Глава I. ТРАДИЦИЯ
Хотя Николай относительно второстепенный историк, связанная с ним традиция богата и многогранна. Любопытно, что именно разновидность финиковой пальмы (Phoenix dactylifera) свидетельствует о широком распространении влияния Николая. И Плутарх, который цитирует Дамасского только один раз, и Афиней, который цитирует его не единожды, рассказывают, что Август, довольный красотой и вкусом фиников, которые присылал ему Николай, назвал их nicolai. Выращиваемые в в Иудее, но в основном на равнине Иерихона, эти финики, популяризированные Августом, стали хорошо известным деликатесом и важным палестинским экспортом. Возможно, Николай, который, как говорят, составил труд под названием «О растениях», знал, что этот фрукт можно экспортировать, и проницательно привлек к нему внимание Августа. Плутарх, должно быть, считал николаевский финик желанным лакомством, поскольку он со свойственными ему приукрашиваниями объясняет, почему это финик был назван в честь Дамасского: форма и цвет плода напомнили Августу о милом характере Николая и его сияющих розовых щеках. Нечасто традиция описывает лицо историка.
Более важным является тот факт, что в Дамаске память о Николае чтили еще в седьмом веке. Софроний Дамасский, патриарх Иерусалима во время мусульманского вторжения в Палестину, проследил родословную некоего дамасского магистрата седьмого века до Николая. Николай, сказал Софроний, был предком двенадцати поколений знаменитых Николаев … которые прославились в философии» (90 T 2). Заявление Софрония о потомках Николая приобретает особое значение из–за сирийской рукописи, находящейся в Кембридже и содержащей фрагменты из философского произведения. Философские труды Николая были одними из первых, переведенных на семитские языки, когда греческая литература получила распространение на Востоке. Сирийские переводы были сделаны Хунайном ибн Исхаком (809/10-876), а его сын Исхак (умер в 913 году) перевел философские труды Николая на арабский язык. В 1952 году А. Дж. Арберри обнаружил арабскую рукопись, датированную 1232 годом, с комментарием Александра Афродисийского к «Никомаховой этике» Аристотеля, а также краткое изложение Николаем аристотелевской работы.
Сирийские фрагменты состоят из кратких изложений Николаем работ Аристотеля, главным образом «Физики». По сути, они не так уж ценны, но они еще раз подтверждают вклад Николая в философскую традицию Востока. Аверроэс упоминал его несколько раз, и другие арабские авторы не стеснялись его цитировать.
Сочинение De plantis Николая, ныне включенное в корпус Аристотеля, является хорошим примером непредсказуемой судьбы, которая ожидала некоторые древние трактаты. Важность этого труда заключается в том, что в нем впервые была выдвинута теория бисексуальности растений. Диоген Лаэрций (V, 25) приписывает Аристотелю авторство сочинения «О растениях», состоящего из двух книг. Однако оно не было доступно аристотелевским комментаторам античности. Ведь Александр Афродисийский (III век н. э.), очень ученый и трудолюбивый человек, утверждал, что у него есть копия De plantis Теофраста, но не Аристотеля. Греческая традиция также не знает о работе Николая с таким же названием, хотя другие его философские работы цитируются. Тем не менее, в средние века сирийская, арабская и еврейская версии De plantis пользовались большой популярностью. Арабский перевод был использован Альфредом Сарешенским для создания латинского текста, доступного сегодня в 150 рукописях, который он посвятил Роджеру Бэкону (напечатан Грегориусом в Женеве в 1496 году). В XVI веке еще один перевод с латинского текста Альфреда на греческий произвел сенсацию как «открытие» утраченного трактата Аристотеля, тем самым восстановив репутацию De plantis настолько, что современные издатели стали печатать его как часть работ Стагирита. Однако до недавнего времени проблема истории переводов De plantis, как и его авторства, не решалась. Варварский греческий текст с его непонятной и запутанной прозой не допускал аристотелевского «отцовства». На основании свидетельства Альфреда Магнуса, который написал к нему комментарий, Э. Мейер в 1841 году опубликовал De plantis, приписав его исключительно Николаю. Немецкие ученые в целом приняли идентификацию Мейера, но некоторые отрицали ее или считали его доводы неубедительными.
