ГЛАВА V. Промышленность

Формой производства, пустившей глубокие корни в социальной жизни античного мира, было домашнее производство. Не подлежит сомнению, и мы на это уже указывали, что в первое время существования Рима организация хозяйства опиралась целиком на семью, и весь путь от производства до потребления проходил в домашнем кругу, под руководством главы семьи. Все члены семьи принимали участие в производстве по мере своих сил; не было распределения обязанностей, разделения труда, специализации или правильного обмена продуктами между автономными хозяйственными единицами. Сын должен был постоянно работать под управлением своего отца: работа, выполненная вне дома, не признавалась юридически и не находилась под защитой законов; древнее право не знало найма на работу, потому что человеческий труд в домашнем хозяйстве, преимущественно земледельческий, не был дифференцирован, не требовал особенной выучки и потому пользовался охраной не в короткие и прерывающиеся промежутки времени, а весь целиком. Совершенно иное положение создается в период цивилизации, когда труд является источником существования, и имеются рабочие, которые предлагают свой труд и живут вне хозяйств, где они Г отают, тогда труд оплачивается и находится под покровительством пеона, так как время, нужное для производства ценностей в частном промышленном предприятии, заранее ограничивается; между тем труд человека, который работает в собственном хозяйстве и удовлетворяет свои потребности, не прерывается и может быть оценен лишь в своей совокупности.
Уклад экономической жизни в древности можно себе представить в таком виде: весь народ целиком, как и всякая семья и всякий индивид, удовлетворяет сам свои главнейшие потребности, свое ежедневное пропитание, почти исключительно растительное; отдельные хозяйства не зависят одно от другого, равно как один народ от остальных.
Несомненно, что во всем этом, особенно в Риме и в городских центрах, произошли перемены. Рост населения и применение труда рабов изменили состав групп, из которых и состоял gens, и одновременно уничтожили общность имущества семьи. Многие gentes уменьшились вследствие войн, а члены, оставшиеся в живых, образовали соотвественное количество независимых хозяйств. Большие патриархальные семьи исчезли в городах, но они продолжали существовать, быть может не повсеместно в деревнях, куда факторы разложения античного хозяйства проникали медленней, и в колониях, где земледельческие элементы преобладали. Даже в эпоху Империи можно было видеть на дорогах, ведших к Риму, процессии этих gentes, которые шли из италийских деревень засвидетельствовать свое почтение вечному владыке, доставляя этим развлечение для жителей Вечного Города с утонченным вкусом, для которых простота нравов, обычай другой эпохи, деревенщина, служили предметом, над которым можно было посмеяться.
Там, где много семей, живя вместе на ограниченной территории, образовывали селение, там домашнее хозяйство уже гораздо больше походило на городское; число ремесел увеличивалось, появлялось разделение труда класса ремесленников, рабочих, служащих; одним словом, отрасли труда дифференцировались, как и богатство и классы. Но в какой степени видоизменилось домашнее хозяйство? В какой степени было оно поглощено городским хозяйством? Чтобы быть в состоянии установить, в каком отношении находились друг к другу домашнее и городское хозяйство, нужно очертить круг деятельности их обоих и метод их функционирования.
Древняя семья находилась не столько под влиянием традиций и религии, сколько под влиянием материальных условий производства; чтобы их заменить другими и чтобы данная экономическая организация уступила место иным формам производства, требовалось прежде всего, развитие техники; последнего мы совершенно не видим, так как техника в течение долгих веков оставалась неизменной. Вот, главным образом, почему в античном мире домашнее производство оставалось все время главным элементом частного хозяйства; и если даже можно констатировать некоторые перемены в Риме, и если иногда кажется, что домашнее хозяйство, самостоятельно удовлетворяющее свои потребности, уступило место более прогрессивным формам, то дело идет лишь о явлениях, не имевших глубоких корней и имевших место только в городских центрах; это лишь следствие кратковременного роста богатства; вместе с последним исчезли все эти явления; вот почему домашнее хозяйство в деревнях обнаружило такую устойчивость, и почему общество вернулось к нему в период упадка.
Еще в последние годы Республики и в эпоху Империи никто иной, как жена руководит работой своих рабынь, которые ткут и прядут в атриуме дома. Дома производят еще много вещей, которые в наше время стали предметами особых отраслей производства, техника была несложна и фантазии было предоставлено много места. Если во времена Колумеллы (XII praef 9) легкомысленная жизнь светского общества мешала женщинам заниматься тканьем шерсти, то большинство имело веретено и пяльцы, как в старину. Титул lanifica продолжает считаться почетным титулом. Женщина, ведущая мелкое хозяйство, прядет, ткет шерсть, которую дают ее собственные овцы, и своим трудом одевает семью. Когда богатая патрицианка перестала заниматься этим ремеслом, мастерская не закрывалась; в ней продолжали работать под управлением lampendius’а или lanipendia. В особых комнатах помешались ткачи и ткачихи; в каждом патрицианском доме была своя ткацкая мастерская. Эти мастерские устраивались по большей части в деревне, чтобы занятые ткачеством рабы могли в свободное время обрабатывать землю, и не оставались праздными.
Простота в одеянии, постоянство в обычаях, отсутствие моды облегчали труд матери семейства, которая при помощи нескольких швов и нескольких булавок приготовляла из вытканной ею самой материи одежду для мужчин и женщин своей семьи. Отсутствует, так сказать, целая отрасль промышленности. Еще проще домашняя обстановка; древние обходились таким количество мебели, материи и белья, которые теперь имеются б наиболее скромных домах. Все это делало семью более автономной, независящей от рынка и менее вынужденной прибегать к покупкам. Даже мелкий землевладелец может получить от своих овец все, что ему нужно, чтобы одеть себя и всю свою семью, а также пропитание, состоявшее, главным образом, из растений, муки, овощей, вина, уксуса, масла и свинины.
Это относится к городам. В деревнях, где население реже и в состав семьи входит значительно большее число людей, семьи еще меньше зависят от рынка: каждая семейная группа производит своим трудом все самое необходимое для своего стола, для своей обстановки и своей одежды. Впрочем, чем больше самостоятельность семьи, тем большая ей сопутствует бедность.
Если мы затем перейдем к семьям, у которых были рабы, ~о мы еще яснее увидим, что каждый дом пытается обойтись собственными средствами. Если дом, не имевший рабов, вынужден был иногда нарушать свою изолированность и пользоваться услугами торговли, то дом, имевший рабов, насадил в их труде нужные ему элементы производства: он мог увеличивать свое благосостояние или даже производить с целью наживы. Рабство уменьшало нужду друг в друге со стороны членов семьи и позволяло заполнить пробелы в домашнем производстве. Дом богатого человека представляет собой организм, который вполне свободно обходится своими собственными силами. И действительно богатые дома имели не только свои ткацкие мастерские, но и портных, кузнецов, плотников и каменщиков. В распоряжении дома были мельница и хлебная печь, парикмахер и серебрянник. Для богатых семей являлось своего рода тщеславием быть в состоянии сказать, что все домашние потребности могут быть удовлетворены своим собственным трудом. (Plin. H. n., XVIII, 40 «nequam agricolam esse quisquis emeret, quod praestare ei fundus posset»). Все производилось дома, даже предметы роскоши. На могилах рабов Ливии Августы и римских цезарей были многочисленные надписи, посвященные рабам вышивальщикам, позолотчикам, граверам, художникам, архитекторам и скульпторам. Катон учил, что глава семьи должен продавать, а не покупать, а Варрон, — что не должно покупать вещей, которые могут быть выращены на своей земле или сделаны челядью. (R.r. I 22, 11); это правило соблюдалось мелкими и крупными владельцами; первые это делали с помощью колонов и для удовлетворения своих потребностей, а вторые — с помощью труда рабов и даже в целях наживы. Крупные собственники, чтобы увеличить свои доходы и извлечь выгоды Из своих домашних и обученных слуг — рабов, имели обыкновение заставлять рабов работать на продажу; для этого они организовали в своих имениях подсобные отрасли промышленности (Colum, XI, 3, 1 – 3,0); они организовали работы по дереву, строили телеги и земледельческие орудия, где же были каменоломни или залежи глины, они выделывали кирпичи, трубы, амфоры, горшки. Opus doliare был именно той отраслью промышленности, которая находила себе применение в крупных поместьях; был известен ряд фабричных клейм, а некоторые предметы имели широкое распространение во все империи. Занимавшиеся этим рабы соединяли труд промышленный с земледельческим, и промышленности они посвящали время, свободное от полевых работ, (I. 25, § 1, Dig., XXXIII, 7). Эти отрасли промышленности предназначались собственно для удовлетворения домашних потребностей, а по мере роста промышленности, излишек предназначался на продажу (I. 6, Dig., VU, 3). Крупный землевладелец устранил таким образом отрицательные стороны рабства и экстенсивной культуры, которая оставляла раба незанятым в течении долгих промежутков времени. Таким образом, объединяя деятельность всех, составлявших familia, домашнее хозяйство выходит за круг своей деятельности, не теряя своего первоначального характера.
В одном месте Петроний говорит «omnia domi nascuntur». В сатире есть много преувеличений, но автор в сущности прав, когда утверждает, что римляне покупали меньше, чем греки, и производили у себя в доме все, что могли. В верхах и на низах, непосредственно или при помощи рабов, каждый дом являлся мастерской, бывшей постоянно в ходу: хозяин, имевший рабов и землю, ничего для них не покупал, жены рабов изготовляли одежду рабам, (1. 12, §§ 5 и 6, Dig, XXXIII, 7). Бели бы это было иначе, если бы то, что было нужно рабам, покупалось, то рабский труд не мог бы дольше существовать. Напротив, они питались произведениями с земли своего господина, и если были излишки, то перерабатывали их для рынка. Между рабством и землевладением существовала тесная связь; первое не могло существовать без второго, вот почему те, у кого не было земли, не имели также и рабов.
