В предыдущей главе мы увидели, как Птолемей объединял мифы с paradoxa; результат подчеркивает вымышленность его гибридных анекдотов, но также ставит под сомнение правдоподобность самой Новой истории. В этой главе мы также рассмотрим отношение Птолемея к мифу, но с другой точки зрения. Я исследую различные способы, которыми Птолемей пересматривает мифы, и при этом я стремлюсь пролить свет на то, как, приводя фальшивые источники и ставя под сомнение авторитет Гомера, Птолемей поднимает вопросы о том, насколько надежен или правдив миф, а также сам Гомер.

Легенда о Левкадской скале

Я начну с обсуждения самого пространного отрывка в эпитоме Фотия, в котором подробно перечисляются те, кто, чтобы излечиться от болезни любви, прыгнули с Левкадской скалы. Самая известная версия древней легенды о скале связана с Сафо. «На острове Левка есть храм Аполлона Левката и «прыжок», где по словам Менандра, «Сафо, как говорят, от безумной страсти к надменному Фаону, первой бросилась с видимой издалека скалы, взывая в молитве к тебе, о повелитель и господин» ( Ἔχει δὲ τὸ τοῦ Λευκάτα Ἀπόλλωνος ἱερὸν καὶ τὸ ἅλµα τὸ τοὺς ἔρωτας παύειν πεπιστευµένον· οὗ δὴ λέγεται πρώτη Σαπφώ ὥς φησιν ὁ Μένανδρος τὸν ὑπέρκοµπον θηρῶσα Φάων’ οἰστρῶντι πόθῳ ῥῖψαι πέτρας ἀπὸ τηλεφανοῦς ἅλµα κατ’ εὐχὴν σήν, δέσποτ’ ἄναξ). Этот фрагмент Менандра из Левкадянки цитирует Страбон (10.2.9.1-6), который приводит эту историю как часть географического описания скалы. Далее Страбон говорит, что утверждение Менандра, будто счет прыгунам открыла Сафо, неверно; вместо этого он приводит альтернативный рассказ, более правдоподобный: «Хотя Менандр говорит, что Сафо была первой, кто совершил прыжок, те, кто лучше него разбирается в древности, говорят, что номером один является [мифический герой] Кефал, который был влюблен в Птерела, сына Дейонея. У левкадцев был старинный обычай: каждый год во время жертвоприношения в честь Аполлона они для отвращения зла сбрасывали с этой скалы какого–нибудь преступника, прикрепляя к нему крылья и всевозможных птиц, чтобы своим порханием они смягчали прыжок, тогда как люди, рассаженные в рыбацких лодках по всему периметру под скалой, подбирали жертву и, взяв ее на борт, в целости и сохранности выдворяли за пределы своих границ» (10.2.9.6-15: ὁ µὲν οὖν Μένανδρος πρώτην ἁλέσθαι λέγει τὴν Σαπφώ, οἱ δ’ ἔτι ἀρχαιολογικώτεροι Κέφαλόν φασιν ἐρασθέντα Πτερέλα τὸν Δηιονέως. ἦν δὲ καὶ πάτριον τοῖς Λευκαδίοις κατ’ ἐνιαυτὸν ἐν τῇ θυσίᾳ τοῦ Ἀπόλλωνος ἀπὸ τῆς σκοπῆς ῥιπτεῖσθαί τινα τῶν ἐν αἰτίαις ὄντων ἀποτροπῆς χάριν, ἐξαπτοµένων ἐξ αὐτοῦ παντοδαπῶν πτερῶν καὶ ὀρνέων ἀνακουφίζειν δυναµένων τῇ πτήσει τὸ ἅλµα, ὑποδέχεσθαι δὲ κάτω µικραῖς ἁλιάσι κύκλῳ περιεστῶτας πολλοὺς καὶ περισώζειν εἰς δύναµιν τῶν ὅρων ἔξω τὸν ἀναληφθέντα).
Страбон историзирует легенду о скале, и мифологический аспект отсутствует и в рассказе о ней у Элиана: «На острове Левка есть высокий мыс, на котором построен храм Аполлона, а поклоняющиеся ему называют его Аполлоном Актионским. Когда наступает праздник, на котором в честь бога совершается прыжок, народ приносит в жертву мухам быка, и, насытившись кровью, те исчезают» (On the Characteristics of Animals 11.8.4-9: ἐν δὲ τῇ Λευκάδι ἄκρα µέν ἐστιν ὑψηλή, νεὼς δὲ Ἀπόλλωνι ἵδρυται, καὶ Ἄκτιόν γε αὐτὸν οἱ τιµῶντες ὀνοµάζουσιν. οὐκοῦν τῆς πανηγύρεως ἐπιδηµεῖν µελλούσης, καθ’ ἣν καὶ τὸ πήδηµα πηδῶσι τῷ θεῷ, θύουσι βοῦν ταῖς µυίαις, αἳ δὲ ἐµπλησθεῖσαι τοῦ αἵµατος ἀφανίζονται).
Птолемей, кажется, пародирует критицизм Страбона и Элиана. Именно поэтому я решил привести отрывок целиком, несмотря на его пространность, чтобы дать представление об общем содержании и контексте, а также потому, что необычно, что такой обширный отрывок сохранился у Фотия в деталях:

Ὡς ἡ Λευκὰς πέτρα ἀπὸ Λεύκου τοῦ Ὀδυσσέως ἑταίρου τὴν κλῆσιν ἔλαβεν, ὃς Ζακύνθιος µὲν γένος ἦν, ἀνῃρέθη δ’, ὥς φησιν ὁ ποιητής, ὑπ’ Ἀντίφου· τοῦτον ἱδρύσασθαί φασι καὶ ἱερὸν Λευκάτου Ἀπόλλωνος. Τοὺς µὲν οὖν καθαλλοµένους ἀπὸ τῆς πέτρας παύεσθαί φασι τοῦ ἔρωτος. Καὶ ἡ αἰτία· µετὰ τὸν Ἀδώνιδός φασι θάνατον περιερχοµένη καὶ ζητοῦσα ἡ Ἀφροδίτη εὗρεν αὐτὸν ἐν Ἄργει πόλει τῆς Κύπρου ἐν τῷ τοῦ Ἐριθίου Ἀπόλλωνος ἱερῷ, καὶ ἀνεῖλεν αὐτόν, ἀνακοινωσαµένη Ἀπόλλωνι καὶ τὸν περὶ Ἀδώνιδος ἔρωτα. Ὁ δ’ Ἀπόλλων ἀγαγὼν αὐτὴν ἐπὶ τὴν Λευκάδα πέτραν προσέταξε ῥῖψαι κατὰ τῆς πέτρας· ἡ δὲ ἑαυτὴν ῥίψασα ἐπαύσατο τοῦ ἔρωτος. Ζητούσης δὲ τὴν αἰτίαν εἰπεῖν λέγεται τὸν Ἀπόλλωνα, ὡς µάντις ὢν ἐγνώκει διότι ὁ Ζεύς, ἀεὶ ἐρῶν Ἥρας, ἐρχόµενος ἐπὶ τῇ πέτρᾳ ἐκαθέζετο καὶ ἀνεπαύετο τοῦ ἔρωτος.	Левкадская скала получила свое название от Левка, спутника Одиссея, который был закинфянином по происхождению. Поэт говорит, что его убил Антиф; этот человек, как говорят, основал храм Аполлона Левката. Поэтому те, кто прыгает со скалы, говорят, освобождаются от своей любви. По этой причине, говорят, после смерти Адониса Афродита, бродила по окрестностям в его поисках. Она нашла его в Аргусе, городе на Кипре, в храме Аполлона Эрифия, и унесла его, поделившись с Аполлоном тайной своей любви к Адонису. Аполлон привел ее к Левкадской скале и велел броситься с нее; она бросилась, и любовь ее [к Адонису] прекратилась. На ее расспросы, говорят, Аполлон сказал ей, что как пророк он знал, что это сработает, потому что Зевс, влюбленный в Геру, пошел к скале, сел на нее и освободился от своей любви.
Καὶ πολλοὶ δὲ ἄλλοι καὶ πολλαὶ ἔρωτι κάµνουσαι ἀπηλλάγησαν τοῦ ἔρωτος, ἐπεὶ τῆς πέτρας καθήλαντο. Ὡς καὶ Ἀρτεµισία ἡ Λυγδάµιδος, ἡ τῷ Πέρσῃ συστρατεύσασα, ἐρασθεῖσα Δαρδάνου Ἀβυδηνοῦ καὶ ὑπερορωµένη ἐκκόψειε τοὺς ὀφθαλµοὺς κοιµωµένου, τῆς δ’ ἐπιθυµίας κατὰ θεῶν µῆνιν ἐπιταθείσης, πορευθεῖσα κατὰ χρησµὸν εἰς Λευκάδα ἔρριψεν ἑαυτὴν κατὰ τῆς πέτρας καὶ ἀναιρεθεῖσα ἐτάφη. Καὶ Ἱπποµέδοντά φησιν Ἐπιδάµνιον, παιδὸς ἐγχωρίου ἐρασθέντα καὶ µὴ τυγχάνοντα, ὅτι πρὸς ἕτερον κλίνειεν, ἀνελεῖν, εἰς δὲ τὴν Λευκάδα παραγενόµενον καὶ ῥίψαντα ἑαυτὸν ἀποθανεῖν. Καὶ Νικόστρατον δὲ τὸν κωµικὸν Τεττιγιδαίας τῆς Μυριναίας ἐρασθέντα ῥῖψαι ἑαυτὸν καὶ ἀπαλλαγῆναι τοῦ ἔρωτος. Μάκητα δέ φασι τὸν Βουθρώτιον Λευκοπέτραν ἐπικληθῆναι διότι τετράκις αὑτὸν καταβαλὼν τῶν ἐρωτικῶν κακώσεων ἀπαλλάττοιτο.	И многие другие, мужчины и женщины, страдавшие от любви, освобождались от нее, прыгая вниз со скалы. Артемисия, дочь Лигдамида, которая была в походе на стороне Персии, влюбилась в Дардана из Абидоса, но он не замечал ее, поэтому она выколола ему глаза, пока он спал. Когда из–за гнева богов ее страсть усилилось, она по указанию оракула отправилась в Левкаду, бросилась со скалы, убилась и была погребена. Автор рассказывает, что Гиппомедон из Эпидамна любил мальчика из своей страны, но не смог увлечь его, так как мальчик был увлечен другим, поэтому он убил мальчика, пошел к Левкаде, прыгнул и так покончил с собой. Комик Никострат любил Тетигидею из Миринеи; он прыгнул и излечился от своей любви. Макет из Бутротия, говорят, носил прозвище «Белая скала», потому что он освободился от зла любви, спрыгнув четыре раза.
Καὶ πλῆθος ἄλλο οὕτως ἀπαλλαγῆναι λέγεται. Καὶ Βουλαγόραν δὲ τὸν Φαναγορίτην ἐρασθέντα Διοδώρου τοῦ αὐλητοῦ, καταβαλόντα αὑτὸν ἀναιρεθῆναι γηραιὸν ἤδη ὄντα. Ἀναιρεθῆναι δὲ καὶ Ῥοδόπην Ἀµισηνὴν καταβαλοῦσαν ἑαυτήν, διδύµων παίδων σωµατοφυλάκων Ἀντιόχου τοῦ βασιλέως ἐρασθεῖσαν, οἷς ὀνόµατα Ἀντιφῶν καὶ Κῦρος. Χαρῖνος δὲ ἰαµβογράφος ἠράσθη Ἔρωτος εὐνούχου τοῦ Εὐπάτορος οἰνοχόου, καὶ πιστεύσας τῷ περὶ τῆς πέτρας λόγῳ κατέβαλεν ἑαυτόν· ἐπεὶ δὲ καταβαλὼν τὸ σκέλος κατεάγη καὶ ὑπὸ ὀδύνης ἐτελεύτα, ἀπέρριψε τάδε τὰ ἰαµβεῖα·	Многие другие, как говорят, умертвили себя таким образом. Фанагориец Булагор, любивший флейтиста Диодора, бросился [со скалы] и погиб, будучи уже в преклонном возрасте. Родопа из Амисена погибла, бросившись со скалы, потому что любила мальчиков–близнецов, которые были телохранителями царя Антиоха; их звали Антифон и Кир. Ямбограф Харин любил евнуха Эроса, виночерпия Евпатора, и, поверив легенде о скале, бросился с нее, но из–за прыжка сломал ногу и умер от боли, произнося следующие ямбические стихи:
ἔρροις πλανῆτι καὶ κακὴ πέτρη Λευκάς, Χαρῖνον, αἲ αἴ, τὴν ἰαµβικὴν Μοῦσαν κατῃθάλωσας ἐλπίδος κενοῖς µύθοις. τοιαῦτ’ Ἔρωτος Εὐπάτωρ ἐρασθείη.	В ад убирайся, обманчивый камень Левкадский, Увы, увы, пустыми посулами ты сжег надежды ямбической музы Харина, Пусть Евпатор насладится Эросом.
Νιρεὺς δὲ Καταναῖος ἠράσθη τῆς Ἀττικῆς Ἀθηναίας, καὶ ἐλθὼν κατέβαλεν ἑαυτὸν ἀπὸ τῆς πέτρας, καὶ ἀπελύθη τοῦ διοχλοῦντος· πεσὼν δ’ οὖν, εἰς δίκτυον ἐνέπεσεν ἁλιέως ἐν ᾧ ἀνειλκύσθη σὺν κιβωτῷ χρυσίου· ἐπεδικάζετο δὲ πρὸς τὸν ἁλιέα περὶ τοῦ χρυσίου, ἀλλ’ ὁ Ἀπόλλων νυκτερινῇ ὄψει ἀπέστησεν αὐτὸν τοῦ ἐπιδικάζεσθαι δέον εὐχαριστεῖν ὑπὲρ τῆς ἀπαλλαγῆς, ἀπειλησάµενος, ἀλλὰ µὴ καὶ ἀλλότριον περιεργάζεσθαι χρυσίον.	Нирей из Катаны полюбил Афину из Афин, подошел к скале, бросился с нее и освободился от своей беды. Но во время прыжка он попал в сети рыбака и был вытащен вместе с сундуком золота. Нирей обратился в суд против рыбака по поводу золота, но ночью к нему явился Аполлон и пригрозил ему, сказав, чтобы он прекратил свои притязания и благодарил за избавление, и что не следует зариться на чужое золото».

