1. Центральная и местная власть империи Селевкидов

В этой главе описывается «краткая история социальной власти» в империи Селевкидов, чтобы поместить феномен узурпаторов в соответствующий контекст. В ней утверждается, что династы, то есть местные властители, которые часто были «друзьями», philoi, царя, являлись нормальной частью имперского управления. Они были местными агентами контроля, которые порой отделялись от своих имперских правителей, но обычно не представляли угрозы стабильности империи. Наиболее известными из этих династий были Атталиды в Пергаме и Диодотиды в Бактрии, однако их состояние системно не отличалось от положения более мелких военачальников, контролировавших речные долины. Утверждается, что эти династы могли чеканить монеты и даже называть себя царями, оставаясь при этом частью имперской системы, и поэтому при тщательном изучении нумизматических, эпиграфических и литературных источников эта глава пересматривает подход Селевкидов к местной власти.

*****

Мир узурпаторов — это мир эллинистических империй. Но как следует понимать эти империи и как их можно было бы правильно описать — это другой вопрос: нужно ли смотреть сверху или, скорее, снизу? Было ли государство слабым или сильным, чтобы задать существенный, если не слишком упрощенный вопрос: как оно работало? Для того чтобы оценить узурпаторов в среде империи Селевкидов, жизненно важно рассмотреть вопросы, касающиеся власти и властных отношений в государстве Селевкидов, и именно это будет предложено в этой главе. Она представит скорее «краткую историю державы Селевкидов», в которую могут быть помещены действия, выступления и дискурсы узурпаторов.
Администрация Селевкидов имела далеко разветвленный аппарат, начиная от командиров целых областей и кончая сатрапами, ипархами и местными эпистатами, управлявшими горными селениями и долинами. В досье на селевкидского чиновника Никанора из фригийского Филомелиона (SEG 54.1353) описывается процесс управления Селевкидов в этом конкретном регионе: царь Антиох III послал простагму — царский указ — о назначении Никанора первосвященником по эту сторону Тавра, Зевксиду, командующему в Малой Азии; Зевксид переслал это письмо вместе с приказом своему подчиненному Филомелу, который, в свою очередь, отдал приказ своим подчиненным. Параллельное досье на мисийца Памукчу (SEG 37.1010 и SEG 54.1237) содержит тот же самый приказ от Антиоха III Зевксиду, и этот приказ был затем отправлен селевкидским администратором на следующий соответствующий местный уровень. Наличие этих параллельных досье подчеркивает, что мы действительно взираем на систему административного государства Селевкидов.
Помимо уровня управления, который вел от центра к артериям империи, существовал также второй слой регионального контроля, состоявший мз местных властителей, династов, некоторые из которых контролировали, возможно, не более чем долину или полосу побережья, как, например, Птолемей, сын Лисимаха, в ликийском Телмессе, в то время как другие вроде пергамских Атталидов имели более обширные владения. Вместе с Атталидами и фригийскими Филомелидами династы были широко представлены в Малой Азии; однако это явление не ограничивалось только этим регионом: бактрийские Диодотиды, персидские фратараки, правители Армении и Макковеи из Иерусалима подпадают под ту же категорию. Со стороны эти правители казались независимыми. Они чеканили свои собственные монеты и‑как и Атталиды при Филетере — основывали свои собственные города, выступали как благотворители и получали взамен почести от местных общин. Не забывая о себе, они также действовали в интересах стабильности Селевкидов и даже прямо упоминаются как часть администрации Селевкидов. Отдельно взятый Филомел, к которому обращается Зевксид в письме в одной из версий упомянутого выше досье на Никанора, является не только частью администрации Селевкидов, вероятно, в качестве ипарха, но и местным династом во Фригии, где один из его предков основал город Филомелион; там и было найдено досье. Упоминание местного династа напоминает о назначении первосвященника Макковея Ионафана одним из первых друзей царя, а также о присвоении титулов стратега и меридарха Александром Баласом после его восшествия на престол в 150 году (1 Makk. 10.65). В то время как иудейский эпизод второго столетия, в частности, был в первую очередь истолкован как уступка растущей силе Макковеев, я доказывал в другом месте, что по крайней мере в этом случае сохранялся интерес Макковеев к этим царским дарам. Следовательно, оба примера из Фригии и Иудеи демонстрируют включение местной власти в государственную администрацию империи Селевкидов.
Конечно, эти династы могли бы «забыть» о своей верности царю Селевкидов во времена, когда сила центрального государства слабела, и даже вступить в бой против селевкидских войск. Можно было бы, однако, возразить, что это было не что иное, как одна из крайностей их положения, вызванных как внутренним, так и внешним давлением. Отсюда, они не обязательно отличались от других сообществ внутри империи: военные поселенцы могли отделиться, как и общины вроде греческих городов, и именно создание отношений между местным и центральным уровнем или угрожающее или фактическое появление большой селевкидской армии напомнило бы как династам, так и городам об их налоговых обязанностях и лояльности. Эти династы располагались в регионах, которые считались принадлежащими империи, но тем не менее не были частью центральной оси державы Селевкидов, как, например, владения жрецов–династов Тевкридов в Узунджабурче на горной территории к северо–востоку от Селевкии на Каликадне; тесные связи между Иудеей II века и царем Селевкидов (как до, так и после Макковейского восстания) являются частью одной и той же стратегической картины. Хотя некоторые династы вроде иудейского первосвященника Ионафана, который был вписан в число πρῶτοι φίλοι, 'первых друзей' Александра Баласа (1 Makk. 10.65), могли быть частью официальной группы царских друзей (philoi), они не были членами правящей элиты Селевкидов, то есть друзьями царя. У них не было связей с влиятельными друзьями царей; они также не были членами селевкидского двора, но были неотъемлемой частью в управлении империей, являвшейся социальным и политическим миром, в которой находилось место и узурпаторам.
Еще Ле Райдер убедительно доказывал, что первые выпуски пергамских монет не были отчеканены с началом правления Эвмена I, а скорее были выпущены при первом правителе династии, Филетере. Ранее наука датировала чеканку правлением Эвмена I и тем самым интерпретировала ее как утверждение местной независимости от царей Селевкидов. Но местные династы могли чеканить монеты и все еще находиться под контролем Селевкидов.
Это утверждение существенно меняет подход к династам в империи Селевкидов и, что особенно важно, итерпретацию и других свидетельств о династах. Хотя порой существуют и другие признаки утверждения местной независимости династов, чем только чеканка монет, краткого очерка о местных держателях власти будет достаточно, чтобы продемонстрировать не только то, что литературные и документальные свидетельства о династах, не говорят однозначно о местном сопротивлении, но также и иную картину того, как в империи Селевкидов осуществлялось местное управление.