В 1923 году П. М. Буиг обнаружил в стамбульской библиотеке Ени Джами копию арабской версии De plantis, которая помогла разгадать загадку ее авторства. На титульном листе этой арабской версии написано следующее: «Книга растений Аристотеля с комментариями Николая, переведенная Исхаком ибн Хунайном, с исправлениями Табита ибн Курры» (который умер около 900 года). Как показал Лулофс, достоверность рукописи усиливается благодаря упомянутым выше сирийским фрагментам философских работ Николая, среди которых содержится лист De plantis. Теперь можно с уверенностью сказать, что еврейский, латинский и греческий переводы основаны на арабском, который сам по себе является переводом с сирийского. По мнению Лулофса, еврейский перевод, сделанный бен Калонимосом из Арля в 1314 году и доступный в манускрипте, наиболее полезен для восстановления пробелов в арабском тексте. Оригинальная греческая версия, однако, все еще отсутствует. Но, как и предполагалось до сих пор, все доступные версии De plantis, не только латинская и греческая, содержат бессмысленные и не относящиеся к делу вставки. Таким образом, «злодей», исказивший текст, должен был появиться раньше, чем арабский перевод. Ведь цитаты Бар Гебрея в его Candelabrum Sanctorum, написанные на сирийском языке, обнаруживают те же недостатки, что и арабский текст. О том, что злодеем был сирийский писец, свидетельствует и кембриджская сирийская рукопись трудов Николая, которая также содержит непонятные интерполяции. Больше нет причин сомневаться в том, что De plantis в его нынешнем виде следует приписать Николаю, хотя доля Аристотеля и Теофраста в нем остается предметом дальнейшего изучения.
Место Николая в греческой философской традиции оценить сложнее. И Плутарх, и Афиней, хотя они не цитируют только его исторические работы, называют его прежде всего философом и уже потом историком (T 10a = Athenaeus, XIV, 66, p. 652A; 90 T, 10b = Plut. Quaest. conv. VIII, 4, 1). Порфирий и Симплиций цитировали его философские работы и, похоже, считали его важным предшественником Аристотеля. Стобей также приводит длинные выдержки из Николая. Однако эти фрагменты, как и сирийские, представляются простым кратким изложением Аристотеля и не обнаруживают самостоятельной мысли. Суда называет Николая перипатетиком или/и платоником. Сирийские фрагменты, кстати, упоминают его как ритора, а греческие не упоминают. Диоген Лаэрций не более полезен, когда он цитирует Николая как противника эпикурейства. Как бы то ни было, вклад Николая в популяризацию Аристотеля и Теофраста не подлежит сомнению.
Традиция исторических трудов Николая засвидетельствована более щедро. Известно, что первым автором, цитировавшим Николая, был его современник Страбон. В своей «Географии» он рассказал, что Николай, находясь в Антиохии, встретил одного из отправленных к Августу индийских послов, человека, который позже сжег себя заживо с целью предотвратить возможные несчастья (F 100 = Strabo, XV, 1, 73). Мюллер, Диндорф и Якоби помещают эту цитату среди остатков «Истории» Николая. Мюллер и Якоби делают это с некоторым сомнением, поскольку характер фрагмента таков, что он вполне мог быть заимствован из «Автобиографии» Николая. Но поскольку «Автобиография» была написана в конце жизни Николая, нет оснований предполагать, что Страбон ее использовал (F 135). Этот фрагмент поднимает вопрос о том, делал ли Страбон выдержки из Николая, не цитируя его. Иосиф в своем изложении еврейской эллинистической истории несколько раз приводил одни и те же цитаты из исторических трудов Николая и Страбона (90 F 91 = 91 F 10 = C. Apian, II, 83-84; 90 F 93 = 91 F 12 = AJ, XIII, 345-347; 90 F 97 = 91 F 13 = AJ XIV, 104; 90 F 98 = 91 F 15 = AJ, XIV, 66-68). Но даты публикации «Исторических записок» Страбона и «Истории» Николая, похоже, исключают использование одного из них другим. Возможно, оба цитировали какой–то другой источник, возможно, Тимагена, как предполагает Якоби.
Восхваление Страбоном иудейских фиников может указывать на его знание упомянутого выше факте, что Николай популяризировал эти плоды, подарив их Августу (XVI, 2, 41). Страбон мог узнать о финиках из трудов Николая или от него самого, когда оба были гостями Августа. Краткий, но благоприятный для иудейского царя рассказ Страбона об Ироде можно привести в качестве дополнительного доказательства того, что он использовал «Историю» своего соотечественника–сирийца. У Страбона Ирод тоже коренной еврей. Но рассказ Страбона об Ироде, как и большинство его сведений об иудеях, содержит столько ошибок и ляпов, что трудно предположить, что он взял информацию из первоисточника. Согласно Страбону, Ирод отнял у Гиркана должность первосвященника; и не Август, а Ирод разделил царство между царскими сыновьями (XVI, 2, 46). Предполагается, что более убедительным аргументом в пользу использования Страбоном Николая могут служить параллельные рассказы Страбона и Иосифа Флавия (= Николая) об уничтожении римлянами грабивших Дамаск разбойников Зенодора (Strabo, XVI, 2, 20; AJ, XV, 360 = BJ, I 404). Но и здесь доказательства не убеждают. Эти сообщения, будучи общеизвестными известиями, не обязательно происходят из одного и того же источника.
