О любви к потомству
Введение
Этот трактат или декламация явно незакончен и в конце многое несомненно утрачено, ведь автор сделал немногим больше со своей темой, чем показал, что φιλοστοργια проявляется в более полной мере у людей, чем у животных (Фолькманн замечает, что De Amore prolis — плохой латинский перевод заголовка, но что лучшего нет; ср. Fronto, I, p. 280 , II, p. 154 ed Haines (LCL) для утверждения, что такого понятия как φιλοστοργια в Риме не существовало, а следовательно не было и названия для него. См. так же Marcus Aurelius, I, 11). Попытки Донера (Quaest. Plut., III, pp. 26ff) и Вейссенбергера (Die Sprache Plutarchs., II, pp., 31-33. Когда Вейссенбергер пытается найти несоответствия между мыслью Плутарха здесь и в других местах. он выбирает примеры в которых он или неверно интерпретирует их значение или забывает, что Плутарх бывает ироничным и подразумевает противоположное тому, что говорит) доказать, что трактат является неподлинным, были безуспешны. Далее, Патциг (Quaest. Plut., pp. 3-21 : здесь самый полный разбор словаря и синтаксиса этого странного сочинения. Вывод Патцига тот, что мы имеем здесь законченное сочинение Плутарха. Этот вывод несостоятелен, но его доводы искренны и весьма убедительны. Ни один из его преемников, даже Поленц, не выказал такого знания этой ценной работы) и Вейссенбергер доказали, что Доннер полностью ошибается в своём предположении, что это сочинение — эпитома. Её лучше рассматривать как незаконченный фрагмент, содержащий, насколько это возможно, грубую и неотредактированную руку Плутарха. Попытка Дуроффа (Program Würzburg, 1896/7) доказать, что эта работа сочинена была до De Esu Carnium, De Sollertia Animaliun и Gryllus не была воспринята всерьёз: слишком слабы были основания. Текст очень повреждён. Работа не включена в список Ламприя.
О любви к потомству
I Апелляционные процессы перед особыми арбитрами и рассмотрение дел в иностранных судах впервые придуманы были греками из–за их взаимного недоверия, так как они нуждались в правосудии, отправляемом кем–либо иным нежели они сами, как и любая другая не местная необходимость [1]. Не так ли точно и философы из–за их взаимных разногласий, обращаются при решении некоторых из своих вопросов к природе неразумных животных словно бы к чужим городам и покоряются решению чувств, характера и привычек этих созданий словно бы суду, на который невозможно повлиять или подкупить? Или это также общее обвинение против человеческой порочности — то, что будучи сомневающимися в вещах наиболее важных и необходимых, мы ищем среди лошадей, собак и птиц как мы сами должны жениться, рождать и воспитывать детей (словно бы мы не имеем ясных указаний природы в нас самих); и как если бы свидетельствам природы в нас самих доверять не следовало, мы обращаемся к «чувствам» и «характерам» грубого и неразумного скота и свидетельствуем против многочисленных нарушений в нашей собственной жизни, сообщая как в самом первом и в первых вещах мы посрамлены и приведены в расстройство. Ведь в немых животных природа сохранила их особые, им присущие черты чистыми, несмешанными и простыми, но в человеке, из–за разума его и привычек, они изменены были множеством мнений и случайных суждений, так что утратили истинную свою форму и приобрели приятное разнообразие, сравнимое с разнообразием ароматов, полученных парфюмером на основе одного только масла. И не стоит удивляться, если неразумные животные ближе следуют природе, чем те, кто обладает разумом; ведь животные превосходят в том растения, которые природа не наделила ни воображением, ни порывами, ни желаниями чего–либо иного, побуждающими людей стряхнуть с себя то, что хочет от них природа. ; растения же, словно бы они прикованы к ней цепью, остаются во власти у природы, вечно следуя по одному пути, по которому она ведёт их. Так же и в диких животных не слишком высоко развиты гибкость суждения, незаурядность ума и безмерная любовь к свободе; и хотя они обладают неразумными порывами и желаниями и часто ходят обходными путями, но не заходят слишком далеко и как бы закреплены на якоре, предоставленном природой, указывающем им верный и прямой путь, словно бы ослу взнузданному и удерживаемому в повиновении уздой. Над человеком же полный господин — разум, никем кроме него не управляемый и открывая то один способ отступления и обновления, то другой, он не оставляет видимым ясного и очевидного следа природы [2].
