняне, крепко держа их обеими руками, продвигались вперед и пронзали нападавших на них сквозь доспехи, поскольку ни щит, ни нагрудник не могли противостоять мощи македонского длинного копья» (Plutarch, Aemilius Paulus, 20).
Филипп также реорганизовал и перевооружил македонскую кавалерию. Традиционно греческая кавалерия была вооружена шлемом, нагрудником и дротиками. Их основным методом ведения боя было сражаться издалека, пуская дротики. Это соответствовало их основным ролям рейдеров, разведчиков и прикрытия для пехотной фаланги. Их растущее использование в качестве ударной силы в середине–конце IV века сделало эту форму вооружения менее подходящей. Филипп перевооружил свою кавалерию более длинным, четырехметровым копьем и обучил их сражаться в клиновидном строю. Эти реформы, возможно, были проведены по образцу фракийской кавалерии, с которой Филипп сражался и был ранен в 339 году. Какими бы ни были причины изменений, недавно оснащенная кавалерия была гораздо более губительной в атаке, что значительно повысило ее роль как ударных войск.
В какой–то момент эпирская армия была реформирована на македонский манер. Пехота Пирра в Италии описывается как обученная, сражающаяся в сомкнутом строю и вооруженная пиками, а кавалерия — копьями. Точная дата реорганизации неизвестна. Есть два вероятных инициатора этих реформ. Первый — Александр, после его возвращения в Эпир в 343 году и до его отъезда в Италию в 334 году. Второй — Пирр после его возвращения из Египта в 297 году. Оба во время своего изгнания подверглись воздействию македонской военной системы. Однако Александр, по–видимому, является более вероятным кандидатом, поскольку у него было больше времени и возможностей для проведения необходимых изменений. Победы эпиротов в Италии при Александре и готовность эпиротов сражаться, а иногда и побеждать македонские армии Антипатра, Полиперхона и Кассандра свидетельствуют о более высоком уровне военного мастерства, чем описанного у Фукидида.
Численность эпирской армии в начале правления Пирра установить сложнее. Первые цифры, приведенные в источниках, подробно описывают вторжение Пирра в Италию в 280 году. Армия состояла из 20 000 тяжелой пехоты, 3000 кавалеристов и 2500 легкой пехоты, а также авангарда из 3000 человек. Эти цифры, однако, включают наемников, 5000 македонских пехотинцев и войска из Фессалии и Амбракии, которые в начале правления Пирра не были частью Эпира. Если вычесть македонцев и в разумной степени других, то цифра от 10 000 до 15 000 для эпирского компонента казалась бы разумной.
Однако это не все силы Эпира, поскольку Пирр оставил бы достаточно войск для защиты Эпира и его греческих владений. Единственным критерием, позволяющим приблизительно оценить численность таких сил, является вторжение Александра в Персидскую империю, где он взял с собой чуть больше половины имеющейся македонской армии. Если Пирр оставил дома такое же количество солдат, то общая численность войск, имевшихся в его распоряжении в начале его правления, скорее всего, составляла от 20 000 до 25 000 человек. Даже меньшая численность сделала бы армию Эпира равной любому из отдельных греческих государств, но не представляла бы угрозы для объединенной Македонии. В отличие от этих цифр, Гаруфлиас считает, что армия Пирра насчитывала всего 15 000 человек, но цифра представляется слишком умеренной. Каким бы ни был точный размер его армии, Пирр смог уверенно начать свою экспансионистскую кампанию, по современным стандартам, с большой, современной, дисциплинированной и эффективной армией.