Полотняные книги

Важным источником Макра были libri lintei, полотняные книги. Ливий упоминает Макра в трех из семи фрагментов, которые он приводит (fr.16.18.19 = 13.14.15 P) в контексте этого документа, и поэтому использование libri lintei рассматривается как важная характеристика его работы. Лишь раз Ливий цитирует полотняные книги, не ссылаясь на Макра (Liv. 4,13,6-7 = fr. 17 = 27 P). Опять же предполагается, что он он взял эти данные из Макра. То же самое касается пассажа у Дионисия Галикарнасского (11.62.3 = fr.16a), где он упоминает священные и скрытые книги (ίεραί τε και άπόθετοι βίβλοι) совсем как и Ливий в 4, 7, 12 (fr.16 = 13P). Эти книги, получается, идентичны libri lintei. Из Ливия в 4,23,1 (fr.18 = 14 P) также видно, что наряду с Макром Кв. Элий Туберон тоже видел полотняные книги.
Для оценки этого источника мы также полностью зависим от Ливия и Дионисия, потому что за пределами этих двух авторов нельзя найти никаких дальнейших свидетельств о полотняных книгах у Макра. Это также означает, что Макр и Туберон были, вероятно, единственными пользователями этого источника. Наши знания ограничены следующими пятью отрывками:
1) Liv. 4,7,10-12: «Интеррекс Тит Квинкций Барбат назначил консулами Луция Папирия Мугилана и Луция Семпрония Атратина. В их консульство был возобновлен договор с ардеянами; и это доказывает, что они были консулами того года [444 г.], хотя ни в старых летописях, ни в списках должностных лиц они не упомянуты. Я полагаю, что правление военных трибунов пришлось на начало года, из–за чего имена избранных вместо них консулов были пропущены, как если бы трибуны оставались у власти весь год. Лициний Макр пишет, что их имена значатся в договоре с ардеянами и полотняных книгах храма Монеты».
В заявлении, что в 444 г. до н. э. также правили консулы, Ливий цитирует Лициния Макра, который, в свою очередь, опирался на договор с Ардеей и на libri lintei.
2) Dionys. Hal. 11,62,2-3: «Они, назначив выборы должностных лиц, предоставили решение народу — желает ли он избрать военных трибунов или консулов. Поскольку народ решил придерживаться древних обычаев, они предоставили желающим из патрициев домогаться консульской власти. Вновь были избраны консулы из патрициев, а именно, Луций Папирий Мугиллан и Луций Семпроний Атратин, брат одного из отказавшихся от военного трибуната. 3. Эти две магистратуры, обе облеченные верховными полномочиями, были у римлян в течение того же самого года. Однако обе они отмечены не во всех римских летописях, но в некоторых только военные трибуны, в других — консулы, в немногих же — и те, и другие. Мы согласны с последними и не без причины, но опираясь на свидетельства из священных и тайных книг».
Говоря, что в 444 г. до н. э. трибуны с консульской властью и консулы в одном году правили в Риме, Дионисий опирается на свидетельства «священных и скрытых» книг.
3) Liv. 4,13,6-7: «Консулом в шестой раз становится Тит Квинкций Капитолин — человек наименее удобный для того, кто замыслил переворот, с ним был избран Агриппа Менений по прозвищу Ланат [439 г.]. А Луций Минуций был то ли вновь избран, то ли уже раньше поставлен распорядителем продовольственного снабжения на неопределенный срок, пока того требует дело; ничего не известно, разве то, что в полотняных книгах упоминается среди должностных лиц обоих годов и имя распорядителя».
Ливий берет из полотняных книг или из Макра информацию, что на протяжении 441 и 440 гг. до н. э. среди магистратов был praefectus.
4) Liv. 4,20,8: «В чем тут ошибка и почему в столь древних летописях и в списке должностных лиц, хранящемся в храме Монеты в виде полотняных книг, свидетельства откуда беспрестанно приводит Макр Лициний, Авл Корнелий Косс числится консулом десятью годами позднее, вместе с Титом Квинкцием Пеном — это общий предмет размышленья для всех».
Ливий берет из древних истотрических произведений и из Лициния Макра, источником которого является libri lintei, информацию, что А. Корнелий Косс был консулом через десять лет после своей победы против Ларса Толумния, царя Вей, в 428 г. до н. э.
5) Liv. 4,23,1: «Эти же консулы, по сведениям Макра Лициния, были избраны и на следующий год [434 г.]: Юлий — в третий раз, Вергиний же — во второй. (2) А Валерий Антиат и Туберон называют консулами того года Марка Манлия и Квинта Сульпиция. Однако, несмотря на разноречивость сведений, и Туберон, и Макр объявляют своим источником полотняные книги и ни тот ни другой не замалчивают сообщений древних авторов о том, что в том году избирались военные трибуны. (3) Лициний предпочитает уверенно следовать полотняным книгам, Туберон сомневается в их достоверности».
Ливий цитирует Макра, Валерия Антиата и Туберона для должностных лиц 434 года до н. э. Макр и Туберон приводят разных консулов, но, по словам Ливия, оба полагаются на libri lintei.
Следовательно, libri lintei были документом, который содержал хронологический список магистратов и хранился в храме Юноны Монеты. Должностные лица (три пары консулов ​​и один префект), которых Ливий и Дионисий приводят из Макра, относятся к 444-428 г. до н. э., то есть к относительно короткому периоду. Кроме того, заслуживает внимания обстоятельство, что оба автора упоминают об этом источнике впервые за 444 год до н. э. Это может означать, что список был доступен только в этом году и что он, возможно, был частичным. Однако, когда libri lintei не начинались до введения трибуната с консульской властью (то есть 444 г. до н. э.), удивительно, что Ливий цитирует их только в связи с консулами и никогда в связи с tribuni militum. Даже в 444 и 434 годах до н. э. у них были консулы, тогда как annales prisci приводили трибунов с консульской властью.
Возможно ли, что в полотняных книгах были консулы вместо трибунов с консульской властью? Ливий цитирует их только дважды как противоречащие annales prisci. Поэтому мы должны полагаться на гипотезу: либо libri lintei обычно соответствовали остальным фастам, либо отклонялись только в отдельных случаях, либо Ливий не обращал внимания на дальнейшие расхождения, либо Макр не вмешивался повсюду в отклонения от своего источника. Поэтому полотняные книги — очень загадочный документ, который внезапно появляется у Ливия и Дионисия и также неожиданно исчезает.
