Содержание двух следующих глав Диодора было подвергнуто тщательному анализу в моем труде о Мессенских войнах[1] — и здесь результат был против предположения об одном источнике; что касается отношения к Эфору, то мой анализ привел к откровенному non liquet [не ясно]. Фукидид не был источником[2].
Рассказ Диодора о взятии Микен представляет собой нечто в себе целое и законченное — особый вариант предания рядом с другими.
У Павсания (VII. 25. 5) мы по поводу упоминания Ахейского города Керинеи находим рассказ о судьбе Микен: Павсаний рассказывает о том, что Микеняне переселились к Керинейцам ϰατὰ συμφορὰν [из–за несчастья]; «стены Микенян не могли быть взяты Аргивянами вследствие их крепости (как и стены Тиринфа, их построили, так называемые, киклопы), но Микеняне по необходимости должны были оставить свой город, так как у них не хватило съестных припасов, и некоторые удалились в Клеоны, большая часть населения убежала в Македонию, остальные в Керинею». Основанием служит факт, который не должен подвергаться сомнению. Павсаний, или скорее его источник, застал в Керинее людей, которые выдавали себя за потомков Микенян, если и не были ими. Эти потомки Микенян говорили о том, что город их не был взят, а что они вышли из него и разбрелись по Греции — это может быть и правда и не правда; что причиной того, что их города не могли взять, была крепость их циклопических стен — , это может быть домыслом писателя, может быть историческим фактом; но несомненно одно: существовала традиция, по которой Микены не были взяты, жители их не были проданы в рабство, а им позволено было выселиться. Диодор, наоборот, говорит explicite и то и другое. Мы должны, таким образом, признавать существование двух различных традиций. Какая из них верна, это особый вопрос. Конечно, версия Диодора могла явиться результатом комбинации, но не доказано, что она была им. Другое свидетельство мы имеем у Страбона, который рассказывает, что на Микенян напали Аргивяне вместе с Клеонейцами и Тегеатами (VIII. 377). Если в числе нападавших были Клеонейцы, то, во всяком случае, невероятно, чтобы Микеняне добровольно переселились в Клеоны; значит, источник Страбона не тот, что у Павсания. Что этот источник ничего вообще не знал о переселении Микенян, видно из другого места Страбона (VIII. 373), где перечисляется, куда переселились жители других Арголидских городов, и о Микенянах не сказано ничего.
Так как Клеонейцы и Тегеаты Страбона соответствуют ταῖς συμμαχίσι πόλεσι [союзным городам] Диодора и так как источник Страбона выражается так же энергично, как и Диодор, об уничтожении города — ϰατεσϰοίφησαν ὑπ᾿ Ἀργείων ὥστε νῦν μηδ᾿ ἴχνος εὑρίσϰεσθαι τῆς Μυϰηναίων τόλεως [был срыт аргосцами, так что теперь не находят ни следа города микенцев] (VIII. 372) — сходству некоторых отдельных выражений я не придаю особой цены — , то общность источника Страбона и Диодора станет вероятной. Источником Страбона, как можно считать доказанным, был Аполлодор, который, по крайней мере здесь, не пользовался Эфором — это ясно из того, что у него жители Тиринфа переселяются не в Ἁλιεῖς, как у Эфора (Steph. Byz. s. v. Ἁλιεῖς. Müller F. II. G. I стр.261 frg. 98). Отсюда и прямой вывод: и у Диодора мы имеем не Эфора. Конечно, этого нельзя считать полным доказательством — но во всяком случае, считать доказанным, как это общепринято, что рассказ Диодора восходит к Эфору, после приведенного рассуждения нельзя; onus probandi падает на плечи сторонников этого мнения.
Затруднительным является еще одно обстоятельство. Если мы у Диодора имеем отличный от Павсаниевского источник, то как объяснить совпадение мотивировки, которой Диодор объясняет поведение Микенян во время греко–персидских войн, с такой же мотивировкой у Павсания (II. 16. 5): «в то время как Аргивяне во время нашествия варвара бездействовали, Микеняне послали в Фермопилы 80 человек, которые вместе с Лакедемонянами приняли участие в битве»?
Исходя из моих взглядов на состав изложения Диодора, я мог бы легко предположить контаминацию источников, и данное место легко свел бы к Геродоту (VII. 202). Если я не прибегаю к этому объяснению, то только потому, что не уверен в толковании места. Дело в том, что у Диодора указанная мотивировка введена при посредстве союза ὅτι, который грамматически невозможен и дает право подозревать интерполяцию. Dindorf это ὅτι устраняет из текста, но затруднение не исчерпывается им одним; в разбираемом месте говорится о приглашении Аргивян участвовать в походе к Фермопилам, между тем как по Диодору же отказ их предшествовал отправлению в Фермопилы и самое приглашение их к участию имело общий характер. Наконец, мотивировка у Диодора не закончена, и нет именно того решительного указания, которое есть у Павсания — указания на ζηλοτυπία [зависть] Аргивян. Все это заставляет меня относиться к данному месту с осторожностью, и я предпочитаю не делать на основании его никаких выводов[3].
Рассказ о событиях на Фасосе и история основания Амфиполя взяты Диодором из Фукидида. Яснее всего это будет, если я выпишу рядом соответствующие места из обоих писателей, причем сейчас же укажу на то обстоятельство, что у Диодора оба события рассказаны в такой же тесной связи, как у Фукидида.