Птолемей начинает свой отрывок так же, как и Страбон, объясняя и обосновывая мифологическое происхождение скалы, но при этом не упоминает самую известную связанную с ней личность, Сафо. Вместо этого он объясняет, что Левк был спутником Одиссея, и в подтверждение ссылается на Илиаду, где Левк встретил свою смерть от руки Антифа: «Вот Антиф в блестящей броне, сын Приама, метнул в толпу острое копье, но промахнулся мимо Аякса и поразил Левка, храброго спутника Одиссея, в пах, когда тот тащил труп, так что тело выпало из его рук, и он упал рядом» (4.489-493: τοῦ δ’ Ἄντιφος αἰολοθώρηξ Πριαµίδης καθ’ ὅµιλον ἀκόντισεν ὀξέϊ δουρί. τοῦ µὲν ἅµαρθ’, ὃ δὲ Λεῦκον Ὀδυσσέος ἐσθλὸν ἑταῖρον βεβλήκει βουβῶνα, νέκυν ἑτέρωσ’ ἐρύοντα· ἤριπε δ’ ἀµφ’ αὐτῷ, νεκρὸς δέ οἱ ἔκπεσε χειρός). Упомянув Гомера, Птолемей придает своему рассказу достоверность и напоминает читателям, хорошо знакомым с Илиадой, о том месте, где убивают Левка. Птолемей связывает гомеровского Левка с Левком, основавшим храм Аполлона Левката, относительно которого Сервий приводит этиологический миф о попытке Аполлона похитить и изнасиловать его, но тот бросился со скалы, чтобы избежать беды (Commentary on the Aeneid of Virgil 3.279). Эти два мифологических персонажа кроме имени, похоже, не имеют между собой никакой связи, разве только Левк, который прыгнул со скалы, выжил и стал спутником Одиссея.
Говоря о происхождении названия скалы, Птолемей по примеру Страбона и Элиана попытался привнести в мифологическую историю этиологический контекст, однако далее он открывает список прыгунов не Сафо и не Кефалом, а Афродитой, и это означает, что запись Птолемея является более древней, первоначальной версией мифа, существовавшей до связывания со скалой Сафо.
Странное исключение из списка Сафо может быть намеренным шагом, поскольку басня о ней навязла на зубах и повторение старой истории не будет соответствовать формату произведения с названием Новая история. Другим удивительным упущением является Кефал который, по утверждению Страбона, был первым прыгуном. Если учесть возможность того, что Птолемей мог знать о рассказе Страбона через информацию о прыжках людей и попадании их в сети рыбаков (подробнее см. ниже), то возможно, что пропуск Кефала связан с рассказом Страбона, и Птолемей не хотел явно ссылаться на него, предпочитая предложить новую версию событий.
Птолемей вносит в устоявшуюся ревизионистскую традицию свой вклад. Однако, изменив историю и поставив во главе перечня ныряльщиков не Сафо или Кефала, а Афродиту, Птолемей получает возможность заставить богиню пристать к Аполлону с расспросами, и Аполлон отвечает, что, будучи пророком, он знал, что когда Зевс полюбил Геру, он пошел к скале, сел там и освободился от своей любви. Эта странная и двусмысленная фраза заставила Камерона утверждать, что это можно читать только как шутку; брак Зевса и Геры не был удачным, не говоря уже о любви, поскольку Зевс был отъявленным ходоком. Однако, несмотря на похождения Зевса, кажется, что даже серийный прелюбодей иногда может быть влюблен в свою супругу, что может быть препятствием, когда вы хотите добиваться других женщин. Таким образом, из этой строки следует, что когда любовь к Гере одолела Зевса, он решил, согласно рассказу Птолемея, пойти и сесть на Левкадской скале, чтобы избавиться от нее и дать себе свободу для охоты за любой смертной или нимфой, попавшейся ему на глаза.
По мере развития отрывка список прыгунов у Птолемея становится все более надуманным, что делает рассказ все более комичным, поскольку он переходит в фарс. Например, Птолемей утверждает, что Артемисия Галикарнасская прыгнула и убилась после того, как влюбилась и затем искалечила полководца Дардана, когда он не ответил на ее чувства. Этот анекдот изображает слабую и эмоциональную Артемисию, тогда как Геродот характеризовал ее как умного тактика (7.99; 8.69; 8.87-88; 8.101-103). Затем Птолемей говорит, что некий Гиппомедон из Эпидамна (не путать с Гиппомедоном, который был одним из семи противников Фив) прыгнул со скалы после убийства мальчика на своей родине, в Албании, и что комик Никострат прыгнул, чтобы преодолеть желание обладать женщиной. Затем следует утверждение Птолемея о том, что неизвестный в других местах Макет из Бутротия был серийным прыгуном, поскольку он пережил прыжок со скалы не менее четырех раз. То, что Макет пережил несколько прыжков, явно задумано с юмором, поскольку он представлен как человек, у которого проблемы с любовью. Это также предполагает, что Птолемей сатирически высмеивает любовную поэзию, подобную поэзии Сафо, где люди постоянно впадают в состояние всепоглощающей любви, что видно на примере Макета здесь и серийного прелюбодея Зевса выше. Возможно, Птолемей имеет в виду стих Анакреонта, в котором Макет — серийный прыгун, рискующий жизнью четыре раза: «Снова поднявшись на камень Левкадский, я падаю в серое море, опьяненный любовью» (ἀρθεὶς δηὖτ᾽ἀπὸ Λευκάδος πέτρης ἐς πολιὸν κῦµα κολυµβῶ µεθύων ἔρωτι), и как и у Анакреонта, здесь в шутку обыгрывающая мысль, что от эроса можно спастись, умерев, но не обязательно прыгнув со скалы, поскольку и Макет, и Зевс используют скалу как инструмент, позволяющий им менять дам сердца как перчатки.
Легкомысленный характер отрывка закрепляется двумя последними прыгунами, ямбическим поэтом Харином и Ниреем из Катаны. О Харине нет других записей, и наверняка Птолемей выдумал его для конкретной роли в этом отрывке. По словам Птолемея, этот Харин был влюблен в евнуха–чашника Митридата Евпатора по имени Эрос и хотел избавиться от сладкой напасти. Здесь Птолемей каламбурит с именем евнуха и страстью (эрос) Харина к нему. Этот анекдот продолжает шутку о том, что прыжок со скалы не обязательно избавляет от эроса, так как, к несчастью для бедного Харина, когда он прыгнул, он был вознагражден не быстрой, а томительной и мучительной смертью. Однако, несмотря на страдания, Харин остался верен своему таланту и профессии, найдя время, чтобы, умирая, сочинить на коленке забавное ямбическое стихотворение, в котором он проклинает Белую скалу и желает Евпатору успеха с Эросом. В контексте сказки этот анекдот имеет двойной смысл: Эрос, означающий страсть, и евнух Эрос. Подразумевается, что Евпатор также неровно дышал к виночерпию, что, по–видимому, отражает идею погони за эросом ради эроса.
Последний прыгун, Нирей из Катаны, опять же не имеет аналогов. Как и многие до него, Нирей прыгнул, чтобы избавиться от своего недуга, но после его прыжка произошел удивительный поворот: вместо того чтобы прыгнуть в пасть к смерти, Нирей попал в рыбацкую сеть с сундуком золота, и он решил, что он имеет право на это золото, а не рыбак, который поймал и его, и сундук. Нирей попытался обратиться в суд, чтобы потребовать золото, но Аполлон вмешался и посоветовал Нирею благодарить свой жребий. Именно обстоятельства, связанные с прыжком Нирея, позволяют Птолемею сохранить юмористический подход к мифу о Левкадской скале, потому что, хотя его любовь к афинянке Афине, возможно, угасла, его стремление к богатству не изменилось, поскольку он пытается использовать возможность оказаться в нужное время в нужном месте. Анекдот также предполагает, что Птолемей мог знать о версии Страбона или, по крайней мере, об источнике, которым пользовался Страбон, поскольку Страбон упоминает, что пленников сбрасывали со скалы и они попадали в сети рыбаков внизу, что подробно повторяет судьбу Нирея.
Завершая свою версию легенды этим анекдотом, Птолемей, по–видимому, тщательно спланировал рассказ, поместив Аполлона в начале отрывка и в конце, создав кольцевую схему. Аполлон фигурирует в качестве персонажа и в первом (с Афродитой), и в последнем (с Ниреем) рассказах.
Содержание отрывка показывает, что Птолемей обращается к широкому кругу мифов и литературы, поскольку он, похоже, сатирически высмеивает скалистое лекарство от проблемной любви и даже любовную поэзию и ее озабоченность всепоглощающей страстью. Как я уже упоминал, хотя легенда о Левкадской скале не является гомеровским мифом, обработка этой легенды Птолемеем является частью современной тенденции мифологического и гомеровского ревизионизма. Теперь я рассмотрю, как в эту литературную тенденцию вписывается Птолемей.
Однако важно отметить, что Птолемей также предлагает (часто с юмором) альтернативные варианты известных мифов из эпического цикла, которые не связаны напрямую с Гомером, например, в его пересказе очистки Гераклом Авгиевых конюшен:

Καὶ ὡς Μενέδηµος Ἠλεῖος Βουνέα υἱὸς ὑπέδειξεν Ἡρακλεῖ περὶ τῆς καθάρσεως τοῦ Αὐγέου κόπρου, ὥστε ἀποστρέψαι τὸν ποταµόν· ὃν καὶ συµµαχῆσαι Ἡρακλεῖ ἐν τῷ πρὸς Αὐγέαν πολέµῳ φασίν, ἀναιρεθέντα δὲ ταφῆναι ἐν Λεπρέῳ παρὰ πεύκης δένδρῳ.

Менедем из Элиды, сын Буния, тайно открыл Гераклу, как очистить конюшни Авгия, отведя реку; говорят, что этот человек сражался вместе с Гераклом в его борьбе с Авгием, был убит и погребен в Лепреоне рядом с сосной.

В этом анекдоте Птолемей пересматривает миф о пятом труде Геракла, включая в него персонажа Менедема и утверждая, что это Менедем придумал отвести реку, чтобы очистить конюшни; получается, что в завершении труда Геракл во многом обязан изобретательности Менедема. Здесь присутствует тонкое чувство иронии, заключающееся в том, что Менедем, умерший в месте, воняющем навозом, после смерти будет окружен гораздо более привлекательным ароматом. Здесь также может быть подспудная литературная игра с сатирической пьесой Ликофрона Менедем, поскольку Птолемей проявляет интерес к Ликофрону в других местах Новой истории. Как мы увидим, Птолемей открыто ставит под сомнение авторитет Гомера или тонко подрывает гомеровский миф.