Для богатого человека считалось позором купить что–нибудь на стороне или жить в наемном доме. Вот как описывает Гораций бедный дом, не обладавший запасами: «exilis domus est ubi non et multa supersunt (Epist, I, 45). Наоборот, состоятельные люди должны приложить все усилия к тому, чтобы иметь domus instructa или recta (Senec, Ер., 100. 6). Такой дом имеет всякий отец семейства, чтобы удовлетворить потребности своей семьи; для этого он должен устроить свое имение так, чтобы ему нужно было покупать лишь немного, а если у него много земли, то чтобы он мог, по мере надобности, продавать. Благоустроенным хозяйством будет такое, которое опирается на fundus instructus. Ульпиан перечисляет, кто должен быть в имении: там должны быть — булочник, мельник, кузнец, женщина, которая поддерживала бы всегда огонь, villica, женщины, приготовляющие хлеб, и другие, которые выполняют прочие обязанности, прядут, ткут, помогают мужчинам, стряпают; там должны быть также люди для изготовления мебели, сбруи для лошадей. Итак, domus intructus, fundus instructa это дом, имение, которое в хозяйственном отношении обходится собственными силами, имеет в городе или в деревне рабов, которые производят все, что является предметом потребления для живущих в доме или в имении; должны быть также artifices, которые, смотря по обстоятельствам, могут быть заняты в разных отраслях труда или даже в других имениях. Ульпиан спрашивает, входит ли выделывающий сукно, т. — е. тот, кто изготовляет одежду, в число принадлежностей имения, и отвечает утвердительно относительно тех имений, в которых хозяин имеет свое местожительство. Fundus instructus должно иметь ткацкую мастерскую. в которой земледельцы работали бы по окончании полевых работ.
Чем имение было больше, тем легче ему было обойтись собственными силами, в таком положении находились латифундии, где жило целое население рабов, которых можно было использовать для промышленного производства и для переработки продуктов, превышавших внутреннее потребление и предназначенные для продажи. Мелкое же поместье, какую бы деятельность и старание не обнаруживал его владелец, не могло оставаться изолированным и должно было прибегать к содействию соседних хозяйств или к соседнему рынку. Предполагается, что все должно быть произведено дома, и что порядочный отец семейства прибегает к обмену с соседними домашними хозяйствами только тогда, когда ему чего–либо не хватит. Это рекомендует Ювенал: «Quidquid doml non est et habet vicinus ematur» (VI, 151). Очевидно, что это относится к хозяйству связанному с землей; из которой извлекают сырой материал, перерабатываемый затем рабами. Римляне не могли себе представить domus instructus без земли; вот почему на землю смотрели, как на нечто обусловливающее достоинство, что создает независимость и автономию каждому домашнему хозяйству, между тем, как в наше время, все покоится на движимом капитале, и капитал является основой всякого предприятия.
Организация хозяйства в латифундию, как автономной единицы, довольно велика и сложна. Владелец латифундии является одновременно владельцем мануфактуры и купцом. Он сам продает излишки, как это до сих пор делают крупные владельцы в городе Тосканьи. Вокруг их домов в городах были лавки, где рабы продавали хлеб в зерне, вино и масло, произведенные на земле их хозяина. Продукты, которые он не продавал, он при помощи рабов подвергал промышленной переработке и относил их на рынок.
Деятельность крупного собственника в качестве промышленника в экономическом отношении является весьма важным фактом, который определяет характер хозяйства древнего мира. Этим объясняется задержка в развитии города с характерным для него хозяйством, которому мешали латифундии там, где они преобладали; и, наоборот, можно сказать, что там, где процветал город со своими мануфактурами, латифундии таяли не имели такого значения, и преобладание принадлежало мелким землевладельцам.
Капиталистический характер латифундий был ясно обрисован Родбертусом, но при этом он впал в преувеличение, С большим проникновением в сущность дела, с большей правильностью писал Маркс: «В натуральном хозяйстве, в его чистом виде, продукты земледелия, составляя доход владельцев, совсем не пускаются в оборот или пускаются лишь незначительная часть их, или даже не имеющая значения доля этой части, как например, в латифундиях древнего Рима, в поместьях Карла Великого и более или менее в течение всех средних веков; там продукты и прибавочный продукт крупных имений произведены не только земледельческим трудом, но в равной степени и трудом промышленности. Основой этого хозяйства является бесспорно обработка земли, но в то же время продукты испытывали перемену в экономическом отношении.
Могущество римских богатых домов известно: масса рабов, вольноотпущенников и клиентов были к услугам крупных собственников, Эргастулы были мастерскими, где работа производилась, когда полевые работы были приостановлены; таким образом устранялось одно из неудобств хозяйства, основанного на рабском труде, — обязанность кормить рабов, занятых полевыми работами даже тогда, когда не было работы: изменяли лишь род занятий. Так как все необходимые для производства материалы находились в domus'е и так как у familia urbana были рабы artifices (1. 12, § 42, Dig., XXXIII, 7), то хозяйственный инстинкт и необходимость научили извлекать прибыль из этого обстоятельства. Чтобы лучше использовать материал, рабов обучали, делали более искусными и таким путем увеличивали прибыль.
Таким образом рента и прибыль находились в одних руках, все производство, торговля и лихвенный процент сосредоточивались у богатого землевладельца; это нам объясняет слова Родбертуса, что между капиталом и землевладением не было никакой разницы. Так как произведения, извлеченные из земли, а равно выделанные семьей, служили для удовлетворения потребностей ее, то дом мелкого собственника, как и дом крупного, носили, главным образом, характер натурального хозяйства, хотя и в разной степени.
Все, нужное для неассоцнированиых хозяйств, не может быть произведено у себя дома, а в особенности в небольших хозяйствах. Кроме того существовала громадная толпа, состоявшая по большей части из людей, не имевших земельной собственности, которые, не участвуя в производстве, должны были прибегать к содействию труда других. Далее, по мере того, как семья расшатывается, сокращается число лиц, составлявших единое хозяйство, и становится меньше производительность семейной группы. Таким путем появляются ремесленники или, вернее, ремесленник!' отрываются от семьи и предлагают свои услуги публике. Этот распад имел место уже в первые дни истории Рима; мы там встречаем ремесленников и даже корпорации ремесленников, это показывает нам, что разделение труда сделало большие успехи. Разделение труда не осталось в зачаточном состоянии, оно прогрессировало, так как очень скоро заметили, что чем больше индивид специализирован, тем больше становилась его ловкость. Он приобретал нужный навык, чтобы удовлетворить повышающийся вкус и бороться с конкуренцией. Специализация одна только и могла усовершенствовать процесс производства, дать новые образы овладеть нужными секретами, и производить хорошо и быстро Отсюда растущее разделение труда и стремление человека специализироваться в какой–нибудь области, это явление особенно наблюдалось в городах, правда в значительно более узких размерах, чем в современном обществе.
Еще работники римской эпохи признали правильность наблюдения, сделанного Платоном: «гораздо больше, лучше и легче производишь, если держишься одной какой–нибудь специальности». Но к этой специальности приходил он лишь постепенно; затем, разделение труда не было повсеместным явлением, так как в небольших городских центрах, где рынок был ничтожен, одно и то же лицо поневоле должно было заниматься разными ремеслами.
Уже в раннюю эпоху мы находим в Риме многочисленный класс населения, занятый в промышленности; еще во П веке до Р. Х. мы встречаемся с постоянно увеличивающимся количеством представителей всех видов ремесла, берущих работу из материалов заказчика. Кто не мог приготовить у себя пищу, одежду или мебель, мог это поручить особому лицу, которое знало разные ремесла и жило своим трудом. Мелкий люд в городах не имеет у себя запасов дома; он живет не только со дня на день, но он еще обращается к булочнику за хлебом и к другим торговцам за жареной рыбой. Муку, которую раздают бесплатно, относят к булочнику, чтобы он испек хлеб; но булочники продают также хлеб, приготовляемый из муки, купленной в общественных амбарах или на складах у оптовиков. Когда была организована раздача хлеба, булочники составили особую коллегию и находились под надзором властей; об их значении можно судить по тому, что хлеб был главной пищей древних италиков. В IV веке в Риме было 254 булочных.
Если исключить булочников, то прочие отрасли промышленности, которые заняты приготовлением пищевых продуктов и которыми в современном обществе занято очень много людей, тогда почти не существовали или не имели никакого значения. Молоко, сыр, овощи, фрукты доставлялись каждое утро крестьянами из соседних деревень. Существовали харчевни, где готовили пищу для простонародия, для рабочих, для рабов, для иностранцев, для всей той праздной толпы, которая жила на общественный счет, для клиентов, которые растрачивали в дымных тавернах полученные сестерции и для более высоких классов населения, потому что никто не держал повара, а если в нем и встречалась нужда, по какому нибудь редкому поводу, то такового нанимали (Plin H. n XVIII, 38). Кухня городского и сельского населения ничего не имела общего с той, о которой Apicius писал трактаты, а повара оплачивались дороже чем греческие философы и ради которой облагали контрибуцией небо, землю и море. Когда кроме муки в Риме стали раздавать еще масло и мясо, то отрасли промышленности, занятые изготовлением пищевых продуктов, еще больше потеряли свое значение и не шли дальше маленьких лавочек, где продавали в розницу съестные припасы, купленные оптом у богатых.