Плутарх, как и Страбон, процитировал Николая только один раз. Плутарх исправил повторенное Валерием Максимом заявление Николая, что Порция покончила с собой, вдохнув огонь, когда узнала о смерти Брута (90 F 99 = Plut. Brut. 53; Val. Max. IV, 6, 5. Dio Cassius, LIV, 9, 8-10; Appian, BC. IV, 136). Для истории литературы эта цитата имеет решающее значение. Лео отмечал, что биографический жанр, увековеченный Плутархом, уже был разработан Николаем в его «Жизни Августа». Недавно Штейдле присвоил Николаю сильное влияние на Светония. А Герке приписал Николаю описание обжорства Митридата у Плутарха (90 F 77 = Athen. X, 9, 415 E; Plut. Quаest. Conv. I, 6, 624a). У нас также есть свидетельство Плутарха о репутации Николая как философа–перипатетика (90 T 10b). Но доказательств, что Плутарх широко заимствовал у Николая, не цитируя его, нет, хотя, как и ожидалось, описание Цезаря у Плутарха иногда параллельно описанию Гая Юлия у Дамасского (90 F 130, 58-106). Поэтому лучше всего здесь будет ограничиться теми фрагментами, которые прямо приписываются Николаю.
С Иосифом дело обстоит совсем иначе. Сборник Якоби содержит четырнадцать фрагментов работ Николая, которые цитируются Иосифом, а также две длинные речи, которые Иосиф приписывает Николаю без указания на конкретное сочинение (90 F 19 = AJ, I, 159; F 20 = AJ, VII, 101-103; F 72 = AJ I, 93-94; F 91 = C. Apiоn, II, 83-84; F 92 = AJ, XIII, 250; F 93 = AJ XIII, 345-347; F 96 = AJ, XIV, 8-9; F 97 = XIV 104; F 98 = AJ, XIV, 66-68; F 101 = AJ, XVI, 179-183; F 102 = AJ, XVI, 185; F 141 = AJ, I, 108; F 142 = AJ, XVI, 31-57; F 143 = AJ XVII, 107-120. FF 142-143). Семь из пятнадцати свидетельств, относящихся к жизни и трудам Николая, которые приведены Якоби, также происходят из Иосифа (90 T 4 = AJ, XVI, 27-30; T 5 = AJ, XVI, 299; 335; T 6 = AJ, XVI, 370, 372; T 7 = AJ, XVII, 99; 106 = BJ, 629; 637-638; T 8 = AJ, XVII, 219; 244; 225 = BJ, II, 14 ff.; 34-36; T 9 = AJ, XVII, 315; 316; T 12 = AJ, XVI, 183-185). Более того, Иосиф — единственный древний автор, предоставивший нам критический анализ Истории Николая, по крайней мере, в разделах о жизни Ирода (T 12; FF 96; 101-102).
Но кроме прямых цитат из Николая, нет сомнений в том, что Иосиф цитировал Николая, не указывая свой источник. Независимо от того, как относиться к литературной деятельности Иосифа, его важность трудно преувеличить. Работы Иосифа дают нам единственную связную историю евреев от персидского периода до начала христианской эры. В эпоху Возрождения и вплоть до XVIII века Иосиф был одним из самых популярных античных авторов во всем христианском мире и одним из самых переводимых. Он занимали достойное место на книжной полке пуританина, рядом с Библией. Однако в девятнадцатом веке немецкие ученые начали исследовать надежность традиции, которой «служил» Иосиф. Для первой половины «Иудейских древностей» (AJ) контроль обеспечивали исторические книги Библии. Для большей части «Иудейской войны» (BJ) он был очевидцем. Несмотря на случайные новеллистические дополнения, его рассказ обычно основывался на одном источнике, что видно из его пересказа библейских и апокрифических книг. Для эллинистического периода и эпохи Ирода первоисточники утеряны. То, что Николай был неуказанным автором, пересказанным Иосифом, стало предметом многих научных эссе. Краткий обзор этих выводов, возможно, не будет лишним в обсуждении долга Иосифа перед Николаем.