Гомеровские цитаты

Ко времени Птолемея Гомер занял прочное место в центре греческой (и римской) пайдейи, он стал олицетворением греческой культуры и даже самого грецизма. Это был период, когда умение цитировать Гомера стало способом утвердить свое место среди культурной и образованной греческой элиты, поэтому неудивительно, что в Новой истории мы находим строки гомеровской поэзии, которые Птолемей анализировал и комментировал. Например: «О Полидаманте — что означает строка поэта «когда дочь Пандарея, поет в зелени», и далее» (Περὶ Πουλυδάµαντος· τί ἐστι τὸ παρὰ τῷ ποιητῇ ὡς δ’ ὅτε Πανδαρέη κούρη Χλωρηῒς ἀηδών καὶ ἑξῆς). Эта цитата относится к конкретной строке из девятнадцатой книги Одиссеи: «Словно когда дочь Пандарея, соловей зеленого леса, сладко поет, когда наступает весна, сидя среди густой листвы деревьев, и со множеством трелей издает свой богатый голос, оплакивая своего ребенка, дорогого Итила, которого она однажды нечаянно убила мечом, Итила, сына царя Зета» (19.518-522: ὡς δ᾽ ὅτε Πανδαρέου κούρη, χλωρηῒς ἀηδών, καλὸν ἀείδῃσιν ἔαρος νέον ἱσταµένοιο, δενδρέων ἐν πετάλοισι καθεζοµένη πυκινοῖσιν, ἥ τε θαµὰ τρωπῶσα χέει πολυηχέα φωνήν, παῖδ᾽ ὀλοφυροµένη Ἴτυλον φίλον, ὅν ποτε χαλκῷ κτεῖνε δι᾽ ἀφραδίας, κοῦρον Ζήθοιο ἄνακτος). Хотя мы знаем, что Птолемей ссылается на эту строку, отсутствие деталей в эпитоме означает, что фактическая причина, по которой он ее процитировал, и смысл, который он хотел донести, неизвестны. Та же проблема возникает и с другой гомеровской строкой («Что говорит Гомер о Елене: «Она копировала голоса всех жен аргивян»', Τί ἐστι τὸ παρ’ Ὁµήρῳ περὶ τῆς Ἑλένης εἰρηµένον· Πάντων Ἀργείων φωνὴν ἴσκουσαν ἀλόχοισιν), которая отсылает к строке из четвертой книги Одиссеи, где Менелай рассказывает Телемаху, как Елена обошла вокруг троянского коня, где прятались греки, и стала подражать голосам их жен, чтобы выманить диверсантов. Однако смысл и конкретный анализ этой строки в тексте Птолемея был утерян при передаче через Фотия, хотя, похоже, существует внутритекстовая связь с тем фактом, что Птолемей утверждает, что первоначальное имя Елены было Эхо.
Что несколько удивляет в цитатах, сохраненных Фотием, так это то, что Птолемей, похоже, предпочитает Илиаде Одиссею. Хотя это может быть результатом эпитомизации текста Фотием, это необычно, потому что, судя по сохранившимся папирусам и другим текстам, как правило именно Илиаде и конкретным книгам из Илиады уделяется больше внимания, причем не только грамматиками, но и школярами. Однако, поскольку Одиссея ассоциируется с описаниями чудес и вымыслом, особенно с критскими сказаниями, возможно, не так уж удивительно, что Птолемей отдает предпочтение Одиссее и что в эпитоме Фотия есть только одна сохранившаяся цитата из Илиады помимо аллюзий. Одна из таких аллюзий на Илиаду содержится во второй книге, когда Птолемей рассказывает о том, как змей путешествовал с Гераклом и помог ему сразиться с Немейским львом:

Ὅτι Ἀλέξανδρος ὁ Μύνδιός φησι δράκοντα γηγενῆ συµµαχῆσαι Ἡρακλεῖ πρὸς τὸν Νεµεαῖον λέοντα, ὃν καὶ ἀνατραφῆναι ὑπὸ Ἡρακλέους καὶ συνακολουθήσαντα αὐτῷ εἰς Θήβας ἐν αὐλίδι µεῖναι· καὶ τοῦτον εἶναι τὸν τοὺς νεοσσοὺς καταφαγόντα τῆς στρουθοῦ καὶ ἀπολιθωθέντα.

Александр Миндский говорит, что рожденный землей змей сражался вместе с Гераклом против Немейского льва; он был вскормлен Гераклом, последовал за ним в Фивы и оставался в палатке; этот змей пожрал птенцов воробья и был превращен в камень.

Этот отрывок появляется в середине второй книги Новой истории, где главной темой, по–видимому, является Геракл. В нем содержится ссылка на пророчество в Илиаде, где змея, посланная Зевсом, пожирает воробьиху и восемь ее птенцов, после чего Зевс обращает змею в камень в назидание потомству. Это предзнаменование в Илиаде Калхас интерпретирует как указание на количество лет, в течение которых греки будут продолжать сражаться у ворот Трои: восемь лет за птенцов, девятый год за их мать и только на десятый год они одержат победу. В Илиаде змея, съевшая воробья и превращенная в камень, является важным пророчеством, имеющим отношение к сюжету; здесь случай божественного вмешательства, предвещающий грядущие события. Напротив, в версии Птолемея змей — это питомец Геракла, который, как и любой верный товарищ, сражался вместе с Гераклом против Немейского льва, а затем путешествовал с Гераклом, спал в его палатке и получал от него пищу. Таким образом, в своем рассказе Птолемей свел важный эпизод гомеровской поэзии к забавному анекдоту о питомце Геракла. Это подтверждается тем, что Птолемей в конце упоминает, что это та самая змея, которая съела воробья и превратилась в камень, вероятно, для того, чтобы читатели знали, что это та самая змея. В своей версии Птолемей придал змею из пророчества в Илиаде забавную предысторию, а затем связал этого змея с Гераклом, который является важной фигурой в этой книге.
Отличает этот отрывок и то, что Птолемей назвал подлинный источник этого анекдота, Александра из Минда, попурриста, который писал на различные темы, включая Историю зверей (Κτηνῶν Ἱστορία), [1] которая, вероятно, является той же работой, что и О животных (Περὶ Ζώων), [2] а также О птицах (Περὶ Πτηνῶν). [3] Александр также написал парадоксографический труд под названием Собрание чудес (θαυµασίων συναγωγή), который упоминается Фотием: «В этой книге он рассказывает о ряде удивительных и невероятных вещей, но сначала перечисляет других авторов, которые сообщали об этих фактах до него и которые не лишены известности. Он говорит о животных, растениях, некоторых странах, реках, источниках, пастбищах, а также о других подобных предметах. У него ясный и лаконичный стиль, который не вызывает неприязни» (Ἀνεγνώσθη Ἀλεξάνδρου θαυµασίων συναγωγή. Λέγει µὲν ἐν τῷ βιβλίῳ πολλὰ τερατώδη καὶ ἄπιστα, πλὴν ἄλλους τῶν οὐκ ἀφανῶν εἰσάγει ταῦτα προϊστορήσαντας. Λέγει δὲ περί τε ζῴων καὶ φυτῶν καὶ χωρῶν τινῶν καὶ ποταµῶν καὶ κρηνῶν καὶ βοτανῶν καὶ τῶν τοιούτων. Σαφὴς δὲ τὴν φράσιν καὶ κεφαλαιώδης ἐστί, καὶ οὐδὲ τοῦ ἡδέος ἀπεστερηµένος). Происходит ли то, о чем здесь рассказывает Птолемей, непосредственно из Александра, мы сказать не можем, поскольку труды последнего не сохранились, а без текста Александра обосновать это невозможно. Более того, поскольку в мифологии Геракла эта история больше нигде не встречается, считается, что Птолемей мог ссылаться на Александра, даже если тот касался мифа, потому что у него была благоприятная репутация серьезного и надежного ученого, а значит, он мог обеспечить рассказу авторитет. С другой стороны, возможно, что Фотий случайно процитировал Александра из Минда вместо Ботрия из Минда, которого Птолемей упоминает в других местах Новой истории и которого, похоже, Птолемей выдумал.
Как я уже упоминал ранее, хотя Илиада упоминается в Новой истории, в основном в тексте Птолемея фигурировала, похоже, Одиссея, и у нас есть примеры того, как Птолемей анализирует цитаты из гомеровского эпоса. Это видно на примере анекдота, который появляется в конце четвертой книги (посвященной почти одной Елене), но в этом отрывке внимание сосредоточено на Одиссее:

Καὶ ὡς ἐν Τυρρηνίᾳ φασὶν εἶναι Ἁλὸς πύργον καλούµενον, ὀνοµασθῆναι δὲ ἀπὸ Ἁλὸς Τυρρηνῆς φαρµακίδος, ἣ Κίρκης θεράπαινα γενοµένη διέδρα τῆς δεσποίνης. Πρὸς ταύτην δέ φησι παραγενόµενον τὸν Ὀδυσσέα εἰς ἵππον µετέβαλε τοῖς φαρµάκοις καὶ ἔτρεφε παρ’ ἑαυτῇ ἕως γηράσας ἐτελεύτησεν. Ἐκ ταύτης τῆς ἱστορίας λύεται καὶ τὸ παρ’ Ὁµήρῳ ἀπορούµενον· θάνατος δέ τοι ἐξ ἁλὸς αὐτῷ.

Говорят, что в Тиррении есть башня под названием Халос [море] — так звали тирренскую колдунью, которая была служанкой Цирцеи и бежала от своей госпожи. К этой женщине, по его словам, пришел Одиссей, и она с помощью снадобий превратила его в коня и держала его при себе, пока он не умер от старости. Эта история разрешает гомеровскую загадку: «смерть придет к тебе от моря.

Строка Гомера, на которую ссылается Птолемей в этом отрывке, взята из Одиссеи, когда Одиссей путешествует в подземный мир и тень Тиресия говорит ему, что он умрет вдали от моря. Версия событий Птолемея основана на каламбуре, созданном из этой строки Гомера, в частности, на слове ἁλός «море», которое в изложении Птолемея является названием башни в Тиррении, а также на имени ведьмы, которая предположительно там жила. Согласно Птолемею, эта женщина превратила Одиссея в коня и, похоже, держала его в таком виде до самой смерти. Поэтому, хотя в соответствии со стихом Гомера Одиссей умер далеко от настоящего моря, косвенно смерть Одиссея также пришла от моря, от ведьмы, носившей это имя, в месте с таким же названием. Эта игра с гомеровскими именами проходит через всю работу Птолемея, когда он выделяет гомеровских героев. Например, в отношении Одиссея Птолемей заявляет: «Одиссея сначала звали Утис, потому что у него были большие уши»; Он также говорит, что мать Одиссея не могла переносить дождь и, будучи беременной, родила его на обочине дороги, и Одиссей назван так по этой причине» ( Ὅτι Ὀδυσσεύς, διότι ὦτα µεγάλα εἶχεν, Οὖτις πρότερον ἐκαλεῖτο· ὑετοῦ δέ φησι γενοµένου µὴ ἀντισχοῦσαν τὴν µητέρα ἔγκυον οὖσαν κατὰ τὴν ὁδὸν τεκεῖν, καὶ τὸν Ὀδυσσέα διὰ τοῦτο οὕτως ὀνοµασθῆναι). Игра имен здесь происходит от ὦτα («уши») и ὁδὸν («дорога»), и хотя Фотий не приводит источника, зато его приводит Евстафий, конкретно вторую книгу Мифики Силена Хиосского, который известен только из работы Птолемея. Этимологии и каламбуры, связанные с именами, рассеяны по всему тексту Новой истории: «После того, как Ахиллес был вытащен огня, его мать назвала его Пуриссом, «Спасенным из пламени», но из–за того, что одна из его губ была обожжена, отец назвал его Ахиллесом ( Ὡς Ἀχιλλεὺς διὰ µὲν τὸ ἐκ πυρὸς αὐτὸν σωθῆναι καόµενον ὑπὸ τῆς µητρὸς Πυρίσσοος ἐκαλεῖτο, διότι δὲ ἓν τῶν χειλέων αὐτοῦ κατακαυθείη, Ἀχιλλεὺς ὑπὸ τοῦ πατρὸς ὠνοµάσθη); «Кориф, ибериец, любовник Геракла, был первым, кто сконструировал шлем, от которого, говорит автор, этот доспех получили его имя ( Ὡς Κόρυθος, Ἴβηρ τὸ γένος ὢν καὶ Ἡρακλέους ἐρώµενος, πρῶτος κόρυθα κατεσκεύασεν, ἐξ οὗ καὶ τὴν ἐπωνυµίαν λαβεῖν φησι τὸ ὅπλον); «Некий аркадец по имени Перитан занимался сексом с Еленой, когда она была с Александром в Аркадии, а Александр в наказание за прелюбодеяние кастрировал его, и поэтому аркадцы называют евнухов peritanoi» ( Ὅτι Περίτανός τις ὄνοµα Ἀρκὰς Ἑλένην συνοῦσαν Ἀλεξάνδρῳ ἐν Ἀρκαδίᾳ ἐµοίχευσεν, Ἀλέξανδρος δ’ αὐτὸν ποινὴν τῆς µοιχείας εἰσπραττόµενος ἐξευνούχισε, καὶ ἐξ ἐκείνου Ἀρκάδες τοὺς εὐνούχους περιτάνους λέγουσιν); «Когда Геракл родился, его назвали Нилом, но когда он спас Геру, убив напавшего на нее безымянного огнедышащего великана, то поскольку он отразил атаку, Гера изменила его имя» ( Ὅτι Νεῖλος ὁ Ἡρακλῆς ἀπὸ γενέσεώς φησιν ἐκαλεῖτο, ἐπεὶ δ’ Ἥραν ἔσωσεν ἐπερχόµενον αὐτῇ ἀνελὼν τὸν ἀνώνυµον καὶ πυρίπνοον γίγαντα, ἐκεῖθεν διὰ τὸ ἀπαλαλκεῖν τῆς Ἥρας τὸν πόλεµον µετέβαλε τὴν κλῆσιν). С помощью этих причудливых этимологий Птолемей участвует в устоявшейся литературной традиции и демонстрирует свои собственные литературные знания и способность редактировать и в условиях конкуренции предоставлять новые этимологии.