Династы в Западной империи: Пергам и Филомелион

Прибытие Селевка I в Малую Азию накануне битвы при Курупедионе в 281 году положило начало длительным отношениям между местными общинами Анатолии и царями Селевкидов. Один из местных властителей Малой Азии был правителем мисийского города Пергама. Филетер перешел к Селевку I, который оставил его управлять крепостью. Сам царь Селевкидов выиграл сражение, и (как сообщают вавилонские летописи) он «переправил свою армию через море вместе с ним, и в землю Makk.дуну (Македонию), свою землю, он пошел … и убил его». Страбон описывает Филетера как «владыку крепости и сокровищ», и хотя этот титул может отражать полуофициальное административное положение при правлении Селевкидов, оно, безусловно, олицетворяет его личную власть.
Благодеяния первого правителя Пергама в Малой Азии и Центральной Греции наглядно демонстрируют его финансовые возможности, а также радиус его действий. Он сделал подношения святилищам в Делосе и Дельфах. Его благодеяния Дельфам были вознаграждены проксенией для него самого, для его приемного сына Аттала и брата Аттала, Эвмена, еще в 280‑х годах. Помимо крупных религиозных центров, однако, он также оказал помощь святилищу Муз в Феспиях и многим общинам по соседству с Пергамом. Филетер был благодетелем святилища Аполлона Хрестерия в Эгах, и он посвятил святилищу землю и пропилон в то время как Эги, по–видимому, находились под контролем Селевкидов; город также имел селевкидский монетный двор при Антиохе II. Он сделал пожертвования Питане, когда она была городом Селевкидов, и большое досье, содержащее три декрета и одно письмо между городом Кимой и Филетером, показывает, что это не было единичным явлением (SEG 50.1195). В первом указе город Кима отправил двух послов с просьбой к Филетеру продать им для защиты города и его окрестностей 600 щитов. Филетер в свою очередь написал письмо в общину, дав щиты в качестве подарка (δωρεά) демосу. Город составил второй указ, чтобы наградить его эвергетизм почестями, и этот текст особенно показателен для отношений между городом и династом. Филетер был назван старинным эвергетом и удостоен золотого венка за его дар, который показал его превосходство и доброжелательность к общине. Кроме того, было решено, что «акролитическая статуя, насколько это возможно, должна быть установлена в священной комнате Филетерионе». Эти труды должны были быть объявлены агонофетами на следующих совместных Дионисиях и Антиохиях; в третьем декрете также упоминается о совместной процессии на Сотериях и Филетериях.
Династ Филетер полностью вписался в гражданский и культовый ландшафт общины. Фестиваль в его честь напомнил о предыдущих пожертвованиях, и кимейцы построили для него священное здание, где должна была быть установлена новая почетная статуя. Однако эти почести не должны заставить нас забывать, что Филетер действовал в пределах селевкидского пространства. Недавние почести Филетеру были объявлены на Дионисиях и Антиохиях, вероятно, крупном местном празднике, народ Кимы добавил еще имя Антиоха I. Это упоминание о царе Антиохе не было пережитком прошлого, первоначальный смысл которого был забыт. Напротив, размещение царских монетных дворов в Киме (SC 502-5) и соседних городах Мирине (SC 498-501) и Фокее (SC 508-13) при Антиохе II, а также письмо Антиоха I или Антиоха II в Эфес о кимейцах (RC 17), указывают на то, что Кима была городом в пределах империи Селевкидов.
Филетер был лишь самым выдающимся среди других династов, которые были изображены в подобном свете в сохранившихся свидетельствах. Дельфийцы также почитали династию Лисия, сына Филомела. У семьи Филомелидов были наследственные владения в центральной Фригии, и Лисий упоминается как военачальник, предположительно на службе у Селевка III против царя Аттала I (OGIS 277). Лисий входил в группу благотворителей, которые откликнулись на трагедию родосского землетрясения, традиционно датируемого 227 годом. Филомелиды также основали свои собственные города — Филомелион и Лисий. Однако, несмотря на основание городов, правители Фригии были четко интегрированы в систему Селевкидов. Селевкидское досье на Никанора из фригийского Филомелиона, упомянутое выше, было не только найдено рядом с городом фригийских династов, но в нем также упоминается его правитель Филомел, и не как династ, а как входящий в иерархию должностных лиц Селевкидов (SEG 54.1353.16 и 20). Используя почти ту же формулировку, что и стела от мисийца Памукчу, Зевксид писал Филомелу, который может быть истолкован только как местный властитель Селевкидов: «поэтому ты поступил бы хорошо, отдавая приказы своим подчиненным подчиняться приказам и выполнять все так, как он [т. е. Антиох III] считает нужным».
Основание поселений не должно быть совершенно неожиданным: предселевкидское основание города Докимеона, недалеко от современного Афиона, командующим Лисимахом, выглядит очень похоже, если поместить его в контекст оснований династов в пределах царских территорий. Филетер также основал новые поселения. Военные поселения Aтталия и Филетерия под Идой, упомянутые в хорошо известном документе Эвмена I (OGIS 266), безусловно, были основаны Филетером, и их следует рассматривать не как знак местной независимости, а скорее как пример делегирования местной власти. Помимо своих благодеяний и основания городов и военных колоний, Филетер также чеканил свои собственные монеты, сначала от имени Селевка I, а затем от своего собственного. На аверсе первой серии изображен очень тонко выполненный портрет Селевка I, а на реверсе — сидящая Афина (ранее известная на монетах Лисимаха), украшенная легендой «Филетер». В какой–то более поздний момент Филетер заменил селевкидский портрет на аверсе изображением самого себя. Получил ли Филетер право чеканить монеты, или же он просто присвоил его, определить нельзя. Можно представить себе два сценария: возможно, что Антиох I, в контексте возрождения Селевкидов в Малой Азии, предоставил династии Пергама дальнейшие вольности, которые включали основание своих собственных военных колоний и чеканку своих собственных монет с его портретом. С другой стороны, Филетер мог бы начать чеканить свои собственные монеты, возможно, в годы отсутствия царя Селевкидов, чтобы подчеркнуть свое положение в Северной Малой Азии; решение, которое в любом случае не было оспорено. Независимо от того, кто был инициатором, существует параллель в вопросе так называемой фратаракской чеканки монет в Персии в тот же период. Ограниченное влияние чеканки монет на отношения между Атталидами и царями Селевкидов, возможно, может быть наиболее удачно продемонстрировано в более позднем документе, когда преемник Филетера Эвмен I продолжал датировать свои договоры эрой Селевкидов (OGIS 266.10–11).
К вопросу о «праве на создание военных колоний» мы должны подходить очень схожим образом: сомнительно, чтобы когда–либо существовало официальное пожалование и, что еще более важно, было ли оно необходимо. Эти основания не препятствовали отношениям между местными династами и царями-Селевкидами. Ни чеканка отдельных монет, ни основание военных колоний не были обязательными признаками местной независимости или неповиновения династа центральному контролю. Досье на фригийца Никанора демонстрирует двойственную природу этих местных династов. Они были династами и местными благотворителями, которые вели войны и чеканили свои собственные монеты. Тем не менее как показывают благодеяния Филетера общине с селевкидским монетным двором и упоминание Филомела в досье Селевкидов, эти династы также были частью административной структуры Селевкидов. То, как эта взаимосвязь интерпретируется на практике и с течением времени, конечно, может варьироваться как на центральном, так и на местном уровнях.
Когда Филетер умер, контроль над Пергамом унаследовал его племянник Эвмен I. Страбон сообщает, что Эвмен I победил Антиоха I в битве под Сардами (13.4.2), и эта битва традиционно интерпретировалась как знаменующая собой разрыв династии Атталидов с державой Селевкидов. Однако этот конфликт не изменил долгосрочного положения Атталидов в государстве Селевкидов. В другом месте я предположил, что память об этой битве, возможно, получила новое толкование в Атталидском государстве второго века, проецируя политическое мировоззрение царства в прошлое третьего века. Поэтому, хотя нет никаких оснований предполагать, что эта битва не состоялась, мы должны рассматривать ее в долгосрочном контексте. Кроме упомянутой битвы у Страбона, до столкновений между Атталом I и Антиохом Гиераксом более чем двадцать лет спустя неизвестно ни об одном сражении Селевкидов и Атталидов, и именно в решающий период между смертями Антиоха I (261) и Антиоха II (246) о какой–либо связи между Атталидами и царями Селевкидов нет никаких свидетельств. Досье Кимы, наряду с чеканкой монет Филетера и его основанием поселений, имеет решающее значение для интерпретации первых двадцати лет этих отношений. Точно так же после восшествия на престол Аттала I (более поздние) монументальные рассказы об Атталидах предполагают непрерывную войну между Атталидами, различными галатскими группами, Антиохом Гиераксом и другими войсками Селевкидов. Чего же тогда нам следует ожидать в промежуточный период? Конечно, не исключено, что повествования о боях этих лет не сохранились. Можно даже предположить, что возвращение Атталидов под покровительство Селевкидов для нас незаметно. Но даже если бы проигранные сражения были забыты, можно было бы ожидать, что Атталиды (или их более поздние придворные историографы) запечатлеют большинство дальнейших побед над своими соседями-Селевкидами, как и победу над Антиохом I. Для военного контакта были широкие возможности: кампании Антиоха II в Западной Малой Азии (и с ним большие контингенты армии Селевкидов) во время Второй сирийской войны велись с размахом, как и чеканка Селевкидов в Эолиде. Тем не менее династы Пергама иллюзорны–возможно, для них было бы проще всего оставаться держателями власти Селевкидов.
Даже если принять более традиционную картину состояния Атталидов, чем то, которую я предложу здесь, с большим акцентом на битве, описанной у Страбона, трудно установить какие–либо четкие свидетельства о разрыве Эвмена I с царями Селевкидов. Чеканка монет Эвмена I была далека от революционной: если она начиналась с так называемой III группы Пергамского монетного двора, то он заменил свернутую повязку на портрете Филетера венком. Существует мало свидетельств расширения территории Атталидов при Эвмене I: Питана — долгое время считавшаяся документальным подтверждением экспансии Атталидов в это время — была отдана Атталидам Селевком II, и это означает, что до этой даты Питана не принадлежала Атталидам. Как было показано выше, военные колонии, упомянутые в договоре Эвмена I, скорее всего, были основаны Филетером, и поэтому только формула селевкидского датирования дает некоторое представление о положении Эвмена I в империи Селевкидов.
Кроме того, царствование Аттала I и его битвы против (часто предполагаемых) правителей-Селевкидов повлияли на восприятие государства Атталидов в середине III в., но и здесь доказательства более сложны: хотя нет никаких других свидетельств отношений между Селевкидами и Атталидами при Селевке II, кроме предоставления Селевкидами Эвмену I Питаны, возможно, не случайно сопротивление Атталидов внешнему контролю приняло форму противостояния Антиоху Гиераксу, который только что победил своего брата Селевка II при Анкире и который не обязательно должен был восприниматься как территориальный владыка. Аттал I воевал против галатских племен, Антиоха Гиеракса, а позднее против Ахея (который сначала действовал как агент Селевкидов, а затем уже самостоятельно), и он пытался укрепить свою власть над северо–западной Малой Азией. Хотя Селевк III позже пришел туда из–за Тавра, чтобы восстановить там контроль Селевкидов (Pol. 4.48.6), это не означает, что первоначальное противостояние Аттала I новому царству Антиоха Гиеракса была нежелательной для Селевка II.
Позднее Антиох III заключил с атталидским правителем «общее дело» (Pol. 5.107.4), и в конечном счете Аттал I должен был быть обеспокоен завоеванием Селевкидами Малой Азии, поскольку это могло означать только попрание власти Атталидов и повторное инкорпорирование державы Атталидов в сферу влияния Селевкидов; тем не менее сообщения об открытых военных действиях не сохранились. Конечный результат завоеваний Селевкидов в итоге очевиден: атталидское царство при Эвмене II присоединилось к Риму и извлекло огромную выгоду из войны против Антиоха III. Однако эта поздняя картина напряженности и враждебности между Атталидами и Селевкидами не обязательно должна ставить под сомнение сосуществование местной и центральной власти в Малой Азии в первой половине III века и даже позднее.
Тщательная переоценка имеющихся свидетельств о Филетере и Эвмене I ясно демонстрирует потенциал ранних атталидских правителей в их взаимодействии с местными общинами и независимость их действий, и это поучительно для нашего понимания местных властителей. В то время как атталидские правители действовали от своего собственного имени, подобно фригийским Филомелидам, они действовали в пространстве Селевкидов. Иногда они выступали против центральной администрации, но это не должно было иметь долгосрочного воздействия на их отношения. Можно даже предположить, что провозглашение Аттала I царем, которое категорически характеризовалось против галатов, было скорее в пользу политики Селевка II, чем против нее, и что местные династы не только защищали свои собственные интересы против Антиоха Гиеракса и более позднего Ахея, но и выступая против узурпаторов–селевкидов, они также в конечном итоге сражались в интересах царей–селевкидов.