Промышленность по изготовлению одежды тоже не была значительно развита. Правда, роскошь в женской одежде вызвала к жизни ряд ремесл, и Плавтий перечисляет 26 различных профессий для обслуживания дамского туалета, состоящих в большинстве из толпы горничных. Но всеми этими видами труда занимались также и рабы, которых в богатых домах было не мало. В списке рабов, на которых возложено попечение о хозяйственном гардеробе, появляются названия vestifci и vestificae. В менее богатых домах о гардеробе заботилась жена; а кто не мог или не имел семьи; простонародье, пролетарии и рабы, тот обращался к торговцам, у которых всегда были туники, тоги и обувь (Cato K. r. 135) обыкновенной доброты или с тщательной отделкой (Mart, XI 27, 11). Это та торговля, которой занимался Remmius Palemon, он был вначале рабом–ткачем, стал впоследствии знаменитым грамматиком и, скопив во время своей педагогической деятельности некоторую сумму денег, употребил часть ее на покупку виноградников, а на другую он устроил магазин готового платья (Suet De gram., 23). Эти vestiarii или negotiatores vestiarii имели мастерские, где рабы и вольноотпущенники изготовляли одежду, но по большей части они были лишь торговцами, т. — е. они или скупали материю и готовое платье в деревнях, где их изготовляли разные домашние хозяйства, продававшие излишки, или получали ткани и готовые платья специально для продажи от крупных хозяйств, где их заготовляли зимою рабы. Были также торговцы продававшие специальную одежду; из них на низшей ступени стояли торговцы старым платьем, клиентуру которых составляли рабы и нищие. Надо отметить, что в старину не употребляли много платья; дома носили только тунику; женщины были также просто одеты, а тогу надевали только при выходе на улицу. Спали нагишом. Рабы получали одну тунику на год и saga на два года (Cato, de r. r. 59).
Нет надобности в составлении списка профессий, о которых нам сообщают древние писатели и надписи.
В античных городах большинство ремесленников и рабочих, образовывавшие часто коллегии, группировались в определенных улицах и переулках. Там были красильщики, валяльщики, плотники, серебрянники, рабочие по железу, по меди, по дереву, по слоновой кости, рабочие, изготовляющие, мебель, глиняную посуду, стеклянные вазы, амфоры, канделябры, задвижки, косы, фабриканты мази, фармацевты и т. д. В Риме, естественно, число ремесленников было очень велико, так как Рим был самым крупным рынком в Италии; то же было впрочем и в Помпее. Можно сказать, что в каждом городе были свои печи для обжигания кирпичей, черепиц, амфор, ламп, ваз, статуэток и амулетов, мастерские для плавки металлов, красильни, столярные мастерские, кузницы, парикмахерские, кожевни и базары, где продавали merces popularibus usibus aptae, а также рынки, где торговали предметами домашнего обихода. Короче говоря, занятие ремеслом в виде промысла существовало всегда, равно как существовал промышленный класс ремесленников, готовый всегда к услугам публики, а также к продаже готовых вещей, одним словом, все, что вместе с периодическими ярмарками характеризует городское хозяйство.
Для нас очень важно выяснить вопрос, как этими ремеслами занимались, появилась ли уже фабрика, употреблялся ли капитал в целях промышленного производства, принадлежало ли преобладание крупной или мелкой промышленности, и в какой степени пользовались наемным свободным трудом.
Мы не станем говорить об императорских фабриках, государственных фабриках, предназначенных для выделки оружия и обмундирования войск; они были учреждены за отсутствием крупных частных мастерских, которые были бы в состоянии снабжать всем необходимым· императорскую армию.
Ремеслами, которые мы перечислили выше, занимались свободные люди, рабы и вольноотпущенники, но в своей отдельной мастерской.
В лавке работал ремесленник по заказу, по указаниям заказчика, не идя дальше удовлетворения его частных потребностей, как это еще и теперь делают столяры и сапожники у нас в городах. Или, быть может, не дожидаясь заказов, он работал на продажу? Существовала ли крупная промышленность, фабрика, производящая товары, господствующая на рынке и вывозящая по мере надобности?
Как видно из трудов писателей и юристов, а равно по надписям и изображениям на памятниках, ремесленник работает в своей мастерской с помощью одного рабочего или ребенка и обходится небольшим количеством инструментов; иногда он кочует по стране, обходя таким образом деревни.
На ряду с такими мы встречаем ремесленника, который работает поденно в домашних хозяйствах, переходя от одного к другому и таская с собой свои инструменты; его труд оплачивается натурой. Во многих ремеслах ремесленник работает на заказ, по указанию потребителя, сообразно с его вкусом и из материала заказчика; при этом не редко работа выполняется на дому потребителя из материала, заготовленного последним; этой системы придерживаются еще до сих пор в деревнях по отношению к башмачнику, портному, столяру. Что касается ремесленников, работающих на рынок для продажи, то мы их встречаем только в тех профессиях, которые не требуют больших предварительных расходов, и произведения которых имеют обеспеченный сбыт, равно как в производстве художественных изделий и предметов роскоши, в изготовлении посуды и в создании предметов искусства. Каков бы ни был предмет, им изготовленный, это был исключительно продукт его труда, произведенный при помощи очень простых инструментов и орудий, т. — е. капитал не играл никакой роли, или, если играл, то только ничтожную роль. Если мы имеем дело с одним из многочисленных ремесленников, упомянутых в надписях, мы можем быть уверены, что дело идет о мелком ремесленнике, который ничем не отличается от того, которого знали средние века и современное общество, пока крупная промышленность не заставила его исчезнуть.
Нам нечего прибавить к тому, что писали Чикотти, Франкотти и Жиро о существовании и постепенном развитии класса свободных работников в античных Греции и Риме. Они показали, что свободный труд был достаточно силен, чтобы развиваться, несмотря на конкуренцию рабов, и что он извлекал выгоду из всех обстоятельств, которые способствовали его развитию. Низшие слои народа не состояли только из одних праздных нищих, из граждан, неспособных ни к какому ремеслу и занятию и живущих со дня на день милостыней патрона или подачками государства. Из среды мелкого люда было не мало трудящихся, и потому постоянно упоминают о свободных работниках. Помимо всего прочего доказательством этому служит еще существование коллегий, организовавших свободных работников, и подчинивших их известной дисциплине, чем должно было быть обеспечено ' регулярное выполнение известных государственных повинностей. Значительность свободного труда выясняется также налогами, падавшими на него. Мало того, в профессиях и отраслях труда, наилучше оплачиваемых, наименее тяжелых и наиболее уважаемых, свободному труду, как мы увидим ниже, отдавали предпочтение перед несвободным трудом.
Даже в эпоху наибольшего распространения труда рабов, существовали ремесленники, т. — е. свободные работники, обладавшие кроме своего искусства еще орудиями производства.
Техника была очень проста, и, следовательно, требовался лишь очень ничтожный капитал, составлявший родовое имущество ремесленника и его семьи, так как он занимался своим ремеслом по традиции, господствовавшей в его семье, и занятие это переходило по наследству. Он производил, руководил производством и продавал.
История развития свободного труда очень проста. Мы видим, что с ростом городов и сокращением больших семей, ремесло отделяется от семьи и люди предлагают свои услуги обществу. Многие свободные люди, не обладающие вовсе или обладающие лишь небольшим участком земли, стремятся извлечь прибыль из своих специальных знаний, В течение некоторого времени они соединяют занятия земледелием с ремеслом, но затем, потеряв землю, они остаются простыми ремесленниками. Меньшинство, не обладавшее землей, находило себе занятие в ремесле. Выгода, представляемая мелкой промышленностью, для которой нужен был лишь небольшой капитал, давала возможность свободному работнику легко устроиться, а потребитель или предприниматель, у которого не было средств, чтобы купить рабов, предпочитали нанимать свободных работников. Отсюда рост числа мелких ремесленников, требовавших лишь небольшого капитала и немного инструментов; отсюда организация хозяйства, которая легко сопротивлялась конкуренции рабов.
Итак, организация труда не шла дальше стадии ремесла, которое ограничивалось удовлетворением местных потребностей. Наемный труд занимал видное место, привлекая к себе людей, лишенных собственности» которых мы очень легко представляем себе в виде толпы нищих, содержимых на государственный счет; хотя оплата труда производилась натурой или даже применялась смешанная система, все же она была достаточно высока, как это бывает в странах на более низкой ступени развития, где в обращении находится немного капитала и земельная рента почти ничего не отнимает от прибыли. Рабство действовало как умеряюший элемент, и непроизводительные классы могли таким путем эксплуатировать трудящееся население. Когда капитал стал расти быстрее, чем население, он не стал искать себе применения в промышленности, и не произошло то, что характеризует современное капиталистическое хозяйство, где в предприятия вкладывают больше капитала, чем живого труда, следствием чего является низкий процент на капитал и рост заработной платы, при чем оплата труда растет, несмотря на то, что труд может быть вынужден уступить часть своего прироста земельной ренте, которая также возросла.
Но, скажут, а рабы? А конкуренция со стороны рабов? Не мешала ли более низкая стоимость труда рабов развитию свободного труда?
Нам нужно поэтому ознакомиться с тем положением, которое занимает труд рабов в хозяйствах античного мира, и с тем влиянием, которое он на него оказывал, так как, разрешив эти вопросы, мы сумеем выяснить значение класса свободных работников и организацию форм производства.