Рационализация мифа

Рассказ Птолемея о суде Париса отличается от общепринятого изложения мифа, так как в его версии нет связи с Троянской войной:

Ὡς Σκαµάνδρου τοῦ ποταµοῦ υἱὸς Μῆλος γένοιτο καλὸς τὴν ὥραν, περὶ οὗ ἐρίσαι φασὶν Ἥραν τε καὶ Ἀθηνᾶν καὶ Ἀφροδίτην τίνος γένοιτο ἱερεύς, Ἀλέξανδρον δὲ κρῖναι νικᾶν Ἀφροδίτην. Ἐκ ταύτης γοῦν τῆς ἱστορίας ὁ περὶ τοῦ µήλου λόγος διεδόθη.

Мелос, сын реки Скамандр, был настолько красив внешне, что, говорят, Гера, Афина и Афродита поспорили, чьим жрецом ему быть; Александр рассудил, и победила Афродита. Именно от него и передается сказка о яблоке.

Согласно Птолемею, всего делов–то, что имя мальчика, Мелос (Μῆλος), перепутали со словом «яблоко» (µῆλον), и нет здесь ни золотых яблок, ни предлагаемых судье бонусов.
Птолемея, по–видимому, привлекали споры о красоте и чем они кончались. Так, в шестой книге

Καὶ Διὸς καὶ Λαµίας Ἀχιλλέα φασὶ γενέσθαι τὸ κάλλος ἀµήχανον, ὃν καὶ ἐρίσαντα περὶ κάλλους νικῆσαι τοῦ Πανὸς κρίναντος. Καὶ διὰ τοῦτο Ἀφροδίτη νεµεσήσασα ἐµβάλλει Πανὶ τὸν Ἠχοῦς ἔρωτα, καὶ µὴν καὶ κατειργάσατο καὶ εἰς τὴν ἰδέαν αὐτόν, ὅπως ἐκ τῆς µορφῆς αἰσχρὸς καὶ ἀνέραστος φαίνοιτο.

Говорят, что Ахиллес, сын Зевса и Ламии, был невероятно красив; он выиграл конкурс красоты, который судил Пан. Однако, Афродита, разгневанная [результатом], вызвала у Пана страсть к Эхо и поработала над его внешностью, чтобы он казался уродливым и нежеланным.

Птолемей имеет в виду, что Афродита наказала Пана за то, что этот конкретный конкурс выиграла не она. Другой спор о красоте появляется в пятой книге, на этот раз между Медеей и Фетидой, которую судил критский царь Идоменей, в результате чего Фетида была объявлена победительницей, а Медея прокляла критян:

Ὡς Ἀθηνόδωρος ὁ Ἐρετριεὺς ἐν ὀγδόῳ ὑποµνηµάτων φησὶ Θέτιν καὶ Μήδειαν ἐρίσαι περὶ κάλλους ἐν Θεσσαλίᾳ, καὶ κριτὴν γενέσθαι Ἰδοµενέα, καὶ προσνεῖµαι Θέτιδι τὴν νίκην, Μήδειαν δ’ ὀργισθεῖσαν εἰπεῖν Κρῆτες ἀεὶ ψεῦσται, καὶ ἐπαράσασθαι αὐτῷ µηδέποτε ἀλήθειαν εἰπεῖν, ὥσπερ ἐπὶ τῆς κρίσεως ἐποίησε· καὶ ἐκ τούτου φησὶ τοὺς Κρῆτας ψεύστας νοµισθῆναι. Παρατίθεται δὲ ἱστοροῦντα τοῦτο ὁ Ἀθηνόδωρος Ἀντίοχον ἐν δευτέρῳ τῶν κατὰ πόλιν µυθικῶν.

Афинодор Эретрийский в восьмой книге своих Комментариев рассказывает, что Фетида и Медея спорили в Фессалии о том, кто из них красивее. Судьей был Идоменей, и он отдал победу Фетиде. Медея в гневе сказала, что критяне всегда лгут, и наколдовала ему, чтобы впредь он никогда не говорил правду, как он солгал теперь, когда выносил решение. Отсюда он говорит, что критяне считаются лжецами. Афинодор добавляет Антиоха в качестве источника во второй книге своих Городских мифов.

Это странная история, в которой, как и в его версии суда Париса, перекомбинированы знакомые элементы из устоявшихся мифов, чтобы создать новый миф с персонажами, не имеющими никакой связи друг с другом в канонической мифологии. Так, если Фетида, Медея и Идоменей встречались, то лишь в параллельном мире. У Идоменея была жена Меда, вот у Птолемея и разгулялось воображение, и он приплел Медею. Медея, с другой стороны, вела более разнообразную и активную мифологическую жизнь, ее приключения были сосредоточены вокруг магии и убийств, она мстила тем, кто ей перечил. Однако устрашающая характеристика Медеи, встречающаяся в других мифах, у Птолемея отсутствует, поскольку вместо того, чтобы резать людей (как своего брата) или заставлять их самовозгораться (как новую невесту Ясона), самое худшее, что она делает в рассказе Птолемея, это утверждает, что все критяне лжецы, и кодирует Идоменея, чтобы отныне тот никогда не говорил правду. Это ироничный поворот в характере Медеи, который привносит в миф комический оттенок.
Последний поворот в редактировании Птолемея — двойное цитирование с указанием названий произведений и номеров книг: восьмая книга Комментариев Афинодора Эретрийского, который цитирует вторую книгу Сказаний о городе Антиоха. Оба этих «труда» скорее всего, существовали только в воображении Птолемея, и он сфабриковал их, чтобы потешиться над читателями, если они попытаются разыскать работы Афинодора и Антиоха и не найдут.

Пародируя мифы

Приведенные выше примеры показывают, как Птолемей рационализирует известные мифы, но в других местах Новой истории Птолемей приводит мифы, которые, кажется, намеренно пародируют их обычные аналоги, как в трех рассказах о метаморфозах, которые появляются комплексом в начале первой книги Новой истории.

Καὶ ὡς Κάδµος καὶ Ἁρµονία εἰς λέοντας µετεµορφώθησαν, καὶ ὡς Τειρεσίας ἑπτάκις µετεµορφώθη, διὰ τί τε ὑπὸ Κρητῶν οὗτος Φόρβαντος κόρη ἐκαλεῖτο. Ὅτι Ἐρύµανθος ὁ παῖς Ἀπόλλωνος ἐτυφλώθη διότι ἴδοι λουµένην Ἀφροδίτην ἀπὸ τῆς Ἀδώνιδος µίξεως, καὶ Ἀπόλλων µηνίσας ἑαυτὸν εἰς σύαγρον µετεµόρφωσε καὶ τοῖς ὀδοῦσι πλήξας ἀνεῖλε τὸν Ἄδωνιν.

Кадм и Гармония были превращены в львов, а Тиресий превращался в кого–нибудь семь раз, и он [Птолемей] объясняет, почему критяне называют его дочерью Форбанта. Эриманф, сын Аполлона, был ослеплен, потому что увидел Афродиту, купающуюся после секса с Адонисом; в гневе Аполлон, превратившись в вепря, ударил и убил Адониса клыками.

В первой истории, о метаморфозе Кадма и Гармонии, Птолемей утверждает, что Кадм и Гармония были превращены в львов, что встречается только у Птолемея. В традиционной истории, найденной у Псевдо–Аполлодора и Гигина, они превратились в змей. Аполлодор передает этот миф следующим образом: «Кадм и Гармония были превращены в змей и отправлены Зевсом на Елисейские поля» (αὖθις δὲ µετὰ Ἁρµονίας εἰς δράκοντα µεταβαλὼν εἰς Ἠλύσιον πεδίον ὑπὸ Διὸς ἐξεπέµφθη), а Гигин пишет: «После того как его [Кадма] дети были убиты Марсом в отместку за то, что он убил змею, охранявшую Кастальский источник, Кадм, сын Агенора и Аргиопы, отправился в Иллирию со своей женой Гармонией, дочерью Венеры и Марса. Оба они были превращены в змей» (Cadmus Agenoris et Argiopes filius, ira Martis quod draconem fontis Castalii custodem occiderat suorum prole interempta, cum Harmonia Veneris et Martis filia uxore sua in Illyriae in dracones sunt conuersi). Хацис утверждал, что переход от змей ко львам в версии Птолемея объясняется типографской ошибкой из–за сходства слов λέοντας и δράκοντας. Хотя при передаче древних текстов возможны ошибки, аргумент Хациса — это попытка доказать, что Птолемей — надежный мифограф, а его надуманный материал и ненадежные цитаты — это не его ошибки или умысел, а виноваты его источники или Фотий. Это позволяет предположить, что в оригинальном тексте Птолемея стояло λέοντας, но почему Птолемей выбрал львов, а не змей, на основании контента в эпитоме Фотия сказать нельзя. Однако очевидно, что читатели ожидали увидеть змей, поскольку это была общепринятая версия; поэтому Птолемей, заменив змей на львов, обманул ожидания читателей.
Игра Птолемея с ожиданиями читателей, становится еще более очевидной на примере двух других мифов о превращениях в том же отрывке — о метаморфозах Тиресия и эриманфском вепре. В обычной версии мифа Тиресий превращается из мужчины в женщину, когда видит спаривание змей, а спустя некоторое время он снова превращается в мужчину, когда снова становится свидетелем этого зрелища. Затем Зевс и Гера призывают Тиресия, чтобы используя свою уникальную проницательность, он вынес суждение, кто получает наибольшее удовольствие от секса — мужчины или женщины; когда он ответил, что женщины, Гера ослепила его, но чтобы компенсировать потерю зрения, Зевс наделил его даром пророчества. [4] Однако в другой версии мифа Тиресия ослепляет не Гера, а Афина, когда он увидел ее обнаженной во время купания. Эта версия мифа о Тиресии связана с анекдотом Птолемея об Афродите и Адонисе, который я рассмотрю ниже.
При сличении известных версий мифа о превращении Тиресия сразу становится ясно, что рассказ Птолемея другой. Хотя Фотий не приводит никаких подробностей и не упоминает о споре Геры и Зевса об удовольствии от секса, в версии Птолемея выделяется его утверждение, что Тиресий превращался семь раз (ἑπτάκις) вместо обычных двух. Отсюда ясно, что Птолемей в своей версии не следует установившейся мифологической традиции. Ни в одном из сохранившихся мифографических произведений нет упоминания о семи превращениях Тиресия, поэтому тот факт, что Птолемей упомянул о семи раз, весьма необычен. Однако, кроме Новой истории, есть еще одно произведение, в котором упоминаются семь превращений Тиресия, — поэма, приписываемая автору по имени Сострат. Как мы увидим, в этой поэме рассказывается обо всех семи метаморфозах Тиресия, и каждое превращение становится более сложным, чем предыдущее: он превращается из женщины в мужчину, обратно в женщину, родившую ребенка, обратно в уродливого мужчину, в женщину, убившую мужчину, в человека, которого мы знаем как Тиресия, в седовласую старуху и, наконец, в мышь. В результате получился юмористический отрывок, который, кажется, пародирует миф о Тиресии. Сказка в полном объеме выглядит следующим образом:

Σώστρατος δὲ ἐν Τειρεσίαι–ποίηµα δέ ἐστιν ἐλεγειακόν–φησὶ τὸν Τειρεσίαν θήλειαν τὴν ἀρχὴν γεννηθῆναι καὶ ἐκτραφῆναι ὑπὸ Χαρικλοῦς. καὶ ἑπτὰ ἐτῶν γενοµένην ὀρειφοιτεῖν· ἐρασθῆναι δὲ αὐτῆς τὸν Ἀπόλλωνα καὶ ἐπὶ µισθῶι συνουσίας διδάξαι τὴν µουσικήν· τὴν δὲ µετὰ τὸ µαθεῖν µηκέτι ἑαυτὴν ἐπιδιδόναι τῶι Ἀπόλλωνι, κἀκεῖνον ἀνδρῶσαι αὐτήν, ἵνα πειρῶιτο ἔρωτος. καὶ αὐτὴν ἀνδρωθεῖσαν κρῖναι Δία καὶ Ἥραν, ὡς ἀνωτέρω ἐρρέθη. καὶ οὕτω πάλιν γυναικωθεῖσαν ἐρασθῆναι Κάλλωνος Ἀργείου, ἀφ’ οὗ σχεῖν παῖδα κατὰ χόλον Ἥρας τὰς ὄψεις διεστραµµένον· διὸ καὶ κληθῆναι Στράβωνα. µετὰ δὲ ταῦτα τοῦ ἐν Ἄργει ἀγάλµατος τῆς Ἥρας καταγελῶσαν εἰς ἄνδρα µεταβληθῆναι ἀειδῆ, ὡς καὶ Πίθωνα λέγεσθαι. ἐλεηθεῖσαν δὲ ὑπὸ Διὸς εἰς γυναῖκα µορφωθῆναι αὖθις ὡραίαν καὶ ἀπελθεῖν εἰς Τροιζῆνα, ὅπου ἐρασθῆναι αὐτῆς Γλύφιον ἐγχώριον ἄνδρα καὶ ἐπιθέσθαι αὐτῆι λουοµένηι· τὴν δὲ ἰσχύι περιγενοµένην τοῦ µείρακος πνῖξαι αὐτόν· Ποσειδῶνα δέ, οὗ παιδικὰ ἦν ὁ Γλύφιος, ἐπιτρέψαι ταῖς Μοίραις δικάσαι περὶ τούτου· καὶ αὐτὰς εἰς Τειρεσίαν αὐτὴν µεταβαλεῖν καὶ ἀφελέσθαι τὴν µαντικήν. ἣν αὖθις µαθεῖν ὑπὸ Χείρωνος, καὶ δειπνῆσαι ἐν τοῖς Θέτιδος καὶ Πηλέως γάµοις. ἔνθα ἐρίσαι περὶ κάλλους τήν τε Ἀφροδίτην καὶ τὰς Χάριτας, αἷς ὀνόµατα Πασιθέη Καλὴ καὶ Εὐφροσύνη. τὸν δὲ δικάσαντα κρῖναι καλὴν τὴν Καλήν, ἣν καὶ γῆµαι τὸν Ἥφαιστον, ὅθεν τὴν µὲν Ἀφροδίτην χολωθεῖσαν µεταβαλεῖν αὐτὸν εἰς γυναῖκα χερνῆτιν γραῖαν· τὴν δὲ Καλὴν χαίτας αὐτῆι ἀγαθὰς νεῖµαι καὶ εἰς Κρήτην ἀπαγαγεῖν, ἔνθα ἐρασθῆναι αὐτῆς Ἄραχνον, καὶ µιγέντα αὐχεῖν τῆι Ἀφροδίτηι µιγῆναι· ἐφ’ ὧι τὴν δαίµονα ὀργισθεῖσαν τὸν µὲν Ἄραχνον µεταβαλεῖν εἰς γαλῆν, Τειρεσίαν δὲ εἰς µῦν, ὅθεν καὶ ὀλίγα φησὶν ἐσθίει ὡς ἐκ γραός, καὶ µαντικός ἐστι διὰ τὸν Τειρεσίαν.

А Сострат в элегической поэме Тиресий говорит, что Тиресий изначально родился женщиной и его воспитала Харикло. В возрасте семи лет она блуждала в горах, и Аполлон влюбился в нее и обучил ее музыке в качестве платы за сексуальные сношения. Но после обучения девочка больше не отдавалась Аполлону, и он превратил ее в мужчину, чтобы она испытала эрос. Превратившись в мужчину, он выступал в роли судьи для Зевса и Геры, о чем уже говорилось выше. Превратившись обратно в женщину, она полюбила аргивянина Каллона, от которого у нее родился сын, названный Страбоном, потому что из–за гнева Геры он родился косоглазым. После этого Тиресий посмеялся над статуей Геры в Аргосе, за что превратился в некрасивого человека и был прозван Пифоном или «обезьяной». Зевс сжалился над ним, превратил его в молодую женщину и отправил в Трезен. Там в нее влюбился местный житель по имени Глифий и напал на нее, когда она купалась. Но она оказалась сильнее юноши и задушила его. Глифий был возлюбленным Посейдона, который передал это дело на суд мойр. Мойры превратили ее в Тиресия и отобрали у нее способность пророчествовать. Но от Хирона он опять научился ясновидению и обедал на свадьбе Пелея и Фетиды. Там состоялось состязание в красоте между Афродитой и Грациями, которых звали Пасифея, Кале и Евфросиния. Выступая в роли арбитра, он признал самой красивой Кале, и на ней женился Гефест. Это рассердило Афродиту, и она превратила его в бедную седовласую старуху, но Кале сделала его чрезвычайно привлекательным и увезла на Крит. Там в нее влюбился Арахн и после близости с ней стал хвастаться, что спал с Афродитой. На это богиня разгневалась и превратила Арахна в ласку, а Тиресия — в мышь. Он говорит, что мышь ест мало, потому что была старухой, и обладает способностью пророчества, потому что Тиресий. То, что мышь обладает пророческими способностями, становится ясно и по тому, что ее писк — своевременный признак бури, и по тому, что она убегает и спасается бегством из домов, которым грозит обрушение. (Eustathius Commentaries 10.494).

Поскольку в поэме Сострата подробно объясняются семь превращений, считается, что он был источником для рассказа Птолемея о Тиресии, однако кто был этот Сострат, неизвестно. Существует множество цитат и произведений, приписываемых Сострату, слишком много для одного человека, поэтому считается, что было много авторов, разделявших это имя. Более того, дело осложняется еще и тем, что хотя поэма появляется в комментариях Евстафия к Илиаде и Одиссее, считается, что Евстафий не имел доступа к копии поэмы Сострата; скорее принято считать, что Евстафий скопировал поэму из Новой истории Птолемея, единственной другой работы, в которой упоминаются семь метаморфоз Тиресия. Если дело обстоит так, что оригинальная работа Птолемея содержала приведенный выше расширенный отрывок, то это яркий пример того, какое влияние Фотий оказал на оригинальный текст Новой истории, сократив содержательную и подробную историю до краткого предложения голых фактов без упоминания Сострата.
Однако существует гораздо более манящая возможность происхождения семи превращений Тиресия. Хотя современные ученые не сомневаются, что Евстафий взял этот отрывок из Птолемея, существует проблема, связанная с Состратом как автором этой истории. О´Хара считает, что наиболее вероятным кандидатом на написание этой истории является грамматик Сострат из Нисы (ок. I в. до н. э.), в то время как Ллойд–Джонс и Парсонс приписывают поэму поэту Сострату (или Сосикрату) из Фанагории. Это мнение первоначально разделял Камерон, но впоследствии он утверждает, что эта история является пародийной выдумкой Птолемея, который прикрепил к ней имя Сострата в качестве фальшивого источника. Это может означать, что приведенный отрывок на самом деле является произведением Птолемея, созданным им самим, а не чем–то, что он извлек из использованного им автора. Более того, автор, который чаще всего цитирует Сострата, — это Псевдо–Плутарх, дважды в De fluviis и один раз в Parallela minora. Хотя и Птолемей, и Псевдо–Плутарх ссылаются на Сострата и оба ненадежны, когда дело касается их источников, ван дер Валк утверждает, что маловероятно, чтобы Птолемей и Псевдо–Плутарх независимо друг от друга придумали вымышленного автора, носящего имя Сострата; поэтому они оба должны ссылаться на автора (и, предположительно, на произведения), который действительно существовал. Этот аргумент, хотя и интересный, не совсем убеждает, тем более что возможно, Птолемей или Псевдо–Плутарх могли знать о работе (работах) другого, что могло бы объяснить использование одного и того же имени, если бы один ссылался на другого.
Возможность того, что автором этого отрывка является Птолемей, усиливается от способа, которым рассказ «Сострата» легко переходит к следующей метаморфозе и включает в себя один из известных мотивов из истории Тиресия: подглядывание за обнаженной небожительницей и поражение слепотой за это, когда Эриманф, сын Аполлона, натыкается на Афродиту и Адониса после того, как они занимались сексом. Это позволяет предположить, что эти истории были написаны одним автором и читаются в одной обойме, поскольку именно этот проступок заставляет Афродиту ослепить Эриманфа, а затем Аполлон в гневе превращается в вепря и в отместку убивает Адониса. С одной стороны, эта история предлагает альтернативную историю происхождения эриманфского вепря и может быть прочитана как таковая, но в ней также можно найти что–то юмористическое в выборе Афродиты в качестве обнаженной богини. В других мифах мы привыкли к девственным богиням, таким как Афина или Артемида, которые наказывают смертного за то, что он увидел их обнаженными, но здесь Афродита, богиня похоти и секса, не отличающаяся скромностью и целомудрием, обижается на то, что ее видят обнаженной. Можно было бы подумать, что из всех богинь Афродита меньше всего обиделась бы в такой ситуации, и у нее было бы очень мало поводов для скромности. Абсурдность этой истории может быть еще одним примером того, как Птолемей пародирует мифологические условности, как он делал это с легендой о Левкадской скале и, возможно, в семи превращениях Тиресия.
Поэтому, судя по нарастающему абсурду, который прослеживается в рассказе о Тиресии, и по его местоположению между мифом о Кадме и Гармонии и эриманфском вепре, эти три новеллы о метаморфозах были тщательно выстроены Птолемеем, чтобы они вели от одной к другой. Тем самым Птолемей взял и в рамках более широкого повествования создал занимательный мини–повествовательный эпизод, который пересматривает и пародирует устоявшиеся мифы, сохраняя при этом намек на традиционную версию. Однако он также предлагает иные образы мифологических персонажей, по–разному реагирующих в новых ситуациях, тем самым освежая миф и делая его другим и необычным для своих читателей. Первый отрывок, на который я хотел бы обратить внимание, посвящен Гераклу:

Ἡ δὲ βʹ περὶ Ἡρακλέους, ὡς µετὰ τὴν µανίαν ἐλλεβόρῳ καθαρθείη ὑπὸ Ἀντικυρέως τοῦ καὶ τὸ φάρµακον εὑρόντος τὸ ἐν Ἀντικύρᾳ τῆς Φωκίδος πλεονάζον, κἂν ἄλλοι ἄλλως αὐτόν φασι καθαρθῆναι. Ὅτι Νέστορά φησιν ἐρώµενον Ἡρακλέους γενέσθαι. Ὅτι οὐ Φιλοκτήτης, φησίν, ἀλλὰ Μόρσιµος ὁ Τραχίνιος ὑφῆψεν Ἡρακλεῖ τὴν πυράν. Ὅτι Ἡρακλῆς ἀποβρωθέντος αὐτοῦ τῶν δακτύλων ἑνὸς ὑπὸ τοῦ Νεµαίου λέοντος ἐννεαδάκτυλος γέγονε, καὶ ἔστι τάφος τοῦ ἐκκεκοµµένου δακτύλου· οἱ δὲ κέντρῳ τρυγόνος ἀποβαλεῖν τὸν δάκτυλον ἔφασαν, λέοντα δ’ ἔστιν ἰδεῖν τῷ τοῦ δακτύλου τάφῳ ἐφεστῶτα λίθινον ἐν Λακεδαίµονι, σύµβολον τῆς τοῦ ἥρωος ἀλκῆς. Ἐξ ἐκείνου δὲ καὶ τοῖς ἄλλων τάφοις λιθίνους ἐφιστῶσι λέοντας. Ἄλλοι δ’ ἄλλως περὶ τῆς τοῦ λέοντος ἀναστηλώσεώς φασιν. Ὡς ἐκ τῆς Ἡρακλέους πυρᾶς ἀκρίδες πλῆθος ἀνήφθησαν καὶ λοιµοῦ δίκην τὴν χώραν ἐσίνοντο, καὶ ὡς ἀνῃρέθησαν).

Вторая книга рассказывает о Геракле и о том, как после безумия его очистил чемерицей Антикирий, который нашел это средство в Фокиде, где оно в изобилии; другие, говорят, называли другие лекарства. Он [Птолемей] говорит, что Нестор был любовником Геракла, а также утверждает, что не Филоктет, а фракиец Морсим зажег костер Геракла. Гераклу откусил один из пальцев Немейский лев, и у него их осталось девять, а отрубленному пальцу воздвигли гробницу; другие утверждают, что Геракл лишился пальца из–за шипа ската. На могиле пальца в Спарте стоит каменный лев — символ силы героя, и от этого другие народы решили воздвигать на могилах каменных львов; другие называют иные причины сооружения памятников львам. Из костра Геракла поднялась стая саранчи и, как чума, опустошила землю, а затем была уничтожена.