Династы на востоке: Бактрия, Парфия и Персия

Как и в западных частях империи Селевкидов, династы были обычным явлением и на востоке, и хотя их особенности часто расплывчаты, общие закономерности проявляются относительно отчетливо. Уже в царствование первых двух селевкидских царей фратараки в регионе персов чеканили свои собственные «губернаторские» монеты. Как и правители Пергама, фратараки, по–видимому, управляли персами в течение многих поколений. Полибий упоминает Александра, брата Молона (Pol. 5.40.7) как правителя Селевкидов в Персии в конце третьего века, и хотя это может указывать на изменения в селевкидском управлении Персией, мы должны, по крайней мере, иметь в виду досье Филомелиона, которое предполагает, что наличие центрального контроля необязательно исключает одновременное присутствие местных правителей. Соглашаясь с убедительным выводом о том, что производство местной чеканки не обязательно предполагает местную независимость, следует пересмотреть традиционную картину распада Селевкидов в восточных провинциях. Новая интерпретация свидетельств о восточных сатрапиях может еще больше обогатить историю власти в империи Селевкидов.
Фрагментарное повествование Полибия об анабасисе Антиоха III в Среднюю Азию показывает присутствие династов в восточных частях империи. Около 212 г. Антиох III вернул под власть Селевкидов Ксеркса Армянского, закрепив тем самым контроль Селевкидов в Южной Армении (Pol. 8.23), и, вероятно, осенью 210 года Антиох III отплыл вниз по Евфрату (Pol. 9.43). Вскоре после этого, предположительно в 209 году, мы находим царя в Экбатане готовящим экспедицию, и в 210 или 209 году он назначил своего сына соправителем. Полибий пишет, что «для чеканки царских денег» с целью финансировать восточную кампанию, из святилища Анахиты в Экбатане были изъяты драгоценные металлы. И Полибий, и Юстин добавляют, что впоследствии царь выступил против парфян с большим войском. Взяв Гекатомпил, он двинулся в Гирканию и после нескольких стычек, сражений и осад он пришел к соглашению с парфянским царем Арсаком II (Just. Ep. 41.5.7). Антиох III продолжал продвигаться дальше на восток. Полибий рассказывал о насильственном занятии Селевкидами берега реки в Арии, возможно, реки Хари к западу от современного Герата; при этом историк отмечал личное мужество Антиоха III. Эвтидем, который не присутствовал при этой встрече, был καταπλαγείς, «поражен ужасом» при этом успехе Селевкидов, и отступил на северо–восток к городу Бактре в долине Окса (Pol. 10.49.1–15). Для Полибия осада Бактры была одним из крупных военных событий своего времени, сравнимым с осадой Сард, Карфагена и Коринфа; сообщение о ней, однако, утеряно (Pol. 29.12.8). Следующий фрагмент Полибия повествует о переговорах между Эвтидемом и Антиохом III (Pol. 11.34.1-10), где Эвтидем утверждал, что из–за внешнего давления и периферийного положения Бактрии ей нужен сильный царь. Антиох III, который давно уже искал решение проблемы, с радостью дал свое согласие на мирное урегулирование. Эвтидем послал своего сына Деметрия ратифицировать договор. Антиох пообещал Деметрию одну из своих дочерей, получил хлебные пайки для войск, слонов и покинул Бактрию, чтобы пройти дальше на юго–восток, пересекая Гиндукуш в сторону Индии, предположительно через современный Кабул (Pol. 11.34.9–12). Антиох III был предположительно первым селевкидским монархом, признавшим бактрийского правителя с титулом царя. Тем не менее, хотя как литературные, так и нумизматические свидетельства о Бактрии III века трудно интерпретировать, квазинезависимое положение бактрийского правителя не было новым явлением в регионе.
Сохранившиеся литературные источники неразрывно связывают восхождение бактрийской династии с войной между Антиохом Гиераксом и Селевком II в середине III века до н. э. Согласно Помпею Трогу, именно во время войны братьев в Азии Феодот (которого мы должны идентифицировать как Диодота), «правитель тысячи бактрийских городов», и парфяне отложились (defecit). У Юстина Диодот также сделался царем в это время (Epit. 41.4.3–5). Арсак вторгся в Парфию и сверг Андрагора, полководца Селевка II, и захватил власть для себя (Just. Epit. 41.4.6–7). Юстин не интересуется хронологической точностью, и это отражено в его повествовании. Вместо этого сообщалось, что события в Малой Азии и на Востоке произошли «в одно и то же время» (eodem tempore) или «примерно в это же время» (eo tempore), что подчеркивало интерес автора к причинно–следственной связи между слабостью царей Селевкидов, с одной стороны, которая явилась результатом их моральных недостатков, и местным сепаратизмом — с другой.
Некоторые темы и элементы для оценки отношений между царями Селевкидов и бактрийскими династами поучительны и поэтому заслуживают обсуждения: рассказ Юстина на эту тему кажется понятным: в то время как Селевк II сражался со своим братом в западных частях империи, сатрапы Парфии и Бактрии отделились. В какой–то момент после отделения Андрагора Арсак вторгся в Парфию, и селевкидский сатрап был убит. Рассказ Страбона предполагал подобную динамику, хотя в его рассказе первой восстала именно Бактрия:
«Но когда были предприняты попытки восстания в тех областях за пределами Тавра, то из–за того, что цари Сирии и Мидии были заняты другими делами, те, кому были доверены земли (окружение Эвтидема), сначала вызвали восстание Бактрианы и всех окрестных мест. Затем Арсак, скиф, с некоторыми из даев … вторгся в Парфию и завоевал ее».
Хотя Страбон, по–видимому, перепутал Эвтидема с Диодотом, и Юстин, и Страбон считают, что отпадение произошло в то время, когда цари Селевкидов (τῆς Συρίας καὶ τῆς Μηδίας βασιλεῖς) занимались другими делами.
Эта картина обогащается, хотя и усложняется датируемой тем периодом чеканкой монет. Во время правления Антиоха II в Бактрии произошла смена монет. Портрет правителя Селевкидов, который до этого был на аверсе бактрийских монет, был заменен другим портретом, общепринятым как портрет Диодота I. Кроме того, обычный Аполлон на обратной стороне был заменен Зевсом, держащим Эгиду и молнию. Монеты были выпущены от имени βασιλεὺς Ἀντίοχος, «царя Антиоха». Дополнительные выпуски с другим портретом были отчеканены позже с аналогичным реверсом и царской легендой Селевкидов. Этот более молодой портрет обычно идентифицировался как сын Диодота I, будущий Диодот II.
Монета чеканилась на двух монетных дворах. В следующий период оба двора чеканили монеты и для Эвтидема после того, как он узурпировал царство Диодота II.