Соответственно, современные исследования кардинально разделились по отношению к libri lintei. Нибур, Швеглер и Гутшмид признают, что Макр использовал внелитературные документы и тем самым положительно отличается от других историков, которые были чистыми литераторами. Но с Моммзена начинается критика Макра: заявления libri lintei дескать не заслуживают доверия, так как на этом раннем этапе не было ни abrogatio, ни subrogatio; поэтому полотняные книги являются подделкой, а имя фальсификатора — Макр. Без них мнимый договор с Ардеей в 444 г. до н. э. остался бы без подтверждения. Под следующим годом Макр — также из ниоткуда — добавил первую цензуру, чтобы придать достоверности своему изложению. Почему Моммзен считает Макра способным на подобные фальсификации, он указывает в том же отрывке: кто знает «римский революционный период и партийную позицию Макра в частности», не удивится тому обстоятельству, что в то время было возможно распространять антикварную ложь для практических целей». Поэтому Макр обвиняется во вмешательстве в политическую пропаганду. В глазах Моммзена он представляет демократическую сторону. Его цель состояла в том, чтобы почтить ликвидированную Суллой цензуру рассказами о древности. Против этой аргументации можно возразить двояко: во–первых, для предполагаемых макровых вымыслов о 444 г. до н. э. трудно найти мотив. Почему Макр должен был придумать libri lintei, чтобы узаконить введение дополнительной пары консулов в 444 г. до н. э.? Нужно было предположить, что он хотел провести псевдонаучную дискуссию и поэтому не боялся выдумывать.
Во–вторых, разработанный Момзеном тенденциозный тезис весьма сомнителен. Римскую политику нельзя уложить в партийную схему, что было бы необходимым условием того, что политические лагеря боролись и в области историографии. Поэтому вердикт Моммзена о libri lintei характеризуется априорными аргументами и поэтому должен рассматриваться с большим скептицизмом.
Фундаментальные сомнения в существовании полотняных книг были высказаны вслед за Моммзеном Клотцем, Вернером и Тимпе. Клотц утверждает, что libri lintei не могут быть подлинным документом, так как scriptores antiqui у Ливия в 4,23,1 приводили других магистратов. Клотц, похоже, не считает, что источником Макра может быть независимый документ. Макр, по его словам, изобрел libri lintei, чтобы не называть трибунов с консульской властью. В другом месте Клотц утверждает, что Макр изобрел libri lintei в ответ на критику Клавдия Квадригария традиции ранней республики: полотняные книги должны были заменить разрушенные галльским огнем документы. Своей фальсификацией Макр якобы хотел придать своему рассказу внешний вид подлинности.
Вернер считает и приведенное Макром соглашение с Ардеей, и полотняные книги подделками, и Тимпе видит в обращении Макра к «его якобы заново открытым libri lintei» жалкую попытку придать серьезность изображению ранней республики придуманными документами. Это соответствует общей характеристике «младшей анналистики»: благодаря псевдоточности создать видимость подлинности. Здесь тоже нужно было бы обвинить Макра в очень далеко идущей недобросовестности. Он не только хотел бы уделить больше внимания своему повествованию, что, по его мнению, было правильно, «изобретенной» libri lintei, но сознательно вводил в заблуждение своих читателей якобы серьезным изучением различных источников и упоминанием противоречий и неясностей (ср. Liv. 12,13,7,23,1). Это кажется невероятным. Хотя исторические спекуляции и реконструкции древних авторов и их критерии в обращении с источниками часто не убеждают с точки зрения современного историка, их все же следует отделять от сознательных фальсификаций.
Тем исследователям, которые считают libri lintei вымышленными, не удается убедительно объяснить, почему Макр должен был их изобрести. Следует предположить, что Макр создал исторические псевдо–проблемы, чтобы придать своей работе вид скрупулезного изучения источника. Вот почему фон Унгер, Петер, Белох и Мюнцер неоднократно утверждают, что libri lintei — настоящий документ. Петер справедливо утверждает, что даже современники Макра могли легко обвинить его в подделке. Белох также согласен с этим аргументом, а Мюнцер указывает, что любой, кто обвиняет Макра в грубом подлоге, должен также доказать, зачем он это сделал. Как мы видели выше, это как раз не удается критикам. Петер также ссылается на тот факт, что, согласно Ливию (4, 23,2-3), и Туберон видел libri lintei, независимо от Макра, так как он позаимствовал из них дополнительную пару консулов 434 г. до н. э. Однако маловероятно, что оба они сослались бы на фиктивный источник сговорившись.
Фриер предполагает, что Ливий указывает каждый раз, когда Макр и полотняные книги расходятся с остальных традицией. Однако это всего лишь гипотеза. Мы не можем с уверенностью сказать, что целью Макра было поддерживать традиционные фасты с помощью своего источника. Возможно, Макр хотел указать на ненадежность фастов.
Кроме того, видение его работы как ответ Квадригарию возможно, но не убедительно. Во–первых, оба автора, вероятно, писали одновременно, так что и работа Квадригария может восприниматься как ответ Макру. Во–вторых, использование Макром libri lintei и договора с Ардеей как исторических источников можно более убедительно объяснить, если рассматривать их в рамках антикварных исследований, которые также засвидетельствованы у Макра. Его интересовали вопросы римского культа (fr. 2 = 1 P) и календаря (frr. 5.6 = 3.4 P), происхождение государственных учреждений (frr. 7.13 = 10.9 P) и религиозные темы (fr. 21 = 17 P).
Что же касается периода написания libri lintei, то мнения исследователей, считающих этот каталог действительно подлинным, сильно различаются. Петер подозревает, что он был составлен после галльского пожара. Огилви говорит о 2 веке до н. э., Фриер — о времени между основанием храма Монеты в 344 до н. э. и превращением храма в римский монетный двор около 269 г. до н. э.
Поэтому, если бы мы присоединились к этим исследователям, мы бы пришли к выводу, что libri lintei не были подделкой, и Макр использовал новый документ, не использованный его предшественниками. В каком–то смысле Макр тогда следовал бы исторической критике и сравнивал разные источники.
Тем не менее, трудно определить ценность этой критики, поскольку мы не знаем, насколько древними были полотняные книги, если они действительно существовали, или были ли они независимым источником. Более того, если выяснится, что информация в полотняных книгах неизменно неверна, это прольет весьма неблагоприятный свет на этот источник и на Макра. Документ, который состоит из громких неточностей, вряд ли является подлинным. Надежность libri lintei, тем не менее, трудно определить, поскольку отдельные данные не могут быть априорно отвергнуты или не одобрены. Это касается как консулов ​​444 г. до н. э., так и префектов 441 и 440 г. до н. э. и консулов 434 г. до н. э. Первая консульская пара была поставлена под сомнение Моммзеном, потому что abdicatio и subrogatio являлись в то время анахронизмами. У Ливия в 5,17,3-4 под 397 г. до н. э. мы найден другой пример abdicatio трибунов с консульской властью. Хотя Лойз также считает, что suffectio невозможно в этот период, он все же сохраняет консульскую пару Макра, предоставляя им собственный год полномочий. Этот тезис также представлен Фриером. Соответственно, мы не можем сказать априорно, что показания libri lintei здесь неверны.