Diod. ἀποστάντες Θάσιοι ἀπὸ Ἀθηναίων, μετάλλων ἀμφισβητοῦντες ἐϰπολιορϰηθέντες ὑπὸ τῶν Ἀθηναίων ἠνάγϰάσθησαν πάλιν ὑπ᾿ ἐϰείνους τάττεσθαι… ἅμα δὲ τούτοις πραττομένοις Ἀθηναῖοι θαλατταϰρατοῦντες εἰς Ἀμφίπολιν ἐξέπεμψαν οἰϰήτορας μυρίους, οὓς μὲν ἐϰ τῶν πολιτῶν, οὓς δ᾿ ἐϰ τῶν συμμάχων ϰαταλέξαντες ϰαὶ τὴν χώραν ϰαταϰληρουχήσαντες μέχρι μὲν τίνος ἐϰράτουν τῶν Θραϰῶν, ὕστερον δὲ αὐτῶν ἀναβάντων εἰς Θρᾴϰην, συνέβη παντας τοὺς ἐσβαλόντας εἰς τὴν χώραν τῶν Θρᾴϰῶν ὐπὸ τῶν Ἡδωνῶν ϰαλουμένων διαφθαρῆναι.

Thuc. Ι. 100 ξυνέβη Θασίους αὐτῶν ἀποστῆναι διενεχθέντας περὶ τῶν ἐν τῇ ἀντιπέρας Θρᾴϰῃ ἐμπορίων ϰαὶ τοῦ μετάλλου, ἃ ἐνέμοντο… (I. 101. 3) Θάσιοι δὲ τρίτῳ ἔτει πολιορϰούμενοι ὡμολόγησαν Ἀθηναίοις τεῖχός τε ϰαθελόντες ϰαὶ ναῦς παραδόντες, χρήματά τε ὅσα ἔδει ἀποδοῦναι αὐτίϰα ταξάμενοι ϰαὶ τὸ λοιπὸν φέρειν…. (I. 100. 3) ἐπὶ δὲ Στρυμόνα πέμψαντες μυρίους οἰϰήτορας αὑτῶν ϰαὶ τῶν ξυμμάχων ὑπὸ τοὺς αὐτοὺς χρόνους ὡς οἰϰιοῦντες τὰς τότε ϰαλουμένας Ἐννέα όδοὺς, νῦν δὲ Ἀμφίπολιν, τῶν μὲν Ἐννέα ὁδῶν αὀτοὶ μὲν ἐϰράτησαν ἂς εἰχον Ἡδωνοὶ, προελθόντες δὲ τῆς Θρᾴϰης ἐς μεσόγειαν, διεφθάρησαν ἐν Δραβησϰῷ τῇ Ἠδωνιϰῇ ὑπὸ τῶν Θρᾳϰῶν ξύμπαντες ϰτλ.

Diod. В этом году фасосцы восстали против Афин, поссорившись из–за рудников; но они были вынуждены капитулировать перед афинянами и снова подчиниться их господству … Пока происходили эти события, афиняне, которые теперь владели морем, направили десять тысяч колонистов в Амфиполь, набрав часть из собственных граждан и часть из союзников. Они разделили территорию на наделы и некоторое время верховодили над фракийцами, но впоследствии, в результате дальнейшего продвижения во Фракию, все, кто углубились в страну фракийцев, были перебиты народом, известным как эдоны.

Thuc. I. 100 Вскоре после этого против афинян восстали фасосцы, поссорившись с ними из–за расположенных напротив острова во Фракии торгово–перевалочных пунктов и золотых копей … (I. 101.3) Фасосцам же на третий год осады пришлось сдаться афинянам: они были вынуждены срыть стены своего города, выдать корабли, немедленно уплатить денежную контрибуцию, уплачивать отныне дань … (I. 100.3) они отправили на Стримон во Фракии 10 000 колонистов частью из самих Афин и из других союзных городов с целью основать на побережье поселение, тогда называвшееся «Девять Путей», а теперь — Амфиполь. Колонистам удалось, правда, захватить «Девять Путей» (которыми владели эдоняне), но, проникнув в глубь Фракии, они потерпели решительное поражение у Драбеска в земле эдонян от объединенных сил фракийцев и т. д.

Раз начавши рассказ о каком нибудь событии, Диодор должен его непрерывно кончить. Он начал о восстании на Фасосе, как Фукидид. Фукидид вставил в этот рассказ эпизод об основании Амфиполя, которым также воспользовался Диодор, но для того, чтобы не прерывать рассказа о Фасосе, он произвел очень простую перестановку своего источника. Для ясности параллели я в своей выписке из Фукидида соответствующим образом изменил порядок рассказа Фукидида. Трудно подыскать более ясное доказательство указанного мной композиционного принципа Диодора. Но и в другом отношении наше место высоко замечательно. Осада Фасоса продолжалась три года, но это так же мало смущает Диодора, как и то, что между основанием Амфиполя и несчастным исходом всего предприятия прошел известный промежуток времени, на который он и указывает своим ὕστερον δὲ [но впоследствии]. То, что он начинает под определенным годом, он, по возможности, под тем же годом желает и закончить. Понятно, что резко выраженных противоречий он при этом избегает — вот почему он и не указывает на продолжительность осады Фасоса.
Несколько затруднительней вопрос об отрывке, касающемся войны с Эгиной. В соответствующем месте Фукидид ничего об этом не говорит, и там, где он действительно о войне с Эгиной рассказывает (I.103. 2 ssq. 108), он ни словом не обмолвился о том, что и раньше Афиняне с Эгинетами воевали. С другой стороны, не может не остановить нашего внимания то, что и Диодор в месте, соответствующем месту Фукидида (XI. 78), опять таки говорит об Эгинской войне, говорит о ней в вполне соответствующей Фукидидовской связи и опять таки ни словом не указывает на то, что и раньше он о такой же войне говорил.