Этот отрывок взят из второй книги Новой истории, и, судя по тому, что мы можем сказать из эпитомы Фотия, книга, похоже, в основном посвящена Гераклу. Хотя в этой конкретной книге, в которой также крутятся другие мифологические материалы, есть множество анекдотов о Геракле, это самая длинная часть, где повествование ведется исключительно о Геракле. Как мы уже видели на примере материалов Птолемея в других местах, иногда он любит придерживаться устоявшихся мифологических историй, но при этом предлагает альтернативные версии, как, например, в первом анекдоте о том, как Геракл излечился от безумия. Согласно общепринятой версии, Гера довела Геракла до временного приступа ярости, в результате чего он убил свою жену и двух детей. После этого он обратился за очищением к царю Феспию на горе Геликон, но этого оказалось недостаточно, чтобы освободить его от преступления. Тогда Геракл отправился в Дельфы, где оракул сказал ему, что он должен служить царю Эврисфею в течение двенадцати лет, и именно в течение этого двенадцатилетнего периода Геракл должен был выполнять труды по приказу царя. В рассказе Птолемея нет ничего из этого обычного мифа. Вместо припадка ярости Геракла, который прошел после убийства его семьи, дается рациональное объяснение его излечения: Антикирей использовал чемерицу из Фокиды, чтобы излечить Геракла от безумия.
После этой новой информации Птолемей сообщает своим читателям, что Нестор был возлюбленным Геракла, что соответствует интересу Птолемея к мужчинам–любовникам эпических героев. Однако их дружба уже упоминалась в устоявшемся мифе, так что это не совсем новая информация. Затем Птолемей сообщает нам, что погребальный костер Геракла зажег фракиец Морсим, а не Филоктет, но есть и другие версии мифа, где костер Геракла зажег не Филоктет, а Пояс, поэтому возможно, что Птолемей намекает здесь на что–то конкретное, что было утеряно в эпитоме Фотия. Однако очевидно, что это не вяжется с анекдотом Птолемея о Геракле в самом начале первой книги, в котором он говорит, что Геракл решил совершить самосожжение, потому что больше не мог натягивать тетиву; если бы Геракл сжег себя заживо, не было бы необходимости в погребальном костре. Возможно, Птолемей просто упустил это из виду, но поскольку он противоречит своей собственной информации в других местах, кажется, что Птолемей делает это специально, чтобы убедиться, что читатели не дремлют.
Самый яркий анекдот в этом отрывке — как Геракл потерял палец из–за ската [5] - не встречается ни в одном другом античном источнике, рассказывающем мифы о Геракле. Хотя другого рассказа о том, как Геракл потерял палец, не существует, Павсаний упоминает о гробнице пальца Ореста, который, обезумев под влиянием Эвменид, откусил себе один из пальцев (8.34). Однако, если откусывание пальца Орестом в безумии — трагическая ситуация, то Геракл, напротив, кажется, не растерялся, когда потерял палец из–за колючек ската. Более того, то, что Геракл прошел через все свои труды и остался невредим, несмотря на то, что многие из них были опасными и даже смертельными, но затем потерял палец в результате случайной встречи, — это не героический сценарий для полубога. Это, похоже, соответствует склонности Птолемея к пародированию мифов и мифологических персонажей. Возможно также, что Птолемей черпал вдохновение в культе, связанном с пальцем Ореста, тем более что он утверждает, что для потерянного пальца была воздвигнута гробница, которая, как он заявляет, повлияла на возведение каменных львов на гробницах. Таким образом, причудливый миф Птолемея о потере Гераклом пальца используется для рационального объяснения реальных архитектурных памятников и местных традиций, подобно тому, что мы находим в работе Павсания, когда он исследует связи между мифами и местными культовыми традициями. В результате это можно рассматривать как попытку Птолемея придать своему мифу определенный уровень достоверности и правдоподобия, поскольку он стирает границы между фактом и вымыслом, связывая его с реальными и задокументированными особенностями гробницы. Однако, поскольку способ, которым Геракл потерял палец, донельзя абсурден, кажется, что Птолемей не собирался воспринимать эту историю всерьез; вместо этого он создал забавный анекдот, пародирующий некоторые культы героев, построенные вокруг необычных мифов.
Геракл, представленный в этом сборнике анекдотов, сильно отличается от трагического образа, обычно встречающегося в мифографии и трагедии; он менее богоподобен и впечатляющ, и его известные подвиги не упомянуты. Представленный здесь Геракл — это тень того Геракла, который фигурирует в обычных мифах, поэтому создается впечатление, что Птолемей намеренно принижает его легендарный статус. Об этом мы также можем судить по гораздо более длинному отрывку об Ахиллесе, который открывает шестую книгу Новой истории:

Τὸ δὲ ϛʹ βιβλίον κεφάλαια περιέχει τάδε, ὡς Ἀχιλλεὺς ὑπὸ Πενθεσιλείας ἀναιρεθείς, δεηθείσης αὐτοῦ τῆς µητρὸς Θέτιδος, ἀναβιοῖ καὶ ἀνελὼν Πενθεσίλειαν εἰς Ἅιδου πάλιν ὑποστρέφει. Ὡς ἐν τῇ Ἀλεξάνδρᾳ Λυκόφρων εἰπών «ποία δ’ ἀηδὼν στεῖρα κενταυροκτόνος» τὰς Σειρῆνας κενταυροκτόνους εἶπεν. Ὡς Ἕλενος ὁ Πριάµου Ἀπόλλωνος ἐρώµενος γένοιτο, καὶ ἔλαβε παρ’ αὐτοῦ δῶρον τόξον ἐλεφάντινον ᾧ Ἀχιλλέα τοξεύσειε κατὰ τῆς χειρός.	Шестая книга содержит следующие тезисы: Пентесилея убила Ахиллеса, но он затем воскрес по просьбе Фетиды, убил Пентесилею и снова вернулся в Аид. Он [Птолемей] говорит, что в Александре, когда Ликофрон сказал: «Как бездетный соловей — убийца кентавра», он [Ликофрон] имел в виду, что сирены были убийцами кентавров. Гелен, сын Приама, был возлюбленным Аполлона и получил от него в дар лук из слоновой кости, которым он ранил Ахиллеса в руку.
Ὅτι µετὰ Ἀνδροµάχης καὶ τῶν υἱῶν αὐτοῦ Πρίαµος ὑπὲρ τῶν Ἕκτορος ὀστῶν ἱκέτης ἀφίκετο ὡς Ἀχιλλέα. Ὡς Θέτις τοὺς ἐκ Πηλέως αὐτῇ γινοµένους παῖδας πυρὶ λαθραίῳ κατηνάλου ἓξ γεγονότας· ὡς δὲ καὶ Ἀχιλλέα ἐπεχείρησε, γνοὺς Πηλεὺς ἐξείλετο τὸν ἀστράγαλον µόνον τοῦ δεξιοῦ ποδὸς κεκαυµένον καὶ Χείρωνι παρατίθησιν· ὁ δὲ ἀνορύξας τὸ Δαµύσου τοῦ Γίγαντος σῶµα ἐν Παλλήνῃ κείµενον (ταχύτατος δ’ ἦν ὁ Δάµυσος πάντων Γιγάντων) καὶ ἀνελόµενος αὐτοῦ τὸν ἀστράγαλον, ἐναρµόζει τῷ Ἀχιλλέως ποδί, καὶ φαρµάκοις αὐτὸν σωµατοποιεῖ. Τοῦτον δὲ τὸν ἀστράγαλον ἀποπεσεῖν διωκοµένου ὑπὸ Ἀπόλλωνος, καὶ οὕτως αὐτὸν ἀναιρεθῆναι καταπεσόντα. Φασὶ δὲ ποδάρκην αὐτὸν ὑπὸ τοῦ ποιητοῦ λέγεσθαι ὅτι φασὶ τῆς Ἄρκης τὰ πτερὰ τὴν Θέτιν περιθεῖναι τῷ παιδὶ γεννηθέντι, καὶ εἶναι τὸ ποδάρκης ὁ ἐν τοῖς ποσὶ τὰ τῆς Ἄρκης πτερὰ ἔχων. Ἡ δ’ Ἄρκη Θαύµαντος ἦν θυγάτηρ, ἧς ἡ ἀδελφὴ Ἶρις· πτερὰ δ’ εἶχεν ἑκατέρα. Ἐν δὲ τῷ πρὸς Τιτᾶνας τῶν θεῶν πολέµῳ ἀποπτᾶσα τῶν θεῶν ἡ Ἄρκη πρὸς τοὺς Τιτᾶνας ἦλθε. Μετὰ δὲ τὴν νίκην, ὁ Ζεὺς τὰ µὲν πτερὰ αὐτῆς ἀφείλετο, αὐτὴν ταρταρώσας, παραγενόµενος δὲ ἐπὶ τῷ Πηλέως καὶ Θέτιδος γάµῳ δῶρον τὰ πτερὰ τῇ Θέτιδι προσάγει. Ὡς Πηλεῖ ἐπὶ τῷ γάµῳ φασὶ δωρήσασθαι Ἥφαιστον µὲν µάχαιραν, Ἀφροδίτην δὲ φιάλην ἐγγεγλυµµένην Ἔρωτα χρυσῆν, Ποσειδῶνα δὲ ἵππους Ξάνθον καὶ Βάλιον, Ἥραν δὲ χλαµύδα καὶ Ἀθηνᾶν αὐλούς, Νηρέα δὲ τοὺς θείους ἅλας καλουµένους ἐν κοίτιδι· τούτους δὲ δύναµιν ἔχειν ἀµήχανον πρὸς πολυφαγίαν καὶ ὄρεξιν καὶ πέψιν, ἐξ οὗ λύεταί σοι καὶ τὸ πάσσε δ’ ἁλὸς θείοιο.	Он говорит, что Приам пришел к Ахиллесу вместе с Андромахой и ее сыновьями умолять о выдаче тела Гектора. У Тетис было шестеро детей от Пелея, и она сжигала их в тайном месте. Когда она пошла за Ахиллесом, Пелей, поняв, что происходит, вытащил его из огня, и только лодыжка его правой ноги была сожжена; затем Пелей доверил Ахиллеса Хирону. Хирон эксгумировал тело погребенного в Паллене великана Дамиса (самого быстрого из всех великанов), вынул его лодыжку и вставил ее в ногу Ахиллеса, вживив с помощью лекарств. Эта лодыжка отвалилась, когда Ахиллеса преследовал Аполлон, и он был убит после падения. Говорят, что поэт назвал Ахиллеса быстроногим (podarkes), потому что Фетида обвила ребенка крыльями Арки, а быстроногий означает, что у его ног были крылья Арки. Арка была дочерью Тавманта и сестрой Ириды; у каждой из них были крылья. Во время войны между богами и титанами Арка улетела от богов и перешла к титанам. После победы Зевс снял с нее крылья и низверг ее в Тартар, а отправляясь на свадьбу Пелея и Фетиды, принес эти крылья в подарок Фетиде. Говорят, что на свадьбе Гефест подарил Пелею меч, Афродита — золотой кувшин с фигурой Эроса, Посейдон — коней Ксанфа и Балия, Гера — плащ, Афина — флейту, а Нерей — так называемую божественную соль в корзине. На вопрос, почему она называется божественной, он говорит, что соль весьма способствует аппетиту и пищеварению, что объясняет фразу «посыпала божественной солью».
Περὶ Ἀχιλλέως τοῦ γηγενοῦς, καὶ ἀπὸ τῶν Ἰλιακῶν ὅσοι ἐγένοντο Ἀχιλλεῖς περιώνυµοι. Καὶ ὡς οὗτος ὁ γηγενὴς φεύγουσαν τὴν Ἥραν ἀπὸ τῆς τοῦ Διὸς µίξεως ὑπεδέξατο ἐν τῷ αὑτοῦ ἄντρῳ καὶ ἀνέπεισε συνελθεῖν τῷ Διί· καὶ πρώτην µίξιν Ἥρας καὶ Διὸς ταύτην γενέσθαι φασίν· ὁ δὲ Ζεὺς ἐπηγγείλατο Ἀχιλλεῖ πάντας τοὺς τῷ ὀνόµατι αὐτοῦ κληθησοµένους περιωνύµους ποιήσειν. Διὰ τοῦτο καὶ Ἀχιλλεὺς περιώνυµος ὁ τῆς Θέτιδος. Καὶ ὁ Χείρωνος δὲ διδάσκαλος Ἀχιλλεὺς ἐκαλεῖτο, ἀφ’ οὗ καὶ ὁ Πηλέως ἐκλήθη ὑπὸ Χείρωνος. Καὶ ὁ τὸν ὀστρακισµὸν ἐπινοήσας Ἀθήνῃσιν Ἀχιλλεὺς ἐκαλεῖτο, υἱὸς Λύσωνος. Καὶ Διὸς καὶ Λαµίας Ἀχιλλέα φασὶ γενέσθαι τὸ κάλλος ἀµή χανον, ὃν καὶ ἐρίσαντα περὶ κάλλους νικῆσαι τοῦ Πανὸς κρίναντος. Καὶ διὰ τοῦτο Ἀφροδίτη νεµεσήσασα ἐµβάλλει Πανὶ τὸν Ἠχοῦς ἔρωτα, καὶ µὴν καὶ κατειργάσατο καὶ εἰς τὴν ἰδέαν αὐτόν, ὅπως ἐκ τῆς µορφῆς αἰσχρὸς καὶ ἀνέραστος φαίνοιτο. Καὶ Γαλάτου τινὸς υἱὸς Ἀχιλλεὺς ἐκλήθη, ὃν ἐκ γενετῆς πολιὸν γενέσθαι φησίν. Καὶ ἕτεροι Ἀχιλλεῖς ἐπιφανεῖς γεγόνασι ιδʹ· ὧν οἱ δύο κύνες ἦσαν καὶ θαυµάσιοι τὰ κυνῶν ἔργα).	[Далее говорится] об Ахиллесе, сыне Земли, и всех других Ахиллесах, прославившихся после Троянской войны. Именно землеродный Ахиллес, когда Гера уклонялась от сексуального контакта с Зевсом, принял ее в своей пещере и убедил заняться сексом с Зевсом; говорят, что это была первая сексуальная связь Геры с Зевсом. Зевс обещал этому Ахиллесу, что все, кого назовут Ахиллесами после него, прославятся; благодаря этому Ахиллес, сын Фетиды, стал знаменитым. Учителем Хирона был Ахиллес, и в честь него Хирон назвал сына Пелея. Изобретателем остракизма в Афинах был Ахиллес, сын Лисона. Говорят, что сын Зевса и Ламии был невероятно красив и победил на конкурсе красоты, который судил Пан, а так как Афродита обиделась, она вызвала у Пана страсть к Эхо и занялась его внешностью, чтобы он казался уродливым и противным. Сына некоего Галата звали Ахиллесом, который, по его словам, был седовласым от рождения. И было еще четырнадцать знаменитых Ахиллесов, среди которых были две собаки, и их собачьи подвиги были удивительны.