II Заметьте, до какой степени животные соответствуют природе в отношении их браков. Во–первых, они не дожидаются законов против безбрачия или поздних браков, как делали сограждане Ликурга [3] и Солона [4], не страшатся утратить гражданские права из–за бездетности, не гонятся за почестью jus trium liberorum [5], как делают многие римляне, когда женятся и производят детей, не чтоб иметь наследников, но чтоб самим наследовать. Далее, самцы животных не общаются с самками в продолжение всего года, ведь конечная цель их состоит не в удовольствии, но в зачатии и рождении потомства; потому–то весной, когда дуют плодоносные ветры [6] и сам воздух как бы плодороден [7], самки предстают перед самцами, нежные и желанные, испуская сладкий запах [8] и особым образом украшая своё тело, полное росы и чистых трав [9]. Но когда они почувствуют, что беременны и уже пресыщены, то спокойно удаляются, помышляя о рождении и безопасности потомства. Но однако невозможно описать всё это достойным данного предмета образом, кроме разве что сказать, что каждая из пар едина в привязанности к своему потомству, в своей предусмотрительности, своей выносливости и самообладании. Далее, хотя мы именуем пчёл мудрыми и верим, что они
Делают жёлтый мёд, [10]
льстя нам сахарным качеством своей сладости, что щекочет вкус, всё ж мы игнорируем мудрость и изобретательность других созданий проявляющуюся в рождении и взращивании потомства. Так, например, зимородок [11] после зачатия делает себе, собирая шипы морской иглы, переплетая и соединяя их вместе, гнездо, придавая ему форму круглую и продолговатую, словно бы рыбацкая корзина; и тесно, с точным их соединением и плотностью, подгоняя шипы, подставляет гнездо ударам волн, так что склеиваясь постепенно под ударами их вместе, твёрдая его поверхность делается водонепроницаемой, так что трудно разломать его железом или камнем. И что ещё более удивительно, вход в гнездо настолько точно сделан по мерке зимородка и соответствует его размеру, что ни одно другое существо, ни большее ни меньшее попасть в него не может, и как говорят, не пропускает даже самых мелких капель морской воды [12]. И морские собачки [13] — также превосходный пример, ведь они рождают молодняк живым в своих телах [14], а затем позволяют потомству выходить, чтобы питаться, чтоб потом опять впустить его назад, обнимают его внутри себя, в жизненно важных своих органах, позволяя ему там спать. А медведицы [15] — самые угрюмые и свирепые среди животных, рождают свой молодняк бесформенным и без видимых сочленений, а затем языком, словно неким инструментом, придают их коже форму [16]; и таким образом они не только вынашивают, но и придают форму своему детёнышу. И у Гомера Аякс
Грозен стоял, как становится лев пред своими детями,
Если ему, малосильных ведущему, в мрачной дубраве
Встретятся ловчие: он, раздражаясь, очами сверкает,
Хмурит чело до бровей, покрывая и самые очи [17].