Но что рассказывает Диодор об этой первой войне? В сущности ничего. Он начинает с указания ее причин. Но эта мотивировка, во первых, совершенно бессодержательна, во вторых, вполне совпадает с той, которая дана при второй войне, где она также мало содержательна и не заимствована из Фукидида. Далее следует рассказ о войне, но сказано только то, что Афиняне воевали — и больше ничего. Война должна же была как нибудь кончиться или, по крайней мере, прерваться; но об этом нет ни слова; Диодор только и знает, что Афиняне πολιορϰεῖν ἐπεχειρησαν [предприняли осаду] Эгину, что они ее πολιορϰοῦντες ἔσπευδον ἑλεῖν ϰατὰ ϰράτος [осаждая спешили взять всеми силами]. Почему это им не удалось, об этом Диодор не говорит. Нельзя и думать, что Диодор здесь рассказывает начало войны — это не соответствует выясненному нами приему Диодора, да это и должно было бы быть указано. Ясно, таким образом, что мы имеем здесь дублет. Диодор нашел в источнике, отличном от того, которым он руководился при втором упоминании Эгинской войны, особый рассказ о ней, не сумел его идентифицировать — в дальнейшем мне, как я надеюсь, удастся раскрыть тот способ работы Диодора, который объяснит подобные его ошибки — , не умел определить его хронологически, и отнес его к году, для которого он не имел много материала — он мог при этом руководиться и другими соображениями, о которых мы ничего не знаем. Но при этом ему пришлось отказаться от рассказа о конце войны. Война ведь кончилась полным поражением Эгинетов, и Диодору пришлось бы объяснить, откуда у Эгинетов так скоро явились те 70 триер, о которых рассказывает Фукидид. Поэтому он и превратил войну в простую попытку; как мотивировать то, что она не привела ни к какому результату, он не знал, и предпочел совершенно не мотивировать этого.
К тому же выводу относительно двух различных источников наших двух мест мы придем из других соображений.
Была ли Эгина до войны членом Афинского союза? Прямых указаний у нас на это нет. Древнейшее упоминание Эгины в Афинских податных списках относится к 454/3 году (C. I. A. I. 236); оно, значит, следует за упомянутою Фукидидом войною и соответствует φόρος, который был тогда наложен на Эгинетов ἐς τὸν ἔπειτα χρόνον [на будущее время] (Thuc. I. 108. 4). Во всяком случае, Диодор понял его как вступление в союз — ἠναγϰάσθησαν ἐς τὴν Ἀθηναίων συντέλειαν ϰαταταχθῆναι [они были вынуждены вступить в афинский союз и выплачивать дань]. Между тем рассказ о «первой» войне исходит из предположения о принадлежности Эгинетов к союзу (Αἱγινήτας ἀποστάντας [по отпадении эгинетов]) — и здесь мы имеем не случайное выражение Диодора: он присоединяет здесь довольно длинное рассуждение относительно обращения Афинян с союзниками. Итак, мы имеем в наших двух местах два диаметрально противоположных воззрения — понятно, мы не можем возводить их к одному источнику.
И еще один вывод напрашивается, как мне кажется, сам собою. Если мы имеем два друг от друга независящих источника, то то, что обще обеим исследованным версиям и притом не лежит в самой природе излагаемых событий, должно же, хотя в одной из них, принадлежать самому Диодору. Я имею в виду мотивировку войны. Так как ее нет у Фукидида, то она должна либо в обоих местах, либо во втором быть обязана своим происхождением Диодору, мотивировка однако так бессодержательна и шаблонна, что, я думаю, наиболее вероятно первое предположение.
Позволю себе высказать одно, несколько рискованное, предположение. Диодор во втором из указанным мест говорит о том, что война с Эгиной продолжалась девять месяцев. Фукидид прямо не говорит, сколько времени длилась война, но из его текста ясно, что гораздо больше указанного Диодором срока. Не будет ли вероятно, что Диодор свое указание вставил во второе место из источника первого — там он этим указанием не мог воспользоваться. Этим могли бы, пожалуй, быть устранены все те недоразумения, которые так усиленно занимали ученых[4].
История Египетского восстания не заимствована из Фукидида. Это доказывается не столько отдельными тенденциозными отклонениями, сколько общим пониманием дела и характером изложения. В то время как Фукидид рассматривает событие и рассказывает его как эпизод пентеконтаэтии, у Диодора оно с самого начала рассматривается с более широкой точки зрения и вдвинуто в ту всемирно–историческую обстановку, в которой оно по справедливости должно рассматриваться — в связи персидско–египетской истории. Изложение совершенно едино и восходит к одному источнику.
С полной уверенностью можно сказать, что источник хронологический и даже анналистический.
Диодор рассказывает, как вступил на престол Артаксеркс. Изложение ведется так, что продолжительность всего переворота не может превышать нескольких дней. Сейчас после убиения Ксеркса Артабан отправляется к принцу Артаксерксу, сейчас же Артаксеркс убивает брата, сейчас же после этого Артабан совершает свое покушение на жизнь Артаксеркса и убит им — именно сейчас; если бы между убийством Дария и покушением Артабана прошло некоторое время, Диодор должен был бы рассказать о вступлении Артаксеркса на престол раньше этого покушения. Этим и закончен 465 = Ol. 78.4 год. Следующий год (Ol. 79.1 = 464) выполнен рассказом о событиях в Греции. Под 463 = Ol. 79.2 годом Диодор опять возвращается к Персидской истории, рассказывает о том, как Артаксеркс начал править, как он наказал заговорщиков, словом — Диодор имеет в виду первый год царствования Артаксеркса, между тем как у него же он является вторым, если не третьим. Рекапитуляцией, с какой мы сейчас же встретимся, этого назвать нельзя: мы узнаем совершенно новые факты. У Диодора мы имеем промежуточный год, в течение которого ровно ничего не случается; стилистическими или композиционными соображениями этого объяснить нельзя. Точно также, как он под тем же годом находит возможным рассказать еще о сицилийских событиях, он мог рассказать о персидских под предыдущим. Ясно, что он имел основание рассказать об этих событиях именно под этим годом. Мне кажется, что есть следы, указывающие на некоторый пропуск в изложении Диодора.