Ученые подчеркивали, что чеканка Диодотидов отражает постепенное отделение от Селевкидов. Однако в свете недавних открытий, касающихся местных монет, нам следует также рассмотреть бактрийскую чеканку. Переход чеканки монет между Антиохом II и Диодотидами следует интерпретировать как изменение местного управления, а не обязательно как медленное нарастание раскола. Как и в случае с Пергамом, невозможно определить, предоставляли ли селевкидские власти местную чеканку, или же сатрап Диодот сам взял на себя эту вольность. Вполне возможно, что в обоих случаях местная чеканка была ответом на внешнее давление. Если принять мнение, что в поздние годы своего царствования Антиох II не сдал, то можно утверждать, что именно сильная политическая позиция царя позволила ему даровать местным властителям чеканку для выполнения местных административных функций. Точно так же можно объяснить чеканку сатрапа Андрагора. Если парфянский сатрап действительно чеканил монеты, то он выпускал два типа: один с греческими и другой с арамейскими легендами. Один тип изображает портрет с диадемой на аверсе и колесницей на реверсе. Реверс также содержит имя Ἀνδραγόρας в родительном падеже. Второй тип показывает изображение с башлыком, а аверс имеет надпись נרוור, имя иранского водного божества Vaxšu/Vaxšuvar. Как наличие башлыка, так и отсутствие какого–либо царского титула подтверждают гипотезу, что чеканка монет носила локальный характер. Принимая во внимание вольности местных властителей Анатолии и чеканку монет при Филетере и фратараках, привлекательно и, как я утверждаю, необходимо интерпретировать местные монеты Востока как привилегии местной власти. Образцы местной чеканки монет не указывают на отделение от центральной власти Селевкидов, но скорее они были средством для выполнения административных и, возможно, даже репрезентативных функций в периферийных регионах, где отсутствовал царь.
Относительно небольшой объем чеканки монет при Антиохе II в Бактрии должен предполагать, что чеканка монет Диодота I началась во время правления этого селевкидского царя. Холт убедительно доказывал, что именно после интронизации Диодота II бактрийский правитель принял царский титул на своих монетах. Если эта интерпретация верна и если мы можем сделать какой–либо акцент на рассказ Юстина, мы должны рассматривать восшествие на престол Диодота II и его союз с парфянским правителем как ориентир для событий на востоке (Just. Epit. 41.4.9–10).
Следовательно, можно реконструировать следующий предварительный сценарий. В какой–то момент в более поздний период правления Антиоха II сатрапы Селевкидов Андрагор и Диодот чеканили монеты от своего имени в своих сатрапиях. Они выполняли местные функции и действовали относительно независимо. Юстин указывает (Epit. 41.4.5), что Андрагор отделился после воцарения Селевка II и третьей сирийской войны, и, возможно, именно восстание в Парфии убедило Диодота Бактрийского проявить большую самостоятельность. Более того, чтобы сохранить стабильность в своей сатрапии и обеспечить мирную преемственность после своей смерти, он сделал соправителем своего сына. В то время как Селевк II после своего поражения от галатских племен (при Анкире?) был занят другими делами, парны под предводительством Арсака вторглись в Парфию, победили Андрагора и утвердились в этом регионе (Just. Epit. 41.4.6–7). Если Диодот I еще не порвал с царем Селевкидов, то, возможно, именно теперь Селевк II пошел на дальнейшие уступки бактрийскому династу, что может быть отражено в рассказе Юстина, когда он пишет, что Арсак боялся как Диодота I, так и Селевка II (Epit. 41.4.8). Возможно, в этом регионе Диодот I все еще действовал как агент Селевкидов, несмотря на свой сильный местный статус.
После воцарения Диодота II политическая ситуация могла измениться. Бактрийский правитель принял диадему в последней попытке сохранить региональную власть. Невозможно определить, было ли царство просто захвачено или селевкидский царь даровал его, но, возможно, чтобы избежать непрерывного пограничного конфликта между парфянами и его собственными территориями, Диодот II заключил с Арсаком союз и мирный договор (foedus ac pacem fecit, Just. Epit. 41.4.9). Если мы последуем этому рассказу Юстина, то Диодот II, по–видимому, видел необходимость или возможность заключить союз с соседним правителем, который предположительно выступал против политики Селевкидов, и он также мог порвать с селевкидским центром. Преимущество от этого договора, по–видимому, имели главным образом парфяне: в то время как Селевк II первоначально смог заставить Арсака бежать (Strab. 11.8.8), возможно, именно парфяно–бактрийский союз позднее позволил Арсаку сосредоточить свое внимание на Селевке II и победить его в битве, что, впрочем, выглядит умозрительно. Если следовать рассказу Юстина (Epit. 41.4.9–5), Селевк II не мог отомстить Арсаку, поскольку был отозван в западные районы своей империи, которые для царя Селевкидов были в приоритете.
Следующий период политики Селевкидов препятствовал восстановлению контроля Селевкидов в периферийных регионах, и Аттал I Пергамский и бактрийские правители продолжали действовать как независимые цари. Для Бактрии о политике этого периода нет никаких свидетельств. Предположение о внутренней оппозиции Диодотидам привлекательно, но расплывчато. В какой–то момент между 230 и 225 годами Эвтидем получил власть, уничтожил своих предшественников (Pol. 11.34.1-2) и надел диадему.
Одной из особенностей местных властителей было то, что они заполняли политический вакуум в те времена, когда цари казались далекими и когда, возможно, усиливалось внутреннее и внешнее давление на этих местных агентов. Селевкидские власти знали об этом. Отделение Андрагора и бактрийцев было не единственным случаем, и чеканка монет Диодотидами должна была быть связана не с их отпадением, а скорее с попытками сохранить региональную власть. Эвтидем занял позицию одного из этих периферийных региональных властителей, и селевкидский царь никем иным его не считал. Антиох III признавал местных властителей до тех пор, пока они подчинялись его условиям, и кампании Селевкидов в Атропатене, проводимые в неселевкидском пространстве, еще раз подтверждают это (Pol. 5.55.1–10). Мы не можем установить, хотел ли селевкидский царь поменять Эвтидема на кандидата по своему собственному выбору, тем не менее весьма вероятно, что все, чего хотел царь от Эвтидема, — это признание превосходства царя Селевкидов, регулярные выплаты дани и удержание региона под контролем. Хотя Эвтидем первоначально решил защищать свои территории как царь Бактрии, после двухлетней осады он принял номинальный суверенитет Селевкидов.
Несмотря на многочисленные неясности и предварительные предположения, вызванные этими свидетельствами, бактрийский эпизод, интерпретированный в контексте реагирования селевкидских царей на других периферийных правителей, демонстрирует, что Селевкиды принимали и, возможно, даже поощряли присутствие местных властителей.