Что касается praefectus 441 и 440 до н. э., то и здесь не ясно, является ли свидетельство libri lintei ошибочным. Моммзен напоминает, что должность praefectus annonae относится к более позднему времени. Однако этот источник также не доказывает, что должность не могла существовать раньше. Кроме того, следует учитывать возможность того, что Макр нашел в своем источнике название praefectus и интерпретировал его как praefectus annonae. Это было бы попыткой примирить запись в его источнике с традицией, согласно которой Минуций стал зерновым интендантом. Опять же здесь нельзя говорить о макровой подделке.
Что касается консулов 434 г. до н. э., то Форсайт критикует аномалию двойного консульства. Но как показывает мнение Моммзена, в Риме первоначально разрешались замены. Однако было бы уникально, если бы оба консула продолжили работу. Кроме того, случай с консулами 434 г. до н. э. показывает, что libri lintei не всегда ясно интерпретировались, так как Макр и Туберон ссылаются на этот документ для разных консульских пар. Ошибка могла быть здесь у Макра, который неправильно истолковал свой источник.
В результате ценность информации, поступающей из libri lintei, нельзя точно определить. Однако фальсификация документа не может быть доказана. Если в списке были ошибки, это может быть связано с самим списком, а также с интерпретацией Макра. Однако определение «ошибок» затруднено, так как контрольные величины исторически одинаково неверны: Макр может быть измерен только другими историками вроде Ливия, Дионисия или Диодора, источники которых для одноименных магистратов не могут быть проверены. Более древняя часть фастов, как она передается в анналистике, не может безоговорочно претендовать на подлинность.
Но как насчет того, что в Риме мог существовать полотняный каталог? Здесь нам может помочь характер libri lintei. Когда мы смотрим на свидетельства Ливия и Дионисия, то отмечаем три момента: храм Юноны Монеты как место хранения (Liv 4,7,12,20,8), необычный материал (полотно) и их бозначение Дионисием как священных и скрытых (Dion. Hal. Ant. Rom. 11, 62, 3). Очевидно, что мы находимся в религиозном контексте, что также можно увидеть, посмотрев на другие полотняные свитки, которые были задокументированы в древности. Ливий рассказывает под 293 г. до н. э. о жертвоприношении, совершенного в соответствии с liber linteus (Liv. 10, 38,6). Согласно Симмаху, Сивиллины книги также были написаны на полотнах (Symm. Ep. 4,34,3). Этрусские ритуальные обряды записаны на льняных бинтах мумии, хранящихся в Загребе. Марк Аврелий писал Фронтону, что в Анании, в юго–восточной части Рима, он видел многочисленные libri lintei в храмах (Fronto p.160, 19): Praeterea multi libri lintei, quod ad sacra pertinet: полотно в качестве письменного материала использовалось и используется в религиозных целях.
Если мы объединим эти подробности, появится следующая картина: libri lintei были созданы в религиозном контексте. Они были спрятаны в храме, и поэтому, вероятно, принадлежали к храмовым сокровищам.
Мотив сокрытия теперь также встречается в связи с писаниями религиозных коллегий. Согласно Цицерону и Сервию, понтифики и авгуры держали свои книги в loca secreta под замком (Ciс. de domo 39; Servius In Aen. 1,398; 2,649). Оба автора ссылаются на эти писания как на libri reconditi, напоминающие описание libri lintei у Дионисия. Сивиллины книги хранились в палате под храмом Юпитера. Линдерски же подозревает, что libri reconditi авгуров хранились около auguraculum в арке, и он предполагает здесь храм Юноны Монеты. Там книги были размещены в Adyton вместе с libri lintei. Для функции этого храма в качестве архива также используется название Moneta, что Линдерски интерпретирует как «Летописец».
Значит ли это, что libri lintei, возможно, также принадлежали к коллегии авгуров? Джованнини пришел к выводу, что эта коллегия отвечала за документирование важных общественных мероприятий. Поскольку авгуры имели надзор за выборами и голосованием и имели право отменять судебное разбирательство как недействительное, Джованнини называет эту коллегию «конституционным судом» Рима. Чтобы исполнять эту функцию, необходимо было записывать авгуральное право в письменной форме. Согласно Джованнини, libri augurales наряду с принципами авгурального права, содержали также важные прецеденты, благодаря которым эти записи превратились в своего рода конституционную историю. Следовательно, у них был не только систематический, но и исторический характер. И схожий перечень важных конституционных дел, возможно, был также в libri lintei. Об этом мог говорить и Ливий (4, 7): здесь libri lintei приводятся в связи с консулами, которые вступили на замену после отмененных выборов трибунов с консульской властью. Заявление же о недействительности выборов относится к компетенции авгуров, из чего можно сделать вывод, что здесь произошло событие, которое было зарегистрировано коллегией авгуров в одном из ее меморандумов.
Разумеется, libri lintei также были бы сопоставимы с tabulae dealbatae коллегии понтификов. Хотя последующие интерпретации сильно искажают характер этих записей, можно предположить, что это был постоянный справочник важных для понтификов событий. И здесь также очевидно предположение, что коллегия архивировала доски в конце года, чтобы иметь возможность обратиться к ним, когда это было необходимо.
Наконец, libri lintei также можно сравнить с записями этрусских жрецов: Корнелл приходит к выводу, что в Этрурии жреческие коллегии записывали libri haruspicini, fulgurates и rituales, а также исторические прецеденты, и что здесь, в религиозном контексте, был создан каталог с исторической ценностью.
Поэтому мы можем предположить, что libri lintei пришли из владения жреческой коллегии. Но как Макр получил доступ к этому документу, неясно. Принадлежал ли он сам к священству? Источники не дают нам никакой информации. Поэтому полотняные книги остаются загадочным источником. С другой стороны, есть возможность установить рамки для их понимания посредством правдоподобных гипотез.