После того, как Артабан убил царя, он ὥρμησε ἐπὶ τοὺς υἱοὺς τοῦ βασιλέως [выступил против сыновей царя]. Сыновей этих, рассказывает Диодор, было три: Дарий, Артаксеркс и Гистасп. Упоминание последнего могло, конечно, быть вызвано стремлением к полноте; но все таки невольно является у читателя вопрос о том, что же сталось с третьим, о котором в дальнейшем ни словом не упоминается, или, по меньшей мере, вопрос о том, в какой мере принимал его в соображение в своих планах Артабан; затруднение вызывается еще тем, что в собственном смысле ὁρμᾶν [выступить] против него Артабан не мог; он находился в отсутствии в Бактрии.
Все это, конечно, предположения, но они получат особое значение, если мы примем во внимание, что в действительности дело происходило вовсе не так гладко, как рассказывает Диодор. Артабан имел на своей стороне партию, которая не легко подчинилась царю. Мы имеем сведения о том, что некоторое время власть находилась в руках Артабана[5]. Мы знаем, что в Бактрии произошло восстание (Ctes. Dereb. pers. 31). Вероятно, что в этом восстании сыграл свою роль и третий сын Артаксеркса, сатрап Бактрии[6]. Трудно уклониться от предположения, что все эти события выполняли в источнике Диодора 464 год. Диодор их выпустил, но сохранил хронологическую рамку, хотя она у него и потеряла свой смысл.
Тем же хронологическим характером источника я объяснил бы, почему войска Мегабаза так долго остаются в Киликии (XI. 74. 5. 7) — пришлось выполнить год; здесь мы имеем характерную рекапитуляцию, служащую для удобства стилистического перехода от начала повествования, помещенного под одним годом, к его продолжению под другим. Этот характер рекапитуляции резко бросается в глаза: ἐπὶ τούτων [в этом году] (т. е. при эпонимах 460 — Ol. 80. 1 года) ϰατὰ μὲν τὴν Ἀσίαν οἱ τῶν Περσῶν στρατηγοὶ διαβάντες ἐπὶ τὴν Κιλιϰίαν [персидские стратеги в Азии перейдя в Киликию] (что случилось в предшествовавшем году и было в своем месте рассказано) ναῦς μὲν ϰατεσϰεύασαν… [приготовили суда … ] (что тоже было уже рассказано, как совершившийся факт) τὸ δὲ πεζὸν στρατόπεδον λαβόντες προῆγον [продвигались с сухопутным войском] (здесь начинается самый рассказ; характерен имперфект προῆγον [продвигались] рядом с предшествующими аористами), συμπαραπλεοντος δὲ τοῦ στόλου [тогда как флот следовал вдоль берега] — это именно и есть то, что в сущности должно было быть рассказано о факте под упомянутым годом.
Итак, источник Диодора хронологический, а тогда и приобретает свое значение тот факт, что хронология Диодора в данном случае независима от Фукидидовской: в то время как по Фукидиду (I. 108) война продолжалась шесть лет, Диодор определяет ее продолжительность только в четыре года.
Тенденция рассказа явно афинофильская[7], явно проникнутая афинским национальным тщеславием. Едва ли будет неосторожным предположить влияние Аттиды — источником она не была[8].
Рассказ о деятельности Эфиальта и об его убийстве написан сжато и в столь общих выражениях, что едва ли можно составить себе ясное представление об его составе и происхождении. Важно однако, что Диодор не только не знает имени убийцы Эфиальта, но прямо указывает на то, что оно неизвестно — ἄδηλον ἔσχε τῆν τοῦ βίου τελευτὴν [умер при темных обстоятельствах] — , что и препятствует сближению его рассказа с рассказами Аристотеля (Ἀθ. Πολ. 25) и Плутарха (Cim. 10)[9].
Следует история, так называемой, первой Пелопоннесской войны. Общий характер изложения может быть довольно точно определен[10]. Весь рассказ проявляет несомненные афинофильские тенденции. В течение всей войны мы не можем указать ни одного поражения Афинян. Затруднение представляет только объяснение этой тенденции. Конечно, весьма важную роль играют здесь личные симпатии Диодора, но они не могут объяснить всего. Многое нужно отнести на счет его источника, а так как мне представляется вполне ясным, что он имел в своем распоряжении несколько источников, то мне кажется всего вероятней предположить, что его общие симпатии, или, точнее выражаясь, сложившееся под влиянием исторической вульгаты общее представление о ходе войны побуждало его из различных, находимых им в источниках, версий отдавать предпочтение тем, которые передавали излагаемые им события в наиболее благоприятном для Афинян освещении.
При решении вопроса о происхождении рассказа, мы прежде всего должны отказаться от сравнения с Юстином: его изложение представляет собой неразрешимую путаницу Фактов и риторических блесток, в которые я отказываюсь внести какой нибудь порядок[11].