Рабы и вольноотпущенники принимали, конечно, видное участие в производстве. Очевидно, что раз на раба смотрят, как на капитал, хозяин хочет, чтобы он ему приносил доход. Рабство — вот где начало капиталистической прибыли; вместе с рабством, возможно, появилась впервые торговля, когда покупают, продают и нанимают в спекулятивных целях. Вместе с ним начинается капиталистическая прибыль. Но есть только три способа эксплуатации рабов: хозяин может 1) употреблять их на какую–нибудь полезную работу, 2) отдавать их в наймы другим, и, наконец, 3) позволить им взять самих себя в аренду, т. — е. заставить их платить оброк или отдавать хозяину часть произведенного, давая им за то право распоряжаться по своему усмотрению своими природными или приобретенными талантами.
Домашнее хозяйство, располагающее одним или двумя рабами, не производит систематически товаров, чтобы извлечь из них прибыль; оно занимается этим только от случая к случаю, и то лишь удовлетворив предварительно все свои потребности. Это есть дополнительное, побочное производство с целью вполне использовать силы рабочего, принадлежащего этому хозяйству, по удовлетворению всех своих собственных потребностей. Но когда число рабов больше, чем сколько это нужно, а это бывает, когда дело идет о богатом доме, или когда хозяин хочет извлечь прибыль из капитала, употребленного на покупку рабов, тогда их таланты приобретают цену. В Риме обучение рабов какому–нибудь искусству или профессии, иди покупка уже обученных рабов с тем, чтобы заставлять их работать непосредственно у себя в хозяйстве или отдавать их в наймы, было предметом оживленной спекуляции. Эксплуатация рабов, о которой говорит Дигест, как о явлении ему современном, встречается в форме коммодата или личного найма еще у юристов периода Республики. В начале к наемному труду прибегали лишь изредка; наиболее точные указания, которые имеются в нашем распоряжении, относятся к одному особому случаю — устройству похорон: это была единственная допустимая роскошь. С ростом богатства стали широко пользоваться услугами вольноотпущенников и рабов. Artifex был также синонимом раба; у богатых их было много, на них возлагались самые разнообразные работы, или их отдавали в наем, определяя условия согласно lex locationis; или открывали лавку, а во главе ее ставили рабов или вольноотпущенников. Эти две категории понемногу заполняли ремесла, главным образом наиболее низкие и наиболее тяжелые, хотя надо оговориться: не было такой профессии, какое бы почетное положение она н:: занимала, куда бы она ни проникала. Катон указывал, что воспитание рабов с целью извлечь из них прибыль, великолепное дело. Действительно, вся прибыль попадала в руки хозяина, который, чтобы поднять производительность труда раба, позволял ему сделать кое–какие сбережения и на них выкупить себя. Учреждение пекулиума, положившее начало резкой перемене в правовом положении рабов, повлияло на организацию промышленного труда: раб, имея возможность накоплять, получил стимул трудиться, быть бережливым и совершенствовать технику. Не только в земледелии, но и в промышленности всякий, владевший рабом, знавшим ремесло, позволял ему устраивать самостоятельное предприятие, работать за свой собственный счет и за то платить хозяину определенный процент (1, 14, Dig, XL, 7) или ежегодно определенную сумму. Раб перестал быть простым орудием в руках господина и, несмотря на отсутствие правоспособности, он как бы приобретал положение стороны в договоре. Законодательство не только признает за рабами право иметь свое собственное хозяйство, отдельное от хозяйства господина, но противопоставляет хозяйство раба хозяйству господина; функция господина заключалась не в непосредственной эксплуатации труда раба, но в извлечении прибыли косвенно, при помощи особого договора о найме. Это уже не было рабство, а лишь крепостное состояние, как оно существовало в русских промышленных и торговых предприятиях до освобождения крестьян. Таким образом в Риме образовалась категория ремесленников и лиц, работающих по найму, которые совмещали в себе прошлое и будущее, — труд раба и свободного человека; эта эволюция по характеру и по форме была ублюдочна, но соответствовала переходной эпохе; свободные от всякой непосредственной, личной зависимости, они действовали как свободные, но в их юридическом положении отразилось происхождение из состояния «зависимости».
Отпущение на волю было другим способом, при помощи которого заменили прямую эксплоатацию рабов косвенной, и стало возможным извлекать из рабов прибыль, присваивая в свою пользу часть плодов их свободного труда. Господин считал более выгодным сам даровать свободу рабу, заставить платить выкуп за приобретаемое имущество, так как при освобождении раб выходил из семьи господина, но не из его хозяйства. Положение вольноотпущенника, по отношению к своему хозяину, было похоже на положение раба, если не считать, что он уже не считался собственностью господина. Как полагали, servus долгое время обозначало в законодательстве вольноотпущенника, а наименование libertus он получил лишь в IV в. Может быть, это и не совсем так, но установлено, что вольноотпущенник считался членом фамилии, что он был подчинен юрисдикции господина, сохранившего над ним право жизни и смерти; только на хозяине лежали по отношению к нему обязанности, аналогичные тем, которые лежали по отношению к клиентам. Выгода господина, дававшего ему это подобие свободы, заключалась в том, что раб, став свободным, проявлял большую интенсивность в своем промысле, в своем ремесле; соответственно возрастала также доля, приходившаяся хозяину, так как господин всегда принимал участие в прибылях и выгодах вольноотпущенника. Кроме operae officiales вольноотпущенник обязан был исполнять operae fabriles; последние заключались в том, что вольноотпущенник был обязан в интересах хозяина заниматься в доме хозяина или вне его ремеслом или профессией, изученной им во время рабства или позже (I. 16, Dig., XXXVIII, 1); хозяин мог сдавать в наем эти operae кому угодно (1. 25, id), эксплуатировать его artificium, как ему заблагорассудится (I, 38), заставить его прибыть из провинции в Рим, где труд ценился дороже и лучше оплачивался и заставить его работать, пока он не выработает доли хозяина или суммы, словесно обещанной; эти operae рассматривались как res certa, как pecunia credita, хотя и состояли в обязанности facere; кроме того, хозяин не обязан был его кормить.
Не было такого ремесла, искусства или профессии, где нельзя было бы встретить вольноотпущенников. Они встречались среди врачей, архитекторов, музыкантов, ткачей, кузнецов, булочников, красильщиков, трактирщиков, торговцев маслом и вином и переписчиков; они жили в своих домах с женами и детьми, которым они передавали свое ремесло, приведшее их от рабства к свободе и которое часто доставляло ему богатство и почет.
Прежде чем рассмотреть доводы, приводимые для доказательства, что труд подневольный убивал труд свободный, мы попытаемся выяснить, было ли число рабов так велико, что оно могло наложить на организацию хозяйства резкий отпечаток. По мнению одних, число рабов было так велико, что оно превосходило число свободного населения, по мнению же других, оно равнялось одной пятой свободного населения или того меньше. Белом произвел на этот счет очень тщательное исследование, и с его выводами, составляющими вклад в науку истории, вполне можно согласиться. Он установил, что число рабов было гораздо ниже, чем это вообще полагали. По его подсчету в первом веке до Р. Х., когда общая сумма богатств в Риме бала наибольшей, и когда войны выбросили на рынок по баснословно низкой Пене громадную массу рабов, тогда в Италии число рабов достигало полутора миллионов человек при свободном населении в 4 ½ миллионов человек; распределение по стране этих двух групп было далеко неодинаковое; например, на долю Сицилии, страны латифундий, пришлась четвертая часть всех рабов, так что их там было 400 тысяч. Число рабов было конечно значительно преувеличено, так как или брали за исходную точку некоторые крупные хозяйства и отсюда уже делали ряд обобщений, или приписывали промышленности и городской жизни то, что в течение известного времени могло существовать в земледелии.
Римские писатели как бы подтверждают положение о существовании большого числа рабов, положение, на котором основаны гипотезы Родбер–туса и Бюхера о громадном значении домашнего хозяйства. Плиний, действительно, говорит о легионах рабов и сравнивает роскошь своего времени со скромностью страны, когда даже богатые довольствовались несколькими рабами, которые были безусловно необходимы (H. n., XXXIII. 26). В том же духе высказывается Тацит и даже Сенека (de trang, 8), Апулий и Цицерон. Последний по привычке, присущей витии, говорит о больших свитах из рабов обоего пола, о стадах рабов, о громадных толпах рабов. Конечно, были богачи, владевшие тысячами рабов; были большие латифундии, в которых было масса семей рабов, число же последних к тому же увеличилось еще от того, что хозяйство, основанное на невольном труде, требует гораздо больше рук, чем основанное на свободном труде. Вообще же замечание о большом числе рабов должно скорее всего относиться к земледелию.