И львица эта, не так ли она, говорю, взирает, словно бы она додумалась, как ей заключить с охотниками сделку за своих котят? Ведь и вообще любовь к потомству делает животных из трусливых смелыми, ленивых — энергичными, а прожорливых — умеренными; словно птица у Гомера, которая
Беспёрым птенцам промышляючи корму,
Ищет и носит во рту и, что горько самой, забывает,[18]
ибо кормит молодняк ценой собственного голода, ведь хотя и захватила пищу для собственного брюха, но крепко держит её и прижимает клювом, чтоб не заглотить; или
…как рычит, ощенившись,
Злобная сука, щеняток своих защищая, когда их
Кто незнакомый берёт, и за них покусаться готовясь[19]
как бы черпая в страхе за своё потомство дополнительное мужество. И куропатки [20], когда сопровождая молодняк подвергаются преследованию, предоставляют птенцам лететь вперёд и пытаться убежать, а сами отвлекают на себя внимание охотников, кружась поблизости, но когда они уже почти захвачены улетают прочь, затем снова останавливаются в пределах досягаемости надежд охотников, пока, таким образом, подвергая себя опасности ради безопасности птенцов, не отводят охотников на значительное расстояние. И каждый день у нас перед глазами куры [21] заботятся о своём потомстве, то опуская крылья, чтоб иные цыплята могли под них забраться, то принимая с радостным и ласковым квохтаньем других, которые залезают на спину или подбегают к ним со всех сторон; и когда они страшатся только за себя, то убегают от собак и змей, но когда — за детей, то выказывают твёрдость и свыше сил сражаются. Итак, можно ли поверить, что природа вложила в эти существа такие чувства потому, что заботится о потомстве кур, собак и медведей, а не потому, скорее, что стремится побудить нас устыдиться и задеть нас за живое, если поразмыслить, что для тех из нас, кто желает следовать природе эти случаи — пример, тем же кто груб и бессердечен — упрёк за их бесчувственность, указание на то, что они [22] унижают природу человека, выставляя его как единственный вид не имеющий бескорыстной привязанности и не ведающий как любить без надежд на выгоду? Ведь воистину в наших театрах люди аплодируют стиху поэта, вопросившего
Кто станет ближнего любить за плату?[23]
И однако же согласно Эпикуру [24] именно за плату отец любит сына, мать — дитя, дети — собственных родителей; но когда животные могли бы понимать речь и где–нибудь в театре собрались бы лошади, коровы, собаки и птицы и прослушали бы эти вот мои слова, то сказали б, что « собаки собственных щенков, птицы собственных птенцов, кони ж — жеребят любят не за плату, но беспричинно и естественно» и все они ощутили бы, что это хорошо и верно сказано. Ведь это же — о Небеса! — было бы позорно, чтобы у зверей рождение, родовые муки, воспитание потомства были бы «Природой» и «бесплатным даром», но у людей были б ссудами и залогами, данными на условиях возврата [25].
III Но такое утверждение не является ни истинным, ни стоящим того, чтобы его выслушать. Ведь так же как в дикорастущие растения, такие как дикая виноградная лоза, фиги и оливки, Природа вложила свои законы, пусть грубые и несовершенные, с тем чтоб они взращивали свои плоды, так и неразумным животным даровала она любовь к потомству, хоть и несовершенную и недостаточную в том, что касается чувства справедливости и в том, что выходит за пределы простой полезности; в случае же с человеком — животным социальным и разумным, Природа, наделив его пониманием справедливости и закона, почитанием богов, умением основывать города и добротой к себе подобным, снабдила его превосходнейшими — прекраснейшими и плодоноснейшими семенами этого всего в удовольствии, которое мы имеем в наших детях и в любви к ним, в тех чувствах, которые сопровождают их появление и первые шаги; и эти качества обнаруживаются в самом устройстве его тела. Ведь недостаёт слов и выражений, чтобы возгласить с каким рвением Природа — умелая, безошибочная и непревзойдённая и как сказал Эрасистрат, не содержащая в себе ничего пустого, порождает всё необходимое для продолжения человеческого рода, да и умеренность этого не позволяет. Однако, когда дело доходит до процессов деторождения, невозможно описать их в подходящей манере и возможно было бы нецелесообразно слишком пристально останавливать внимание на именах и обозначениях этих запрещённых тем, но всё же следует