Этот отрывок намного длиннее, чем о Геракле, и это может объяснить, почему в начале содержится строка: «следующие тезисы», которая, похоже, принадлежит Фотию и предполагаетcя, что на этом этапе патриарху немного наскучили забавы и игры Птолемея. В начале также есть ссылка на Ликофрона, которая кажется немного не к месту.
Первый анекдот рассказывает о том, как Ахиллес был воскрешен из мертвых, чтобы убить царицу амазонок. Эта версия, не подтвержденная в других источниках, изменяет общепринятую историю о том, как Ахиллес, будучи еще живым, убил Пентесилею в бою и, как говорят, влюбился в нее в момент ее смерти. [6] В анекдоте обыгрывается идея любви и смерти: Ахиллес воскресает, чтобы убить и предположительно влюбиться в Пентесилею в момент ее смерти. После рассказа о воскрешенном Ахиллесе Птолемей включает цитату из Ликофрона, затем анекдот о том, как Гелен застрелил Ахиллеса, и еще анекдот о присутствии Андромахи при выкупе тела Гектора, оба анекдота также встречаются в Ephemeris belli Troiani Диктиса. Затем Птолемей переходит к нескольким взаимосвязанным анекдотам, которые предлагают рациональную причину того, почему Гомер называет Ахиллеса быстроногим пятьдесят три раза в Илиаде. Все начинается с того, что Пелей спасает Ахиллеса из огня (в котором его пыталась убить Фетида), вытащив его вовремя, так что пострадала только правая лодыжка. Версия легенды о пяте Ахиллеса Птолемея отличается от общепринятого мифа, согласно которому Фетида окунула его в реку Стикс, чтобы сделать неуязвимым, но пятка, за которую она его держала, была единственной частью тела, не подвергшейся воздействию вод Стикса. Птолемей переворачивает обычную историю и, в частности, роль Фетиды, превращая ее из заботливой и оберегающей матери в женщину, которая уже убила шестерых своих детей и пытается убить седьмого. Однако это перекликается с рассказом Аполлония в Аргонавтике, где Тетис едва не сжигает Ахиллеса на домашнем очаге, но его спасает Пелей и отправляет жить к Хирону. Далее Птолемей объясняет, что Хирон эксгумировал лодыжку гиганта Дамиса и прикрепил ее к ноге Ахиллеса, предположительно взамен поврежденной, но эта лодыжка отпала, когда Ахиллес упал, преследуемый Аполлоном, что привело к его смерти.
С помощью этой подборки анекдотов Птолемей обосновал, почему Гомер называет Ахиллеса быстроногим; это потому, что крылья Арки, посланницы титанов, были подарены Тетис и Пелею в качестве свадебного подарка, и в какой–то момент они были прикреплены к Ахиллесу. В Илиаде не дается объяснения, почему Гомер так называет Ахиллеса, скорее всего, потому, что это должно быть само собой разумеющимся. Что бросается в глаза, так это отсутствие упоминания о пяте Ахиллеса, которая имеет такую же сильную, если не более сильную ассоциацию с Ахиллесом, чем эпитет «быстроногий». В своем перечислении различных других Ахиллесов, включая земнородного Ахиллеса, учителя Хирона, изобретателя остракизма в Афинах, а также Ахиллеса, сына Зевса и Ламии, и Ахиллеса, седовласого сына Галата, Птолемей завершает свой список знаменитых Ахиллесов двумя собаками, чьи деяния как собак были поистине чудесны (θαυµάσιοι). Эта последняя строка является кульминацией отрывка. Однако, заканчиваясь на двух собаках, отрывок резко обрывается и последняя строка указывает на то, что весь отрывок предназначен для шутливого прочтения. В нем сатирически высмеивается легендарный и героический статус Ахиллеса, который, как и Геракл в предыдущем отрывке, был приземлен и очеловечен; они больше не являются сверхчеловеками и идолами и могут опуститься до уровня простых смертных.

Гомер и догомеровские эпосы

Птолемей рассказывает четыре неизвестные истории о Гомере, утверждая, что существовали тексты, предшествовавшие Гомеру. Первая из них появляется в конце первой книги, где он называет опекунов или наставников гомеровских героев:

Ὅτι Ὀδυσσεῖ ἕπεσθαι δίδωσιν ὁ πατὴρ µνήµονα Μυΐσκον τοὔνοµα Κεφαλλῆνα. Εἵπετο καὶ Ἀχιλλεῖ µνήµων τοὔνοµα Νοήµων, γένει Καρχηδόνιος, καὶ Πατρόκλῳ Εὔδωρος. Ἀντίπατρος δέ φησιν ὁ Ἀκάνθιος Δάρητα, πρὸ Ὁµήρου γράψαντα τὴν Ἰλιάδα, µνήµονα γενέσθαι Ἕκτορος ὑπὲρ τοῦ µὴ ἀνελεῖν ἑταῖρον Ἀχιλλέως. Καὶ Πρωτεσιλάου δέ φησι Δάρδανον γενέσθαι γένος Θεσσαλόν· καὶ Ἀντιλόχῳ δὲ Χάλκωνα ὑπασπιστὴν καὶ µνήµονα ὑπὸ Νέστορος συνεζεῦχθαι τοῦ πατρός. Ταῦτα µὲν ἐν τῇ αʹ βίβλῳ τὰ κεφάλαια.

Отец Одиссея дал ему опекуна, который сопровождал его, кефалленца Муиска. Опекуна Ахиллеса звали Ноемон, он был карфагенянином, а у Патрокла опекуном был Евдор. Антипатр из Аканта говорит, что Дарет, написавший Илиаду еще до Гомера, посоветовал Гектору не убивать спутника Ахиллеса. Он также говорит, что Протесилай был опекуном Дардана, фессалийца родом, и что Халкон был назначен щитоносцем и опекуном Антилоха его отцом Нестором.

В отрывке перечислены µνήµονες, «опекуны» или «наставники» ряда гомеровских героев: Муиск — Одиссея, Ноемон — Ахиллеса, Евдор — Патрокла, Дардан — Протесилая, Халкон — Антилоха и Дарет — Гектора. Нигде во всех многочисленных гомеровских схолиях, которые сохранились, нет упоминания о µνήµονες, и ни одно из этих имен или историй не известны ни из одного другого источника. Более того, за исключением Аллена, ни один современный ученый не считает, что они являются чем–то, кроме чистого вымысла; вопрос лишь в том, выдумал ли их Птолемей сам или воспользовался услугами ненадежных авторов. Более глубокое понимание этого отрывка мы находим у Евстафия и Цеца, у которых есть тот же отрывок, но с дополнительной информацией. Нам говорят, что Халкон был назначен Нестором для защиты Антилоха, потому что ему было суждено погибнуть от эфиопа (Мемнона), но Халкон влюбился в царицу амазонок Пентесилею и был убит Ахиллесом, а его тело греки распяли. Кроме того, приводятся дополнительные источники: для наставника Антилоха — Асклепиад Мирлейский, для наставника Ахиллеса Ликофрон, для наставника Протесилая Эресий, для наставника Патрокла Тимолай Македонский и для наставника Гектора Антипатр Акантский, который упоминается и у Фотия.
Поскольку и Ликофрон, и Асклепиад из Мирлеи являются подлинными эллинистическими авторами, возникает соблазн поверить и в реальность трех других. Единственный, кого можно проверить, это Ликофрон, поскольку текст его Александры сохранился полностью. Речь идет о следующем отрывке: ὁ τλήµων, µητρὸς οὐ φράσας θεᾶς, µνήµων ἐφετµάς…/… θανεῖται, где µνήµων вызывает у читателей недоумение. Современные издатели рассматривают его как прилагательное: «несчастный умрет, не произнеся, бедняга, наставлений богини–матери», но схолии воспринимают его как имя собственное: «несчастный Мнемон умрет, не произнеся наставлений богини–матери». Согласно гомеровскому схолию, Фетида посылает Мемнона в качестве гонца к Ахиллесу, чтобы напомнить ему не убивать Тенна, поскольку было предрешено, что Ахиллес погибнет от руки Аполлона, если убьет его сына. Однако Мемнон забыл передать послание, и Ахиллес убил Тенна, а затем Мемнона. Но маловероятно, что в архаическом эпосе забывчивого вестника звали Мемнон, также как и в Ликофроне нет ничего, что гарантировало бы наставнику Ахиллеса имя Ноемон и карфагенскую национальность.
Что касается других источников, то существование Асклепиада Мирлейского не вызывает сомнений; он достаточно образован, чтобы ссылаться на архаичные источники, такие как киклическая Фиваида, но в остальном он неоригинальный grammaticus, который вряд ли сфабриковал роман Халкона и Пентесилеи. Также кажется маловероятным, что неизвестный персонаж, играющий в истории Пентесилеи ключевую роль, больше нигде не засвидетельствован и встречает такой негероический и негомеровский конец. Другие источники, Эресий и Антипатр, не имеют никаких подтверждений в истории, и хотя Тимолай из Лариссы в Македонии упоминается в Суде как автор Илиады, в которой он вписал собственную строку после каждой строки Гомера, запись в Суде, кажется, состоит из евстафиевых слов, которые на самом деле могут происходить из Птолемея. Одним из самых подозрительных аспектов в этом отрывке являются различные источники для каждого наставника. Даже если отбросить Ликофрона, читатели все равно должны поверить, что четыре других писателя независимо друг от друга заново открыли эпических µνήµονες и что Птолемей просто случайно наткнулся на них; вероятность такова, что Птолемей придумал всех шестерых наставников, снабдив их именами, биографиями и ссылками на источники (как на фальсифицированные, так и на фиктивные).
Причина, по которой я хотел рассмотреть этот отрывок, заключается в Дарете, которого Птолемей указывает как персонажа, а не как источник, но утверждает, что он написал свою собственную Илиаду раньше Гомера. Поскольку Птолемей ссылается на Дарета как на персонажа, он явно имеет в виду гомеровского персонажа Дарета в Илиаде, который является троянским жрецом Гефеста. Поэтому небезосновательно этот человек мог давать советы Гектору в таком качестве. Однако Дарет — это также имя, приписываемое ревизионистской работе De excidio Troiae historia, которая утверждает, что является «правдивым» рассказом о разрушении Трои с троянской точки зрения, якобы написанным до того, как Гомер рассказал о падении Трои в Илиаде. Работа Дарета, а также Ephemeris belli Troiani Диктиса являются псевдонимами для двух вымышленных псевдодокументальных рассказов о Троянской войне, написанных троянцем (Дарет) и греком (Диктис), которые утверждали, что сражались там. Оригинальную греческую версию текста Дарета предлагается датировать вторым веком н. э., хотя есть некоторые споры о том, существовал ли греческий оригинал и является ли латинский текст, который у нас есть, полным или эпитомой. Однако, основываясь на свидетельстве Элиана («Согласно трезенской традиции, поэмы трезенца Орибантия были написаны раньше Гомера. Говорят также, что фригиец Дарет — чья Фригийская Илиада, насколько мне известно, еще цела — жил до Гомера»), греческий оригинал, как полагают, существовал, но никаких фрагментов не сохранилось. Отрывок Элиана считается самым ранним, в котором упоминается греческий текст, что согласуется с мнением, что если греческий оригинал и существовал, то он датируется вторым веком нашей эры.
В других местах Новой истории Птолемей утверждает, что существовали и другие догомеровские эпосы. В четвертой книге, когда он обсуждает тезок Елены, он говорит: «Елена, дочь Мусея, написала о Троянской войне до Гомера; у нее Гомер, как говорят, взял сюжет; она держала двуязычную овцу» (ὧν καὶ ἡ πρὸ ὉµήρουἙλένη ἡ τὸν Ἰλιακὸν συγγραψαµένη πόλεµον, Μουσαίου τοῦ Ἀθηναίου θυγάτηρ γενοµένη· παρ’ ἧς καὶ Ὅµηρον λέγεται λαβεῖν τὴν ὑπόθεσιν· ἣν καὶ κτήσασθαι). Затем в конце пятой книги появляется отрывок, прямо противоречащий предыдущему, о Елене: «Фантазия, некая женщина из Мемфиса и дочь Никара, сочинила труд о Троянской войне и повествование об Одиссее раньше Гомера. Говорят, что книги были переданы на хранение в Мемфис, и Гомер, прибыв туда, получил копии от писца Фанита, и составил свое произведение в соответствии с ними ('Νικάρχου θυγάτηρ συνέταξε πρὸ Ὁµήρου τὸν Ἰλιακὸν πόλεµον καὶ τὴν περὶ Ὀδυσσείας διήγησιν καὶ ἀποκεῖσθαί φασι τὰς βίβλους ἐν Μέµφιδι, Ὅµηρον δὲ παραγενόµενον, καὶ τὰ ἀντίγραφα λαβόντα παρὰ Φανίτου τοῦ ἱερογραµµατέως, συντάξαι ἐκείνοις ἀκολούθως). А в седьмой книге он упоминает о существовании другого догомеровского эпоса: «Одиссей в Тиррении принял участие в состязании по игре на флейте, которое он выиграл; он исполнил Падение Трои поэта Демодока». Здесь Птолемей утверждает невозможное: вымышленный персонаж, созданный Гомером, поэт Демодок из Одиссеи, написал догомеровский эпос, который Одиссей сыграл в состязании, предположительно украв его в Феакии, и в результате победил.
Самосознательная игра с вымыслом ставит Птолемея очень близко к Диону Хрисостому, Лукиану и Филострату, которые также тестируют готовность своих читателей поверить их новым, ревизионистским россказням. Из–за общего литературного и культурного контекста вопрос о том, знали ли эти авторы о текстах друг друга, остается открытым. Почти наверняка Филострат был знаком с Троянской речью Диона Хрисостома, и, возможно, это не просто совпадение, что название работы Филострата Ἡρωικός всего на одну букву отличается от Τρωικός Диона Хрисостома. Однако не исключено, что Филострат знал о тексте Птолемея, поскольку некоторые из тех же гомеровских тем, которые упоминает Птолемей, можно найти и в Heroicus: божественность коней Ахиллеса, растение «моли», отношения Елены и Ахиллеса в загробной жизни, вражда между Агамемноном и Паламедом, а также загадочная смерть Одиссея от моря. Эти же темы появляются в обоих текстах, но трактуются по–разному; это дало Киму основание утверждать, что, хотя Филострат, возможно, и не был непосредственно знаком с Новой историей, он, несомненно, писал в той же культурной и литературной среде. Однако возможно, что Филострату была известна Новая история Птолемея и что он мог адаптировать материал из ее текста для Heroicus. Хотя мы не можем однозначно утверждать, что Филострат имел доступ к тексту Птолемея, эта вероятность кажется более вероятной, если учесть, что существуют возможные связи между Heroicus Филострата и Ephemeris belli Troiani Диктиса.
Дауден утверждает, что догомеровский псевдодокументальный текст Диктиса Ephemeris belli Troiani является новым мифографическим текстом, аналогичным тексту Птолемея. Причиной предположения о возможной связи между трудами Птолемея и Диктиса являются четыре параллели между этими текстами: Гелен стреляет в руку Ахиллеса, Андромаха присутствует при выкупе тела Гектора, золотая лоза, которую Приам подарил Эврипилу, и выстрел Агамемнона в козу, а Паламед получает командование над греками, что полностью представлено ниже.