Что рабство влечет за собой чрезмерное развитие непроизводительных занятий, это факт, подтвержденный древней и современной историей. Так, в России, до освобождения крестьян, дома богатых кишели людьми, занимавшимися пустяками, и масса здоровых рук, которые могли бы быть при другом порядке вещей производительны, были осуждены на безделье и потребляли, вместо того, чтобы производить. Что же удивительного, если г. Риме и в наиболее крупных городских центрах и в своих имениях богатые римляне имели к своим услугам familia urbana, состоявшую из очень большого числа рабов обоего пола с необычайной специализацией функций, начиная с ordinarii и кончая quales quales (1. 15, Dig., XL VII, 10). Знатные фамилии имели рабов–доверенных, прокураторов, врачей, музыкантов, гладиаторов, танцовщиц и, кроме того, ремесленников, которые обслуживали домашнее хозяйство. Но много ли было таких фамилий? И во всех ли домах были рабы? В этом можно сомневаться. У многих фамилий рабов вовсе не было; другие обладали лишь одним рабом, который нес всевозможные обязанности. Цицерон сообщает нам, что Пизон имел лишь одного раба, бывшего поваром и привратником (in Pison, 27). У Горация было три раба для домашних услуг и восемь для полевых работ (Sat., 1,6,116; il, 7, 118). Гораций говорит нам об одном преторе, то–есть о лице, занимавшем высокий пост, который считал вполне достаточным для соблюдения декорума, являться из своей виллы в Рим в сопровождении пяти рабов (Sat. I, 3, 12). У средних слоев населения рабов вовсе не было или их было не больше одного, как у Котты, о котором упоминает Марциал (XII, 87); это объясняется тем, что на их содержание требовались слишком большие расходы (Juven. III, 166), хотя содержание само по себе было больше, чем скромное: 35 килограмм хлеба в месяц и немного масла. Что касается пролетариев, то они тем более не имели рабов (Mar, XII, 32).
Нельзя также предполагать, что все знатные фамилии имели очень, многочисленную familia urbana. Сатирики рассказывают обо всех тех, кто, желая пустить пыль в глаза, нанимал для того или иного случая рабов, или просили их в займы, или употребляли их на самые несообразные работы. К этим хитростям прибегали тогда, когда невольный труд заполонил Италию и цена его стояла низко; и как должно было пасть их число, когда иссякли источники рабства. Прибавим, что, по словам Колумеллы, крупные землевладельцы, постоянно нуждались в рабах для обработки своих земель, и что рабов им всегда не хватало; потому нельзя допустить, чтобы наиболее предусмотрительные держали рабов в городах без всякого дела.
Не надо забывать, что античный мир отдавал себе ясный отчет об отрицательных сторонах подневольного труда, что последний стоит дороже и что он менее выгоден. Колумелла это установил в отношении к земледелию. Легко было заметить, что промышленность и мануфактура, которые пользовались трудом рабов, должны были им доставлять работу круглый год из опасения кормить бесполезные рты, подвергаться риску перепроизводства и быть заваленным товарами прежде, чем быть е состоянии найти для них сбыт. Правда, в обществе, основанном на рабском труде, нашли средство против отрицательных явлений, вызываемых перепроизводством, а таким средством являлась сдача в наем. Пользование наемным трудом было поставлено так, что те, кто в нем нуждались, могли нанять рабов или пригласить свободных рабочих, благодаря чему им не нужно было иметь постоянный штат служащих и давать ему постоянно работу, а поэтому можно было сокращать производство, делать труд более интенсивным, и направлять его, смотря по требованиям рынка. Однако, это средство было недостаточно, так как весь риск содержать рабов, даже тогда, когда они не работали, оставался на хозяине, отдававшем их в наймы; поэтому этот вид спекуляции не должен был быть очень распространенным тем более, что рабы не могли легко переходить от одного ремесла к другому.
Кроме того, что труд рабов был мало производителен, он не был способен совершенствоваться. Количество труда и количество средств, необходимых для содержания рабов, постоянны, между тем как цена этих средств изменяется; когда с падением производительности труда в промышленности увеличивается стоимость этих средств, то труд рабов становится менее выгодным и наступает момент, когда он стоит больше, чем создает сам. Говорили, что эта потеря могла быть возмещаема большим плодородием земли и небольшими размерами капитала, употребленного на покупку раба, так что существует постоянная разница между тем, что стоит раб и тем, что он производит. Но если эти два обстоятельства встречались в странах с нетронутой почвой, то они не могут относиться к античному миру, где наблюдалось истощение земли; если бывали случаи, когда рабы продавались по очень низкой цене, то это было лишь в виде исключения, — и то только после войн, а вообще цена рабов была высока, а в особенности, если они обладали какими–нибудь талантами.
Наблюдения над странами, где эксплуатировался труд невольников, показали, что прибыль, извлекаемая из рабов, ниже, чем извлекаемая от вольнонаемного труда; и что рабовладельцы, пользуясь своим положением монополистов, взимают за наем раба плату, превышающую жалованье свободного работника. Шторх и Кзрж высчитали, что производительность труда рабов на две трети ниже вольнонаемного труда и, следовательно, труд раба необычайно дорог. Поэтому возможно, что причина, порождающая рабство, кроется не в высокой прибыли. Также было замечено, что интенсивность и производительность труда раба не увеличивается и что он ограничивается лишь тем, что его заставляют делать. Это происходит не только потому, что раб не является Лицом, заинтересованным в производстве, но и потому, что он знает, что его, имеющего определенную рыночную ценность, не заставят работать выше определенной меры. Вот почему труд рабов применяется в промышленности лишь там, где не требуется обширных помещений, а только в земледелии, когда производство сосредоточивается на небольшом участке, и когда, следовательно, надзор над собранными рабочими легок. Граница для применения рабского труда определяется не климатом, но характером культуры. Где требуется труд, разбросанный на большом пространстве, там вольнонаемный труд выгоднее. Кэрж констатировал, что даже в центре стран с подневольным трудом, земли под хлеб обрабатывались свободными людьми. Тот же автор говорит, что рабы не обучены, неловки и негодны для сложных работ; их невозможно употреблять в промышленности, где требуется работа головой. Тупость рабов так велика, что из них нельзя извлечь никакой выгоды, если их на всю жизнь не обучить только лишь чему–нибудь одному.
Эти отрицательные стороны рабства проявлялись в той Же степени в античном мире; это отчасти доказывает суровая и жестокая система надзора над рабами, увеличивавшая к тому издержки производства. По всем этим причинам труд рабов был обречен на непроизводительность, против которой ничего нельзя было предпринять: труд казался ничем невознаградимой тяжестью, и раб затрачивал всю свою изобретательность на то, чтобы уклониться от него. Интересы раба и интересы хозяина были противоположны,
Мы уже говорили, что античный мир в Греции и в Риме прибегал к различным средствам, чтобы побороть леность и сделать труд более производительным: либо раба делали участником в прибылях предприятия, либо доверяли ему заведывание торговлей или ремеслом, предварительно вычтя наперед определенную сумму. Надеялись, что перспектива награды или выкупа своей свободы послужит стимулом трудиться. Эти средства устранили лишь одну часть отрицательных сторон рабства: на хозяине не лежала ответственность за плохо исполненную работу, но он терял часто прибыли; он должен был нести расходы по обучению раба и по изнашиванию человеческой машины и терпеть убытки от побегов, частых самоубийств и естественной смерти; он постоянно нес потери, и обладание рабами в целях отдачи их в наем перестало быть прибыльным делом.
Все эти соображения дают нам возможность понять, почему 'применение рабского труда, более дорогого, менее производительного и низкого по качеству, никогда не могло уничтожить применения вольнонаемного труда, менее дорогого, более производительного и более высокого по качеству. Отсюда то громадное значение, которое принадлежало в индустрии свободным людям, и существование целого класса ремесленников, за которым обыкновенно, не признают того значения, каким он в действительности обладал в античном мире. Мы привыкли думать, что все население делилось на две категории: на рабов, которые работали везде и на всех, и на свободных людей, которые жили на счет труда рабов. Высказывалось мнение, что античное общество и античные государства могли существовать только лишь благодаря труду рабов; этот взгляд берет свое начало от рассуждений некоторых философов, старавшихся подтвердить всю важность философских предпосылок ручного труда, но эти мнения ни па чем не основаны. Повседневная действительность была совершенно иной, в жизни свободным работникам принадлежало обширное поле деятельности.
Прежде всего ограниченное количество рабов не могло оказывать значительного давления на вольный труд. Если был момент, когда в городах было много рабов, то это продолжалось недолго, и вскоре в рабах почувствовался недостаток; на это указывает высота цен на них. Совместное существование невольного и свободного труда — факт, присущий всем рабовладельческим обществам; рабство само по себе не является ни следствием, ни причиной определенного экономического строя. Оно появляется и развивается не потому, что праздность, как говорит Бажгот, необходима для нарождающегося общества, а существование праздности возможно лишь при рабстве. Аристотель, которого по этому поводу цитируют, также нигде не говорит этого[1], но потому, что заработная плата высока, труд ремесленника дорог и наемный труд не дает прибыли. На личность труда ремесленника указывает нам на существование значительного независимого производства, выгодного для участвующих в нем, но относительно слабого, как за отсутствием необходимых богатств, так и ограниченности потребностей, когда потребитель довольствуется менее высоким standard of life. Следовательно, ремесленное, производство встречается в переходные эпохи от бедности к роскоши, особенно, когда поток металлического богатства распространяет в стране желание жить и наслаждаться, увеличивает потребности и расширяет потребление. Прежняя организация хозяйства ниспровергнута, прежние формы производства становятся недостаточными или малопригодными для удовлетворения потребностей. Раньше материальные потребности удовлетворялись трудом семьи и свободных ремесленников, которые в скромных требованиях, проявляемых жизненным удобствам, не находили стимула увеличивать свое число. Внезапно требования растут, равновесие между спросом и предложением свободного труда нарушено и его численная слабость влечет за собой развитие невольного труда. Но, повторяем, рост последнего носит проходящий характер, так как равновесие устанавливается с ростом трудящихся классов и пролетариата, который увеличивается новыми пришельцами, массой деклассированных, и таким путем в промышленности окончательно укрепляется царство свободного труда.