Дестинон, который заложил основу для всех последующих анализов источников Иосифа, был первым, кто признал важность Николая. Книги 14 -17 «Древностей», по мнению Дестинона, были основаны непосредственно на Николае, а книги 12,13 и 14 — на анонимном авторе, который собрал свой материал у Страбона и Николая. Что касается источников первой книги «Войны», то Иосиф использовал те же авторитеты, что и позднее для «Древностей». Расхождения между двумя работами Иосифа привели Дестинона к абсурдному выводу, что когда Иосиф писал свои «Древности», он не имел перед собой «Войны»; во всяком случае, он не прибегал к ней. Блох, опубликовавший свое исследование незадолго до Дестинона, признал, что для рассказа об Ироде Иосиф использовал Николая, но он отрицал, что Дамасский был основным источником. Мемуары Ирода, еврейские источники и другие авторитеты, недоступные теперь, были доступны Иосифу. Однако последующие ученые проигнорировали тезис Блоха.
Бюхлер, писавший до начала прошлого века, считал Николая источником Иосифа для эллинистического периода. А Шюрер, чья работа сохранила свое значение, принял Николая как источник Иосифа как для эллинистического периода, так и для истории Ирода.
В двадцатом веке репутация Иосифа еще больше упала, в то время как авторитет Николая возрос. Выдающимся принципом современной немецкой науки стало различение между источниками Иосифа Флавия для «Войны» и для «Древностей». Густав Хельшер утверждает, что Иосиф сохранил Историю Николая в «Войне», но в «Древностях» он использовал «посреднический источник», который фальсифицировал рассказ Николая. Вальтер Отто является главным сторонником тезиса, что Иосиф не использовал Николая напрямую. Как уже было отмечено, Дестинон предположил анонимный источник для 12-14 книг «Древностей». Отто расширил это предположение, приняв двух анонимных историков, одного дружественного Ироду, которого Иосиф пересказал в «Войне» и в четырнадцатой книге «Древностей», а другого критически, если не враждебно настроенного к Ироду, использованного в пятнадцатой и последующих книгах «Древностей». Оба, как утверждает Отто, имели своим источником Николая. Лакер, похоже, единственный критик, который считает, что у Иосифа было свое собственное мнение. Николай был основным источником для «Войны», говорит Лакер; но с годами Иосиф подался в националисты и, как следствие, стал более критично относиться к поздним хасмонеям и Ироду, которого он считал ответственным за потерю независимости евреев. Поэтому Иосиф намеренно изменил рассказ Николая, который он полностью скопировал в «Войне».
Этот несколько поверхностный обзор вторичной литературы должен выявить сложность проблемы. Иосиф Флавий поднимает столько вопросов, сколько он решает. Ральфу Маркусу, переводчику более поздних томов Иосифа Флавия для Классической библиотеки Леба, смерть помешала выполнить обещание по–новому взглянуть на эту тему. Абрахам Шалит, чья недавняя работа об Ироде основана на материалах Отто, также обещает еще раз пересмотреть свидетельства источников Иосифа Флавия. Хотя эти ученые расходятся во мнениях относительно деталей, они согласны с тем, что традиция, сохранившаяся у Иосифа Флавия, должна быть в значительной степени приписана Николаю. Однако в настоящей монографии, где главной темой является Николай, зависимость Иосифа Флавия от Дамасского становится более понятной в контексте трактовки Николаем еврейской истории в целом, что подробно обсуждается в четвертой главе.
Афиней из Навкратиса, живший во втором или третьем веке, был еще одним писателем, на которого произвели впечатление исторические и философские работы Николая. Автор Deipnosophistae цитирует Николая двенадцать раз и от него мы знаем, что «История» Николая содержала сто сорок четыре книги (90 T 11; FF 73-80; 90; 94-95). Афиней постоянно называл Николая перипатетиком, как и Плутарх (90 TT 10a-b; FF 77; 78; 94; 95; cр. Suda, 90 T 1). Приведенные Афинеем фрагменты из «Истории», некоторые из которых являются прямыми цитатами, представляют особую ценность, поскольку они взяты из книг, не сохранившихся до наших дней (книга 103 = 90 F 73; книга 104 = F 74; книга 107 = F 75; книга 108 = F 76; книга 110 = FF 77-78; книга 114 = F 79; книга 116 = F 80). Но качество этих отрывков довольно низкое, поскольку, как обычно у Афинея, контекст часто отсутствует, ибо его цитаты из Николая касаются в основном распутства, развращавшего восточные дворы и римскую аристократию.