Что касается Фукидида, то я считаю себя в праве смело утверждать, что Диодор им непосредственно пользовался. Возражения Унгера, мне кажется, не доказывают противного. Стоит указать на Эгинский эпизод, которого тождественность с Фукидидовским рассказом слишком ясна. Тождественность цифр, сходство отдельных выражений сами по себе еще не много доказывают, но за то весьма существенно поразительное сходство в рассказе о битве при Танагре вплоть до момента встречи обоих войск. Именно та часть Диодоровского рассказа, в которой мы замечаем отступление от Фукидида, более всего покажет истинное отношение обоих писателей. Афиняне, говорит Фукидид (I. 107. 3), собирались помешать на кораблях Спартанцам, если они попробуют воспользоваться в своем пути Крисейским заливом. Пройти чрез Геранею Спартанцы не считали безопасным, ибо Геранея трудно проходима и всегда охранялась Афинянами ϰαὶ τότε ἤσθάνοντο αὐτοὺς μέλλοντας ϰαὶ ταυτῃ ϰωλύσειν [и тогда узнали, что те собирались воспрепятствовать им]. У Диодора все то, что, по Фукидиду, Афиняне собираются совершить, уже совершено, но это есть не что иное, как развитие и продолжение того, что сказано у Фукидида — текст это покажет с достаточной ясностью: ἐστράτευσαν ἐπ᾿ αὐτοὺς παραλαβόντες τοὺς Ἀργείους ϰαὶ θετταλούς. ϰαὶ πεντήϰοντα μὲν ναυσί, στρατιώταις δὲ μυρίοις ϰαὶ τετραϰισχιλίοις ἐπιβαλόντες[12] αὐτοις, ϰατελάβοντο τὰς περὶ τὴν Γεράνειαν παρόδους [они направили против них армию, включив в нее аргивян и фессалийцев; намереваясь напасть на них с пятьюдесятью кораблями и с четырнадцатью тысячами человек, они заняли проход около горы Геранея]. Здесь, конечно, корабли не имеют никакого смысла — они не могут иметь отношения к Геранейскому проходу, у Фукидида они совершенно уместны. Диодор хотел переработать свой оригинал и не сумел этого сделать; еще ясней это из дальнейшего. Спартанцы, рассказывает Диодор, остались в Танагре. Когда же Афиняне пришли в Беотию…, но ведь тогда они должны были оставить Геранею. Объяснить себе этот уход, сам по себе, можно, но ведь всякий писатель рассказал бы и факт ухода. Фукидид этого не должен был делать, так как, по его рассказу, Афиняне вовсе и не были в Геранее, и, следуя ему, точно также не делает этого Диодор.
В дальнейшем Диодор пользуется отличным от Фукидида источником; весьма вероятно, что он и раньше заглядывал в этот источник, и тогда заимствованием из него я объяснил бы цифру 50 кораблей, которой нет у Фукидида.
В описании второй части битвы Busolt[13] видит дублет, которого он однако не ставит на счет Диодора, так как то же, что рассказывает Диодор, мы находим у Павсания (I. 29. 9): μελλούσης Ἀθηναίων ἐν Τανάγρᾳ γενέσθαι πρὸς Βοιωτοὺς ϰαὶ Λαϰεδαιμονίους μάχης ἀφίϰοντο Ἀθηναίοις Ἀργεῖοι βοηθοῦντες, ϰαὶ παραυτίϰα μὲν ἔχοντας πλέον τοὺς Ἀργείους νὺξ ἐπελθοῦσα ἀφείλετο τὸ σαφὲς τῆς νίϰης, ἐς δὲ τὴν ύστεραίαν ὑπῆρξε ϰρατῆσαι Λαϰεδαιμονίους, Θεσσαλῶν προδόντων Ἀθηναίους [когда предстояла битва под Танагрой между афинянами и между беотийцами и лакедемонянами, аргивский отряд пришел на помощь афинянам. Вначале аргивяне одерживали уже верх над ними, но наступившая ночь помешала им явно закрепить за собою победу; на другой же день лакедемонянам удалось победить их, так как фессалийцы изменили афинянам].
Конечно, мы здесь имеем двухдневное, дважды начатое сражение, но видеть здесь дублет нет основания. Почему бы в самом деле сражение не могло быть прервано с наступлением ночи? Потому, что Фукидид об этом ничего не рассказывает? Но, при крайней сжатости Фукидидовского рассказа, аргументировать ex silentio [из умолчания] крайне опасно.
Во всяком случае ясно, что мы у Павсания имеем вовсе не то же самое, что у Диодора. Уже то, что у Павсания Лакедемоняне оказываются победителями, составляет очень крупное его отличие от Диодора. Можно было бы сказать, что Павсаний в этом отношении отступает от своего источника: он знал победную эпиграмму Лакедемонян (V. 10. 4) и мог на основании ее говорить и вопреки источнику об их победе. Конечно, само по себе такое предположение возможно, но оно должно было бы быть доказано, а это едва ли возможно: вся постройка фразы Павсания антитетична; указание перевеса Аргивян в первый день битвы имеет смысл только тогда, когда ожидается указание их поражения во второй день. Далее, не менее важное значение имеет то, что Павсаний вообще говорит о первоначальном перевесе Аргивян, и, наконец, нельзя не указать на то, что, по Павсанию, Фессалийцы переходят на сторону Лакедемонян только на второй день битвы.
Если это так, то, отрицая дублет Павсания, мы тем самым не должны отрицать его у Диодора. Весьма вероятно, что измена Фессалийцев в первый день, как ее рассказывает Диодор, заимствована из рассказа о втором дне — в первый день она не оказывает никакого влияния; но дальше простой вероятности мы не можем зайти; правда, в виду общего характера рассказа о первой Пелопоннесской войне, вообще изобилующего дублетами, эта вероятность приобретает свое значение.
Вероятным представляется мне также, что в описания второй части битвы мы имеем аналогию к битве при Евримедонте.