Итак, мы не признали мнения, что свободный труд страдал от конкуренции труда подневольного. И, действительно, труд раба не уничтожил вольнонаемного, не изгнал свободных людей из лавок и не заполнил собою все сферы деятельности. Эти две производительные силы не поделили между собою отрасли производства, но сталкивались во всех ремеслах и во всех профессиях, и само собою установилось известное равновесие. Это объясняет нам также характер социального вопроса в античном мире: это не была борьба между трудом невольников и трудом свободных людей, но борьба между землевладельцами и безземельными. Борьба никогда не велась против существования толпы рабов, которая де подавляет ремесло, сбивает цены и отнимает хлеб у трудящихся; никогда плебеи не требовали массового изгнания рабов. Свободный работник жаловался не на отсутствие работы, на то, что он вынужден работать, что он не так богат, как господствующие классы, что он не землевладелец. Стать опасным для античных обществ элементом и послужить основой в социальной борьбе, в борьбе классов, мешало рабству то обстоятельство, что число рабов вследствие слабого развития богатства было невелико. У греков и у римлян ничтожное число рабов, занятое в промышленности, было нормальным и постоянным явлением, и потому там всегда существовало предложение со стороны свободного труда. Если в Риме в известные моменты мы видим, праздную толпу, содержимую государством, и пролетариат, который презирает труд и предпочитает стоять в очереди у ворот богатых домов, если вследствие этого труд рабов в этом городе нарушает равновесие между ним и свободным трудом и заставляет государство содержать свободных, но неимущих людей, то всего этого мы не видим в многочисленных небольших городах и центрах, где неимущие и пролетарии не находились на содержании у государства (бесплатная раздача происходила только лишь в столице), и занимались разными ремеслами. Весь мелкий люд занимается ремеслом; ему нужно лишь немного инструментов; нет нужды ни в капитале, ни даже в сырье, так как сырье, как мы это видели, доставлялось самим заказчиком. Формой хозяйства, которая дополняет домашнее хозяйство и удовлетворяет его потребности, является не наемный труд, а труд ремесленника, работающего у себя в мастерской, или отправляющегося работать на дом, ремесленника, работающего на заказ, из доставляемого ему сырого материала; лишь в виде исключения ремесленник продает купцам готовые изделия; ему помогают сыновья, которым он передает свое искусство и свои секреты; при спешной работе он пользуется трудом нескольких рабов, но не своих собственных, так как для их покупки у него не хватает капиталов, но взятых в наймы, и вместе с ним едят они на кухне при его мастерской. Этот свободный ремесленник является типичным гражданином античного мира, который счел бы унижением для своего достоинства и для своей свободы, если бы стал продавать свой труд, как это делает современный рабочий. Это приблизило бы его к положению раба. Напротив, он стремится сохранить свою личную свободу, свою самостоятельность, т. — е. работать, когда захочет, и когда это позволят его обязанности, как гражданина; он желал совместить свой труд со всеми прочими занятиями, которые заполняли жизнь человека в античном мире, т. — е. принимать участие в выборах, в суде, в религиозных празднествах, в собраниях на форуме и в играх, прерывать работу, когда друзья звали его в термы, или когда его коллеги устраивали банкет; а все это было несовместимо с договором найма.
Ремесленник был господином в своем небольшом царстве, из его рук выходили как обыкновенные предметы повседневного обихода, так и чуда искусства тончайшей работы. Конечно его самостоятельность была лишь видимая, так как все ремесленники в большей или меньшей степени, а в особенности занимавшиеся выделкой предметов роскоши, находились в зависимости от своих клиентов и, следовательно, от наиболее состоятельных классов. Одни только последние могли доставлять необходимый материал и делать предварительные расходы; равным образом большинство заказов делалось представителями богатых классов населения; только они одни давали хлеб ремесленникам, которые производили хорошее платье, лепные работы и чеканные работы по металлу. Поэтому эти ремесленники были заинтересованы в том, чтобы сохранять связи с богатыми домами, извлекать пользу из своей клиентуры и обеспечить себя заказами, т. — е. избежать опасности, которую представляла конкуренция со стороны рабов. Действительно, для ремесленников являлось серьезной угрозой, когда они видели, как богатые дома приобретают рабов, знающих те ремесла, которыми занимаются ремесленники, как рабам поручают работу, которую прежде доверяли им, как принимают заказы от иностранцев, чтобы увеличить работу в эргастулах и отдают в наем рабов третьим лицам. Чтобы избежать этой опасности, которая разорила бы ремесленников, они стали признавать над собой патронат знатных фамилий, и, таким образом, последние в лице свободных людей, добровольно принявших на себя известные обязательства, нашли ремесленников, снабжавших их всем, что не производили рабы. То были свободные ремесленники, которые умели удовлетворять жажду роскоши и наслаждения своих покровителей и которые создали новые отрасли промышленности, где применение труда рабов было невозможно, ввиду того, что последние годятся только для более грубой работы, не требующей особой тщательности, в то время, как ремесленник обнаруживает в своей работе ловкость, проявляет огромное старание и терпение и относится к своему произведению с любовью артиста. За работу им платили тем, что позволяли жить и иметь также свою долю в наслаждениях. Так, напр., К. Гракх заплатил очень дорого за свою чеканную посуду, 15-ти кратную стоимость металла, а Л, Красс 18-ти кратную. Нет надобности доказывать, что и вольноотпущенники занимались этими ремеслами, поскольку у них не было других средств к существованию, кроме ремесла.
Мы уже говорили о видах ремесла. Их было сначала немного, но с ростом богатства число их в городах значительно увеличилось. Где спрос велик, работа специализируется; там, где он слаб, там одно и то же лицо занимается несколькими ремеслами. Все зависит от спроса и от требований заказчиков. Ксенофонт говорит о небольших греческих городах, где один и тот же рабочий изготовляет кровати, двери, телеги и столы, и считает себя счастливым, когда все эти ремесла дают ему средства к существованию, и о больших городах, где у массы горожан одинаковые потребности и где один вид ремесла или даже изготовление части предмета может прокормить занимающегося этим; то же самое мы можем сказать и обо всем античном мире, о странах, где производство покоится на ремесле. Разделение промышленности античного мира на ряд отдельных специальностей никогда не шло далеко, — последнее происходит лишь тогда, когда рынки обширны и сбыт велик. Конечно, и в античном мире существовала, в некоторых отраслях производства, значительная специализация, и не только по отдельным профессиям, но даже по производству отдельных предметов, напр.: изготовление известных сортов материй, произведений гончарного искусства, ковров, ваз, амфор и ламп, составляли специальность такого–то и такого–то ремесленника, который постоянно производил один и тот же тип, или специальность такой–то и такой–то мастерской, которая занималась только тем–то и тем–то, или, — это явствует из надписей на вещах из обожженной глины, — известные предметы составляли специальность такой–то и такой–то местности, как напр., канделябры из Эгины, Тарента и. т, д. Такая специализация прекрасно мирится с ремесленным производством, как это показывает жизнь средних веков и то, что приходится наблюдать в наши дни на Востоке; там в ремеслах, произведения которых имеют широкий сбыт, мы видим значительную специализацию, как и в древности, когда римлян снабжали кольцами из Вифинии, чеканным железом из Cibyre. коврами из Лаодики, вазами из Tralles и т. д. Даже на Западе один город славился своим оружием, другой был известен какими–нибудь другими произведениями, которые все выделывались по одному какому–нибудь образцу и форме, одинаковым способом и с тождественными украшениями. Выли города, которые придавали своим произведениям особую характерную форму и никогда ее не меняли: с этим явлением мы встречаемся не только в античном мире, но и в наше время, когда, несмотря на полное развитие промышленности, некоторые города обладают монополией на изготовление некоторых известных изделий из фарфора. Эти фабрики исчезли с появлением крупной промышленности, которая возникла путем уничтожений монополий и усвоения ею разнообразных образцов.
Специализация ремесленника на производстве одного какого–либо предмета и сходство между его работой и работой его собратьев указывает на мелкую промышленность без капиталов, без хорошей оплаты труда и без широкого и обеспеченного сбыта, ограниченного областью или городом, а также на отсутствие моды и крайний консерватизм во вкусах.
Если не считать некоторых отраслей производства, занимавшихся изготовлением предметов роскоши, или тех, которые, вследствие некоторых естественных условий приобретали характер монополии, как напр., металлургия, то можно сказать, что ремесло носило узко местный характер. Из низших сортов изделий лишь некоторые, как напр., глиняные из Ареццо, нашли себе повсеместное распространение. Для объяснения этого факта было высказано предположение, что дело идет о подделках, или произведениях ремесленников из Ареццо, которые эмигрировали и обошли весь свет, ставя в виде клейма имя своей родины и сохраняя неизменной первоначальную форму своих произведений.
Предположим, что эти кубки, эти амфоры были изготовлены в Ареццо в маленьких мастерских независимыми работниками, но они находили широкий спрос ввиду красоты их медной окиси. Торговец собрал произведения этих разбросанных небольших мастерских и морским путем распространил их везде понемногу; это были безделушки, которые, подобно некоторым произведениям из бронзы и некоторым тканям, ценились богатыми людьми и женщинами, и не являлись, подобно утвари, предметом потребления широких кругов населения. В античном мире не было крупного производства посуды. В Китае нет крупного производства ваз, а в Персии — ковров; и хотя эти товары находят себе сбыт и встречаются на наиболее отдаленных рынках, тем не менее организация отрасли промышленности, в которой эти товары изготовляются, не теряет своего примитивного характера, ее основой являются ремесленник и небольшие семейные мастерские.