Династы после третьего века

Появление местных династов, их отделение и реакция Селевкидов на них еще нагляднее демонстрируются в истории второго столетия, и наиболее явно — в отношениях между царями Селевкидов и элитами храмового государства Иерусалима. Антиох III даровал «каждому из народа (иудеев) форму правления согласно с законами их предков» (Jos. Ant. 12.142). Многочисленные попытки последующих царей укрепить отношения Селевкидов с несколькими группировками в Иерусалиме будут описаны в главе 3. Однако именно попытка Деметрия II предоставить Макковеям местную независимость поразительно похожа на практику Селевкидов в III веке. В середине II века, в контексте своего спора с узурпатором Трифоном, Деметрий II направил «Симону, первосвященнику и другу царей, и старейшинам народа иудейского» письмо. Он освободил их от уплаты взносов и налогов, отдавал им их крепости в Иудее, прощал их оплошности и проступки (1 Makk. 13.36-40) и тем самым косвенно отказывался от своего гарнизона, расквартированного в akra в Иерусалиме. Автор первой книги Меккавеев отмечает в своем повествовании, что именно с этого момента, в 170 году эры Селевкидов (вероятно, в начале июня 142 года), «иго язычников было снято с Израиля». Хотя мы должны иметь в виду ограниченность власти Селевкидов над Макковеями в этот период и, следовательно, убедительность царского дискурса Селевкидов, это знаменитое провозглашение, столь важное для повествования о Макковеях, не было необратимым. После смерти узурпатора Трифона Антиох VII в конце 130‑х гг. осадил Иерусалим, и хотя он не стал брать город, он вновь утвердил правление Селевкидов. Конечно, народ Иудеи все еще был независим; тем не менее Иоанн Гиркан, по–видимому, начал чеканить деньги от имени царя Селевкидов (SC 2123), и, самое главное, Макковейский первосвященник поддержал Антиоха VII войсками в походе против парфян в попытке отвоевать селевкидскую Вавилонию (Jos. Ant. 13.249). Хотя первые две Макковейские книги и более поздний историк Иосиф Флавий создают картину успеха зарождающегося хасмонейского дома, тем не менее очевидно, что Макковеи продолжали сохранять некоторую связь с селевкидскими царями. Кроме того, их положение в Иерусалиме было не столь устойчивым, как предполагают повествования книг 1-2 Макковеев.
Местные династы и властители присутствовали на всей территории империи и на протяжении всего периода существования государства Селевкидов. Атталиды в Пергаме, Филомелиды во Фригии, Диодотиды в Бактрии, правители Армении, фратараки персов, местные арабские шейхи и жреческие династы вроде первосвященников Иерусалима и Тевкриды Узунджабурча в «суровой» Киликии, — все это структурные элементы осуществления селевкидского контроля. Эти местные правители значительно отличались по своему влиянию, и хотя поначалу кажется странным сравнивать правителей Пергама, могущественных военачальников крупных армий и щедрых благодетелей, с арабскими шейхами II века, которые предположительно контролировали не более чем долину или оазис (например, Diod. Sic. 33.4a), они выполняли ту же административную задачу в периферийных регионах.
В этом разделе в общих чертах описывается присутствие местных властителей в пределах — и как важнейшая часть–ландшафта империи Селевкидов. Теперь необходимо рассмотреть причины их присутствия.