отметить как же замечательно приспособлены эти скрытые и замаскированные части к функциям зачатия и деторождения. А производство [26] и распределением материнского молока — достаточное доказательство способности Природы к предвидению и её заботливости. Далее у женщин количество крови превышает нужды тела из–за медлительности и скудости её дыхания и подходя к поверхности тела она блуждает всюду и обременяет женщину. Потому–то в определённые периоды природа имеет обыкновение заботиться о разгрузке крови через месячные, открывая для неё каналы и канальцы, чтобы облегчить и очистить остальное тело, а почву матки сделать плодородной для вспашки и посева. А когда матка воспримет семенную жидкость и окружит её со всех сторон, а она пустит корни [27] (ведь как говорит Демокрит [28], прежде всего в матке образуется пупок, который представляет собой как бы якорный буй против качки и смещения, как бы причал для зародыша в момент его рождения и на дальнейшее время), тогда природа запирает очистительно-менструационные каналы и, преградив выход текущей крови, пользуется ею для поливания и кормления [29] уже возникающего и формирующегося зародыша [30], до тех пор, пока в положенный срок зачатый младенец, взросший уже внутри матки, не станет нуждаться в другой пище и обстановке. В это время Природа тщательнее, чем любой садовник или же мелиоратор поворачивает и меняет кровь от одного назначения к другому и располагает как бы подпочвенными источниками для свежего потока; и источники снабжаются кровью не механически и бесчувственно, но они способны даже мягкой теплотой и нежной женственностью дыхания, переваривать, смягчать и изменять её; для такого распределения и смягчения имеется женская грудь; и она таким образом даёт запас пищи, удобный для грудных детей и приятный, чтоб его касаться и хватать [31]. Но ни в таком множестве приспособлений для продолжения рода, ни в таких способах и средствах, ни в таком рвении и предусмотрительности не было бы пользы, если бы Природа не внушила матерям привязанности и заботы о своём потомстве.
Ибо из тварей, которые дышат и ползают в прахе,
Истинно в целой вселенной несчастнее нет человека —[32]
и поэт не лжёт, если говорит о новорожденном младенце [33]. Ведь нет ничего столь несовершенного, столь беспомощного, голого, столь бесформенного и грязного как человек при своём рождении, ибо ему, как можно было бы сказать, природа не дала даже чистого пути к свету [34]; осквернённый кровью и покрытый грязью, более напоминающий убитого, чем только что рождённого, он — предмет, которого не желал бы ни коснуться, ни поднять, ни поцеловать, ни обнять никто, кроме любящего его природной, естественной любовью. И из того, что в то время как у других животных сосцы для молока свисают под животом, а у женщин они высоко на груди и таким образом матери могут целовать, обнимать и ласкать ребёнка можно сделать вывод, что конечная цель рождения и воспитания ребёнка — не полезность и простая целесообразность, а любовь.
IV А теперь обратимся к первобытным людям, к у которых женщины впервые понесли, а мужчины впервые увидели новорождённое дитя. У них не было ещё никакого закона, который предписывал бы им воспитывать своих детей, ни какой–либо надежды на признательность или же на получение платы за содержание «предоставленное детям, когда они были ещё малы» [35]. Более того, я должен был бы скорее склоняться к утверждению, что тогда матери были враждебны и злокозненны к своим детям из–за тех великих опасностей, трудов и мук, что они претерпевали при деторождении:
Словно как мать при родах раздирают жестокие стрелы,
Острые, кои вонзают Илифии, Герины дщери,
Жёнам родящим присущие, мук их владычицы горьких —[36]
строки эти, скажут нам женщины, написаны были не Гомером, но Гомеридами [37] после родовых мук или же когда они ещё испытывали родовые схватки, одновременно резкие и острые. Но даже и тогда привязанность к потомству, заложенная природой, подчиняла себе и руководила матерью: распалённая, всё ещё страдая и претерпевая муки, она не пренебрегала и не избегала своего дитя, но поворачивалась к нему, улыбалась, брала его и целовала, хоть и не получала от него никакой выгоды или удовольствия, но заполучала его с муками и болью и «с обрывками» пелёнок
Его согревая, уход наблюдая,
Дни и ночи проводит она в переменных трудах [38].