Переходя к битве при Ἁλιεῖς, я с особенным удовольствием вижу себя в полном согласии с Unger’ом[14], который доказывает, что Диодор дважды рассказывает одно и тоже, когда пишет: Κορινθίοις ϰαὶ Ἐπιδαυρίοις ἐνστάντος πολέμου, ἐστράτευσαν ἐπ᾿ αὐτοὺς Ἀθηναῖοι, ϰαὶ γενομένης μάχης ἰσχυρᾶς ἐνίϰησαν Ἀθηναῖοι, μεγάλῳ δὲ[15] στόλῳ ϰαταπλεύσαντες πρὸς τοὺς ὀνομαζομένους Ἁλιεῖς, ἀνέβησαν εἰς τὴν Πελοπόννησον ϰαὶ τῶν πολεμίων ἀνείλον οὐϰ ὀλίγους [при начале войны с коринфянами и эпидаврийцами афиняне выступили против них, и в произошедшем жестоком сражении победили афиняне; отплыв же с большим флотом к так называемым Галиям, вошли в Пелопоннес и перебили немало врагов]. Я думаю, однако, что вторая часть дублета заимствована из Фукидида; вероятно, во всяком случае, что Диодор этим местом не обязан Эфору; Эфор не давал бы объяснения слова Ἁλιεῖς [Галия] словом ὀνομαζομένους, [так называемые] так как он это слово упоминал и объяснял по другому более раннему случаю. Стефан Византийский цитирует место Эфора, указывая книгу (s. v. Ἁλιεῖς. Miiller F. H. G. I стр.261 frg. 98).
Первая часть дублета совершенно обща: ни одного имени, ни одного определенного факта — имей их Диодор в своем распоряжении, он их едва ли выпустил бы для того, чтобы отличить оба им описываемые сражения.
Далее, Unger[16] сделал то же наблюдение относительно рассказа о битве при Энофитах; и здесь одно и то же рассказано дважды, и здесь один из рассказов лишен всяких деталей, не имеет обозначений места и т. д. Диодор сам это отмечает, жалуясь на то, что историки не сообщили οὔτε τὸν τρόπον οὔτε τὴν διάταξίν [ни его ход, ни боевой распорядок] сражения, хотя оно так важно. Нет никакого основания подвергать это замечание Диодора сомнениям. Он нашел в своем источнике описание битвы без точных данных — он не разобрал, что это та же битва, о которой он дальше говорит — он не нашел у историков сведений об этой битве. Busolt[17] допускает, что в основании дублета лежат два различных источника: Аттида и Фукидид — мы это допущение должны зарегистрировать; если Busolt говорит о том, что этими двумя источниками пользовался Эфор, а не Диодор, то это вытекает из его общего взгляда на состав Диодоровского изложения, для нас никогда не обязательного.
Но еще в третий — если считать и рассказ о битве при Танагре, в четвертый — раз мы сталкиваемся если не с дублетом, то, во всяком случае, с фактом пользования Диодором двумя источниками. Я говорю о Мегарском походе. Правда, и Фукидид (I. 105) рассказывает о двух сражениях, и возможно, что две рассказанные Диодором битвы действительно соответствуют Фукидидовским. О второй мы вообще судить не можем, так как образовавшаяся в тексте Диодора лакуна могла поглотить и описание битвы в Кимолии, но и самого имени Кимолии у Фукидида нет; это имя для обозначения Мегарской местности встречается крайне редко, быть может, вообще только в данном месте, и едва ли можно допустить, что Диодор (или Эфор) его выдумал. Оно взято из источника. Итак, по крайней мере трижды мы имеем у Диодора следы двух различных источников. Не дает ли это нам право заключить, что рядом с Фукидидом Диодор пользовался еще другим источником, сведениями которого он расширял рассказ Фукидида. Был ли этот второй источник Аттидой, этого нельзя с уверенностью утверждать. Разве знаменитое место Платоновского Менексена (peg. 242), свидетельствующее нам ту же версию Танагрской битвы, которую мы имеем у Диодора, непременно должно восходить к Аттиде? То, что версия благоприятна для Афинян, еще ничего не доказывает.
Представляемые рассказом Диодора затруднения становятся все многочисленней, но мне кажется, мы можем их разрешить, если обратим внимание на следующие обстоятельства.
1) Диодор рассказывает о ведении войны в Мегаре, причем он предпосылает довольно обстоятельное изложение борьбы Мегарян с Коринфянами. Из спора из–за пограничных земель возникла война. Сначала вся война заключалась во взаимных грабежах, но затем Мегаряне, все более страдавшие в этой борьбе, заключили союз с Афинянами, и из этого союза вытекают все те события, ради которых и начал свой рассказ Диодор.
Могло ли все это случиться в один год? Это само собой невероятно. Но мы знаем еще из Фукидида (I. 103. 4), что союз Афинян с Мегарой существовал уже давно и был одной из причин, вызвавших войну. Диодор и не думает о хронологии. Его рассказ есть не что иное, как введение, каких мы у него встретим не мало — но какое основание имеют тогда рассуждения Unger’а, строго определяющего точную хронологию событий Диодора и делающего из этого значительные выводы?
Изложение Диодора может легко быть объяснено. Возникновение войны в Мегаре объясняется у Фукидида, как диверсия против Афинян, имеющая целью отвлечь их от Эгины. Этой причиной Диодор не мог воспользоваться, так как у него Эгинский эпизод рассказан уже раньше. Ему приходится найти новую причину, и он нашел ее в Коринфско–Мегарской распре, которую он знал и которой он хотел воспользоваться. Этим было изменено все описание, изменена и основная точка зрения. Действие направлено против Мегары, Афиняне только посредственно, как союзники Мегарян, привлечены к участию — у Фукидида мы имеем совершенно обратное: Коринфское нападение превращено в один из фактов правильной войны.
2) Второе, на что следует обратить внимание, — это история событий, явившихся результатом Танагрской битвы. Обе воюющие стороны заключают четырехмесячное перемирие, о котором Фукидид ничего не знает. Лакедемоняне пользуются этим временем для того, чтобы упорядочить положение дел в Беотии в смысле благоприятном для господства Фив над остальными беотийскими городами; когда они покончили с этим делом, Афиняне вторгаются в Беотию, сражаются и побеждают. С кем они сражаются? Каждый, кто хотя бы очень внимательно прочтет в первый раз место Диодора, невольно подумает, что сражение происходит с Лакедемонянами, и данная Диодором мотивировка нападения — τὴν ἐπιβολὴν τῶν Λαϰεδαιμονίων διαϰόψαι στεύδοντες [стремясь разрушить замысел лакедемонян] — только укрепит его в этом мнении. Но скоро возникают сомнения. Если Афиняне хотели διαϰόψαι τὴν ἐπιβολὴν [разрушить замысел] Лакедемонян, им следовало бы поспешить несколько раньше, теперь они не могут помешать ἐπιβολὴν, которая уже совершилась. Да Диодор и сам говорит, что имеет в виду Беотян.