Что касается отношений между производителем и потребителем, то, как мы уже говорили, потребитель или заказывает вещь и доставляет сырье, или приглашает ремесленника к себе, где он работает со своей семьей, а оплата производится натурой. Договоры отличаются разнообразием и промышленность дает нам разные типы договоров: во–первых, работа на дому у заказчика из материала, изготовленного в хозяйстве последнего; во–вторых, работа из своего материала в собственной мастерской, и, в-третьих, работа на продажу. К этим основным типам можно прибавить массу оттенков; для нашей цели достаточно только отметить, что они существовали. Пока наиболее простые формы упорно продолжают существовать наряду с другими, более развитыми формами, ясно, что общество не скинуло еще с себя примитивные формы хозяйства.
Что касается взаимных отношений ремесленников друг к другу, то наиболее замечательным фактом является объединение их в коллегии. Античная корпорация не похожа на средневековые или современные корпорации, так как не носила профессионального характера и не существовала в целях сохранения или повышения заработной платы. Она не имела экономического содержания, а, следовательно, и жизни. Достаточно указать на то, что ремесленники не находили в ассоциации никакой защиты, не было никакого контроля, и не были предприняты никакие меры, чтобы урегулировать конкуренцию. Каждый организовывал свою мастерскую так, как он понимал, каждый сам назначал цены.
На ряду с самостоятельным ремеслом мы встречаемся также с наемным трудом, последнее убежище для бедных; его употребляли по большей части на сезонные работы, на земледельческие и строительные.
Широкое развитие ремесла исключает крупную промышленность и фабрику в современном значении этого слова. И действительно, ни в римском, ни в греческом античных обществах не знали ни крупной промышленности, ни фабрики, как повседневного явления, равно как мы с ними не встречаемся в античном обществе на Востоке; лишь в виде исключения мы встречаем в Египте крупные государственные мастерские, заведывание которыми принадлежало царю, дававшему работу свободным работникам, то же в Афинах.
Античный мир не знал крупной промышленности и не шел дальше ремесла, что составляет очень серьезное отличие от современного общества. Правда, некоторые полагают, что разница между тем и другим лишь по форме, чисто количественная, что фабрика — это ремесло в крупных размерах, а ремесленник — это мелкий предприниматель. Но это значит скользить по поверхности явлений, в которых даже при таком способе сравнения можно найти различия: современный промышленник делает большие запасы сырья и старается обеспечить себя рабочей силой, в то время, как ремесленник доставляет только рабочую силу. Это наиболее резкие отличия, на которые указывал Маркс и еще позже Зомбарт, и которые касаются вопроса об образовании прибавочной стоимости и капитала, разделения труда, положения рабочего класса и его зависимости. Фабрика оказывает влияние на весь хозяйственный организм и отражается на всем обществе: она преобразовывает не только средства производства, но и потребление, и является элементом, который никем не может остаться не замеченным.
Главная причина, помешавшая развитию настоящей крупной промышленности, заключалась в том значении, которое сохранило в хозяйстве домашнее производство. Промышленность, в настоящем смысле этого слова, может существовать лишь при производстве предметов массового потребления, между тем они либо изготовлялись в каждом хозяйстве, либо приобретались путем обмена на предметы, изготовленные также в домашних хозяйствах.
По сравнении с современным обществом, античные общества имели ограниченные потребности и потребляли мало; в больших же городах потребление сокращалось еще от состава общества, громадное большинство которого состояло из неимущих, ничего не покупавших. В деревнях труд семьи удовлетворял ее ограниченные потребности. Очень простая одежда была соткана женщинами, самое большее, что эту одежду посылали к соседнему красильщику; Катон нам сообщает, что мелкая мебель, инструменты и даже глиняная или деревянная посуда изготовлялись дома. Мелкие земледельцы прибегали как можно реже к содействию рынка и ремесленников и дома они изготовляли массу вещей. Нравы в маленьких городах были простые, искусство шить платье находилось в зачаточном состоянии, каждый одевался, как ему вздумается, тело не было заковано в прилаженные материи или туники, материя висела куском и придерживалась при помощи нескольких булавок и швов. Были и богатые люди, но организация их домашнего хозяйства давала лишь малый простор для частной промышленности.
Отсутствие сильного стремления давать богатству прочное помещение мешало образованию крупной промышленности. Источники богатств были в достаточной степени не чисты: то были либо война, либо хищения на государственной службе. Богатство не вызывало желания быть бережливым и трудиться и таким путем сохранять богатство, потому что знали, что для того, чтобы разбогатеть, стоит лишь вновь занять какой–нибудь административный пост. Затем политические потрясения и конфискации заставляли в несколько дней исчезнуть крупные состояния, а при расположении главы государства таковые быстро возникали вновь. Но крупные промышленные предприятия не могут возникнуть по одному мановению и не могут существовать на такой шаткой почве; чтобы они возникали и процветали, нужно, чтобы они могли долго существовать. Они плод труда многих поколений и их цветущее состояние немыслимо при ненормальном перемещении богатства. Только уверенность, что капитал, вложенный в промышленность, находит такую же охрану, как и вложенный в земледелие, может доставить для промышленности капиталы. Крупная промышленность влечет за собой объединение капиталов и создание акционерных обществ, с анонимным капиталом: этих явлений и учреждений античное общество не знало.
Есть еще и другая причина, являющаяся следствием той, о которой говорилось выше и которая объясняет нам, почему капиталы не привлекались в промышленность, а переход мелкого ремесла в фабрику с рабами или свободными людьми не имел места. Этой причиной была низкая производительность труда. Слабо развитая торговля не давала высоких прибылей, которые стали бы еще меньше, если бы начали затрачивать большие капиталы на покупку рабов. Некоторую роль играло также отсутствие машин; действительно, каждый мог открыть лавочку и заняться ремеслом, не вкладывая денег. Инструменты были очень просты: никакой движущей силы, даже воды, не нужно было; все делалось руками. Между тем в эволюции промышленности машина имеет громадное значение. История всех времен показывает нам, что между распространением машин и прогрессом в крупной промышленности существует тесная связь. Мелкому ремесленнику нужно лишь небольшое число инструментов, он обходится ручным трудом, и существует до тех пор, пока его не уничтожит машина. Он не в силах бороться с могучими машинами, которые делают производство быстрым и дешевым, хотя в то же время часто приносят вкус и изящество в жертву воспроизводству одних и тех же форм, лишают всякого значения личность работника.
Само рабство, которое, по–видимому, должно было благоприятствовать развитию в античном мире крупной индустрии, оказалось помехой этому развитию и содействовало существованию ремесленной организации. Хозяйство, основанное на рабском труде и обнаружившее свою непроизводительность в земледелии (Columel, 1, 77), должно было быть таким же и в промышленности. Мы знаем, что ремесла незаметно возникают на ряду с сельским занятием и совершенствуются, отделяясь от него. Так как рабство мешает этому отделению, то поэтому ремесло не выходит все время из периода детства: разделение труда, благодаря которому только может совершенствоваться ремесло, становится невозможным там, где человек является рабом или прикрепленным к земле. Но, если бы даже хозяин и организовал некоторое разделение труда, если бы он освободил известное число рабов от полевых забот и сделал их каменщиками, кучерами, портными, кузнецами, то при режиме, основанном на принуждении, их труд тем не менее не стал бы более совершенным; тем более это не наблюдается в промышленности. Здесь природа не оказывает никакой помощи; в земледелии как бы не был несовершенен способ производства результат зависит только от количества затраченного труда. Напротив, производство в промышленности зависит целиком от труда человека^ и. следовательно, оно может совершенствоваться только благодаря старанию, расторопности и усилиям трудящихся. Между тем всего этого нельзя достигнуть путем принуждения; если путем принуждения и можно заставить людей работать, то никогда нельзя заставить их быть расторопными, смышлеными и усердными.
Наблюдалось, что в некоторых рабовладельческих странах земледелие процветало, чего мы никогда не можем сказать относительно промышленности; если бы в Риме не было свободных ремесленников и ввоза из–за границы, то ремесло и роскошь в Риме остались бы в зачаточном состоянии.
Рабство оказывало тлетворное влияние на развитие промышленности еще и в ином отношении, а именно, своей дороговизной: хозяин должен был прибавить проценты на сумму, затраченную на покупку, обучение и усовершенствование раба, расходы по содержанию рабов, по амортизации капитала, по премиям за страхование жизни и издержки по надзору и администрации. Все это делало продукты промышленности, пользовавшейся трудом рабов, более дорогими, чем продукты промышленности, пользующейся трудом свободных ремесленников.
Наконец, самый состав общества не позволял промышленности достигнуть высокой ступени развития. В этом обществе не было широкого круга потребителей, последний состоял из богатого третьего сословия, из немногочисленного класса зажиточных ремесленников. Большие города были полны рабов, клиентов, неимущих, жалкой и голодной черни, как на то указывает Цицерон (Ad Att., 1, 16, 6). Их рост был болезненным явлением, которое было вызвано эмиграцией деревенского населения, шедшего в поисках не работы, а милостыни, между тем как теперь в города притягивает деревенское население промышленность. Пролетариат этот, не проявляя никакой промышленной деятельности, ничего не покупал. Что касается небольшой кучки богачей, то они производили у себя дома максимум того, что могли, и покупали только предметы роскоши; крупной промышленности на них нечего было рассчитывать. Не было сбыта ни верхам, ни низам.
