Δ. Вторая защитительная речь
1. Похоже, что этот человек, всецело погруженный в свое обвинение, не вник в мою защитительную речь[1]. Но вам следует это сделать[2], зная, что мы, тяжущиеся, судим о деле каждый по своему расположению и, естественно, каждый из нас считает, что он говорит справедливо, вам же подобает благочестиво смотреть на содеянное. 2. Ибо, услышав сказанное, нужно смотреть, что в нем истинно. Я же, если сказал что-либо ложное, готов признаться, что дискредитировал этим и свои правдивые слова. Но если я говорил вещи истинные и притом тонкие и точные, не я словами своими, а убийца делами своими по справедливости заслужил вражду.
3. Но прежде всего хочу, чтобы вы усвоили: не тот убил, про кого говорят, что он это сделал, а тот, кто в этом изобличен. А этот человек[3], соглашаясь, что дело произошло так, как и мы утверждаем, в вопросе об убийце с нами расходится. А это невозможно установить каким-либо иным образом, кроме как из рассмотрения самого свершившегося.
4. Обвинитель жалуется, что на его мальчика клевещут, объявляя его убийцей, хоть он и не метал копье, и не собирался это делать; но он спорит не с тем, что мной было сказано. Ведь я говорю, что мальчик сам ничего не метал и не попадал в себя, однако вышел под удар копья и тем сам себя погубил, а не был убит юношей: ведь не погиб же он, стоя на месте. Что же касается причины, по которой он побежал: если он сделал это, позванный педотрибом, то педотриб и есть его убийца[4], а если он пошел под удар по собственному побуждению, то сам он себя и погубил. 5. Прежде чем перейти к другому доводу, я хочу установить дело еще яснее - на ком из двух лежит вина. Юноша промахнулся мимо цели в ничуть не большей степени, чем кто-либо из состязавшихся вместе с ним, и ничего из того, в чем его обвиняют, он не сделал по собственной ошибке. Мальчик же поступил не так, как другие зрители, а выбежал под полет копья; из этого совершенно ясно, что он по собственной ошибке подвергся гораздо большей опасности, чем те, кто стоял на месте. Ведь один ни против кого[5] не погрешил бы, если бы никто не выскочил ему под копье; а другой не был бы убит, если бы стоял со зрителями. 6. Я докажу, что юноша причастен к убийству ничуть не в большей степени, чем те, кто вместе с ним метал копья. Ведь если мальчик погиб из-за того, что этот юноша метал копье, то получается, что все, кто занимался вместе с ним тем же самым, - его сообщники и соучастники. Ибо они не попали в мальчика не потому, что не метали копья, а потому, что никому из них он не попался под копье. И юноша грешен нисколько не более, чем они. Подобно им, и он не попал бы в мальчика, если бы тот спокойно стоял со зрителями. 7. Но тут не только погрешность со стороны мальчика, но и его невнимательность. Ибо юноша, видя, что никто не бежит[6], как мог остеречься от того, чтобы в кого-нибудь попасть? А мальчик, видя мечущих копья, вполне мог бы остеречься от того, чтобы в него попали: ведь он мог просто стоять на месте. 8. А закон, который они упоминают[7], достоин восхваления. Ведь он прямо и справедливо тех, кто совершил убийство, не желая того, нежеланному же наказанию и подвергает. Поэтому было бы несправедливо, чтобы юноша, ни в чем не виновный, был наказан за виновного: достаточно с него, что на нем лежат его собственные провинности. А мальчик, погибший по своей же вине, одновременно и совершил проступок, и сам себя наказал. А коль скоро убийца наказан, убийство не осталось неотомщенным. 9. Так вот, раз уж убийца понес наказание, - вы, если не отпустите нас, а осудите, будете мучиться совестью[8]. Ибо тот, на кого обрушился его собственный проступок, не взывает ни к кому ни о какой мести; а кто чист от вины, - тот, если его погубят, станет для осудивших в большей степени предметом угрызений совести. Если же сказанным демонстрируется, кто убийца, то не мы, говорящие, будем в этом для него виной, а сам ход дел. 10. А поскольку улики прямо изобличают, что виновен мальчик, закон, оправдывая от вины нас, осуждает убийцу. Итак, и не навлекайте на нас неподобающие беды, и не выносите решения, противного божеству, помогая этим людям в их несчастьях. Но поступайте так, как будет благочестиво и справедливо. Помните, что случившееся произошло по вине того, кто вышел под полет копья, и оправдайте нас: ведь мы не виновны в убийстве.
[1] В общем-то справедливое замечание. Тонкостей аргументации этой стороны представитель противной действительно не уловил.
[2] В этом месте издание Бласса–Тальхейма предполагает лакуну, но возможно, что ее тут и нет.
[3] Обвинитель.
[4] Важный момент, который как-то вскользь звучит в речах обеих сторон. Пожалуй, по нормам современного права именно педотриба-то и признали бы виновным, коль скоро он дал мальчику распоряжение, приведшее в конечном счете к его гибели.
[5] Здесь опираемся на чтение Жерне.
[6] Говорящий хочет показать, что в самый момент броска мальчик еще не выбежал в опасную зону (это случилось чуть позже, когда копье уже летело), так что юноша, метавший снаряд, не мог принять какие-либо меры предосторожности.
[7] Имеется в виду, по обыкновению, обвинитель, хоть он и один. Полагаем, в норме на процессах каждый тяжущийся был окружен своей «группой поддержки», что и побуждало употреблять в речах формы множественного числа.
[8] Так обычно понимается лексема (ἐνθύμιον), стоящая здесь. Впрочем, на самом деле в античной Греции понятия «совести», аналогичного нашему, не существовало (см. к этому: Суриков 2012б, 106 сл.), и Антифонт здесь, по сути дела, говорит не о каком-то внутреннем регуляторе поведения (каковым является совесть), а о факторе чисто внешнем, пресловутом духе-мстителе.