Сила местной власти

Местная власть была выгодна селевкидским царям: она предлагала защиту и существенную поддержку находившимся в непосредственной близости общинам, обеспечивала адресатов для связи с царем и облегчала управление. С другой стороны, однако, местная власть также была неустойчивой, потенциально неуправляемой и потому опасной. Ниже я буду утверждать, что именно в рассказе Полибия о бактрийском приключении Антиоха III (Pol. 11.34.1-10) мы можем проследить некоторую форму официальной мысли Селевкидов о преимуществах местных династий. В этом фрагменте и других отрывках о восточных кампаниях Полибий изображал царя Селевкидов в исключительно положительном свете. Учитывая позитивный тон повествования Полибия, а также возможные источники, которые могли бы иметь подробные знания об этих походах, становится весьма вероятным, что Полибий следовал проселевкидскому источнику.
В фрагменте Полибия интересны как обоснование Эвтидема, так и ответ Селевкида:
«Ибо сам Эвтидем был уроженцем Магнесии, и теперь он, защищаясь перед Телеем, сказал, что Антиох не имел никакого права пытаться изгнать его из его царства, так как сам он никогда не восставал против царя, но после того, как восстали другие, он уничтожил их потомков и завладел господством над бактрийцами» (11.34.1-2).
Затем Эвтидем добавил, что царь Селевкидов не должен роптать на 'его царское имя и статус' (Pol. 11.34.3), так как им обоим угрожают кочевники (Pol. 11.34.5). В этом рассказе особенно важны два момента: во–первых, Эвтидем не восставал против царя, и именно он наказал тех, кто отпал. Во–вторых, позиция сильной фигуры в регионе «бактрийцев» поддерживало интерес Селевкидов к безопасности χώρα, «земли». Как и в западные районы империи, Антиох III вероятно прибыл в Центральную Азию, претендуя на свои родовые владения. Помимо словесных притязаний на землю, действия Антиоха III также говорили сами за себя: даже если Эвтидем не знал о судьбе Ахея и о взаимоотношениях между Антиохом III и Атталом I, он наверняка получил информацию о подавлении восстания Молона, о покорении Артабазана Атропатенского (Pol. 5.55), о возвращении под власть Селевкидов Ксеркса Армянского (Pol. 8.23) и о недавнем соглашении царя Селевкидов с парфянским правителем (Just. Epit. 41.5.7).
Именно в контексте селевкидской реконкисты Эвтидем, по–видимому, подчеркивал необходимость в «царе» в этих отдаленных регионах, чтобы гарантировать безопасность царства. Этот ответ бактрийского царя слишком хорошо вписывается в этот образ селевкидского контроля, чтобы быть полибиевой конструкцией. Далее в повествовании подчеркивается, что бактрийский правитель был полезен Селевкидам, поскольку он уничтожил тех, кто восстал против царя, тем самым дистанцировавшись от своих предшественников. Эвтидем стал царем по собственной воле, он мог исполнять обязанности, необходимые для безопасности Бактрии, и поэтому Антиох III должен был признать его положение.
Реакция Селевкида поражает: Антиох III принял сына Эвтидема для ратификации договора под клятвой. Полибий пишет, что последний произвел на него хорошее впечатление своей царственной выправкой (Pol. 11.34.7–9):
«Во–первых, он [Антиох III] обещал дать ему в жены одну из своих дочерей, а во–вторых, он уступил его отцу царское имя. Скрепив письменное соглашение по другим пунктам и заключив союз под присягой, Антиох удалился, раздав своим войскам по две щедрые порции зерна и забрав слонов, принадлежавших Эвтидему».
Утверждалось, что пределы успеха Селевкидов слишком очевидны: Эвтидем не покинул свою крепость, царь Селевкидов отказался от своих завоеваевательных планов и был вынужден заключить договор. У Антиоха III, вероятно, не было другого выбора, если он не хотел продолжать осаду. Кроме того, в конечном итоге нельзя установить, было ли привечание Эвтидема царем результатом длительной осады Бактры, или же эта осада послужила иллюстрацией возможностей Селевкида и заставила бактрийского правителя склониться перед властью Селевкидов. Тем не менее эта линия аргументации искажает характер пассажа Полибия и, следовательно, упускает главное. Если мы признаем, что этот отрывок основан на повествовании, которое появилось непосредственно от бактрийской экспедиции и если мы далее примем, что Полибий подписался под положительным образом Антиоха III (в чем нельзя сомневаться), каждый элемент полибиева отрывка подтверждает успех Селевкида. Любой придворный историограф мог бы изобразить своего царя в более позитивном свете и вычеркнуть отрицательные элементы. Точно так же, если бы кто–то утверждал, что Полибий ввел элементы, уменьшающие достижения Антиоха III, эта потенциальная критика, по–видимому, была забыта несколькими предложениями позже в его полной похвале царю (Pol. 11.34.14–16). Конечно, можно утверждать об иронии и хитрости, но Полибий не хитер, когда дело доходит до нападок на царей. Поэтому этот отрывок и те фразы, которые считались для Антиоха III «негативными», должны быть прочитаны в свете истории, которая не оставляет никаких сомнений в достижениях царя Селевкидов.
Даже если этот отрывок в его нынешнем виде искажает историческую реальность, подчеркивая успешную роль царя, он дает положительный образ отношений Антиоха III с Эвтидемом Бактрийским и поучителен для понимания восприятия Селевкидами местных династов. Очевидно было выгодно изобразить царя Селевкидов заключающим договоры с сыновьями местных династов. Уступка царского титула выскочке, по–видимому, не умалила положения Антиоха III. Если это правда, то можно было бы далее утверждать, что собственное положение Антиоха III, возможно, даже усиливалось тем фактом, что правитель Селевкидов был царем, который мог сделать других царем. Успешный союз был подкреплен обещанием Деметрию селевкидской принцессы. Передача слонов демонстрирует превосходство Антиоха III, а двойные пайки зерна подготовили войска к предстоящей кампании.
Что же тогда эта история говорит нам помимо успеха Селевкида? Бактрия, расположенная в восточной оконечности империи Селевкидов, была наделена богатейшими природными ресурсами (Theophr. Hist. Pl. 8.4.5), драгоценными металлами и камнями (Ael. NA 4.27; Plin. HN 37.65), лошадями и верблюдами (Ael. NA 4.55). Ее правители контролировали торговые артерии вдоль будущего шелкового пути, и доставка слонов из Бактрии в Вавилон можно рассматривать как показатель использования этих коммерческих маршрутов. Здесь нужна была сильная администрация. Довод Эвтидема, что он был защитником от кочевников, в конечном счете основан на геополитике и должен идти глубже, чем полибиево повествование. Это говорит о том, что некоторые регионы нуждались в царях, откуда династы в некоторых регионах империи более чем приемлемы. Если селевкидские чиновники оставались в Бактрии в качестве непосредственных администраторов, то о них, по–видимому, не стоило упоминать в этом контексте. Начиная с правления Антиоха II, Бактрия имела сильных правителей, которые также были династами, и вышеприведенное повествование предполагает, что для государства Селевкидов конца III века наличие династов в Бактрии с титулом царя, подчиняющихся правлению Селевкидов, было не только выгодным для империи, но и наилучшим решением.

Возвращение в Малую Азию

Если мы перейдем от восточного повествования Полибия к геополитическому контексту Малой Азии, то можно сделать дальнейшие наблюдения о положении династов. Крепость Филетера была одной из самых мощных твердынь в северо–западной Малой Азии; она контролировала долину Кеика и служила центром сосредоточения общин Эолиды. Происхождение филетеровой династии описано в экскурсе о жизни Лисимаха у Павсания, где императорский автор пишет, что отделившийся лисимахов придворный «захватил Пергам над Кеиком и послал глашатая, предложив Селевку как свое имущество, так и самого себя». Из–за неясностей трудно поместить эту историю в надлежащем контексте, но в то время, когда Филетер, по–видимому, был принят Селевком I, командир в Сардах был осажден и в конце концов вынужден был оставить город (Polyain 4.9.4). Но Атталиды контролировали Пергам, а не Сарды. Политическая и—по меньшей мере, столь же важная — символическая ценность Сард, древней лидийской столицы и резиденции ахеменидских сатрапов, была слишком велика, чтобы их отдали местным династам, и здесь размещались друзья и администраторы Селевкидов. В этом отношении Пергам был иным. Местный правитель Пергама, глядя в сторону Эолиды на Западе, но также и на северную Мисию и Кизик на северо–востоке, мог бы быть стражем для обоих этих регионов, контролирующим агентом на трудной территории анатолийской глубинки и щитом для западных областей. Эолида и Мисия, в частности, были важны для снабжения, но тем не менее этот регион не был частью политической центральной оси Малой Азии Селевкидов. В этом отношении Пергам находился на периферии. В пределах своего региона Северо–Западной Малой Азии Атталиды также демонстрируют преимущество местных династов для государства Селевкидов.
Династы предполагали местную защиту. В первой части этой главы подчеркивалась сила позиции Филетера: первый атталидский правитель имел под своим контролем военные колонии и войска, и дар 600 щитов общине Кимы является прекрасным примером роли династов в укреплении безопасности греческих полисов в западной Малой Азии. Последующее величание Аттала I как победителя галатов, бича Малой Азии, возможно, возникла из одной из главных функций ранних Атталидов по обеспечению безопасности северо–западной Малой Азии: они были местными военачальниками, которые служили местным целям. И приход галатов в Малую Азию, и опасности, упомянутые в надписях местных общин, ясно показывают, что селевкидские цари не могли постоянно контролировать галатские племена от набегов на полисы в Западной Малой Азии. Антиох I, вероятно, провел не одну кампанию против галатов и рекламировал их, как и знаменитую «битву слонов», за которую его чтили некоторые прибрежные общины, однако цари Селевкидов и селевкидские администраторы Малой Азии не могли сосредоточить свое внимание исключительно на галатской проблеме. Им были нужны местные субъекты для выполнения этих обязанностей. Филомелиды вокруг Филомелиона и Лисия, жившие вдоль «общей дороги», которая вела из Апамеи к Киликийским воротам и наоборот, находились в столь же критическом, но периферийном положении. Их радиус действия был локальным, но они могли защитить дороги, а также обезопасить территорию от (предположительно, галатских) вторжений из северо–восточных частей анатолийского центра.
Важное значение имеет близость к местным общинам. Когда жители Византия, расположенном на юго–западной оконечности Босфора, нуждались в поддержке в своем конфликте с родосцами в 220 году, они обратились за помощью к Атталу I Пергамскому и Ахею, новому самодержавному царю в Малой Азии (мы не слышали о других царях) (Pol. 4.48.1–51.9). Эти два правителя были не только личностями, чьи сферы влияния были ближе всего к византийцам, но и имели средства для оказания помощи против союзника родосцев, Прусия Вифинского. По словам Полибия, только Ахей мог поддержать византийцев, поскольку он вынудил Аттала I отступить обратно в Пергам, и теперь Ахей был «владыкой всей страны по эту сторону Тавра» (Pol. 4.48.3). Очевидно, для византийцев было крайне важно, чтобы оба правителя были местными и имели под рукой ресурсы, чтобы помочь. Для византийцев факт, что Ахей узурпировал власть Селевкидов, не был проблемой.