Ведь за какое вознаграждение или выгоду были те обязанности исполняемы древними родителями? Ныне не существует уже таких родителей, ибо их надежды были неясны и далеки. Тот, кто высаживает лозы при весеннем равноденствии, собирает грозди при осеннем; тот, кто сеет пшеницу при заходе Плеяд, собирает её, когда они восходят; рогатый скот, кони и птицы приносят потомство, которое почти сразу же готово к жизни; что ж до человека, то его воспитание изобилует треволнениями и неприятностями, рост его медлен, достижение им высоких качеств и превосходства в чём–либо отдалено по времени и большинство отцов умирает до того, как оно случается. Ни Неокл [39] не дожил, чтобы увидать Фемистокла при Саламине, ни Мильтиад — Кимона при Евримедонте; ни Ксантипп не услышал как Перикл произносит речь перед народом, ни Аристон не услышал, как толкует о философии Платон; ни отцы Еврипида и Софокла не увидели своих сыновей победоносными; все они слышали как они бормочут, учась говорить, что–то там губами, были свидетелями их пирушек и запоев, их любовных историй, будучи снисходительны к безрассудствам, что так свойственны молодому поколению; потому–то из всего написанного Эвеном вспоминают и превозносят лишь одну строку:
Вечно за сына страдает отец иль страшится [40].
И отцы вечно воспитывают сыновей, а особенно те, кто в них в сущности и не нуждается. Ведь это же смешно если кто–то полагает, что богач, когда у него родятся сыновья возносит жертвы и радуется оттого, что у него будет кто–то, кто его поддержит в старости и похоронит. Или он воспитывает собственных детей оттого, что у него недостаёт наследников, оттого что невозможно оттискать того, кто бы согласился взять себе имущество другого?
Невозможно собрать столь великую кучу
Пыли, песка или перьев птичьих[41]
Сколько сыщется тех, кто хотел бы стать наследником другого [42]. Данай, отец полсотни дочерей [43]; но когда б он был бездетен, он бы мог иметь много более наследников и притом себе не родственных. Ведь когда сыновья знают, что получат всё как должное, то ни благодарности не чувствуют, ни стараются добиться отцова расположения. Что ж до чужаков, то ведь ты слыхал слова вьющихся вокруг бездетных, сходные вот с этими словами комического поэта:
В суде решив одно лишь дельце, Демос,
Скорей сходи–ка в баню,
А потом приляг, испей, покушай,
А там и три обола получи [44].
А так же и замечание Еврипида:
Деньги доставляют нам друзей,
Дают нам власть, вся сила только в деньгах [45].
И это не простая и банальная истина, а приложимая к бездетным: это ради них богачи дают пирушки, это их чтят знатные, это ради них выступают бесплатно адвокаты.
Богач ведь, чей наследник неизвестен,
Способен на великие дела [46].
Многие из тех, кто имел большое количество друзей и сторонников, как только заводили детей, лишались всех своих друзей и власти. Но пускай дети и не прибавляют людям власти, всё равно Природа проявляет в людях всю свою силу ничуть не меньше, чем в животных [47].
V Но эта природная любовь, как и многие другие добрые чувства в человеке может быть заглушена и затемнена пороком, словно бы садовые растения дикими зарослями, вдруг проросшими в саду. Или мы решимся утверждать, что люди не питают природной любви к себе оттого, что одни повесились, другие свернули себе шею, Эдип
…сорвав наплечную застёжку золотую,
Стал иглу во впадины глазные вонзать,[48]
а Гегесий, красноречием своих доводов, убедил многих из своих слушателей уморить себя голодом?[49]
И нежданному боги находят пути [50].