Что здесь далеко не все в порядке, показывает уже изложение Busolt'а[18], который всю историю спартанского вмешательства в беотийские дела рассказывает по Диодору, но относит событие ко времени, предшествующему битве при Танагре. Не буду останавливаться на том, что исторически подобный порядок событий мне представляется не вполне вероятным: до поражения Афинян Спартанцам едва ли могло показаться удобным возбуждать против себя беотийские города; подчинять их Фивам — значило прямо делать из них верных союзников Афинян; для меня достаточно того, что построение Busolt’а совершенно произвольно. Дело объясняется проще. Диодор забыл рассказать об уходе Спартанцев — и я могу себе объяснить это только тем, что рассказ о Фиванско–Лакедемонском союзе он заимствовал из нового источника, которому вовсе не было нужды рассказывать о том, что Спартанцы ушли из Беотии: ведь этот источник мог и не рассказывать о битве при Энофитах. Этот источник был особенно осведомлен в Фиванских делах — тоже факт, который нам в виду дальнейшего не мешает зарегистрировать. Что Диодор имеет относительно Фив некоторые самостоятельные данные, нам помимо него неизвестные, мы уже отмечали[19].
Поход Толмида рассказан у Диодора очень подробно, но следует проводить отличие между анекдотом о хитрости, при помощи которой Толмид собрал свое войско, и остальными фактическими данными Диодора; что касается последних, то мы должны отметить значительные отступления от Фукидида. Фукидид (I. 108. 5) рассказывает, что Толмид объехал вокруг Пелопоннеса, сжег верфь спартанцев, взял город Коринфян Халкиду, высадился в Сикион и разбил Сикионян. Рассказ Фукидида крайне сжат. Он сообщает ряд успехов Афинского оружия в борьбе против спартанцев и их союзников, он рассказывает только то, что имеет прямое отношение к поездке Толмида вокруг Пелопоннеса. Заключать ex silentio Фукидида мы не имеем права: могло случиться многое, что он счел нужным опустить.
Диодор знает многое из опущенного Фукидидом. Афиняне начинают с Метоны, — но так как Лакедемоняне приходят на помощь, то они поспешно уходят и сжигают Гитеон. Оттуда они продолжают свое плавание вокруг полуострова, совершают экскурсию в Кефалонию, захватывают Закинф, заключают союз с некоторыми Кефалонскими городами, вплывают в залив и основывают Навпакт, где селят Мессенян, только что закончивших свое восстание.
Об основании Мессенской колонии в Навпакте и уже имел случай высказаться в моем труде о Мессенских войнах[20]. Там же я указал, что исторически этот факт не связан с походом Толмида. Тем не менее, приурочение поселения Мессенян в Навпакте к этому походу должно было быть засвидетельствовано Диодору и не могло явиться плодом его собственной комбинации; он, наоборот, постарался бы, если бы мог, избегнуть этого противоречия. Начало Мессенского восстания он отнес к 469 г., списал у Фукидида, что оно продолжалось 10 лет, и не мог по собственному побуждению кончить его только теперь, в 459 г,; он должен был быть побужденным к этому указанием какого нибудь из своих источников. Объяснение возникновения приурочения дано в указанной моей книге. Но и в остальном комплекс сообщенных Диодором фактов не может быть им самостоятельно придуман. Почти все — и даже некоторые, им не сообщенные — мы можем подтвердить свидетельствами других авторов.
Если Эсхин (II. 75) сообщает, что Толмид с 1000 человек прошел поперек через весь Пелопоннес, то это, вероятно, есть не что иное, как плод ораторского увлечения и недомыслия — оратор только разукрасил известие о плавании вокруг полуострова. Схолиаст к указанному месту имеет очень детальные указания: объехав вокруг Пелопоннеса вместе с Афинянами, Толмид получил великую славу и взял Βοιαί и Киферу в архонтство Каллия. ἐνέπρησε δὲ ὁ Τολμίδης ϰαὶ τὰ νεώρια τῶν Λαϰεδαιμονίων [сжег Толмид и верфи лакедемонян]. Последние слова уже чисто грамматически производят впечатление прибавки — замечательно, что факт сожжения верфи прибавлен после указания архонта, при котором произошли остальные указанные события. Если же мы к этому еще присоединим, что прибавленная фраза дословно совпадает с Фукидидовской ϰαὶ τὸ νεώριον τὸ Λαϰεδαιμονίων ἀνέπρησεν [сожгли верфь лакедемонян], то станет ясным, что схолиаст к заимствованным из другого источника указаниям о походе Толмида прибавил из Фукидида известие о сожжении верфи. Первый из указанных источников в значительной мере совпадает с тем, которому следует Диодор. Оба относят событие к году архонтства Каллия.