Исторические труды Николая продолжали читать с IV века и далее, хотя он был известен в основном как философский автор. Порфирий, а затем Симплиций, как уже упоминалось выше, указывают на то, что Николай был важной фигурой для неоплатоников, да и для Юлиана Отступника. Иоанн Стобей в пятом веке приводит длинную цитату из Николая, касающуюся его взглядов на душу. Более важным, однако, является краткое изложение Стобеем «Собрания примечательных обычаев» Николая. Ни один другой фрагмент этого труда не сохранился, но, возможно, им пользовались Исигон (младший современник Николая?) и Элиан, автор Varia Historia в III веке. Последующие поколения обязаны Стобею двадцатью двумя фрагментами «Сборника», которые занимают семь страниц у Якоби. О популярности этих антропологических и исторических знаний в средние века можно судить по длинной критике Фотия «Сборника примечательных обычаев».
Ранние церковные историки, однако, похоже, использовали Николая мало. Единственная цитата в Евсевии взята из Иосифа (90 F 72 = Euseb. P. E., IX, 11, 414B = AJ, I, 93), но церковный историк пятого века Сократ один раз прямо процитировал Николая (Socrates, H. E. VII, 25 = F 89). Стефан Византийский, лексикограф пятого или шестого века, был исключением. От Стефана мы имеем восемнадцать фрагментов, все, очевидно, из первых пяти книг «Истории» и все географического характера (90 FF 15; 17-18; 26-27; 29; 32-33; 37; 39-43; 85-88). Объем основного труда Николая сделал его полезным для лексикографов и этимологов, таких как авторы схолий к Гомеру и Страбону и Большой Этимологик (90 F 6 = Etym. M., p. 180, 42; F 83 = Schol. Strabon. VII, 3, 6; F 84 = Schol. Vindob. Homer, Od. I, 21). Точные даты этих средневековых работ трудно определить, но они показывают, что такие люди, как Иоанн Цец, живший в двенадцатом веке, все еще находили Николая полезным источником. Однако рассказы Николая о евреях, будучи частью всеобщей истории, не могли конкурировать с рассказами Иосифа, чьи работы стали стандартом среди церковных историков.
На основании Фотия, антологиста девятого века, и автора или авторов Суды десятого века мы делаем вывод, что труды Николая продолжали читать (Suda, 90 T 1; FF 82; 131-132; Photius, TT 13; 15). Но в них вкралась дезинформация. Финиковую пальму, которую Август назвал Николаем, Фотий и Суда считают пирогом. Более серьезными ошибками являются ссылка Фотия на «Истории» как на Άσσυριακή Ιστορία, и утверждение Суды, что работа содержала восемьдесят книг вместо известных ста сорока четырех. Это часто приводится как доказательство того, что Фотий знал только ранние книги Истории Николая, однако Фотий, как представляется, говорит только о мифологических аспектах сочинений Николая. Независимо от того, является ли неверное число книг, приведенное в Суде, ошибкой переписчика или подвела память, авторы знали произведения Николая из первых рук, как показывает фрагмент из «Истории» и две длинные цитаты из его «Автобиографии».
Хотя эти остатки свидетельствуют о том, что труды Николая все еще были известны, количество приводимых ими фрагментов ничтожно мало. Хуже того, эти ссылки очень кратки и часто цитируются вне контекста. К счастью, большинство остатков работ Николая дошло до нас через исторические эксцерпты (Excerpta Historica), написанные под шефством византийского императора Константина VII Багрянородного (912-959 гг.). Удивительно широкая литературная деятельность Константина распространялась и на историю. Он приказал сократить труды классических и постклассических историков в пятидесяти трех томах, четыре из которых сохранились. Среди крупных историков были Геродот, Фукидид и Полибий, а среди второстепенных — Диодор, Иосиф, Аппиан и Арриан. Отрывки Константина из Николая занимают восемьдесят восемь страниц в коллекции Якоби и содержат шестьдесят шесть фрагментов. Они охватывают первые семь книг «Истории» (90 FF 1-5; 7-14; 16; 21-25; 28; 30-31; 34-36; 38; 44-70), важные части «Жизни Августа» (FF 125-130) и «Автобиографии» (FF 133-139).