Но всё это — помутнение рассудка и безумие, уводящее людей от их собственной природы и в этом состоянии они свидетельствуют против самих себя. Ведь если свинья разрывает на куски своего поросёнка–сосунка или сука — своего щенка, люди приходят в уныние, тревожатся, приносят богам жертвы, чтобы отвратить зло и считают это дурным предзнаменованием на том основании, что природа предписывает всем своим созданиям, чтоб они любили и взращивали своё потомство, а не губили бы его. Ибо как среди металлов золото, хоть и смешанное с массой мусора и хлама, всё же выступает, так природа даже и в дурных поступках и страстях выказывает любовь к потомству. Ведь когда бедняк не желает выращивать и воспитывать дитя, то это из боязни, что если он воспитан будет хуже, чем приличествует, то станет подобострастным, хамоватым и вообще лишённым всяких добродетелей; так как он считает бедность наихудшим изо всех зол, он не может допустить, чтоб его дитя её с ним разделяло, словно б то была болезнь, мучительная и тяжёлая…[51]
[1] Плутарх возможно ссылается на обычную практику, когда маленькие государства обращались к большим, в особенности к Афинам или Родосу, чтобы те выступили арбитрами в их спорах; недоверие, таким образом, выражалось не ко всем прочим грекам, но к согражданам. См. напр. Schwyzer, Dial. Gr. Exempla, 83 для надписи (ок. 450 г. до н. э) в которой Аргос регулирует отношения между Кноссом и Тилиссом. Подробнее о практике межгосударственного арбитража см. Tod M. N. International Arbitration among the Greeks. Oxford, 1913.
[2] Текст этой главы очень повреждён; восстановления и предположения, предпринятые здесь претендуют только на приблизительную передачу мысли Плутарха.
[3] См. Plut., Lysander, XXX (451 a-b); Ibid., Lycurgus, XV ,1 (48 c); Moralia, 227 f; Аристон у Стобея (Vol. IV, p. 497 ed. Hense ) или Von Arnim, Stoic. Vet. Frag., I., p. 89 ; Clem. Alex., Stromateis, II, 141 (Vol. II, , p. 191 ed. Stahlin).
[4] Это неверно для Солона; ср. Stobaeus, Vol. IV, p. 521 ed. Hense.
[5] Jus trium (quattuor) liberorum — льгота, установленная Цезарем и закреплённая Августом освобождавшая мужчин и женщин (ingénui — при наличии трёх, libertini — четырёх детей) от обязанности вступать в новый брак, а женщин к тому же и от опеки.
[6] Ср. Lucretius, I, 10-20 :
Ибо весеннего дня лишь только откроется облик,
И, встрепенувшись от пут, Фавоний живительный дунетЭ,
Первыми весть о тебе и твоём появлении богиня,
Птицы небес подают, пронзённые в сердце тобою.
Следом и скот, одичав, по пастбищам носится тучным
И через реки плывёт, обаяньем твоим упоённый,
Страстно стремясь за тобой, куда ты его увлекаешь,
И наконец по морям, по горам и по бурным потокам,
По густолиственным птиц обиталищам, долам зелёным,
Всюду внедряя любовь упоительно–сладкую в сердце
Ты возбуждаешь у всех к продолжению рода желанье.
[7] Ср. Aristotle, Hist. Anim., VI, 18 (573 a 27).
[8] Ср. Clem. Alex., Paedagogus ., III, 11,1 (Vol. I, p. 242 , ed. Stahlin).
[9] Cp. Moralia, 990c ff.
[10] Simonides, fr. 47 , ed. Bergk, 43 ed. Diehl, 57 ed. Edmonds; см. Moralia, 41f, 79 c.
[11] Cp. Moralia, 983 c-d; Aelian, De Nat. Anim., IX, 17.
[12] В Moralia, 983c (De sollertia animalium) Плутарх добавляет к этому описанию некоторые детали.
[13] Aelian, op. cit., II, 55 ; Moralia, 982a.
[14] Т. е они являются живородящими.
[15] Ср. Aelian, op. cit., II, 19 ; Arist., op. cit., 579 a 24.
[16] Cp. Aulus Gellius, XVII, 10,3.
[17] Hom., Il., XVII, 134-136.
[18] Hom., Il., IX, 324 ; cp. Moralia, 80a.
[19] Hom. , Od., XX, 14-15 ; cp. De Vita et Poesi Homeri, 86 (Bernardakis, Vol. VII, p. 375).
[20] Cp. Moralia, 971 c-d; Aelian, op. cit ., III, 16 ; Arist., Hist. Anim., IX, 8 (613 b 17); scholia on Aristophanes, Birds, 768.