Ὡς Παλαµήδης ἀντ’ Ἀγαµέµνονος Ἑλλήνων βασιλεύοι· ἐν Αὐλίδι γὰρ παραγενόµενος Ἀγαµέµνων αἶγα ἀγρίαν ἱερὰν Ἀρτέµιδος κατατοξεύοι· ἀπλοίας δὲ γενοµένης τοῖς Ἕλλησι χρᾷ Κάλχας λυθῆναι τὸ δεινὸν εἰ θύσειε τὴν θυγατέρα Ἰφιγένειαν Ἀγαµέµνων Ποσειδῶνι. Τοῦ δὲ µὴ ἀνασχοµένου, ὀργισθέντες οἱ Ἕλληνες ἀφείλαντο αὐτοῦ τὸ κράτος, καὶ κατέστησαν βασιλέα Παλαµήδην.

Вместо Агамемнона вождем греков стал Паламед, потому что по прибытии в Авлиду Агамемнон застрелил дикую козу, священную для Артемиды. Затем, когда греки не смогли отплыть, Калхас предсказал, что катастрофа минует, если Агамемнон принесет свою дочь Ифигению в жертву Посейдону. Когда он отказался, разгневанные греки лишили его командования и назначили царем вместо него Паламеда.

Приведенный отрывок является пересказом истории о жертвоприношении Ифигении в качестве условия, чтобы греки могли отплыть в Трою, которая является хорошо известным мифом. Согласно традиции, во время охоты Агамемнон убивает оленя, и Артемида, огорченная этим поступком, препятствует ветрам, необходимым грекам для отплытия в Трою; в возмещение Агамемнон должен принести в жертву свою дочь Ифигению. Эта версия мифа восходит к киклическим Киприям и Хрестоматии Прокла в шестом веке нашей эры, но наиболее известна по мифографическим произведениям Аполлодора и Гигина.
Однако существуют и альтернативные версии, в которых Ифигения спасается, потому что Артемида подменила ее оленем и унесла, пока никто не заметил. Ситуация в обычной версии подчеркивает мстительный характер богов, заставляя Агамемнона сделать выбор, который повлечет за собой серьезные последствия. В итоге Агамемнон решает принести в жертву свою дочь, чтобы умиротворить богов и спасти свою честь, а также честь греков, дав им возможность отправиться в Трою и искать возмездия. Однако существуют и альтернативные версии, в которых Ифигения спасена, потому что Артемида прощает троянцев за похищение Парисом Елены.
Если мы посмотрим на версию Птолемея, то увидим, что он изменил некоторые ключевые мотивы мифа: вместо оленя коза, а вместо Артемиды — Посейдон, которого нужно умиротворить (хотя Артемида все равно обижена убийством животного). Именно выбор, который делает Агамемнон, сильно отличается от рассказа Птолемея, так как Агамемнон в версии Птолемея не может пойти на жертвоприношение, предпочитая свою дочь чести. В результате Агамемнон свергнут и заменен Паламедом на посту полководца греческой армии. По сравнению со многими другими примерами, приведенными в этой главе, в этой сказке не пародируется традиционный миф, как в сказке о Левкадской скале или метаморфозах Тиресия. Переписав и пересмотрев важнейшее событие в мифологии Троянской войны, Птолемей создал гомеровский палимпсест, который кардинально меняет гомеровскую версию событий, подобно тому, как Палинодия Стесихора противоречила гомеровскому канону, утверждая, что Елена никогда не уходила в Трою. Версия Птолемея исключает Агамемнона из ключевых событий, происходящих во время Троянской войны и после нее. Это означает, что если бы Агамемнон не командовал греческими войсками (а возможно, и вообще не жил во время Троянской войны), то вражда между Агамемноном и Ахиллесом из–за пленных женщин, которая является движущей силой событий в Илиаде, не произошла бы, потому что Агамемнон не смог бы злоупотреблять своей властью в качестве командующего греками.
Кроме того, это также означает, что большей части мифологии, касающейся падения дом Атрея после Троянской войны также не могло произойти, поскольку эти последующие события зависят от решения Агамемнона принести в жертву свою дочь. Поэтому, если бы Агамемнон был отстранен от командования, события во время десятилетней осады Трои были бы совершенно иными, чем те, о которых мы узнали из эпической поэзии и мифографии, где Агамемнон играет ключевую роль. Этот отрывок переписывает не только Гомера, но и греческую мифологию в гораздо более широком смысле. Однако, несмотря на то, что он кардинально пересмотрел гомеровские эпосы, удивительно то, что Птолемей не делает прямых ссылок ни на эпосы, ни на Гомера. Различия между обычным мифом и версией Птолемея часто объясняются; смена животного с оленя на козу можно объяснить различными версиями мифа, популярными в разных местностях, в которых Ифигения заменяется разными животными, когда ее приносят в жертву. Однако, важно то, что отрывок также встречается в догомеровском псевдодокументальном труде Диктиса Ephemeris belli Troiani.

Interim in ipsa navigandi festinatione Agamemnon, quem a cunctis regem omnium declaratum supra docuimus, longius paulo ab excercitu progressus forte conspicit circa lucum Dianae pascentem capream imprudensque religionis, quae in eo loco erat, iaculo transfigit. neque multo post irane caelesti an ob mutationem aeris corporibus pertemptatis lues invadit. atque interim in dies magis magisque saeviens multa milia fatigare et promiscue per pecora atque excercitum grassari. prorsus nullus funeri modus neque requies; uti quidque malo obvium fuerat, vastabatur. quis rebus sollicitis ducibus mulier quaedam deo plena Dianae iram fatur: eam namque ob necam capreae, qua maxime laetabatur, sacrilegii poenam ab exercitu expetere, nec leniri, priusquam auctor tanti sceleris filiam natu maximam vicariam victimam immolavisset. quae vox ut ad exercitum venit, omnes duces Agamemnonem adeunt eumque primo orare recusantemque ad postremum cogere, uti malo obviam properaet. sed ubi obstinate renuere vident nec ulla vi queunt flectere, plurimis conviciis insecuti, ad postremum regio honore spoliavere. ac ne tanta vis exercitus sine rectore effusius ac sine modo militiae vagaretur, praeficiunt ante omnes Palamedum, dein Diomedem et Aiacem Telamonium, quartum Idomenea. ita per aequationem numeri atque partium quadripertitur exercitus.

Пока мы спешили отплыть, Агамемнон (который, как мы уже говорили, был единогласно выбран главнокомандующим), отойдя на некоторое расстояние от лагеря, заметил козу, пасущуюся возле рощи Дианы, и, не испытывая никакого трепета перед сакральным статусом места, пронзил ее копьем. Вскоре после этого, то ли из–за гнева небес, то ли из–за загрязнения атмосферы, на нас начала нападать чума. День за днем она свирепствовала все сильнее и сильнее, убивая многие тысячи людей, проходя без разбора через стада и армию, уничтожая все, что стояло на ее пути, и не было ни ослабления, ни конца смертям. Пока наши вожди искали хоть какое–то средство от напасти, некая женщина, вдохновленная Богом, открыла причину нашего несчастья: гнев Дианы; богиня требовала наказания за святотатство в отношении козы, которой она особенно наслаждалась, и она не успокоится, пока виновник этого ужасного преступления не искупит вину, принеся в жертву свою старшую дочь. Когда это решение было доведено до войска, все наши вожди подошли к Агамемнону. Умоляя, а затем угрожая, они пытались заставить его не медлить, но он упрямо и категорически отказывался. Тогда они стали поносить его и в конце концов лишили его командования. Но чтобы их огромная армия, оставшись без предводителя, не превратилась в недисциплинированную толпу, они выбрали четырех человек, которые должны были разделить командование: Паламеда, Диомеда, Аякса, сына Теламона, и Идоменея. И они разделили свои войска по числу предводителей, на четыре равные части.

Хотя версия Диктиса более длинная и подробная, сходство между его рассказом и рассказом Птолемея сразу же бросается в глаза: в них обоих фигурирует коза и отстранение Агамемнона от власти. Однако в версии Диктиса Паламед делит власть с Диомедом, Аяксом и Идоменеем, а не принимает единоличное командование. Параллели между текстами показывают, что Диктис и Птолемей должны были опираться на одни и те же древние источники. Вполне возможно, что Птолемей мог использовать Диктиса в качестве источника или Диктис мог использовать Птолемея, что объясняет сходство между двумя рассказами, особенно если Филострат знал о работах Диктиса и даже Птолемея. Возможность того, что один автор мог использовать другого в качестве источника, является заманчивой перспективой. Хотя Гейнсфорд оспаривает возможность того, что Диктис мог использовать Птолемея в качестве источника, поскольку текст Диктиса упорядочен по сравнению с беспорядочным повествованием Птолемея, текст Птолемея, похоже, был гораздо более сложным текстом, чем можно предположить по эпитоме Фотия. Беспорядочность, как ее называет Гейнсфорд, объясняется эпитомизацией Фотия, потому что при ближайшем рассмотрении в резюме можно увидеть остатки тематической и повествовательной структуры. Напротив, если Диктис использовал Птолемея в качестве источника, это соответствовало бы намерению Новой истории быть прочитанной как справочник полезной информации.
Сходство важно потому, что Диктис — автор псевдодокументального текста, его произведение — вымышленный рассказ очевидца о Троянской войне с греческой точки зрения, который он представляет как правдоподобный, рационалистический отчет о войне без каких–либо богов или сверхчеловеческого героизма.

---

[1] Афиней 2.65 и 5.221; Элиан О свойствах животных 3.23; 4.33; 5.27; 10.34.
[2] Афиней 9.392
[3] Афиней 9.387-390; Плутарх Марий 17.
[4] Библиотека Аполлодора 3.70-72; Hyginus Fabulae 75; Ovid Metamorphoses 3.323-338; Phlegon On Marvels 4; Antoninus Liberalis Metamorphoses 17.
[5] Слово τρυγόνος обычно переводится как «горлица», но оно также может означать «скат». Хотя потерять палец из–за любого из этих животных для такого деятеля, как Геракл было бы довольно обыденно и жалко, исходя из контекста отрывка и связи со словом κέντρῳ, которое может обозначать любое острие, такое как «шпора», «шип», «жало» и «колючка», потеря пальца из–за ската кажется более вероятным вариантом.
[6] Квинт Смирнский Падение Трои 18ff; Секст Проперций Элегии 3.11; Павсаний Описание Греции 5.11.2 & 10.31.1.