Можно также оценить качество этих фрагментов, поскольку мы знаем кое–что о методе константиновских эксцерпторов. Их мало интересовала история; скорее их заботили уроки морали. Они разделили материал на рубрики, под которыми размещали выдержки из историков. Выборки делались на основе морального назидания. Эти фрагменты особенно ценны, потому что материалы были скопированы почти без изменений. Сохранившиеся фрагменты из Николая разделены почти поровну между Excerpta De virtutibus et vitiis и Excerpta De insidiis, и части одной и той же темы могут начинаться в одном разделе и продолжаться в другом.
Утверждается, что Константин, как и Фотий, знал только первые семь книг Истории Николая. Однако фрагмент в De thematibus Константина, который происходит из восемнадцатой книги «Истории» (90 F 71), опровергает это утверждение. Как мы уже отмечали, нельзя доказать, что Фотий видел только «Ассириаку». Тот факт, что Константин все еще имел перед собой и «Житие Августа» Николая, и «Автобиографию», кажется, предполагает, что в конце десятого века исторические работы Николая все еще сохранялись, возможно, в полном объеме. Более того, ученый византийский император в своих собственных сочинениях цитировал работы Николая. Константин, как утверждают, описал жизнь своего деда, Василия, по образцу панегирика Августу пера Дамасского. Что бы ни думали о византийском вкусе к исторической литературе, нет причин сомневаться в популярности трудов Николая в десятом веке.
Хотя греческие сочинения, в которых цитируется Николай, известны, возможный средневековый источник до сих пор оставался в тени. Это так называемый «Иосифон» (или «Йосифон»), еврейская история, которая начинается с Даниила и заканчивается разрушением Храма в 70 г. н. э., но также включает в себя роман об Александре и легендарную римскую историю. Его автор представляется своим читателям как Иосиф бен-Гурион Ха–Коэн. Мнения относительно даты написания «Иосифона» расходятся, но убедительно доказано, что он был написан в середине десятого века. Вскоре после этого, во всяком случае, эта работа стала часто цитироваться; появились сирийская, арабская и эфиопская версии. К сожалению, как это часто случается с популярными произведениями, она обросла массой дополнений и изменений. Работа никогда не подвергалась научному редактированию, и до сих пор не было предпринято систематического анализа различных источников автора. Кроме работ Иосифа Флавия и некоего Гегесиппа, сочинителя христианской свободной версии «Войны» четвертого века, автор «Иосифона», очевидно, пользовался многими другими источниками. Трибер, писавший в конце прошлого века, попытался показать на основе использования автором греческих терминов, что «Иосифон» сохранил исторические источники, теперь недоступные. Однако мнение Велльхаузена, что работа была основана только на латинских источниках, является общепринятой точкой зрения.
При обсуждении предания Николая Иосифон является важным источником. Автор этого средневекового произведения не только часто цитирует Николая, но и нередко отзывается о нем в лестных выражениях. И, резюмируя содержание своей работы, автор «Иосифона» приводит свои источники: ''Рассказ, который я изложил в первых книгах, я нашел записанным в сочинениях надежных авторов, таких как Николай из области Дамаска, и я видел [его?], как Страбон Каппадокийский и Тит [Ливий], латинский автор, Фугатет [Тимаген?] Иерусалимский и Порфирий Римский, и многие другие писатели» (Yos. Ill). Очевидное утверждение автора, что он встречался с Николаем, как и его заявление, что он жил во времена Юлия Цезаря и Тита Ливия, дает читателю представление о содержащихся в Иосифоне измышлениях (Yos. XLIII; LV). Представляя свою версию романа об Александре, он пишет: ''Так говорит Иосиф бен Гурион Ха–Коэн своим читателям: царь Александр был ужасен и грозен больше всех царей земли, его сила и могущество известны, и я расскажу кое–что из истории его рождения. Мой рассказ о нем следует тому, что я нашел в трудах Страбона Каппадокийского, Николая Дамасского и Тита, латинского автора, и в том виде, в каком я обнаружил его в «Истории Александра», написанной египетскими магами и мудрецами» (Yos. VI). Те же авторитеты цитируются в заключении иосифоновой версии романа об Александре (Yos. XIII). Эти заявления хотя бы указывают на то, что в глазах одного средневекового еврейского писца Николай был известным и надежным историком древности («заслуживающий доверия»: Yos. III; ХХVIII, 107; ХХXVII, 129; XLII, 142-143; «человек мудрый и разумный»: Yos. LXI). Ни один из других древних авторов не удостоился столь лестных эпитетов.