[21] Cp. Aristotle, op. cit., IX, 8 (613 b 15); Anthologia Palatina, IX, 95.
[22] Т. е философы, взгляды которых критикует Плутарх.
[23] Kock, Com. Att. Frag., III, p. 450 , adesp. , 218.
[24] Usener, Epicurea, p. 320 , fr. 527.
[25] Cp. Moralia, 496 c, infra.
[26] Cp. Clem. Alex., Paedagogus, I, 39 (Vol. I, p. 113 ed. Stahlin); Galen, Vol. IV, p. 176 ed. Kuhn.
[27] Cp. Aristotle, 745 b 25 ; 493 a 18.
[28] Frag. B 148 Diels, Frag. d. Vorsokr ., II, p. 171 ; cp. Moralia, 317a.
[29] Cp. Celsus, VII, 7, 17.
[30] См. Ariatotle, 745 b 28.
[31] Cp. Plut., Aemilius Paulus, XIV (262 b-d).
[32] Hom., Il., XVII, 446-447 ; cp. Moralia, 500 b, infra.
[33] Но, однако же, Зевс говорит здесь о смерти Патрокла.
[34] Ср. Moralia, 758a.
[35] Plato, Laws, 717 c; cp. Moralia, 479 f, supra.
[36] Il., XI, 269- 271.
[37] Древние употребляли этот термин по отношению не к женщинам, но к особому разряду поэтов–мужчин. Согласно одной схолии к Пиндару, в древности гомеридами назывались потомки Гомера, а в дальнейшем так стали называться и рапсоды вообще. На острове Хиос имя гомеридов носил род, считавший Гомера своим основоположником; члены этого рода были певцами поэм Гомера. Единственный известный по имени гомерид — Кинеф Хиосский, который, по преданию, вставил в произведения Гомера много собственных стихов. Впоследствии словом гомериды обозначались поэты, которые, по мнению многих исследователей, являлись позднейшими авторами разных отрывков «Одиссеи» и «Илиады». Платон в «Федре» упоминает об исполнении гомеридами апокрифических (отвергнутых) песен, не входивших в принятые изводы гомеровских поэм. Использование Плутархом этого термина как женского имени — всецело его изобретение и нигде более не встречается.
[38] Из «Ниобы» неизвестного поэта; некоторыми учёными приписывается Софоклу или Эсхилу.
[39] Неокл — отец Фемистокла, афинянин не очень знатного рода. Краткие сведения о нем сообщает Плутарх в биографии Фемистокла (гл. 1): «Отец его Неокл не принадлежал к высшей аристократии Афин; он был из дема Фреарры, относящегося к филе Леонтиде».
[40] Bergk, Poet. Lyr. Graec, II, p. 270 ; Edmonds, Elegy and Iambus, I, p. 472.
[41] Анонимный фрагмент; Diehl, Anthologia Lyrica, II, p. 162 ; Edmonds, Lyra Graeca, III, p. 452 ; cp. Moralia, 1067 d.
[42] Об эпидемии искателей наследств в Риме см. всю римскую сатиру и особенно пятую сатиру второй книги сатир Горация.
[43] Из «Архелая» Еврипида; Nauck, TGF, p. 427 , fr. 228,1 ; cp. Moralia, 837e.
[44] Аристофан, Всадники, стк. 50-51.
[45] Финикиянки, 439-440 ; но первая строка заимствована из Софокла – fr. 85,1 , Nauck, FGF, p. 148.
[46] Kock, Com. Att. Frag, III, p. 484, ades. 404.
[47] Здесь завершается довод Плутарха о том, что любовь человека к потомству проистекает из того же самого источника, что и любовь животных.
[48] Sophocles, Oedipus Rex, 1276-1277.
[49] Cp. Cic. Tusc. Disp. , I, 34, 83 ; Val. Max., VIII, 9, ext. 3.
[50] Из шаблонных строк окончаний «Алексты», «Андромахи», «Елены», «Вакханок» Еврипида; ср. Moralia, 58a.
[51] Противоположное мнение о воспитании детей бедняков – Moralia, 8e.