Агенты на местах

Династы были не просто защитниками. Эпиграфические свидетельства из западной Малой Азии и Греции позволяют нам понять, как Атталиды и Филомелиды внесли значительный вклад в развитие общин в своих регионах; они не только снабжали города оружием, но и укрепляли общественную жизнь посредством пожертвований святилищам и осуществления строительных проектов. Почетная статуя Зенофана, жреца–династа святилища Зевса Ольбия в Суровой Киликии, воздвигнутая от народа Ольбы и племени каннатаев за его доброе отношение к общине (SEG 26.1451), и посвящение царю Эвтидему на алтаре для Гестии в современном Таджикистане (SEG 54.1569) должны служить примером эвергетизма династов в других регионах.
Помимо местной защиты, династы были адресатами, к которым могли обращаться царские власти. Ксеркс Армянский был правителем периферийного региона, чей отец перестал платить налоги. Когда Антиох III вновь интегрировал область, он потребовал от него часть дани (Pol. 8.23). Когда селевкидский чиновник прибыл в Иерусалим для сбора доходов, первосвященник Ония III служил агентом местного контроля, и именно к нему обратился селевкидский администратор (2 Makk. 3.8–40). Акцент на увеличение доходов, обещанное более поздними первосвященниками Ясоном и Менелаем царю Селевкидов, также несомненно отражает важность первосвященства в вопросах налогообложения Селевкидов.
Династы могли обеспечить и больше, чем доходы. Поучителен рассказ иудейского первосвященника Иоанна Гиркана, который предложил войско Антиоху VII в то время, когда народ Иудеи был уже независим. Местные агенты могли предоставлять войска и присоединяться к селевкидским царям в походах. Подобно Иоанну Гиркану, фригийский династ Лисий сражался вместе с селевкидскими полководцами против Аттала I Пергамского, предположительно в рамках отвоевания Селевкидами Малой Азии при Селевке III (OGIS 277). Однако войска династов набирались не только тогда, когда дело доходило до военных действий: Деметрий II использовал иудейские войска для подавления восстания в Антиохии на Оронте (1 Makk. 11.43-51; Jos. Ant. 13.134–42). Империя Селевкидов использовала местных династов в качестве основных узлов связи с регионами, находящимися под их контролем. Династы могли управлять своими регионами относительно независимо, но они первыми отвечали за налогообложение регионов, а также за предоставление войск.
Помимо налогов и войск, иудейские примеры демонстрируют еще одно измерение местной власти, вытекающее из их знакомства с местными обычаями: иудейские первосвященники выступали в качестве посредников между центром Селевкидов и регионами, которые были совершенно разными в культурном отношении. Знакомство с местным регионом не должно было основываться на религиозных соображениях: местные властители могли быть более знакомы с конкретными политическими угрозами, с экономическими проблемами некоторых общин, а также с социальной и политической динамикой своих регионов, и отсюда обретать ценность для центральной администрации. При ближайшем рассмотрении сила местных династов заключается в их непосредственном присутствии на месте и их знакомстве с местными обычаями. Конечно, были и другие местные агенты: полисы и другие общины в пределах империи могли защищать усадьбы и территории с помощью крепостей и войск, охранять свои башни и привлекаться царской администрацией для поддержки и налогообложения. В то время как некоторые династы действовали на том же уровне, что и города, другие контролировали более крупные территории и были точкой соприкосновения как для местных общин, так и для центральной администрации, а также являлись центрами местной силы. С геополитической точки зрения, ландшафт Западной Малой Азии, Анатолии, Леванта и восточных сатрапий был усеян этими узлами контроля, и они формировали важный инструмент местной стабильности.

Между центральной и местной властью

Экономические и военные ресурсы династов, а также их положение в регионе могут привести к их отделению в периоды, когда центральная власть больше не ощущалась на местном уровне. Внутреннее и внешнее политическое давление, а также индивидуальные интересы, вероятно, объясняли отделение династов. Однако и здесь критический вопрос заключается не в том, почему династы отделялись, а скорее в том, как с ними поступали, когда царь Селевкидов возвращал контроль над этими регионами. В предыдущем разделе я утверждал, что рассказ Полибия о бактрийских приключениях Антиоха III может служить свидетельством того, что династы были важным элементом административного плана Селевкидов. Антиох III, по–видимому, допустил царствование как Аттала I (неявно), так и Эвтидема Бактрийского (явно), а взамен эти правители приняли по меньшей мере номинальную власть Селевкидов. Кроме того, другие династы, Ксеркс Армянский при Антиохе III (Pol. 8.23) и Артаксий Армянский при Антиохе IV (Diod. Sic. 31.17a), отделились и были вынуждены вернуться в империю Селевкидов. Армянские примеры, в частности, показывают, что, хотя против этих властителей можно было вести военные действия, династы и их семьи оставались на своих местах.
Хотя местные ресурсы и отсутствие централизованного контроля могли бы побудить династов к отделению, именно размер их собственных ресурсов по сравнению с ресурсами царя Селевкидов может объяснить, почему династы не обязательно должны были быть заменены, если они временно перестали придерживаться центрального государства. Карьера династа Олимпиха в Карии, жившего в третьем веке, весьма поучительна. Сначала мы узнаем об Олимпихе как о стратеге Селевкидов. В годы восстания Антиоха Гиеракса он утверждал, что действует от имени отсутствующего Селевка II, и создал свою собственную династию, предположительно с карийским городом Алинда в качестве своей крепости. Он оказал помощь Родосу после великого землетрясения (Pol. 5.90.1), и святилищу в Дидиме. Его положение среди царей западной Малой Азии было увековечено в досье, касающемся спора между карийским святилищем в Лабрандах и соседним полисом Миласы. Олимпих не ссылается на Антиоха Гиеракса и он, по–видимому, действовал самостоятельно во время правления Селевка II. Тем не менее, когда антигонидский царь Антигон III Досон прибыл в город Миласы, возможно, в 227 году, в рамках военного тура в западной Карии, династ, очевидно, решил немедленно объединиться с большей силой. Когда царь Филипп V, новый правитель Антигонидов, писал в город Миласы в первые годы своего правления, он не только упоминал Олимпиха, но и в других письмах недвусмысленно называл его агентом Антигонидов, который действовал от имени царя-Антигонида. Так Олимпих, бывший стратег Селевка II и позднее династ Алинды, стал властителем на службе у Филиппа V. Хотя у нас здесь мало информации, из досье Олимпиха тем не менее видно, что он прекрасно сознавал шаткость своего положения, которое, хотя он и был независимым правителем в северной Карии, не позволяло ему противостоять более крупным силам. В результате он опять стал царским чиновником. Мы не знаем, был ли антигонидский царь заинтересован в устранении Олимпиха, но опасность для него была.
В то время как цари Селевкидов довольствовались восстановлением местных династий после их повторного инкорпорирования в империю, одна история, касающаяся предоставления Армении новой семье после смерти династа Ксеркса, указывает на потенциальную угрозу смещения династов с их мест. Рассказ Полибия о том, что в результате походов Ахея владения Аттала I были уменьшены до предместья Пергама Пергама, возможно, чрезмерно драматизирован (Pol. 4.48.2). Тем не менее даже для власти Атталидов присутствие еще одной большой армии могло стать опасным, указывая на то, что для большинства более мелких династов империи длительное сопротивление селевкидской армии не было жизнеспособным вариантом.
Временное отделение было частью любой досовременной империи, и цари Селевкидов надеялись избежать раскола благодаря постоянному присутствию главных администраторов верхних сатрапий и Малой Азии (с их резиденцией в Сардах), а вместе с ними и контингентов армии Селевкидов. Роль главных администраторов была актуальна только в отсутствие царя, и крупные кампании Селевка II, Селевка III и Антиоха III в Восточной и западной частях империи еще больше подчеркивают заинтересованность царей-Селевкидов в демонстрации царского присутствия повсюду в империи. Я предположил в другом месте, что помимо наличия центрального аппарата цари Селевкидов также пытались создать взаимные отношения с более мелкими династами, и что предоставление местным династам почетных титулов могло бы помочь этим агентам стабилизировать свои собственные позиции в регионах, и ориентироваться на империю.
Я утверждал, что династы были приемлемы в регионах, которые были важны, но которые не были частью центральных артерий контроля со стороны Селевкидов. Кроме того, отношения между династами и селевкидским царем в значительной степени зависели от структурного неравенства между их собственными экономическими и военными ресурсами и ресурсами центральной администрации Селевкидов. В этой модели отделение династов уменьшало доходы Селевкидов, но не угрожало селевкидской империи и положению селевкидского царя. Однако если бы ресурсы селевкидского царя постоянно уменьшались по сравнению с ресурсами местных династов, то эти местные фигуры могли бы дестабилизировать империю Селевкидов. Мы можем видеть схожий сценарий в случае Иудеи II века. Помимо власти Макковеев, именно конфликт между царями Селевкидов и узурпаторами сделал уступки местным династам столь опасными. Благодаря царским грантам Макковеи не только стали более могущественным игроком в южном Леванте, но и использовали относительную слабость селевкидского центра, чтобы вести игру против царей и узурпаторов Селевкидов. В этом сценарии возвращение к союзу с бывшими периферийными правителями стало синонимом царского контроля в целом.