Нет сомнения, что «Иосифон» использовал средневековый роман об Александре, так называемого Псевдо–Каллисфена, произведение, возникшее в птолемеевском Египте. Автор « Иосифона», как и другие средневековые писатели, цитирует египетских магов в качестве своего источника. Другой вопрос, содержали ли другие авторитеты, цитируемые в «Иосифоне», элементы романа об Александре. Ливий определенно о них говорит (IX, 18). Рассказ Страбона об Александре утерян, но нет никаких оснований предполагать, что он следовал легендам, которые затем вошли в псевдо-Каллисфена; по крайней мере, в его «Географии» о них нет никаких упоминаний. Николай, конечно, рассказывал об Александре, но в каком ключе, нам неизвестно. Поэтому, возможно, было бы оправданно рассматривать утверждение «Иосифона» исключительно как еще один средневековый вымысел в псевдоисториографической традиции «Писателей истории Августов», псевдо-Плутарха или Малалы.
Но прежде чем полностью отвергнуть эти утверждения, желательно проанализировать другие цитаты из Николая в «Иосифоне». После рассказа о том, что Гиркан I похитил три тысячи талантов спрятанного сокровища царя Давида, автор заключает: «И Иосиф бен-Гурион сказал: «Об этом я нашел свидетельства у других авторов заслуживающих доверия книг. И Николай Дамасский также подтвердил то, что я сказал». Дважды Иосиф Флавий упоминает о входе Гиркана I в гробницу Давида, не указывая свой источник (AJ, VII, 393; XIII, 249; BJ, I, 61 = Hegesippus, I, 8, p. 6). Но молчание Николая о поисках Иродом золота в гробнице Давида служит Иосифу клином в его нападках на проиродовский отчет дамасца. Николай, согласно Иосифу Флавию, упомянул, что Ирод построил памятник перед святилищем, не сказав, что причина строительства состояла в том, чтобы умилостивить божество за его осквернение этого священного места (90 F 101 = AJ, XVI, 179). Значит, Николай также упоминал, как утверждает «Иосифон», о поисках Гирканом сокровищ в гробнице царя Давида? Или ссылка «Иосифона» на Николая — просто выдумка, основанная на критике Дамасского Иосифом Флавием? Очевидно, что атака Иосифа Флавия на Николая усилилась бы, если предположить, что последний действительно зафиксировал вход Гиркана в святилище Давида. Ибо, если бы Николай рассказал о поисках сокровищ Гирканом и не рассказал об охоте за ними Ирода, это было бы явным доказательством предвзятости в пользу Ирода. [Я ничего не понял — Исихаст]
К Ироду «Иосифон» относится благосклоннее, чем Иосиф в «Войне» и в «Древностях». Конечно, автор «Иосифона» оспаривает оценку Николая Иосифом: «Это [женитьба Антипатра, отца Ирода, на идумеянке Киприи] — причина, по которой предшествовавшие мне историки утверждали, что Антипатр был идумеем. Но Николай, надежный историк, сказал, что он был иудеем. И правда в том, что он был одним из иудейских вельмож, одним из тех евреев, которые вернулись из Вавилонии в Иерусалим во времена Неемии бен Хакалии и священника Ездры, писца». Ссылка «Иосифона» на «предшествующих ему историков», очевидно, является ответом на опровержение Иосифом утверждения Николая, что Ирод происходил из иудеев, а не из идумеев (90 F 96 = AJ, XVI, 8-9). Это также доказывает то, что Иосиф опроверг утверждение Николая, что Ирод был иудеем, а не идумеем. Это также является доказательством того, что хвалебное отношение «Иосифона» к Ироду было сознательным исправлением текста Иосифа. Многие из благоприятных для Ирода отрывков в «Войне» и в «Древностях», повторяются в «Иосифоне»; неблагоприятные же либо замалчиваются, либо переписываются таким образом, чтобы быть лестными для Ирода. «Иосифон» воспроизводит собственную версию осуждения Иродом Гиркана II, нежели в «Древностях» (Yos. L, cр. AJ, XV, 163-176 = 236 F 1 (Herod)). Как и Николай, «Иосифон» утверждает, что сыновья Мариамны действительно были виновны в заговоре против своего отца (Yos. LVIII, cр. 90 F 102 = AJ, XVI, 185). И снова, как и Николай, «Иосифон» обвиняет их сводного брата, Антипатра, в том, что тот подстроил смерть братьев, несмотря на их невиновность (Yos. LX).