Гн. Геллий

В трех из шести переданных Дионисием фрагментов Макра он упоминает его вместе с Гн. Геллием. Следовательно, он цитирует обоих для времени прибытия Тарквиния Гордого в Рим и датировки Латинской войны при Анке Марции (Макр fr. 12 [= 8 P], Геллий fr. 18 P), для указания, что Тарквиний Гордый еще сам участвовал в сражении на Регилльском озере (Макр fr.14 [= 11 P], Геллий fr.19 P) и для обозначения Дионисия как тирана Сиракуз в 492 году до н. э. (Макр fr.15 [= 12 P], Gellius fr. 20 P). Эти общие упоминания привели к очевидному предположению, что сам Макр уже консультировался с Геллием. Это также ставит вопрос о том, обязан ли Дионисий своим цитатам Геллия не посредственно младшему Макру, а самого Геллия не знал. Это можно было бы предположить, потому что в других цитатах Дионисия (frr. 11.16.17 P) Геллий никогда не упоминается как единственный основной источник, но всегда приводится как представитель одного из нескольких вариантов: в fr. 11 Ρ для датировки похищения сабинянок, в fr. 16 Ρ для внеримского изображения фециалов, в fr. 17 Ρ для числа детей Нумы. Опять же, Макр, возможно, был основным источником Дионисия, который взял из него ссылки на Геллия. Это также может означать, что вопрос о том, когда именно сабинянки были похищены, вполне в интересах Макра, потому что он также занимался вопросами хронологии. В fr. 12 (= 8 P), где Дионисий цитирует Макра и Геллия сообща, речь идет также о датах. Дионисий мог замечать Геллия только там, где Макр ссылался на него для конкретного указания.
За использование Геллия Макром, прежде всего, говорит общий характер фрагментов Геллия. Как отметил Петер, их содержание сильно антикварно. Девять цитат посвящены этиологии (frr. 2.3.4.5.6.7.10.16.25 P). Для Геллия и Макра создание религиозных и государственных учреждений играет важную роль: помимо введения в Риме фециалов, Геллий также описывает установление этого dies postriduani как dies atri (fr.16.25 P), первые ludi votivi maxumi 490 г. до н. э. (fr. 21 p.) и введение lex Fannia в 161 до н. э. (fr.27 P). Это можно сравнить с упоминанием Макра о паренталии для Акки Ларенции (fr. 2 [= 1 P]), создании 12‑месячного года и високосного месяца (frr. 5.6 [= 3.4 Р]), а также введении ovatio (fr. 13 [= 9 P]) и диктатуры (fr. 7 [= 10 P]. Анализ религиозных аспектов римской политики Макра также показан в fr. 21 (= 17 P), где он упоминает о скорбном предзнаменовании для curia Faucia.
Геллий также рационально интерпретировал некоторые римские легенды, чтобы сделать их более заслуживающими доверия: он пытался лишить их легенд, «модернизируя» их. В fr. 7 Ρ персонаж Как описывается по–эвгемеровски как лидер силы, которая, когда он пытался наезжать на греческих поселенцев на земле Рима, была уничтожена Геркулесом. Это можно сравнить с усилиями Макра по очищению римских легенд от мифичности.
Как также предлагает Петер, описание Дионисием переговоров сабинских женщин с Титом Тацием (Dion. Hal. Ant. Rom. 2,45f.) в конечном итоге восходит к Геллию. Он заключает это из сравнения fr. 15 Ρ с отрывком у Дионисия. Fr. 15 Ρ (у Авла Геллия)представляет собой отрывок из речи, которую Герсилия держала от имени сабинянок перед Титом Тацием. У Дионисия сабинские женщины идут к царю сабинов, чтобы стать посредницами и положить конец сражениям, которые велись из–за них. Однако у Ливия (1,13,1-5) женщины бросаются между боевыми сторонами, чтобы положить конец спору. В сообщении Дионисия вмешательство сабинянок в отличие от версии Ливия интерпретируется как гражданский государственный акт. Здесь легенда также рационализирована, и рационализация, очевидно, уже была разработана Геллием. Макр также описывает смерть Тита Тация в контексте упорядоченного государственного судопроизводства (fr. 4 [= 5 P]). Два историка, по–видимому, преследовали аналогичные цели, и здесь также было представлено, что Дионисий был обязан своим изложением Макру, который взял его у Геллия. К Геллию также, похоже, восходят усилия хронологически понять время царей, к которым трудам присоединился и Макр (Gellius frr. 11.18 P).
Итак, Геллий и Макр во многих отношениях преследовали общие интересы. Макр нашел в Геллии подходящего предшественника, чьи антикварные исследования и рационализм он одобрял и продолжил. Поэтому, Макр непосредственно стоит в традиции антикварной историографии 2‑го века до н. э.

Тит Ливий и Дионисий Галикарнасский

Термин «цитата», используемый в настоящей работе, требует разъяснения. Дословно воспроизведенный текст Макра встречается только у грамматиков Нония и Присциана. При этом речь идет о шести коротких фрагментах из анналов Макра, а также об одном предложении из речи «За этрусков» и другом из письма сенату. Эти цитаты очень мало говорят о содержании работы Макра. В других случаях мы имеет лишь парафразы, найденные у Ливия, Дионисия, Цензорина, Макробия, в Origo gentis Romanae, но также обозначаемые как ‘цитаты’.
Ливий и Дионисий — два самых важных свидетеля для макровой исторической работы. Фрагменты Макра распределены у Ливия в книгах 4-10. В первых трех, а также в 21‑й и в следующих ссылки на Макра отсутствуют полностью. Так как, однако, ливиевы книги 11-20 потеряны, мы не знаем, до какой книги конкретно Ливий использовал Макра. Дионисий утверждает, что одной из целей его прооймия является раскрытие его источников (1,1). В дополнение к некоторым греческим авторам он также назначает в качестве своих предшественников писавших по–гречески Фабия Пиктора и Цинция Алимента, но выделяет их отдельно, поскольку они занимались тем периодом, который он отразил лишь суммарно (1, 6, 2). Затем в 1,7,3 он ссылается на свои фактические источники: Катона, Фабия Максима, Валерия Антиата, Лициния Макра, Элия Туберона, Геллия и Кальпурния Писона, чьи труды он сравнивает с греческими хронографиями.
Фабий Пиктор не причисляется к настоящим «анналистам». Однако в полностью сохранившихся книгах Дионисия он цитируется чаще всех и с названием имени (восемь раз), за ним следуют Макр с шестью (точнее с семью) цитатами, Геллий и Писон с шестью, Катон с пятью, Цинций Алимент с четырьмя и Валерий Антиат и Элий Туберон каждый с одной цитатой. Цитаты Макра распределены по книгам 2-7. В первой декаде Ливия Макр выступает в качестве наиболее цитируемого информатора. Ливий цитирует или его, или libri lintei восемь раз, Кальпурния Писона и Фабия Пиктора по пять раз каждого, Клавдия Квадригария четыре раза, и Валерия Антиата и Элия Туберона по два раза каждого.
Однако эти поименные упоминания Макра и других историков у Ливия и Дионисия это только подробности, дополнения, варианты или отклонения. Вот обзор фрагментов Макра у Ливия:
Подробности и дополнения:

Варианты и отклонения:

Авторы источников упоминаются только в том случае, если Ливий или Дионисий отклоняются от них, если они расходятся между собой, или если цитирующие лица добавляют из них особую информацию, однако они не перенимают их изложение целиком. Но так как Ливий и Дионисий цитируют только более ранних историков и не используют внелитературные источники, можно предположить, что они значительно обрабатывали своих предшественников. Однако их весьма спорадический и бессистемный способ цитирования обычно не оставляет места для угадывания того, насколько точно они связывают друг с другом свои источники и насколько они зависимы от них.
Тем не менее мы можем предположить, что Макр был одним из самых важных источников Ливия и Дионисия, и на первый взгляд кажется очевидным, что он непосредственно использовался этими авторами. Тем не менее, это ставится под сомнение Клотцем. Последний выступает за то, что Ливий начиная с третьей книги в основном выписывал из Туберона, в работе которого уже были обработаны два предыдущих изложения. Этими более ранними изложениями были работы Макра и Антиата. Хотя они были частично просмотрены самим Ливием, они не были его основными источниками. Кальпурний Писон и Клавдий Кадригарий также использовались лишь в качестве вспомогательных источников. Это следует принять и для Дионисия. В случае с Ливием Клотц видит доказательство своего тезиса у Liv. 4,23,1 (Макр, fr. 18 [= 14 P]), 4,7,1-12 (Макр, fr. 16 [= 13 P]) и обосновывает его дублетами в 9‑й книге: для Дионисия Клотц раскрывает его зависимость от Туберона из того обстоятельства, что его изображение в 5, 7 и 5, 53-57 было окрашено событиями заговора Катилины, и были обнаружены другие намеки на времена Цицерона и Цезаря. Это говорит о том, что Туберон был источником, который был лично близок к Дионисию. Кроме того, сравнение Dion. Hal. Ant. Rom. 11.62 с Liv. 4,7 показывает, что у обоих авторов были одинаковые источники.
Наиболее слабыми являются аргументы Клотца в случае с второй Самнитской войной в девятой книге Ливия. Предположение, что дублеты были введены не только Ливием, но уже его источником, лишено всякой основы. Кроме того, схема, по которой Туберон обрабатывал Макра и Антиата в 9‑й книге, оказывается весьма сомнительной: именно Антиат никогда не цитируется ливием во второй пентаде его работы вообще. Эта схема переносится только из положения дел в Liv. 4,23, 1.
Для Liv. 4,23,1 Клотц признает, что сам Ливий помимо своего основного источника просматривал также Туберона, Макра и Антиата. Что касается источников Дионисия, то можно спросить, можно ли считать, что реминисценции из цицероно–цезаристского времени в целом и заговора Катилины в частности означают, что Туберон был главным источником Дионисия. Во–первых, мы не можем с уверенностью сказать, что даже Антиат не принимался в расчет для этого времени, а во–вторых, источник, который включал эти намеки, мог быть только одним источником среди нескольких.
Давайте сравним Dion. Hal. Ant. Rom. 11,62 с Liv. 4,7,1-12. Эти два раздела идентичны в подробностях, за исключением того, что Ливий приводит дополнительный вариант в 4,7,2 и упоминает в 4, 7, 4-7 посольство из Ардеи. По словам Клоца, упоминание об этих неудачных переговорах с ардеатами противоречит представлению Макра, что договор был заключен. Следовательно, 4,7,4-7, происходит из другого источника, из Валерия Антиата. Можно добавить, что и вариант в 4,7,2 указывает на второй источник у Ливия. По словам Клотца, Ливий не связал Макра и Антиата самостоятельно, но нашел комбинацию уже у Туберона. Кроме того, расхождения между источниками в отношении трибунов с консульской властью и консулов, упомянутые Ливием и Дионисием, приводят Клотца к тому факту, что общее изложение уже связало два источника. Действительно поражает, что Ливий и Дионисий указывают на расходящиеся источники в одном и том же месте.
Это говорит о том, что они уже нашли это обсуждение источников у своего донора. Но это не обязательно приводит к выводу, что Туберон был этим донором. Им вполне мог быть и Макр, поскольку упоминание о разных источниках уже могло быть и у него. Замечание о том, что в annales prisci упоминаются только трибуны с консульской властью, вполне может исходить от Макра, который и у Ливия в 4,23,1 указывает на то, что он отклонился от старой традиции. Поэтому представляется более очевидным, что основным источником Ливия и Дионисия был Макр, причем Ливий дополнял этот источник сообщениями из вспомогательного источника. Для понимания этого места не требуется более двух источников.
Ни из одного из упомянутых Клотцем отрывков окончательно не следует, что Туберон соединил Макра и Антиата в своем сообщении. При этом теория Клотца, согласно которой Туберон был основным источником Ливия и Дионисия, и использовал Макра и Антиата лишь в качестве второстепенных источников, также лишена основы. Именно сравнение Liv. 4,7 с Dion. Hal. Ant. Rom. 11,62 дает понять, однако, что Макр здесь, вероятно, был главным источником для обоих авторов и использовался ими непосредственно.