Заключение

Эта краткая история власти в империи Селевкидов не может быть ни полной историей местных властителей внутри государства, ни в полной мере демонстрировать сложные взаимоотношения между отдельными агентами и центром. Тем не менее, этот очерк дает нам представление о структуре и природе государства Селевкидов. Территория, на которую царь Селевкидов претендовал своей властью, была неоднородной единицей. Помимо различных этнических образований, в империи существовали гражданские общины, конкретно греческие и негреческие города, святилища, а также династы, чьи территории варьировались в масштабах от протяженных географических регионов до изолированных крепостей. Важно признать, что состояние Селевкидов не было статичным, скорее оно было динамичным. Могли появляться новые властители, которые включались в сферу контроля Селевкидов. Этот подход к изучению местных властителей, однако, также показывает, что фокус более ранних научных дискуссий, которые интерпретировали появление династов как инструмент для оценки слабости или силы государства Селевкидов, ошибочен.
Империя Селевкидов была слабым государством, но причины этого были не в местных властителях. Династы были частью империи, и случайное отпадение отдельных регионов было неизбежным явлением в любой территориальной империи, побочным эффектом административной системы. Чтобы обеспечить инкорпорацию этих областей, правители должны были постоянно подтверждать свои отношения с ними, как это показано в рассказе Полибия о походах Антиоха III и как будет далее проиллюстрировано в следующих главах. Источники описывают эти подтверждения как действия сильного царя Селевкидов (если он имел успех) или слабого царя Селевкидов (если он потерпел неудачу).
Селевкидские цари предпочитали династов в периферийных регионах империи, так как, несмотря на то, что они были политически периферийными, эти регионы были важны. Пергам находился в северо–западной Малой Азии, между Эолидой и Мисией. Даскилий, второй сатрапский престол Малой Азии при Ахеменидах, по–видимому, не играл никакой роли в государстве Селевкидов. Хотя геополитическое положение Пергама не вполне соответствует положению сатрапской столицы (в частности, его виду на Геллеспонт), возможно, нам следует рассматривать Пергам, по крайней мере частично, как сильную «вторую» крепость в западной Малой Азии. Правители Бактрии контролировали ресурсы и торговые пути Центральной Азии. Хотя сатрапия имела для царей Селевкидов более чем идеологическое значение, она, тем не менее, находилась далеко от центральных областей, и прямое управление ею было затруднено. Здесь сильные держатели власти сохраняли региональную стабильность для общин, защищали торговые пути и позволяли извлекать и передавать в западные части империи налоговые поступления. Вопрос обеспечения безопасности маршрутов был также существенной обязанностью фригийских династов из рода Филомелидов, чьи владения вдоль плодородных восточных пределов Султан–Дага занимали жизненно важный участок дороги, которая шла из западной Анатолии к Киликийским воротам. Иудея была поздним добавлением к империи Селевкидов, и первосвященники Иерусалима были посредниками между народом Иудеи и селевкидским государством, знакомыми с регионом и ответственными за сбор налогов. Кроме того, Макковеи предоставили войска для царей Селевкидов. Все эти агенты были знакомы со своими регионами и выполняли местные цели, и радиус их действий был в большинстве случаев невелик. Время от времени они отделялись, но лишь временно, и большинство из них не могли бросить вызов царю Селевкидов, как только он и его армия оказывались в этом регионе. Хотя экономическая и политическая власть правителей Пергама и Бактрии была намного больше, чем у многих из этих династов, они тоже приходили к взаимопониманию с центром. В конце концов, именно это провозглашает Полибий в своем трактате о восточном походе Антиоха III: царь Селевкидов отвоевал восточные части империи. В некоторых случаях он назначал местных правителей царями, чтобы усилить контроль над империей, и эта сила местных династов и даже царей должна была убеждать читателей повествования.
Как уже говорилось в этой главе, династы иногда имели почетные титулы царей и могли бы быть царскими philoi, однако они не были близкими друзьями и не были также членами элиты империи Селевкидов. У них не было вторых домов в царских столицах, и они не принимали участия в царском совете. Они контролировали местные области, но их не ставили во главе областей, которые царь Селевкидов считал политически и экономически жизненно важными, вроде Фригии и Лидии со столицей в Сардах, тетраполиса в Сирии или Вавилонии и Мидии.
В этой главе рассматривались периферийные регионы империи и взаимоотношения между местными властителями и центральным государством. Вместе с тем существуют также регионы, которые не являются периферийными. Одна из недавних характеристик империи Селевкидов описывает государство Селевкидов как «подобное архипелагу». Лидийская равнина с Фригией в Малой Азии, Вавилония и Мидия, помимо тетраполиса в северной Сирии, создали отдельное ядро. Из–за размеров империи царь обычно отсутствовал в большинстве регионов.
Полномочия администраторов в этих регионах свидетельствуют об их экономическом и военном значении: Зевксид был «тот, кто отвечал за дела по эту сторону Тавра» и занимал резиденцию в Сардах, в то время как некий Клеомен был «тот, кто отвечал за верхние сатрапии». Эти селевкидские администраторы и командиры были «верховными властителями»: они руководили войсками Селевкидов, они контролировали сокровища Сард и долину Герма, военные поселения Селевкидов, а в верхних сатрапиях они контролировали богатства Мидии и горы Загроса.
Социальное происхождение тех, кто занимал эти посты — сыновья царей и братья царей — можно рассматривать как еще одно свидетельство царских забот. Если не царские князья, то предводители этих областей были друзьями, а иногда даже родственниками нынешних и бывших царей, а значит, членами правящей элиты селевкидского государства. Факт, что эти военачальники в Малой Азии и восточных сатрапиях, как и их бактрийские коллеги, стремились превратить свои должности в династические княжества, не был чем–то необычным и, возможно, даже ожидаемым. Однако ресурсы, которыми владели эти военачальники, могли по меньшей мере поставить под сомнение экономическое и военное превосходство Селевкидов внутри империи и тем самым нарушить и уменьшить необходимое экономическое и военное неравенство между селевкидским царем и другими агентами. Они представляли прямую угрозу положению царя Селевкидов, и поэтому их объявляли узурпаторами.