Некоторые ученые считают, что корпорация является показателем крупной роли ремесла в общем производстве, они видели в них сильную экономическую организацию, образование органов самообороны, которые должны были бы обеспечивать профессиональную независимость, — а все это де предполагает существование сильного рабочего класса. Благодаря этому характер корпорации остался непонятым; корпорации не были, как это вообще принято думать, ассоциациями, учреждаемыми для сохранения техники, или для принятия мер к тому, чтобы при растущем разделении труда обучение некоторым ремеслам, требующим знания техники, ловкости и навыка, было надлежащим образом поставлено. Все это неверно; римские коллегии были органами не промышленной политики, а государственного хозяйства, которое велось по системе натуральных повинностей и податей; вот почему в состав коллегий входили и те, кто не занимался ремеслом. Цель этих коллегий заключалась в том, чтобы, даруя известные льготы, обеспечить исполнение некоторых общественных обязанностей: гужевой и сдачи налогов натурой. В них нет ничего, что присуще промышленным организациям.
Государство никогда не содействовало развитию ремесел, и занималось ими лишь постольку, поскольку это касалось армии и годового сметного запаса. Если государство и доставляло некоторым ремеслам помещение и инструменты, если оно давало булочникам оборотный капитал и специальные ассигновки, если оно кое–кому и давало привилегии и льготы, то оно заставляло продавать только по твердым ценам и это делалось для того, чтобы облегчить пропитание широких масс населения, но не для того, чтобы преобразовать ремесленное производство в фабричное.
Нельзя также согласиться с тем, что Рим был промышленным центром, с ткацкими фабриками, металлургическими заводами и мастерскими, где изготовлялись предметы искусства. В действительности Рим был по внешности промышленным городом, на деле же он был городом, ничего не производящим, большой пиявкой.
Распределение богатств в великом городе было далеко не равномерно: на одном полюсе плутократия, утопавшая в роскоши, с которой напрасно боролись специальные законы и общественная цензура, на другом полюсе нищета, властитель, одетый в лохмотья, живущий подачками за общественный счет; середина отсутствовала. Обыкновенно говорят о Риме, как о богатом и ослепительном, о великолепных пирах, о грандиозных зрелищах, об огромных виллах, о мраморных дворцах и о безумном мотовстве. Эта картина рисует лишь одну сторону общественной жизни, которая с точки зрения художественной очень красива; но на ряду с ней имеются и другие, более глубокие и с экономической точки зрения более интересные картины, в которых рисуется мелкая повседневная жизнь безыменной толпы.
Марциал и Ювенал, которые из личного опыта были знакомы со всеми сторонами общественной жизни, которые знали веселые дни, проведенные в обществе прожигателей жизни и которые пережили периоды нищеты и унижения с несчастными, — они подробно описали жизнь тех и других и снабдили нас данными, при помощи которых мы можем оценить богатство столицы. Здесь, говорит Марциал, живут на авось, бледная от голода толпа проводит дни, обивая, в качестве просителей, пороги (X, 58). Здесь мы все живем в гордой бедности, говорит Ювенал (III, 180). Город кишит громадной массой несчастных, не могущих утолит своего голода, среди них есть граждане со знатными именами, утверждающие, что они родом из Трои (1, 109). Блюдо из овощей с приправой — это уже много (1, 139). А какое жалкое существование ведут клиенты, вынужденные бегать целый день и частенько возвращаться вечером домой с пустыми руками (1, 117). Большинство получало 10 сестерций в месяц (= 2 франка; Mart IV, 26). Понятно, что на эти деньги они не могли оплатить квартиру, стол, отопление, освещение и одежду[2]: это было скорее средство привязать их к себе; кто получал эту милостыню перебивался каким–нибудь ремеслом. Если же им давали пищу, то это были остатки, это была и гнилая и тухлая провизия (Mart., XIII, 123). Кому покровительствовали, тот получал 2–3 «динария» в день (=1 фр. 60 – 3 фр. 25: id., 7, IV, 68; IX, 103). Но это были люди, игравшие большую роль при выборах. Другим платили лишь когда они оказывали какую–нибудь услугу; целый день они были в поисках куска хлеба, и между ними было не мало нищих. Одним словом, широкая масса состояла из людей, которые с трудом перебивались и не имели средств, чтобы покупать товары и поддерживать промышленность.
Плутократия состояла из богачей, из приобретателей наследств, из мотов и из чудовищных хвастунов, Ювенал нам сообщает, что у богатых людей было обыкновение говорит о богатствах, которых у них не было, и спекулировать своей роскошью (VII, 138). Жизнь на широкую ногу создает кредит и извлекает деньги из ростовщиков. Отсюда крупные долги и быстрое исчезновение родового имущества. Крупные состояния, расточаемые непроизводительно, не только служили препятствием к накоплению, но и разоряли и никогда не содействовали развитию промышленности, которая живет не сумасбродством, но широким и определенным спросом.
Фабрика может с успехом существовать лишь там, где есть широкий и постоянный сбыт, что имеет место в современном обществе, где богатство распределено в различной степени между очень большим числом лиц так. что между миллиардером и последним нищим существует бесконечная лестница состояний, отличающихся друг от друга количественно и качественно. Чем равномернее распределено богатство, тем потребление больше, когда богатство сосредоточивается на одном конце, то роскошь нарушает равновесие в производстве тем, что сокращает производство предметов повседневного потребления и расширяет производство предметов роскоши. Но последние не могли в античном обществе служить источником для крупной промышленности, так как число имущих было невелико, да к тому же Рим ввозил эти предметы: вазы привозились из Хиоса, Родоса, Самоса, Cnitle‘а, стекло из Александрии, бронзовые и золотые вещи из Коринфа, Делиса, Колхиды. Сицилия и Калабрия посылали ковры и материи, Цизальпинская Галлия — шерсть. Туземная промышленность не могла бороться с иностранной, так как местный рынок был слишком мал, чтобы дать возможность существовать производству предметов роскоши, а вокруг Рима была лишь пустыня с редким сельским населением. Богатые римляне удовлетворяли свои эстетические потребности, покупая предметы различного происхождения, где только были знаменитые мастерские; клиентура последних находилась не только в Риме, но и везде, где были богатые люди. Импортирующие центры находились за–границей; а в самом Риме существовал класс купцов (negotiatores), который и получал крупные барыши от ввоза иностранных товаров. Возникает вопрос, не развилось ли крупное производство предметов роскоши для вывоза; на это мы должны дать отрицательный ответ, так как развиться крупной промышленности здесь мешало еще одно обстоятельство, а именно характер торговли в древности: посредник, торговец иностранными товарами, стремился получить огромную прибыль, ему мало было одних процентов на вложенный капитал и возмещение расходов по перевозке, которые были очень велики. Отсюда высокая стоимость товаров, из коей меньшая часть шла производителю; высокая цена не давала возможности этим товарам стать предметом крупной торговли и сделала их доступными только небольшому числу привилегированных.
Некоторые местности, славившиеся своими традициями в области искусств и ремесла или природными дарами, занимались экспортом, но в небольших размерах, и к тому же этот экспорт не давал больших прибылей — все это препятствовало развитию крупной промышленности.
Все эти разнообразные обстоятельства удерживали промышленность на стадии ремесла: каждая местность имеет своих ремесленников, удовлетворяющих местные потребности и изготовляющих на месте предметы повседневного обихода. Если некоторые богатые семьи эксплуатируют при помощи рабов копи в своих латифундиях и ставят там печи для обжигания кирпичей, то это не изменяет общего направления промышленности. Мелкое производство преобладает даже при постройке общественных и частных зданий и также при эксплуатации копей, если только не употребляют на работы арестантов или военнопленных. Большое число шахт и густая сеть галлерей заставляют предполагать, что участки с копями дробились, елико возможно, и число концессий было настолько велико, что разработка копей была доступна для всякого, даже для самого скромного кармана. То же можно сказать и о металлургических мастерских, так как изучение условий их существования привело к выводу, что тут не было огромных мастерских под одним управлением и принадлежавших одному хозяину, но скорее ряд мелких мастерских, принадлежавших независимым собственникам. Что касается строительной промышленности, то достаточно вспомнить, что для постройки водопровода из Marcius'а в Рим правительство подписало контракт с 3000 хозяевами–каменщиками, из которых каждый становился на работу с рабами — помощниками. Дробление участков при распределении общественных работ указывает на преобладание мелкой промышленности. Остальные крупные общественные постройки производились государством при помощи собственных рабов, которыми государство пользовалось для выполнения массы государственных функций, и которыми оно владело на правах крупного собственника. Таким образом, римское государство, как и восточные монархии, представляло из себя крупное хозяйство, которое производило все, что ему нужно было, при помощи рабов, и за то давало им кров, пищу и одеяние. Древняя египетская империя также имела в своем распоряжении толпы свободных работников, получавших жалованье натурой. К наемному труду прибегали лишь тогда, когда рабов не хватало; вся работа отдавалась целиком нескольким предпринимателям, которым, за выполненную работу, платили ежедневно, а эти предприниматели переуступали работу большему числу субконтрагентам.


[1] Аристотель, Полит. 1, 2, 5: «если бы каждое орудие, получив или предугадав приказание, могло бы само прийти в движение как статуи Дедала, или как треножники Вулкана, которые сами шли навстречу к богам; если бы челнок мог сам прясть, а смычок сам ударять по струнам кифары, тогда предпринимателям не нужны были бы рабочие, а хозяевам — рабы».
[2] Во времена Цицерона (in Pison, 27) были такие, которые получали 0,06 франка в день.