Косвенные цитаты

В гораздо большей степени, чем с Ливием и Дионисием, ставится вопрос, цитируют ли Макра другие авторы напрямую. Все они принадлежат к более позднему периоду и отделены от Макра минимум тремя столетиями: De die natali Цензорина датируется 238 годом нашей эры, Макробий писал в конце IV века нашей эры, а Иоанн Малала, наконец, жил в Византии VI века нашей эры. Более конкретный случай - Origo gentis Romanae. Оно возникло в своем настоящем виде также только в IV веке, но изначально восходит к научному сборнику периода Августа.
При этом временном расстоянии мы всегда должны спрашивать себя, уцелела ли работа Макра и могла ли она просматриваться напрямую, а также каким образом знание его работы могло быть сохранено и передано.
Мы можем приблизиться к этому вопросу, если поближе рассмотрим цитаты. Это в основном коллективные цитаты, в которых помимо Макра упоминаются другие авторы и варианты по одной и той же теме. Особенно интересны в этом отношении два фрагмента Макробия и цитата Цензорина. Цензорин упоминает Макра в связи с римским разделением на месяцы наряду с Фенестеллой, противовпоставляя им Юния Гракхана, Фульвия, Варрона и Светония. Макробий приводит ряд мнений о введении високосного месяца. называя помимо Макра также Валерия Антиата, Варрона, Семпрония Тудитана, Кассия и Фульвия.
У обоих макров фрагмент включен в длительное обсуждение римского года (Macr. Sat.1,12-14, Cens. De natali 1,20, 1,22,9-17), которое обнаруживает те же самые элементы. Оба рассматривают 10-и 12‑месячный год, отдельные месяцы, деление, их неправильное использование, окончательную реформу Цезаря и подтверждают свои высказывания многочисленными цитатами. Это говорит о том, что Макробий и Цензорин уже имели перед собой некую доксографическую работу, в которой были собраны эти свидетельства. Исследование источников для этой роли обычно привлекает внимание римских ученых, по преимуществу М. Теренция Варрона. Следовательно, Варрон проредил бы для своих Antiquitates rerum humanarum историков и антикварных исследователей республиканского времени и создал для будущего почти неисчерпаемый источник знаний. Привлекался ли при этом сам Варрон более поздними авторами, или они просто использовали основанную Варроном антикварную традицию, еще предстоит увидеть.
Вторая цитата Макра у Макробия также является частью более длинного раздела с тремя различными вариантами: паренталия для Акки Ларенции (Sat. 1,10,11-17). Согласно первому варианту, она была проституткой во времена Анка Марсия и была обещана в награду храмовым стражем Гераклу, если бы он проиграл ему в кости. Геракл выиграл и тем самым доставил Акке богатого Каруция как мужа. После его смерти Акка завещала свое состояние римскому народу и отмечается за это праздником. Второй вариант происходит от Катона: он описывает Акку как богатую проститутку, которая оставила римскому народу после своей смерти земли, за что была удостоена Parentatio. Наконец, по словам Макра, Акка была женой Фаустула, которая позже вышла замуж за богатого Карутия и завещала его наследство Ромулу, поэтому именно для нее была создана паренталия.
Эти различные рассказы об Акке Ларенции часто встречаются у других авторов: Варрон, Веррий Флакк, Плутарх, Авл Геллий и Сервий упоминают об Акке разные варианты. Как показывает цитата Варрона у Тертуллиана (Ad nat. 2,20,1), уже Варрон знал Акку Ларенцию как кормилицу близнецов, и как блудницу храма Геракла. Он, получается, первым упомянул оба варианта бок о бок и, в свою очередь, является (прямым или косвенным) источником для всех последующих авторов, которые также сообщают оба варианта.
Сравнение макровой цитаты в Origo gentis Romanae 19,5-7 (= fr. 1) с Дионисием (Ant. Rom. 1,77,1) и Плутархом (Rom. 4,2) позволяет сделать вывод также о доксографической традиции, которая объединяла уже несколько вариантов. Во всех трех случаях помимо Марса как отца близнецов Ромула и Рема им в качестве варианта назван и Амулий, причем эта версия в Origo приписывается Макру. Как для Origo, так и для Дионисия и Плутарха Варрон, согласно исследованиям, ставится под сомнение как прямой или косвенный источник.
Наконец, для второй макровой цитаты в Origo (OGR 23,5 = fr 3) находятся параллели у Дионисия (Ant. Rom. 1,87), Плутарха (Rom. 10,1-2) и у Сервия(in Aen. 6,779). Смерть Рема была, как указывает Сервий, рассказана тремя разными способами. Рем был убит в битве, которая разразилась после ауспиций, либо солдатами Ромула, либо самим Ромулом, либо Целером. Как указывает цитата из Origo, у Макра Рем был убит солдатами, а не Ромулом.
По–видимому, Варрон, похоже, достиг ключевой позиции в передаче историографической и научной республиканской литературы имперской эпохе. Он собрал огромное множество материалов, которые могли бы использовать более поздние авторы.