Возможно, что автор «Иосифона» не знал о работе Николая из первых рук и просто приписал ему благоприятные высказывания в адрес Ирода, или все же перед ним была История Николая или работа, по сути похожая на нее. Предположение, что автор был знаком с Историей Николая не через Иосифа Флавия, могло бы объяснить его хвалебный тон к Ироду перед лицом единодушной антииродовской традиции как среди иудеев, так и среди христиан. Иосифон также сильно отклоняется от Гегесиппа, чьей работы он обычно придерживается. Иосифон цитирует «неиудейских авторов», которые свидетельствовали, что Ирод был любим Богом, но, как подразумевается, был порицаем еврейскими историками. Нет сомнений в том, что, цитируя «историков–неевреев», Иосиф ссылается здесь прежде всего на Николая. Возможно, мы также можем предположить, что цитаты Иосифона из Николая касательно романа об Александре, приведенные выше, были основаны на трактовке Александра Дамасским. Это не обязательно означает, что роман об Александре у Иосифона полностью заимствован из Николая. Но это означает, что автор был знаком с «Историей» Николая в целом, а не только с его интерпретацией царствования Ирода.
Если датой «Иосифона» является, как принято считать, середина десятого века, то она должна совпадать со временем, когда константиновские эксцепторы написали свои резюме сочинений Николая. Флюссер указывает, что «Иосифон» был написан в южной Италии, находившейся тогда под властью Византии. Но Флюссер продолжает придерживаться мнения, что автор «Иосифона» не знает греческого языка. Это предположение усложнило анализ источников Иосифона, для чего потребовались латинские переводы не только Иосифа Флавия, но и апокрифической литературы. Аргумент Трибера, что Иосифон говорил на греческом языке, не доказан. Факт, что на греческом говорили определенные группы населения в южной Италии, делает вероятным то, что автор «Иосифона», владевший многими европейскими языками, по крайней мере, немного знал греческий. Трудно утверждать, что автор «Иосифона» цитировал Историю Николая, доступную в то время, не имея к ней доступа. И нет необходимости предполагать, что еврейский автор использовал латинскую версию Николая, хотя это не исключено.
Несмотря на лингвистическую проблему, есть основания полагать, что фрагменты Иосифона из Николая могут содержать какой–то подлинный материал. Ряд цитат в этой работе автор не выдумал. Его цитаты из Иосифа Флавия и Гегесиппа не расходятся с нашими текстами этих авторов. Мы также можем быть уверены, что он использовал Ливия и Страбона, или, скорее, средневековые версии этих авторов (Yos., XXXVI: «Я не поступлю так, как поступил Тит [Ливий], римский писатель, который, сочиняя историю римских царей, упомянул Евпатора, сына Антиоха, раньше его отца, [таким образом] изменив порядок. Ливий тоже сообщал о многих событиях, опираясь на недостоверных авторов. Так что в мое время старейшины Рима были готовы сжечь его книгу»). Тогда, возможно, не случайно, что после рассказа Иосифона о смерти Ирода, когда Николай закончил свое творение, неизвестный автор внимательно следует за Гегесиппом. Если бы описание Иосифоном правления Ирода было простым пересказом Иосифа Флавия, мы ожидали бы, что он продолжит пересказывать Иосифа Флавия и дальше.
Если это так, то значимость Иосифона как исторического источника должна увеличиться. Еврейский автор, несомненно, воссоздает манеру и дух концепции Ирода у Николая. Но другой вопрос, сколько конкретной новой информации дает эта работа. Иосифон обычно не следовал внимательно своим источникам, так что трудно сказать, какая часть найденной там новой информации взята у Николая, а какая является плодом его богатого воображения. Фрагменты информации, не найденной в других источниках, такие как точная дата вступления Помпея в Иерусалим или отождествление Поллиона с Гиллелем, могут быть основаны на Николае, а могут и не основаны (Yos. XXXIX; L). Отсутствие критического издания «Иосифона», как уже отмечалось, усложняет дело.
Фрагменты из Истории Николая, которые можно найти в «Иосифоне», делают вероятным факт, что эксцерпторы Константина также имели доступ к более поздним частям этой работы. Влияние Николая, по–видимому, было гораздо шире, чем принято считать сейчас. Утверждение Якоби, что История Николая «демонстрировалась в ограниченном прокате», нуждается в пересмотре. Если вспомнить о популярности философских работ Николая среди сирийцев и арабов, то вполне возможно, хотя это и не поддается проверке, что его исторические труды оказали гораздо более сильное влияние на Востоке, чем нам внушает традиция.