Еще больше имеет Павсаний (I. 27. 5); кроме Βοιαί [Бойев] и Киферы, в указании которых он совпадает с схолиастом к Эсхину, он указывает еще на Сикион — , что заимствовано из Фукидида, с указанием которого совпадает кое–где дословно, — но из дальнейшего ясно, что он нашел в своем источнике еще более; Толмид ἄλλους τε ἐϰάϰωσε ϰαὶ Πελοποννησίων τὴν χώραν [разорил и других и страну пелопоннесцев]; ἀλλοι [другие] — не Пелопоннесцы; мы в полном праве видеть в них Кефалонян. Таким образом мы у Павсания — explicite [явно] или implicite [невольно] — находим весь тот комплекс фактов, который мы имеем у Диодора, причем они в значительной мере совпадают с данными схолиаста к Эсхину; мы можем, таким образом, реконструировать тот один и единый источник, которому следовал Диодор. Не он соединил отдельные факты. Приписать ли их соединение комбинации его источника, это для меня представляется очень сомнительным. Указание никому не известных Βοιαί производит впечатление строгой фактичности. Busolt[21] едва ли не прав, когда видит во всей версии следы преувеличения аттического источника.
Остается еще коснуться стратегемы, при помощи которой Толмид набирает своих 4000 человек. Первоначальное число 1000 древнее Эфора — мы находим его уже у Эсхина в речи περὶ παραπρεσβείας [о преступном посольстве]; это число составляет зерно всего рассказа, без которого он весь немыслим. Плутарх (Pericles 18) сообщает, что Толмид собрал 1000 волонтеров, чтобы с ними отправиться в Беотию. Поход характеризуется, как частное предприятие. К анекдоту Диодора это отношения не имеет; общего — число 1000 и указание на сбор волонтеров, но у Диодора волонтеров не 1000, а 3000, и предприятие не имеет частного характера. Число 1000 есть общая традиция — Диодор имеет 4000, и в объяснение этого числа он рассказывает о хитрости Толмида — это и есть στρατήγημα, одно из тех, которые так любит Диодор. Полиэн (III. 3), вероятно, прямо из Диодора внес его в свой сборник[22].
Укажу еще на некоторые неловкости в самом изложении. Уж не говоря о том, что Диодор не указывает в своем месте на то, что Толмид имеет право выбирать по своему произволу людей для своего похода, странно повторение — βουλόμενος λαθραίως πλέονας ὁπλίτας ἐξαγαγεῖν [желая скрытно вывести большее число гоплитов] и σπεύδων μὴ μόνον τοὺς τεταγμένους ἐξαγαγεῖν [спеша вывести не только уже взятых в строй], причем первая фраза едва ли имеет смысл: λαθραίως Толмид не мог и не хотел взять с собой до 3000 человек. Первая фраза кажется составленной по второй и составленной неудачно. Едва ли удачно и противоположение: οἱ μὲν πολίται… ὁ δὲ Τολμίδης [граждане … но Толмид]; логически могла бы быть оправдана только причинная связь. Трудно, поэтому, уйти от предположения, что Диодор неудачно присоединил к изложению своего основного источника στρατήγημα, которое он нашел в постороннем источнике, пожалуй — в сборнике стратегем.

---

[1] Стр. 140 слл.
[2] Мои критики (проф. Фон–Штерн и Зелинский), которым я, пользуясь настоящим случаем, приношу искреннюю благодарность, раскрыли в моем анализе ряд ошибок; однако, как я позволяю себе думать, их замечания не подрывают верности главного вывода.
[3] Замечу, что и вообще текст излагающих мотивы нападения на Микены параграфов представляется мне сильно испорченным.
[4] Ср. Busolt о. 1. III¹ стр.321 пр. 4.
[5] Syncell. pg. 478 Bonn. Euseb. ap. Hieron. a. 1552 Abr. Ol. 78, 4=465 cp. Nöldecke y Pauly–Wissowa II. 1312.
[6] Не могу отрицать влияние на наш рассказ начала Ксенофонтовского анабазиса.
[7] Cp. Holzapfel, o. 1. стр.26.
[8] Диодор знал и Фукидидовскую версию, выразившуюся в речи сиракузца Николая XIII. 25. 2. Противоречия с XII. 3. нет.
[9] Cp. Busolt. о. 1. III. 1. стр 240 пр. Гершензон, Афинская полития Аристотеля стр.75 сл.
[10] Cp. ex. gr. Holzapfel, о. 1. стр.25 сл,
[11] Phil. 41 стр.124.
[12] Так читают рукописи, и я не вижу необходимости изменять текст; в крайнем случае можно воспользоваться конъектурой Hertlein’а ἐπιβαλοῦντες [атакуя]; принятая Vogel’ем в текст конъектура того же Hertlein’а ἐπιβουλεύοντες [злоумышляя] фактически не вносит никаких изменений.
[13] о. 1. III 1. 315 пр. 1.
[14] o. 1. стр.114.
[15] Слово δὲ [же] читается в Р.; неправ, поэтому, Unger, когда ссылается на асиндетичность предложения.
[16] о. 1. стр.124.
[17] о. 1. III. 1. стр.318 пр. 1.
[18] o. 1. III. 1. стр.312.
[19] Ср. стр.86.
[20] o. 1. стр.186 сл.
[21] о. 1. III. 1. стр.326 пр. 1.
[22] У Диодора, как кажется, число триер должно считаться вперед определенным; Толмид обещает взять 1000 человек εἰς τὰς τριήρεις [на триеры]. Так и понимает Полиэн: ποντήϰοντα τριήρεις ἐπλήρωσεν ἀντί χιλίων τετραϰισχιλίοις ἀνδράσιν [заполнил пятьдесят триер вместо тысячи четырьмя тысячами мужей].
Busolt (1. 1.) указывает на то, что 4000 человек на 50 триер слишком много. Действительно, мы имеем доказывающие это цифры. 2000 гоплитов на 90 триер Thuc. I. 61. 4000 — на 100. II. 56, 2000 на 60. III.91. 1000 на 30. C. I. A. I 54. cp. Boeck. Haushaltung, u. s. w. I² 344. Но здесь мы имеем не экипаж, а сухопутные войска, рассчитывают не на морские сражения, а на грабеж берегов, к тому же обстоятельства экстраординарные. В Сицилию было послано на каждом корабле 100 человек.