Origo gentis Romanae

Поскольку Петер исключил два фрагмента Макра из Origo gentis Romanae (Fr. 1 и 3) из своего собрания фрагментов, их включение и обсуждение здесь требуют некоторых вводных замечаний и объяснений.
Origo — это анонимное сочинение, которое вместе с анонимным Liber de viris illustribus и Liber de Caesaribus Аврелия Виктора сохранилось в двух кодексах 15‑го века. Эта трилогия содержит мозаичную картину римской истории от Януса и Сатурна до 360 г. н. э., где Origo охватывает римскую предысторию до смерти Рема. По словам Момильяно, корпус был отредактирован вскоре после 360 г., так как редактор не дополнил сочинение Виктора следующими императорами (в отличие от эпитомы Liber de Caesaribus, появившейся в конце четвертого века). Итак, эта трехчастная работа, написанная во второй половине 4‑го века нашей эры, может быть понята как языческий вклад в современную битву идей, поскольку она связывает Рим IV в. н. э. с языческими мифическими ранними днями Рима.
Кроме того, редактора корпуса также должно отделять от авторов этих трех частей, как показывают дополнительно прикрепленные к Origo и Liber de viris illustribus предисловия. Они дают исчерпывающую информацию о содержании, ведут от одной работы к другой и обращают внимание на противоречия.
Origo не существует у нас в оригинале. Оно было переработано в первых пяти главах одним из специалистов по Вергилию, который заменил цитаты историков на основе вергилиеа реферата. Сокращения в тексте также указывают на редактирование. Наконец, в титуле Origo названы три автора источников (Веррий, Вераций и Варрон), которые впоследствии больше не встречаются.
Однако главы 6-23 по–прежнему сохраняют первоначальный характер произведения. Следует отметить, что Origo, в отличие от Ливия и Дионисия Галикарнасского, приводит многочисленные варианты к отдельным высказываниям и всегда приводит эти цитаты с указанием на соответствующего автора. В целом можно найти цитаты из 27 римских авторов, все из которых относятся к доавгустову периоду. Origo представляет собой сокровищницу фрагментов историков, и возникает вопрос, почему их проигнорировал Петер. Причина может быть найдена в его собственном исследовании и издании Origo. Согласно Петеру, Origo состоит из поддельных цитат, и это он пытался доказать в своем издании: «Мое намерение теперь состоит в том, чтобы показать, что имена цитируемых исторических авторитетов были придуманы; однако, в конце концов, сочинение заслуживает внимания как литературное явление отступающего от истины времени… ». Автор IV века нанизал бы на свой опус выписки из Дионисия и из других антикварных писателей и приписал бы эти фрагменты «несмотря на лучшее знание» фальшивым республиканским сочинителям, которых сам он не видел. Проверка цитируемых авторов показала, что они не сообщали то, что им приписывало Origo.
Более внимательное изучение цитат не может поддержать тезис о фальсификациях, который в конечном итоге восходит к Нибуру. Как указывает Момильяно, некоторые цитаты доказаны как правильные. То, что мы не можем проверить большинство других цитат, не удивительно из–за незнания о большинстве республиканских авторов. В научном антикварном собрании вроде Origo также приходится ожидать неизвестные варианты, которые появляются здесь впервые.
Хотя недавние исследования подтверждают, что Origo не является продуктом фальсификатора цитат, мнения в отношении времени происхождения, авторства и уровней обработки все еще значительно расходятся. Момильяно датирует оригинал Origo августовыми временами. Сравнение с Дионисием показывает, что оба текста основаны на аналогичных источниках, что предполагает общий фон. Однако Момильяно не хочет знать отдельного автора, но говорит об «августовых справочниках». Шмидт делает еще один шаг и называет Веррия Флакка наиболее вероятным кандидатом на авторство Origo. Сочинение — интересный пример антикварной мифистории. Фриер также отстаивает Веррия Флакка как автора, в то время как Ричард скептичен и как и Момильяно относит компиляцию к августовой эпохе. Д’Анна, с другой стороны, помещает оригинал Origo в юлиево–клавдиев период или во 2‑е столетие нашей эры.
Хотя история возникновения Origo может быть реконструирована только лишь в общих чертах, все же можно обобщить наиболее важные элементы: поскольку все цитируемые авторы писали до Августа, кажется естественным предположить создание первой версии сочинения немного позже, то есть при Августе. Доксографический характер, который отказывается от линейного сюжета в пользу списка разных вариантов, предполагает автора, интересующегося антикварством. В более поздние времена текст, очевидно, был отредактирован комментатором Вергилия, что наиболее близко соответствует среде 4‑го века нашей эры, времени Сервия и Макробия. Однако самым важным результатом исследований Origo является то, что цитаты являются реальными. Обсуждение фрагментов Макра из Origo в этом выпуске покажет, что они хорошо вписываются в рамки других цитат и чрезвычайно полезны для понимания работы Макра.

Плиний

В 32‑й книге «Естественной истории» Плиний упоминает под именем Лициния Макра две цитаты, которые не были включены в собрания фрагментов Рота, Краузе и Петера:
«Persons when poisoned by the sea–hare smell strongly of the fish–the first sign, indeed, by which the fact of their having been so poisoned is detected. Death also ensues at the end of as many days as the fish has lived: hence it is that, as Licinius Macer informs us, this is one of those poisons which have no definite time for their operation» (§ 9).
«According to Licinius Macer, the muræna is of the female sex only, and is impregnated by serpents, as already mentioned; and hence it is that the fishermen, to entice it from its retreat, and catch it, make a hissing noise in imitation of the hissing of a serpent. He states, also, that by frequently beating the water it is made to grow fat, that a blow with a stout stick will not kill it, but that a touch with a stalk of fennel- giant is instantly fatal» (§ 14).
Кроме того, Макр представлен в индексе авторов к 32‑й книге на первом месте. Его имя также можно найти в индексах для книг 19, 21, 22, 28, 29 и 30. В тексте, однако, нет дальнейших цитат.
Хотя Плиний цитирует других историков (Фабия Пиктора, Кассия Гемину, Кальпурния Писона, Валерия Антиата), подлинность цитат Макра со времен Краузе подвергается сомнению. Зоологическое содержание двух фрагментов привело к предположению, что там, где называется Лициний Макр, возникает путаница с поэтом августова периода Эмилием Макром, который вслед за Никандром писал дидактические поэмы (Ornithogonia, Theriaca, Alexipharmaca). Он также упоминается самим Плинием в индексах источников книг 9, 10, 11 и 17.
Что касается предполагаемых цитат Макра в 32‑й книге, Плиний уже описал в девятой книге (§ 76) совокупление мурен со змеями (откуда и «как уже упоминалось» в 32,14). В индексе источников 9‑й книги числится не Лициний, а Эмилий Макр. Более важным является тот факт, что существует параллель с Никандром как с совокуплением мурен со змеями, так и с описанием морских зайцев (мурены: Theriaca 823-7, морские зайцы: Alexipharmaca 465-94). Факт, что Эмилий Макр немало опирался на Никандра, видно и из заглавия одного из его стихотворений (Theriacon), и из примечание Квинтилиана (Inst. Ori 10,1,56: Nicandrum frustra secuti Macer atque Vergilius?). Поэтому можно считать доказанным, что если в 32‑й книге (и, вероятно, также в книгах 19, 21, 22, 28, 29 и 30) цитируется не наш Лициний Макр, то это или промах самого Плиния или ошибки переписчиков. В 28‑й книге также может возникнуть путаница с Лицинием Муцианом, который цитируется в § 29, но не указан в индексе источников. Там перед Лицинием Макром стоит Сервий Сульпиций, который цитируется в § 26. Согласно Брунну (Плиний упоминает авторов в индексе в том порядке, в котором он затем использует их в тексте), Муциан хорошо поместился бы вместо Макра.

Quellenforschung

Во второй половине XIX века, особенно в Германии, преобладало научное направление, которое ставило себе задачей изучение древних историков на предмет их источников. Суть заключалась в том, чтобы анализировать, каким источникам Ливий и Дионисий Галикарнасский точно следовали и в каких местах.
В этой главе речь идет не столько о том, чтобы изложить и обсудить результаты исследования источников, сколько о критической оценке методических действий. Критика основана на следующих трех моментах:
— Einquellentheorie
— Критерии распределения материала
— Проблема политической пропаганды
Einquellentheorie, основанная Ниссеном, является предпосылкой для всего исследования источника. Она предполагает, что Ливий и Дионисий следовали только нескольким и поздним источникам. Однако даже эти авторы не сравнивали бы и не перерабатывали их во что–то новое, а следовали бы за более длинными отрезками одного из главных источников и использовали бы других историков лишь для контроля. Из этой предпосылки исходила возможность разобрать Ливия и Дионисия в их источниках. Люси добавляет: «Убеждение, что история Ливия состоит почти полностью из серии выдержек, взятых у нескольких поздних историков, побудила многих попытаться создать полнометражные портреты писателей вроде Валерия Антиата, Клавдия Квадригария и Лициния Макра, основанные на распределении источников у Ливия».
Этот процесс разделения на части использовали после Ниссена, прежде всего, Ницш и Зольтау для Ливия и Бокш для Дионисия. Зольтау переносит теорию, разработанную Ниссеном для четвертой и пятой декад, на первую декаду, и видит в Писоне, Макре, Валерии Антиате и Тубероне основные источники Ливия. Клотц также придерживается традиции Ниссена и предполагает, что Ливий следовал одному главному источнику, но он воздерживается анализировать текст Ливия в его отдельных частях. Для первой декады, что важно для Макра, он приходит к выводу, что вначале основным источником был Фабий Пиктор, которого с третьей книги заменил Туберон, обработавший Макра и Антиата. И Огилви в своем комментарии к первой пентаде Ливия исходит из целевых установок более старых исследований. Ливий, по его мнению, следовал только трем основным источникам: Туберону, Валерию Антиату и Макру. С другой стороны, он пренебрегал Фабием Пиктором из–за незнания греческого языка и знал Писона только через Валерия Антиата. Там, где он все же называл бы обоих, это были бы просто «оброненные имена». Огилви также считает возможным доказать три основных источника в тексте Ливия. Что касается Макра, он утверждает, что его заявленная цель — выделить в ливиевом тексте «связное целое лициниева материала».
Однако, если мы более подробно рассмотрим принцип Einquellentheorie, выясняется, что он стоит на очень слабых ногах и что изыскание источника часто начинается с ложных предположений. Лайстнер неоднократно указывал на то, что предположение о том, что Ливий всегда следовал одному источнику, совершенно произвольно: «Наиболее произвольной является школа мысли, которая делает аксиомой то, что Ливий, и в этом отношении древние историки вообще, всегда следовали за одним из главных предшественников и только здесь и там добавляли элементы, взятые из других писателей». Более того, нет оснований исключать более древних анналистов вроде Фабия Пиктора, Катона или Писона. Напротив, предполагается, что Ливий использовал разные источники и заранее сравнивал их. Это делает невозможным извлечь из Ливия целые разделы его источников. Тем самым исследование источников лишается важного краеугольного камня.
Объем ливиева труда также делает маловероятным, что он выписывал лишь некоторые немногие источники: Более поздние историки вроде Клавдия Кадригария, Валерия Антиата и Элия Туберона не были столь подробны, как Ливий. Квадригарий рассматривал период от галльского нашествия до 137 до н. э. в девяти книгах (Ливий в 51), Антиат охватил период 509-136 до н. э. в девятнадцати (Ливий в 54), а Туберон достиг первой Пунической войны в 9‑й книге (Ливий в 18‑й).
Кроме того, тщательные оценки источников в конечном счете мало способствуют пониманию как Ливия, так и его источников. С одной стороны, Ливий деградирует до простого переписчика. С другой стороны, поскольку исследования источников часто останавливаются при распределении и не исследуют лежащих в основе авторов, мало что получается для оценки этих историков. В основном подтверждается лишь предвзятая картина у анналистов.
Тем самым назван еще один весомый методологический недостаток, которым страдает изыскание источника. Этот недостаток касается критериев, по которым отдельные части в Ливии и Дионисии выделяются авторам–источникам. Критика источников, как правило, с самого начала знает, как выглядят используемые источники, и тем самым вступает в порочный круг. Исследователи источников имеют предварительно сформированную картину того, что они ищут, и, следовательно, хотят найти именно это.
В случае с Макром можно очень хорошо представить эту процедуру. Изыскание истчника основано, как показано выше, между прочим, в том числе на предположении, что римские историки преследовали в своих работах политическую предвзятость. Макр был для исследователей источников демократическим историком, который безоглядно переносил в свою работу собственные политические взгляды. Бокш выражает это очень четко: «Quis est …, qui dubitet, quin Licinius, utpote qui tanto studio contentioni partium ipse interesset, etiam in rebus enarrandis partium studiosus fuerit?» Согласно Ницшу, Зольтау и Клотцу, демократическая позиция Макра также определяла его точку зрения на прошлое. Отсюда политическая установка автора становится волшебной палочкой, с помощью которой у Ливия и Дионисия можно искать остатки его работы. Критерии вытекают не из самой работы, но приносятся в текст извне. Порочный же круг состоит в том, что по–видимому любое дружелюбие к плебеям Ливий и Дионисий относят к Макру, так как он был якобы демократом, хотя ни в каком из фрагментов Макр им не выглядит.
Теперь мы можем спросить себя, мыслима ли вообще политическая пропаганда в Риме. Изыскание источника предполагает, что римское общество разделялось на две партии — аристократическую и демократическую. Однако эта схема была опровергнута недавними исследованиями. Политические противоречия в Риме, очевидно, никогда не приводили к прочным группировкам. В то же время представление интересов имело место в широкой сети отношений, в том числе клиентура, amicitia или покровительство в суде. Тем не менее, если источники говорят об оптиматах и популярах, то они отличаются лишь политическими методами. Популярский метод был средством политики нобилитета, который никогда не подвергал серьезному сомнению правление аристократии.
Если в изображениях Ливия и Дионисия все же обнаруживаются многочисленные упоминания о событиях недавнего прошлого, то эти анахронизмы и проекции в прошлое объясняются другим явлением. Римские историки рассматривали, прежде всего, раннереспубликанскую сословную борьбу как предтечу позднереспубликанских политических столкновений.
Они исходили, например, из того, что трибун 5‑го столетия действовал как и трибун 1‑го века. Это, конечно, искажало их изложения не в смысле политической тенденции, а в попытке уладить и понять историю. Опять же, критерий вероятности и достоверности играл, пожалуй, значительную роль. Исторические фигуры, которые действовали по известным читателю образцам (трибун как демагог и т. д.), получали убедительность. При этом речь идет об образе действий, который был общим для многих республиканских историков. Поэтому его можно использовать для оценки этого поколения историков в целом, но не как характерную черту отдельного автора.
Поэтому анахронизмы римских анналистов не являются политически обусловленными. Мысль, что Макр написал «популярскую историю», — это современная конструкция, которая не может быть доказана. В результате невозможно расширить набор фрагментов, чтобы включить отрывки из Ливия или Дионисия Галикарнасского в виде пассажей просто потому, что они имеют предполагаемую политическую «направленность».